Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Китай

[76]

Кожанов С.Т.
Некоторые вопросы организации военного дела
в Китае конца I тыс. до н.э.

Китай в эпоху древности.
Новосибирск, 1990.
[76] – начало страницы.

В истории восточно-азиатского региона конец I тыс. до н. э. отмечен важными событиями, во многом определившими дальнейший ход исторического развития ханьского этноса и соседних народов. Рост экономической и военной мощи древнекитайских государств, возникновение первых централизованных империй способствовали усилению влияния древнего Китая на политическую жизнь региона. Немаловажным фактором, определившим возросшую способность древнекитайского государства оказывать воздействие на межгосударственные отношения, явилось совершенствование и развитие военного дела, что обусловливалось целым рядом причин, в том числе и тем значением, которое приобрела деятельность по наращиванию военного потенциала в период активного противоборства древнекитайских государств эпохи Чжаньго. Усиление угрозы вторжения извне вследствие возникновения на северных и северо-западных границах Китая воинственного союза кочевых племен также выдвигало на первый план потребность в хорошо вооруженной и эффективной армии.¹⁾ При этом особенно значимым оказывается несовпадение принципов организационного и структурного строения вооруженных формирований древнего Китая и его соседей: традиционной боевой единицы китайской армии была колесница, сопровождавшаяся пешими воинами, тогда как кочевники активно использовали для набегов на «срединные царства» конницу. Это обстоятельство имело далеко идущие последствия для прогрессса в военном деле древнего Китая, поскольку с особой остротой встала проблема поиска адекватного ответа китайского государства: колесничные формирования не могли соперничать с конницей противника ни в маневренности, ни в мобильности. Разумеется, это была не единственная причина проведения реформ в сфере военного дела. Представляется, что внешний фактор лишь усилил процессы, протекавшие в древнекитайском обществе.

В конце второй половины I тыс. до н. э. высокая политическая и военная активность древнекитайских государств приводит к тому, что военная сфера начинает рассматриваться как одна из наиболее значимых и существенных. Правители княжеств уделяли большое внимание стабилизации положения внутри своих доменов и удельному весу своего военного потенциала среди других государств. Борьба феодальных княжеств за гегемонию объективно создавала политические предпосылки к заключению различного рода союзов против вероятного соперника, там самым в сфере политических, межгосударственных отношений складывались основания для централизованного руководства, которые подкреплялись упрочением и развитием экономических связей между древнекитайскими княжествами.²⁾ Создание централизованной империи Цинь, а впоследствии — Хань создало политические условия для осуществления военной реформы в масштабах всего государства.

В сфере материального производства также создавались предпосылки для радикальных изменений в военном деле, прежде всего в области технологии добычи и выплавки металлов, использования продукции металлургической промышленности для удовлетворения возросших потребностей в качественном и эффективном оружии. Примечательно, что еще до образования централизованного государства в древнем Китае происходит формирование признанных оружейных центров. Широкую известность получает первокласное оружие ремесленников царств У и Юэ, по своим качествам превосходившее аналогичные изделия, создававшиеся в центральной части страны.³⁾ То обстоятельство, что эти царства находились на периферии древнего Китая, на наш взгляд, свидетельствует о достаточно высоком уровне оружейного производства того времени в целом. Кстати говоря, эти два царства, а также Чу и Хань в IV—III вв. до н.э. завоевали себе славу центров по производству наиболее качественного оружия, а именно они стали одними из первых в регионе экспортерами оружия из железа.⁴⁾

Железо в Китае появляется достаточно рано, причем на начальных этапах его применения это в основном метеоритное железо, что является типичным для мировой практики освоения этого металла.⁵⁾ К числу находок, свидетельствующих о начале использования в Китае изделий из метеоритного железа, относятся секиры и клевец из Синьцунь, Тайси и Пингу.⁶⁾

Относительно того, когда начался железный век в Китае, существуют различные точки зрения, при этом ряд ученых отмечают достаточно раннее использование железа.⁷⁾ В работах исследователей из КНР⁸⁾ и западных синологов⁹⁾ утвердилось мнение о периоде конца Чуньцю — начала Чжаньго как о времени начала широкого использования железных изделий. А.В. Александров, выделивший применение метеоритного железа в отдельный этап, датирует начало железного века, т. е. начало производства металлургического железа, VI в. до н.э.¹⁰⁾ По мнению С.А. Комиссарова, начало железного века в Китае следует отнести к среднему периоду Чуньцю.¹¹⁾ В письменных источниках, в частности в «Го юй»,¹²⁾ есть указания на то, что уже с середины Чуньцю железо было достаточно хорошо известно и широко применялось для изготовления сельскохозяйственного инвентаря. Однако в то время оно ценилось меньше бронзы, которая как «хороший металл» (мэй цзинь) предназначалась для отливки мечей и клевцов цзи.¹³⁾

Во всяком случае, представляется обоснованным мнение С. Кучеры о том, что через два века после появления первых изделий из металлургического [77] железа этот металл становится уже довольно распространенным исходным материалом при изготовлении различных орудий труда и предметов вооружения.¹⁴⁾ Примечательно, что легенды связывают использование железа для производства с царством У — с именами его правителя Холюя, придворного кузнеца Гань Цзяна, его жены Мо Е (Мосе) и их сына Чи Би.¹⁵⁾

Применение нового металла оказало широкое воздействие на процессы совершенствования и развития основных типов орудий производства и, конечно, повлияло на качественный состав комплекса вооружения. Проникновение железа в сферы традиционного применения бронзы отличалось постепенностью и определенной спецификой: оружие еще долгое время делали преимущественно из традиционной бронзы, что было обусловлено не только устоявшимся отношением к ней как к «благородному» металлу, шедшему на изготовление ритуальной утвари и пр., но и ощутимым превосходством бронзолитейной техники над пока еще несовершенным процессом производства изделий из железа. На начальных этапах освоения железоделательной технологии конечным, продуктом была закись железа (или, как ее еще называли, «белый чугун»), содержащая высокий процент углерода и имевшая пористую структуру, что предопределяло хрупкость изделий, отсутствие у них упругости, затрудняло кузнечную обработку.

Подобные трудности были известны и в других регионах на начальных этапах освоения технологии выплавки железа.¹⁶⁾ Вместе с тем древнекитайская технология имела ряд отличительных особенностей, к числу которых, очевидно, следует отнести необычайно раннее появление чугуна, известного в Европе только с XIV в. Стремясь ослабить влияние различного рода примесей на прочность изделий из чугуна, древнекитайские мастера выработали особую технологию последующей обработки чугунных изделий, включавшую термическое воздействие для отжига графитовых примесей в окисляющей атмосфере.¹⁷⁾ Освоение способа чугунного литья и термообработки отливок позволило ощутимо увеличить количество продукции железоделательной промышленности и значительно расширить ассортимент изделий.¹⁸⁾ Однако распространение подобных технологических новшеств было сопряжено с немалыми сложностями, что предопределяло использование бронзы как исходного материала для производства предметов вооружения, ограничивая сферу применения железа орудиями труда.¹⁹⁾

Совершенствование и развитие железоделательной технологии позволили примерно с чжаньгоского времени перейти к широкому использованию нового металла в сфере производства оружия и предметов вооружения.²⁰⁾ По мнению Лэй Цунъюня, в Чжаньго формируются основные центры железной металлургии: Хань, У, Чу, Янь, Чжуншань и др.²¹⁾ О степени развитости железоделательного производства в эту эпоху свидетельствует также и тот факт, что весьма совершенные по форме и качеству изделия обнаружены не только в традиционных районах металлургии, как, например, в пров. Хэбэй, известной находками из железа при раскопках Нижней столицы Янь,²²⁾ но и в периферийном для того времени Ляодуне, в районе Ляньхуабао.²³⁾

Таким образом, проникновение железа из бытовой сферы в область изготовления оружия показывает, что оно из «плохого, дурного металла» (эцзинь) превратилось в «прекрасный, хороший металл (мэйцзинь), каковым ранее именовалась только «благородная» бронза. Эта метаморфоза нашла свое отражение в данных нарративных источников: в трактате «Дискуссия о соли и железе», прокомментированном Ван Лици, отмечалось, что в чжаньгоское время «инструменты и оружие из железа использовались во всей Поднебесной».²⁴⁾

Особенно значительные успехи в совершенствовании технологии выплавки железа были достигнуты в период Хань: именно к этому времени относится распространение способа пудлингирования, т.е. постоянного возбуждения процесса плавки руды для отжига неметаллических примесей (в основном силикатных и графитовых). При соблюдении температурного режима и постоянном контроле за процессом плавления удавалось получать средне- и даже высокоуглеродистую сталь. Заметим также, что мнение А.М. Петриченко о позднем по сравнению с другими странами появлении стали в Китае,²⁵⁾ на наш взгляд, не вполне обоснованно: имеются археологические свидетельства о наличии стальных изделий уже на самых ранних этапах Чжаньго.²⁶⁾

К числу наиболее ранних находок из пудлингированной стали относится нож, обнаруженный в 1971 г. в Цаншане пров. Шаньдун. Металлографический анализ показал, что его стальное лезвие было закалено на перлит («большой нож тридцати ковок»).²⁷⁾ Разумеется, не следует переоценивать уровень технологических достижений в области сталеплавильного производства древнего Китая: даже в период Восточной Хань преобладание изделий из железа над стальными достаточно очевидно, причиной чему было определенное несовершенство технологии — декарбютизированная сталь того времени все-таки содержала еще достаточно много примесей.²⁸⁾ Однако сам факт столь раннего освоения выплавки стали свидетельствовал о значительном развитии технологии металлообработки.

