выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края (Прибалтийский сборник), т. II, Рига 1879
[2] - начало страницы.
OCR Ibicus.
(Статья добленского пастора Биленштейна, из I-го номера „Baltische Monatsschrift"* 1873 года, стр. 1-25)
Из всех созданий только человек имеет прошлое и будущее. Только человек имеет историю. Только человек может задавать себе вопрос: что было и что будет? — и может интересоваться ответом на эти вопросы. Внешняя жизнь отдельных лиц и человечества подвергается в течение времени известным изменениям, причем в познаниях, в воле, в мыслях и в способностях человека замечается преуспеяние. История есть постепенное развитие быта из малейших начал до целей совершенства. Только человек имеет историю своего быта.
Птица и в настоящее время вьет свое гнездо, как вила за 6000 лет тому назад. Лесные звери ведут тот же самый образ жизни и имеют те же самые нравы, как при Адаме и Ное. Какую разницу между тем видим в отношениях человека, в его жилище, в одежде, нравах, законах и государственных учреждениях в течение времени лишь одного столетия.
Сегодня мы бросим взгляд на прошлое нашей родины. В наше время все больше и больше ценится отечество и любовь к нему растет как в отдельных личностях, так и в народах.
Мы не только граждане всего мира, но и курляндцы. Поэтому нужно, чтобы мы обращали внимание не только на царство Божие, обнимающее небо и землю, но и на земное царство, которое служит нам родиною на время нашей жизни.
Не есть ли то недостаток нашего школьного образования, если мы больше знаем древний быт греков и римлян, чем историю своего отечества, если умеем перечислить всех французских или английских королей, но мало или ничего не знаем о стране, в которой живем. [2] Какая причина тому, что история нашей родины нам столь неизвестна и что мы имеем так мало живых преданий и сказаний о древних временах? Одна из этих причин состоит в том, что у нас находится весьма мало памятников древних времен, с которыми были связаны воспоминания, предание и сказание людей. Наш Прибалтийский край в этом отношении несколько отстал сравнительно с западными европейскими странами, где на каждом шагу встречаются памятники древности, по неволе напоминающие наблюдателю прошлые столетие и даже тысячелетие и живо рисующие ему минувшее.
Впрочем, не будем чересчур жаловаться. И у нас есть памятники отдаленных времен в развалинах наших замков. На один из таких замков мы желаем обратить внимание читателя. Это Добленский замок, лежащий в центре Курляндской губернии на большой дороге и весьма многим известный. Кто из прохожих или проезжих не любовался видом могучего здания, которое своими стенами напоминает отдаленное прошлое? Эти стены, если уметь смотреть и понимать их, представляют собою все исторические перемены, которые происходили в Курляндской губернии. В развалинах Добленского замка мы видим остатки языческого быта и начала христианской церкви в этой стране, мы видим тут следы господства ордена, коим Прибалтийский край был завоеван и открыт западному просвещению. С этими стенами связаны воспоминание о двухсотлетней независимости Курляндского герцогства до тех пор, пока ему пришлось подчиниться могущественному императорскому скипетру, управляющему нами ныне. Этот замок свидетельствует о средневековой романтике, и развалины его приводят нас к новому времени, когда умственные силы имеют больше значения, чем стены и валы, чем мечи и панцири.
Если в нижеследующих строках я попытаюсь поднять завесу, закрывающую от нас древние времена Доблена, то прошу о снисхождении, так как мне все таки удалось собрать и составить лишь немногое. Это не непрерывная летопись, не связное изложение хоть бы и самого существенного из того, что случалось в Доблене и его окрестностях, а лишь небольшая картина из древнейших времен.
I.
Прошу читателя мысленно перенестись за тысячу лет назад, причем одним или даже несколькими столетиями больше или меньше ровно ничего не значит. Чем отдаленнее время, тем медленнее совершаются перемены во внутренних и внешних отношениях [3] человека. В настоящее время совершается и изменяется в течение одного десятилетие гораздо больше, чем прежде в древние времена совершалось и изменялось в течении нескольких столетий.
Что же было при Доблене у древних семигалов задолго до прибытие немецких завоевателей в среднюю Курляндию?
Существуют поэтические умы, которые желали бы убедить себя и других, что в этих странах в те времена царил золотой век, господствовали благосостояние, спокойствие, справедливость, набожность и благоденствие. Историки должны сознаться, что они не могут отыскать ни тут, ни в другом каком либо месте рая, который, будто бы, существовал за тысячу лет тому назад. Такого рая следует искать во времена отдаленнейшие, гораздо отдаленнейшие.
