выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Автореферат диссертации на соискание степени доктора исторических наук
Работа выполнена в Институте истории АН Латвийской ССР и в секторе славяно-русской археологии Института археологии АН СССР.
Официальные оппоненты:
член-корреспондент АН СССР Пашуто В.Т.
доктор исторических наук Рабинович М.Г.
доктор исторических наук Седов В.В.
Ведущее учреждение — Институт истории АН Эстонской ССР, сектор археологии
Защита состоится "___________" 198_г. в 12 часов на заседании специализированного совета до 02.18.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте археологии АН СССР. Москва, ул. Дм. Ульянова, 19, 4-й этаж, конференц-зал.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института археологии АН СССР.
автореферат разослан 198_г.
Ученый секретарь специализированного совета К.А.Смирнов
Ротапринт ИФ АН ЛССР, Рижский р-н, Саласпилс
Тираж 100 экз.
[1] — начало страницы.
OCR Bewerr.
[1]
В каждом историческом периоде жизнь общества связана с поселениями определенного типа. Не зная, в каких поселениях люди жили в тот или иной исторический период, мы не можем получить достаточно обоснованного представления о степени развития самого общества.
Исследования средневековых поселений всегда находились в центре внимания советских археологов, так как их изучение дает наиболее полное представление о занятиях и образе жизни населения, планировке и значении различных жилых, хозяйственных и оборонительных построек. Такие данные особенно важны относительно периода времени, о котором имеется мало сведений, зафиксированных в письменных источниках, или же они составлены тенденциозно чужеземцами, как это произошло с оценкой средневековых поселений местного населения в Ливонии.
Актуальность исследования средневековых поселений Ливонии возросла в связи с достижениями в археологическом изучении замков и сельских поселений Древней Руси, с одной стороны, и Западной Европы - с другой. Без исследования средневековых поселений Прибалтики невозможно решать вопросы культурных взаимосвязей соседних регионов на берегах Балтийского моря. Поэтому назрела необходимость на основании новых археологических материалов и критически пересмотренных письменных сведений опровергнуть распространенную в западной историографии версию, согласно которой материальная и духовная жизнь местного населения после рубежа XII/XIII вв. развивалась только под воздействием немецкой культуры.
Латышскими советскими археологами в течение последних десятилетий проведена большая работа по разведке и изучению средневековых поселений, особенно в зоне затопления Плявиньской и Рижской ГЭС, где исследованы целые микрорайоны. Здесь имелась возможность изучения как укреплений — [2] городищ и замков, так и сельских поселений. Добыт богатый археологический материал как о селищах и замках местного населения, так и о первых укреплениях немецких захватчиков. Предлагаемое исследование является первой попыткой исторического сравнения на базе материалов археологии и сведений, содержащихся в письменных источниках, культуры местного населения с уровнем жизни, констатированным в первых замках крестоносцев в нижнем течении Даугавы.
Ввиду актуальности проблемы и отсутствия специальных исследований по данному вопросу перед реферируемой работой было поставлено несколько задач. Так как в нынешних условиях идеологической борьбы все еще продолжает быть актуальней необходимость дать отпор культуртрегерской теории крестоносцев, в основу работы положен обширный археологический материал XII—XIV вв., добытый в раскопках автора (1966—1974 гг.) в Мартыньсальском селище, замке, церкви и кладбища. Мартыньсальский замок, ставший значительным опорным пунктом крестоносцев, существовал одновременно с поселением ливов, поэтому имеется возможность сравнения экономической жизни этих o6oиx средневековых поселений по крайней мере более чем за два столетия. Здесь акцентирован переход от экономической жизни эпохи раннего феодализма (XI—XII вв.), развивавшейся под влиянием Руси, к заимствованной с Запада политической, экономической и социальной структуре, навязанной немецкими крестоносцами в ливонский период (XIII—XVI вв.).
Диссертация написана по материалам, полученным археологическими экспедициями Института истории АН ЛатвССР и различными учреждениями Министерства культуры ЛатвССР. Данные, полученные в результате раскопок, сопоставлены со сведениями письменных источников. В качестве сравнительного материала широко использованы данные из литературы о средневековых поселениях, орудиях труда, оружии, украшениях на [3] соседних территориях в нашей стране и за рубежом.
В настоящее время в СССР, социалистических странах, а также в капиталистических государствах происходит интенсивное изучение средневековых памятников, в исследовании которых главную роль играют археологические раскопки. Изучение средневековых поселений на территории Латвии стало новым направлением в развитии археологии республики. Это направление становится особо значительным в связи с усиленными заботами советского правительства об охране исторических памятников. В свою очередь, в связи с развитием туризма все в больших масштабах проводится консервация и частичная реставрация вскрытых раскопками остатков построек. Таким образом, данная работа будет пригодна и для практических целей — научно правильного понимания достижений материальной и духовной культуры средневековья и воспитания трудящихся на уровне новейших научных заключений.
Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при разработке обобщающих трудов по археологии и истории. Материал диссертации частично вошел в коллективный труд Института истории АН ЛатвССР «Археология Латвийской ССР» (1974). Итоги работы используются в практике преподавания истории материальной культуры средневековой Ливонии (спецкурс в Латвийском гос. университете им. П.Стучки).
Основной материал и выводы диссертации отражены в двух монографиях автора (Восточная Латвия и соседние земли, Рига, 1965, 26,5 п.л.; Замковые округи Олинькалнс и Локстене, Рига, 1977, 26,5 п.л. /на латышском яз./), в коллективном труде Археология Латвийской ССР, Рига, 1974 (написанные автором разделы составляют 12 п.л.), во многих статьях и докладах автора на научных сессиях и конференциях в СССР и за рубежом.
В целом диссертация обсуждена и апробирована на заседаниях отдела археологии и антропологии Института истории АН ЛатвССР и сектора славяно-русской археологии Института [4] археологии АН СССР.
Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения объемом в 366 страниц машинописного текста и приложений (список использованной литературы — стр. 367-416 и 118 иллюстраций — рисунки, карты, таблицы — стр. 417-552).
Структуру диссертации, главное внимание в которой направлено на археологические памятники и анализ добытого раскопками материала, определила слабая изученность памятников средневековья. Для более широких выводов исторического характера было прежде всего необходимо дать обзор археологически изучавшихся памятников и разработать их хронологию, учитывая как археологические данные, так и сведения письменных источников. Анализ археологического материала по формально-типологическим признакам был необходим для датировки орудий труда, бытовых предметов, оружия, украшений и предметов культа, а также определения их функциональной, социальной и этнической принадлежности.
Поэтому в первой главе дается обзор историографии и источников. Анализу средневековых памятников и добытого в них археологического материала посвящены две следующие главы диссертации. И лишь в четвертой главе на основе анализа материала, проведенного в предыдущих главах, было возможно приступить к рассмотрению таких вопросов, как различия з этническом составе, хозяйотве, быте и культуре населения замков и сельских поселений в XIII—XVI вв.
Во введении обоснован выбор темы и ее актуальность, определены цели и задачи, стоящие перед автором диссертации.
Первая глава посвящена обзору историографии изучаемой проблемы и характеристике источников. Культура и быт населения замков и сельских поселений Ливонии отображены уже в хрониках XIII—XVI вв. Идеология [5] крестоносцев во время покорения территории Латвии в конце XII — XIII в. наиболее ярко отражена в хрониках Генриха Латвийского и Рифмованной, авторы которых были типичными апологетами теории завоевания (Я.Я.Зутис, 1949). Направленная против местного населения агрессия оправдывалась как борьба с язычниками или отпавшими от бога. Так как упомянутые хроники содержат крайне скудные сведения о поселениях и культуре местного населения, в прибалтийско-немецкой историографии возникла гипотеза о низком уровне их развития и об особой роли крестоносцев в культуртрегерстве.
До Великой Октябрьской социалистической революции в исследованиях ливонского периода тон задавали прибалтийско-немецкие историки. Главные тенденции (теория завоевания, культуртрегерская), господствовавшие в прибалтийско-немецкой историографии, были предначертаны уже первыми хронистами Ливонии. Теорию культуртрегерства в различных вариантах повторяло болыпинство прибалтийско-немецких историков вплоть до 20-х гг. XX в., исключением были только радикальные просветители конца XVIII в. (Г.Меркель, В.Фрибе).
