выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
XXXIII научная конференция «Общество и государство в Китае». М. 2003.
/145/ — конец страницы.
Сканы предоставил Павел Азбелев.
Представляется, что основной массив литературы, написанной как в самом Китае, так и о Китае, по тематике, которую можно назвать женской, обладает некими общими характеристиками, к которым можно отнести, во-первых, то, что написание статьи стимулировано какой-то определенной датой; во-вторых, пол авторов таких публикаций преимущественно женский; в-третьих, в немалой своей части авторы используют в качестве источников литературные произведения. Вполне естественно, что данные выводы базируются на немалом объеме материала, но в качестве примера использованы наиболее информативные и иллюстративные из них.
По случаю 50-летия образования ООН одним из главных мероприятий празднования намечался созыв IV Всемирной конференции по положению женщин — «Действия в интересах равенства, развития и мира». Местом ее проведения на 36-м заседании комиссии ООН по положению женщин, исполнявшей функции подготовительного комитета, в ходе серьезных дискуссий в марте 1992 г. был определен Пекин. Китайское правительство приложило немало усилий для принятия этого решения. По высказыванию Генерального секретаря Конференции Гертруды Монгелла из Объединенной Республики Танзания, эта конференция должна была определить, «что можно сделать для ликвидации дискриминации по признаку пола и развития новых отношений партнерства между мужчинами и женщинами в XXI в.» [1, с. 175]. Определение этих целей одновременно является признанием, что более чем столетняя борьба, идущая в мире, за Равноправие женщин еще очень далека от завершения.
Указанная дата весьма существенна для китаеведческих публикаций по «женской» тематике. Наиболее показательно это прослеживается в российском китаеведении. В 1994 г. в материалах XXV научной конференции «Общество и государство в Китае» Я.М. Бергер на китайских материалах 1992 г. опубликовал статью «Положение женщин в современном /145/ Китае». Традиционно для подобных публикаций в ней приводится много статистических данных. Важным аспектом существенного продвижения Китая по пути достижения равенства полов была отмечена ситуация в сфере занятости женщин. При этом было указано, что занятость (составившая в 1966—1976 гг. 91,7%) «не достигает 100% главным образом потому, что неработающие (женщины. — Э.С.) не обладают достаточным образованием» [2, с. 238].
Очень симптоматичны и интересны приведенные в статье данные о неудовлетворенности китайских женщин «наличием нерациональных различий в мужской и женской занятости на их рабочем месте» (которую высказывали 50,5% респонденток в Китае против 15,7% в Японии), «хотя характер женской занятости и размеры их заработка в большей мере, чем во многих других странах, приближены к мужским». Эта неудовлетворенность объясняется преимущественно «недостаточной возможностью повышения квалификации и низкими шансами на продвижение по службе». Традиционно это явление объясняется выполнением женщиной детородной функции, когда приходится «выпадать» из производственного процесса на 2-3 года на рождение и воспитание ребенка. Но, по приведенным Я. Бергером данным, как правило, китайские женщины работают непрерывно с периода окончания школы до ухода на пенсию. Декретный отпуск при этом обычно не превышает полугода, причиной чего является материальное положение, а условием возможности продолжать трудовую деятельность — широко развитая сеть детских учреждений.
Автор отметил изменение статуса женщины в семье, «изменение в самой модели семьи», указав, что демографическая политика государства меняет «ролевые функции полов». «Сокращение масштабов семьи, ограничение рождаемости... покончили с традиционной ролью женщины-матери, беспрестанно вынашивавшей, рожавшей и воспитывавшей многочисленное потомство, посвящавшей детям всю свою жизнь». Замечая, что «уходит в прошлое традиционная семья, где господствовали муж и свекровь», Я. Бергер привел данные из журнала Шэхуй о том, что ныне «66,1% женщин считают свой статус в семье сравнительно высоким или очень высоким (что на 3,3% выше, чем у мужчин)» [2, с. 240].
В статье, как нам представляется, наиболее интересны данные о еще одном психологическом аспекте изменения семейного статуса женщин. Для стабильности общества (о котором так много говорится в китайских публикациях) наиболее существенно не столько наличие или отсутствие у его членов тех или иных материальных и нематериальных ценностей, сколько удовлетворенность или неудовлетворенность граждан сложившимися условиями их жизни. Автор утверждает (или приводит утверждения китайской печати), что «Китай выделяется большим равенством полов и распределения работы по дому в сравнении, например, с Японией или Англией, тем не менее китайские женщины значительно чаще, чем японки, считают труд по дому тяжелой или очень тяжелой обузой, чаще жалуются на недосыпание». И здесь главным фактором являются отнюдь не (или не столько) различия в технической оснащенности домашнего труда, отмечает автор, здесь скорее значимо то, что «роль домашней хозяйки в Японии пользуется значительно большей популярностью, чем в Китае» [2, с. 240]. /146/
Новому статусу женщины в обществе традиционно присуща конфликтность, выражающаяся прежде всего в росте разводов. В 70% случаев инициаторами расторжения брака, по данным, приведенным в статье, выступают женщины, не согласные с поведением мужа в семье, злоупотреблением им мужской властью, неуважением и непониманием супруги. В свою очередь, среди причин разводов, приводимых мужчинами, часто указываются: недостаточная забота супруги о семейном очаге, о детях, о муже, чрезмерная ее занятость работой.
