Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделам: Прибалтика Юго-Восточная Европа

Тазбир Я.
Роль протестантов в политических связях Польши с Трансильванией в XVII в.

Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979.
{223} – конец страницы.
OCR OlIva.

Содержащийся в работе проф. Людвига Базылева «Трансильвания и Польша, 1573—1613» (Варшава, 1967) постулат изучения истории политических отношений между этими государствами в последующий период будет осуществлен, по-видимому, не так уже скоро. Гораздо лучше изучены благодаря последним работам польских венгроведов литературные связи между Польшей и Трансильванией¹⁾, а лучше всего — религиозные отношения, особенно связи между нашими арианами и их венгерскими единоверцами, которые там назывались унитарианами²⁾. Эту проблему невозможно изучать в отрыве от политических связей католической Речи Посполитой с преимущественно протестантской Трансильванией, ибо как в дипломатических переговорах, так и в ходе военных столкновений мы то и дело наталкиваемся на польских протестантов. Поэтому можно смело сказать, что как наши кальвинисты, так и ариане сыграли более или менее важную роль в каждом очередном этапе польско-трансильванских отношений XVII в.

Безусловно, принципиальное значение имело здесь религиозное родство; в связи с растущим влиянием контрреформации польские иноверцы все чаще не только искали поддержку в соседних протестантских государствах, но и стремились посадить на трон Речи Посполитой шведского короля или князя Трансильвании. Впрочем, уже в 1627 г. их обвиняли в том, что они благоприятствуют Габору Белтену и Густаву Адольфу и возносят в своих храмах молитвы за благополучие этих правителей³⁾. Роль иноверцев в польско-трансильванских контактах могла быть особенно важной еще и потому, что у них издавна имелись в этом княжестве многочисленные и испытанные друзья. Достаточно напомнить о том, что из числа польских ариан уже в конце XVI в. венгерские унитариане выбирали своих министров (духовных) и учителей, а польские кальвинисты бывали частыми гостями в принадлежавшей {223} Трансильвании Словакии⁴⁾. Наконец (особенно это относится к Польским братьям), хорошее знание языка, широкие связи и умственные горизонты облегчали им исполнение роли корреспондентов, информаторов и дипломатических агентов.

Вот почему в попытках трансильванских князей занять польский трон еще в начале 40-х годов XVII в. принимали участие польские протестанты. Они выступали в то время и в качестве магнатов, поддерживающих эти попытки, и в качестве дипломатических посредников, участвовавших в проводимых в то время переговорах. Таким образом, уже в 1643 г. посол князя Януша Радзивилла появился при дворе Дьердя I Ракоци⁵⁾. В состоявшихся в то время переговорах посланник главы литовских кальвинистов убеждал князя Трансильвании, чтобы тот после смерти Владислава IV выдвинул собственную кандидатуру (либо одного из своих сыновей) на трон Речи Посполитой. Впрочем, для обеих сторон было очевидным, что трансильванскому кандидату пришлось бы с этой целью принять католичество. Три года спустя Радзивилл лично встретился в Мукаче с Дьердем I Ракоци, пытаясь привлечь его на свою сторону в проектируемой войне с Турцией. Пользуясь случаем: они вновь рассмотрели возможность избрания Жигмонда Ракоци, сына Дьердя I, на польский трон.

В последующие два года шел обмен посольствами, велись переговоры, производились поиски сторонников. Однако, несмотря на то что и в то время и позже трансильванская кандидатура пользовалась поддержкой некоторых католических магнатов и даже епископов (мы вернемся к этому вопросу), все же кажется несомненным, что представители династии Ракоци рассчитывали главным образом на помощь протестантских кругов. Благодаря им же трансильванский двор получал важную информацию, помогавшую ориентироваться во внутренних делах Речи Посполитой. Его политическим информатором был — по крайней мере с 1648 г. — арианский шляхтич Владислав Любенецкий, близкий родственник известного позднее историка и астронома Станислава Любенецкого. Проживая постоянно в Словакии, в имении, принадлежавшем князьям Ракоци и управляемом его старостами, Владислав Любенецкий в то же время арендовал имение по другую сторону границы (в Горлицком повете). Благодаря широким {224} знакомствам в кругах польской шляхты он мог в 1648—1656 гг. поставлять на трансильванский двор самую актуальную информацию о том, что происходит в Речи Посполитой. Адресатом писем Любенецкого, впрочем неплохо оплачиваемых, был вначале Францишек Бетлен, придворный маршал Дьердя I Ракоци, а затем сам князь (Дьердь Ракоци). Бетлен поддерживал постоянную переписку также с другими единоверцами Любенецкого, а именно: Марцином Рюаром, Янгом Людвиком Волцогеном и Станиславом Любенецким⁶⁾. Все они были видными предводителями польских ариан, довольно хорошо ориентирующимися в вопросах текущей политики.