Историография буржуазной Латвии переняла романтическое направление первых историков латышской национальности и идеализировала древнелатышское общество до вторжения немецких крестоносцев. Как положительный фактор можно отметить развернутую борьбу (Ф.Балодис) против концепций прибалтийско-немецких историков. Но, так как в это время памятники XIII — XVI вв. изучались очень мало, критика культуртрегерства зачастую была формальной, а иногда доходила до отрицания созданных в XIII — XVI вв. ценностей материальной и духовной культуры.
Что касается западной буржуазной историографии послевоенного времени, то еще имеются такие историки (w. Hubatsch, 1971), которые придерживаются старых выводов прибалтийско-немецкой историографии и выражают идеи [6] культуртрегерства. Однако в последние десятилетия уже чувствуется, что новые открытия и убедительные аргументы советских археологов (Х.А.Моора) заставили некоторых исследователей (м. Hellmann, 1980) смягчить высказывавшиеся прежде утверждения прибалтийско-немецких историков.
Историки Советской Латвии, обоснованно критикуя немецкую теорию культуртрегерства (Я.Я.Зутис, 1949; T. Zeids, 1951; В.В.Дорошенко, 1953 и др.), стараются глубже вскрыть смысл и значение социально-экономических изменений ливонского периода. Они утверждают, что в условиях непримиримых классовых и национальных противоречий развились две культуры: культура немецких феодалов и бюргеров и латышская культура, чуждые и враждебные друг другу, что подтверждается обширным археологическим материалом, еще в малой степени введенным в научный оборот.
Автором диссертации опубликован ряд исследований, в которых впервые дан детальный анализ археологически изученных средневековых поселений и всего вещественного материала XIII—XVI вв. Разработана новая классификация средневековых замков и сельских поселений. Детально изучался вопрос о взаимоотношениях обитателей замков и сельских поселений в средневековье, который до сих пор совершенно не был разработан на базе археологического материала. Судя по орудиям труда, предметам быта, украшения и культа, а также частично по застройке, здесь в XIII—XIV вв. продолжались традиции местной материальной и духовной культуры. На основании археологического материала можно прийти к выводу (Э.С.Мугуревич, 1967), что в создании некоторых замков епископа большую роль играло и местное население. Средневековая немецкая культура мало влияла на образ жизни в сельских поселениях, в большей мере она отражается в материале замков и городов. Диссертант не затрагивает таких вопросов, как контакты замков и сельских поселений, с одной стороны, и [7] городов — с другой, что является темой специального исследования.
В обзоре источников определена роль археологических, письменных и других источников в исследовании проблематики средневековых поселений Ливонии. Охарактеризованы результаты изучения латвийских археологических памятников конца XII — середины XVI в. Ввиду их большого числа (более 500) и ограниченного объема работы в диссертации приводится описание и анализ только части археологически изученных памятников этого времени. Из средневековых поселений и культовых строений в обзор включены в первую очередь те, раскопки которых проводились под руководством автора в период 1962—1981 гг. (Мартыньсала, Локстене, Маткуле, Сабиле, Пилтене, Дундага, Резекне и др.). Но обращается внимание и на поселения, особенно замки, изучавшиеся в досоветское время, о которых отсутствуют подробные публикации или же относительно которых на уровне знаний наших дней возможны иные выводы.
Из письменных источников приводятся средневековые хроники, которые дают ценные сведения о названиях местных поселений и первых немецких замках. В хронике Генриха Латвийского упомянуто более 30 поселений (замков, посадов, селищ), в Старшей Рифмованной — более 40. Хроники Новейшая Рифмованная и Вартберга предоставляют сведения о строительстве многих немецких укреплений, когда местные крестьяне вынуждены были работать на стройках орденских и епископских замков. Как вытекает из перечня замков (хроники Руссова и Реннера), в первой половине XVI в. на территории Латвии более или менее значительную роль в жизни страны, играло только 53-55 замков. О некоторых ливонских замках сведения имеются также и в русских летописях (Начальная, Новгородская, Псковская) и грамотах (Полоцкие грамоты).
Гораздо более полный перечень ливонских замков и сельских поселений находится в документах XIII—XVI вв., собранных [8] в таких сводах, как Liv-, Est- und Kurländisches Urkundenbuch (15 томов), Liviändische Güterurkunden (2 тома), Latvijas vēstures avoti (5 томов), Kurländische Güterurkunden (4 тома). Важное значение имеют протоколы ревизий орденских замков. Протокол Франциска де Молиано, составленный в начале XIV в., вскрывает методы, какими немецкая администрация подчиняла себе местное население, здесь же имеются сведения о замках местных феодалов на рубеже XIII/XIV вв., а также об их стремлении заново получить свои замки. Польские ревизии замков в конце XVI в. в качестве источника для ливонского периода можно использовать только ретроспективно; они содержат важные сведения о поселениях в замковом округе и границах округа, сравнительно устойчивых в средневековье.
Для изучения средневековых поселений привлечены также данные лингвистики, картографии, антропологии, этнографии и фольклора.
Вторая глава посвящена описанию и анализу археологически изученных средневековых памятников. На территории ливов, латгалов, селов анализируется 25 поселений и на территории куршей и земгалов — 9 поселений.
В Латвии имеется более 400 городищ, из которых археологически изучена примерно десятая часть. Исследования свидетельствуют, что ко времени вторжения немецких крестоносцев только примерно 2/3 из изученных городищ были заселены, остальные являются более ранними памятниками. Следовательно, на рубеже XII/XIII вв. в Латвии могло существовать около 200-250 замков местного населения.
На территории Латвии находится более ста средневековых замков ливонского периода, но от большинства из них не сохранилось наземных частей или же они представляют собой руины, поэтому главным методом их изучения являются раскопки. В сообщающих трудах досоветской историографии (K.Löwis [9] of Menar, 1922; A.Tuulse, 1942) замки рассматривались главным образом как административные центры управляемой немецким орденом и епископом территории, причем внимание уделялось только каменному зодчеству. В советское время открылась возможность широкого археологического изучения этих замков, что позволило проследить за развитием их строительства и перестроек. Добытый в раскопках материал проливает свет и на такие вопросы, как деревянная архитектура, занятия, быт, культура и этнический состав обитателей замков. Ныне, когда археологически уже изучено 40 замков, представились новые возможности их классификации. На основе взаимосвязей средневековых замков с поселениями предыдущего периода (городища, посады, селища) замки можно подразделить на пять групп.
1) Замки, где после вторжения крестоносцев местное население продолжало жить в течение XIII—XIV вв.
2) Замки местного населения, которые в XIII в. временно перешли в руки завоевателей, но затем были отвоеваны.
3) Замки, возведенные в укреплениях местного населения, которые по времени строительства можно подразделить на возведенные сразу же после завоевания территории и построенные на покинутых ранее укреплениях.
4) Замки, построенные на местах сельских поселений, которые также можно подразделить на возведенные в местах селищ и построенные на местах заброшенных поселений.
5) Замки, возведенные на новых местах, где заселенность более раннего периода археологическими раскопками не установлена. Чаще, чем в других местах, подобные памятники встречаются в западной части Латвии.
По использованному в строительстве материалу различаются деревянные и каменные замки. Местное население, как это известно по многочисленным раскопкам на городищах, применяло только деревянные конструкции. Каменные укрепления были возведены только после вторжения немецких крестоносцев, [10] однако в начале ливонского периода немцы тоже в нескольких местах (Дюнабург, Мариенбург) строили деревянные замки. Местное население на рубеже XII/XIII вв. и позже тоже строило каменные замки, но только в сотрудничестве с немцами.
Проведенные в советское время раскопки, которыми полностью было вскрыто несколько замков (Мартыньсала, Икшкиле), наглядно показали, что они являются не только памятниками архитектуры своего времени, но и историческими памятниками в самом широком смысле этого слова. Упомянутые исследования освещают образование средневековых замков как постепенный процесс, в котором наряду с различными заимствованиями с Запада (Германия, Скандинавия) известную роль играли и местные строительные традиции.