Приведенные Я. Бергером данные из журнала Чжунго фунюй о доминирующих женских персонажах на страницах журнала за 1950—1990 гг. «отражают объективную реальность уменьшения значимости политической составляющей в образе идеальной женщины» (изменения возрастных и партийных показателей, снижение доли «образцовых трудящихся») [2, с. 241].
Заявление автора статьи, что «и непосредственные наблюдения, и социологические исследования однозначно свидетельствуют, что положение женщин в современном Китае претерпело очень большие изменения по сравнению с дореволюционным временем» [2, с. 238], оспорить, конечно, сложно. (Однако равноправие женщин пытались устанавливать еще гоминьдановцы, да и Конституция КНР декларировала права женщин. Конечно, полвека существования КНР — недолгий срок для весомых социальных изменений. Но, может быть, важнее декларирования достижений выяснение того, что еще не достигнуто, и особенно изучение причин этого?) Автор сравнивает произошедшие в Китае изменения с ситуацией в Японии, где, «несмотря на социальные, политические и экономические перемены, происходившие начиная с эпохи Мэйдзи и особенно после поражения во Второй мировой войне, общественные функции полов изменились значительно меньше». Тем не менее оценка китаянками собственного статуса и положения в обществе на настоящем этапе значительно более низкая, чем у японок.
Автор не вскрывает суть и причины того, что «социальный статус современной китайской женщины во многом иной, чем на Западе» [2, с. 238]. Статья тем не менее дает понять, что причины скрыты не только в недостаточности определенных законодательных актов и благосостояния жителей Поднебесной. Возможно, определенную роль играют завышенные ожидания или низкая самоидентификация китаянки. Создается впечатление, что в китайском обществе еще рано говорить о наличии тендерной культуры.
Годом позже были опубликованы два сообщения Т.М. Емельяновой (см. [1; 3]). В первой статье приводится немало интересных статистических данных из опубликованных в Жэньминь жибао в 1994 г. двух обширных специальных документов о положении женщин в Китае (см. [3, с. 41-42]). Представляется бесспорным, что, какие бы ни были интересные статистические данные, они нуждаются в комментариях. Сама констатация, что женщин в Китае менее половины населения — 48,4% (см. [3, с. 35]), не объясняет, как это влияет на их социальное и психологическое самоощущение. Еще более неоднозначны приведенные показатели социальной активности женщин. «Разрабатываются планы по подготовке и выдвижению /147/ женщин, устанавливаются квоты участия женщин в партийных, государственных и административных организациях». Однако реальной власти такие «выдвиженки» не имеют, выполняя скорее представительские функции. «Устанавливается процент приема девушек в высшие учебные заведения». Можно по-разному относиться к квотам. Тем не менее «это есть не только вовлечение женщины в общественную жизнь, но и повышение ее социального статуса».1) Возможно, более значимы и показательны выборы народных представителей в уездные и волостные органы, где доля женщин достигла 21-25% в 1990 г. (см. [3, с. 42]).
Более информативной представляется критическая часть статьи. Причинами того, что «положение женщин в нынешнем Китае остается достаточно сложным и неоднозначным» («несмотря на большой прогресс, достигнутый в решении женского вопроса за период существования КНР») [3, с. 35-36], автор, с одной стороны, называет «живучесть старых представлений о женщине (в том числе и стереотипов типа „уважаются мужчины и презираются женщины"), принижающих ее роль в социально-политической жизни страны», а с другой — не может не отметить сложности, возникшие уже в период экономических преобразований. Оба эти фактора, сливаясь, дают настораживающие данные по женской безработице, значительно превышающие мужские показатели. Высокий процент женщин в числе 150 миллионов неграмотных китайцев (70%, см. [3, с. 36]), вероятно, связан с первой группой причин — традиционалистским отношением к женщине. Воспроизведенная в статье констатация современной китайской прессы, что «в последние годы вновь возродились исчезнувшие после образования КНР (выделено мною. — Э.С.) такие явления, как похищение и продажа женщин и детей, проституция, насильственные браки, многоженство, браки по сговору родителей, жестокое обращение с женщиной, родившей девочку, и даже умерщвление новорожденных девочек» [3, с. 36], кажется неким преувеличением, но у меня нет данных сравнивать количественные параметры этих явлений на различных этапах развития КНР.
Подтверждением тезиса о том, что «женский» вопрос возникает на страницах печати к какой-то дате, служит содержащееся в статье, вероятнее всего калька перевода с китайского (а может быть, фрейдистская оговорка), утверждение: «В центре этой деятельности (решение проблем женского движения и улучшения социального положения женщин. — Э.С.) находились вопросы подготовки к IV Международной конференции женщин» [3, с. 36]. Может создаться впечатление, что некоторые инстанции в стране интересовало не столько решение вопросов положения женщин, сколько необходимость должным образом отрапортовать к конкретной дате — в данном случае к предстоящему международному конгрессу.