Несомненно также, что их живо интересовала дипломатическая миссия Бетлена, который в 1648 г. отправился во главе очередного посольства в Польшу. После смерти Владислава IV он намеревался, не щадя денег, привлекать сторонников к проекту возведения Жигмонда Ракоци на польский трон. Трансильванская сторона не только брала на себя обязательство, что новый король перейдет в католичество (и возьмет в жены Людвику Марию, вдову скончавшегося короля), но и обещала приступить к совместным действиям против украинских казаков, восставших под предводительством Богдана Хмельницкого. Несмотря на энергичные попытки Януша Радзивилла и поддержку казацких послов, Бетлену пришлось возвратиться в Трансильванию, не добившись каких-либо результатов.

Тогда Дьердь I Ракоци (в конце августа — начале сентября 1648 г.) отправил в Польшу в качестве своего тайного посла Павла Геча. Ему было поручено, с одной стороны, установить контакты с киевским воеводой Адамом Киселем, а с другой — войти в соглашение с протестантскими кругами. Представители арианской шляхты во главе с влиятельным украинским магнатом Юрием Немиричем⁷⁾, который, впрочем, в июне 1649 г. просил Ракоци дать ему убежище в Трансильвании, оказали значительную помощь также и этому послу. Такие ариане, как Самуил Пшипковский, Ян Меженьский и Владислав Любенецкий, имевшие постоянные контакты с Дьердем I Ракоци и Янушем Радзивиллом, тоже играли большую роль в переговорах, которые предводитель литовских кальвинистов вел с трансильванским двором⁸⁾. Именно с помощью Радзивилла официальное посольство князя Ракоци, прибывшее летом 1648 г. на выборный сейм, намеревалось {225} провести кандидатуру Жигмонда Ракоци на польский трон.

Все эти переговоры велись в атмосфере сложной политической игры, в которой каждая сторона стремилась перехитрить противника. Януш Радзивилл и Ракоци оба вели переговоры с Богданом Хмельницким, пытаясь получить его поддержку для кандидатуры трансильванского князя. Этот проект поддерживали также и некоторые католические магнаты, например бельский кастелян Ян Велепольский, находившийся, впрочем, в дружеских отношениях с подгорской арианской шляхтой, и известные своей терпимостью Станислав Любомирский и Иеремия Вишневецкий⁹⁾. Оба они пользовались дипломатическими услугами арианской шляхты. Однако в конечном счете польская корона увенчала голову Яна Казимира, в результате чего Дьердь I Ракоци, обещавший прежде военную помощь против казаков, предложил теперь Хмельницкому совместно выступить против Польши. Впрочем, ни одна из сторон не относилась к этому предложению всерьез, ибо, с одной стороны, Дьердь II Ракоци, вступивший на трон после смерти 11 октября 1648 г. Дьердя I, еще не намеревался в то время начинать войну против Речи Посполитой, а с другой — Хмельницкий заверил Яна Казимира в своей верности и готовности взаимодействовать с ним в борьбе против трансильванского князя.

Эта сложная политическая игра продолжалась и в последующие годы, причем довольно часто в то время выдвигался проект одновременного нападения на Польшу. Предполагалось, что наряду с Хмельницким и Ракоци в нем примет участие Януш Радзивилл, который все более открыто проявлял недовольство властью Яна Казимира. Считая себя главой всех протестантов, он видел возможных союзников как в Швеции, так и в Трансильвании.