Следует также отметить, что прогрессу железоделательного производства в ханьское время в немалой степени способствовала политика всемерного поощрения добычи и выплавки нового металла, проводившаяся государством. В правление императора У-ди в районах выработки железа были учреждены так называемые железоделательные бюро (тегуань), которые контролировали весь процесс производства изделий из железа, «начиная от добычи и обогащения руды до выплавки железа и изготовления разнообразной продукции».²⁹⁾ О совершенстве технологии производства железа свидетельствует и то, что в ханьское время из него уже изготовлялись технически сложные изделия, требовавшие высокого уровня профессионального мастерства ремесленников-металлургов. К числу таких изделий можно отнести доспехи, выполненные из железных пластин, из Хух-Хото и Маньчэне,³⁰⁾ орудия труда и инструменты, использовавшиеся для сооружения [78] больших по тем временам (до 30 м в длину) судов.³¹⁾ Заметим также, что развитие технологии выработки и выплавки железа сопровождалось дальнейшим прогрессом в сфере традиционного бронзолитейного производства, в том числе и в области изготовления оружия и предметов вооружения. Об улучшении качественных характеристик изделий из бронзы свидетельствует изменение химического состава металла: например, в лезвии меча периода Чжаньго, найденного в Сяотяньси, содержание меди 82,21%, а олова 14,67%, в аналогичном изделии циньского времени соответственно 74,6 и 22,13%, что обусловливает мелкозернистость структуры, повышение вязкости и прочности металла.³²⁾ Благодаря подобным технологическим новшествам качество бронзовых изделий не уступало железным и даже стальным аналогам.

Совершенствование технологии металлообработки имело далеко идущие последствия как в сфере хозяйственно-экономической деятельности, так и в области военного применения изделий железоделательной и бронзолитейной промышленности, обеспечив материальную базу для осуществления радикальных преобразований в организации и структуре древнекитайской армии.

Как известно, традиционной боевой единицей в древнем Китае считалась колесница: согласно данным «Ли цзи», экипаж каждой колесницы состоял из трех человек. Ее также сопровождало примерно 100 пеших воинов, из которых 25 защищали колесницу с боков, а другие 75 следовали сзади.³³⁾ Однако это не всегда соблюдалось: в «Шицзин» упоминается, что на тысячу колесниц приходилось только 30 тыс. воинов.³⁴⁾ В комментариях ко второй главе трактата Сунь-цзы о военном искусстве Н.И. Конрад отмечал, что колесница, основная расчетная единица боевых формирований древнекитайской армии, была двух видов: боевая квадрига и тяжелая повозка, запряженная 12 волами. Первую сопровождало 75, а вторую — 25 чел. обслуги. Согласно данным сочинения «Ли Вэйгун вэньдуй», использованным Н.И. Конрадом, на каждой боевой колеснице было три тяжеловооруженных воина, а 72 пеших воина делились на три группы, располагавшиеся спереди и по бокам. Причем тяжелая повозка вместе с обслуживающим персоналом закреплялась за боевой колесницей, поэтому исходный элемент структуры древнекитайской армии состоял из двух колесных повозок (тяжелой и легкой) и 100 воинов, включая обслугу.³⁵⁾

Некоторые расхождения источников относительно распределения сопровождавших колесницу воинов в данном случае представляются не столь существенными. Для нас более важно отмеченное в них наличие двух основных составляющих древнекитайского войска: колесничных формирований и пеших соединений, выполнявших подчиненную функцию. Комплектование личного состава и материальное обеспечение армии осуществлялось за счет взимания целевых поставок и отправки воинов на службу сельскими общинами.³⁶⁾ Стоимость боевой колесницы была достаточно большой, не случайно колесница выступала в роли эквивалента богатства и процветания, а материальные возможности феодальных доменов часто выражались в формулировках типа «владение в 100 колесниц», «княжество в тысячу колесниц» и т. п. Причем, по мнению ряда исследователей, само искусство управления колесницей имело социально детерминированный характер: наряду с умением стрелять из лука, знаниями в области музыки, литературы, математики и «ли» (ритуалов правильного поведения) оно составляло «шесть искусств», обязательных для аристократа.³⁷⁾ Был даже выработан особый ритуал колесничного боя, соблюдение правил которого свидетельствовало о наличии «благородных манер». По справедливому замечанию М. Гранэ, соперники состязались не столько в физической силе, сколько в проявлении моральных качеств.³⁸⁾ Это обстоятельство в определенной степени оказывало сдерживающее влияние на распространение навыков колесничного способа ведения боевых действий.³⁹⁾

Следует также отметить, что колесницы были эффективны в сражениях при гомогенности вооружения сторон, принимавших участие в боевых действиях. И эта однородность существовала на протяжении довольно длительного времени, пока велась борьба за гегемонию в пределах Срединного государства. Геоклиматические условия и особенности рельефа позволяли в достаточной мере реализовывать боевой потенциал колесничных формирований. К тому же по мере развития и совершенствования военной теории и практики происходит формирование пехоты на базе отрядов пеших воинов, сопровождавших колесницы и на первых этапах не имевших самостоятельного боевого предназначения: задача их сводилась к защите от колесниц противника.⁴⁰⁾

Роль пехотных формирований становится особенно заметной к концу периода Чуньцю. В «Го юй» сообщается, что в 482 г. до н.э. правитель княжества У, готовясь к сражению с цзиньскими войсками, велел построить своих воинов в отряды по 100 чел., «и таких отрядов получилось сто. ...Десять тысяч воинов, [находившихся под командованием военачальника], построившись, образовали отряды». В этом же разделе упоминаются формирования пехоты численностью в 5 и 6 тыс. чел.⁴¹⁾

Создание профессиональных пехотных подразделений определило и особенности формирования комплекса вооружения пехотинцев: они были облачены в доспехи, вооружены мечами, кинжалами, луками, арбалетами, метательными копьями, имели щиты, шлемы. Само перечисление составных элементов вооружения говорит о достаточно высокой степени его развитости и о значительном разнообразии. Разумеется, одного перечисления явно недостаточно для определения специфики комплекса вооружения пехотинца эпохи Чуньцю–Чжаньго, однако эти вопросы получили некоторое освещение в ряде работ общего характера по истории Китая данного периода,⁴²⁾ а детальному анализу основных элементов древнекитайского комплекса вооружения эпохи поздней бронзы — раннего железа посвящена монография С.А. Комиссарова.⁴³⁾

Фактически можно говорить о двух самостоятельных видах войска в древнем Китае начиная [79] со второй половины эпохи Чуньцю. Это обстоятельство отражено также в сочинениях по теории военного искусства того времени: в частности, Сунь-цзы в «Трактате о военном искусстве» уделяет большое внимание тактическим приемам использования именно колесничных и пехотных подразделений, рассматривая их как основные компоненты армии.⁴⁴⁾ Комментируя V главу трактата Сунь-цзы, Н.И. Конрад, приводя структурную схему формирования боевых подразделений, помимо колесниц и пехоты упоминает о кавалерии.⁴⁵⁾ Однако это, видимо, не следует понимать буквально: конница в тот период использовалась лишь как вспомогательное средство, и главная ее функция сводилась к разведке. В трактате «Лю тяо» так определялись тактические задачи конницы: «... это разведка армии, она преследует разбитого противника, отрезает ему подвоз провианта, рассеивает его летучие отряды».⁴⁶⁾ Поэтому использованный Н.И. Конрадом термин «кавалерия», на наш взгляд, следует рассматривать как обобщенное название отрядов всадников в составе древнекитайской армии, не имевших самостоятельного статуса и выполнявших ограниченные тактические задачи.

В принципе конники в Китае были и в предшествующие периоды:⁴⁷⁾ знакомство древних китайцев с лошадью состоялось достаточно рано⁴⁸⁾ — остатки костей лошади Пржевальского (Equus przewalskii) обнаружены в плейстоценовых слоях Ордоса в Северном Китае.⁴⁹⁾ Однако в основном лошади использовались в качестве тягловой силы колесных повозок и боевых колесниц. Создание же первых кавалерийских формирований в древнекитайской армии относится к концу IV в. до н.э. Активизировавшиеся в это время набеги конницы северных и северо-западных кочевников показали неэффективность колесничных формирований для отражения агрессии. Маневренные кавалерийские отряды «варваров» значительно превосходили по своим боевым качествам традиционные китайские боевые колесницы. Преимущества конницы были особенно ощутимы при ведении сражений в условиях холмистого рельефа северных районов страны. В первую очередь от выявившегося несовершенства армейской структуры страдали северокитайские княжества Янь и Чжао. Попытки их правителей обезопасить свои владения путем сооружения различных фортификационных сооружений, в том числе и довольно протяженных оборонительных стен (прообразов Великой Китайской стены), желаемого результата не принесли. Необходимо было создавать кавалерийские формирования, способные противостоять воинственным соседям.

Письменная традиция связывает появление в древнем Китае первых кавалерийских подразделений в качестве постоянного самостоятельного компонента армейской структуры с именем чжаоского правителя Улин-вана (правил в 325—299 гг. до н.э.), который провел радикальную военную реформу, «изменив существующие обычаи, стал носить одежду хусцев и обучаться верховой езде и стрельбе из лука».⁵⁰⁾ Это новшество, позволившее Улин-вану значительно повысить боеспособность своей армии и эффективность оборонительных действий против отрядов конницы кочевников, было крайне неоднозначно воспринято его современниками.