Данные, приводимые в китайской печати, касаются преимущественно области, отражаемой в статистических справочниках: занятость, образование, участие в политической жизни, страхование и охрана здоровья. Бесспорно, это очень важные показатели. Однако в практике женских организаций любой западной страны стоят не только вопросы борьбы за достижение наилучших показателей по всем вышеприведенным пунктам, но и решение как индивидуальных, так и групповых проблем женщин. Наступивший этап социально-экономического развития КНР не может не /148/ ставить вопросов адаптации женщины, ее морально-психологической подготовки к тем сложностям, которые стоят на пути ее социальной реализации, индивидуальной работы с каждым человеком, у которого уже имеются или возникают личностные проблемы (как, скажем, у безработных, у разведенных женщин). Сложно ожидать такой индивидуальной работы с каждым отдельным человеком от «новых организационных структур» [3, с. 36], созданных «с целью более эффективной работы среди женщин», но сверху (пусть и на всех уровнях) и к дате (к тому же не внутренней, а международной).
Что касается очень важной законодательной части работы по решению проблемы равных прав и защиты интересов женщин, то здесь приходится подчеркнуть упоминаемое в тексте статьи Т.Емельяновой признание, что новые документы скорее настаивали на исполнении ранее декларированных прав женщин. И кроме некоторых моментов расширения прав женщин и женских организаций, как указывается в их преамбуле, они прежде всего направлены на более эффективную защиту женщин в случаях нарушения уже давно декларируемых их законных прав. Для решения поставленных задач на всех уровнях создавались специальные координационные и административные органы, отвечающие за выполнение закона. Но ведь ни один закон не будет соблюдаться ни самими государственными органами, ни гражданами, если нет такого контролирующего органа, как общественность (к тому же самоорганизованная). Да и сам закон рождается лишь как закрепление на государственном уровне некоей общественной потребности, отрефлексированной и сформулированной.
Тот факт, что на VII Всекитайском съезде женщин (сентябрь 1993 г.) 75% делегатов являлись членами КПК (см. [3, с. 37]) — что особенно подчеркивалось в китайской печати, — а чуть ли не основными докладчиками выступали мужчины — высшие партийные и государственные деятели КНР, не создает впечатления о реальном развитии женского движения в КНР. Вполне возможно, что в «догоняющих» странах государство должно оказывать какие-то патерналистские услуги, но представляется, что общественная жизнь развивалась бы активнее, если бы сами женщины путем знакомства с жизнью и деятельностью своих «товарок» на Западе стали бы самоорганизовываться. Возможно, политика открытости и расширение международных связей Всекитайской федерации женщин вкупе с возрастающей мобильностью китаянок (как физической, так и виртуальной) поспособствуют этому?
В другой статье Т.М. Емельяновой, написанной после проведения конференции ООН, констатируется, что «неправительственные организации играли на ней одну из важнейших ролей. Почти одновременно с конференцией был проведен Форум неправительственных организаций» (см. [1, с. 177]). Однако, кроме «Конференции неправительственных организаций, имеющих консультативный статус при экономическом и социальном Совете КНР», ничего более на эту тему не упоминается. (Само Упоминание о чем бы то ни было еще не является утверждением его наличия — ведь есть же, как декларируется, в КНР демократические партии.) Хотя, бесспорно, проведение в Пекине форума неправительственных женских организаций могло иметь не только познавательную функцию.2) /149/
То немногое, что встречается в печати с указанием на деятельность общественных неправительственных женских организаций в КНР, скорее говорит о неких новообразованиях к дате, с одной стороны, и прежде всего их благотворительной деятельности — с другой (что, возможно, свидетельствует об их «молодости» и одновременно, когда особенно это касается объединения предпринимательниц, может рассматриваться как дополнительное обложение государством, когда оно как бы перекладывает определенные социальные траты на предпринимателей).
Что касается публикаций в КНР по «женской» тематике, то, представляется, что их следует разделить на две категории. К одной могут быть отнесены политические, публицистические, которые хронологически очень жестко были привязаны к подготовке и проведению вышеупомянутой Международной конференции. Вместе с тем задача разработки «женской» проблематики не могла быть не поставлена перед учеными, публикация результатов работы которых, естественно, продолжается и поныне (но стимулирована эта работа опять же в период подготовки Международной конференции, иными словами, также может быть соотнесена с конкретной датой). Кроме директивной разработки данной проблематики не следует исключать и тот момент, что средства массовой коммуникации могут резонировать на возникшую открытость обсуждения данной темы, отвечая на появившийся интерес в обществе к вопросам женского равноправия, женского движения.3)
Китайские публикации по женской тематике одновременно говорят и о второй их особенности — пол публикаторов. (И отдельные исключения, как известно, лишь подтверждают правило.)
Психология в определенных ситуациях, как складывается впечатление, общая на всех континентах: именно женщина должна писать «о своем, о девичьем». Так, к известной экономистке Хэ Цинлянь, ныне пребывающей в эмиграции, обратились с просьбой прочесть лекцию в Стокгольмском университете о женском вопросе в Китае, то есть по тематике, ей вовсе не близкой. (О чем она сочла нужным упомянуть, публикуя статью «Анализ социальных условий для понимания перемен в положении китайских женщин на современном этапе» [4, с. 77-87], явившуюся результатом подготовки к этой лекции.)