В советское время началось плановое исследование большими площадями селищ, посадов, что позволило проследить за экономической и культурной жизнью средневековых поселений во всей ее многогранности. При городищах зарегистрировано более 50 поселений, которые в письменных источниках названы селищами или посадами (villa, dorp, civitas, locus, urbs). Чтобы получить более полное представление о сельских поселениях, ближе рассматривается район низовья Даугавы, широко исследованный во время строительства Рижской ГЭС. В структуре этих поселений значительное место занимало сельское хозяйство. Однако на каждом памятнике констатированы ремесла и торговля, что является признаком раннего города. Концентрацию населения в низовьях Даугавы, где отдельные группы поселений составляют агломерации (Даугмале-Лаукскола, Кабелес-Липши, Мартыньсала-о.Доле, Рига), можно считать переходом от селища к раннему городу. Особенно это относится к тем местам, где вблизи нескольких селищ с могильниками находилось укрепление — замок. Сходный процесс, который наблюдается в низовье Даугавы в XI—XII вв., отмечается на территории Древней Руси и в странах на западном побережье [11] Балтийского моря, где несколько соседних ремесленных поселений перешли в более крупные поселения типа раннего города (Д.А. Авдусин, 1980; Н. Jankuhn, 1965).
Изучение поселений (городищ, посадов, селищ) эпохи позднего железа показало, что каждая группа памятников имеет свои, только ей присущие особенности строительства. На городищах постройки группировались вдоль оборонительных стен, возведенных по краю холма (Талсы, Межотне), и только в XII—XIII вв. начали застраивать также середину плато (Ерсика, Асоте). Второй их особенностью является плотность застройки, обусловленная узкой, огражденной стенами территорией, в среднем площадью 0,5 га. В посадах и селищах (Мартыньсала, Сабиле), занимавших территорию в несколько гектаров, постройки размещались довольно просторно, но располагались группами, отстоявшими друг от друга на 8-10 м. Синхронные постройки находились в 2-3 соседних группах. Вокруг жилых домов, судя по расположению хозяйственных ям, группировались хозяйственные строения.
Вскрытые на территории средневековых поселений постройки были как наземными, так и углубленными в материк. Последние наряду с наземными характерны для территории ливов. С XIV в., как показало изучение Мартыньсалы, Саласпилса, Икшкиле, углубленные в материк постройки постепенно исчезают. В архитектуре средневековых поселений преобладают наземные постройки, которые могут быть как срубными, так и столбовой конотрукции. Срубные строения характерны преимущественно для латвийских городищ и посадов эпохи позднего железа.
В Риге под влиянием немецких колонистов (А.В.Цауне, 1980) с XIII в. сооружаются постройки в фахверковой конструкции. С XV—XVI вв. в замках и городах возводится все больше каменных построек, в сельских же поселениях по-прежнему преобладает деревянное строительство, за исключением таких поселков (Икшкиле), где создаются центры имений. [12]
Для отопления помещений служат как печи, так и очаги. После XIII в. встречается несколько типов печей, известных уже в предыдущем периоде. В ливских поселениях были широко распространены каменки, причем некоторые из них обнаружены в сравнительно глубоких ямах. Каменки встречаются и в замках (форбург Тервете и Кокнесе). Самыми распространенными являются глинобитные печи, известные на территории Латвии с IX в. Печи этого типа существовали в замках вплоть до XV в. (Локстене), а в сельских поселениях — в течение всего средневековья. С конца XIII в. на латвийских городищах, где некоторое время пребывали немцы (Тервете, Межотне), появляются глинобитные печи, облицованные кирпичом. Печи этого типа чаще встречаются в каменных замках XIII—XVI в. (Кокнесе, Селпилс и др.). Принципиально новая система отопления — печи с подачей теплого воздуха — появляется в некоторых немецких замках (Алтене, Кокнесе и др.) и в местах, где создаются имения (Икшкиле), С XV в. в кладке печей в замковых помещениях стали использовать изразцы. Однако в средневековье еще сравнительно широко используется очажное отопление, констатированное не только в сельских поселениях, но и в замках.
Таким образом, в средневековье в развитии отопительных систем, происходят значительные изменения. Если в сельских населениях продолжаются еще древние традиции эпохи железа, то в некоторых замках уже с XIV в. входит в обиход отопление теплым воздухом, а позже — кирпичные и изразцовые печи. В городищах местного населения обнаружены лишь отдельные элементы некоторых нововведений (кирпич).
Действия немецких крестоносцев ясно показали, что на первом месте у них стояло отнюдь не проповодовакие христианства. Об этом свидетельствует то, что наряду с древними центрами управления были разрушены и православные церкви (Ерсика). Несмотря на террор и насильственное обращение в католическую веру, еще в XIV—XV вв, сохранились символы православия (крестики, энколпионы). При этом простой народ [13] сохранял языческие традиции в течение многих столетий, о чем свидетельствуют священные холмы, деревья, камни с жертвоприношениями.
Первыми центрами католической веры стали построенные крестоносцами церкви и монастыри в низовьях Даугавы (Икшкиле, Мартыньсала, Рига, Дюнамюнде). В архитектуре первых построенных здесь возле замков приходских церквей (Икшкиле, Мартыньсала, Айзкраукле), отражаются традиции западноевропейских храмов VII—XIII вв., и по своему облику они напоминают те небольшие церкви, которые были широко распространены в Священной Римской империи.
В настоящее время известно более 350 средневековых могильников и кладбищ, из которых археологически изучено 190 памятников, причем вскрыто около 4500 захоронений. Среди латвийских средневековых мест погребений встречаются как могильники, где захоронения умерших совершались согласно древним традициям (30%), так и новоустроенные кладбища, в которых уже отражаются предписанные церковью обряды (70%). В рамках диссертации различаются места погребений сельских жителей и обитателей замков. Такое подразделение лишь приблизительно, так как некоторые кладбища (Мартыньсала) могли использоваться обитателями как селищ, так и замков. Замковыми считаются кладбища, которые были расположены поблизости от них и хронология которых соответствует времени существования замка. Судя по добытому в раскопках материалу, большинство средневековых мест погребений является сельскими кладбищами и только примерно 10% из них можно считать кладбищами обитателей замков. В погребальных традициях XIII—XV вв. на территории Латвии соблюдаются в основном древние особенности, самобытные для каждой народности. С XV—XVI вв, начинают преобладать христианские кладбища, на которых в XVI—XVII вв. сопровождающие предметы практически исчезают. Однако в более отдаленных сельских местностях умерших еще [14] продолжают хоронить в древних могильниках.
В третьей главе анализируется археологический материал, добытый в замках и сельских поселениях. Из земледельческих орудий рассматриваются железные части пахотных орудий, которые могут быть разделены на наральники, сошники и полицы. Наральники XIII—XIV вв. (Мартыньсала, Вильянди) характеризуются большой длиной (до 23,5 см) и шириной (9-10 см). От наральников предыдущего периода они отличаются массивностью, большими размерами, но генетически связаны с ними. Сохранилось 40 целых и около 10 фрагментов рабочей части орудий, которые по форме могут быть отнесены к сошникам. Большинство из них имеет слабо выраженную несимметрическую лопасть, что указывает на использование их в двузубых сохах. Сошники по форме, соотношению общей длины к длине трубицы и хронологическим данным можно подразделить на три типа. Сошники первого типа достигают 14-17 см в длину, с рабочей частью шириной 5-6 см и массивной трубицей, составляющей 2/3 общей длины сошника. Сошники второго типа в среднем имеют более длинные наконечники (до 20 см), а втулка их составляет 1/2 общей длины, древнейшие находки рассматриваемых сошников в Вооточной Европе известны с IX в., латвийские сошники, которые по своей форме сходны с восточноевропейскими, датируются XI—XIII вв. Третий тип сошников представляют наконечники, длина которых достигает 30 см, а ширина — 5-7 см. По сравнению с сошниками предыдущих двух типов рабочая часть у них более длинная и составляет 1/2 — 2/3 общей длины сошника. Сохи с сошниками третьего типа, датирующиеся XIV—XVI вв., были снабжены полицей, поэтому предназначались для запахивания в развал.