История показывает, что за тысячу лет пред сим тут не было никакого рая, а, напротив, было много дикости как в людях, так и в природе.
Одно, что не изменилось до настоящего времени — это возвышение почвы, холмы и долины. Самые воды уже переменились. Они протекали гораздо в больших массах по долинам и низменностям, чем в настоящее время. И если мы теперь мысленно перенесемся в тогдашние времена и посмотрим с добленских высот на обширную равнину на юг и восток, то вместо плодородных полей увидели бы непрерывные леса, тянувшиеся до края горизонта и, вместо многочисленных усадеб и мыз, увидели бы лишь кое где поднимающиеся столбы дыма.
Какой же народ жил тут в те времена и каким языком говорил? Те же самые звуки раздавались тут, какие раздаются и в наше время. Тут жили латыши. История не знает, когда они поселились в этих местах и каких прежних жителей они вытеснили, хотя не подлежит сомнению, что перед латышами здесь жили другие народы. Тут на низменности (земейсгалс), на которой речки стекали в Аа между Ауцом и Тауэркальнским лесом, жили латыши и носили название семигалов (земгалеши) в противоположность латышам, жившим на восток от Тауэркальнского леса на южной стороне Двины, называвшимся зелонами (зелеши, Зельбург), или же вообще нагорными жителями (аугшгалеши).
Недалеко от них, жили народы другого, финского племени. Тотчас же за Двиною от Риги до Салиса на всей западной полосе Лифляндии, на взморье, жили ливы; на курляндском берегу снова жили ливы (ликбеши, ливи), а далее во внутри края по Виндаве и Абаве может быть до Тукума и Фрауэнбурга жили куроны (корсь), которые были не латышского, но финского происхождения, и мало по малу приняли латышские обычаи и язык. [4]
И так мы находимся в древней латышской стране, отделенной от взморья лесами и топями и недоступной еще в те времена ни собирателям янтаря, финикиянам, ни любознательным грекам, ни воинственным искателям приключений норманнам и немцам.
Взглянем же ближе на этот мнимый рай, состояние которого скорее походит на состояние Адама, когда его изгнали из эдема и ему пришлось вести борьбу за существование.
Хотя и латыши принесли с собою из своей древней прародины новейшие виды хлебов и проч., как об этом свидетельствует их язык (рудзи — рожь; квеши — пшеница; межи — ячмень; аузас — овес; зирни — горох; линни — лен; канепес — конопля и проч., все эти слова незаимствованные), но на первых порах, после переселение из Азии, земледелие на берегах Курляндской Аа и Двины было весьма незначительное. Обильные водою озера и реки доставляли голодному рыбу, а девственные леса — годную в пищу дичь, за которую, конечно, приходилось бороться с хищными зверями. Тут мысленно мы могли бы увидеть, как тогдашние семигалы преследовали сильного зубра (зубрс) и лося, как подстерегали медведя или волка, строили западни бобрам и выдрам на берегах рек, ловили рысей и куниц там, где в настоящее время плуг проводит свои борозды.
Близь поселка между пнями дерев пасется маленькое стадо, доставляющее владельцу молоко, шерсть и кожи. Малорослая, но крепкая лошадь, носит всадника на охоту и на войну. Соседние и даже единокровные племена не знают ничего о райском спокойствии, о котором мечтают поэтические натуры. Когда зима наведет свои мосты на реки и даст возможность переходить по топям, когда пройдут сильнейшие морозы (около февраля), мужчины предпринимают набег или на куронов, или на ливов, или на литовцев. Пройдет немного времени и на них из мщения нападают соседи. Вот как происходили эти древние войны, о коих существуют еще старинные сказания. Оружием служили каменные топоры, каменные молоты, палицы, копья с острием из кремня. Происходит набег; рассеянные далеко друг от друга поселки энергично защищаются. Мужчин убивают, а женщин уводят в плен. Стада угоняют и скудное имущество, состоящее из одежды, пищи, главнейшее из посуды и оружия, уносится, а хижины сжигаются. Часть населения, спасшаяся быстрым бегством в трущобах дикого леса, собирается вновь на пепелище, когда пронесется опустошительная буря, оттискивает убитых и оплакивает их. Они собираются воздать им последнюю честь похоронами; выносят их на высокую гору, где находится обширное кладбище, обведенное гранитными глыбами. Кругом, подобно пчелиным ячейкам, поставлены [5] небольшие из камней круги, несколько футов в диаметре. Тут каждое семейство имеет свое место. Устраивают костер и огонь истребляет бренные останки отца семейства, сына и брата, павших в борьбе со врагом. Несколько горстей угля и превратившихся в пепел костей кладут в эти небольшие круги, где они должны пролежать столетие до тех пор, пока позднейшие потомки забудут значение камней и воспользуются ими как пригодным материалом для своих построек. Неумолимый плуг смешивает пепел праотцов с землею, обращая ее в плодоносную пашню.
