Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Пантикапей. Боспор. Керчь. Материалы международной конференции. 2000 г.
[126] — конец страницы.
Сканы предоставила Юлли.

Юрочкин В.Ю.
Готы-трапезиты на пограничье Боспора

Без упоминания о готах-тетракситах, или трапезитах, не обходится ни один экскурс в раннесредневековую историю Боспора. Хотя в этой проблеме еще много «белых пятен», неясностей и просто недоразумений, сейчас вряд ли есть основания сомневаться в присутствии древнегерманского компонента в населении восточной Таврики. Из несколько путанного (но не значит недостоверного) рассказа византийского историка Прокопия Кесарийского, помещенного в 4-й книге «Войны с готами», явствует только то, что эти «готы» жили в районе Керченского полуострова на сопредельной с Меотидой территории (т.е. в Восточном Крыму), а затем, около середины V в., после возвращения гуннов из Европы, разделили с ними судьбу «вечных странников», переселившись на Азиатский берег Боспора Киммерийского (Proc. BG. IV. 5/17-27). В списках трудов Кесарийца представлены две версии написания этого загадочного этнонима: трапезиты (τραπεξιται) и тетракситы (τετραξιται). Это странное обстоятельство обычно принято рассматривать как результат досадной ошибки средневековых переписчиков. Если наименование тетракситы не получило сколько-нибудь достоверного объяснения, то трапезиты ассоциируются, прежде всего, с топонимом Трапезус, понимаемым как «столовая гора». Так, А.А. Васильев и ряд других авторов видел в Трапезусе, упоминаемом Страбоном, современный Чатырдаг.¹⁾ И.С. Пиоро полагал, что имя трапезиты, в приложении к восточнокрымским готам, является данью исторической памяти об удачном походе их предков на малоазийский Трапезунд в 257 г.²⁾ Недавно Т.М. Фадеева высказала мнение, как бы соединяющее оба варианта этнонима, а соответственно и древнего топомима, сопоставляя реальную «столовую гору» Трапезус и магическую фигуру «тетракис» (τετρακις), в геометрическом отображении составлявшего [126] неправильный четырехугольник, стороны которого кратны первым четырем порядковым цифрам.³⁾

По поводу локализации «тетракситов-трапезитов» Прокопия, равно как и места их противостояния гуннам, нет единого мнения. Для нас чрезвычайно важен тот факт, что топоним Трапезус неоднократно упоминается в позднеантичных раннесредневековых источниках (карта из Дура-Европос, Иордан, «Космография» Равеннского Географа, Певтингерова таблица, ал-Идриси), при этом он не смешивается с малоазийским городом Трапезундом, а помещается составителями на Северном берегу Черного моря. Иордан и Равеннский Географ причисляют Трапезус к боспорским городам, хотя не исключено, что при наличии общей традиции, ассоциирующей Трапезус с некой столовой горой в Таврике, авторы понимали под этим названием различные топонимы. О северопонтийском Трапезунте как о топониме, соответствующем более традиции, нежели историко-географическим реалиям, пишет А.В. Подосинов.⁴⁾ В стремлении разобраться в происхождении готов-трапезитов и их роли в истории позднеантичного и раннесредневекового Боспора, на мой взгляд, важно сопоставление нарративных источников с археологическим контекстом и проведение ретроспективного анализа археологических реалий, позволяющих установить первоначальное место размещения на Керченском полуострове. При этом за точку отсчета должна быть взята ситуация, современная Прокопию.

В результате открытия А.В. Дмитриевым в районе Новороссийска могильников типа Дюрсо⁵⁾ удалось уловить «импульс» переселения некоего варварского населения из Крыма на юго-восток от Керченского пролива. Время возникновения памятников этого типа, около середины V в., как раз совпадает с отмеченным Прокопием фактом переселения готов-трапезитов. Действительно, материальная культура и частично погребальный обряд напоминает боспорский, хотя и свидетельствует о некотором своеобразии.

