Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Этнографическое обозрение, 1896, № 2-3.
[270] — начало страницы.
Орфография частично осовременена.
Spellchecked OlIva.

Н. X. Рец. на: М. И. Кулишер. Развод и положение женщины. (8°, стр. XV+288. СПБ. 1896).

Названный труд г. Кулишера имеет целью познакомить читателя с развитием действующих в настоящее время в культурных странах норм права, определяющих условия развода, и осветить их исторически путем сравнения с данными этнографии. Свою задачу автор формулирует в предисловии: «если задача юриспруденции, пишет он, как и всякой другой науки, раскрыть причинную связь между явлениями, отмежеванными для этой науки, то она не может ограничиваться историей права т. н. культурных народов, а должна расширить пределы исследования и сопоставлять данныя, записанныя историками и летописцами, со сведениями и наблюдениямя, сообщенными путешественниками и бытописателями нравов разных народов». В виду высказаннаго, вполне естественно, что г. Кулишер отводит в своем труде довольно много места и даннымь этнографии: как и в предшествующих работах своих, где автору приходится оперировать над сведениями о быте разных народностей, г. Кулишер и в названном труде обнаруживает начитанность, вследствие чего читатель найдет в «Разводе» не малое количество разбросанных интересных фактов. К сожалению, однако, автор увлекается смелыми сопоставлениями и строит нередко мало вероятныя гипотезы, что крайне неблагоприятно отражается на достоинстве книги. Сведения переданы не всегда точно; так, напр., говоря о праве мужа путем личной мести наказывать жену и ея сообщника за нарушение супружеской верности, автор упоминает об [270] обычаях фарсалагов, «одного из обществ Владикавказских горцев», ссылаясь при этом на труд Леонтовича «Адаты». Действительно в напечатанной у Леонтовича «Выписке о нравах и обычаях горцев Владикавказскаго округа 1849 г.» вслед за осетинскими обществами, тагаурским, куртатинским стоит и «общество фарсалаг» (II стр. 42), но, очевидно, г. Кулишер упустил из виду слишком известный факт, что фарсалаги не более как лица, составлявшия свободное сословие у осетин, о чем между прочим говорится в том же труде Леонтовича (стр. 12). Что касается гипотез, высказываемых г. Кулишером, то они часто мало обоснованы и слишком поспешны. Так, напр., приведя из Одиссеи эпизод о задержании Гефестом изменившей ему Афродиты и ея соучастника Арея, автор отмечает, что миф описывает то, что было общим явлением: о кузницах, как местах веселых сборищ, говорит еще Гезиод; кузницы играли такую же роль и в средние века и были местами для любовных свиданий. Отсюда автор делаеть совершенно неожиданное заключение: «повидимому, однако, пишет он, эти явления были уже «злоупотреблением abusus, вырождением более стариннаго обычая — usus, совершать браки в кузницах». Подтверждение существования обычая «совершать браки в кузницах», он видит в известной святочной песне «Идет кузнец из кузницы» и т. д., в приворотном заговоре, в котором упоминаются кузнецы на о-ве Буяне: «не куйте вы, кузнецы, железа белаго, а прикуйте ко мне молодца», и в свадебной песне, где «обращаются к мифическим кузнецам, заменившим в русской мифология Гефеста, — к Кузьме-Демьяну». Автор полагает, чго в период действительнаго (а не обрядоваго) похищения женщины «сковать свадьбу» «значило сковать... действительныя, осязательныя цепи, в изготовлении которых должен был играть роль кузнец и кузница». He менее странной, чем гипотеза о существовании «обычая совершать браки в кузницах», оказывается и мнение автора о происхождении обычая носить в знак траура черный цвет: этот обычай, по мнению г. Кулишера, отражение тех костров, на которых сожигались жены покойника, его рабы, любимыя им лошади и т. д. «Ношение чернаго платья должно было знаменовать обугливанье того человеческаго существа, которое носило траур»..., читаем мы несколько далее. По мнению автора, обычай сожигания вдов отчасти вырождался в обряд символическаго сожжения вдовы, отчасти видоизменялся еще следующим образом: вдовы обмазывали тело черной краской (папуасы, по свидетельству Миклухи-Маклая), а с развитием одежды окрашиванье тела заменено обычаем носить чернаго цвета платье. Автор не задается вопросом, почему черная краска, долженствовавшая изображать «обугливанье» тела на костре, заменена некоторыми народностями при трауре как раз противоположной — белой. He безинтересен и взгляд автора на причины, содействовавшия возникновению и развитию обычая требовать согласия брачущихся при браке. Г. Кулишер решает этот вопрос просто: рядом с экзогамической формой брака, при которой практиковалось похищение или покупка, существовала и эндогамическая; первая [271] форма устанавливала власть мужа над личностью жены, вторая оставляла женщину свободной; муж «был совершенно безвластен по отношению к жене, не подчиненной его господству»; «рядомь с женой, как рабыней, при экзогамическом браке, была свободная, независимая женщина при эндогамическом браке. Так было в первобытныя времена». Почему-то, — этого г. Кулишер не объясняет, — эндогамическая форма брака была незаконной, но «постепенно только отношения, существовавшия в незаконном браке, влияли на облагорожение законнаго брака... Только благодаря незаконному браку, установлен был принцип, что возникновение брака обусловливается не сделкой между родителями, а взаимным согласием брачущихся». Что бы ни привело автора к этому странному заключению, сравнение ли confarreatio y римлян с браком посредством usus'a, или распространение конкубината у целаго ряда народностей, — во всяком случае ему едва ли удастся доказать, что в «первобытныя времена» женщина при эндогамии была «свободной, независимой» по отношению к мужу. Жестокое обращение мужей с женами на низких культурных ступенях — явление обыденное, независимо от эндо- или экзогамии.

Поспешность обобщений, быстрота в построении гипотез, примеры которых мы привели, являются слабой стороной труда г. Кулишера: такое смелое оперированье с данными этнографии не окажет истории права никакой услуги и не только не дополнит и не осветит ея положений, но можеть и подорвать доверие к целесообразности обращения к данным этнографии, если историк права пожелал бы судить о них по «Разводу» г. Кулишера.