выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Вопросы истории, 1955, № 11.
[155] - конец страницы.
Г. А. Острогорский, профессор Белградского университета, действительный член -Сербской Академии наук, является в настоящее время одним из виднейших зарубежных византинистов, автором многочисленных трудов, охватывающих различные стороны социально-экономической, политической и культурной историй Византии, принадлежит сводный труд по истории Византии,1) вышедший недавно вторым изданием.
Рецензируемая книга, посвященная в основном исследованию византийской и южнославянской пронии, вышла в свет в 1951 г. на сербо-хорватском языке.2) В 1954 г. она была издана во французском переводе. Отдельным приложением к ней помещен французский перевод исследования автора о византийских писцовых книгах.3)
Во введении к рецензируемой книге автор заявляет, что для основательного [155] изучения византийского феодализма нужно прежде всего всесторонне исследовать систему пронии, являвшейся, с точки зрения Острогорского, важнейшим элементом феодализма в Византии.
Начало изучения пронии было положено русскими учеными А. А. Майковым и В. В. Макушевым, которые начинали исследование пронии на материале южнославянских стран. Ф. И. Успенский впервые установил византийское происхождение пронии.4) Со времени появления труда Успенского все исследователи общественно-экономического строя Византии стали обращать внимание на систему пронии. Много нового внесли в характеристику пронии советские византинисты М. В. Левченко, Н. В. Пигулевская, Е. Э. Липшиц, З. В. Удальцова, А. П. Каждан и другие.
Однако до настоящего времени нет исследования, в котором была бы прослежена вся история развития пронии; работа Г. А. Острогорского является первой попыткой такого обобщения. Автор изучил весь круг источников, известных ко времени написания книги.
В первых двух главах книги Г. А. Острогорский показывает черты, которые отличали пронию от воинских (стратиотских) земельных участков, с одной стороны, и от харистикиев — с другой. Автор приходит к справедливому выводу, что владельцы пронии и стратиоты принадлежали к различным социальным слоям. Это положение следует дополнить выводами советских византинистов, доказавших, что воинские участки обрабатывались личным трудом их держателей, а пронии были крупными земельными держаниями и обрабатывались большим количеством париков (крепостных). Острогорский справедливо указывает на ошибку Мутафчиева, утверждавшего, что владение пронией не было связано с обязанностью поставлять государству определенное число воинов.5) Источники не оставляют сомнений в том, что эта обязанность была органически связана с самим институтом пронии.
Г. Острогорский отмечает, что, несмотря на кажущееся сходство, прония и харистикии являются различными институтами. Источником харистикиев были церковные земли, в то время как в пронии раздавались земли из государственного фонда. В отличие от обладателей пронии владельцы харистикии не были связаны ни с военными, ни с какими-либо другими обязанностями по отношению к государству, чем, добавим мы, и объясняется тот факт, что византийское государство вело энергичную борьбу против раздачи церковных земель в харистикии.
Начальную фазу исторического развития пронии автор относит к периоду преобладания гражданской служилой аристократии. Об этом говорится в третьей главе книги. В это время прония, по мнению Острогорского, еще не была связана с военными обязанностями ее держателей.
В четвертой главе рассматривается развитие системы пронии в период господства военной аристократии (время правления династии Комнинов, 1081—1185 гг.). В этот период, утверждает автор, пронии превратились в систему феодальных земельных держаний, связанных с военными обязанностями прониаров. Острогорский подкрепляет вывод Ф. И. Успенского о том, что при Мануиле Комнине окончательно сложились аграрные отношения, основанные на пронии и феодальной зависимости непосредственных производителей.6) Анализируя акты этого времени, автор убедительно показывает, что прониары добились расширения своих держаний, увеличения числа зависимых париков.
В пятой главе Острогорский бегло рассматривает положение византийских прониаров во время Латинской империи (1204—1261). Автор справедливо отмечает сходство византийской пронии и западного феода. Вследствие этого крестоносцы без труда приспособились к византийский аграрным отношениям. Византийские прониары легко признавали свою вассальную зависимость от завоевателей, сохранив при этом свои держания и обязываясь поставлять известное число воинов в зависимости от размеров своих держаний. Новым было лишь принесение прониаром клятвы верности, исчезнувшее после ликвидации Латинской империи. [156]
Шестая глава посвящена положению прониаров в Никейской империи (стр. 62-86). Источники, относящиеся к этому прямому продолжению истории Византии, заслуженно вызвали особый интерес у автора рецензируемой работы. При изучении внутреннего строя Никейской империи следовало подчеркнуть, что именно в Малой Азии создавался класс земельных магнатов, мощный слой военной феодальной знати, причинявшей столько беспокойства правительству Византии. Иначе останется непонятной политика ограничения прав прониаров, проводившаяся никейскими императорами, о которой пишет Острогорский. Вместе с тем нет оснований преувеличивать эффективность этой политики. Сам Острогорский правильно отмечает, что в Никейской империи прослеживаются расширение власти прониаров над зависимым населением и усиление их экономической мощи, несмотря на ограничительные меры никейских правителей.
