выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Мероэ, вып. 5. М., 1999.
[55] — конец страницы.
Несмотря на то, что изучение религии и мировоззрения — одна из важнейших составных частей египтологии и количество работ на эти темы огромно, исследования в этой области имеют в основе своей очень традиционный характер, в значительной степени сложившийся еще в прошлом веке. Они направлены главным образом на выявление мифологических сюжетов и их реминисценций, на анализ теологических построений, на реконструкцию и интерпретацию ритуальных действий, на вычленение хронологических и локальных особенностей культов, на установление их взаимовлияний и т.п. Спору нет, это вопросы большой важности, и без их разрешения никакой прогресс не был возможен. Благодаря прекрасной текстологической технике, широкой эрудиции и большому опыту, накопленным как всем этим исследовательским направлением в целом, так и отдельными его представителями, зачастую удается добиться очень значительных результатов, и все-таки уже давно заметна и известная ограниченность подобного подхода, вопреки желанию авторов со временем превращающаяся в серьезный тормоз. Это объясняется тем, что существующая традиция меньше всего ориентирована на выявление онтологической основы рассматриваемых представлений, о которой предпочитают вообще не говорить. В конечном счете такая позиция восходит к убежденности корифеев прошлого века в том, что специфика египетской культуры имеет не качественный, а лишь количественный характер, что ее можно понять если не с точки зрения здравого смысла современного человека, то, во всяком случае, с позиций античного философа. Конечно, подавляющее большинство наших современников с негодованием отвергли бы подобный упрек, но тем не менее преемственность, пусть даже и неосознанная, налицо — методологические корни нынешнего отсутствия интереса к египетской онтологии те же самые, что и у мнения столетней давности о принципиальном [55] сходстве ее с соответствующими представлениями других культур. И если раньше можно было искать оправдание в недостаточной изученности памятников и в общей неразработанности проблематики, то сейчас эти аргументы уже не действуют. Назрела насущная необходимость переноса центра тяжести в изучении египетского мировоззрения с вопроса «как?» на вопрос «почему?».
Направленность изучения представлений о посмертном существовании — одной из наиболее важных областей египетского мировоззрения — лежит, естественно, в том же самом русле. Имеется масса ценных наблюдений и довольно большое количество интересных исследований, но, как правило, они носят частный характер, так что никакой сколько-нибудь цельной картины не складывается. Иначе и быть не может, если автор изначально направляет все свое внимание и все свои силы на установление того, каково интересующее его представление, а не того, что представляет собой его сущностная основа. Такая постановка вопроса не только неоправданно сужает проблематику исследования — она неизбежно искажает получаемые выводы, которые, основываясь только на внешних проявлениях представлений, повисают в воздухе и не касаются онтологических корней, а без их изучения понять что-нибудь по-настоящему невозможно. Отсюда же проистекает и еще одна чрезвычайно распространенная ошибка — рассмотрение представлений не в развитии, а в статике, на том хронологическом срезе, который почему-либо интересует автора. Разумеется, о том, чтобы включать эти представления в общий контекст развития египетской культуры, при таком положении дел говорить не приходится.
Пожалуй, единственное и наиболее яркое исключение составляют работы Г.Франкфорта [Frankfort, 1948] и группы его единомышленников [Франкфорт и др., 1984], впервые попытавшихся дать более или менее полную комплексную картину мировидения древнего человека. К сожалению, несмотря на факт повсеместного признания, на развитие египтологии эти книги оказали ничтожное практическое влияние — отчасти потому, что технические сложности, возникающие при интерпретации любого мировоззренческого памятника, заслоняют от большинства египтологов более общие проблемы, отчасти потому, что работа в предложенном направлении требует специального углубленного изучения мировоззренческих категорий, которыми по указанным выше причинам заниматься не хочет почти никто.
Не следует забывать и еще об одном обстоятельстве. На каждом этапе развития наука, несмотря на все усилия самых блестящих своих представителей, не в состоянии выйти за пределы, определенные спецификой принятых в ней методик. Выход заключается в одном — в создании новых методик, расширяющих возможности исследователя. Это, разумеется, никоим образом не означает, что ученые, использующие [56] эти методики, автоматически оказываются выше своих предшественников — просто в их руках находится более мощное орудие познания. К сожалению, египтологи всегда грешили невниманием к проблемам методологии, и это неизбежно сказывалось на их результатах. Весьма ярок здесь пример Г.Юнкера, одного из самых одаренных и разносторонних исследователей египетского мировоззрения, благодаря применению комплексных методик изучения памятников шагнувшего дальше других, но остановленного непоследовательностью их соблюдения (подробнее см. [Большаков, 1985-1]). Сейчас необходимость последовательного комплексного анализа памятников на строгой методической базе постепенно начинает осознаваться, и именно на этом пути можно ожидать важных результатов. К сожалению, работ такого рода все еще очень немного, отмечу лишь книгу Н.Канавати [Kanawati, 1977] и статью Н.Страдвика [Strudwick, 1984], в которых даны интересные подходы к исследованию староегипетских гробниц. Характерно, что эти подходы складываются при изучении и для изучения памятников именно Старого царства — в это время мировоззренческие идеи выступали в наиболее чистом виде и отражались в оформлении гробниц наиболее непосредственно, так что именно здесь условия для формирования новых методик идеальны.