Напомним, что это было время противоборства в Поднебесной двух этико-политических школ — конфуцианства и легизма. Как отмечал Л.С. Переломов, «если для ранних конфуцианцев главным было слепое следование древности, где решающее значение отводилось соблюдению правил поведения (ли), а отсюда чисто внешним атрибутам (вспомним, как Конфуций боялся заимствования „варварской" одежды и манеры сидеть), то у легистов во главе угла всегда стояла выгода».⁵¹⁾ Заимствование военного опыта соседей многие (в том числе и наследник чжаоского престола принц Чэнем) восприняли как «изменение наставлений древних, отказ от пути, [которому] следовали древние... отказ от [самих] срединных царств».⁵²⁾ Столь болезненная реакция на «новшества» правителя царства Чжао имела свои причины: перенимать манеры «варварских» с точки зрения конфуцианской морали народов считалось предосудительным, тем более в области военного дела, в которой у древнего Китая были действительно значительные достижения. Из семи классических сочинений по военной теории, включенных позже, в сунское время, в состав так называемого Семикнижия, четыре трактата созданы в VI—IV вв. до н.э.: «Сунь-цзы» (Чуньцю, VI—V вв. до н.э.), «У-цзы» (Чжаньго, IV в. до н.э.), «Сыма фа» (Чжаньго, IV в. до н.э.) и «Вэй Ляоцзы» (Чжаньго, IV в. до н.э.).⁵³⁾ Поэтому, вероятно, поражения, которые терпела древнекитайская армия от конницы соседей, с трудом поддавались объяснению с позиций конфуцианского мировосприятия: ведь именно китайцы в то время обладали наиболее развитой и богатой военной теорией. Древнекитайские сочинения о способах ведения боевых действий выступали в роли канона, определявшего ход и направления развития военной мысли дальневосточной ойкумены. И если для конфуцианцев восприятие чужеземного опыта представлялось невозможным, то прагматизм легистов позволял им достаточно реально оценивать положение вещей, в том числе и в сфере поиска адекватных средств для отпора коннице кочевников: еще за полвека до реформ Улин-вана при дворе правителя царства Цинь шла дискуссия о необходимости проведения реформы армии с использованием достижений соседних народов.⁵⁴⁾

Разумеется, что появление в древнем Китае кавалерии было не столько обеспечено законодательными актами правителей царств и княжеств, закрепившими новый вид войска de jure, сколько подготовлено объективными потребностями развития военного дела, реальным соотношением боевых потенциалов армий Срединного государства и соседних народов, достигнутым к тому времени социально-экономическим уровнем древнекитайского общества, создавшим материальные предпосылки перехода к новой структуре армии. Следует также отметить, что создание кавалерийских: формирований требовало не только наличия значительного количества обученных всадников, но и достаточно многочисленного конского поголовья, пригодного для использования в кавалерии, а также необходимых запасов фуража. Кроме того, конный [80] способ ведения боевых действий предъявлял новые требования к экипировке всадников, ее качественным характеристикам. Для осуществления военной реформы и технического переоснащения армии необходимы были значительные материальные затраты, а также и теоретическое обоснование новых принципов ведения боевых действий, определение тактических задач кавалерии и ее взаимодействия с другими видами войск. Серьезной проблемой была нехватка конского поголовья для создания крупных кавалерийских формирований. Лошадь, как уже упоминалось, использовалась в основном в качестве тягловой силы колесного транспорта и в чжоускую эпоху нередко выступала как эквивалент богатства: Сюй Чжоюнь приводит цитату из «Цзочжунь», в которой об одном из сановников говорится, что он был настолько богат, что имел собственных лошадей для нескольких колесниц.⁵⁵⁾

Для циньско-ханьского времени имеются упоминания об отрядах китайской кавалерии в несколько тысяч всадников, которые успешно действовали во взаимодействии с пехотой. Это стало возможным вследствие единой политики по поощрению коневодства, проводившейся в рамках централизованного китайского государства, что позволяло придать ей необходимую масштабность. В составе центрального правительственного аппарата Западной Хань имелось специальное управление, ведавшее пастбищами для разведения боевых колей. Показательно, что в основном коневодческие центры располагались в окраинных районах империи, на границе с кочевниками, т. е. в контактных зонах, где разведение лошадей было в значительной степени традиционным занятием (Тяньшуй, Лунси, Аньдин и др.). При первых ханьских императорах было создано 36 таких государственных пастбищ на севере и северо-западе, где выращивалось 300 тыс. лошадей, для ухода за которыми казна содержала 30 тыс. рабов.⁵⁶⁾

Нехватка лошадей для кавалерии и отсутствие необходимого числа воинов, владевших искусством верхового боя, очевидно, в какой-то степени обусловили относительно сдержанный внешнеполитический курс первых ханьских правителей, поскольку создание нового вида войска проходило на сложном и драматическом этапе истории китайского государства. Китай в эти годы утрачивает свое былое влияние в международной жизни восточно-азиатского региона вследствие сложной ситуации, сложившейся в стране после крушения империи Цинь, мощных крестьянских движений, обострения феодальных междоусобиц. Проблемы политического характера негативно сказались и на экономической жизни страны, были нарушены сложившиеся хозяйственные и торговые отношения. Поэтому первоочередная задача первых правителей из дома Хань состояла в восстановлении политического и экономического единства страны, преодолении сепаратизма князей-феодалов. Внешнеполитические же задачи на время отступают на второй план. К этому подводила и новая ситуация в военной области: китайская армия понесла ряд серьезных поражений от сюнну. Лю Бан, принявший имя императора Гао-цзу, в 200 г. до н.э. был окружен под г. Пинчэном и едва не попал в плен.⁵⁷⁾ Отсутствие экономических, политических и военных возможностей оказать отпор молодому «варварскому» государству сюнну вынуждало ханьский Китай искать приемлемых путей для того, чтобы получить некоторую передышку и восстановить утраченное величие. Так, в 193 г. до н.э. был заключен договор между императором Гао-цзу и правителем сюнну Маодунем, известный под названием «хэ цинь юэ» («договор о мире, основанный на родстве»).⁵⁸⁾ При всей невыгодности и унизительности этого документа для Китая он давал возможность ханьской державе использовать мирную передышку для решения внутренних проблем, избежать открытой военной конфронтации с северными кочевниками. Этот период был использован для расширения собственной коневодческой базы, а также для обучения воинов искусству кавалерийского сражения.

Деятельность по увеличению конского поголовья не ограничивалась только созданием конезаводов: император Вэнь-ди по совету своего сановника Чао Цо издал указ, согласно которому за каждую сданную казне взрослую лошадь семья получала освобождение от военной повинности для трех мужчин, достигших призывного возраста, а также от уплаты некоторых налогов.⁵⁹⁾ Вводились также запреты на вывоз из страны лошадей, высота в холке которых превышала 5 чи 9 цуней, т. е. примерно 135,7 см.⁶⁰⁾ Это дает основания предположить, что речь шла, вероятно, о породах лошадей, превосходивших по своим размерам хорошо известную лошадь Пржевальского. Кстати говоря, эта порода и ее потомство от перекрестных линий, в общем похожие по экстерьеру, обладали выносливостью и неприхотливостью, что выгодно отличало их от собственно китайской. Упоминавшийся ранее сановник Чао Цо высоко оценивал эти боевые качества степных лошадей.⁶¹⁾ Вероятно, именно эта порода, называемая в письменных источниках таохэ, была на вооружении в армии императора Цинь Шихуана: сравнение лошадиных костюмов, обнаруженных при раскопках памятников циньского времени, с глиняными скульптурами коней из погребального комплекса в Сиани показало идентичность их линейных размеров: длина корпуса составляла около 2 м, высота (в холке) — 1 м 29 см. Юань Чжунъи полагает, что сведения нарративных источников о том, что эти лошади могли преодолевать в длину до 3,5 м за прыжок, подтверждаются особенностями анатомического строения: они имели стройные мускулистые ноги, короткие щетки, крепкую широкую грудь и небольшую, изящно посаженную голову.⁶²⁾

Однако наиболее ценимыми в древнем Китае были так называемые небесные кони (тянь ма) или, как их еще называли, «лошади, потеющие кровью» (ханьсюе ма), которыми славилась далекая Фергана. Л. Уайт отмечал, что лошади этой породы стали известны в ханьском Китае и сасанидском Иране в конце I тыс. до н.э.⁶³⁾ На одном из каменных барельефов имеется изображение чжоуского Чэн-вана в детские годы. В верхней части барельефа выбиты изображения повозок, запряженных рослыми конями с длинными стройными ногами, перевитыми мощными сухожилиями, [81] с гибкой шеей и грациозно посаженной головой. Эти животные заметно отличаются по внешнему виду от лошадей в обычных экипажах.⁶⁴⁾

Сыма Цянь приводит текст «Гимна Великому единству», в котором есть такое описание «небесного коня»:

Там же сообщается, что во время похода на Фергану (Давань, Даюань) в 101 г. до н.э. удалось добыть необыкновенного скакуна, способного преодолевать за день тысячу ли.⁶⁵⁾ Полагают, что экстерьером, силой и выносливостью ферганские кони обязаны своим предкам — полудиким лошадям, обитавшим в предгорьях Центральной Азии.⁶⁶⁾

«Небесные кони» из Ферганы из-за своей весьма высокой стоимости и немногочисленности не использовались для военных целей. Они предназначались для императорских экипажей, а также выездов аристократов и высших чиновников. Л.С. Переломов отмечал, что «конь породы „ханьсюе ма" — неотъемлемая черта атрибута чиновников высших рангов, а поскольку бюрократия по мере укрепления центральной власти росла довольно быстро, то государственный аппарат испытывал острую нужду в „потеющих кровью"».⁶⁷⁾ Заслуживает внимания также и замечание Э. Шефера о значении коней в древнем Китае: «Для властителей Китая благородство этих животных еще больше было связано с их особым священным статусом, чем с их действительной полезностью. Древняя традиция приписывала коню святость, наделяя его чудесными свойствами и несомненными знаками божественного происхождения. Почтенный миф провозглашал коня родственником дракона, близким к таинственным силам воды. Все замечательные кони... считались аватарами дракона, а все высокорослые кони, имевшиеся у китайцев, назывались в древности просто драконами».⁶⁸⁾

В ханьскую эпоху обозначилось стремление к увеличению конского поголовья не только за счет расширения собственной коневодческой базы, но и путем улучшения селекционной работы, что требовало притока новых высокопородистых производителей. Неслучайно в ходе вооруженных походов в Западный край (Си юй) захват породистых скакунов считался одной из наиболее важных задач.⁶⁹⁾

