Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Древний Египет

(278/279)

Редер Д.Г.
Законодательство в древнем Египте

Культура древнего Египта. М., 1976.
(278/279) – граница страниц.

От древнего Египта не дошли до нас своды законов. Этот зияющий пробел в памятниках египетской письменности ставит египтологов в очень тяжелое положение. В то время как социально-экономические отношения в других восточных странах (в Шумере, Вавилонии и Ассирии, в Хеттском царстве и Иудее) могут изучаться в значительной мере на основании подлинных установлений, выработанных древними законодателями в утвержденных царями, древнеегипетское общество приходится анализировать, привлекая такие первоисточники, которые не в состоянии полностью заменить утраченные записи законов. Как бы ни были богаты и разнообразны находящиеся в нашем распоряжении памятники, найденные в долине Нила, они не могут компенсировать утрату сборников законов, хранившихся в судебных учреждениях царства фараонов, и притом, по всей вероятности, в значительном количестве экземпляров, но затем почти бесследно исчезнувших. Мы знаем точно и определенно, что в древнем Египте вырабатывались в различные эпохи писаные законы, что они кодифицировались, дополнялись и перерабатывались.

Если верить греческому историку Диодору, то первым законодателем был основатель объединенного египетского государства Менес. Законодательная деятельность приписывалась Сесострису,¹⁾ Бокхорису (VIII в. до н.э.) и другим фараонам. Римский автор Элиан утверждает, ссылаясь на египетскую традицию, что Сесострис получил законы от самого Гермеса (так греки и римляне называли египетского бога мудрости и божественного судью Тота).

Конечно, все эти античные источники были бы недостаточны, если бы (279/280) они не подтверждались подлинными египетскими документами, упоминающими законы (по-египетски «хепу»).

В «Речении Ипусера» (прежде это имя произносилось: Ипувер) описываются потрясения, которые испытал Египет, по-видимому, в середине XVIII в. до н.э. в результате крупного восстания бедняков и рабов. Перечисляя насильственные действия и разрушения, совершенные повстанцами, Ипусер, между прочим, сообщает: «Свитки законов судебной палаты выброшены. [По ним] ходят на перекрестках. Бедные люди сламывают [с них] печати на улицах». В дальнейшем эти погибшие списки законов были, конечно, восстановлены. Гораздо позже, уже после покорения Египта персами, египетским чиновникам пришлось снова разыскивать и приводить в порядок старинные установления фараонов, тексты которых пострадали во время нашествия Камбиза. Преемник последнего, персидский царь Дарий I, решил использовать в своих интересах законодательство покоренной страны.

В одной из записей, сделанных демотическим письмом на папирусе, сообщается: «Он (Дарий I. — Д.Р.) послал [в] Египет, к своему сатрапу, в четвертый год, говоря: „Пусть пришлют мне знающих людей... из воинов, жрецов, писцов Египта, которые выйдут из него зараз (?), и пусть они запишут закон Египта, который был вплоть до 44-го года фараона Амасиса, — закон фараона, храмов, воинов, и пусть принесут его сюда“».

Таким образом, мы имеем документальное доказательство существования в Египте обширного свода законов, действовавших при Яхмосе II (569—525 гг. до н.э.) и восстановленных, вероятно, по сохранившимся разрозненным записям при Дарии I (в 519—518 гг. до н.э.).

К несчастью, если не считать нескольких незначительных фрагментов, ни одной записи этого памятника до сих пор не обнаружено.

Для восстановления, хотя бы гипотетического, основ древнеегипетского права приходится пользоваться другими документами. До нас дошло несколько декретов фараонов времен Древнего и Нового царств. Они утверждают привилегии тех или иных храмов. В одном из этих памятников — «Декрете из Наури» (в Куше), изданном фараоном Сети I (1312—1298 гг. до н.э.) в пользу храма Осириса, — устанавливаются суровые наказания за расхищение достояния названного храма. Очевидно, обычные кары, применявшиеся действующими законами, оказались недостаточными, и пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам. Таким образом, эти декреты отнюдь не повторяют статей свода законов, а дополняют их. Чаще всего декреты распространяются лишь на отдельные местности (владения храмов) и не имеют, таким образом, универсального значения.