И все же до сих пор эти методики разрабатываются для конкретных достаточно узких целей и не могут быть модифицированы для решения других задач. Настоятельной необходимостью стало создание методики универсальной, применимой для разностороннего анализа староегипетских гробниц. Этому посвящен ряд статей автора [Большаков, 1982; 1985-2; 1986], изначально задуманных как техническая основа для исследования проблемы Ка; тем не менее предложенная методика легко модифицируется применительно к широкому кругу вопросов, связанных с гробницами. На этой основе была создана новая концепция Ка, — разумеется, далеко не полная, но все-таки наиболее разработанная на сегодняшний день. Для того чтобы перейти непосредственно к теме настоящей работы, следует кратко изложить основные положения этой концепции [Большаков, 1987].
Ка является копией человека, воспроизводящей его индивидуальные характеристики, его Двойником. Мысль о Двойнике возникает как результат объективизации существующего в сознании живых образа умершего, вынесения его из головы вспоминающего в окружающий мир. То, что изображение человека дает толчок воспоминаниям о нем, порождает его образ, расценивалось как связь изображения и Двойника, и отсюда вытекал способ гарантировать Двойнику вечное (точнее, практически вечное) существование — создание изображений в прочных материалах. До тех пор, пока сохраняется изображение, существует и Двойник. При этом он не есть исключительно посмертное проявление человека — он рождается вместе с ним, сосуществует [57] с ним, обеспечивая его мыслительные функции (этот аспект Ка для нас сейчас не важен), а когда человек умирает, Двойник продолжает жить.
Необходимость кормить двойника породила систему гробничных изображений, которые показывают процесс производства продуктов, начиная со вспашки земли и рождения домашнего скота вплоть до доставки еды и питья хозяину гробницы (его изображению, т.е. его Ка). Таким образом, изображалось лишь хозяйство вельможи во всех его аспектах, но ничего за его пределами. Этот мирок, мир-Двойник, и есть загробный мир Старого царства. Доказательство необходимости существования мира-Двойника и выделение основных его характеристик является одной из важнейших особенностей предложенной концепции. В свое время Г.Масперо, первый исследователь Ка, считал, что наличие Ка есть универсальное свойство всякого объекта, что совокупность двойников составляет целый мир, аналогичный миру земному [Maspero, 1893]. Его картина, приближавшаяся по сути к философской системе Платона, была последовательна и завершена; именно эти черты Масперо, как и многие другие исследователи, стремился увидеть и в представлениях самих египтян. Однако все попытки такой интерпретации памятников неизбежно разбивались самими же памятниками, упорно сопротивлявшимися вычитыванию из них свидетельств в пользу существования у египтян той или иной цельной и непротиворечивой картины мира. Вероятно, именно потому последующие исследователи Ка, даже солидаризировавшиеся с Масперо в понимании сущности самой категории, проблемы мира-Двойника предпочитали не касаться вообще, так что статья столетней давности до сих пор оставалась единственной попыткой ее решения. Нашу концепцию можно расценивать отчасти как возврат к Г.Масперо на новом уровне, однако она имеет ряд особенностей, качественно отличающих ее от всего сказанного ранее.
Прежде всего следует обратиться к объему мира-Двойника. В нем ни в коем случае нельзя видеть простую копию земного мира, как считал Г. Масперо. Это копия лишь отдельного вельможеского хозяйства, взятого само по себе. Крупное хозяйство вельможи Старого царства обеспечивало практически все его потребности, было самостоятельной экономической единицей, слабо связанной с окружающим миром,1) и такое положение дел в реальной жизни переносилось в мир-Двойник. Но если в реальности изолированность хозяйства относительна, то в мире-Двойнике она абсолютизируется, так что за его пределами не оказывается вообще ничего. Мир-Двойник — это мирок только для одного, для своего хозяина.
Каждой гробнице соответствует свой мир-Двойник, не связанный с мирами других гробниц. Таким образом, никакого единого загробного мира в Старом царстве не существует — на его месте находится [58] множество изолированных мирков, не составляющих целого в силу отсутствия какого бы то ни было объединяющего их системообразующего фактора.
И наконец, специфика египетских представлений заключается еще и в том, что мир-Двойник не имеет исключительно загробного характера [Bolshakov, 1991]. Он начинает функционировать со времени завершения системы гробничных изображений, создававшейся как правило, прижизненно. После смерти человека он сохраняется в неизменном виде и выполняет уже функцию загробного мира, по природе своей таковым не являясь. Поэтому огромный интерес египтян к проблемам мира-Двойника и соответственно к гробницам ни в коей мере не означал их ценностной ориентации в первую очередь на потустороннее, что немаловажно для характеристики всей египетской культуры. Когда египтянин сооружал себе гробницу и учреждал в ней культ, заботясь о ней больше, чем о своем доме, он думал не о смерти, а о жизни — о жизни Двойника. Таким образом, египетский мир-Двойник можно называть загробным миром лишь условно, в кавычках — это не совсем мир и он не совсем загробный.