Вероятно, древние китайцы знали и о более близких районах разведения породистых лошадей, чем Фергана. Заслуживает внимание замечание П. Будберга о существовании в Шаньси кушанской колонии Цзюйчань, которая еще в Чуньцю была известна своими превосходными лошадьми. Согласно преданиям, кобылы, родившиеся в Цзюйчань у «источника лошадей-драконов» (лунма цюань), попив воды из него, рожали жеребят, лишенных шерсти. Вырастая, эти жеребята превращались в прекрасных коней, напоминающих ферганских. Это порода была хорошо известна на северо-западе и высоко ценилась коневодами. По мнению П. Будберга, который основывался на предложенной им реконструкции древнего чтения mang (blang blung?), термин «лун ма» («лошадь-дракон») означал «лошадь в яблоках».⁷⁰⁾

Китайские поверья о «лошадях-драконах» Запада относятся ко II в. до н.э. и связаны с именем императора У-ди, известного своим стремлением обрести бессмертие с помощью волшебного эликсира и различных обрядов, чтобы вознестись на гору Куньлунь и встретиться там с небожительницей Сиванму, для чего ему нужна была упряжка «небесных коней». Эти надежды были выражены в его стихотворении:

Примечательны в связи с сообщением П. Будберга сведения о том, что в VII в. в государстве Куча⁷²⁾ перед одним из храмов имелось «озеро драконов». Легенды гласили, что эти драконы, изменяя свой облик, соединялись с кобылицами. Их потомство («лошади-драконы») отличалось свирепым нравом и с трудом поддавалось приручению. Однако третье поколение «лошадей-драконов» уже становилось послушным. По мнению Э. Шефера, истоки этого мифа лежат в иранских странах, где крылатые кони — частый мотив в изооразительном искусстве.⁷³⁾ Интересно, что и знаменитые арабские скакуны также считались рожденными от драконов и кобылиц.

Вероятно, в известии П. Будберга проявились и основные элементы иранского предания, подтверждающего обоснованность представлений древних китайцев о Западе как о родине отменных скакунов, которые были известны в Китае по крайней мере ко II в. до н.э. под названием легендарных «лошадей-драконов».⁷⁴⁾

Не исключено, что сообщение П. Будберга касается потомства западных коней и местных лошадей. Поскольку эта порода культивировалась близ северо-западных границ Китая достаточно длительное время, можно предполагать использование таких коней не только для аристократических выездов, но и для формирования некоторых кавалерийских отрядов. Однако основная масса конского поголовья все же была представлена местной породой. Во всяком случае, благодаря определенной селекционной работе, проводившейся с потомством тарпана и более благородных коней, в древнем Китае и в доханьское время было некоторое разнообразие лошадей.⁷⁵⁾

Однако потребности в конском поголовье в ханьское время значительно превышали имевшиеся возможности: о дефиците лошадей косвенно свидетельствуют цены на них, которые были особенно высоки в периоды политической нестабильности в стране. В отдельные годы, например во время основания династии Хань, стоимость коня доходила до 1 млн монет, а в относительно спокойные периоды за одного жеребца давали 200 тыс. монет.⁷⁶⁾ M. Лёве приводит текст, записанный на бамбуковой дощечке из Цзюйянь, согласно которому стоимость одной рабочей лошади равнялась 4 тыс. монет.⁷⁷⁾ Там же даны цены на другие товары: легкая конная повозка — 5 тыс. монет, воловья — 2 тыс. монет и т.д. [82]

О высокой стоимости лошади в ханьском Китае говорит и то, что кони фигурируют в перечне товаров, подносившихся императорскому двору в качестве подарков от правителей соседних народов. Ко двору ханьского У-ди усуни прислали 10 лошадей, а когда был заключен брак ханьской принцессы с правителем этого народа, то подарок императору состоял из тысячи скакунов.

Дороговизна лошадей была одной из причин, побуждавших проявлять особую заботу о боевом коне. В «Трактате о военном искусстве» У-цзы подчеркивается, что «коня следует помещать в спокойное место, нужно давать своевременно корм и воду, умеренно кормить, зимою надлежит утеплять конюшню, летом устраивать прохладные навесы; надо подстригать хвост и гриву, тщательно обрезывать копыта, прикрывать глаза и уши, чтобы конь не пугался; нужно учить управлять конем и обучать обращению с ним. Когда человек и конь станут дружны, после этого можно конем пользоваться».⁷⁸⁾ Столь подробные наставления по содержанию и уходу за лошадьми, очевидно, были продиктованы не только высокой стоимостью коней, но и тем, что китайские воины, как правило, не имели достаточных навыков в обращении с ними, в отличие от кочевников-степняков, у которых даже «малыши умеют ездить верхом на овцах, из лука стрелять птиц и мышей... все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками».⁷⁹⁾

В сочинении У-цзы уделено также большое внимание заботе о конской сбруе: «Необходимо, чтобы сбруя: седла, удила, уздечка, вожжи — все это было прочным». Даются советы и по режиму кормления боевого коня, который «не заболевает от голода, а от сытости обязательно заболевает». Показательно, что физическое состояние дорогостоящего коня рассматривается как более значимое обстоятельство, нежели самочувствие всадника: «Лучше пусть утомится человек, но остерегайтесь утомлять коня. Делайте так, чтобы у него всегда был избыток сил, чтобы он был всегда готов на случай нападения противника. Кто сумеет это хорошо понять, тот будет свободно действовать в Поднебесной».⁸⁰⁾

Цены были высокие не только на коней, но и на элементы боевой экипировки всадника. Так, пика конника (цыма дао) стоила, согласно документам из Цзюйян, 7 тыс. монет, тогда как железный или стальной меч — от 800 до 700 монет.⁸¹⁾

Высокая стоимость боевых коней и снаряжения всадника сдерживала широкое и повсеместное использование конницы, обусловливала относительно постепенное утверждение нового вида войск в структуре древнекитайской армии. Следует учитывать и влияние соображений идеологического характера: как упоминалось выше, верховой способ ведения боевых действий ассоциировался с «варварским» образом жизни, противоречил конфуцианской традиции.

Затрудняли быстрое распространение кавалерийского способа ведения боя и сложности в освоении тактических приемов и всаднических навыков, отсутствие необходимого количества обученных конников. Поэтому уже на начальных этапах использования кавалерийских формирований предпринимаются попытки создания собственных центров обучения верховой езде и правилам ведения боя в седле: приняв решение о реформе армии, Улин-ван определил отдельный район в своем царстве Чжао для поставки в армию обученных кавалеристов.

Однако китайцы, будучи традиционно пехотинцами, не могли сразу же составить достойную конкуренцию сюннуским всадникам, в совершенстве владевшим искусством верховой езды. Поэтому наряду с подготовкой собственных всадников широкое распространение получает практика использования в составе древнекитайской армии наемных кавалерийских отрядов, укомплектованных выходцами из окраинных земель Ханьской империи, которые в значительной степени еще сохраняли традиционный уклад жизни, отличный от собственно китайского и связанный с преимущественным развитием коневодства. Помимо уроженцев земель, недавно вошедших в состав империи, а также зависимых от Хань княжеств, на службу в качестве кавалеристов привлекались и представители некоторых сюннуских племен, лояльно настроенные к китайскому государству.⁸²⁾ В правление ханьского У-ди количество подобных некитайских формирований в составе армии было довольно значительным, поэтому учредили даже специальные должности командиров отрядов конницы, укомплектованных представителями соседних племен и народностей: юэци сяовэй (командир юэских всадников), чаншуй сяовэй (командир тюркских или сюннуских всадников из районов Чаншуй и Сюаньхэ), а также хуци сяовэй (командир хуских всадников).⁸³⁾

Кстати говоря, перечень этих командирских должностей также указывает и на то, что представители неханьских народов занимали в иерархии военных чинов китайской армии относительно невысокое положение: сяовэй большинством исследователей приравнивается к современному «командир полка, полковник» («colonel» в англоязычной литературе).⁸⁴⁾ Очевидно, их «варварское» происхождение препятствовало успешной военной карьере в ханъской армии. Согласно таблице «Китайские военные кампании на север и северо-запад за 129—90 гг. до н.э.»,⁸⁵⁾ в походах против сюнну принимали участие военачальники некитайского происхождения, однако все они занимали подчиненное положение: служили под руководством ханьских цзянцзюней (генералов, главнокомандующих). Лишь одному из пяти полководцев сюнну, состоявших на службе в китайской армии во время этих походов, удалось получить «генеральское» звание. Еще двое полководцев неханьского происхождения, Гунсунь Хэ и Хань Юэ, сумели достичь высокого положения, однако оба они были выходцами из семей, давно переселившихся в Китай, росли и обучались при дворе (в детстве Хань Юэ был даже партнером по играм будущего императора У-ди).⁸⁶⁾

Впрочем, у китайской стороны имелись основания не доверять служившим в армии представителям соседних народов: например, Чжао Синь, получивший «генеральский» титул и возглавивший части авангарда ханьского экспедиционного корпуса под командованием Вэй Циня во время летней кампании 123 г. до н.э., потерпев поражение от сюнну, перешел на сторону [83] противника.⁸⁷⁾ Поэтому, вероятно, мнение Чжан Чуньшу о там, что некитайские формирования не играли значительной роли в походах ханьской армии, не лишено некоторых оснований, во всяком случае для определенных этапов войны Хань с сюнну.⁸⁸⁾

В целом же привлечение некитайских кавалеристов в ханьскую армию было достаточно распространенным явлением. В письменных источниках нередки упоминания о наличии подобных формирований в составе ханьского войска. Так, например, в походе против сюнну в 90 г. до н.э. китайские войска возглавлял бывший правитель одного из сюннуских племен Чэн Вань, перешедших на сторону Хань. Причем в составе ханьской армии под предводительством Чэн Ваня было большое количество (до нескольких десятков тысяч) всадников из Лоулан, Вэйли, Вэйсюй и трех других княжеств Западного края.⁸⁹⁾