Печальная обязанность исполнена. Усопшие почиют. Живые возвращаются к пепелищу, тащат новые бревна из ближайшего леса и строят вновь простую хижину из сырого леса. Дом (намс), соответствующий кухне современных нам старых крестьянских домов, вмещал в себе лишь очаг для варения пищи и отопление и не имел ни труб, ни окон, ни мебели. Нынешние латыши среднюю часть своих домов до сих пор называют «намс» — дом, в воспоминание древних времен. Все остальные комнаты представляют уже роскошь, расширение намса.
Такую то хижину с крышею из древесной коры — другой он не знает — строит спасшийся от набега и старательно точит новое оружие, терпеливо буравит каменный обух, чтобы вставить в него топорище и ждет зова старшины, начальника поселка, чтобы принять в отместку смелый набег на соседей и поступить со врагом точно также, как тот поступил с ним.
Вот оно райское спокойствие, вот право и безопасность и благоденствие тогдашнего времени!
Однако, в каком же положении находился Доблен в описываемые мною времена? На берегах Берзы возвышалась уже в те времена крутая зеленая гора, по которой извивается теперь почтовая дорога от моста. Правда, что ни дороги, ни моста тогда не было; однако, зеленая гора, защищаемая с одной стороны рекой, а с другой и третьей стороны рвом, который теперь углублен и расширен, с четвертой, южной стороны, искусственным глубоким рвом, вынутая земля из которого образует вал на краю замковой горы. До сих пор можно ясно видеть обе конечности этого старинного рва там, где понижаются стены орденского замка как со стороны Берзы, так и со стороны почтовой дороги; фундамент стен ясно показывает покатости старинного рва. На средине нынешнего двора замка, конечно, нет и следов рва, потому что вал обрушился в ров и засыпал его. В те времена, когда вал еще был в целости, на горе не было никакого здания; латыши не знали еще не извести, ни каменщичьего искусства; вокруг горы, вместо стен, был устроен бревенчатый забор. Узенький проход чрез вал был загражден крепкими воротами с деревянными [6] задвижками. В крошечном внутреннем дворе замка, где теперь находятся развалины церкви с ее четырьмя башенками, стояло несколько деревянных построек для хранение съестных припасов и для защиты от непогоды малочисленным обитателям, которых число увеличивается, на сколько хватит места во время набегов, когда соседи ищут себе убежища.
Вот Доблен древнейшего времени, служивший укрепленным местом Семигалии при тогдашнем способе войны.
Тогда еще не являлся могущественный завоеватель, еще никакой священник не проповедовал евангелие в семигальских лесах, еще процветала вера в Перкуна. Нет сомнения, что недалеко от горы Добеля находился жертвенник «Идольская гора», воспоминание о котором исчезло в народе лишь по той причине, что на его месте раскинулось нынешнее местечко со своею новейшею культурою в хорошем и худом смысле этого слова. Если сравнить известные из других источников факты, что подобные, служившие для богослужения, места у языческих латышей обыкновенно находились против замков на противоположном берегу рек и что священные места языческого времени обыкновенно приспособлялись и к христианским надобностям, потому смеем думать, что тогдашние добленцы, вероятно, приносили своим божествам молитвы и жертвы именно на том месте, где теперь стоит христианская церковь.
II
Опустим завесу над мрачною картиною древнейшего времени и обратимся к другой картине.
Прошло опять несколько столетий. Переселявшиеся индогерманские племена давно уже жили в своих европейских местах пребывания. Даже и противоположное движение народов от запада на восток, то есть крестовые походы, окончились, не достигнув своей цели, но, тем не менее, оказав огромное влияние на историю просвещение и государств западной Европы. Прошла и блистательная эпоха Гогенштауфенов с ее битвами и песнями.