Таково в общих чертах представление о Двойнике и его мире в Старом царстве. Теперь надлежит включить это представление в общий контекст египетской культуры, рассмотреть его развитие во взаимосвязи с другими идеями. К сожалению, пока еще очень мало можно сказать о додинастике и о Раннем царстве, материалы которых незначительны и косвенны, а потому требуют разработки новых принципов исследования. Для автора несомненно одно — представление о Двойнике на этих этапах уже существовало и было достаточно развитым, хотя, видимо, и весьма отличным от того, которое мы зафиксировали позднее. Однако говорить об этом рано и начать придется с того периода, когда идея Двойника имеет уже вполне сложившийся характер, — со Старого царства.
Это была эпоха удивительная во всех отношениях, и специфика ее наложила сильнейший отпечаток на все египетское мировоззрение, в том числе и на представление о Двойнике. Быстрый взлет производительных сил впервые сделал возможными грандиозные достижения в самых различных областях жизни и породил у верхушки общества в высшей степени оптимистическое восприятие мира и своего места в нем. Вместе с тем в это время архаической простоты идеалов мерилом жизненного успеха и счастья было достижение чисто материальных благ. Служба давала высокопоставленному чиновнику все, о чем он только мог мечтать, а полнейшая зависимость от царя, когда ни один вельможа не был гарантирован от телесных наказаний, не воспринималась как нечто унижающее личность, ибо наказание, исходящее от божества, не может быть унизительным. В результате стремление к простым радостям было самодовлеющим, не оставляющим [59] места для каких-либо сомнений морально-этического плана, для размышлений на отвлеченные темы. Основная мудрость этой эпохи — хорошая служба гарантирует хорошую жизнь.
Четкая организация жизни общества создала поразительную стабильность на протяжении столетий. В условиях этой стабильности, сочетавшейся с бюрократизацией всех сторон жизни, у египтян не было и не могло быть идеала героя, игравшего столь важную роль на ранних этапах развития других народов, на его месте стоял удачливый карьерист, довольный своим положением и своей жизнью. Тем не менее это не мешало появлению характеров сильных и деятельных — человек мог быть винтиком в огромном государственном механизме, но мог, начав с низших ступеней чиновничьей иерархии, благодаря личным заслугам подняться на недосягаемую высоту.2) Сама жизнь учила его неукоснительно выполнять приказания начальства, но при этом всецело полагаться на себя, проявлять инициативу, никогда не останавливаться на достигнутом. Искусство Старого царства прекрасно отразило этот дуализм стремления к спокойствию через жизнь без успокоения — бесчисленные стандартизированные условные изображения сосуществуют с отлично передающими эти деятельные характеры портретами, по которым одни мы и понимаем, сколько страсти, скрытой за внешней холодностью, вкладывал египтянин в свои как будто однообразные служебные дела.
Сбалансированность и стабильность повседневной жизни были настолько велики, что богам в ней оставалось лишь очень скромное место; впрочем, это нисколько не ставило под сомнение их огромную роль в мироздании. «Да, они существовали где-то там, и — в этом можно было не сомневаться — они создали этот отличный мир, но мир был хорош потому, что человек был сам себе хозяином и не нужной поддержке богов» [Франкфорт и др., 1984 с. 99]. Находясь в полной зависимости от царя и от всех внестоящих по службе, человек в то же время не выступал в роли просителя перед божеством, так как тех достаточно простых и прозаичных целей, которые он перед собой ставил, он мог достигнуть и самостоятельно, без вмешательства высших сил. Таковы были взаимоотношения личности и бога; что же касается окружающего мира, то, разумеется, для его функционирования постоянное участие богов было необходимо. Эта роль, однако, в значительной степени передавалась царю — существу нечеловеческой природы, священному настолько, что даже в ближайшем окружении далеко не все имели право лицезреть его. Царь, важнейшей функцией которого было обеспечение и совершение жертвоприношений богам, т.е. наделение их жизнью, воспринимался в результате как организатор и регулятор миропорядка, т.е. как важнейшее божество, в известной степени заменяющее других. [60]
Соответственно и жизнь мира-Двойника также не требовала присутствия богов, и они в гробницах никогда не изображались. Но точно так же не изображали в гробницах и государственную службу их владельцев, протекавшую за пределами их хозяйств. В результате в мире-Двойнике существенно менялся масштаб личности. Если при жизни любой человек в высшей степени зависим от царя и своего начальства, то здесь его Двойник оказывается центральной фигурой целого мира, пусть и небольшого, где все существует исключительно для него и где над ним нет никакой власти, будь то власть царя или бога. Так в идеальном мире разрешался парадокс земной жизни — сочетание всеобщей иерархической подчиненности и осознания ценности личности. В результате вечное бытие могло быть не только равноценным земному, но и более радостным. Что же касается самого факта смерти, то мировоззрение Старого царства могло не уделять ему сколько-нибудь значительного внимания благодаря прижизненному характеру Двойника. Человек практически не умирал, ибо еще при его жизни в соответствующим образом оборудованной гробнице начиналась жизнь его мира-Двойника, продолжавшаяся затем вечно. Разумеется, это мироощущение состоятельных слоев населения, оптимизм которых был стократ оплачен тяготами низов, страдавших от жесточайшей эксплуатации. К сожалению, о том, как соответствующие представления преломлялись в восприятии неимущих, мы не знаем ничего и вряд ли узнаем что-либо в будущем.