В свою очередь Дьердь II Ракоци живо интересовался настроениями магнатской оппозиции в Польше, а также в кругах иноверцев; в апреле 1649 г. он писал Хмельницкому, что пытается искать сторонников в обоих этих кругах. Поляки, с которыми он переписывался, во главе с названными уже Любенецкими, поставляли ему ценную информацию по этому вопросу, сообщая князю, что Ян Казимир всеми подозреваем, протестанты прямо ненавидят его. Посредством Габриэля Домарадского, одного из предводителей волынских ариан, Ракоци возобновил связи с {226} Иеремией Вишневецким, который в то время уже становился главным противником двора. А когда в ноябре 1649 г. в Варшаву в составе посольства прибыл трансильванский магнат Андрей Клобучицкий, он провел переговоры не только с князем Иеремией, но также с Янушем Радзивиллом и другими предводителями польских протестантов. Они сообщили ему о нараставшем в то время в стране недовольстве политикой двора и дали понять, что с удовольствием восприняли бы вмешательство Трансильвании во внутренние дела Речи Посполитой¹⁰⁾.

Однако в дальнейшем Дьердь II Ракоци утратил доверие к шляхетско-магнатской оппозиции, которую оттолкнули его переговоры с Хмельницким и которая начала замечать в трансильванском князе прежде всего потенциального агрессора. В этих обстоятельствах даже Януш Радзивилл взял обратно свое обещание поддержать князя в его попытках получить польский трон для сына Жигмонда. Он обещал стать на их сторону лишь в случае победы объединенных украинско-трансильванских сил. Дьердь II Ракоци начал теперь рассчитывать главным образом на прямое военное нападение, в котором трансильванский удар по Кракову был бы произведен одновременно с нападением войск Хмельницкого с востока. В этих намерениях утвердили его польские протестанты, сообщавшие князю о слабости военных сил и полной дезорганизации страны. Они писали, что будет достаточно даже подростков, а не хорошей армии, чтобы победить мнимую силу, какой была в то время Польша¹¹⁾. К нападению на Польшу поощрял также выдающийся педагог и предводитель Чешских братьев Ян Амос Коменский, прибывший в октябре 1650 г. в Шарош Патак. Он стремился привлечь к этой концепции прежде всего Жигмонда Ракоци, обещая ему помощь бога в решительной расправе с антихристом, к которым он причислял папство и Габсбургов. Расправу предполагалось начать с удара по Польше сообща с украинскими казаками с востока и Швецией с севера¹²⁾.

Планируя военное нападение извне, Дьердь II Ракоци рассчитывал также на поддержку изнутри; с этой целью он продолжал поддерживать постоянную связь с представителями магнатской оппозиции (Вишневецкий, Радзивилл, Любомирский), а также с арианско-кальвинистскими центрами. Предполагалось, что запроектированный на лето 1650 г. удар даст Жигмонду Ракоци польскую {227} корону, а Украине — полную независимость. Можно полагать, что в рамках этой совместной украинско-трансильванской акции Александр Костка-Наперский занял также в июне того же года расположенный на границе между Польшей и Трансильванией Чорштын¹³⁾; однако ожидаемая помощь не пришла ни с юга, ни с востока, слабо укрепленный маленький замок был отбит, ибо князь Трансильвании не отважился пойти на Краков, а после разгрома казацких войск под Берестечком он окончательно отказался от этой мысли.

Кстати, Дьердь II Ракоци поспешил поздравить Яна Казимира с одержанной победой…¹⁴⁾ А год спустя, как известно, заключил с ним военный союз против казаков (трансильванские подкрепления приняли участие в неудачной битве под Жванцем). Но в то же время он вовсе не отказался от намерения захватить польский трон, в чем его утверждали постоянные уговоры польских протестантов во главе с князем Янушем Радзивиллом. В марте 1654 г. предводитель литовских кальвинистов выслал через упомянутого уже арианина Владислава Любенецкого специальное письмо, призывавшее Ракоци свергнуть Яна Казимира. В нем говорилось, что многие светские лица (и даже церковные сановники) желают его отречения. Также и разноверцы могут отказать королю в послушании, считая, что присяга их не обязывает. Подговаривая трансильванского князя занять Краков (например, с помощью татарского хана), а также прислать 100 000 дукатов на вербовку войска, он с нажимом ссылался на общее дело всех протестантов¹⁵⁾. Сообщение об этих предложениях дошло также до Чешских братьев; в середине 1654 г. Коменский, который в то время уже возвратился в Лешно, распространял там информацию, что хан договорился с Ракоци по вопросу совместного нападения на Речь Посполитую, что в тесной договоренности с ним действует много магнатов, особенно разноверцев, стремящихся искоренить католичество на польских землях. Впрочем, из переписки Яна Амоса Коменского следует ясно, что трансильванского князя толкали на решительные действия прежде всего Чешские братья, поддерживавшие постоянные связи, с одной стороны, с ближайшим окружением Ракоци, а с другой — со шведами. Большая часть шведско-трансильванской переписки шла именно через Лешно и Коменского¹⁶⁾. {228}