Согласно «бамбуковым документам» из Цзюйянь, в ряде случаев кавалеристы-наемники могли пользоваться некоторыми льготами.⁹⁰⁾ В этом же источнике при описании различных категорий воинов в Хань особо выделялись термины для обозначения всадников из Цзиньчэн, Лунси и четырех других северо-западных районов империи, где коневодство было традиционным занятием, конников из лояльно настроенного племени цян (с которыми, впрочем, Ханьской империи приходилось довольно часто воевать, добиваясь покорности, — и не всегда успешно), а также «иностранных кавалеристов».⁹¹⁾

Примечательно, что принадлежность к кавалерии не являлась показателем высокого социального положения, как служба в императорской гвардии.⁹²⁾ К тому же гвардия и пехотные части укомплектовывались как жителями внутренних земель империи, так и выходцами из пограничных районов, а кавалеристы набирались только из северо-западной пограничной зоны, что получило отражение, в наименованиях подразделений конницы, включавших названия уездов, из которых был набран личный состав, — деталь, характерная только для этих формирований.⁹³⁾

Привлечение на службу в китайскую армию представителей соседних кочевых народов, очевидно, способствовало повышению боеспособности ханьского войска, дало возможность перенимать опыт ведения кавалерийских сражений, выработать оптимальную схему тактического взаимодействия конницы и пехоты. Эффективность кавалерийских отрядов способствовала формированию новой концепции ведения боевых действий, что нашло отражение в «Трактате о военном искусстве» У-цзы, т.е. в последние периоды эпохи Чжаньго. Однако влияние канонических, традиционных взглядов на теорию и практику военного дела было весьма ощутимым в течение достаточно длительного времени. Во всяком случае, даже во II в. н.э. один из сановников восточно-ханьского двора по имени Юй Сюй был вынужден вновь ратовать за замену тяжеловооруженной пехоты легкой кавалерией, способной отразить стремительные набеги кочевников, которые «обрушиваются, словно ветер и дождь, а затем исчезают в мгновенье, как лук покидает стрела».⁹⁴⁾ Он также напомнил о прежней практике предоставления простолюдинам возможности откупаться за несколько тысяч монет от воинской повинности, указав при этом, что суммы, взимаемой с каждых 20 чел., должно было бы хватить на приобретение одного боевого коня. Это обстоятельство указывает на то, что и в Восточной Хань проблема конского поголовья для формирования кавалерийских отрядов стояла по-прежнему достаточно остро. Упомянутая Юй Сюем система откупа от воинской повинности, имевшая место в период Западной Хань, была призвана увеличить материальные возможности правительства для комплектования армии. Следует отметить, что западно-ханьская система призыва на службу, по мнению исследователей, отличалась особой строгостью,⁹⁵⁾ однако даже в тот период практиковалась замена воинской повинности уплатой налога гэнфу, что являлось источником значительных доходов казны.

Введение системы призыва, видимо, относится к концу Чуньцю — началу Чжаньго, т.е. к периоду, когда шел процесс становления пехоты как самостоятельного вида армейских формирований. Известно, что Шан Ян ввел призыв в армию для лиц мужского пола с 15 лет. Создавали свои армии на основе проведения конскрипций и другие царства. Эта практика сохранилась в Хань, где она также сочеталась с добровольным поступлением на службу (особенно в кавалерию). В Хань призыву на службу подлежали мужчины в возрасте от 23 (в отдельные периоды — от 20) до 56 лет.⁹⁶⁾ Служили два года, первый — профессиональное обучение по месту призыва с учетом будущего предназначения, второй — непосредственно служба в пограничных гарнизонах. Причем службу в отдаленных местностях отбывали и те, кто нарушил закон, принимая иногда участие в боевых действиях.⁹⁷⁾ В некоторых случаях преступникам предоставляли возможность искупить свою вину службой в армии.⁹⁸⁾ При проведении призыва в случае нападения противника или организации похода китайских войск принималась во внимание географическая близость района конскрипции к месту боевых действий.⁹⁹⁾

Добровольцев брали не только в кавалерию, но и в пехотные подразделения: в документах из Цзюйянь содержатся упоминания о так называемых «сыновьях из хороших семейств» (лянцзя цзы), принимавшихся на добровольных началах в пехоту.¹⁰⁰⁾ В комментариях к жизнеописанию военачальника Ли Гуана, прославившегося во время походов против сюнну, В.С. Таскин отмечал, что лянцзя цзы (в переводе В.С. Таскина — «юноши из добропорядочных семей») — представители привилегированного сословия из шести северных округов ханьской империи: Лунси, Тяньшуй, Аньдин, Бэйди, Шанцзюнь и Сихэ. Жители этих райнов Китая были известны тем, что хорошо владели военным делом, отлично стреляли из лука, знали обычаи и манеры «варваров» жун и ди, с которыми проживали по соседству. Уроженцев этих шести округов охотно набирали «в особую охранную стражу телохранителей и личную охранную стражу телохранителей». В.С. Таскин, отмечая особенности образа жизни в этой контактной зоне, указывает, что они во многом способствовали выделению среди массы местного населения прослойки военно-служилого люда, пользовавшейся [84] за свою верность центральной власти определенными привилегиями. По его замечанию, «добропорядочные семьи» севера ханьской державы представляли собой своеобразный тип русского казачества, охранявшего границы империи.¹⁰¹⁾

В Хань получила дальнейшее развитие система военных поселений — как за счет лиц, выполнявших воинскую повинность, так и за счет общинников-переселенцев.¹⁰²⁾ Она была призвана решать две задачи: обеспечивать безопасность рубежей ханьского государства и снабжать казну зерном и фуражом для кавалерии. Эта система возникла при Цинь Шихуане, причем ее функции были достаточно разнообразными: это и освоение новых территорий, распашка целины, и воспитание и подготовка будущих воинов, и выполнение охранных задач. Кроме того, по мнению Л.С. Переломова, военные поселения в какой-то мере способствовали разрешению аграрного кризиса и высвобождению частнозависимых земледельцев, переходу их в категорию государственных крестьян. Немаловажным обстоятельством было и то, что система военных поселений подчинялась непосредственно императорскому двору, а это усиливало его позиции в борьбе с сепаратизмом феодалов.¹⁰³⁾

Военные поселения включались в общую систему обороны северных и северо-западных рубежей ханьского государства, в которой большое значение имело исправное функционирование сторожевых постов, расположенных на башнях Великой Китайской стены. Согласно «бамбуковым документам» из Цзюйянь, укомплектованию этих наблюдательных постов личным составом и его экипировке в ханьском Китае уделялось много внимания, причем потребности в обслуживающем персонале башен были довольно велики: по подсчетам М. Лёве, для обслуживания участка от Дуньхуана до Увэй (включая высту Эдзин-Гол — Цзюйянь) требовалось, 3250 чел.,¹⁰⁴⁾ без учета военных поселенцев и гарнизонов китайской армии, дислоцированных на некотором удалении от Стены.

Наблюдательные башни были обычно в два этажа: первый отводился под жилое помещение, а наверху располагался собственно наблюдательный пост. При появлении в зоне визуального наблюдения конницы противника на верхней площадке зажигали костер — знак опасности, который дублировался соседним постом, и так до тех пор, пока сигнал о приближении врага не достигал пункта дислокации армейского гарнизона.¹⁰⁵⁾

Наблюдательные посты выступали также и как собственно фортификационное сооружение: на многих из них верхняя площадка была укомплектована тяжелым арбалетом на вращающейся станине с фиксированными на стене прицельными выступами, определявшими различные сектора обстрела.¹⁰⁶⁾ Это подтверждает мнение о том, что уже в конце второй половины I тыс. до н.э. в Китае появляются большие арбалеты, поставленные на лафет.¹⁰⁷⁾ Вероятно, в данном случае речь шла об аркбаллисте ляньнучэ, устройство и внешний вид которой реконструированы С.А. Школяром.¹⁰⁸⁾ Кстати говоря, наличие арбалетов в китайской армии рассматривалось иногда как доказательство абсолютного превосходства ханьских воинов над кочевниками в техническом оснащении.¹⁰⁹⁾ При всей обоснованности данного суждения, однако, следует уточнить, что это преимущество, очевидно, имело временный характер, поскольку в ходе бовых действий огромные массы китайского оружия попадали в руки кочевых соседей Китая, и попытки введения запрета на вывоз оружия из страны не всегда были достаточно эффективными.¹¹⁰⁾ В древности «оружие вообще распространялось и заимствовалось довольно широко, причем основным критерием, определявшим быстроту распространения, было, как правило, преимущество в боевых качествах».¹¹¹⁾

Боевые же качества древнекитайского вооружения были хорошо известны на востоке Азии уже в конце I тыс. до н.э. Развитие металлургии бронзы, железа (и даже стали) оказало стимулирующее воздействие на производство предметов вооружения, обеспечив материальную основу для активных военных действий Ханьской империи с учетом инноваций в организации военного дела. Утверждение новых взглядов на принципы тактического обеспечения боевых операций потребовало и адекватных изменений в традиционном комплексе вооружения древнекитайского воина: постепенно на смену коротким бронзовым мечам приходит длинный всаднический меч (в циньско-ханьскую эпоху его линейные размеры зачастую превышали 1 м),¹¹²⁾ совершенствуются форма и устройство дистанционного вооружения (луков и арбалетов),¹¹³⁾ более эффективным и разнообразным становится комплекс защитных средств (доспехи, щиты).¹¹⁴⁾

