выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Вопросы истории, № 9, 1947 г.
Spellchecked OlIva.
Вышедший том «Учёных записок» кафедры истории СССР Московского педагогического института содержит пять статей, посвященных различным периодам и проблемам истории СССР. Статья проф. В. Н. Бочкарёва «борьба русского народа с немецкой и шведской агрессией в XIV—XV веках» представляет собой сжатую сводку русских летописных источников. Автор прослеживает борьбу псковичей и новгородцев сперва со шведскими, а потом с немецкими агрессорами, хотя, как правильно отмечает автор, нападения немцев и шведов на Псков и Новгород часто имели «комбинированный характер» и происходили одновременно. Автор правильно показывает, как в связи с ростом централизованного Московского государства и сплочением русского народа усилившееся Московское государство ставило вопрос о выходе к побережью Балтийского моря. Автор описывает успехи Ивана III и Ивана IV на берегах Балтики, вызвавшие вмешательство Швеции, Дании и польско-литовского государства, что отсрочило решение балтийского вопроса до Петра I. Привлечение автором иностранных источников сделало бы его исследование ещё более интересным.
В статье И. И. Полосина рассматривается вопрос «О челобитных Пересветова». Это — оригинальное исследование, в котором автор полемизирует с устоявшимися в истории литературы оценками и пытается доказать, что автором «Пространной Челобитной» мог быть только Грозный.
Несмотря на спорность выводов, статья Полосина представляет большой интерес для специалистов по эпохе Ивана Грозного.
Статья проф. К. В. Сивкова о Тайной Экспедиции, её деятельности и документах не даёт каких-либо широких исторических выводов. Автор показывает, как Екатерина II вопреки своей либеральной фразеологии создала Тайную экспедицию, выясняет порядок рассмотрения политических дел, даёт характеристику лиц, возглавлявших Тайную экспедицию. «Всё это были посредственные фигуры, действовавшие по шаблону, по трафарету. Ни Глебов, ни кн. Вяземский, ни гр. Самойлов не были, что называется, государственными людьми» (101 стр.) и потому их деятельность не раскрывала «принципиальных вопросов». Из этих данных автор делает заключение относительно ценности источников и материалов о политических процессах того времени. Автор показывает пыточные методы, применявшиеся в Тайной экспедиции с целью добиться признания вины арестованным. Наблюдения и выводы К. Б. Сивкова ценны для тех, кто намерен заниматься изучением архивных фондов Тайной экспедиции в связи с изучением развития политических движений в России при Екатерине II.
Особенного внимания заслуживают две статьи сборника: С. С. Ротенберг «Монархия с боярской думой» и Д. Ю. Элькиной «Московская буржуазия и рабочий вопрос в годы первой русской революции (1905—1907)». Обе статьи затрагивают большие принципиальные вопросы. Однако ценность этих статей совершенно различна, Остановимся на них несколько подробнее.
С. С. Ротенберг ставит своей задачей раскрыть содержание ленинского положения о русской монархии XVII в., монархии с боярской думой, как определённого государственного строя, предшествовавшего «созданию абсолютной монархии Петра». Автор проводит принципиальное различие между монархией с боярской думой и абсолютизмом. Монархия с боярской думой «только путём длительной трансформации превратилась в самодержавную, абсолютную, феодальную монархию» (стр. 56). Такова основная мысль всей статьи. Автор справедливо и удачно вскрывает крупнейшие ошибки буржуазной историографии, рассматривавшей русское государство как государство надклассовое. Советские историки — Рожков, Покровский, Сыромятников — также вульгаризировали марксизм в оценке классовой основы русского государства XVI—XVIII веков. Этот раздел статьи написан С. С. Ротенберг убедительно и читается с интересом.