Хэ Цинлянь признает, что в процессе подготовки к этой лекции она осознала серьезность проблемы, с одной стороны, а с другой — поняла, что мужчины-ученые таковыми вопросами не занимаются, считая данную проблематику монополией женщин.
Такой подход к изучению женской проблематики можно объяснять по-разному. Можно отнести на счет интуитивного понимания некоей неуловимой разницы в восприятии мира женщинами, пусть и самыми эмансипированными. Большинство же солидаризируется с точкой зрения тех руководителей, которые изучение подобных «частных» проблем, как /150/ любые аспекты положения женщин, относят к мелкотемью (забывая старинное высказывание, что «дьявол скрывается в мелочах») и не стимулируют их изучение не к дате. Конечно, всегда есть и были в мире мужчины, которые понимали и признавали, что «судьба страны зависит от матерей», как, например, Наполеон. Хэ Цинлянь приводит утверждение, почерпнутое ею («на Западе», как подчеркивает она), что «та рука, которая качает колыбель, двигает и мир». (Не могу не привести в тандем однозначное высказывание Ю.Лотмана: «История делается в детской, где правит женщина».) Но таких мужчин, даже принимавших и принимающих участие в движении за женские права, в движении феминисток, суфражисток, отнюдь не большинство.
Один из крупнейших социологов современности Пьер Бурдье утверждает, что каждое конкретное сообщество людей «ведет как бы двойную жизнь». Он пишет, что для глубокого исследования социального универсума, механизмов, служащих его воспроизводству и изменению (что особенно актуально в настоящее время, в том числе и для Китая), недостаточно изучать только «производство и распределение материальных ресурсов и средств присвоения престижных в социальном плане благ и ценностей» (это он называет «реальностью первого порядка»). «Реальности второго порядка» (вторая часть «двойной жизни» социума) «существуют в представлениях, в схемах мышления и поведения, эмоциональных оценок и суждений» [5, с. 14]. Изучать «реальности второго порядка», к которым в том числе относятся социально-психологические проблемы так называемого женского движения, необходимо как для правильного понимания существующего положения дел, так и, что еще важнее, для перспективного социального конструирования. Однако эти аспекты все еще не самые популярные в исторической традиции в целом.
На проходившей осенью 2001 г. в Институте востоковедения конференции, посвященной взаимоотношениям Китая и России, был заявлен доклад научного сотрудника из Китая на тему сравнительного анализа изменений общественного положения китайских и русских женщин на современном этапе (см. [6]). Кроме содержания это сообщение представляет интерес по двум чисто внешним характеристикам. 1. Даже не зная ничего конкретно, можно было смело утверждать, что автор — женщина (что и подтвердилось). 2. Судя по тому, что доклад привезен на конференцию, посвященную внешнеполитическим вопросам преимущественно, научные исследования по «женской» проблематике еще не имеют четко определенного места в рубрикаторе китайской науки.
Чэнь Хайянь, представившая этот доклад, в преамбуле повторила давнюю идею («одним социалистом высказанную» — она не упоминает ни Ф.Энгельса, ни Д.С.Милля): «Освобождение женщин — природное мерило всеобщего освобождения общества». «Теории о человеческом счастье» Д.Милля (парафразу вышеприведенного высказывания Ф. Энгельса) в том же, 2001 г. посвятила статью некая У Хань: об изучении женского вопроса именно под углом зрения принципа Милля, «максимум счастья для максимума населения» [7]. (Статья прямо названа комментарием на книгу Милля. Вероятно, имеется в виду переиздание на китайском языке 1995 г.) /151/
У Хань признает, что это «глубокое исследование о равенстве в правах женщин» (три известные публикации на эту тему Д.Милля увидели свет в 1869 г.) «актуально до сих пор» [7, с. 41]. В статье подчеркивается миллевское положение, что никакого «счастья» в обществе невозможно достичь без решения вопроса равных прав женщин («Ведь женщины тоже суть люди», — повторяет автор вслед за Миллем). Развиваясь, женщина приобретает основы самодостаточности, что, в свою очередь, служит действенным стимулом развития мужчин, ибо вводится новый импульс — определенной соревновательности между полами. А поскольку женщин половина человечества, участие женщин в строительстве социального прогресса значительно увеличивает, ускоряет движение вперед. В статье вновь повторяется, что подчиненное положение женщины, исторически сложившееся и до настоящего времени противниками эмансипации признаваемое как естественное, природное, еще Миллем отвергалось в качестве такового. Уже он подчеркивал, что мир развивается и подчиненность женщины во всех сферах становится анахронизмом. Но и ныне приходится повторять, пишет автор, что разницы между полами в сущности нет, что любовь, счастье в личной жизни, нравственность обеих сторон в браке и нравственность воспитываемых в семье детей во многом зависят от равноправного положения женщины в обществе. Но, к несчастью, «люди ведь часто зациклены на сиюминутной корысти», и в том числе поэтому «проблема равенства женщины, равных прав женщин все еще нерешена» [7, с. 132]. Эта статья скорее теоретически-просветительская, во всяком случае, в ней не приведено ни одной цифры, никакой статистики.