Создание собственных кавалерийских формирований потребовало существенных изменений в различных сферах жизни ханьского общества: они коснулись и системы призыва, и организации сторожевой и патрульной службы на границе, повлияли на характер взаимоотношений империи с соседними народами, расширили социальную₎ базу центральной власти. Новый вид китайского войска требовал изменения системы подготовки и обучения воинов в сторону ее профессионализации. Успешные действия древнекитайской кавалерии показали, что перенятие боевого опыта соседних народов заняло относительно небольшой срок и конница стала полноправным элементом военной организации Китая конца второй половины I тыс. до н.э. Успешное заимствование кавалерийских навыков сопровождалось и поиском эффективных средств противодействия конным отрядам противника: например, были изобретены так называемые железные шипы (те цзили), предназначавшиеся для создания препятствий и имевшие универсальный характер. Они представляли собой пространственную конструкцию, образованную четырьмя железными шипами, соединенными таким образом, что в любом положении один из них был всегда направлен острием вверх. Эти «железные шипы» устанавливались, как правило, перед городскими стенами и образовывали своеобразные полосы малозаметных препятствий.¹¹⁵⁾

Активизация военных контактов Китая с кочевыми народами степной полосы востока Азии привела не только к заимствованию китайцами [85] навыков ведения верхового боя: войны с номадами выступали и как своеобразная форма передачи соседям некоторых достижений древнекитайской цивилизации, в том числе и в военной сфере.¹¹⁶⁾

Реформа армии, явившаяся отражением социально-политических и экономических изменений в сфере организации военного дела в Китае в конце второй половины I тыс. до н.э. и получившая наиболее зримое воплощение в создании собственной кавалерии, была, таким образом, во многом определена и воздействием внешнего фактора. Это, на наш взгляд, подтверждает положение о том, что «развитие вооружения и военного искусства в странах, граничащих с кочевой степью, находилось в тесном взаимодействии и во многом определялось характером военного противостояния номадам».¹¹⁷⁾ Это обстоятельство никоим образом не принижает собственных достижений древнекитайского государства в военном деле, а, напротив, свидетельствует о его довольно высоком уровне, позволившем за исторически небольшой срок освоить и развить в составе своего военного организма новый, достаточно сложный вид войска. Последние столетия I тыс. до н.э. стали в истории китайского военного дела периодом синтеза многовековой традиции ведения боевых действий с опытом соседних народов. Итогом этого сложного процесса явилось новое качественное состояние теории и практики военного искусства древнего Китая, позволившее ему заявить о себе на рубеже начала нашей эры как о мощной военно-политической силе восточно-азиатской ойкумены, что, наряду с общим подъемом производительных сил, обеспечило территориальный рост китайской империи, включение в сферу ее влияния многих народов Азии.

¹⁾ См.: Степугина Т.В. Древний Китай / Межгосударственные отношения и дипломатия на Древнем Востоке. — М., 1987. — С. 238.

²⁾ См.: Переломов Л.С. Империя Цинь — первое централизованное государство в истории Китая (221—202 гг. до н. э.). — М., 1962; Крюков М.В., Переломов Л.С, Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. — М., 1983. — С. 15-16; История народов Восточной и Центральной Азии с древнейших времен до наших дней. — М., 1986. — С. 25-26.

³⁾ Laneiotti L. Swords Casting and. Related Legends in China // East and West. — 1955. — Vol. 6, N 2. — P. 108. См. также: Васильев К.В. «Планы Сражающихся царств»: (Исследования и переводы). — М., 1968. — С. 207, 222, 223.

⁴⁾ См.: Книга правителя области Шан. (Шан цзюнь шу) / Пер. с кит., вступит, статья и коммент. Л.С. Переломова. — М., 1968. — С. 224; Го Можо. Бронзовый век. — Пекин, 1957. — С. 298-299 (на кит. яз.); Сюнь-цзы цзицзе. Сер. «Чжуцзы цзичэн». — Пекин, 1935. — Цз. 10. — Гл. «И-бин-бянь», разд. 15. — С. 176-193 (на кит. яз.).

⁵⁾ См.: Александров А.В., Арутюнов С.А., Бродянский Д.Л. Палеометалл северо-западной части Тихого океана. — Владивосток, 1982. — С. 18-20; Александров А.В. О начальном этапе использования и производства железа в древнем Китае (по данным археологии) / X науч. конф. «Общество и государство в Китае»: Тез. и докл. — М., 1979. — Ч. 1. — С. 28-39 (далее НКОГК); Кучера С. Китайская археология 1965—1974 гг.: Палеолит — эпоха Инь. — М., 1977. — С. 95-105.

⁶⁾ См.: Кучера С. Китайская археология... — С. 98-99; Chen Te-k'un. Metallurgy in Shang China // T'oung Pao. — 1974. — Vol. 60, N 4/5. — P. 209-210; Gettens R.J., Clarke R.S. (Jr.), Chase W.T. Two Early Chinese Bronze Weapons with Meteoritic Iron Blades // Freer Gallery of Art. Occasional Papers. — Washington, 1974. — Vol. 4, N 4.

⁷⁾ См. подробнее: Комиссаров С.А. Комплекс вооружения древнего Китая: Эпоха поздней бронзы. — Новосибирск, 1988. — С. 103; История военного дела Китая. — Пекин, 1983. — Т. 1. — С. 11 (на кит. яз.).

⁸⁾ Ван Сычжи. Вопрос об общественной природе обеих Хань и другие проблемы. — Пекин, 1980. — С. 59-61 (на кит. яз.); Доклад о раскопках в Хуйсянь. — Пекин, 1956. — С. 83 (на кит. яз.); Чжоу Цзэюэ. Некоторые вопросы истории металлургии в древнем Китае / Чжуннань куанъе сюэбао. — 1953. — № 1 (на кит. яз.).

⁹⁾ См., например: Hsu Cho-ynn. Ancient China in Transition: An Analysis of Social Mobility. 722-222 В. С. Stand.ford, 1965. — P. 130; Needham J. Clerks and Craftsmen in China and the West: Lectures and Adresses on the History of Science and Technology. — Cambridge, 1970. — P. 107-112.

¹⁰⁾ Александров А.В. О начальном этапе использования... — С. 30; Он же. Роль железоделательного производства в истории древнекитайского общества (вторая половина I тысячелетия до нашей эры — начало нашей эры): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. — М., 1979 — С. 13.

¹¹⁾ Комиссаров С. А. Комплекс вооружения... — С. 105.

¹²⁾ Го юй. (Речи царств) / Пер. с кит., вступит, статья и примеч. В.С. Таскина. — М., 1987. — С. 117-118.

¹³⁾ В издании В. С. Таскина цзи переведен как «алебарда», тогда как имеется в виду клевец цзи, пришедший на смену клевцу гэ.

¹⁴⁾ Кучера С. Китайская археология... — С. 98.

¹⁵⁾ См.: Юань Кэ. Мифы древнего Китая. — 2-е изд., испр. и доп. — М., 1987. — С. 226-227; 345, примеч. 63; Laneiotti L. Swords Casting,.. — P. 108; Idem. Swords Casting and Related Legends in China (II): The Transformation of Ch'ih Pi's Legend./ East and West-1956. — Vol. 6, N 4.

¹⁶⁾ См.: Деревянко Е.И. Очерки военного дела племен Приамурья. — Новосибирск, 1987. — С. 11-12.

¹⁷⁾ Хэ Танкунь. Достижения технологии выплавки металлов в древнем Китае // Некоторые успехи древнекитайской науки. — Пекин, 1978. — С. 512-518, 520 (на кит. яз.).

¹⁸⁾ См.: Петриченко А.М. Книга о литье. — Киев, 1972. — С. 20-21; Он же. Искусство литья. — М., 1975. — С. 17-18.

¹⁹⁾ Деревянко А.П. Ранний железный век Дальнего Востока. — Новосибирск, 1973. — С. 244; Ван Чжуншу. Очерки археологии эпохи Хань / Каогусюэ чжуанькань. — Пекин, 1984. — № 1, вып. 16 (на кит. яз.); Лэй Цунъюнь. Обзор обнаруженных железных изделий, относящихся к Чуньцю-Чжаньго, за тридцать лет / Чжунго лиши боу-гуань гуанькань. — 1980. — № 2. — С. 92-102 (на кит. яз.); Needham J. The Development of Iron and Steel Technology in China. — L., 1958; Idem. Clerks and Craftsmen... — P. 107; Wang Zhongshu. Han Civilization. — New Haven; L., 1982. — P. 122.

²⁰⁾ Комиссаров С.А. Комплекс вооружения... — С. 105; Li Xueqin. Eastern Zhou and Qin Civilization // Early Chinese Civilization Series. — New Haven; L.. 1985. — P. 323.

²¹⁾ Лэй Цунъюнь. Обзор обнаруженных железных изделий... — С. 98, 100-102.

²²⁾ Отчет о раскопках захоронений в Нижней столица Янь / Каогу. — 1965. — № 11. — С. 548-561 (на кит. яз.); Отчет о раскопках могилы номер 22 в Нижней столице Янь / Там же. — С. 562-570 (на кит. яз.); Отчет о раскопках могилы № 44 в Нижней столице Янь в у. Исянь пров. Хэбэй // Каогу. — 1975. — № 4. — С. 228-240 (на кит. яз.): Юй Шэнъу. Заметки о надписях на ритуальной бронзе Шан и Чжоу. — Пекин, 1957. — С. 574 (на кит. яз.). Примечательно, что у трех из восьми обнаруженных в Нижней столице мечей лезвия изготовлены из высокоуглеродистой стали, прошедшей закалку. — См.: Предварительный доклад о металлографическом исследовании железных изделий из могилы № 44 в Нижней столице Янь, у. Исянь / Каогу. — 1975. — № 4. — С. 241-243 (на кит. яз.).

²³⁾ Ван Цзэнсинь. Краткий отчет о раскопках в районе Ляньхуабао близ г. Фушань, Ляонин // Каогу. — 1964. — № 6. — С. 286-293 (на кит. яз.).