Весьма скудны источники для изучения пронии в Эпирском деспотате, история которого рассматривается в седьмой главе книги. В распоряжении исследователя была переписка Димитрия Хоматиана, уже изучавшаяся болгарским историком Д. Ангеловым.7) Однако этот источник дает очень мало сведений для характеристики Пронин в Эпирском деспотате. Имеются, впрочем, другие материалы, характеризующие особенности общественно-экономического строя Эпирского деспотата. Синодальные акты Охридского архиепископства, мимо которых прошел Острогорский, позволяют сделать вывод о том, что основной из этих особенностей являлась прослойка свободного и самоуправляющегося крестьянства, значительно более многочисленная, чем в каких-либо других областях Византии. Это косвенным образом указывает на не замеченный Острогорским факт, что в Эпирском деспотате прония имела меньшее распространение, чем на остальной территории Византии.
В восьмой главе Острогорский изучает развитие пронии при первых Палеологах. Основной чертой этого периода автор считает распространение права прониаров передавать свои держания по наследству. Необходимо было бы подчеркнуть, что эти привилегии носили еще характер индивидуальных пожалований и стали общим явлением лишь в последующий период. Острогорский и сам показывает это на основе анализа указа Михаила VIII Палеолога от 1272 года. Нужно отметить, что как в этой, так и в других главах автор изучает развитие пронии в отрыве от исследования византийской экскуссии (иммунитета), что является существенным недостатком книги. Именно развитие иммунитета коренным образом преобразовывало характер проний и превращало их в почти независимые владения, огражденные от вмешательства государства, располагавшего правами управления и суда над зависимым населением.
Нам уже приходилось отмечать ошибочный вывод Острогорского, утверждавшего, что парики в крупных владениях были в значительно лучшем положении, чем на землях мелких владельцев.8) Этот же ошибочный взгляд проводится автором и в рассматриваемой работе, несмотря на то, что он противоречит показаниям источников, свидетельствующим о значительной эксплуатации на землях крупных феодалов.
В главе собран интересный материал о борьбе между светскими и монастырскими землевладельцами. Автор показывает, что византийское правительство, заинтересованное в развитии системы светской пронии, пыталось принимать меры против усиления монастырского землевладения. По мнению Острогорского, продажа и дарения проний монастырям в принципе рассматривались как незаконные. Перешедшие к монастырям пронии могли, по утверждению автора, быть конфискованы правительством. Однако необходимо заметить, что у правительства в XIII—XIV вв. не было реальной силы для подобных действий. Рост земельного имущества монастырей ограничивался возросшей экономической мощью светских феодалов, которую Острогорский недооценивает. Эта тенденция особенно отчетливо, как справедливо показывает автор, проявляется в следующий период, совпадающий с усилением вторжения турок-османов на территорию империи. Анализируя в девятой главе книги акты этого периода, автор приходит к [157] выводу, что долгая борьба между светскими и монастырскими землевладельцами закончилась поражением последних, так как в условиях угрозы турецкого вторжения византийское правительство вынуждено было усилить позиции прониаров с целью укрепления обороноспособности империи. Эти расчеты византийского правительства оправдывались в очень малой степени, ибо экономически и политически мощные светские прониары не были склонны выполнять свои военные обязанности, и в последние века существования империи византийская армия в основном пополнялась за счет наемников.
Характер пронии накануне падения Византии является предметом изучения Острогорского в десятой главе его труда, где он рассматривает в основном документы XV века. Автор приходит к правильному выводу, что развитие системы пронии, достигшее высшей точки к концу Византийской империи, приводило к ослаблению центральной власти, которая по мере усиления экономической мощи прониаров оказывалась вынужденной уступать в их пользу свои права. Показательно, что в этот период возникает и развивается специальная терминология для обозначения управленческих прав прониаров. Завершается также и развитие порядка, при котором прониары приобретали права передачи своих владений по наследству. Вместе с тем автор утверждает, что до конца византийской истории пронии продолжали оставаться владениями особого рода, тесно связанными с выполнением определенных обязанностей по отношению к государству. С этим положением трудно согласиться.
Сведения, часто встречающиеся в актовом материале, и особенно в нарративных источниках, позволяют сделать единственно правильный вывод, что к концу существования Византийской империи выполнение этих обязанностей превратилось в фикцию, ибо центральная власть не обладала уже никакими реальными средствами принуждения. Если бы автор сопоставил развитие пронии с эволюцией византийского иммунитета, он не мог бы отрицать фиктивность обязанностей прониаров в конце XIV и в XV веке.
Несомненным достоинством труда Острогорского является то, что он не ограничивается изучением византийской пронии, а исследует ее развитие также и в некоторых южнославянских странах.