Проблема выделения в составе населения Боспорского царства германского элемента стоит довольно остро. Находки различных категорий инвентаря, которые с большой долей вероятности можно соотнести с древнегерманским наследием, были проанализированы в работе известного французского ученого М.М. Казанского.⁶⁾ При этом надо учитывать, что памятники материальной культуры, довольно малочисленные, не всегда могут реально отражать со всей полнотой этнические процессы на полуострове, к тому же напрямую связанные с политической историей региона. И все же ряд открытий, сделанных в Крыму и за его пределами, позволяет хотя бы в общих чертах восстановить основные моменты истории германцев в Причерноморье. [127]

К их числу принадлежит находка в пределах цитадели на г. Опук, рядом с Киммериком, камня с четырьмя руническими знаками древнегерманского магического алфавита, так называемого «старшего футарка».⁷⁾ Открытие памятника рунической эпиграфики заставляет вспомнить о неоднократно высказываемой гипотезе о соответствии рунического erilaR (т.е. мастер рунического письма) с таинственными герулами-эрулами, участниками морских походов второй половины III в. н.э. Восточные, или, точнее, «меотийские» герулы, становятся известны, прежде всего, в связи с «греческим походом» варваров 268-269 гг., начинавшегося с побережья Меотиды, к тому времени снискавшего у современников дурную славу «разбойничьего гнезда». В плане информации, заключенной в письменных источниках, герулы представляются неким образованием, а не племенем в обычном понимании, группой со слабыми родовыми связями, возможно полиэтничной, хотя и с германской подосновой, хранителем древнегерманских традиций, воинской магии и т.п. Скорее всего, это что-то вроде военной касты или союза мужчин-воинов (возможно, временного и не слишком прочного). Это вполне допустимо, если учесть, что в эпоху Великого переселения мастерское владение оружием и удачливость в походе заменяли кровное родство и сглаживали племенные различия. Впрочем, подобные касты обычно изнутри скреплялись магическими обрядами и тайнознаниями, посвящение в которые знаменовало разрыв с прежним племенным коллективом и вступление в воинский союз. Отсюда и «высокомерие» герулов-воинов, отмеченное Иорданом. Частью такого магического ритуала могло быть посвящение в тайны рун и ратного волшебства. В этой связи, нелишне вспомнить и давнишний вопрос о соотношении erilar-aerul-jarl (скандинавского социального термина, близкого, по своей сути, герулам в том виде, в котором они предстают в свете вышесказанного). В этом случае герулы, как сословие воинов, не обязательно должны были составлять моноэтничную группу: наоборот, «герулом» мог стать всякий посвященный, вне зависимости от происхождения. Отрадно отметить, что в последнее время «герульская тема» вновь привлекла внимание отечественных и зарубежных исследователей.⁸⁾

Особую важность приобретает также открытие в дельте Дона и на Арабатской стрелке неукрепленных поселений с черняховской керамикой (условно обозначенных как памятники типа Рогожкино⁹⁾). Есть основания рассматривать их как временные базы варваров, где последние группировались для совершения через Керченский пролив походов в провинции Римской империи. Археологический материал с поселений и из сопровождающих их могильников датируется около середины III - середины IV в. [128]

Показательна также близость материальной культуры и погребального обряда некрополей IV-V столетий с территории Боспора¹⁰⁾ и Юго-Западного Крыма (памятники группы «Озерное-Инкерман»¹¹⁾ и ранний горизонт могильников группы «Скалистое-Лучистое»¹²⁾), что, как представляется, свидетельствует о схожести протекавших здесь этнических процессов и родстве оставившего их населения. Все эти наблюдения, на мой взгляд, дают основу, если не для реконструкции этнической ситуации, то, по крайней мере, для создания гипотетической модели развития событий в этом регионе с учетом политики Боспорского царства.