Немало цифр приведено в уже упомянутой статье Чэнь Хайянь, особенно по вопросам сравнительной ситуации в КНР и в России, касающимся участия женщин в политике, образования женщин, условий их трудоустройства. Автор утверждает, что развитие общественного положения китайских и российских женщин «носит одинаковую, трехполюсную тенденцию». Под этим модным термином автор имеет в виду, что есть три категории женщин, в зависимости от личностных качеств которых соответствующим образом складывается их личная и общественная, социальная жизнь. Автор выделяет:
1) «высококультурных, способных и здоровых женщин»,4) непрерывно повышающих свое общественное положение, принимающих всевозрастающее участие в политической жизни своей страны, имеющих хорошую работу, высокий доход и твердое семейное положение;
2) «низкокультурных, низкотехнических и пожилых женщин», с низким участием в политической жизни, более подверженных угрозе безработицы, несчастливых в семейной жизни;
3) «женщин, которые ни к чему не стремятся и желают себе легкой и праздной жизни»; эти женщины, «зарабатывающие продажей молодости и улыбки»,5) «принадлежат к низшему слою общества по общественному положению и являются скрытой угрозой развитию и стабилизации общества».
Любая классификация имеет право на жизнь, данная, возможно, довольно близко отражает реальное положение дел. (Приходится лишь сожалеть, что не указан даже приблизительно удельный вес каждой /152/ категории, а соотношение их могло бы многое сказать о перспективах китайского общества.)
Два момента в этих утверждениях, на мой взгляд, представляются более чем спорными. Во-первых, «твердое семейное положение» женщин первой рубрики. Автор сама указывала ранее, что преуспевающие женщины в силу и своего энергетического настроя, и мужских комплексов (по утверждению некоторых) нередко выбирают (или оказываются перед ситуацией) жизнь без мужа, иногда — с детьми, но опять-таки без мужа.
Второе, возможно более существенное, возражение: еще К.Маркс говорил о том, что рынок проникает во все поры общества, делая товаром и тело и душу человека. «Развитию и стабильности общества», «идущего по капиталистическому пути», пусть и под названием «социализма с китайским лицом», не может угрожать большая, чем была раньше, товаризация «молодости и улыбки». Вероятно, этот момент следует признать одним из сопутствующих показателей развития рыночных отношений в Китае: стало больше покупателей, не исключено, что стали откровеннее и открытее ситуация и поведение контрагентов и в этой сфере купли-продажи.
Автор статьи привела ряд рекомендаций «осуществления настоящего равноправия мужчин и женщин», при этом основные ожидания по реализации этих мер, судя по всему, возлагаются на партию и правительство.
Автор выдвигает требование к средствам массовой информации (телевидению, газетам) усилить пропаганду «самолюбивых, самоуверенных, самостоятельных и целеустремленных женщин» и «перестать рекламировать сварливых, грубых, так называемых „твердых женщин"» (но она обходит вниманием тот факт, что традиционно самостоятельная женщина часто «лишается» в глазах других «женских» качеств и считается «твердой» и «грубой»). Одновременно автор призывает перестать пропагандировать и «„образ образцовой матери", которая только отдает себя семье и потеряла себя». С этим сложно согласиться: равноправие женщины — это ее право выбирать свой жизненный путь; она имеет право быть «твердой», «целеустремленной» и — «матерью» тоже имеет право быть. Право выбора должно быть полным, учитывающим весь спектр предлагаемых обществом социальных ролей, а не только тех из них, которые на настоящий момент предпочтительны для общества, вернее, кажутся предпочтительными тем, кто считает, что представляет собой государство.
Чэнь Хайянь признает, что груз исторической традиции («почетности мужчин и низости женщин»), экономического положения (низкая производительность труда) и экологии окружающей среды (создается впечатление, что сюда включаются и установки планирования деторождения) в КНР тяжелее, чем в России. Одновременно автор оценивает положение женщин в России как более бесперспективное, вследствие того что в новых социальных и экономических условиях «российскому правительству совсем не до [предоставления] общественной гарантии женщинам». Однако следует признать, что именно в отсутствие этой государственной опеки в России началась с 1989 г. самоорганизация женщин, что приводит не только к формулированию «женских» требований, но и к выработке форм и способов их донесения до властных структур. Появились не только «Женщины России», Союзы солдатских матерей и тому подобное, но и /153/ организации психологической помощи по конкретным вопросам (насилие в семье, изнасилование, проблемы разведенных и прочее).
Подтверждение «тезиса» об определенной половой принадлежности (женской) авторов публикаций по «женской» тематике можно было найти в работе XIV конференции Европейской ассоциации китаеведов, проходившей в августе 2002 г. в Москве (см. [10]).
Сборник докладов, выпущенный к XIV конференции Европейской ассоциации китаеведов, подтвердил еще одну особенность публикаций о «женском» вопросе в Китае: многие из них основываются на литературных источниках (от древности до наших дней).