Что было в те времена в Семигалии, что в Доблене? Деревянный забор на зеленой, крутой горе на берегу Берзы стоит по прежнему, окруженный высоким бревенчатым забором, острые концы которого высятся в воздухе.
Возрастающее постепенно, не смотря на опустошительные набеги и войны, население нуждается в новых жилищах. Под замком возникло уже местечко — посад, построенный на правом берегу Берзы. Бревенчатый забор защищает посад от набега врагов. Замок служит убежищем при большой опасности. Леса [7] поредели; плуги превратили большие лесные пространства в пашни, Рожь, пшеница, ячмень и овес составляют уже значительную потребность населения. Все эти виды хлебов из XIII-го века найдены были на развалинах бывшего замка Терветена, где они пожаром были засушены и таким образом сохранились от сгниения целые 600 лет.
Торговые пути еще не открыты, но промыслы и знание уже значительно распространились. Каменные топоры и ножи еще существуют, но употребляются лишь при обрядах богослужения и при суеверном колдовстве.
У мужчин уже по большей части железное оружие; они стреляют из лука и метают копья с железными наконечниками. Мечи еще редки и лишь знатные люди, может быть, князья могут их приобрести от немногих более искусных кузнецов, умеющих выделывать из железа сталь. Мужчины рубят лес железным топором и возделывают огороды железною лопатою. Сверх того они носят с собою загадочный цельт, орудие, похожее на нынешний рычаг с острием. За поясом у них длинный, четырехугольный брусок; некоторые носят карманный круглый брусок, на котором можно точить копья и стрелы.
Маленькая Курляндия не составляет еще никакого государства. Каждая местность имеет своего начальника, живущего с соседями в дружбе или вражде.
Семигальские начальники связаны между собою узами племенного родства. Главные местопребывания их в Мезотене (на реке Мухе), Терветене (нынешн. Гофцумберге) и Доблене. Далее находимь еще замки Сакен или Сакатен (на Снаренском озере, близь Далена), Сидабре (Грос-Ауц), Добен (близь Добельсберга). Тут кончается Семигалия и начинается Курляндия 1).
1 Замечательно, как старая граница до сих пор оставила свои следы в некоторых обычаях. Так от подножия Добенбурга на запад жнут рожь косами на длинном косовище, в то время как на восточной стороне употребляют косы с коротким косовищем.
От Доблена и Мезотена до Двины простираются непроходимые леса и болота, затрудняющие, или вовсе пресекающие сообщение со страною ливов.
Тем не менее в Семигалию проникают вести о могучих железных мужах, построивших близь Икскуля замок и ниже по течению реки город. Начальник Терветена и Мезотена, Вестгард или Вестер, который на литовской границе находится в постоянной опасности от набегов литовцев, как рассказывает Генрих Латыш, вступает в переговоры с немецкими рыцарями [8] и предлагает им в 1205 году свои услуги против ливов, эстов и литовцев, чтобы в замен снискать себе их покровительство и помощь.
Однако, дружба эта не искренняя. Вестер не принимает христианства, распространение которого в Прибалтийском крае представляло главную цель ордена и его войн. Когда мезотенцы, из боязни литовцев, в 1219 году приняли христианство, Вестер вышел из своего замка Терветена и осаждал христиан в Мезотене до тех пор, пока они, наконец, не оставили замка и не переселились в Ригу.
С тех пор судьбы Семигалии становятся уже положительно известными. Если не добровольно, то насилием она должна быть подчинена ордену. Совершение призвание лишь при помощи проповеди между варварами почти всегда невозможно, а в те времена, при господствовавших средневековых воззрениях, было даже немыслимо.
Началась беспрерывная борьба, один крестовый поход следовал за другим до тех пор, пока Семигалия, в 1290 году, подчинилась немцам. В этой борьбе Доблен играет немаловажную роль. С падением Доблена и соседних языческих замков, совершалось подчинение рыцарям всей нынешней курляндской губернии и начался период сравнительного спокойствия.
Замечательно, что Доблен был последний, который покорился пришельцам. Немецкий рыцарский орден из Пруссии проник в западную Курляндию. Между 1238—1243 г. Дитрих Грюнингенский построил замок Гольдинген; с тех пор была проложена военная дорога, по которой рыцари ходили из Кенигсберга и Мемеля через Гробин, Дурбен, Гольдинген и Тукум к морю и затем по взморью к устью Двины или же около Бабитского озера прямо к Риге.