²⁴⁾ Хуан Куань. Дискуссия о соли и железе / Ван Ли-ци. Янь те лунь цзяочжу. — Шанхай, 1958. — Цз. 6. — С. 42 (на кит. яз.). {См. рус.пер.} [83]

²⁵⁾ {Примечание 25 пропущено в книге. OCR.}

²⁶⁾ См., например: Новые находки железных изделий и стального меча, датируемых концом Чуньцю, в Чанша // Вэньу. — 1978. — № 10. Упоминания о стальных изделиях, относящихся к доханьскому времени, имеются и в нарративных источниках. Например, у Сюнь-цзы сказано, что «чусцы делают доспехи из кожи акулы и [шкур] носорога крепкие, как железо и камень. Их стальные секиры из Вань беспощадны, как жало скорпиона». — См.: Сюнь-цзы цзицзе. — Цз. 10. — С. 187. Последнее предложение переведено в «Большом китайско-русском словаре» под редакцией И. М. Ошанина следующим образом: «Секиры из ферганской стали неотразимы, как жало пчелы». — Большой китайско-русский словарь. — М., 1983. — Т. 4. — С. 397. Однако у Сюнь-цзы речь шла не о Фергане, обозначавшейся часто в ханьское время иероглифом «вань», а о местности Вань, славившейся своим оружейным производством, которая ныне входит в состав у. Наньян, пров. Хэнань. — См.: Большой словарь Китая: В 2 т. — Пекин, 1980. — Т. 1. — С. 344-345 (на кит. яз.).

²⁷⁾ См.: Хэ Танкунь. Достижения технологии... — С. 512-521.

²⁸⁾ См.: Древний клад железных изделий, обнаруженных в уезде Маньчи // Вэньу. — 1976. — № 8 (на кит. яз.); Клад бронзовых и железных изделий, обнаруженных в последние годы в Чжэнчжоу // Каогусюэ цзикань. — Пекин, 1981. — № 1. — С. 189 (на кит. яз.).

²⁹⁾ Александров А.В. Государственная монополия на железо в Китае II—I вв. до н.э. и ее организационная структура / VIII НКОГК: Тез. и докл. — М., 1977. — Ч. 1. — С. 72. См. также: Он же. О политике древнекитайского государства в области казенного и частного железоделательного ремесла в III—I вв. до н.э. // Конференция аспирантов и молодых сотрудников Института востоковедения АН СССР. — М., 1976. — Ч. 1: Экономика, история; Кудрин В.И. Возникновение государственной монополии на соль и железо в эпоху Западной Хань / Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та. — Л., 1962. — Вып. 12, № 304.

³⁰⁾ Западно-ханьский железный доспех, обнаруженный в древнем городе Эршицзяцзы близ Хух-Хото // Каогу. — 1975. — № 4. — С. 249-253 (на кит. яз.). Ханьские могилы в Маньчэн. — Пекин, 1978. — С. 66-68 (на кит. яз.).

³¹⁾ Ван Чжуншу. Очерки археологии... — С. 65; Предварительный доклад об исследовании остатков судоверфи циньско-ханьского времени в Гуанчжоу // Вэньу. — 1974. — № 4. — С. 1-16 (на кит. яз.); Ся Най. Археология и история науки и техники // Каогу. — 1977. — № 2. — С. 84 (на кит. яз.); Корабль циньско-ханьского времени // Вэньу. — 1977. — № 4. — С. 21 (на кит. яз.).

³²⁾ См.: Краткий доклад о земляных ямах-захоронениях периода Чжаньго в Сяотяньси, в районе Пэйлин, пров. Сычуань / Вэньу. — 1974. — № 5 (на кит. яз.); Ван Сюэли. Заметки о скульптурах воинов и оружии эпохи Цинь // Каогу юй вэньу. — 1983. — № 4 (на кит. яз.); Он же. Рассмотрение достижений науки и техники по бронзовому оружию из ям со скульптурами эпохи Цинь // Каогу юй вэньу. — 1980. — № 3 (на кит. яз.).

³³⁾ Biot M.E. Researchers into the manners of ancient Chinese, according to the She-king: Appendix to the Prolegomena / The Chinese Classics with a translation, critical and exegetical notes, prolegomena and copious indexes by J. Legge / Reprinted from the td. of the Oxford Univ. Press: In 5 v. — Hong Kong, I960. — Vol. 4: The She-king. — P. 163.

³⁴⁾ Щицзин. I Книга песен и гимнов / Пер. с кит. А. Штукина, — М., 1957. — С. 301.

³⁵⁾ См.: Конрад Н.И. Избранные труды: Синология. — М., 1977. — 65.

³⁶⁾ Подробнее см.: Сыма Цянь. Исторические записки («Ши цзи») / Пер. с кит., вступит, статья, коммент. и прил. Р.В. Вяткина. — М., 1986. — Т. 4. — С. 231, примеч. 57; Hulseve A.F. Remnants of Han Law: Introductory studies and an Annotayted Translation of Chapters 22 and 23 of the History of the Former Han Dynasty // Sinica Leidensia editit. — Leiden, 1955. — Vol. 9. — P. 323.

³⁷⁾ Creel H.G. Confucius and the Chinese Way. — N. Y., 1960 — P. 82-88.

³⁸⁾ Granet M. Chinese civilization. — N. Y., 1958. — P. 263-270.

³⁹⁾ О колесничном бое см.: Кожин П.М. К вопросу о происхождении иньских колесниц / Сборник Музея антропологии и этнографии. — Л., 1969. — Т. 25. — С. 35-42; Он же. Об иньских колесницах // Ранняя этническая история народов Восточной Азии. — М., 1977. — С. 278-287; Варёнов А.В. Иньские колесницы / Изв. СО АН СССР. Сер. обществ. наук. — 1980. — № 1, вып. 1. — С. 112-123; Комиссаров С.А. Чжоуские колесницы (по материалам; могильника Шанцуньлин) // Там же. — С. 156-163; Ян Хун. Боевые колесницы и колесничный бой: Заметки о древнем военном снаряжении Китая. Первая часть // Вэньу. — 1977. — № 5. — С. 82-90 (на кит. яз.).

⁴⁰⁾ Кожин П.М. Некоторые данные о древних культурных контактах Китая с внутренними районами Евразийского материка / Н. Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение: Материалы конференции. — М., 1977. — Ч. 2. — С. 24-41; Он же. О характере личной собственности в эпоху Инь — Чжоу (по археологическим данным) / XIII НКОГК: Тез. и докл. — М., 1982. — Ч. 1. — С. 15-19; Hsu Cho-yun. Ancient China in Transition... — P. 68, 204; Loewe M. The Campaigns of Han Wu-ti // Chinese Ways in Warfare. — Cambridge (Mass.), 1974. — P. 67-122.

⁴¹⁾ Го юй. — С. 280, 289, 292 и др.

⁴²⁾ См., например: Чжоу Вэй. Очерки по истории оружия Китая. — Пекин, 1957. — 339 с. (на кит. яз.); Ян Хун. Сборник по истории оружия древнего Китая. — 2-е изд., доп. — Пекин, 1986. — 308 с. (на кит. яз.).

⁴³⁾ Комиссаров С.А. Комплекс вооружения...

⁴⁴⁾ См.: Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве: Перевод и исследование / Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 27-28, 36-37 и др.

⁴⁵⁾ См.: Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 100-101; 290, примеч. 1. Кстати говоря, на подчиненность военного дела универсальным пространственно-числовым структурам, в частности троично-пятеричной общеклассификационной схеме «сань у», обратил внимание А.И. Кобзев. — См.: Кобзев А.И. Троично-пятеричные текстологические структуры и понятие «сань-у» // XI НКОГК: Тез. и докл. — М., 1980. — Ч. 1; Он же. Понятийно-теоретические основы конфуцианской социальной утопии / Китайские социальные утопии. — М., 1987. — С. 73.

⁴⁶⁾ См.: Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 64-65.

⁴⁷⁾ Ян Хун. Всадники и защитный доспех боевых лошадей: Заметки о древнем военном снаряжении Китая. Вторая часть // Вэньу. — 1977. — № 10. — С. 27-32 (на кит. яз.).

⁴⁸⁾ Erkes E. Das Pferd im Alten China // T'oung Pao. — 1940. — Vol. 36, liv. 1. — P. 50, 53; Creel H.G. The Role of the Horse in Cninese history // American Historical Review. — 1965. — April. — Vol. 70. — P. 649-656; Phillips E.D. New light on the ancient history of the Eurasien steppe // American Journal of Archaeology. — 1957. — N 61. — P. 273-274.

⁴⁹⁾ Шефер Э. Золотые персики Самарканда: Книга о чужеземных диковинах в империи Тан. — М., 1981. — С. 91.

⁵⁰⁾ Материалы по истории сюнну: (По китайским источникам) / Предисл., пер. и примеч. В.С. Таскина. — М., 1968. — С. 37. О. Латтимор создателем китайской кавалерии называет полководца Ли My, жившего в III в. до н. э. — См.: Lattimore О. Inner Asian Frontiers of China. — N. Y., 1940. — P. 61-65, 387.

⁵¹⁾ Переломов Л. С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. — М., 1981. — С. 150.

⁵²⁾ Там же. — С. 151.

⁵³⁾ Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 21-22.

⁵⁴⁾ Книга правителя области Шан... — С. 139-140.

⁵⁵⁾ Hsu Cho-yun. Ancient China in Transition... — P. 69.

⁵⁶⁾ Wilbur С.М. Slavery in China during the Former Han Dynasty, 206-206 В. С. AD 25. — Chicago, 1943. — P. 232, 405; Swann N.L. Food and Money in Ancient China. — Princeton, 1950. — P. 172. Чжан Чуньшу указывает численность обслуги в 300 тыс. чел., что мало вероятно. — См.: Chang Chunshu. Military Aspects of Han Wu-ti's Northern and Northwestern Campaigns / Harvard Journal of Asiatic Studies. — 1966. — Vol. 26. — P. 168.

⁵⁷⁾ См.: Степугина Т.В. Древний Китай. — С. 238.

⁵⁸⁾ См.: Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы... — С. 111-119; История народов... — С. 82; Степугина Т.В. Древний Китай. — С. 239-240.