Из орудий уборки урожая и сенокошения рассматриваются серпы и косы. В эпоху позднего железа на территории Латвии было известно несколько видов серпов: изогнутые, кривые и прямые с загнутым концом. Изогнутые серпы более [15] производительны, чем прямые с загнутым концом, так как угол резания у них начинается сразу же за черенком и работа производится всем лезвием, а не только его концом. Переход от прямого серпа к кривому виден в серпе, найденном на городище Тервете (X—XI вв.). Анализ форм кривых серпов в диссертации основан на методике, разработанной В.П.Левашевой. Развитая форма кривых серпов в бассейне Даугавы встречается уже в IX—XII вв. (Кентескалнс, Рауши, Кокнесе). При сравнении этих серпов между собой четко прослеживается закономерность, что с течением времени высота дуги лезвия неуклонно растет, т.е. увеличивается изгиб. Что же касается так называемого угла резания, то у серпов X—XII вв. он еще не достиг идеальных 50°, характерных для средневековых серпов (Мартыньсала). У средневековых серпов максимальная высота дуги лезвия находится по возможности ближе к черенку, что при жатве обеспечивает наибольшую эффективность. В общем же латвийские средневековые серпы соответствуют тем формам, какие в это время встречаются в Восточной и Центральной Европе.
Среди встречающихся в средневековом археологическом материале кос можно выделить несколько типов. Два типа по форме генетически связаны с соответствующими местными косами эпохи позднего железа. Это сравнительно стройные косы типа горбуши и косы с длинным массивным черенком. У кос третьего типа черенок повернут к клинку почти под прямым углом. Еще не решен вопрос, когда косы данного типа появились на территории Латвии и местного ли они происхождения. По этнографическим данным (L.Dumpe, 1964) эти косы имели длинное косовище. В Центральной Европе такие косы появились в первой половине XIV в., а на территории Латвии они известны по крайней мере с XIV в.
Обнаруженные средневековые железные ножи по форме можно подразделить на три больших группы: ножи с черенком, с приклепанным черенком и складные. Ножи с черенком в [16] средневековье продолжают традиции ножей эпохи позднего железа, только в средневековье лезвие становится шире по сравнению о ножами предыдущего периода. Типологический анализ средневековых ножей показывает, что в XIII—XIV вв. они мало отличаются от местных ножей предыдущего периода. Более заметно их форма меняется с появлением ножей с приклепанным черенком и складных ножей, которые в основном являются инвентарем обитателей замков, в то время как ножи с черенком представляет собой принадлежность сельских жителей.
В средневековой Ливонии было известно два типа ножниц — пружинные и шарнирные. Как свидетельствуют находки в могильниках и поселениях, примерно в XII в. формируются пружинные ножницы, существовавшие и в средневековье. Для них характерна округлая дуга, длина лезвий составляет 1/2 общей длины ножниц, тогда как в предыдущий период она не достигала половины общей длины. В последующие столетия рукояточные стерженьки постепенно сокращаются. Шарнирные ножницы на территории Латвии появляются как средневековое новшество (Mapтыньсала) и встречаются только в замках и поселках.
Средневековые кресала представлены двумя главными группами — калачевидными и овальными. Оба вида встречаются уже в эпоху позднего железа. Главной формой кресал в средневековье был овал с прямо усеченными концами. Для начального периода характерны кресала в виде вытянутого овала с суженными концами, в XV—XVI вв. форма овальных кресал все более приближается к четырехугольнику. Латвийские средневековью кресала по форме подобны найденным в древнерусских городах.
Латвийский средневековый археологический материал богат находками железных замков и ключей, например, на Мартыньсале обнаружено 108 замков и 113 ключей XII—XV вв. Замки можно подразделить на две группы — висячие и неподвижные. По своей конструкции латвийские замки наиболее [17] близки к древнерусским, так как они привозились с Руси или изготовлялись по привозным образцам. Поэтому при анализе замков и ключей применялся разработанный Б.А.Колчиным классификационный метод. Большинство латвийских средневековых цилиндрических замков и ключей относится к типам Б, В, Д, Е, меньше найдено замков типа А. В основном хронология русских и латвийских замков (XII—XV вв.) совпадает, но иногда некоторые типы (В с вариантами, Е) на территории Латвии бытуют дольше, чем на Руси. В XVI—XVII вв. встречаются треугольные, пирамидальные, четырехугольные и круглые замки. Замки четырехугольной и треугольной формы в Средней Европе появились раньше (XIII—XV вв.), чем в Ливонии. Об использовании неподвижных замков в XII—XVII вв. можно судить по находкам ключей и железных деталей замков. Железные замки и ключи в основном найдены на территории замков, редко — в сельских поселениях.
Посуда для жидких тел в средневековой Ливонии изготовлялась из глины, дерева и металла. Судя по количеству найденных черепков (в Мартыньсале — 30 000) самой распространенной в XII—XVI вв. была глиняная посуда, сделанная на гончарном круге. Наличие нагара на стенках указывает, что она употреблялась главным образом для варки пищи. Как и в предыдущем периоде, глиняные горшки сохранили форму так называемых "суповых мисок". Сосуды небольшие, диаметром в 12-21 см по верхнему краю, иногда украшенные узором из параллельных линий, которые могут комбинироваться с волнистыми линиями. В общем круговая керамика Мартыньсалы по своей форме и составу представляет собой дальнейшее развитие мискообразных сосудов эпохи позднего железа. В незначительном количестве в Мартыньсале добыты черепки сосудов из каменной массы (0,8% всей керамики). В замке по сравнению с селищем этих сосудов, импортированных из Прирейнской области, найдено в четыре раза больше. [18]
В раскопках на памятниках с благоприятными дня сохранности дерева условиями (Кокнесе, Рига, Селпилс) добыта деревянная посуда (лубяные лукошки, берестяные туески, ступы и др,), которая несомненно является изделием местных мастеров. Широкое распространение получает металлическая посуда, в основном найденная в замках или в кладах. Находки бронзовых сосудов, особенно так называемых ганзейских чаш, свидетельствуют об активизации контактов с западными странами. Среди оружия стрелы принадлежат к категории массовых находок: в средневековых поселениях Латвии их добыто несколько тысяч экземпляров. В конце XII — XIV вв. еще бытуют стрелы для луков (шиловидные, ланцетовидные, остролистные), характерные для местного населения. Но с этого же времени постепенно преобладающими становятся арбалетные стрелы — болты. Представление о приблизительных их соотношениях дают находки в Мартыньсале, среди которых на 155 экз. наконечников стрел только 1/5 составляют стрелы для луков. Из втульчатых арбалетных стрел наиболее богато представлены наконечники с пирамидальной квадратного или ромбического сечения головкой, причем хронологически более поздними являются наконечники, у которых утолщение головки расположено ближе к концу. Одновременно и примерно в том же количестве, как втульчатые, бытовали и черенковые наконечники (с ромбовидной или пирамидальной головкой). За пределами Ливонии арбалетные стрелы этих типов широко встречаются в памятниках Центральной и Восточной Европы в XII—XVI вв.
В начале рассматриваемого периода применялись те же вида наконечников копий, какие были известны в XII в., т.е. втульчатые и черенковые, количественное соотношение которых, судя по находкам в куршских трупосожжениях (XI—XIV вв.), примерно одинаково (Пасилциемс, Дири). На Мартыньсале всего добыто 55 наконечников, из них 1/3 втульчатых, что свидетельствует о снижении употребления втульчатых копий [19] с листовидным пером, которые в европейских странах встречаются с XII—XIII вв. Сулицы с ромбовидным или листовидным пером, известные с XII в., на территории Латвии бытуют до XV в. В XIII—XIV вв. встречаются мечи с надписями религиозного содержания, клинки которых изготовлялись в Западной Европе, в то время как навершия и крестовины иногда имеют местные формы.
В это же время продолжается употребление бронзовых наконечников ножен, украшенных крестом и пальметкой, принадлежащих к группе местных изделий (Курземе). С XV—XVI вв. появляются оковки наконечников ножен мечей, которые охватывают ножны только по краю или на самом конце.