Как известно, поход 275 года, предпринятый «многими варварами с Меотиды», вторгшимися в малоазийские провинции, в конечном итоге потерпел фиаско. Поражение им нанесли римские войска императора Тацита (275-276 гг.). Черту под варварскими набегами, вероятно, подвели уже не римляне, а боспорцы, в лице базилевса Тейрана (275-278), представителя старой династии Тибериев-Юлиев, наследника проримских традиций.¹³⁾ Свидетельство этой замечательной победы, спасшей государство, отягощенное опасным соседством с меотийскими варварами, - надпись в честь удачливого венценосца-триумфатора (КБН № 36). А если так, то характер взаимоотношений «меотийских варваров» с Боспором должен был в это время круто измениться. Правительство Рискупорида IV (242-276 гг.) в смутное время «готских войн» довольно слабо контролировало ситуацию на границах, хотя и умело балансировало между «друзьями римлянами» и подступившим к границам варварским миром. Теперь же, после окончательной победы римского и боспорского оружия и последовавшим за этим окончанием «готских» войн, меотийские варвары должны были изменить свое отношение к Боспорскому царству и рассматривать его уже не как пассивный субъект причерноморской политики, а как серьезного противника, а в перспективе - потенциального союзника. Действительно, общность интересов обеих сторон проявилась позднее, в самом конце III столетия в правление Фофорса (285-308 гг.) или, возможно, еще при его предполагаемом предшественнике Хедосбии. Воцарение базилевсов с «негреческими» именами, надо думать, было обусловлено усилившейся варваризацией государства, которая, в конечном итоге, привела к победе на Боспоре проварварской партии, выразителем интересов которой и стал Фофорс, современник римского императора Диоклетиана (284-305 гг.). Дальнейшее изложение истории взаимоотношений Боспора и меотийских авторов мы встречаем у Константина Багрянородного, рассказывающего о нескольких херсонесско-боспорских войнах конца III - первой половины IV и участии в них «воинства Меотиды» на стороне [129] боспорских правителей (Const. Porph. De adm. Imp. 53). В результате, мы к концу III в. имеем иную, нежели ранее ситуацию: теперь уже не «меотийцы», изрядно потрепанные в войнах с римлянами, используют Боспор как свою ресурсную базу, а напротив, дружественный властитель привлекает их для реализации своих милитаристских замыслов. Аналогичную ситуацию фиксируем и позднее, в «константиновское» время, в первой половине IV в., когда «воинство Меотиды» (в котором можно видеть «меотийских герулов») используется боспорцами в войне с Херсонесом за передел границ и сфер влияния в Таврике. Оставшиеся «не у дел» воинственные меотийские варвары, уже не способные к самостоятельной политике, должны были искать в лице Боспора своего союзника. Этому способствовало и то обстоятельство, что создатель «империи готов» Германарих Великий (ок. 350/360-375 гг.), застал современных ему герулов живущими «близ Меотийского болота» и победил их (Iord. Get. 117-119), разорив «меотийскую вольницу». Вероятной причиной конфликта послужило то, что воинственные и слабо управляемые герулы создавали потенциальную угрозу его державе.¹⁴⁾ Этот факт дает право считать, что герулы оставались обитателями меотийского побережья весь период между 270-360 гг. Как известно, большинство находок предметов на Боспоре, типичных для материальной культуры германцев, относится именно к IV столетию. Думается, они могли быть занесены на Боспор герулами, осевшими здесь в период и после херсоно-боспорских войн конца III - второй четверти IV вв. Как следует из рассказа Константина Багрянородного, архонт Херсонеса Фарнак, по окончании неудачной для Боспора войны (после 328 г.), переселил в сопредельные с Херсонесом районы часть боспорского войска,¹⁵⁾ в числе которых были, надо полагать, и представители «воинства Меотиды» - герулы. Со второй четверти IV в. на Боспоре и в Юго-Западном Крыму распространяются во многом сходные могильники. Это близкородственное боспоро-аланско-герульское население, размещенное на границах Херсонеса и Боспора и стало, на мой взгляд, залогом стабильной ситуации в Таврике, вплоть до гуннского вторжения. Расселение на границах варваров в это время находилось в русле политики Константина Великого, основные черты которой копировались и на окраинных землях, и в этом нет ничего удивительного. Потомки этих двух групп населения, как представляется, стали основой для формирования исторических готов страны Дори (в Юго-западном Крыму) и готов-трапезитов - в Восточном.¹⁶⁾ Вопрос о соотношении прежних герулов и последующих «готов» в принципе разрешим: сам Иордан причисляет герулов к «готскому народу», а если так, то в представлениях византийцев сопоставление тех и других вообще могло казаться естественным. Не исключено, что здесь [130] сказалась и христианизация боспорских германцев в связи с «реанимацией» Готской епархии.¹⁷⁾ Действительно, утратив свою сущность, герулы, став федератами Боспора и Херсонеса, всего лишь «компонентом населения», собственно «герулами» в старом значении быть перестали. Сохранив память о своей первоначальной германской подоснове (а многие из них или их «предков» действительно могли быть выходцами из остготского мира), герулы этого времени уже всецело ассоциировали себя с готами, имя которых, в какой-то степени, стало теперь уже, особенно у византийцев, нарицательным, как бы синонимом федераты, без особого разбора их действительного этнического состава. Важно отметить, что Константин Багрянородный прямо указывает на то, что после третьей херсоно-боспорской войны граница прошла по Киммерику. Мне представляется, что как и в случае с областью Кафа, под Киммериком (Киберником у Константина) следует понимать не только древний город (разрушенный во 2 пол. III в.), а некую область, прилегающую к Узунларскому валу, фланкированному с юга крепостью на г. Опук. Показательно, что недавно при раскопках участка вала в районе Савроматия были отмечены следы его реконструкции в позднеантичную эпоху, вероятно в связи с устройством новой границы владениями государства.¹⁸⁾ К тому же времени относится возведение на г. Опук мощной цитадели, ставшей, надо полагать, укрепленным центром пограничных федератов. Именно тут и найдена руническая стела. Сама гора Опук - место довольно необычное для Восточного Крыма. Это наивысшая точка Керченского полуострова, хорошо заметная с суши и с моря, внешний контур которой действительно напоминает «плоский стол». Учитывая эти обстоятельства, кажется возможным допустить, что именно в этом месте и стоит локализовать загадочный Трапезус, с основной базой пограничных варваров: готов-трапезитов. Известный рассказ Прокопия о противостоянии в середине V века готов-трапезитов и гуннов, в таком случае, в литературной форме отражает факт защиты федаратами Узунларского оборонительного рубежа. Заманчиво принять версию А.А. Масленникова, считающего, что это знаменательное событие произошло в районе м. Казантип, где Меотида действительно образует залив «в виде полумесяца», и считать, что намерение трапезитов «устроить преграду из щитов» - лишь литературный оборот, отражающий попытку организовать фронтальную оборону по линии Узунларского вала.¹⁹⁾ Такая версия о локализации первоначального Трапезуса на г. Опук нисколько не противоречит мнению Э.Я. Николаевой,²⁰⁾ помещавшей Понтийский Трапезунт на Ильичевском городище на Тамани. Здесь действительно расположена крепость VI в., гарнизон которой, судя по находкам, состоял из варваров, также являвшихся федератами Боспора. [131]