Однако Дьердь II Ракоци не спешил принимать окончательное решение: как раньше, между Польшей и Хмельницким, так и теперь он лавировал между Речью Посполитой и Швецией, войска которой совершили летом 1655 г. нашествие на Польшу. В условиях тяжелых военных поражений в Польше вновь ожили планы избрать трансильванского князя на польский трон, что, как предполагалось, должно было удержать его от попыток вооруженного нападения на северного соседа. Правда, посол Ракоци Константин Шаум, появившийся в Лешно в сентябре 1655 г., успокаивал Коменского, который не мог дождаться подтверждения тому, что Трансильвания заключила союз с украинскими казаками, а «последствия этого вскоре станут явными»¹⁷⁾; одновременно князь вел оживленные переговоры с поддерживавшими его католическими магнатами. Находившиеся в расположенном по соседству с Трансильванией Спиже польские сенаторы выдвинули даже проект обращения за помощью к Ракоци, предлагая ему за это признание его сына Францишека наследником польского престола. Некоторое время этим планам благоприятствовал архиепископ Анджей Лещинский, который даже не требовал от будущего короля перехода в католичество. Кроме Ежи Любомирского, одним из главных столпов протрансильванской группировки был Ян Велепольский, который в определенный момент прямо призывал князя двинуться с войском на Польшу, чтобы в корне пресечь всяческие сомнения и колебания¹⁸⁾. А информатором (и, по-видимому, политическим советником) Велепольского был многократно уже упоминаемый нами Владислав Любенецкий.

Как следует из дневника, написанного в критические дни октября 1655 г. его родственником Станиславом, именно у Владислава Любенецкого останавливались послы, курсировавшие между польским и трансильванским двором, а также между Карлом Густавом, князем Ракоци и Богданом Хмельницким. Любенецкий давал им нужную информацию, снабжал проводниками (главным образом представителями арианской шляхты), а также рекомендательными письмами, адресованными его единоверцам, рассеянным по всему Подгорью. К нему поступали заявления польской шляхты о присоединении к Карлу Густаву, которые он затем отсылал трансильванскому князю¹⁹⁾. Однако тот еще некоторое время занимал выжидательную {229} позицию, обольщая польский двор через своих послов (среди которых мы видим даже некоего Яна Косаковского, по-видимому, протестанта²⁰⁾) возможностью оказания Речи Посполитой вооруженной помощи в борьбе против шведов и украинских казаков.

Лишь в ноябре 1656 г. Любенецкий сделал решительный шаг, а именно; подписал со шведами в Рандоте трактат о разделе Речи Посполитой, в котором отдавал Карлу Густаву все ее прибалтийские провинции, бранденбургскому курфюрсту — Великопольшу и королевскую Пруссию, казакам — Украину, а Дьердю II Ракоци — всю остальную часть Речи Посполитой (в том числе Малопольшу с Краковым в качестве столицы будущего королевства), за исключением района в Литве, который должен был прийтись на долю кальвиниста Богуслава Радзивилла²¹⁾. Шведский посол Конрад Якуб Хильтебранд, заключавший этот договор, отмечает в своих воспоминаниях, что переговоры были исключительно трудными, поскольку присутствовавшие при них тайный княжеский советник Любенецкий и некто Грондский проверяли каждое слово, стремясь угодить своему правителю²²⁾. Первым из вышеназванных был, несомненно, Владислав Любенецкий, дипломатический агент и информатор. Второй — тоже арианин, Самуэль Грондский (написавший впоследствии работу Historia belli cosacco-polonici). Вначале он был сторонником Яна Казимира, а затем — Карла Густава; уже в мае 1656 г. он прибыл в Алба-Юлия (Вайссенбург-Семиград), где без оговорок предложил свои услуги Ракоци²³⁾. Он принадлежал к тому кругу Польских братьев, которые, как говорится в трансильванской хронике Краузе, подговаривали князя Трансильвании напасть на Польшу, а затем находились постоянно рядом с ним и помогали ему готовиться к этому нападению²⁴⁾. Эта их роль была хорошо известна уже современникам, ибо как в католической пропаганде, так и в мимолетной венгерской поэзии отмечалось, что Ракоци ударил по Речи Посполитой, поддавшись (как говорится в манифесте Ежи Любомирского, изданном в мае 1657 г. в Мукаче) уговорам «призывавших его к себе на престол ариан»²⁵⁾.