До XV в. на территории Латвии еще бытовали подобные древнерусским кольчуги, изготовленные из колечек (Пасилциемс). С конца XII в. в употребление входят пластинчатые доспехи (Мартыньсала, Вецдоле), которые появляются во время немецкой агрессии и постепенно сменяют кольчуги. Шлемы местного населения пока известны только на территории куршей и деталями отличаются от древнерусских и скандинавских. С XIV в. (Алтене) появляются немецкие колоколовидные шлемы.
Одной из наиболее частых находок предметов снаряжения коня являются железные ледоходные шипы, количество которых возрастает с XI—XII вв. (Асоте), а массовыми они становятся с XIII в. (в Мартыньсале добыто 139 экз.). На территории Латвии они бытуют до XVIII в., и по форме похожи на шипы, найденные на средневековых памятниках Восточной и Северной Европы. Подковы на территории Латвии известны с XI—XII вв. Хронологически древнейшими (XI—XIII вв.) являются подковы в виде полуокружности с одним шипом в передней части и 4-6 отверстиями для гвоздей. Данные подковы в Латвии появились в результате связей с Русью и после XIII в. не встречаются. С XII—XIII вв. на территории Латвии появляется и до конца средневековья сохраняется в обиходе новый тип подков овальной формы с двумя задними шипами и 4-8 отверстиями для гвоздей. За пределами Латвии данные подковы широко [20] встречаются в средневековой Европе.
Как показывает латвийский археологический материал, многие широко встречающиеся в XI—XIII вв. формы шпор бытовали еще и в XIV — начале XV в. Например, U-образные шпоры с длинным острым шипом (Пасилциемс, Локстене) по материалам Руси (А.Н.Кирпичников, 1973) свидетельствуют о длительной сохранности легко вооруженных кавалеристов. Долго бытуют (до XIV—XV вв.) и шпоры с пирамидальным шипом, которые были принадлежностью всадника тяжелой кавалерии. Шпоры с колесиком на территории Латвии известны с XIII/XIV вв. и являются типичными для средневековья.
Древнейшие железные стремена в Прибалтике, по-видимому, появились при посредничестве восточных славян, имевших сношения со степными народами. На территории Латвии находками стремян выделяются трупосожжения куршей (около 40 экз.). Основываясь на разработанной А.И.Кирпичниковым типологической схеме,можно сказать, что в Латвии до XIII в. известно несколько типов стремян (VII, VIII, IX, IХа). Неподвижное крепление стремени при помощи заклепки является особенностью, отличающей куршские стремена от найденных на Руси и в Литве. Стремена VII и IX типов в Латвии встречаются еще в XIII—XIV вв. С XIV/XV в. полностью исчезают те формы стремян, какие были известны ранее. В связи с возросшим значением тяжелой кавалерии появляются гораздо более массивные железные стремена (Локстене, Саласпилс), которые имеют общеевропейские формы.
Из украшений и предметов культа больше всего найдено таких, которые носились у шеи на груди. В XIII—XIV вв. в западной Латвии еще довольно часто встречаются шейные гривны, которые в общем в это время выходят из употребления, уступив место бусам, раковинам каури и различным подвескам. Украшения из раковин каури бытуют в течение всего средневековья, что объясняется культом змеи. Наряду с ними в [21] средневековье к массовым предметам украшения принадлежали бусы. Только в Мартыньсале добыто около 10 000 стеклянных бусин XII—XVI вв., 2/3 из которых составляет бисер. Это объясняется тем, что уже по крайней мере в XIV в. в Риге, по исследованиям А.В.Цауне и Ю.Л.Щаповой, началось изготовление бисера. Большая часть стеклянных бус (K-Pb-Si; Pb-Si) изготовлена по рецептам, применявшимся в Древней Руси. Бусы из темного, непрозрачного стекла K-Ca-Mg-Si имеют большое сходство с изделиями средневековых немецких городов.
В XIII—XV вв. продолжают бытовать почти все виды подвесок, известные до XIII в. На 9 картах распространения разных подвесок показано, как широко они употреблялись местным населением. Многообразие подвесок наглядно представляет материал Мартыньсалы XIII—XVI вв. (980 экз.). Если по этому материалу сопоставить взаимоотношения между обитателями замка и селища Мартыньсалы, то видно, что именно местное население было носителем подвесок (70%). Зооморфные подвески отображают стилизованного коня и птиц. О том, что большинство зооморфных подвесок было изготовлено на месте, свидетельствуют находки литейных форм с зооморфными изображениями и полуфабрикаты. В верованиях финно-угорских народов культ водоплавающей птицы, особенно утки, объясняется представлениями о мироздании, культ же коня связан с солнцем и плодородием. С культом животных связаны также подвески из звериных зубов и когтей. Последние относятся к одному животному — медведю, который по верованиям латышского народа считался владыкой лесов. Среди металлические подвесок самую большую группу составляют бубенчики, ромбические и трапециевидные подвески. Шумящие подвески простой народ считал оберегом от злых духов. Обнаружено много подвесок, которые можно считать символами небесных светил и сил природы (круглые, колесовидные подвески, лунницы, топорики). По свидетельству письменных источников XVI в. (Соломон Хенниг), культ небесных [22] светал и природы был довольно широко распространен среди местного населения Ливонии. Большинство крестиков XIII—XV вв. являются местными изделиями, и находки их в составе женских украшений совместно с другими подвесками показывают, что носители крестиков воспринимали их как предмет украшения или амулет, как это частично наблюдается также у восточных славян и германцев. У многих народов с глубокой древности крест считался символом солнца — огня. Только с распространением христианства крест стал его символом, но не всегда он имел только это значение. К амулетам следует причислить и миниатюрные предметы быта (ложечки, гребешки, ключики, ножички), типичные для ливов, которые носили их как знак благополучия или безопасности. Особое место среди подвесок XII—XIII вв. занимают стилизованные изображения знака Рюриковичей (25 экз. из 12 мест), которые на территории Латвии являются местным изделием ливов. С течением времени эти подвески утратили свое первоначальное значение и считались предметом украшения.
В начале средневековья сокращаются количество сопровождающих погребения бронзовых предметов украшения и использование бронзы как сырья для изготовления украшающих одежду изделий. Например, на Мартыньсальском кладбище XIII—XVI вв. всего в 2% погребений констатировано украшение одежды бронзовыми спиральками или колечками. С XIII в. булавки, служившие застежками и украшением одежды, постепенно выходят из моды, уступив место фибулам различного типа. В рассматриваемый период широкое распространение получают кольцевидные фибулы, что объясняется влиянием западной моды, хотя и самыми массовыми являются подковообразные. В раскопках Мартыньсалы добыто около 500 фибул XII—XVII вв., из них 56% подковообразных и 38% — кольцевидных.
С XIII в. браслеты начинают постепенно исчезать. В XIII—XIV вв. браслеты (ленточные, стеклянные, со звериными головками, с суженными концами, витые с обрубленными концами) еще [23] встречаются, но в XV в. на территории Латвии они как украшение исчезают. В XIII—XIV вв. еще наблюдается многообразие форм перстней, так как продолжают развиваться формы предыдущего периода (спиральные, с утолщенной, витой или ложновитой передней частью, поперечнощитковые). С XV в. начинают преобладать замкнутые, как с гладким, так и с витым кольцом, а также печатные перстни.
Средневековые предметы украшения XIII—XVI вв. как в качественном, так и в количественном отношении изменились. Качество обнаруженных в сельских поселениях изделий ухудшилось, они стали изготовляться из низкопробных цветных металлов, серебряные украшения встречаются очень редко.
