выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Вестник древней истории, 1951, № 2.
[155] — конец страницы.
Большинство археологических статей, появившихся за последние два года, посвящено изучению древнейшего периода нашей Родины. Все археологические памятники, независимо от того, открыты ли они давно или только что раскопаны, изучаются авторами статей не вещеведчески, а исторически, вследствие чего археологические статьи у нас стали неотъемлемой частью исторических выпусков «Ученых записок». Как положительный факт следует отметить выпуск Ленинградским университетом специального тома «Ученых записок» (1949 г., вып. 13), посвященного археологии. Основным недостатком некоторых археологических статей является то, что отдельные археологи изучали материал, исходя из порочной теории Марра о «стадиальности». Далеко не все статьи снабжаются графическим материалом, крайне необходимым в археологических работах. На страницах «Ученых записок» хотелось бы также видеть статьи, посвященные методике археологических работ. [155]
В. Д. Блаватский, Материалы по античной фортификации в Северном Причерноморье (стр. 126-150).
Работа посвящена очень важному вопросу крепостного строительства, организации обороны и осады в городах Северного Причерноморья. Статья построена главным образом на археологическом материале и, по словам автора, представляет собой лишь попытку «собрать материалы по фортификации в античных городах нашего Юга, отнюдь не претендуя ни на исчерпывающую полноту, ни на решение всех вопросов, с ними связанных» (стр. 126).
Автор детально исследует топографические условия античных городов и их связь оборонительными сооружениями. Фортификация рассматриваемых городов — Ольвии, Херсонеса, Пантикапея, Фанагории и других — стояла в IV—III вв. до н. э. на особенно высоком уровне. Подчеркивается, что строители не придерживались шаблона, применяясь в каждом отдельном случае к местным условиям.
Интересным и оригинальным представляется замечание автора об учете экономических интересов города при возведении оборонительных сооружений Херсонеса. «Все отмеченные нами затруднения, возникшие в результате вынесения укреплений города на юго-восток за пределы удобной границы (мелководный западный рукав Карантинной бухты), херсонесцы не могли не учитывать. Однако в данном случае экономические интересы жившего торговлей портового города превышали все остальное и побудили отказаться от использования рубежа, более благоприятного в военном отношении» (стр. 129).
В статье рассматривается вопрос о том, на чьи средства и под чьим наблюдением возводились оборонительные укрепления. В Херсонесе и Ольвии они строились на средства богатых граждан, магистратов, на Боспоре в строительстве принимали участие высшие сановники царя (141-142).
На основании чрезвычайно скудных сведений В. Д. Блаватский сумел восстановить отчасти и систему гарнизонной службы. Земляные укрепления — валы и рвы — рассматриваются как мало свойственные грекам оборонительные укрепления (стр. 131, 144 сл.) «Использование их для защиты обширных территорий Керченского полуострова невольно заставляет вспомнить о сооружениях обитателей наших степей, примером чему может служить грандиозное „Бельское городище". Нужно думать, что боспорские эллины в данном случае воспользовались опытом туземных приемов фортификации. Это предположение тем более вероятно, что наряду с эллинскими городами, обнесенными стенами, мы знаем немало античных поселений, особенно в восточной части Боспорского царства (на Таманском полуострове и в низовьях Кубани), укрепленных валами» (стр. 144). Относительно датировки оборонительных валов на Керченском полуострове автор ограничивается предположением о том, что крайний западный вал являлся боспорским сооружением, построенным Асандром, два других — воздвигнуты предшественниками греков (стр. 144).
Статья В. Д. Блаватского дает не только материалы по античной фортификации в Северном Причерноморье, но в ряде случаев углубленный анализ и объяснение системы оборонительных сооружений, организации осадного дела и т. д. Досадно, что автор несколько ограничил себя в изложении своих суждений по каждому из затронутых пм вопросов. Следовало бы также сопроводить статью схематическими чертежами п планами.
А. С. Башкиров, Отчет об историко-археологических изысканиях на Таманском полуострове летом 1948 г. (стр. 133—176).