Одним из главных глашатаев нападения был Янош Кемень, который во главе нескольких тысяч конников двинулся в начале января 1657 г. в авангарде войск Ракоци. Кеменя сопровождали упомянутый нами Грондзкий {230} и Косаковский, а также галицкий хорунжий Михаил Станиславский, который прибыл в Трансильванию в качестве посла Любомирского и перешел на сторону врага. Он тоже был протестантом (кальвинистом) и вскоре возглавил специальный полк, образованный из польских диссидентов²⁶⁾. Грондзкий же вел переговоры о сдаче Трансильвании Львова (а затем Перемышля), закончившиеся, впрочем, в обоих случаях неудачей. Затем он принимал участие в дальнейшем походе Ракоци через Малопольшу к Бресту и на Мазовше. Свою дипломатическую деятельность он закончил посредничеством в польско-трансильванских переговорах, скрепивших 22 июля 1657 г. фактическую капитуляцию Ракоци²⁷⁾. Большие услуги оказал последнему упомянутый уже нами арианский магнат Юрий Немирич. В июне 1657 г. он в письменной форме обратился к командующим обороной Варшавы с призывом сдаться трансильванцам. Письма Немирича в некоторой степени способствовали распространению среди защитников Варшавы капитулянтских настроений; он же подписал 17 июня 1657 г. от имени Ракоци (вторым рядом с Яношем Кеменем) акт принятия капитуляции Варшавы²⁸⁾.

Немирич играл в некоторой степени роль связного между шведами и трансильванскими войсками; в подобной роли выступали также ариане Стефан и Станислав Пилецкие, отвозившие письма генералу Бюртцу, а также Польские братья, пребывавшие в Кракове под защитой шведов. Въезд в марте 1657 г. на Вавель князя Трансильвании был встречен торжественной речью, в которой Ракоци сравнивали, например, со светом, рассеивающим мрак. Их представители — Станислав Любенецкий и некто Ожеховский — тоже приняли участие в банкете в честь нового правителя Кракова, которого, к слову, сопровождал в качестве секретаря многократно упомянутый нами Владислав Любенецкий.

Таким образом, приход трансильванских войск не ухудшил положения ариан, которые, впрочем (как, например, сделал это Иероним Гратус Москожовский), отправлялись к Ракоци с рекомендательными письмами от шведов. Польские братья встретили в венгерском лагере много единоверцев — унитариан, для которых арианские духовные отправляли специальные богослужения. Все эти связи преувеличивала позже католическая пропаганда, {231} обвиняя ариан в том, что именно они указали трансильванцам путь на Краков, за что будто бы позже получили от Ракоци высокие должности и имущество, конфискованное у сторонников Яна Казимира²⁹⁾. Однако следует подчеркнуть, что полк, набранный из польских диссидентов и жаждущих добычи авантюристов, был первым, который бросил трансильванского князя в тот момент, когда судьба его кампании обернулась для него неудачей³⁰⁾.

Хорошо помня о пребывании своих соотечественников в рядах противника, поляки добились в переговорах о капитуляции обещания выдать им всех изменников³¹⁾. Некоторым из них удалось получить потом амнистию, что, впрочем, не всегда гарантировало им безопасность в будущем. Это испытал на себе упомянутый выше Михал Станиславский, который после возвращения на родину был убит шляхтичами как изменник³²⁾. Остальные предпочитали не рисковать: Станислав Любенецкий эмигрировал на север, его родственник Владислав и Грондзкий вернулись в Трансильванию и осели там, а Самуэль получил там должность секретаря князя Михала Апафи (в 1684 г. Грондзкий числился еще в реестрах польской арианской общины в Бетлене, в Семиграде³³⁾).