Возможно, после переселения готов-трапезитов на восточный берег Керченского пролива сюда была перенесена и главная их военная база, с соответствующим переносом старого названия Трапезус, хотя оснований к тому, кроме традиции, в общем-то, уже не было. Подчеркну в заключение, что подобная реконструкция лишь схема, в которой еще много белых пятен, заполнению которых, хочется надеяться, послужат новые исследования на полуострове.

P.S. Если принять не магическое, а буквенное толкование опукской рунической надписи, то она будет читаться приблизительно как «ThPRA». Заманчиво усмотреть в этом начальные буквы слова Трапезус: хотя, не считая себя специалистом в области древнегерманских языков и рунической эпиграфики, не рискну это утверждать. Возможно, здесь простое совпадение. И все же...?

¹⁾ Васильев А.А. Готы в Крыму // Известия Российской академии истории материальной культуры. Пг. 1921. Т. 1. Ч. 1. С. 65-79.

²⁾ Пиоро И.С. Крымская Готия. К. 1990. С. 54-55.

³⁾ Фадеева Т.М. Крым в сакральном пространстве. Симферополь, 2000. С. 220-225.

⁴⁾ Подосинов А.В. Черное море в картографической традиции античности и раннего средневековья. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1996-1997. М, 1999. С. 220-225.

⁵⁾ Дмитриев А.В. Раннесредневековые фибулы из могильника на реке Дюрсо. // Древности эпохи Великого переселения народов V-VIII веков. М, 1982; Дмитриев А.В. Погребения всадников и боевых коней в могильнике эпохи переселения народов на р. Дюрсо близ Новороссийска // СА. 1979. № 4.