В предисловии автор совершенно правильно заострил внимание читателя на том, что при изучении Таманского полуострова встают два вопроса: «античный (киммерийско[156]-скифо-сарматский и эллинский) и средневековый (алано-славяно-русский и, в частности, Тмутараканский)» (стр. 135). Наиболее тщательному изучению подвергается античный период, несправедливо меньшему — доисторический период и период славяно-русский. Вместо введения автором дается далее краткий очерк исследования 1928 г. Экспедицией этого года было обследовано городище на северном берегу Таманского залива, отождествляемое с городищем Патрэй, находившемся на территории современного Запорожского зерносовхоза.
В результате проведения небольшой разведочной траншеи были добыты материалы, свидетельствующие о непрерывной жизни городища с VI—V вв. до и. э. до XII—XIII вв. н. э. Особенно интересным открытием являлась глинобитная оборонительная стена акрополя, имевшая толщину до 3 м. Непосредственно к оборонительной стене примыкало подпольное помещение, в котором сохранился черно-глиняный пифосообразный сосуд высотой в 1,05 м. При расследовании городища в 1928 г. были добыты образцы раннеславянской керамики.
Раскопки 1948 г. продолжали работы 1928 г.: были открыты новые части глинобитной оборонительной стены, фундаменты и вымостки сооружений средневекового времени. Открытый материал имеет особый интерес для решения славяно-русской проблемы на Таманском полуострове. К более древнему периоду относятся боспорские монеты, свидетельствующие о большой близости Патрэя античного времени к столице Боспорского государства — Пантикапею (стр. 148). Другим крупным объектом исследования 1948 г. была винодельня римского времени, находящаяся в нижнем городе, в 100 м от холма-акрополя к востоку, частично в береговом обрезе. Винодельня представляла собой целый комплекс, состоящий из пяти площадок: двух в южной части, двух — в северной и одной западной, находящейся между ними. Они были объединены системой каналов с центральным приемником виноградного сока в виде чанов или пифосов. Сопровождающий керамический материал и фрагменты полихромной штукатурки датируют винодельню II в. н. э. Винодельня, по мнению автора, входила в комплекс большой усадьбы винодела, которая имела жилые постройки со стенами, богато покрытыми полихромной и полированной фреской (стр. 154). По подсчетам автора, винодельня в нормальный сезон могла выработать до 1200 ведер вина. В обрезах берега были обнаружены также еще две, более мелкие винодельни. Открытия 1948 г. свидетельствуют, таким образом, о том, что район Патрэя в древности был богат виноградниками, в наше время почти исчезнувшими.
В качестве приложения к статье дается обзор памятников античных и славянорусских, хранившихся в Таманском музее. Кроме того, работа очень полно иллюстрируется чертежами и рисунками.
С. Н. Бибиков. Производственная роль костяного инвентаря (стр. 12-45).
Статья посвящена, главным образом, рассмотрению костяного инвентаря из крымских пещер, собранного в последние годы, особенно в убежищах Шан-Коба и Мурзак-Коба. В противовес иностранным ученым, заявляющим об упадке культуры в период перехода от палеолита к неолиту, автор доказывает дальнейший прогресс в культуре и технике изготовления орудий труда. Юг нашей Родины — Крым дает материал, говорящий о некотором превосходстве мезолитической культуры Крыма над европейской и капсийской. В мезолитическую эпоху в Крыму получили широкое распространение костяные острия, оснащенные вкладышами (стр. 18-19).
Автор детально рассматривает ряд комплексов костяных орудий; датировка их определяется суммарно — мезолитом, исключение сделано для гарпунов из Мурзак-Коба: «По типологическим признакам они очень отличаются от гарпунов азильского времени, широко распространенных во Франции и Англии и, наоборот, сближаются с верхнепалеолитическими гарпунами с тех же территорий, особенно по типу насадов. [157] Далее обращает на себя внимание и характер орнаментации в виде параллельных насечек на некоторых изделиях из кости, найденных в Шан-Коба, Мурзак-Коба и Сюрени 1. Этот мотив орнаментации более всего присущ изделиям верхнепалеолитического-возраста (табл. III, IV, V) и, как редкое исключение, может быть отмечен в позднепалеолитических материалах. Таким образом, два названных признака как будто говорят о несколько большей древности комплексов из Шан-Коба и Мурзак-Коба, чем азильское и тарденуазское время» (стр. 41).
Автор высказывает ряд интересных предположений о способе крепления гарпунов в древке (стр. 24), о смысловом характере насечек на изделиях (стр. 30), о причинах технического усовершенствования орудий (стр. 40) и др.