Оказанные во время трансильванского нашествия услуги — безусловно, в ущерб Речи Посполитой — уже в скором времени с избытком оплатились общине Польских братьев. Факт, что через своих единоверцев они получили доступ к таким сановникам, как упоминаемый выше Кемень, Бетлены и Апафи, облегчил Польским братьям поселение в этом княжестве. Они были изгнаны из своей страны решением сейма от июня 1658 г. и нашли убежище, в частности, среди венгерских единоверцев, где их церковная община продержалась до 1784 г. Тем не менее с нашествием Ракоци заканчивается, собственно говоря, роль протестантов как посредников в польско-трансильванских политических отношениях, ибо хотя они и несколько оживились во время царствования Яна III Собесского, но все же в качестве послов Трансильвании выступали в то время исключительно венгерские дипломаты, а польская сторона присылала только католиков³⁴⁾. Несомненно, это было связано, с одной стороны, с изгнанием ариан, а также со значительным уменьшением численности (и значения) оставшихся в стране протестантов, а с другой, по-видимому, с тем фактом, что {232} будучи скомпрометированными в политическом отношении в период нашествия Ракоци, они уже не могли играть роль посредников между Речью Посполитой и Трансильванией.

Политическая роль польских протестантов в XVII в., в том числе их отношения с трансильванским государством, вызывает в последнее время среди польских историков горячие споры. В их работах наметились две явно противоположные позиции. Первая из них выражается в суждении, что это была явная акция мирового протестантизма, направленная против Польши. Ее проявлением был как упомянутый выше трактат о разделе Польши, подписанный в Радноте протестантскими правителями, так и деятельность разноверцев в период шведского и трансильванского нашествия, угрожающая кровным интересам Польского государства, даже самому его существованию. По мнению этих исследователей, тот факт, что Польские братья способствовали в значительной степени нашествию Ракоци, который огнем и мечом опустошил и так уже разрушенную войной страну, оправдывает в определенной степени позднейшие преследования этого вероисповедания³⁵⁾.

По мнению другой группы исследователей (к которым относит себя и автор), тезис о протестантском заговоре нельзя доказать на основании источников. Впрочем, они находились как бы в принудительном положении, ибо контрреформация заставляла их искать помощи извне. Таким образом, образовался как бы порочный круг: поскольку католический лагерь преследовал протестантов, это побуждало их искать соглашения с врагами, что в свою очередь влекло за собой дальнейшие репрессии. В период шведского нашествия также и большинство шляхты вначале выступило на стороне врага, однако лишь по отношению к арианам был применен принцип коллективной ответственности³⁶⁾. Спор на эту тему продолжается.

¹⁾ Studia z dziejów polsko-węgierskich stosunków literackich i kulturalnych. Wrocław, 1969.

²⁾ Tazbir J. Bracia Polscy w Siedmiogrodzie. 1660—1784. Warszawa, 1964.

³⁾ Kossowski A. Protestantyzm w Lublinie i w Lubelskiem w XVI— XVII w. Lublin, 1933, s. 136, 144.

⁴⁾ Urban W. Studia z dziejów antytrynitaryzmu na ziemiach czeskich i słowackich w XVI—XVII wieku. Kraków, 1966, s. 84. {233}

⁵⁾ Kersten A. Na tropach Napierskiego. W kręgu mitów i faktów. Warszawa, 1970, s. 95.

⁶⁾ Tazbir J. Bracia…, s. 20-21.

⁷⁾ Kersten A. Na tropach…, s. 97-98; Kot S. Ierzy Niemirycz. W 300-lecie ugody hadziackiej. Paryż, 1960, s. 31.

⁸⁾ Chmaj L. Samuel Przypkowski na tle prądów religijnych XVII wieku. Kraków, 1927, s. 49.

⁹⁾ Zarzycki S. Stosunek księcia siedmiogrodzkiego Jerzego Rakoczego II do Rzeczypospolitej Polskiej. Od początku wojny szwedzkiej do wyprawy tegoż na Polskę w r. 1657. — Sprawozdanie dyrekcji c. k. wyższego gimnaczjum w Kołomyi za rok szkolny 1889 (Kołomyja), 1889, s. 29, 37.

¹⁰⁾ Kersten A. Na tropach…, s. 108.

¹¹⁾ Ibid., s. 114.

¹²⁾ Kurdybacha L. Działalność Jana Amosa Komeńskiego w Polsce. Warszawa, 1957, s. 244-245.

¹³⁾ Эту же гипотезу выдвигает А. Керстен. Подробнее см.: Kersten А. Na tropach…, s. 119, 168-169.

¹⁴⁾ Zarzycki S. Stosunek…, s. 12.

¹⁵⁾ Wasilewski T. Zdrada Janusza Radziwiłła w 1655 r. i jej wyznaniowe motywy. — Odrodzenie i Reformacja w Polsce, 1973, t. XVIII, s. 129-130.

¹⁶⁾ Kurdybach L. Działność…, s. 250-251.