Таким образом, устройство мира-Двойника всецело соответствовало жизнерадостности и оптимизму знатного человека Старого царства, и, в свою очередь, гарантируя вечное продолжение идеального существования, само способствовало утверждению этого оптимизма. Казалось бы, мир-Двойник настолько хорошо обеспечивает потребности египтянина и настолько полно соответствует его мечтам, что конкурировать с ним не может ничто. Однако, как уже отмечалось, до конца V династии изображения могут находиться только в наземных помещениях гробницы, но не в погребальных камерах [Большаков, 1982, с. 99-100; 1986, с. 132-137]. Это имеет принципиальное значение. Ведь при наличии средств египтяне стараются заполнить изображениями все помещения, изображения стремятся занять все «экологические ниши», так что, если есть место, где они отсутствуют, значит, их туда что-то не пускает, — «ниша» уже занята. И действительно, когда они наконец появляются в склепе, становится понятной причина их былого отсутствия здесь — их в этом месте страшно боятся. Первоначально показывают лишь неодушевленные объекты, а иероглифы, имеющие вид живых существ, «калечат» или «убивают». Это может означать только одно: изображения, совершенно необходимые наверху, в культовых помещениях, чрезвычайно опасны для чего-то, находящегося внизу, в склепе. Такое отношение к ним [61] должно объясняться существованием особых представлений о погребальной камере. И действительно, бесконечное множество памятников свидетельствует, что в склепе для египтян локализовался совершенно особенный, независимый и принципиально отличный от мира-Двойника мир. Тем не менее необходимость выделения этого мира и основные его свойства были четко сформулированы лишь совсем недавно О.Д. Берлевым (Hodjash, Berlev, 1982. с. 14-15).
Если мир-Двойник предельно реалистичен, связан с религиозной стороной жизни лишь необходимостью жертвоприношений, имеющей рудиментарный характер, то мир погребальной камеры сугубо трансцендентен, фантастичен, загадочен. В силу этого его можно лишь описать религиозными текстами, но не изобразить, ибо в Старом царстве египтяне практически не изображают ничего фантастического.3) Описание текстами в такой же мере является «созданием» этого мира, как изготовление изображений — «созданием» мира-Двойника. К сожалению, специфика издания, в котором О.Д. Берлев изложил свою концепцию (музейный каталог), не позволила ему дать сколько-нибудь развернутую картину, мы здесь также не можем посвятить специальный радел этой теме, требующей совершенно самостоятельного рассмотрения. Однако для наших теперешних целей будет достаточно простой констатации трех основных характеристик этого мира, выделенных О.Д.Берлевым: локализации его в погребальной камере,4) трансцедентальности и способа «создания» и фиксации при помощи текстов. О.Д. Берлев назвал его «мир трупа», однако точнее было бы название «мир Ба», так как представление это связано не с самой мумией, а с тем проявлением человека, которое имеет отношение к склепу, т.е. с Ба. Этим названием мы и будем пользоваться в дельнейшем. Все перечисленные особенности мира Ба и даже сам факт его существования становятся понятными лишь по более поздним памятникам, начиная с текстов саркофагов, склепы же Старого царства религиозных текстов не содержат, так что создается впечатление, будто староегипетская действительность второго «гробничного мира» не знала. До сих пор популярным остается мнение, что в Старом царстве представление о Ба распространялось только на богов и царя, но не на людей, и лишь после смут конца Старого царства Ба стал принадлежностью каждого египтянина [например, Žabkar, 1968. с. 58-61, 90]. Однако это предствляется невероятным. Во-первых, на притолоке входа в мастабу Ḥrj-mr.w/Mrrjj конца VI династии наряду с Ка упомянут и Ба [Hassan, 1975, табл. 56], так что связь его «появления» у людей с так называемой демократизацией I Переходного периода явно надумана. Во-вторых, в Текстах саркофагов, впервые описывающих мир Ба, он появляется сразу и в таком разработанном виде, что приходится предполагать его длительное, но скрытое существование в Старом царстве. Возможно, о Ба частных лиц предпочитали не говорить, [62] чтобы не профанировать идею bc.w — «мощи», бывшей атрибутом исключительно царским и божеским. Так эту проблему толковал в частных беседах Ю.Я.Перепелкин, и, вероятно, его объяснение наиболее правильно. Таким образом, в погребальных камерах Старого царства уже локализовался мир Ба, не пускавший туда мир-Двойник. Однако значительной роли он еще не играл — красочный, понятный чувственный мир-Двойник совершенно заслонял его.