Для подтверждения этого тезиса (литературные произведения в качестве источников изучения так называемого женского вопроса) прежде всего мне хотелось бы упомянуть статью Сусаны Мэн о женщинах в китайской мифологии (см. [11]). Это — добротная обзорная статья с обширной библиографией. Автор пишет, что женщина как героиня мифов появляется в разных культурах с разной частотой, при этом в азиатских мифах их мало. В китайской мифологии мифов о женщинах несколько больше, они специфичны и не имеют аналогов в других азиатских мифах (к сожалению, автор не расшифровывает этот тезис).6) Автор утверждает, что, несмотря на превалирование мужчин в сонме божеств и героев, женщины более значительны по своим ролям и функциям. Но при этом женские богини чаще всего локальны, они наиболее часто действуют и сохраняются в устной традиции, в народных верованиях.
Основные темы, связанные с женщинами в мифах и легендах (автор не делает между ними разницы), — вечная любовь, жертвенность (доходящая до самоубийства).7) Героини-женщины могут быть возлюбленными, дочерьми, женами, вдовами, могут быть учеными и историками. Но главные типажи мифов, прежде всего женщины-бойцы, ярчайший пример которых — Хуа Му-лань (V в.). Такие женщины в самые сложные моменты истории помогали государству своим геройством победить врагов, установить мир. Второй наиболее популярный типаж — женщина-соблазнительница, яркой представительницей которых является Ян Гуй-фэй (VIII в.). Из-за таких женщин, наоборот, происходят войны и прочие нехорошие дела, наступает хаос и беспорядок.8)
Мифы, подчеркивает автор, об определенных героях и героинях живучи в исторической памяти. Но каждый миф выходит, порой из долгого забвения, на поверхность, становится актуальным в соответствии с определенным социальным климатом, как бы тогда, когда в социуме возникает социальный заказ. Так, в период революции 1911 г. особенно популярна была Му-лань, а в 20-х годах того же века больше упоминалась Гуй-фэй. С 1949 г. старым мифам вообще стало сложно, замечает автор, ибо «западный стиль новой женщины был признан буржуазным пережитком», а тип соблазнительниц — феодальным пережитком. Но в КНР Му-лань перекочевала из старых мифов в новые. Она была особенно /154/ популярна во времена «культурной революции» (в «Красном женском батальоне», что в фильме, что в опере, действует практически та же самая героиня, ее современный двойник). Хотелось бы отметить одну разницу: каноническая Му-лань шла в армию ради отца (брат ее, который должен был по разнарядке отправиться в армию, был еще мал), новая Му-лань шла в бой тоже ради отца, но ради Большого Отца, ради Мао, ради революции.
После начала постмаоистских реформ ожило издательское дело в стране. Книги о женщинах (в том числе и факсимильные издания) наводнили китайские книжные магазины. Бум начался с 1981 г. (и по 1991 г. шла «вторая большая волна» публикаций о женщинах, первая, считает С. Мэн, захлестнула Китай во время движения 4 мая (см. [11, с. 855]).
Мне хотелось бы подчеркнуть один момент в статье С. Мэн. Автор акцентирует, что ныне «весьма популярны и романтизированы» мифы о Ян Гуй-фэй — «девушке с богатыми покровителями, использующей свою юность ради своей семьи» [1, с. 857] (выделено мною. — Э.С.). Мифы, по словам С. Мэн, путь к пониманию китайской культуры, придавленной нормами и догмами. И в подтверждение своих слов она приводит высказывание Салмана Рушди: «Миф — это семейный альбом нации, кладовая его самоощущений, миф — это будущее, зафиксированное в сказке» [11, с. 835].
В этой связи хотелось провести определенную параллель между двумя самыми яркими героинями китайских мифов и двумя историческими дамами европейской культуры, также являющимися одна — бойцом, вторая — соблазнительницей. Конечно, возможно обвинение в некорректности при сравнении мифа и жизни, при этом с интервалом в десяток веков: к тому же в сравнении культур, в основе одной из которых лежит многовековая традиция устных сказителей, уличных театров, доносящих до самого неграмотного человека китайские мифы и образы их героинь, а в основе другой, приходится признаться, разные сказки читаются и рассказываются в разных стратах и слоях общества. Однако и в этом, верно, кроется разница в ментальности. В этих сравнениях, представляется, существеннее то, что до сих пор живут в народной памяти китайцев женщины, действовавшие (пусть и в разных жизненных сферах) ради своей семьи, а в памяти европейцев — поступающие исключительно, подчиняясь своим собственным порывам, такие, как Жанна д'Арк и Манон Леско (или мадам Помпадур, на соблазнительниц западная культура богаче). Конечно, Жанна получила послание Отца, но то было лично к ней обращенное послание Бога. Обе европейки действовали, отлично выделяя и ценя собственное Я и подчиняясь своему видению мира.
Естественно, кроме разве что пустынников (почти исчезающего вида рода человеческого), каждый человек в любом обществе вовлечен в разные межличностные, профессиональные и социальные взаимоотношения, обязательства и прочее. Гуанси9) жили и живут везде, и будут жить. Вопрос заключается в плотности и жесткости этих уз, в их всепроникновенности.10) И с ролью их в традиционалистских обществах представители так называемой европейской культуры знакомы слабо (исключая мафию в любых ее проявлениях, в том числе, возможно, и в тех случаях, когда этот термин употребляется метафорически). А какова роль этого явления в /155/ строительстве новых отношений в традиционалистском обществе, в том числе в осуществлении женского равноправия?