¹⁷⁾ Ibid., s. 263.

¹⁸⁾ Zarzycki S. Stosunek…, s. 41; Czapliński W. Rola magnaterii i szlachty w pierwszych latach wojny szwedzkiej.— In: Polska w okresie drugiej wojny północnej. 1655—1660. Warszawa, 1957, t. I, s. 171, 191.

¹⁹⁾ Diariusz Stanisława Lubienieckiego (młodszego). — In: Odrodzenie i Reformacja w Polsce. Warszawa, 1960, t. V, s. 203-205.

²⁰⁾ Zarzycki S. Stosunek…, s. 28; Przyboś A. Samuel Grądzki, ariański dziejopis wojny polsko-siedmiogrodzkiej 1657 r.— Małopolskie Studia Historyczne, 1959, r. 2, z. 2, s. 10, Boniecki A. Herbarz polski. Warszawa, 1908, cz. I, t. XII, s. 42-44.

²¹⁾ Zarzycki S. Stocunek…, s. 53—54.

²²⁾ Babinger F. Conrad Jacob Hiltebrandt’s Dreifache Schwedische Gesandtschaftreise nach Siebenbürgen, der Ukraine und Constanlinopel (1656-1658). Leiden, 1937, s. 38, 48.

²³⁾ Przyboś A. Samuel Grądzki…, s. 8-9.

²⁴⁾ Kraus G. Siebenbürgische Chronik (1608—1665). — In: Fontes Rerum Austriacarum. Wien, 1862, I Abt., Bd III, S. 241.

²⁵⁾ Tazbir I. Bracia…, s. 23; Varga I. Kampania polska Jerzego II Rakoczego w węgierskich zabytkach poetyckich. — Studia z dziejów polsko-węgierskich stosunków, s. 212-219. Влияние на двор семиградского князя фиксировали сами ариане: Kot S. Oddziaływanie Braci Polskich w Anglii. — Reformacja w Polsce, 1935—1936, r. VII-VIII, s. 234.

²⁶⁾ Zarzycki S. Stosunek…, — Sprawozdanie dyrekcji… za rok szkolny 1890. Kołomyja, 1890, s. 15.

²⁷⁾ Przybós A. Samuel Grądzki…, s. 10.

²⁸⁾ Wegner J. Warszawa w latach «potopu» szwedzkiego, 1655—1657. Wrocław, 1957, s. 137.

²⁹⁾ Tazbir I. Stanisław Lubieniecki, przywódca ariańskiej emigracji. Warszawa, 1961, s. 121-123. {234}

³⁰⁾ Zarzycki S. Stosunek…, cr. III, s. 63, przyp. 62.

³¹⁾ Ibid., s. 48-49.

³²⁾ Przyboś A. Samuel Grądzki…, s. 11.

³³⁾ Tazbir J. Bracia…, s. 25, 47.

³⁴⁾ Polska s użba dyplomatyczna. Warszawa, 1966, s. 300.

³⁵⁾ Такую точку зрения первым выдвинул В. Чаплиньский: Czapliński W. Parę uwag o tolerancji w Polsce w okresie kontrreformacji. — In: O Polsce siedemnastowiecznej. Warszawa, 1966. s. 101; Wasilewski T. Zdrada…; Wójcik Z. Międzynarodowe po'ozenie Rzeczypospolitej. — In; Polska XVII wieku. Państwo, spo eczeństwo, kultura. Warszawa, 1974, s. 54-56. Этот взгляд Войчика шире раскрыт в статье: Wójcik Z. W sprawie sytuacji międzynarodowej Rzeczypospolitej w XVII wieku. — Kwartalnik Historyczny, 1972, № 3, s. 633.

³⁶⁾ Wisner H. Dysydenci litewscy wobec wybuchu wojny polsko-szwedzkiej (1655—1660). — Odrodzenie i Reformacja w Polsce, 1970, t. XV; Tazbir J. Problemy wyznaniowe. — In: Polska XVII wieku, s. 241-242; Bardach J. O roli protestantów polskiech w drugiej połowie XVII i pierwszej XVIII w.— Kwartalnik Historyczny, 1973, № 1, s. 254-255, а также в сообщении С. Творки на съезде польских историков в Люблине; Pamiętnik X Powszechnego Zjazdu Historyków Polskich w Lublinie, 9-13 września 1969 r. Referaty i dyskusja. Warzsawa, 1971, t. III, s. 418.