Большой раздел исследования С. С. Ротенберг посвящен выяснению политического строя России в XVI в. — «эпохи формирования русского национального государства» (стр. 68-80). Автор справедливо считает, что сложившаяся в конце XV и начале XVI столетий русская монархия ещё не являлась вполне самодержавной, т. е. абсолютистской. Рядом с царём существовала боярская дума, совместно с которой царь «управлял, законодательствовал, делил власть» (стр. 69). Это было только «зарождение самодержавия», развитие которого затянулось на два столетия и получило своё завершение в: монархии Петра. Автор прослеживает состав боярской думы на протяжении двух столетий. Из приведённых им данных следует, что и после опричнины Грозного, на протяжении XVII столетия, в боярской думе преобладающую роль играли «потомки феодальной аристократии, бывших титулованных князей». В результате борьбы Грозного с боярством «сила монархии, а вместе с ней и дворянства, значительно вырастает» (стр. 79). Но и Грозному не удалось полностью ликвидировать боярскую оппозицию. Автор пытается объяснить существование монархии с боярской думой и земскими соборами экономической отсталостью России и слабостью крестьянского движения и городских плебейских масс, что едва ли справедливо, ибо активное участие крестьянских масс в борьбе с польской интервенцией и движение Болотникова — факты общеизвестные.
Монархия первых Романовых, в особенности Алексея Михайловича, является последним этапом эволюции монархии к абсолютизму, т. е. к монархии «чиновничье-дворянской».
С. С. Ротенберг правильно отмечает, что централизация всего государственного строя России определялась интересами помещиков и купцов (стр. 92). Автору также удалось дать правильное объяснение классовой природы абсолютизма. Однако едва ли во всём можно согласиться с оценкой роли боярской думы как органа, с которым царь всегда разделял власть. Автор несколько затушёвывает самодержавные тенденции русских царей и русской монархии до Петра, недооценивает политическое значение дворянства. Между тем работы советских историков доказывают, что Грозный опирался на дворянство, что его борьба с боярством диктовалась интересами этого слоя феодального общества. Исследования Платонова давно доказали, что Михаил Романов был ставленником дворянских кругов. Нам думается, что автор удалил недостаточное внимание земским соборам и их роли в истории России XVI—XVII веков. Этот анализ помог бы автору дать более полную и точную характеристику роли посада и торговой буржуазии в процессе формирования абсолютизма. Автор уделил совершенно недостаточное внимание анализу самого административного устройства государственного аппарата монархии с боярской думой и монархии абсолютистской. Следовало бы подробнее показать приказный строй, те социальные силы, которые играли главную роль в боярской думе, а также управляли основными пружинами государственной машины.
Несмотря на некоторые недостатки в работе С. С. Ротенберг, всё же нельзя не признать, что она посвящена важной проблеме русской история, историками ещё не решённой, проблеме, по которой неоднократно происходили дискуссии в Институте истории Академии наук. Решение этой проблемы требует не только пересмотра старых точек зрения, но и дальнейшей исследовательской работы по выяснению политической роли посада и дополнительного изучения эволюции административного аппарата русского государства XVI—XVII веков.
Статья Д. Ю. Элькиной «Московская буржуазия и рабочий вопрос в годы первой русской революции (1905—1907)», к сожалению, не подвигает вперёд изучение поставленной проблемы. Автор, видимо, не располагал достаточным количеством нового материала для решения этого вопроса, да и самый подход к исследованию его является неправильным. Вот почему некоторые положения автора нечётки, а иные и прямо ошибочны. Нельзя, например, согласиться с положением автора, что в московской промышленности начала XX в. «особенно прочно («хранились крепостнические пережитки» (стр. 112).
На том основании, что родоначальники знатных фамилий московского купечества и буржуазии начали свою деятельность еще в крепостную эпоху, автор делает совсем не обоснованный вывод, что их фабрики «выросли на принудительном труде» (стр. 112). Вместо, того чтобы изучить московскую промышленность начала XX в., автор идёт по ошибочному пути аналогий, которые приводят к неправильным оценкам.
Рассуждение Д. Ю. Элькиной о зависимости «многих предпринимателей» Москвы от казённых заказов относится прежде всего к металлургии, заводам, изготовлявшим рельсы, паровозы, вагоны, а отнюдь не к Москве, где преобладала текстильная промышленность.