Два мира староегипетской гробницы качественно разнородны, потому изначально они существуют раздельно, имея каждый свою локализацию и не вступая ни в какие контакты.5) Лишь на рубеже V и VI династий в сознании египтян происходит серьезный перелом, проявившийся в записи на стенах пирамиды Wnjs Текстов пирамид, прежде существовавших в папирусной традиции, и в примерно одновременном появлении изображений на стенах погребальных камер частных лиц. В том же русле лежит тенденция конца Старого царства к приближению сердаба к склепу и появление в последнем статуэток [Большаков, 1982, с. 100]. Вероятно, причина всех этих нововведений была чисто практической — потребовалось компенсировать ненадежность припирамидного и гробничного культа, которая стала со временем очевидной.6) В случае с погребальными камерами частных лиц это нововведение означало начало конца предельно четкого и оптимистического староегипетского мировоззрения — началось смешение двух разнородных миров, которое в дальнейшем в значительной степени будет определять тенденции развития представлений о потустороннем.
Первоначально собственно смешения даже и не происходило — просто в склеп переместились отдельные сюжеты изображений из часовни; мир-Двойник несколько расширился, практически не изменяясь сам и, видимо, не влияя на мир Ба. Высшее проявление этого процесса — погребальная камера Kc(.j)-m-cnḫ, где представлены все группы сцен наземной части [Junker, 1940, табл. II-XVII]. Возможно, что при сохранении политической и экономической стабильности в стране экспансия мира-Двойника в погребальную камеру могла бы если и не подавить мир Ба, то, во всяком случае, оказать огромное воздействие на дальнейшее развитие египетского мировоззрения. Этого, однако, не произошло — начался I Переходный период.
Гибель Старого царства, позднее воспринимавшаяся египтянами как величайшая трагедия в их истории, ибо был разрушен миропорядок, восходящий еще к эпохе богов, оказала сильнейшее влияние на представления о загробном бытии. Из-за общего обеднения страны почти никто не мог уже создавать в своей гробнице большое количество изображений, так что обычно все ее оформление сокращалось до небольшой стелы низкого качества. Разумеется, и одного-единственного изображения на стеле достаточно для обеспечения жизни [63] Двойника, но такое резкое сужение его мира после роскошеств V—VI династии требовало компенсации и вело к переносу центра тяжести на мир Ба, «создававшийся» без больших материальных затрат. В то же время смуты I Переходного периода, как это всегда бывает в сложной политической ситуации, дали мощный толчок работе мысли и оказали чрезвычайно стимулирующее воздействие на развитие этического элемента в религии, в зачаточном состоянии появившегося еще в конце Старого царства. Ярчайшее проявление этого процесса — пессимистическая литература, впервые выразившая если не сомнение, то, во всяком случае, неуверенность в традиционных ценностях. В мире-Двойнике с его сугубо прагматической направленностью никакой духовности просто не было места, так что она было возможна только в мире Ба. Однонаправленное воздействие этих двух факторов вело к доминированию мира Ба над миром-Двойником. Результатом было появление Текстов саркофагов — первого описания этого выходящего на передний план дотоле таинственного мира.
Этот мир изучен все еще неудовлетворительно, но интересующие нас характеристики его вполне понятны. Прежде всего, он не копирует действительность, его границы гораздо шире, чем у мира-Двойника, так что в нем есть место для чудесного, в том числе и для божеств. Благодаря гетерогенности Текстов саркофагов, их мир включает как солярные, так и осирические элементы, но с преобладанием последних. Мир Ба поэтому строится по образцу египетского государства, во главе которого стоит царь, — здесь эту роль выполняет Осирис. Эта его функция предопределена его природой и в высшей степени естественна. В силу своего светоносного характера Осирис отождествляется с солнцем, но, так как он является живым мертвецом, это солнце загробное. Поскольку реальное солнце единосущностно царю, то и загробное солнце, Осирис, также должно быть царем — царем того света.
Появление в загробном мире Осириса существенно изменило статус умершего. Если в староегипетском мире-Двойнике его хозяин был абсолютно независим, то теперь человек из господина превращался лишь в одного из подданных Осириса, и даже отождествление его с Осирисом не могло изменить этого положения. В результате все большую роль начинают играть добрые и злые дела человека в его земной жизни, что в дальнейшем приведет к мысли о воздаянии.
Эти идеи всецело принадлежат к сфepe представлений о мире Ба, однако последний существует уже не в чистом виде, как это было в Старом царстве. Особенно явственно смешение разнородных элементов выражается в наличии на саркофагах с Текстами изобразительных «фризов предметов».
Цари Среднего царства смогли стабилизировать ситуацию в стране, и времена процветания, хотя и с иной окраской, возвратились [64] в Египет. В области мировоззренческой это сразу же проявилось в исчезновении Текстов саркофагов. Вероятно, оно объясняется тем что снова стало возможным создавать большие изобразительные композиции в гробницах, богатейшие из которых повторяют древние образцы оформления — мир-Двойник восстанавливает свои права. Немалую роль при этом играла, конечно, и ориентация на древность с ее величественными изобразительными памятниками.