В четвертой главе основное внимание уделено различиям между хозяйственным укладом и культурой населения замков, с одной стороны, и сельских поселений — с другой. Глава начинается обзором таких вопросов, как этнический состав и социальная организация местного населения на рубеже XII/XIII вв. Проживающие в это время на территории Латвии народности не находились на одинаковом уровне социального развития. Замковые общины в Курсе ближе всего стояли к сельским общинам, в распоряжении которых имелись коллективные укрепления — городища (Маткуле, Сабиле). Как в Курземе, так и в Земгале известно несколько областей — земель (terrae), в каждой из которых находилось по крайней мере одно сильное укрепление — замок, где мог сидеть один правитель (Талсы, Тервете и др.), но не было такой государственной организации, которая объединяла бы всю территорию, заселенную каждой народностью. В своем политическом развитии в большой мере под влиянием Руси дальше ушли латгалы и селы, объединившиеся в государственные образования более высокого типа — княжества (regnum) (Ерсика, Кокнесе), но и здесь еще не было государственного образования, которое охватывало бы всю заселенную латгалами и селами территорию. В землях ливов не было государственных образований типа княжеств, но [24] имелись четыре более крупные области.
Чтобы более детально судить о дифференциации общества, необходимо привлечь археологический материал, который в этом отношении разработан на базе двух могильников: Нукши (Э.Д. Шноре) и Радзес (Э.С. Мугуревич). Инвентарь могильника Радзес (X—XII вв.) по количеству и характеру сопровождающих погребения предметов подразделяется на три категории. К первой могут быть причислены погребения старейшин замков или округа, в могильном инвентаре которых имеются топоры, кинжалы в богато украшенных бронзой ножнах, браслеты, фибулы, перстни. Ко второй категории, судя по военному характеру сопровождающих предметов (топор, копья, кинжал, воинский браслет, украшения одежды, фибулы, перстни), принадлежат погребения знатных воинов. Причисленные к третьей категории погребения имеют рядовые сопровождающие предметы (топор, нож, иногда кинжал или копье, браслет, фибула, перстень). Их носителей можно считать свободными жителями села — крестьянами, ремесленниками. Кроме того имеются захоронения без сопровождающих предметов (Нукшинский могильник) — это могли быть военнопленные и лишенные свободы лица. О дифференциации населения ко времени вторжения немецких крестоносцев может свидетельствовать и материал (оружие железные оковки дверей, замки, ключи и др.), добытый на городищах — замках, если его сравнить с древностями, обнаруженными в расположенных там же селищах и посадах. Оказывается, что по этим показателям обитатели замков в Мартыньсале, Сабиле были в 5-6 раз лучше обеспечены, чем население соответствующих сельских поселений.
Чтобы получить представление об уровне экономического и политического развития Германии ко времени начала крестовых походов на восточные народы, в диссертации рассматриваются археологические материалы XII—XIII вв. из Северной Германии и о.Готланд по литературным данным и наблюдениям автора в экспозициях и фондах музеев (Любек, Гамбург, Стокгольм). Около середины XII в. немецкие феодалы совершают усиленный натиск на [25] западных славян и начинают колонизацию завоеванных земель. Когда в конце XII в. их натиск на восток остановился у Вислы, немцы решили создать плацдарм в низовьях Даугавы. При содействии папской курии, которая насильственное обращение в христианство в Прибалтике приравняла к крестовым походам на Ближний Восток, в Ливонии были созданы условия для непрерывного притока новых крестоносцев и обеспечения их материальными ресурсами Западной Европы. Кроме того, успехи крестоносцев в Ливонии можно объяснить и тем, что местные народности были раздроблены и часто враждовали можду собой. У русских князей, данниками которых были латгалы и ливы, в условиях раздробленности и татаро-монгольского нашествия не было достаточно сильной власти, что отрицательно повлияло на судьбы местного населения Прибалтики (В.Т. Пашуто, 1968).
Хозяйство Ливонии в диссертации рассматривается в его развитии на широком фоне в сравнении с соответствующими отраслями как Восточной, так и Западной Европы. Земледелие и скотоводство в XIII—XVI вв., так же как и в предыдущем периоде, являлись главным занятием сельского населения Ливонии, орудием труда для обработки земли служила двузубая соха. Увеличение общей длины сошников указывает на то, что при обработке старопахотных полей появилась возможность пахать все глубже. Наличие полиц-отвалов к сохе с XIV в. позволяло усовершенствовать вспашку полей до такой степени, что она приближалась к пахоте плугом — поднятый пласт лучше переворачивался, а навоз заделывался в почву. Полученные ботаником А.П.Расиньшем данные, относящиеся к этому времени, выявляют повышенный коэффициент засоренности зерновых культур (рожь, ячмень, пшеница, овес). Все это — выраженные признаки развитой трехпольной системы. Находки древнейших железных сошников в Латвии связаны с контактами местного населения с Древней Русью, потому что подобные наконечники было широко распространены в Восточной Европе и места иx находок расположены вдоль Даугавы и в восточной части территории Латвии. Некогда существовавшая [26] точка зрения, что железные сошники импортировались из Германии, должна быть отвергнута и потому, что там соха не применялась, а землю обрабатывали плугом на колесах, используя наральник. Главным орудием при сборе хлебных злаков в средневековье служил серп, который становится больше, с изогнутостью лезвия ближе к черенку. В западной Латвии, где кривой серп не был распространен, хлеб косился серповидными косами. Хотя с XIII в. на территории Латвии, по свидетельству письменных источников, появляются водяные мельницы, добытые в раскопках жернова как в замках, так и сельских поселениях связаны только с ручными мукомольнями, известными уже в предыдущем периоде.
Представление о составе видов домашних и диких животных, об их количественном отношении и использовании в пищу дает остеологический материал (Мартыньсала, Сабиле, Пилтене), определенный В.П. Данильченко. Этот материал, отраженный в семи составленных автором данной работы таблицах, свидетельствует, что в пище обитателей замка и жителей села имелись различия как до XIII в., так и в ливонский период. Возрастает роль продуктов скотоводства по сравнению с добычей охоты. Если в X—XII вв. на латвийских городищах представлено 69,8% домашних животных и 30,2% лесного зверя, то в средневековье их соотношение составляет 87 к 13%. На памятниках с характерными особенностями культуры местного населения (Мартыньсала, Локстене) на первом месте стоит свинья, потом крупный и мелкий рогатый скот, лошадь. Эти особенности сохраняются в сельских поселениях, в то время как в крупных центрах (Кокнесе, Пилтене, Селпилс) на первом месте стоит крупный и мелкий рогатый скот и только потом свинья. Данные из замков примерно соответствуют анализам костей животных из городов северозападной Германии. По сравнению с сельским хозяйством охота имела второстепенное значение. В XIII—XV вв. удельный вес продуктов охотничьего промысла в питании обитателей сельских поселений (Сабиле, Мартыньсала) был немного больше, чем у жителей замков. О том, что в пище обитателей [27] средневековых замков продукты охоты не играли первостепенной роли, кроме остеологических анализов, свидетельствует также факт, что в ревизиях замков совершенно не упоминаются запасы мяса диких животных. Охотились на птицу (тетерев, рябчик, куропатка), ловили рыбу. Широкий ассортимент рыбы (осетр, щука, лосось, плотва — до 17 видов) констатирован в замках (Мартыньсала), а в селище в то же время отмечены только 4 вида. По находкам орудий лова (рыболовная снасть) можно судить, что обитатели замка ловили рыбу сетями (85% грузил найдено в замке), при ужении рыбы они употребляли блесну, тогда как жители поселка больше пользовались простыми железными крючками и острогами.