А. П. Окладников, Мастерская каменного века на острове Каменном-Кежемском (стр. 46-53).
Автор касается определения находок на острове Каменном, на реке Ангаре. Сгруппированные вокруг остатков очага булыжники, кости со следами обработки, набор орудий труда из кремня и сланца представляют собой, по словам автора, необычный комплекс, не имеющий аналогий среди памятников неолита Восточной Сибири. Все вещи относятся к эпохе неолита, к наиболее ранней стадии его развития в Байкальской области — Исаковской. Статья сопровождается определением и подробным описанием найденных вещей.
А. П. Круглов, Предскифские памятники Северо-Восточного Кавказа (стр. 111-128).
Эта работа является «попыткой выделения группы наиболее ранних из известных в настоящее время памятников Северо-Восточного Кавказа и определения их места в кругу иных памятников Северного Кавказа и Закавказья» (стр. 111). В основе статьи — материал, добытый экспедициями 1936—1938 гг. Наиболее интересный материал обнаружен в могильнике около чеченского селения Хорочой. Типичны здесь захоронения в каменных ящиках. Вокруг некоторых из них прослеживается круглая выкладка, кольцо из камня. В статье с большой тщательностью восстанавливаются черты погребального обряда и подробно характеризуется инвентарь. Наряду с этим проводится сравнительный анализ материала других могильников, как раскопанных той же экспедицией у селений Гагатль, Дарго, так и ранее раскопанных у станции Кая-Кент. Все эти памятники рассматриваются как единое целое.
Ввиду недостатка материала вопрос о его точной датировке не может быть еще решен, поэтому А. П. Кругловым была предложена рабочая гипотеза о предположительной датировке рассмотренных им памятников предскифским временем — IX—VIII вв. до н. э. и в качестве косвенного подтверждения были привлечены находки кобанского типа (стр. 127). Работа Круглова, несомненно, имеет большую научную ценность.
Б. Б.Пиотровский, Скифы в Закавказье (стр. 172-190).
Эта статья написана главным образом в плане исследования взаимоотношений между скифами и урартским административным центром в Закавказье. Однако автор не ограничил себя этим одним, самим по себе оченьважным вопросом, но сумел в небольшой статье нарисовать широкую картину взаимоотношений скифов со всей Передней Азпей. При исследовании вопроса о киммерийско-скифском вторжении последнее представляется «не столько миграцией новых племен с севера, сколько борьбой двух сил Передней Азии: отживающих древневосточных рабовладельческих государств и нарождающейся новой общественной формы» (стр. 174). С проникновением киммеров и скифов в VII в. до н. э. связываются многочисленные наконечники стрел, собранные на местах древних сражений.
На основании археологических материалов, открытых самим автором, очень образно и убедительно восстанавливается картина гибели урартской крепости Тейшебаини во время штурма ее скифами (стр. 176-178).
Определив, что именно скифы разрушили крепость, Б. Б. Пиотровский исследует далее вопрос о мирных связях скифов с урартами. Притом к изучению этого вопроса привлекается большой материал различных районов Кавказа, Украины и новейший [158] материал из раскопок Кармир-блура. Обращает на себя внимание очень интересный и впервые высказанный в нашей науке вывод, касающийся группы скифских предметов, украшенных изображениями священного дерева и крылатых существ: «На основании сказанного следует предположить, что интереснейшие памятники скифского искусства, рассмотренные нами, или изготовлялись скифами под влиянием или же по образцам урартского искусства, или же происходят из тех районов Закавказья и Кавказа, в которых урартская культура была жива» (стр. 187).
Статья Б. Б. Пиотровского очень интересна, и глубока по своему содержанию. Однако последняя страница, на которой говорится о «скифской стадии» развития (стр. 188), вызывает большие недоумения. Без сомнения, автор пересмотрит свою точку зрения и откажется от ошибочной «теории стадиальности» Марра.
Е. Ю. Кричевский, Орнаментация глиняных сосудов у земледельческих племен неолитической Европы (стр. 54-110).
Этот очерк касается только линейно-ленточной керамики Средней Европы. Данная группа керамики изучалась автором в первую очередь потому, что именно на ней «...удается проследить последовательное изменение форм сосудов, их орнаментации и связать это с развитием материальной культуры в целом» (стр. 56). Орнаментальное творчество «трипольских» племен Украины должно составить содержание следующих очерков.