Однако мир Ба, разумеется, лишь отступил, но не исчез — в Египте однажды возникшие идеи не исчезали никогда. Это прекрасно демонстрируют появившиеся в конце Среднего царства статуэтки ушебти. Поскольку ушебти служат «заместителями» умершего на «царских работах» того света, они имеют смысл только в том случае, если существует представление о загробном мире в масштабах государства, живущем по тем же законам, что и Египет. Это мир Ба; в нем и функционируют ушебти, но сами они в силу своей изобразительной природы всецело принадлежат миру Ка — смешение миров налицо, но оно воспринимается уже как естественное.
О серьезных изменениях свидетельствует и реинтерпретация жертвенной формулы, которая повела к появлению той ее редакции, в которой она будет существовать до конца египетской истории. Если раньше говорилось, что жертву умершему приносят действующие равноправно царь и бог (обычно Анубис и/или Осирис), то теперь этот параллелизм исчезает. Отныне формула утверждает, что царь приносит жертву богу, с тем чтобы тот передал ее мертвому (см. [Gardiner, 1915, с. 79-93]). Царь, оставаясь подателем жертвы (разумеется, номинальным), уступает важнейшую функцию непосредственного обеспечения умершего божеству. Очевидно, что эта реинтерпретация проистекает из непонимания забытого смысла старой формулы, но направленность изменения совершенно однозначна — боги более активно, чем прежде, действуют в загробном мире.
Тем не менее в часовнях Среднего царства сохраняется мир-Двойник староегипетской традиции. Решительный перелом наступает позднее в связи с серьезными изменениями в жизни страны. Изгнание гиксосов, с которого началось Новое царство, и особенно последующие завоевания в Азии породили совершенно новый дух общества. Одним из чрезвычайно важных следствий общего процесса перемен было изменение отношения к божеству. Если в Старом царстве царь был недоступным для человека существом — его нельзя было видеть, а случайное прикосновение к нему было опасно и требовало ритуального искупления,7) — то теперь одной из важнейших его функций стала функция военачальника, непосредственного руководителя походов. Стоя во главе войска, царь не мог не приблизиться к своим подданным, ибо даже последний воин мог видеть его в бою рядом с собой, причем не в божеском, а в самом земном облике, со всеми слабостями [65] и с чисто человеческой уязвимостью. Это нисколько не профанировало идею божественности царя, но существенно меняло акценты, что само по себе немаловажно. К тому же во время военных действий, которые в первой половине Нового царства были почти непрерывными, царь подолгу находился за пределами страны, а возвращаясь, зачастую не доходил до своей священной столицы, Фив, предпочитая оставаться в Нижнем Египте. Таким образом, непосредственное управление страной совершалось хотя и по его приказу, но без его физического участия. Это также не наносило ущерба престижу царя, пока экономическая основа его власти не пошатнулась, но тем не менее вело к переносу центра тяжести в существовавшей картине мира.
Прежде царь-бог как регулятор миропорядка практически заменял собой в восприятии человека весь пантеон; теперь же, ни в коей мере не утрачивая своей божественности, он частично передавал функции управления другим богам. Кроме того, значительная часть несметной военной добычи доставалась храмам, увеличивая их благосостояние и тем самым способствуя укреплению в массах авторитета соответствующих богов, чему содействовала и целенаправленная политика жречества. В результате роль божества в жизни каждого египтянина чрезвычайно возросла. Это прекрасно проявляется, например, в широком распространении практики судебных оракулов – раньше такое непосредственное обращение человека к богу по сугубо бытовым поводам было немыслимо. Наряду с возрастанием роли бога происходило и изменение отношения к нему, оно становится более личным. В Новом царстве увеличивается социальная активность низов, впервые в изобилии появляются памятники их представителей. Низам же, находящимся под гнетом хорошо продуманной системы эксплуатации, необходим бог с основной функцией защитника (см. [Gunn, 1916; Матье, 1926]). Бог-защитник нужен и воину, сражающемуся с варварами в чужих и враждебных землях; к богу-защитнику взывает и сам царь, когда приходится туго в битве. В результате в сознании египтян идея бога обретает новый аспект: бог-регулятор миропорядка обретает функции бога-заступника. Первому поклоняются и боятся его нечеловеческой мощи, со вторым возможно личное общение, его можно просить о чем-то для себя, надеясь на выполнение испрошенного.
Такое изменение места бога в земной жизни человека не могло не отразиться и на представлениях о потустороннем. Бог выходит из мира Ба в мир-Двойник, бога начинают изображать. Процесс этот очень постепенный, растянутый на столетия. Первые изображения богов на стелах частных лиц относятся к концу Среднего царства, но сколько-нибудь значительной роли они еще не играют.8) Расцвет начинается лишь в Новом царстве, причем не носит характера резкого перехода. При XVII династии изображения богов доминируют только в гробницах цариц, в вельможных же гробницах, хотя количество их и [66] возрастает, они все еще сочетаются с традиционными реалистическими сценами. В постамарнское время изображения богов и религиозные тексты начинают преобладать, возможно, как реакция на идеи Эхнатона, и хотя некоторое количество старых сцен сохраняется, необратимая переориентация на трансцедентальное налицо.