В Лифляндии построен был на Двине и в Гавье (Лифляндской Аа) целый ряд замков. Орден начал посылать свои передовые посты уже в Семигалию, смотря по тому, как этого требовали его военные походы. На Семигальской Аа построен был первый орденский замок, впоследствии Митава — Конрадом Мандерном в 1263—1266 гг. Вальтер Нордек взял приступом Терветен и оставил в нем немецкий гарнизон в 1270—1272 гг., который оставался тут почти до 1279 г., когда семигалы снова овладели Терветеном и, укрепив его, сделали главным пунктом своих оборонительных войн против непрерывно повторявшихся нападений рыцарей.
Из этих печальных времен сохранился в устах народа весьма любопытный памятник — народная песнь, в которую, конечно, вошли многие черты из новейшего времени, но которая [9] носит, однако, в себе столь явный отпечаток древнейших времен, что возможно найти в ней первоначальный ее смысл.
В этой песне латыш предостерегает бедного землепашца в виде жаворонка (цирюлит! маз путнинь!), чтоб он не садился на большой дороге, а то придут знатные люди и уведут его в Вацземе (немецкая страна, часто вообще в смысле чужбины); там предстоит ему невольничество; придется рубить лес, выжигать уголь и ковать панцири (бруняс кальт — слова, неоспоримо указывающие на старинное происхождение песни); там он должен будет принимать участие в войне и проч. Это картина того времени, когда немецкие завоеватели в самом деле заставляли своих пленных работать при постройках и служить им во время походов; картина того времени, когда туземцы, при приближении чужих, искали убежища в укрепленных замках, лесах и болотах. Вацземе песни наверно означает не отдаленную Германию, а занятые уже немцами части Прибалтийского края, именно Ригу и ее окрестности, которые для семигалов составляли уже чужую страну. В дальнейшем содержании песни упоминается и об отступлении чужих воинов и «лели кунги» (знатные господа), о которых говорится в начале песни, называются в конце ее уже «дева дэли» (божьи сыны), о которых неизвестно, откуда они явились и куда они исчезли.
О том же времени рассказывает нам древняя, 600 лет тому назад написанная рифмованная немецкая хроника, которая неверно носит имя Альнпеке, как автора, и заключает в себе следующий эпизод о Доблене:
Между 1279—1281 гг. господствовал в Гольдингене, в орденском замке, фохт Иоган Охтенгузен, необыкновенно храбрый и воинственный человек, которому поручено было держать в повиновении склонных к отпадению от христианства и к сопротивлению против немецкого господства куров. Он, однако, не довольствовался вверенным ему округом и наводил ужас на язычников и вне своих владений. О нем так рассказывает упомянутая хроника:
«Вреда он много наносил язычникам, которым он стал в бремя; он знал все пути и все дороги; по временам предпринимая набеги во внутрь страны, где жили семигалы, опустошал ее огнем и грабил. Под Терветеном и под Добленом нечаянно он часто появлялся, врагов будил поутру и крепко им умел надоедать».
Раз гольдингенские рыцари постановили предпринять снова подобный поход, Высланы были послы к курам, чтоб они как уже подчиненные приняли участие в походе, что они и сделали довольно охотно, так как жили во вражде с семигалами и надеялись [10] получить часть военной добычи. Они собрались, пешие и конные, с оружием и провиантом. Число участвующих в походе рыцарей весьма незначительно. В числе нескольких сот куров, упоминается поименно лишь о четырех орденских рыцарях, Охтенгузен был пятый. Их, однако, достаточно против неприготовленного врага, неподозревающего приближающейся опасности.
«Густым лесом и по худым дорогам — говорит хроника — он вел своих отважных воинов, как пешеходов, так и всадников, им стоила не мало затруднений постройка многочисленных мостов; тем более, что многие из них несли на спине и съестные припасы».
В те времена не было еще дорог и также не было возможности отыскать достаточное количество пищи в густых, малообитаемых лесах.