В одиннадцатой главе автор систематизирует материал, относящийся к развитию пронии в средневековой Сербии. Нельзя согласиться с утверждением автора о том, что прония в южнославянские страны перешла в готовом виде из Византии. В этом случае было бы непонятно, почему первые упоминания пронии в сербских документах встречаются только в 1299—1300 годах. Прония в Сербии отражала процесс концентрации феодального землевладения, настолько уже угрожавший центральной власти, что в Законнике Стефана Душана прониарам запрещалось без ведома государственной власти отчуждать свои владения.9)
Острогорский справедливо отмечает, что в отличие от баштины прония в Сербии была условным держанием, не являясь собственностью прониара. Интересным наблюдением Острогорского нужно считать отмеченные им отдельные случаи передачи прониарами своих проний монастырям, вовсе не встречавшиеся в Византии. Держателями подобных проний были мелкие феодалы — «войничи» и «властеличи». В последующее время передачи проний монастырям были запрещены.
Острогорский, к сожалению, не уделяет внимания основной тенденции сербской пронии — превращению из условного держания в баштину, и поэтому он отказывается от изучения иммунитета, который и в Сербии являлся орудием превращения пронии в независимое владение со всеми характерными чертами сеньории.10) Прониары в Сербии, как и в Византии, постепенно получали широкие права передачи своих владений по наследству, причем, как отмечает Осгрогорский, не только по мужской, как это имело место в Византии, но и по женской линии.
В двенадцатой главе автор рассматривает положение пронии в Зете при венецианском господстве. Из актов, свидетельствующих о пронии в Зете, дошли лишь относящиеся к району Скадра и только к периоду венецианского господства. Таким образом, самыми старыми оказываются акты последних лет XIV века.
Острогорский, однако, убедительно показывает на основании венецианских [158] документов, что система пронии в этих областях имеет более древнее происхождение. Так, в документах 1400 г. говорится, что прониары Скадра и Дривасты, обязанные военной службой, должны выполнять по отношению к Венеции все повинности, «которые они соблюдали и совершали по отношению к своим прежним господам». Острогорский приходит к выводу, что прония сложилась в Зете еще тогда, когда та находилась под властью Сербии. Одна из важных особенностей пронии в Зете заключалась в том, что держание пронии по решениям венецианского сената обязательно связывалось с функциями управления соответствующими территориями.
Несомненно, не все вопросы решены в ценной книге Г. А. Острогорского с одинаковой полнотой, некоторые проблемы не получили в ней исчерпывающего ответа. Тем не менее автору удалось заметно продвинуть вперед исследование византийской и южнославянской пронии и создать основу для дальнейшего изучения этого важнейшего института феодализма в Византии и южнославянских странах.
1) G. Ostrogorsky. Geschichte des byzantinischen Staates. München, 1940.
2) G. Ostrogorskij. Pronija. Prilog istoriji feudalizma u Vizantiji i u južnoslo-venskim zemljama. . Srpska Akad. Nauka. Posebna izdanja, kn. CLXVI. Vizantološki institut, kn. I. Beograd. 1951.
3) Г. Острогорский. Византийские писцовые книги. «Byzantinoslavica». IX, 2. Прага. 1948, стр. 203-306. См. рецензию Б. Т. Горянова на эту работу в журнале «Византийский временник» III. 1950, стр. 267-276.
4) А. А. Майков. Что такое прония в древней Сербии? «Чтения в обществе истории и древностей российских». Ч. I. 1868, стр. 227-232; В. Макушев. О пронии в древней Сербии. «Журнал министерства народного просвещения». Ч. 175, сентябрь, 1874, стр. 1-20; Ф. И. Успенский. Значение византийской и южнославянской пронии. «Сборник статей по славяноведению, составленный и изданный учениками В. И. Ламанского». СПБ. 1883, стр. 1-32.
5) См. П. Мутафчиев. Войнишки земи и войници в Византия през XIII—XIV вв. Списание на Българската Академия на науките. Кн. XXVII. София. 1923, стр. 37-61.
6) Ф. И. Успенский. Указ. соч., стр. 17.
7) Д. Ангелов. Принос към народностните и поземелни отношения в Македония (Епирския деспотат) през първата четверт на XIII век. «Известия на Камарата на народната култура». Серия хуманитарни науки. Т. IV, № 3. София. 1947, стр. 1-46.
8) См. Б. Горянов. Г. А. Острогорский и его труды по истории Византии. «Вопросы истории». 1945, № 3-4, стр. 141.
9) См. А. X. Соколовский. Феодальная вотчина в Южной Сербии в XIII—XIV вв. Автореферат кандидатской диссертации. Институт славяноведения АН СССР. М. 1954, стр. 8.
10) Там же, стр. 9.
Написать нам: halgar@xlegio.ru