Ремесла XIII—XVI вв. отличаются от мелкого производства предыдущего периода постепенной концентрацией в замках, городах и более высокой степенью специализации. В ремесле XIII—XIV вв., приемах и орудиях труда (топор, молот, долото, скобель) много общих черт с предыдущим периодом. В XIII—XV вв. выплавка железа производилась старыми приемами в наземных сыродутных печах (Локстене, Алтене и др.). Металлографический анализ, проведенный А.К.Антейном, показывает, что железные изделия в это время имели примерно такой же состав, как и в эпоху позднего железа. Остатки ювелирных мастерских констатированы в поселениях XIII—XIV вв.(Мартыньсала, Айзкраукле). В средневековой Ливонии до XVI в. для плавления бронзы употреблялись тигельки, а сплав наливался в формочки, известные в предыдущем периоде. Анализ бронзовых изделий (Е.Н.Черных, 1969) показывает, что для изготовления украшений применялась в основном цинковая бронза, характерная для Восточной Прибалтики в эпоху железа. Чтобы получить более конкретные данные об изменениях в ремеслах в XII—XVI вв., для сравнения использован археологический материал Мартыньсалы и Сабиле. В Мартыньсале в XII — первой половине XIII в. ремесла, судя по инвентарю (кузнечный, ювелирный, деревообрабатывающий и др.), а также полуфабрикатам и отходам производства (железный шлак, [28] отрезки бронзы и др.), были в большей мере представлены в селище (58% орудий труда, 73,5% отходов производства), нежели в замке. С середины XIII в., когда управление замка полностью перешло в руки немцев, 61,7% орудий труда находится в распоряжении обитателей эамка. Здесь добыто и 58,6% отходов ремесленного производства. Следовательно, обитатели сельского поселения постепенно утратили свои прежние позиции в кузнечном, ювелирном и других ремеслах. Участие местного населения ощущается в таких отраслях ремесла, как изготовление одежды, обуви, гончарной посуды, обработка дерева и кости.
Торговля в XIII—XVI вв. по сравнению с предыдущим периодом претерпевает кардинальные изменения, так как в результате событий XIII в. она концентрируется в руках немцев. В XIII—XIV вв. в отдельных случаях еще продолжаются традиционные направления связей XI—XII вв. и используются прежние принадлежности торговли (деньги, весы, гирьки). Характерные для местного населения литые серебряные денежные слитки находятся в обращении местами до XVI в. По своей форме слитки с сегментовидным сечением сходны с соответствующими слитками предыдущего периода (длина — 119-124 мм, ширина — 9-15 мм, вес — около 100 г). В 25 местонахождениях добыто более 100 слитков XIII—XVI вв. Со второй половины XIII в. все большее значение приобретают западноевропейские монеты, чеканенные на о. Готланде и в северо-германских городах. Сравнивая добытые в Мартыньсале монеты (250 экз.), можно отметить, что в замке (62 экз.) были встречены почти исключительно монеты, выпущенные за пределами Ливонии, в то время как в материале церкви и кладбища преобладают монеты (в виде подвесок) местной ливонской чеканки.
На территории Латвии в 60 местонахождениях добыто 114 складных весов и их деталей и 370 гирек из 68 мест, большая часть которых относится ко времени до XIII в., но они продолжают бытовать и в средневековье. Мартыньсальские гирьки XII—XIV вв. чаще всего имеют вес 16-24 г, с весовой единицей [29] 3-4 г. На территории Латвии до XIII в. была известна как русская, так и скандинавская весовые системы, базировавшиеся на одной и той же единице (около 4 г). С ростом значения северогерманских городов в Риге и ее окрестностях постепенно вошли в употребление системы веса, бытовавшие в этих городах, с самой малой весовой единицей 3,24 г. Для взвешивания более тяжелых предметов служил безмен (Мартыньсала), известный на территории Латвии с XI в.
В средние века на территории Латвии прослеживаются две противоположные друг другу культуры — латышская и немецкая. Первая, как это видно из анализа археологического материала, продолжала традиции эпохи позднего железа и была крестьянской. Вторую представляли немецкие феодалы, духовенство, бюргеры, проживавшие в замках, городах и имениях. Обе культуры разделяли глубокие классовые и национальные противоречия, благодаря чему латышская культура, создававшаяся на базе культурного наследия местных народностей, сохранила свою самобытность в течение всего средневековья. Народное искусство наиболее ярко отражается в орнаменте предметов украшения (насечка из черточек, пунктир, глазки, треугольники, ромбики). По сравнению с XI—XII вв. оно переживает известный упадок. Народ продолжал неукоснительно соблюдать древние обряды (трупосожжения, неопределенность в ориентации умерших, сопровождающий инвентарь). В этом отношении самыми характерными являются подвески-амулеты, бытовавшие у местного населения вплоть до конца средневековья. Это подтверждается сведениями письменных источников (Себастиан Мюнстер) о том, что местное население Ливонии поклоняется солнцу и луне, а также отдельным деревьям и камням. Так же как на Руси (Б.А.Рыбаков, 1981) и у других соседних народов, язычество осталось главной системой мировоззрения крестьян. Привязанность местного населения к божествам предков была одной из форм идеологической борьбы против немецких эксплуататоров. Связанные с культурой немецких феодалов находки (игральные кости, солнечные [30] часы и др.) добыты в каменных замках.
Вторжение крестоносцев сильно повлияло на судьбы населявших территорию Латвии этнически различных народностей. Вынужденное перемещение, добровольная эмиграция — все это способствовало их слиянию. XIII—XV вв. характеризуются неопределенностью ориентации погребений, что, очевидно, объясняется исчезновением этнических границ вследствие вторжения немцев. Уже в XIV/XV вв. начинает намечаться ориентация захоронений в направлении с юго-запада на северо-восток, которое в XVI—XVII вв. наряду с западно-восточным направлением становится господствующим. Так как такая ориентация в X—XIII вв. была характерна для женских захоронений среди латгалов и селов, можно предположить, что в ходе образования латышской народности латгалы и селы сыграли главенствующую роль. Этому предположению не противоречат и другие археологические данные, как, например, латгальский инвентарь в погребениях других народностей. Наряду с влиянием христианской церкви на ориентацию захоронений стабилизация погребальных обрядов говорит в пользу предположения, что в это время процесс образования латышской народности приближался к завершению. В отличие от сельского населения обитавшие в замках и городах латыши были подвержены сильному онемечению.
В заключении подводится краткий итог всего изложенного в диссертации, причем указывается, что изучение в советское время средневековых памятников дало столь богатый археологический материал, что в результате его анализа в корне изменилось прежнее представление о поселениях того времени и их значении в истории латышского народа. По археологическим данным, на рубеже XII/XIII вв. можно различать следующие типы поселений местного населения: селища, посады, замки и ранние города. В результате агрессии крестоносцев большинство поселений было уничтожено. Тем не менее, по данным археологических раскопок, жизнь на целом ряде городищ с деревянными постройками продолжалась до XIV—XV вв., а в посадах — даже [31] до XVII в. Это свидетельствует о том, что в ряде округов Ливонии местная феодальная верхушка сохранила свое экономическое влияние. Местное население в отдельных случаях строило каменные замки, но только в сотрудничестве с немцами. В некоторых рыцарских замках (епископских вассалов) XIII—XV вв. за исключением оборонительных стен остальные постройки были деревянными с глинобитными печами и имели черты, характерные для материальной культуры местного населения. Типично немецкими являются замки-крепости, построенные в XIV—XV вв. Ливонским орденом. В XV в. в связи с развитием барщинного хозяйства и появлением огнестрельного оружия дальнейшее укрепление ряда замков было прекращено, по-новому были сильно укреплены только замки крупных средневековых центров. Основная масса местного населения, проживала в сельских поселениях.
Анализ средневековых орудий труда и бытовых предметов показывает, что большинство из них продолжает традиции местной материальной культуры X—XII вв., и они в общем сходны с соответствующими орудиями, какие в то время встречаются в Восточной Европе. Многие орудия и оружие этого времени имеют общеевропейские формы.
Средневековые украшения количественно сохранились, но качество их ухудшилось. Многообразие форм фибул и перстней X—XII вв. свелось к немногим типам. Среди подвесок преобладали амулеты, которые по убеждению их носителей должны были исполнять охранительные функции от злых духов. Несмотря на насильное обращение в католицизм, до XV—XVI вв. в верованиях местного населения важную роль играл культ солнца, луны и грома, связанный с земледелием. Вопреки утверждениям немецкой историографии, подчеркивавшей немецкую миссию в развитии латышской культуры, отмечается, что последняя создавалась на базе культурного наследия местных народностей, эта культура была крестьянской и сохранила свою самобытность в течение всего средневековья, воспринимая лишь отдельные элементы немецкой культуры. [32]
Этнические процессы в средневековье на территории Латвии протекали в двух направлениях — консолидации латышской народности и онемечивания, которому было подвергнуто население замков и городов. В XVI—XVII вв. отдельные народности в пределах Латвии, проживавшие в сельских поселениях, начали осознавать себя как представителей единой латышской народности при совершении такого консервативного ритуала, как захоронение умерших.