⁵⁹⁾ Hulseve A.F. Remnants of Nan Law. — P. 45; Swann N.L. Food and Money... — P. 168; Loewe M. The Campaigns of Han Wu-ti. — P. 99; Idem. Records of Han Administration: In 2 v. — L., 1967. — Vol. 1: Historical assesment. — P. 111.

⁶⁰⁾ В ханьское время 1 чи был равен 23 см, а 1 цунь — 2, 3 см. Ханьские меры длины см.: Pirazzoli-t' Serstevens M. The Han Civilization of China. — Oxford, 1982. — P. 226.

⁶¹⁾ Creel H.G. The Role of the Horse... — P. 658.

⁶²⁾ Yuan Zhongyi. Find of the First Qin Emperor's Pottery Warriors and Horses / Recent Discoveries in Chinese Archaeology — 28 Articles by Chinese Arhaeologists Describing their Excavations. — Beijing, 1984. — P. 25.

⁶³⁾ Whyte L. Medieval Technology and Social Changes. — Oxford, 1962. — P. 138, note 1.

⁶⁴⁾ Laufer B. Chinese Grave-Sculptures of the Han Period. — L.; N.Y.; P., 1911. — Pl. VII.

⁶⁵⁾ Сыма Цянь. Исторические записки («Ши цзи»). — Т. 4. — С. 72.

⁶⁶⁾ См.: Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. — М., 1961. — С. 104.

⁶⁷⁾ Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы... — С. 129.

⁶⁸⁾ Шефер Э. Золотые персики Самарканда... — С. 88.

⁶⁹⁾ См.: Крюков М.В., Передомов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы... — С. 128-130; Степугина Т.В. Древний Китай. — С. 246-248; История народов... — С. 84.

⁷⁰⁾ Boodberg P.A. Two notes on the History of the Chinese Frontier / Harvard Journal of Asiatic Studies. — 1936. — N 1. — P. 287, note 21.

⁷¹⁾ Цит. по: Материалы по истории сюнну.. — С. 168.

⁷²⁾ О государстве Куча см.: Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. — М., 1988. — С. 281-286, 346-347.

⁷³⁾ Шефер Э. Золотые персики Самарканда... — С. 89.

⁷⁴⁾ Там же. — С. 90.

⁷⁵⁾ См.: Erkes E. Das Pferd im Alten China. — P. 41-43.

⁷⁶⁾ Swann N. L. Food and Money... — P. 231.

⁷⁷⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 72.

⁷⁸⁾ См.: Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 326.

⁷⁹⁾ Материалы по истории сюнну... — С. 34.

⁸⁰⁾ Конрад Н.И. Избранные труды... — С. 326.

⁸¹⁾ Чэнь Чжи. Сборник исторических материалов по экономике Западной Хань. — Сиань, 1958. — С. 7, 120 (на кит. яз.).

⁸²⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 2. — P. 181; Yii Ying-shih. Trade and Expansion in Han China. — Berkely; Los Angelos, 1967. — P. 72.

⁸³⁾ Laufer B. Chinese clay figures. — Chicago, 1914. — Pt 1: Prolegomena on the history of defensive armor. — P. 231. — (Anthropological ser.; Vol. 12).

⁸⁴⁾ Bielenstein H. The Bureaucracy of Han Times. — Cambridge, 1980. — P. 231; de Crespigny R. Northern Frontier; The Policies and Strategy of the Later Han Empire. — Canberra, 1984. — P. 45. — (Faculty of Asian Studies; Monograph New Ser; N 4); Chang Chunshu. Military Aspects of Han... — P. 172.

⁸⁵⁾ Chang Chunshu. Military Aspects of Han... — P. 151- 166.

⁸⁶⁾ Биографии этих полководцев помещены в «Ши цзи» — цз. 111, с. 249, а также в «Хань шу» — цз. 66, с. 524 и цз. 93, с. 593 (нумерация страниц по кайминскому изданию «Эршиу ши» («Двадцать пять династийных историй»)).

⁸⁷⁾ Chang Chunshu. Military Aspects of Han... — P. 156.

⁸⁸⁾ Ibid. — P. 172-173.

⁸⁹⁾ Собрание исторических сведений о всех народах. — Пекин, 1958 — Т. 1. — С. 441, 472-473; 448, примеч. 32 (на кит. яз.).

⁹⁰⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 2. — P., 181.

⁹¹⁾ Ibid. — Vol. 1. — P. 78.

⁹²⁾ Ibid. — Vol. 2. — P. 36-39.

⁹³⁾ Ibid. — P. 181.

⁹⁴⁾ Хоу Ханьшу. — Цз. 88. — Гл. «Жизнеописание Юй Сюя». — С. 824 (нумерация страниц дана по кайминскому изданию «Эршиу ши»).

⁹⁵⁾ Сунь Юйтан. Развитие военной системы Восточной Хань // Чжунго шэхуй цзинцзиши цзикань. — Б. м., 1939. — Vol. 6, N 1. — Р. 1-39 (на кит. яз.). — (Repr.; Hongkong, 1969); Хэ Чанпюнь. Отмена в Восточной Хань системы замены воинской повинности службой на границе / Лиши яньцзю. — 1962. — № 5. — С. 96-115 (кит. яз.).

⁹⁶⁾ Loewe M. The Campaigns of Han Wu-ti. — P. 90.

⁹⁷⁾ HuIseveA. F. Remnants of Han Law... — P. 131, 147, note 109; Chang Chunshu. Military Aspects of Han... — P. 162-163.

⁹⁸⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 79; Hulseve A. F. Remnants of Han Law. — P. 240.

⁹⁹⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 78; Vol. 2. — P. 261, 317.

¹⁰⁰⁾ Ibid. — Vol. 1. — P. 78.

¹⁰¹⁾ Материалы по истории сюнну... — С. 169-170, примеч. 4.

¹⁰²⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 56, 162-164.

¹⁰³⁾ Крюков М.В., Переломов Л.С, Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы... — С. 111.

¹⁰⁴⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 90-91.

¹⁰⁵⁾ Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы... — С. 109-110.

¹⁰⁶⁾ Loewe M. Records of Han Administration. — Vol. 1. — P. 86.

¹⁰⁷⁾ См.: Школяр С. А. Китайская доогнестрельная артиллерия: Материалы и исследования. — М., 1980. — С. 32.

¹⁰⁸⁾ Там же. — С. 36-38; 305, примеч. 19.

¹⁰⁹⁾ См., например: Hirth F. The Ancient History of China to the end of the Chou Dynasty: Select bibliographies. Reprint series. — N. Y.; Freeport, 1969. — P. 166.

¹¹⁰⁾ Еще в IV в. до н.э. под угрозой смертной казни было запрещено вывозить «стратегические материалы»: изделия из металла, кожи, оружие, панцири. — См.: Васильев К.В. «Планы Сражающихся царств»... — С. 173- 174. Аналогичный запрет был введен на вывоз из Китая арбалетных замков в конце II в. до н.э. — См.: Needham J. Science and Civilization in China: Vol. 1-4. — Cambridge, 1954-1965. — Vol. 4: Phisics and Phisical technology. — 1965. — Pt 2: Mechanical engineering. — P. 18.

¹¹¹⁾ Погребова М.Н. Закавказье и его связи с Передней Азией в скифское время. — М., 1984. — С. 48.

¹¹²⁾ Кожанов С.Т. Ханьские мечи / XV НКОГК: Тез. и докл. — М., 1984. — Ч. 1. О циньских мечах см.: Ван Сюэ-ли. Заметки о скульптурах... — С. 72 (на кит. яз.).

¹¹³⁾ Кожанов С.Т. Ханьские арбалеты / Изв. СО АН СССР. Сер. истории, филологии и философии. — 1987. — № 10, вып. 2. — С. 42-46; Он же. Дистанционное оружие в древнем Китае (конец второй половины I тыс. до н.э.) / XIX НКОГК: Тез. и докл. — М., 1988. — Ч. 2. — С. 44-47.

¹¹⁴⁾ Кожанов С.Т. Защитные доспехи эпохи Хань / Изв. СО АН СССР. Сер. истории, филологии и философии. — 1984. — № 14, вып. 3. — С. 56-60; Он же. Вооружение и снаряжение воинов эпохи Хань (по материалам раскопок в Яньцзявань) / Древние культуры Китая: Палеолит, неолит и эпоха металла. — Новосибирск, 1985. — С. 112-119. Очевидно, в циньско-ханьское время начинается распространение доспехов из железных пластин, превосходивших по своим качествам бронзовые. — См.: Ян Хун. Сборник по истории оружия... — С. 12-18; Dien A. A study of Early Chinese Armor / Artibus Asiae. — 1981—1982. — Vol. 43, N 1/2. — P. 7-15. По мнению Лю Ханя, доспехи с железными пластинами появляются позже. — См.: Лю Хань. Скульптуры всадников и лошадей в доспехах времен Северных династий / Каогу. — 1959. — № 2. — С. 97-100 (на кит. яз.).

¹¹⁵⁾ См.: Ван Чжуншу. Очерки археологии... — С. 66, рис. 66. В обширном своде «У бэй чжи», составленном в XVII в. Мао Юаньи, упоминаются аналогичные конструкции двух видов — «железные шипы с гранями» (те линцзяо) и «деревянные шипы с гранями» (му линцзяо). Принцип их использования одинаков, однако они несколько различаются по внешнему виду: в последнем варианте на деревянную основу крепился пирамидообразный наконечник из железа, отчего «шип» напоминал небольшую стрелу с очень коротким и массивным древком. В описании этих изделий отмечается, что «железные шипы» не только эффективны при установке их на земле, но и могут быть использованы для блокирования бродов через реки. — См.: Мао Юаньи. Описание [мер] по военной подготовке. — Б. м., 1886. — Цз. 112. — С. 76, 8а (на кит. яз.).

¹¹⁶⁾ Худяков Ю. С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. — Новосибирск, 1986. — С. 50.

¹¹⁷⁾ Там же. — С. 3.