Автор, обратив внимание на то, что изучение ленточной керамики иностранными; учеными проводилось крайне формалистически, поставил вопрос о магико-религиозном значении орнаментации в целом, об общественном мировоззрении, породившем это творчество (стр. 55). В этом его несомненная заслуга.
Автору удалось показать специфику древней и поздней, линейно-ленточной керамики. При характеристике первой группы широко привлечен ряд материалов: статуэтки из глины, шиферные привески, татуировка человеческого тела (стр. 80-87). Доказан религиозный смысл орнаментации древнейшего периода. При рассмотрении поздней линейно-ленточной керамики устанавливается ее локальное разнообразие. Автор и здесь не ограничил себя исследованием одной орнаментации, а рассмотрел и изменение форм сосудов, связав их с новыми потребностями земледельческо-скотоводческого хозяйства и новыми формами домостроительства (стр. 87-88). Отмечается изменение смыслового характера орнаментации, появление и возрастание его декоративного значения (стр. 96) и его связь с объектами окружающего мира (стр. 108-109). Своими методами работы над материалом и выводами данное исследование стоит намного выше формалистических буржуазных исследований.
Большим недостатком работы является стремление опереться на лингвистическую теорию Марра, которая лишь вносит путаницу в аргументацию автора. За счет недостаточно тщательного редактирования, видимо, следует отнести некоторые повторения, имеющиеся в статье.
М. И. Артамонов, Этногеография Скифии (стр. 129-171).
Задача работы, сформулированная автором, «заключается в том, чтобы рассмотреть вопрос о населении Скифии с археологической точки зрения, учтя те указания, какие можно извлечь из различия в погребальных памятниках этой страны для суждения об этническом составе ее населения и об его географическом размещении» (стр. 133).
Вся статья распадается на пять глав. В первой главе (стр. 129-133) формулируется проблема исследования и излагается мнение автора о необходимости привлечения археологического материала для проверки данных Геродота о размещении племен. В качестве важнейших этнографических признаков выдвигаются различия в погребальном обряде.
Вторая глава (стр. 134-149) содержит подробный анализ погребального обряда Нижнего Приднепровья и степного Крыма. Культовый центр степной Скифии — царское кладбище — помещается между Запорожьем и Никополем (стр. 144). Здесь же утверждается, что катакомбная могила характерна для царских скифов. Автора не смущает тот факт, что Геродот при описании похорон скифского царя описывает [159] иной тип могилы. М. И. Артамонов объясняет это тем, что в IV в. до н. э. царские скифы перешли к погребальным сооружениям катакомбного типа. Подобное объяснение все же очень сложно и гипотетично.
Глава третья (стр. 149-157) посвящена локализации каллипидов, алазонов и характеристике относимых к ним погребений. Наиболее существенным является локализация скифов-пахарей в Подолии. При установлении последней автор выступает против общепринятого мнения об отождествлении среднеднепровской культуры с культурой геродотовых скифов-пахарей. Среднеднепровское население автор не склонен считать скифским. Из границ Скифии исключается, таким образом, среднее Приднепровье, на западе же эти границы раздвигаются до Карпат и Дуная. Восточной границей Скифии считается река Дон (стр. 157).
Глава четвертая (стр. 158-165) рассматривает нескифское население в рамках, «очертанных Геродотом и памятниками скифского типа». Наибольшее внимание уделяется будинам, которые «обнимали всю область распространения среднеднепровского типа погребений скифского времени» (стр. 162). Тесно примыкающими к будинам считаются гелоны, андрофаги, меланхлены. Их культура сходна с культурой скифов-пахарей.
Глава пятая (стр. 165-171) посвящена рассмотрению вопроса об этническом единстве скифов. Устанавливается этническое различие между западноскифским земледельческим и нижнеднепровским кочевым населением (стр. 166). Автор выдвигает предположение о родственности языка царских скифов с сарматским и об этническом родстве западных скифов с северофракийским населением и среднеднепровскими гелоно-будинами. Большое внимание уделяется анализу легенды о происхождении скифов, приведенной у Геродота.
В заключение автор утверждает, что генетические связи славян имели место лишь с западной, земледельческой частью скифов, а многочисленное племя будинов являлось важнейшим компонентом будущих восточных славян.