⁶⁾ Казанский М.М. Готы на Боспоре Киммерийском // 100 лет черняховской культуре. К. 1999.

⁷⁾ Голенко В.К., Юрочкин В.Ю., Синько О.А., Джанов А.В. Рунический камень с г. Опук в Крыму и некоторые проблемы истории северопричерноморских германцев // Древности Боспора. М. 1999. Вып. 2.

⁸⁾ Лавров В.В. Герулы в Причерноморье // Stratum+ ПАВ. Кишинев, 1997. Наименование Руси (герульская версия). Спб. 2000.

⁹⁾ Гудименко И.В. Этнополитическая ситуация на Нижнем Дону в эпоху готских походов (по материалам поселений и могильников в дельте р. Дон) // Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Тез. докл. VII Донской археологической конференции. Ростов-на-Дону. 1998; Магомедов Б.В., Кубишев A.I. Соляний промисел в пiзньоримський час на Пдисивашшi // Старожiтности Pyci-Украiни. К, 1994; Голенко В.К. и др. Рунический камень с г. Опук в Крыму... С. 85-86.

¹⁰⁾ Засецкая И.П. Материалы Боспорского некрополя второй половины IV - первой половины V вв. // МАИЭТ. 1993. Т. 3.; Масленников А.А. Семейные склепы сельского населения позднеантичного Боспора. М. 1997; Масленников А.А. Грунтовые [132] некрополи сельских поселений Караларского побережья Восточного Крыма в первых вв. н.э. // Древности Боспора. М. 2000, Вып. 3.

¹¹⁾ Юрочкин В.Ю. Памятники группы «Озерное-Инкерман» в позднеантичном Крыму // Херсонес в античном мире. Историко-археологический аспект. Сборник материалов конференции. Севастополь, 1997.

¹²⁾ Веймарн Е.В. Айбабин А.И. Скалистинский могильник. К. 1993; Айбабин А.И., Хайрединова Э.А. Ранние комплексы могильника у села Лучистое в Крыму // МАИЭТ. 1998. Вып. V.

¹³⁾ Болгов Н.Н. Закат античного Боспора. Белгород, 1996. С. 31-32; Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. К. 1998. С. 151-152.

¹⁴⁾ Необитаемое «Дикое поле», простиравшееся на десятки километров между бассейном Меотиды и ареалом черняховской культуры («держава Германариха») является косвенным подтверждением напряженных отношений между воинами-герулами и земледельческими районами Поднепровья.

¹⁵⁾ Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. С. 153-160; Юрочкин В.Ю. Этнополитическая ситуация в позднеантичной Таврике в сочинении Константина Багрянородного и археологические реалии // Проблемы скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья (К 100-летию Б.Н. Гракова). Запорожье, 1999. С. 281.

¹⁶⁾ Речь идет, естественно, о смешанном населении, в материальной культуре и погребальном обряде которого доминируют черты, которые принято считать «сармато-аланскими». Однако письменные источники упорно называют жителей Юго-Западного Крыма готами. Приходится признать и то, что, учитывая довольно высокую степень исследованности этой территории, в общем-то, не осталось надежд на открытие некой локальной «чисто германской» группы населения. Поэтому в «готах» Дори все же приходится признать население, оставившее некрополи группы «Скалистое-Лучистое».

¹⁷⁾ Юрочкин В.Ю. Боспор и православное начало у готов // Боспорский феномен. Греческая культура на периферии античного мира. Материалы Международной конференции. Спб, 1999. С. 331-332.

¹⁸⁾ Ланцов С.Б., Голенко В.К. О западной границе Боспора в IV в. // Боспорский феномен. Греческая культура на периферии античного мира. Материалы Международной конференции. СПб, 1999.

¹⁹⁾ Масленников А.А. Семейные склепы сельского населения позднеантичного Боспора. С. 43.

²⁰⁾ Николаева Э.А. Христианский комплекс юстиниановского времени на Боспоре // Проблемы истории Крыма. Тез. докл. конф. Симферополь, 1991. С. 82. [133]