«На границе «страны», то есть добленской области, не далеко от самого Доблена — вероятно, в гросберзенских лесах, Охтенгузен остановился в лесу. Тут вблизи неприятеля надо ускорить поход, чтобы застать врага врамплох. Поэтому воины оставляют здесь провиант, как лишнее бремя, и даже забывают его. Охтенгузен с одним рыцарем и 50-ю курами на борзых конях спешит впереди к цели своего предприятие — к Доблену. Главный отряд пехоты следует за ним столь быстро, на сколько это возможно. Охтенгузен со своим 50-ю всадниками вскоре появляется пред Добленом; однако, известие о приближении его должно быть все таки было в Доблене получено кем то, потому что добленские семигалы ожидают неприятеля пред воротами и в боевом порядке идут ему на встречу, не желая его допускать близко к замку и посаду. Поле, на котором семигалы встречают врагов, не может быть никакое другое, как поле и луг между нынешним Добленом и Гросберзенскою школою. Тут то происходило сражение и гольдингенский фохт остался победителем. Его панцирь и панцирь его орденского брата решают судьбу битвы, потому что с одними курами Семигалы успели бы справиться, но пред железными мужами, пред «дева дэли», они не устояли и, обратившись в бегство, искали убежища за своим палисадом. Охтенгузен, опередив своих, успел уже въехать вместе с бежавшим в ворота посада; но тут в минуту наибольшей опасности судьба переменилась. Один из семигальских удальцов подбежал к Охтенгузену и ударил фохта под шлем, так что тот упал с лошади.
Летопись не рассказывает, чем ударил семигальский удалец фохта, копьем ли, топором ли, или камнем, однако, Охтенгузен лежит раненый на земле и только один орденский брат, подъехав к нему, успел защищать его до тех пор, пока подоспел [11] отряд 50 куров и спас Охтенгузена с его оружием и панцирем от семигальских стрел, которые сыпались на него из ворот и палисада.
Нападение на Доблен произошло рано поутру. До полудня продолжалась перестрелка из луков. Рифмованная хроника говорит, что войска фохта одержали победу, но это значит, вероятно, лишь, что они успели удержаться на своих местах, потому что они вскоре затем все таки решились отступить и таким образом затеянное взятие Доблена не удалось.
«Рыцари со своим отрядом пошли теперь пред замок на чудесную равнину» (Хрон. ст. 9027).
Это была, вероятно. опять гросберзенская равнина; тут сделаны были носилки для раненых куров и повешены меж двух лошадей. Охтенгузен успел немного поправиться и ехал снова верхом; он ожидал преследование и потому составил отдельный отряд для защиты от нападения. Семигалы в самом деле не медлили воспользоваться своими успехами. Уже при самом начале битвы послы были отправлены к Намейзе, начальнику в Терветене; соседи скоро собрались оказать помощь Доблену. Лучшие из добленских удальцов соединились с ними и догнали Охтенгузена под стоявшим уже в то время в развалинах древним замком Бабитеном, однако раненый Охтенгузен отбил их нападение и семигалы, потеряв множество раненых и убитых, обратились в бегство.
Летописец следующим образом описывает это сражение (ст. 9038 и след.):
«Намейзе вскоре явился, привел с собою много воинов, числа я вам не могу назвать: он был начальником в Терветене и прибыл со своими воинами, чтобы преследовать орденских братьев; он собрал лучших воинов, которые были в добленском замке, и с ними пошел вдогонку орденских братьев; войска Намейзе спали лишь немного и торопились, пока, наконец, догнали отряд рыцарей; об этом сообщено было Охтенгузену, который был еще весьма болен, о чем он сильно сожалел. Однако, Господь Бог утешил его и избавил его от слабости; когда Охтенгузен почувствовал в себе новую силу, тогда душа его возрадовалась; он построил свои войска в боевой порядок. Намейзе, со своими всадниками, прискакал из леса; узнавши, что фохт со своим войском приготовился к защите, они слезли с лошадей; их пеший отряд пришел вскоре за ними; тут оба рыцаря вышли против них; фохт, несмотря на свою рану, стоял во главе своего отряда и, увидев неприятеля, подбежал к одному и кольнул его и тут завязалась битва. Что мне сказать о ней? Семигалам было худо; их войско было разбито и пятьдесят [12] их остались мертвыми на поле сражения; другие, не желая продолжать сражения, обратились в бегство, бросив около пятидесяти щитов; семигалы бежали как угорелые. Орденские братья разделили добычу с курами, принимавшими участие в походе. Битва происходила около замка Бабитена, сгоревшего в древние времена. Орденские братья и куры возвращались весело домой, где их хорошо встречали. Так окончился этот поход».