К литературе как источнику изучения в том числе и «женских» проблем участники уже упоминавшейся конференции Ассоциации китаеведов обращались неоднократно. На секции «Литература, проза» было проведено специальное заседание под названием «Литература и гендер»,11) а на секции «Женщина и гендер» пять докладов строились на литературной основе.
И это представляется объяснимым, ибо, если в социуме назревает некое новое явление, свобода и парадоксальность мышления позволяют именно художнику отразить его (см., например, [14]), даже если для подавляющего большинства «населения» данное явление или не существует вовсе,12) или трактуется лишь в качестве частной патологии.13) Новые экономические и социальные веяния в современном Китае практически сразу же нашли свое отражение в литературе, этап развития которой с 1978 г. получил название «литература нового периода» (см. [16]). И очень скоро в так называемой женской прозе начались поиски женской самости (нюйсин цзыво), зазвучала тема женского сознания, феминизма (уже звучавшая в 20-е годы прошлого столетия) (см. [17]), поиски элементов традиционализма и модернизма в ментальности современной китаянки (см. [18]). В научных изданиях Китая (естественно, с некоторым временным отставанием) стали публиковаться статьи, посвященные вопросам: есть ли женская литература в стране, что есть женская литература, чем она отличается от феминистской литературы, а также от литературы о правах женщин, — и сравнивать ситуацию в этой области в Китае с европейскими примерами (см., например, [19]). Это закономерно, ибо именно художественные произведения значительно четче и ярче иллюстрируют «реалии второго порядка», которые лучше, чем экономико-статистические выкладки, показывают кардинальные изменения в обществе.
* * *
Итак, изучение публикаций по «женской» тематике как о Китае, так и в Китае позволяет сделать три предварительных вывода.
Все (или почти все) они весьма привязаны к определенной дате (впрямую или опосредованно).
Пол авторов, пишущих на эти темы, преимущественно женский.
В качестве источников при исследовании «женской» темы весьма часто и продуктивно используются художественные произведения.
1) Говорят, что «всякая аналогия хромает», но иногда помогает и понять нечто не описываемое иным образом. Опыт общения с чеченками в избирательных комиссиях на выборах Президента Чечни в 1997 г. показал, что высокая доля женщин в этих комиссиях никак (или почти никак) не отразилась на равноправии /156/ полов в этой республике. Скорее, этим создалось еще одно противоречие в обществе: к отсутствию равноправного отношения к женщине присоединяется еще и какая-то специфическая форма неуважения, отторжения от женщин, принимающих участие в каких бы то ни было формах общественной жизни. В интервью «Экспресс-газете» в 1993 г. генерал Советской Армии, до недавнего времени Президент Республики Ингушетия, высказывал, не скрывая свои, по его же признанию консервативные, взгляды на место женщины в обществе: «Должна сидеть дома с детьми». Отвечая на вопрос журналистки о трех женщинах в правительстве Ингушетии, в том числе одной в качестве его советника, Аушев свел разговор на внутрисемейные отношения: «У них ведь свои мужья есть. Просто они, наверное, демократы». Таким образом, проблема равноправия женщин из социальной переводится на личностный уровень. А этот момент чрезвычайно важный. Во все времена сильная женщина в цивилизованном окружении минимально страдала от отсутствия равных для нее прав. Все то общественное движение, которое развивается в мире в течение последних полутора столетий, направлено на помощь не-героиням и в не-лучшем окружении получить возможность осуществлять свои собственные жизненные планы и намерения с минимальной социальной платой за это.
2) Ни Я.М. Бергер, ни Т.М. Емельянова ни до ни после этого к этой тематике, как мне представляется, не обращались.
3) Привязанность к определенной дате публикаций по «женской» тематике прослеживается и по тайваньским материалам. Оживление обсуждения женской проблематики в обществе наступило почти сразу же после снятия военного положения. Избрание вице-президентом в 2000 г. Люй Сю-лянь привело к шквалу публикаций о положении женщин в Республике (см. [8]). Затем публикации на эту тему стали весьма редкими (либо приуроченные к 8 Марта, либо, как в этом году, — к подведению итогов двухлетней деятельности нового руководства). И даже «ставший вехой в законодательстве Закон о равенстве полов при приеме на работу», призванный исключить дискриминацию женщин в сфере трудоустройства, «вступил в силу 8 марта» 2002 г. (см. [9, с. 5]).
4) Такие определения даны в представленном автором переводе на русский язык текста доклада. Перевод не подвергался правке, дабы избежать возможного искажения смысла.
5) Нигде более не встречала такой очаровательной, понимаю — на словах, формы обозначения проституции, ибо речь идет именно о ней.
6) К первым упоминаниям женщин в китайской мифологии автор относит миф о двух дочерях императора Яо, «ставших женами мудрого Шуня», считая, что этот миф еще предтекстуального периода.