События последующего времени закрепляют этот поворот. Египет перестает быть крупнейшей силой в своей ойкумене и становится игрушкой в руках сменяющих друг друга завоевателей. Правда, египетская идеология, согласно которой незаконного царя быть не может, и, следовательно, любой коронованный в Египте пришелец становится законным правителем и богом, сильно смягчала горечь унижения былого величия, но объективно это унижение существовало и серьёзнейшим образом влияло на дух общества. В этой обстановке крен к трансцедентальному совершенно естественен, и под знаком его проходит последнее тысячелетие египетской истории.
Как только в гробнице появились изображения богов, радикально изменилось положение человека в мире-Двойнике. Прежде Двойник жил в мире, где над ним не стояла никакая сила, теперь же рядом с ним обитает божество, и он, разумеется, оказывается в подчиненном положении. Рядом с богом человека можно изобразить только в одном виде – во время молитвы, и сцены поклонения становятся в Позднее время (за исключением Саисского периода, когда копировались старинные образцы) основным, а зачастую и единственным элементом изобразительного оформления гробниц. Мир-Двойник в изначальном понимании, когда особую роль играла его независимость, исчезает. Все границы становятся крайне размытыми, представления разного происхождения перемешиваются и создают гетерогенную картину синкретического загробного мира, которая до сих пор остается непонятой в онтологическом отношении из-за того, что ее рассматривают в отрыве от описанного выше процесса предшествующего развития.
Одним из важнейших результатов перемен в идеологии Нового царства была четкая формулировка в 125 главе Книги мертвых дотоле туманных и неразработанных представлений о загробном суде и воздаянии. Отныне они выступают на передний план и играют огромную роль в египетском мировоззрении. Такое усиление этической составляющей религии имеет основу в изменениях в жизни общества, однако в то же время оно является следствием всей логики развития идеи мира-Двойника. Ведь элементы представлений о загробном суде имелись и в Текстах саркофагов, но независимость мира-Двойника от мира Ба не давала им развиваться, ибо, предоставляя человеку другой вариант загробной жизни, она лишала суд неизменности и, следовательно, какой бы то ни было этической ценности. Лишь размывание мира-Двойника и смешение его с миром Ба превратило суд в важнейший элемент представлений о загробном бытии, ибо вследствие [67] отсутствия какой-либо альтернативы он стал неотвратим. Это великое достижение египетской мысли, нашедшее наиболее яркое выражение во второй истории демотического цикла о царевиче Ḫc(J)-m-wcsj [Griffith, 1900], ведущей прямо к евангельской притче о бедном Лазаре (Лука, 16, 19-25) (см. [Gresmann, 1918]), давало каждому, вне зависимости от его социального положения и возможности соорудить гробницу, надежду на воздаяние за добрые и злые дела, но одновременно оно означало гибель мира-Двойника.
Мир Ба предоставлял теперь человеку большие надежды, чем мир-Двойник, и это вело к его победе над давним соперником. Правда, переход к новому не обошелся без потерь — навсегда были утрачены старинные оптимизм и жизнерадостность, возможные только в мире-Двойнике, хозяин которого абсолютно независим от кого-либо. Маленький и уютный, совершенно свой мир-Двойник, где все было просто и ясно, соразмерно человеку, а потому спокойно и надежно, сменился на огромную загробную вселенную, населенную богами, которых нужно просить о милости, и демонами, с которыми необходимо бороться при помощи соответствующих заклинаний. В этой вселенной человек был мал и ничтожен, свое место в ней он мог найти только благодаря специальным путеводителям, каковыми являются Книга мертвых и многочисленные поздние книги заупокойного характера. Всеобъемлющей становится ненужная в мире-Двойнике магия, без которой человеку не справиться со злокозненными врагами. Засилье магии ведет к преобладанию в поздней египетской религии бесконечно сложного, но совершенно формального благочестия, поражавшего античных путешественников своими масштабами и безжизненностью. К тому же исчезновение мира-Двойника оказало влияние и на отношение к смерти. В Старом царстве, где жизнь мира-Двойника фактически в неизменном виде продолжала земную жизнь, смерть не была трагедией; к ней относились спокойно и с достоинством. Поздний загробный мир качественно отличался от человеческого, был неуютен, загадочен, опасен, так что переход в него оказывался серьезнейшим рубежом, а смерть превращалась в крушение всего привычного вокруг человека, становилась врагом, с которым следовало бороться (см. [Zandee, 1960]). Это предопределяло трагизм позднего мировоззрения, не свойственный Старому царству.