Это было первое сражение под Добленом, о котором упоминает рифмованная хроника, но не последнее; хроника рассказывает подробно еще о шести набегах и осадах, предпринятых орденом против языческого Доблена в течении одного десятилетия. Первые четыре нападение произошли в 1279—1281 гг. (Охтенгузен подходил к. Доблену два раза летом 1279 г. и Конрад Фейхтванген осенью 1280 г. и летом 1281 г.), последние два набега предпринимал магистр Курт Герцогенштейн зимою 1288—1289 и летом 1289 г.
За этими подробно описанными набегами следовал еще целый ряд не перечисленных нападений, которые, наконец, заставили семигалов оставить замок Доблен в 1289 или 1290 году.
Любопытно проследить подробности этих битв по сообщениям рифмованной хроники; из ее описаний мы получаем картину тогдашнего дикого, сурового времени, в коем железом и кровью при бесчисленных страданиях и слезах народа положено было основание господству просвещения и христианства.
Охтенгузен, едва возвратившись от первого набега на Доблен в Гольдинген, немедленно стал приготовляться ко второму; важность Семигалии было уже сознаваема; завоевание соединительного звена между Курляндиею и Лифляндиею, между Двиною и Виндавою сделалось историческою необходимостью.
Рыцари «собрались из разных замков, и куры также были снова приглашены к походу. На зеленой равнине, пред лесом, собрались куры. и к ним присоединились тут фохт, комтур и братья из гольдингенского замка. Наняты были проводники и войска отправились в поход.
Они имели скверный путь, по беспредельным равнинам и болотам, пока, наконец, дошли до последнего леса пред Добленом. Тут самые ловкие удальцы отряда куров и рыцари с фохтом Охтенгузеном пошли вперед к Доблену пешком (потому что они хотели незамеченными подкрасться к посаду и замку); лошадей тихо вели за ними. Охтенгузен в самом деле успел подойти к замку и таким образом, что его заметили только тогда, когда он уже стоял под горою и вошел в посад. Только что поднималась утренняя заря, семигалы еще спали; куры, застав их врасплох, убили около 300 человек, мужчин и женщин [13] во время сна; все, не успевшие спастись в замке, попали в руки христиан; посад был сожжен и захвачено было много добычи.
Это было осенью в 1279 г. Комтур (неизвестно, который именно) между тем тоже прибыл с остальным войском. Добыча, по обычаю тогдашнего времени, было снесена в одну кучу и отправлена в Гольдинген.
Победители уводили с собою женщин и детей, лошадей и скот из Доблена в Курляндию. Возвратившись восвояси, они разделили добычу между собою. Семигалы горевали, что на них так часто нападают из Курляндии и что они не могут отбить тех нападений; они понесли весьма значительные потери и убытки».
Бросим теперь взгляд на тогдашние размеры Доблена. Кажется, что Доблен в те времена был не меньше нынешнего. Если 300 человек было взято в плен, то все-таки значительное число жителей успело спастись в замке; это можно заключить по обстоятельству, что Доблен вскоре затем был вновь построен. В настоящее время в местечке не больше как 600 жителей.
Один год прошел для Доблена в спокойствии; в то время продолжалась война между Терветеном и Ригою. Намейзе предпринял зимою из Терветена безуспешный набег к Двине, однако, на обратном пути ему удалось взять в плен преследовавшего его неосторожно Гергарда Каценэленбогена, которого привели в Литву, где он кончил свою жизнь в вынужденном поединке.
Преемником его был Конрад Фейхтванген, прибывший в Лифляндию в июле 1280 г. из Пруссии. Первый его поход был осенью 1280 г. к Доблену, который на этот раз подвержен был правильной осаде, в которой участвовали все лифляндские фохты и сам дерптский епископ, Фридрих Газельдерф, со своими рыцарями. Посад взят был приступом; кто не успел спастись в замок, был или убит, или взят в плен. Пред замком построена была блида, т. е. орудие для бросание каменных ядер в замок; вскоре должны были быть построены и другие орудия, которые известны были тогдашнему военному искусству, однако, час Доблена еще не пробил. К освобождению его появились литовские войска; узнав о приближении их, магистр Конрад счел нужным обратиться против них; он снял осаду; блида была разрушена.
В окрестностях Слаккенкаппи, вероятно, на юге от Доблена сразились христианские войска с литовскими, которые, в виду численного перевеса христиан, обратились в бегство. Вероятно, вследствие приближающейся зимы, Конрад не возобновил немедленно осаду Доблена, однако, летом 1281 г. два войска, общею численностию в 1400 человек, предприняли из Риги поход, один отряд направился к Доблену, другой — к Терветену. [14] В Доблене сожжен посад и затем отряд соединился с войском, осаждавшим Терветен, который вынужден был сдаться на капитуляцию.