Статья М. И. Артамонова призывает исследователей к пересмотру вопроса об этногеографии скифских племен. Вопрос этот очень спорный, и количество его решений едва ли не соответствует числу исследователей, им занимавшихся. Новые его решения, выдвигаемые М. И. Артамоновым, нельзя безоговорочно принять. Сомнительно, можно ли различия в погребальном обряде считать важнейшим этнографическим признаком и только на этом факторе основывать все исследование, как это пытается сделать автор. Одного этого, как нам кажется, недостаточно; требуется сравнительное изучение всего комплекса известных нам памятников.
Е. П. Алексеева, Позднекобанская культура центрального Кавказа (стр. 191-257).
Статья почти целиком посвящена описанию и характеристике инвентарей погребений. Рассмотрение этих памятников проводится по двум группам — восточной и западной. Памятники хронологически делятся, на позднекобанскую I и позднекобанскую II. Инвентарь рассматривается очень подробно; учитываются различные точки зрения на его датировку. В последней автор во многом основывается на выводах покойного Е. И. Крупнова.
В ходе изложения материала даются также локальные варианты позднекобанской культуры (например, Дигорская культура, стр. 233 сл.). Устанавливается сходство и различие между западным и восточным районами. Автором бесспорно проделана большая работа по систематизации и публикации материала. Последний хорошо иллюстрируется представленными таблицами. Однако в ходе исследования Е. П. Алексеева сузила поставленные перед собой задачи: если вначале обещается всестороннее освещение проблемы поздней Кобани (стр. 191, 194), то в конце задачи сводятся только к систематизации, датировке материала и введению его в научный обиход. В силу этого выводы представлены недостаточно полно. Кроме того, они содержат ряд неверных положений, вытекающих из основной установки автора о «скифском и сарматском этапах общественного развития», к которым приурочивается ею позднекобанская культура (стр. 192); автор исходит из порочной теории Марра о стадиальности. Влияние [160] скифских элементов в позднекобанской культуре объясняется «скифской фазой» развития общества (стр. 238), а сарматских — «сарматской стадией» (стр. 240). Правда, сам автор, видимо, чувствуя несостоятельность такого объяснения, допускает территориальное проникновение скифских племен на Кавказ (стр. 238). Не совсем ясно представлены в заключении причины затухания позднекобанской культуры.
Б. В. Казанский, Возникновение театра (стр. 43-65).
Эта статья представляет собой пересмотр результатов раскопок святилища Диониса под южным склоном афинского Акрополя. Автор подвергает критике концепцию буржуазной идеалистической науки о культовом происхождении театра и драмы.
На основании детального анализа последних археологических открытий, опубликованных Фихтером, Б. В. Казанский пришел к выводу о том, что исследования Фихтера нисколько не подвинули вперед нашего понимания становления театра (стр. 53). Даже напротив, многие положения, выдвинутые Фихтером, являются безусловно ошибочными: таково отрицание следов орхестры, определение первоначального театрального здания как скенотеки — сарая для хранения балок и досок амфитеатра и др.
На основании материала раскопок других театров Греции и сопоставления их с текстами древнейших драматических произведений автор статьи сумел дать убедительное и правдоподобное толкование фундамента «Т», не понятого буржуазными археологами. Первоначальной орхестрой была городская площадь. Наличие храма Диониса было необязательным. Сооружаемый храм сознательно изолировался от театра, как это было и в святилище Диониса под Акрополем. Обязательным был лишь алтарь городских богов, бывший символом гражданской общины и находившийся на городской площади. Распорядителем представлений являлся не жрец Диониса, а глава государства, архонт-эпопим (стр. 61). «Не культовая площадка при храме Диониса с его алтарем посередине ее была началом сцены, а городская площадь с алтарем государственных богов как символом государственности и центром гражданской жизни города. Святилище Диониса под Акрополем было не материнским лоном, а только колыбелью театра, как и самый культ Диониса был только колыбелью для драмы» (стр. 65).
П. И. Борисковский, Изучение палеолита в Советском Союзе (стр. 75-88).