Автор даёт совершенно неправильную картину взаимоотношений буржуазии и правительства. Приводя цитату из Ленина о наличии в России передового промышленного и финансового капитала, автор делает ошибочное заключение, что «передовой капитализм», т. е. монополистический капитализм (стр. 116), не мог считать основой своего существования воспособления правительства. Между тем именно представители «передового капитализма» охотнее всего пользовались субсидиями правительства и представляли собой не каких-то новаторов, ищущих новых путей в развитии экономики страны, а основную часть контрреволюционной русской буржуазии, всегда готовой примириться с царизмом. Автор забывает марксистско-ленинскую характеристику русской буржуазии — как контрреволюционной силы. Возглавлялась буржуазия именно теми кругами, которые автор статьи ошибочно называет представителями «передового капитализма». Именно потому, что верхушка русской буржуазия была связана с международным империализмом, эта буржуазия являлась противником революционных мер свержения самодержавия и расширения внутреннего рынка. В вопросах экономической политики это были верные союзники русского царизма. Однако вовсе не субсидии правительства делали русскую буржуазию ручной и «убивали» её стремление к политическим преобразованиям, как пишет автор (стр. 117), а боязнь рабочего класса, который противостоял ей и являлся политически организованной силой. Ряд других ошибочных и путаных формулировок (например, о Витте, который «прилагал все усилия», чтобы организовать «русскую буржуазию», стр. 117) показывают, что у автора нет ясного представления о расстановке классовых сил накануне русской революции. Исходной точкой такой путаницы являются неправильные характеристики московской и российской буржуазии, контрреволюционная сущность которой недостаточно оттенена, и нечёткое определение роли крестьянства. Где, в каких документах автор найдёт подтверждение своей мысли, что накануне революции «большинство губерний страны были охвачены крестьянским движением» (стр. 118). Можно напомнить общеизвестный и бесспорный факт о том, что крестьянского движения не было не только накануне революции, но и летом 1905 года. Это утверждение Д. Ю. Элькиной может относиться лишь к концу 1905 года.
Так же неправильно утверждение автора, что проектом выборов в Булыгинскую думу (стр. 119) царизм игнорировал интересы крупнейших отраслей промышленности. В чьих же интересах был построен избирательный закон Булыгинской думы?
Ещё больше теоретической путаницы у автора в характеристике московской буржуазии. Мелкую, групповую борьбу между различными прослойками московской буржуазии по чисто местным экономическим вопросам автор изображает как политическую борьбу между старозаветным купечеством и группой «молодых» промышленников, возглавляемых Рябушинским, Гучковым и другими, которые рассчитывали использовать рабочих в борьбе с царизмом (стр. 121-122).
Автор неправильно пытается определить позицию московской буржуазии только на основании её поведения в экономических вопросах, в частности её готовности идти на известные уступки в рабочем вопросе.
В статье не разработан вопрос о политическом движении среди московской буржуазии, в то время как рассмотрение этого вопроса показало бы контрреволюционное политическое лицо московской «передовой», «молодой» буржуазии.
Автор даёт очень мало материала о позиции буржуазии во время октябрьской стачки 1905 г. и ещё меньше того — во время декабрьского вооружённого восстания. Между тем на этих двух фактах полностью вскрывается отношение буржуазии к пролетариату и к социал-демократии. Московская буржуазия перепугалась стачки и резко шарахнулась в объятия Витте. Воспоминания видного московского кадета Астрова дают чрезвычайно богатый и яркий материал о контрреволюционном поведении московской буржуазии в дни октябрьской стачки и декабрьских событий. Вождём этой буржуазии был октябрист Гучков, а за октябристом тянулись кадеты. Что же осталось от представителей «передовой» буржуазии? Одна ненависть к революции и готовность идти на лакейское сотрудничество с царизмом в целях борьбы с революцией.
Общий итог в оценке статьи Л. Ю. Элькиной таков: лучше было бы для сборника, если бы её статьи в сборнике не было. Не отличаясь обилием нового материала, она вносит путаницу в оценку московской буржуазии и её отношения к революции и самодержавию.
Написать нам: halgar@xlegio.ru