Однако было бы совершенно неверным полагать, что на поздний этапах мир-Двойник угасал бесследно, — будучи подавляем миром Ба, он сам, в свою очередь, влиял на него. Особенно хорошо это прослеживается на примере распространения изображений в гробнице — со временем они все больше приближаются к телу умершего. До конца V династии они локализуются только в наземных помещениях, т.е. начисто отделены от мира Ба. С конца V династии изображения появляются в погребальных камерах, но пока только на их стенах (кроме [68] того, в склепах могут находиться и статуэтки), I Переходный период ознаменован появлением изображений («фризов предметов») на внутренних стенках саркофагов. В Среднем царстве впервые появляются антропоморфные саркофаги, которые позднее, начиная с Нового царства, становятся особенно распространенными: тем самым гроб превращается в изображение человека. Вместе с этим на смену «фризам предметов» приходят изображения богов на наружных и внутренних поверхностях саркофага. Теперь саркофаг представляет для умершего целый мир, ибо над ним распростерта изображенная на внутренней стороне крышки небесная богиня Нут, рождающая солнце. Идея эта всецело принадлежит миру Ба, но воплощается средствами мира-Двойника. Эта же эпоха дает и еще одно нововведение — Книга мертвых кладется в саркофаг рядом с мумией, так что изображения («виньетки» Книги мертвых) оказываются в непосредственной близости от тела. Наконец, для греко-римского периода характерны мумийные пелены с сюжетными росписями, изображающими умершего среди богов. Теперь изображения предельно приближены к мумии. Таким образом, изображения все глубже внедряются в мир Ба, так что в конце концов не остается ни одной свободной от них области. Поэтому, хотя мир-Двойник как таковой и гибнет в Новом царстве, элементы его — изображения — пронизывают мир Ба и создают пестрый и страшно запутанный загробный мир Позднего времени, столь разительно отличающийся от того, что мы обнаруживаем в более ранние периоды.
Такова в общих чертах трехтысячелетняя история представлений о мире-Двойнике. Как мы видим, ее основные этапы совпадают с важнейшими вехами в истории египетского государства, а все развитие рассматриваемой концепции лежит в основном русле развития египетского мировоззрения и в значительной степени его определяет. Разумеется, это лишь краткий очерк, не претендующий на полноту и завершенность. Однако он является первой попыткой посмотреть на мировоззрение Египта под таким углом зрения, ибо никто в подобных обзорах не пытался сделать одну совершенно необходимую вещь, на которой основывается настоящая работа, — выделить представление о мире-Двойнике на том этапе, когда оно выступает в чистом виде, и проследить его последующую эволюцию во взаимосвязи с другими группами представлений. Создание более или менее полной картины — дело будущего, но несомненно, что оно невозможно без четкого разграничения египетских загробных миров, которое должно быть обязательным методическим принципом любого исследования в этой области. [69]
1) В вельможеское хозяйство могли входить владения в различных частях страны, но такая его раздробленность не опровергает тезиса о замкнутости. Напротив, наличие в хозяйстве отдельных друг от друга владений позволяло гармонизировать в его пределах экономическую специфику Верхнего и Нижнего Египта и тем самым делало его в еще большей степени самообеспечивающимся, т.е. независимым.
2) Например, знаменитый Wnj, который сделал блестящую карьеру [Sethe, 1933, с. 98-110].
3) Разумеется, в храмах изображения богов имелись, но для храмовой реальности присутствие божества было нормой, а не чудом. В гробницах же частных лиц чудесное невозможно.
4) Локализацию миров в гробнице не следует понимать слишком буквально. Доказано [Большаков, 1987, с. 7-8, 11], что говорить о каком-либо конкретном пространственном расположении мира-Двойника бессмысленно; то же самое относится и к миру Ба. Когда мы говорим, что какой-либо мир локализован в каком-то помещении гробницы, это означает, что в данном помещении находятся средства «создания» этого мира — изображения или тексты.
5) Точнее говоря, одна точка пересечения двух миров все-таки существовала: тело умершего. На ранних этапах египтяне еще не умели мумифицировать трупы, но это их нисколько не смущало. При помощи специального пеленания небальзамированного трупа или заливки его гипсом создавали подобие тела — куклу, муляж. При этом труп, естественно, разлагался, но видимость тела сохранялась. Таким образом, мы имеем здесь дело, по существу, с созданием изображения, и следовательно, с проникновением мира-Двойника в мир Ба. К сожалению, мы слишком плохо знаем погребальные обычаи этой поры и не можем сказать, насколько важным было это соприкосновение двух миров.
6) Правда, остается непонятным, почему к мысли о необходимости о необходимости такой компенсации пришли именно в это время. Остается признать, что мы все еще очень далеки от понимания деталей происходивших процессов.
7) Речь идет об известной надписи Rc(w)-wr(.w), рассказывающей о том, как царь Nfr-jr(j)-k-rc(w) должен был принести извинение (несомненно, ритуальное) человеку, которого коснулся его жезл [Hassan, 1932, табл. 18; Sethe, 1933, с. 232].
8) В целом ряде случав вообще неясно, изображается ли поклонение самому богу или его статуе, что, разумеется, имеет очень принципиальное значение.
Написать нам: halgar@xlegio.ru