7) В китайской мифологии была «Страна женщин», где представительницы «слабого пола» обходились вовсе без мужчин (что автор относит к архаическим легендам о женщинах).
8) Есть, однако, мнение, что такие женские типы должны скорее оцениваться как антиженские. У соблазнительниц гипертрофированы их качества, а женщины-воины и вовсе часто выступают, мимикрируя под мужчину и проявляя скорее мужские качества, чем женские (см., [12, с. 988]).
9) Термин, в привычном смысле переводимый как отношение, в сущности, непереводим на другие языки, ибо в переводе будет потеряна вся специфичность кроющегося за ним явления. Очень интересно освещена проблема традиционалистских отношений в китайском обществе в диссертации О.Ю. Адамс [13, с. 21].
10) Проблема тем не менее чрезвычайно важная. К.Маркс и Ф.Энгельс утверждали, что капитализм, при всей своей бесчеловечности, несет один однозначно благой для развития общества и индивида элемент — освобождение от внеэкономической зависимости, право (естественно, только право, а не его реализацию) /157/ выбора самим человеком своей жизни (что, в сущности, и является «американской мечтой»).
11) Гендер — термин, являющийся, с одной стороны, маскировкой, эвфемизмом неприемлемых для многих понятий «феминизм», «эмансипация», «права женщин» и т. п. С другой стороны, это ханжеский уход от слова «пол» (как бы замена пола на грамматический термин род), в котором немалому числу людей видится лишь нечто неприличное, грязное и зазорное. Но главное — в понятии гендер не содержится лишь одна привычная конфронтация женщины с миром мужчин, в рамках этого термина общество рассматривается как равнопартнерское между полами.
12) В одной литературоведческой статье писалось, что «тургеневских девушек» в природе не было, они появились после опубликования романов Ивана Сергеевича.
13) Интересным и специфическим источником социологических сведений, в том числе и по «женской» тематике, может быть и художественный фильм (см., например, [8, с. 324; 15]).
1. Емельянова Т.М. IV Всемирная конференция по положению женщин: действия в интересах равенства, развития и мира. — Китай и Россия в Восточной Азии и в АТР в XXI веке. Тезисы докладов VI Международной конференции «Китай. Китайская цивилизация и мир. История, современность и перспективы». ИДВ РАН. М„ 1995.
2. Бергер Я.М. Положение женщин в современном Китае. — XXV научная конференция «Общество и государство в Китае» (далее НКОГК). Тезисы и доклады. ИВ РАН. М, 1994.
3. Емельянова Т.М. Проблемы женского движения в КНР (90-е годы). — Китай. Китайская цивилизация и мир. История, современность, перспективы. Сб. докладов. М., 1995, ч. II.
4. Хэ Цинлянь. Данцянь Чжунго фунюй дивэй бянхуадэ шэхуй хуаньцзин фэнь-синь (Анализ социальных условий для понимания перемен в положении китайских женщин на современном этапе). — Дандай Чжунго яньцзю. Принстон, 2001, №2.
5. Пьер Бурдье. Социология политики. М., 1993.
6. Чэнь Хайянь. Изменения общественного положения китайских и русских женщин во время общественного перехода. Машинописный текст на рус. яз.
7. У Хань. Цун цзуйда дошу жэньда синьфу юаньцзе чуфа яньцзю нюйцюань вэньши (Попытка изучения вопроса о правах женщин с точки зрения теории о человеческом счастье). — Хуанань шифань дасюэ сюэбао (Шэхуй кэсюэ бань). 2001, №3.
8. Синецкая Э. Еще один вызов? — Тайвань на рубеже веков. Новые условия и новые вызовы. ИСАА при МГУ. М., 2001.
9. Дон Шапиро. На середине пути. — Тайбэйская панорама. Май-июнь 2002 г., № 3.
10. Chinese Traditional Civilization and Contemporary World. XIV EACS Conference, August 26-28, 2002, Moscow.
11. Susan Menn. Presidential Address: Myths of Asian Womanhood. — The Journal of Asian Studies. Minneapolis, 2000, vol. 59, № 4.
12. Victoria Cass. Dangerous Woman: Warriors, Grannies and Geishas of the Ming. -The Journal of Asian Studies. 2000, vol. 59, № 4. /158/
13. Адамс О.Ю. Борьба с коррупцией в КНР на этапе реформ (1978—2000). Автореферат, канд. дис. М, 2001.
14. Пригов Дм. Интервью. — Мир за неделю. 18-29 сентября 1999 г.
15. Синецкая Э. О статусе женщины в КНР. — XX научная конференция по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки. СПб., 2000.
16. Мажурина К. В. Некоторые тенденции в творчестве Чжан Цзе. — XXIX НКОГК. М, 1999.
17. Мажурина К.В. Тема «женского сознания» в творчестве Чжан Цзе. — XXX НКОГК. М, 2000.
18. Demido Nina. Elements of Modernity and Traditionalism in Women Characters in Contemporary Chinese Women Literature. Chinese Traditional Civilization and the Contemporary World. M., 2002.
19. Бэйцзин дасюэ сюэбао. 1997, № 2.
Написать нам: halgar@xlegio.ru