Сравнение латвийских средневековых поселений в хозяйственной плоскости по материалам древностей показывает, что в XIII—XIV вв. культура сельского населения мало отличается от культуры обитателей замков. Разница становится заметной лишь с XV в. Так как новшества затрагивали преимущественно обитателей городов и замков, среди которых преобладали иноземцы, не может быть и речи о культурной миссии немецких крестоносцев среди местного населения, в основном жившего в сельских поселениях. Как завоевания монголов в XIII в. разрушили города и села на Руси и задержали их экономическое развитие, так и вторжение немецких крестоносцев в Восточную Прибалтику тоже уничтожило много поселений местного населения и отрицательно повлияло на экономический и социальный прогресс общества, уничтожило материальные ценности и производительные силы.
Список опубликованных автором работ по теме диссертации
1. Rozā šīfera izstrādājumu atradumi Latvijā. — Изв. АН Латвийской ССР, 1960, № 9, с. 17 - 32 (рез. на рус. и нем. яз.).
2. Svarīgākie ceļi lībiešu un latgaļu teritorijā. — Grām.: Arheoloģijja un etnogrāfija. Rīga, 1961, 3.sēj., 61.-82. lpp, (на латыш. яз., рез. на рус. яз.).
3. Numismātiskais materiāls par Latvijas tirdzniecības ceļiem IX—XIII gs. — Изв. АН Латвийской ССР, 1961, [33] № I, с. 11-24 (на латыш. яз., рез. на рус. и нем. яз.).
4. Находки раковин каури на территории Латвии. — Изв. АН Латвийской ССР, 1962, № 7, с. 37-51 (рез. на нем. яз.).
5. Восточная Латвия и соседние земли в X—XIII вв. Рига: Зинатне, 1965. 144 с. 32 табл. (рез. на латыш. и нем. яз.),
6. Археологические раскопки на городище Маткуле в 1965 году. — В кн.: Тезисы докладов на научной отчетной сессии, посвященной итогам археологических и этнографических экспедиций 1965 года. Рига, 1966, с. 26-27.
7. Исследование поселений, городищ и замков на территории Латвийской ССР. — In: Acta Baltico-Slavica. Białystok, 1967, t. 5, s. 159 - 201 (рез. на англ. яз.).
8. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1967 года. М., 1968, с. 278.
9. Развитие раннесредневековых поселений на территории Латвии. — In: I Międzynarodowy Kongres Archeologii Słowiańskiej, t. IV; Wrocław; Warszawa; Kraków, 1968, t. 4, s. 59-70 (рез. на англ. яз.).
10. Археологический материал Латвии XIII—XV вв. как исторический источник. — В кн.: Тезисы докладов и сообщений конференции по источниковедческим проблемам истории народов Прибалтики. Рига: Зинатне, 1968, с. 47-51.
11. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1968 года. М., 1969, с. 377-378.
12. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1969 года. М., 1970, с. 335-337.
13. Некоторые вопросы этнической истории Курземе в X—XIV вв. — В кн.: Взаимосвязи балтов и прибалтийских финнов. Рига: Зинатне, 1970, с. 21-38 (рез. на латыш. и нем.яз.). [34].
14. Упомянут ли город Лудза в письменных источниках 12 века? — In: Studia archaeologica in memoriam Harri Moora. Tallinn: Valgus, 1970, c. 138-141 (рез. на эст. и нем. яз.).
15. Работы на острове Мартыньсала и Курземе. — В кн.: Археологические открытия 1970 года. М., 1971, с. 340-342.
16. Saldus pils (Frauenburg) XV—XVII gadsimtā. — Изв. АН Латвийской ССР, 1972, № 2, с. 54-64 (на латыш. яз., рез. на рус. и англ. яз.).
17. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1971 года. М., 1972, с. 436-438.
18. Результаты археологических раскопок на острове Мартыньсала. — В кн.: Тезисы докладов на секциях, посвященных итогам полевых исследований 1971 года. М., 1972, c. 163 -164.
19. Vidus- un Austrumlatvija 13.-14.gs. — Grām.: Arheoloģija un etnogrāfijā. Riga, 1973,10.sēj., 27.-39. lpp. (на латыш. яз., рез. на рус. и нем. яз.).
20. Работы на острове Мартыньсала и в Курземе. — В кн.: Археологические открытия 1972 года. М., 1973, с. 389-391.
21. Проблема вендов в период раннего феодализма в Латвии. — In: Berichte über den II Internationalen Kongress für Slavische Archäologie. Berlin, 1973, Bd. 2, S. 291-299. Taf. 5-8 (рез. на нем. яз.).
22. Ciems un pils Mārtiņsalā. — В кн.: Материалы отчетной научной сессии, посвященной результатам исследований археологов и этнографов 1973 года. Рига, 1974, с. 54-58 (на латыш. яз.).
23. Vēlais dzelzs lajkmets. Viduslaiku arheoloģija. — В кн.: Археология Латвийской ССР. Рига, 1974, с. 177-204, 207-272, 285-295, 300-307, 309-315 (на [35] латыш. яз., рез. на рус. и нем. яз.).
24. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1973 года. М., 1974, с. 404-405.
25. Krustiņveida piekariņi Latvijā 11.-15.gs. — Grām.: Arheoloģija un etnogrāfija. Riga, 1974, ll. sēj., 220-239. lpp. (на латыш. яз., рез. на рус. и нем. яз.).
26. Раскопки на острове Мартыньсала. — В кн.: Археологические открытия 1974 года. М., 1975, с. 421.
27. Раскопки в Сабиле. — В кн.: Археологические открытия 1975 года. М., 1976, с. 453-454.
28. Oliņkalna un Lokstenes pilsnovadi. 3-15 gs. arheoloģiskie pieminekļi. Rīga: Zinātne, 1977, 143 lpp., 44 tab., (на латыш. яз., рез. на рус. и нем. яз.).
29. Работа Курземской экспедиции. — В кн.: Археологические открытия 1976 года. М., 1977, с. 439-440.
30. Раскопки в Сабиле. — В кн.: Археологические открытия 1977 года. М., 1978, с. 448-449.
31. Разведка памятников в бассейне оз. Усмас. — В кн.: Археологические открытия 1978 года. М., 1979, с. 472.
32. Разведки и раскопки в Лиепайском и Талсинском районах. — В кн.: Археологические открытия 1979 года. М., 1980, с. 391-392.
33. Latvijas viduslaiku piļu klasifikācija un arheoloģiskā izpēte. — Technikas apskats (Montreal, 1980, Nr. 89, 14.-16.lpp.; Nr. 90, 12.-13. lpp., (на латыш. яз.).
34. Раскопки в Резекне и Дундаге. — В кн.: Археологические открытия 1980 года. М., 1981, с. 371-373. [36]
35. Проблема формирования латышской народности в средневековье (по данным археологии). — В кн.: Проблемы этногенеза и этнической истории балтов. Тезисы докладов. Март 1981. Вильнюс, 1981, с. 33-35.
36. Wechselbeziehungen der liviachen und der kurischen Kultur im Licht des Siedlungsmaterials Nordkurlands (10.-16. Jh). — In: Congressus Quintus Internationalis Fenno-Ugristarum Turku 20.-27.VIII 1980. Pars VIII. Turku, Suomen Kielen Seura, 1981, s. 395-400.
37. Arheoloģiskie izrakumi Dundagas pilī. — в кн.: Материалы отчетной научной сессии, посвященной результатам исследований археологов и этнографов 1980/81 года. Рига, 1982, с. 95-100 (на латыш. яз.).
38. Arheoloģiskie izrakumi Rēzeknes pilskalnā. — В кн.: Материалы отчетной научной сессии, посвященной результатам исследований археологов и этнографов 1980/81 года. Рига, 1982, с, 101-107 (на латыш. яз.).
39. Исследовательская работа археологов. — В кн.: Историческая наука Советской Латвии на современном этапе. Рига, Зинатне, 1983, с. 78-91.
Написать нам: halgar@xlegio.ru