Автор подробно останавливается на огромных достижениях советских археологов в деле изучения важнейших проблем, связанных с палеолитом: проблемы первого заселения человеком территории СССР, территории распространения и хронология поселений, изучение костных остатков древнейшего человека, общественного строя и поселений, палеолитического искусства и идеологии. В результате плодотворных работ советских археологов число известных палеолитических местонахождений на территории нашей Родины превысило 300 вместо 12, известных до 1917 г. Советская наука о палеолите, вооруженная марксистско-ленинским научным методом, в своем развитии значительно опередила зарубежную науку.
А. Н. Москаленко, К вопросу об изучении Голышевского городища (стр. 23-26).
Небольшое сообщение А. Н. Москаленко посвящено археологической разведке 1949 г., проведенной силами работников Воронежского университета и Музея краеведения по изучению памятников Воронежской области. Наибольший интерес [161] представляют результаты обследования Голышевского городища, расположенного на окраине села Архангельского. Обычно дореволюционные и советские русские ученые сближали его с Боршевским городищем и датировали IX—X вв. Автор статьи, обратив внимание на систему укреплений Голышевского городища, высказала интересное предположение о том, что длинные внешние валы, не типичные для славянских городищ, напоминают скорее городища скифской эпохи.
Экспедиция 1949 г. обнаружила на городище, наряду со славянской керамикой, керамику скифского времени, аналогичную той, которая находилась на поселениях-зольниках IV—II вв. до н. э. в бассейнах реки Ворсклы и Сейма. Автор выдвигает предположение о том, что на территории Голышевского городища до славян жили скифы, которые и соорудили внешние валы (стр. 26).
Д. Н. Лев, Древний палеолит в Аман-Кутане {предварительное сообщение} (стр. 3-47).
Автор касается главным образом исследования открытой в 1947 г. в Бул-буль Зарсае пещеры, условно названной по кишлаку Аман-Кутан. В пещере было найдено большое количество костей ископаемых животных, намеренно расколотых человеком, следы от древнего очага в виде угольков и камней, покрытых копотью. Найдены также орудия из кварца: обломок листовидного орудия, ножевидное орудие, скребло и др., изготовленные «не мустьерской техникой — скалыванием отщепов от дисковидных нуклеусов, а более примитивной техникой „дробления" желвака» (стр. 43).
Наиболее интересны и ценны находки костей человека в сталагмитовых глыбах. Результаты исследования этих костей обстоятельно излагаются автором. Найденный ископаемый человек из Аман-Кутана древнее неандертальского или мустьерского (стр. 44). Автор верно подчеркивает огромную важность этого открытия для выяснения происхождения людей современного типа, возникновения рас и т. д. На основании тщательного исследования материала автором даются важные выводы о составе ископаемой фауны (стр. 28) и о стабильности климата в Узбекистане, начиная с раннечетвертичного времени.
М. С. Синицын, Следы древних поселений скифо-сарматской эпохи между устьями Днестра и Буга (стр. 51-67).
Автор справедливо указывает на недостаточную изученность двух важных вопросов: «Самые крупные лакуны в наших представлениях — это провалы в знаниях между верхними слоями усатовской культуры и началом скифской эпохи, с одной стороны, и между верхним слоем сарматской культуры и ранними славянами — с другой. Нам кажется, что эти крупнейшие лакуны — результат недостаточных полевых исследований и излишней осторожности исследователей» (стр. 51). К сожалению, это важное утверждение несколько повисает в воздухе — автор в дальнейшем к нему не возвращается. Далее автор сообщает об исследовании ряда районов археологическими разведками. В ходе изложения дается проверка данных древних авторов и ранее сделанных выводов русских ученых о локализации тех или иных населенных пунктов. Древняя Фиска предположительно локализуется автором возле трех пунктов: Овидиополя, Санжейки и Бугаза (стр. 56). Проверяются данные о локализации гавани Исиаков и т. д.
Исследованные районы были чрезвычайно густо заселены в скифо-сарматскую эпоху. «При этом следует отметить, что материалы, главным образом керамические, как местного, так и заморского производства, совершенно аналогичны находимым не только в северо-западном Причерноморье, но и на территории от Северного Кавказа, до Одера и истоков Дуная» (стр. 55). [162]
Говоря об изучении памятников местной культуры, автор подчеркивает, что даже в древних городах эллинство не смогло поглотить элементов местной культуры. «Личные наблюдения на Нижнем Днепре и Буге, по берегам одесских лиманов дают основание утверждать, что найти античные материалы без туземных памятников в нашем крае немыслимо» (стр. 60).