После этого тяжелого трехлетие наступило семь лет сравнительного спокойствие для Семигалии. Начальник семигалов, Намейзе, переселился в Литву и участвовал там в походах литовцев на Пруссию.
Семигалы мало по малу начинали уклоняться от исполнений договора, заключенного ими по взятии Терветепа; Вилькин Шауэрбург, бывший магистром Лифляндии с 1283 г., построил зимою с 1286—87 года близь Терветена замок Гейлигенбург, следы укреплений которого до сих пор видны у Гофцумберга и известны под неправильным названием шведских шанцев.
Семигалы и самаиты храбро, но тщетно нападали на этот замок; соседство ордена было терветянам до того неприятно, что они, наконец, решились оставить Терветен и поселиться в замке Ракатене, близь Илена. С тех пор положение и значение Доблена совсем изменилиси; Доблен сделался излишним постом, отрезанным от сношений с югом, откуда он всегда получал подкрепления. Гейлигенбургские рыцари беспрерывно набегали как на Доблен, так и на Ракатен. Семигалы пытались вытеснить рыцарей из Гейлигенбурга, зимою в 1287-88 г., однако, оружие их оказалось бессильным против железных панцирей и щитов рыцарей....
Но возвратимся снова к Доблену. Замок на зеленой горе все стоит; жители его перестали уже нападать явно на Гейлигенбург и ограничиваются вылазками на отряды, везущие туда или в Ригу провиант. Дороги в Семигалию сделались с тех пор столь опасными, что рыцари вынуждены всякий транспорт провианта и других потребностей из Риги сопровождать сильными отрядами войска. Два набега семигалов к Двине заставили, наконец, и рижских рыцарей предпринять поход. Пять сот рижан преследуют 1,400 семигалов, рижане ночью застигают их врасплох и почти всех убивают.
Год 1288 клонится к своему концу. Два года прошло с тех нор, как семигалы сами оставили замок и сожгли Терветен. Замок Доблен все еще стоит на берегу Берзы и посад построен снова после пожаров 1279 и 1281 г.
Зимою с 1288—89 год магистр Куно Герцогенштейн отправляет отряд в Гейлигенбург, чтоб доставить туда транспорт провианта, который привезен в Митаву на судах и тут наложен на сани. Часть отряда (600 человек из 6,000) идет через посад Доблен, население которого спаслось в замке, и, сжегши, соединился с главным войском, в Гейлигенбурге. [15] Таким образом, гроза еще раз миновала замок Доблен, но за то разразилась над Ракеном или Ракатеном близ Илена. Войска магистра приступили к замку, но приступ был отбит.
Летом 1289 г. два отряда выступили в Семигалию, один из Риги против Сидобренбурга, близь Гросс-Ауценского озера, другой из Гольдингена против Доблена. Что еще осталось от посада и что было вновь построено сожжено дотла, так что остался уже один замок. С тех пор повторяются нападение за нападениями, приступ за приступом. Семигалам пришлось плохо, тем более, что и литовские друзья их оставили. Едва семигалы успеют построить себе новые дома — появляется неприятель и сжигает их постройки; едва успеют вспахать свои поля — неприятель набегает, уводит мужчин и лошадей в плен; едва успеют они собрать хлеб — неприятель отнимает его у них. Тут-то появляется самый неодолимый неприятель — голод, который заставляет сдавать многие укрепления, между прочими Доблен и Ракатен. Доблен не был взят неприятелем, а жители сами вышли из него и оставили его пустым осенью 1289 г. Часть их обратилась в Литву, другая — в Ракатен. Вскоре затем происходило то же самое, что с Добленом, с Ракатеном и Сидобреном. Укрепления, оставленные пустыми, были сожжены орденом.
О жителях Ракатена сообщает летописец рифмованной хроники (тоже самое можно применить и к Доблену) следующее:
«Они оставили замок и свое наследство, родину немецкому ордену и переселились в другую страну; я никогда не хотел узнать, какие страдания пришлось им там переносить».
Однако, не все семигалы выселились, только те, которые полагали все свои надежды на оружие; остальные остались на родине и помогали строить новое здание, которое мало помалу возникало из пепла на зеленой, выжженной горе, на берегу Берзы.
Написать нам: halgar@xlegio.ru