Археологические разведки, при участии или, руководстве автора, сделали много для исследования края. Однако обработка полученного материала в данной статье является, как нам кажется, только предварительной, предполагающей дальнейшее более углубленное изучение его. Большим недостатком является отсутствие при статье карты — она могла быть частью той карты археологических памятников, на необходимость составления которой так настоятельно указывает сам автор (стр. 66).
Г. В. Трухин, Археологическая разведка в урочище «Шеломок» близ села Коларово Томского района (стр. 143-175).
Эта статья является предварительным сообщением о работе экспедиции 1946 г., проведенной силами Томского государственного педагогического института и Томского государственного университета в окрестностях города Томска. Статья содержит подробные данные о методике работ: на высоком холме были проведены три разведочные траншеи, из которых самая большая — длиной в 36 м. Траншеи раскапывались по квадратам 3*3 м. Городище, защищенное рвом и семиметровым валом, имеет незначительный культурный слой — 0,40-0,65 м. Среди находок особенно многочисленны фрагменты разнообразной глиняной посуды. Ряд фрагментов относится к карасукской культуре. Среди большого количества костей животных найдены костяные изделия: наконечники стрел, проколки, рыболовные иглы. Из бронзовых изделий особенно интересно фрагментированное прорезное изображение аргала, относимое автором ко второй стадии тагарской культуры. Каменная индустрия представлена слабо: чаще всего это кремневые сколы, каменные грузила для сетей и каменные песты от зернотерок.
В предварительных выводах автор датирует находки ранним железным веком, оговаривая, что в нижних слоях имеются предметы бронзовой эпохи; керамику он сравнивает с керамикой Чулымского, Басандайского и Тоянового городищ. Исходя из незначительной толщины культурного слоя, автор выдвигает гипотезу о том, что на городище не жили, а пользовались им лишь в момент нападения врагов (стр. 149). Предположение это явно нуждается в дополнительной проверке.
К сообщению прилагается подробный сводный дневник (стр. 150-158), опись находок (стр. 159-175), планы и фотографии основных находок.
Е. Г. Суров, Херсонесские цистерны (стр. 3-47).
Данная статья представляет собой подробную публикацию архивных данных о рыбозасолочных цистернах. В работу вошли материалы раскопок с 1888 г. по 1937 г., относящиеся к семидесяти семи цистернам. Автор совершенно верно подчеркнул огромное значение публикуемых им материалов для выяснения экономики Херсонеса и, надо отдать справедливость, проделал большую работу по их собиранию. Однако обработка материала и выводы, которые автор делает на основе анализа архивного материала, представляются нам недостаточными. Они чрезмерно лаконичны и сжаты.
Автор присоединяется к мнению Г. Д. Белова о том, что цистерны описанной в статье конструкции (прямоугольные в плане с плотной, водонепроницаемой облицовкой из цемянки) являлись сооружениями, предназначенными не для хранения воды, а для засолки рыбы (стр. 41). Интересно наблюдение о том, что при закладке цистерн, так же как и при размежевании земледельческих участков на Гераклейском [163] полуострове, херсонесцы не применяли ни греческих, ни римских мер длины, а какие-то особые меры, может быть, «шаг» в 0,666 м (стр. 43).
Поскольку сам автор обещал дать «посильное объяснение» (стр. 3) представленного им материала, желательно было бы дополнительное привлечение им ряда других источников: свидетельств древних писателей, а также аналогий из других городов Северного Причерноморья. Цистерны рассматриваются изолированно, вне связи с теми наземными постройками, которые окружали их и были с ними связаны. Желательно было бы, хотя бы в единичных случаях, проделать попытку реконструкции этих построек, так как они вместе с цистернами представляли единый хозяйственный комплекс. Следовало бы также несколько расчленить довольно общую и суммарную датировку, под которую подводятся все 77 цистерн (стр. 44). Недостаточно обоснованным выступает тезис об отсутствии в Херсонесе концентрации рыбного промысла в руках отдельных владельцев (стр. 42). Архивный материал о херсонесских цистернах возбуждает огромный интерес, ибо он может пролить некоторый свет на мало изученную экономику города, но, к сожалению, в данной статье роль рыбозасолочного дела в хозяйстве Херсонеса осталась недостаточно выясненной.
Написать нам: halgar@xlegio.ru