Особый характер имеет декрет царя Хоремхеба (середина XIV в. до н.э.), изданный после смут, происходивших в связи с ликвидацией религиозной реформы Эхнатона. Мероприятия, им предусмотренные, следовало применять в общегосударственном масштабе. Целью их была борьба со взяточничеством и хищениями, в которых были повинны чиновники и воины. Очевидно, существующие законоположения оказались недостаточны (280/281) и не содержали ясных и конкретных указаний, направленных против злоупотреблений привилегированных военных кругов и бюрократии. Потребовались экстренные меры для обуздания взяточников и вымогателей.

Яркая картина злоупотреблений, царивших в древнем Египте, сохранилась в следующей замечательной молитве богу Амону: «Амон, преклони ухо твое к тому, кто одинок в суде; он беден, а враг его силен. Суд притесняет его, требуя серебра и золота для судей и одежды для служителя. Но Амон превращается в великого везира, чтобы оправдать бедняка; суд оправдал его — и бедняк проходит мимо сильного».

Много данных о египетском законодательстве содержится в дошедших до нас отчетах о судебных процессах времен Нового царства и более поздних. Особенно интересна надпись Меса, описывающего длительный процесс о наследовании земельного надела, который тянулся два века и закончился лишь при Хоремхебе.

Целый ряд документов, освещающих дела о расхищении царских гробниц, дает богатый материал по уголовному праву древнего Египта в период Нового царства. Некоторые выводы исследователей оказываются спорными, но ряд наблюдений помогает восстановить те или иные статьи утраченных законов.

Очень интересны указания, разбросанные в литературных произведениях древнего Египта, особенно в мифах и сказках. Учитывая специфику этих первоисточников, в которых содержатся самые чудовищные гиперболы, следует, однако, принять во внимание, что в основе их лежат представления о знакомых и привычных юридических нормах. Акад. В.В. Струве считает вполне возможным использовать для характеристики египетского гражданского права эпизоды из сказки позднего времени о Сатни-Хемуасе. В этом произведении отразились воспоминания о сложных и бесконечных тяжбах о наследстве и ненадежности завещаний, которые умело оспаривались египетскими крючкотворами того времени.

Мы уже говорили о сообщениях античных авторов о фараонах-законодателях. Эти сведения, безусловно, восходят к египетской традиции. Таким образом, постепенно вырисовываются общие контуры утраченного древнеегипетского свода законов, хотя многочисленные лакуны мешают восстановить его полностью.

Во всяком случае, имеется возможность сравнивать отдельные реконструируемые современными египтологами статьи с соответствующими положениями законов Хаммурапи и другими законодательными памятниками древнего Востока.

Хотя писаные законы появились в Египте еще во времена Древнего царства (а может быть, и Раннего царства), т.е. в III тысячелетии до н.э., это не означало полного исчезновения обычного права времен родо-племенного строя. Особенно это относится к внутрисемейным отношениям. Судя по египетским мифам и сказкам, преступления против родных и родственников разбирались главой семьи или всей семьей. В известном мифе «Спор Гора с Сетом» упоминается о страшном преступлении первого из этих (281/282) богов. Он отрубает голову родной своей матери Исиде, заступившейся за своего брата Сета. Пока Эннеада богов, являющаяся в мифе верховным судилищем, разыскивает убийцу, чтобы покарать его, Сет успевает прибегнуть к самосуду. Он разыскивает и ослепляет Гора и никакой ответственности за это не несет.

Точно так же Сет не отвечает за убийство своего брата Осириса. Гор ведет судебный процесс против него только за наследство своего отца и выигрывает его, но за убийство Осириса Эннеада богов Сета не карает. Интересно, кстати, отметить, что одним из способов решить, казалось бы, очень простой вопрос о наследстве Осириса служит судебный поединок. Гор и Сет садятся в каменные ладьи и мечут друг в друга гарпуны. Таким образом, вопрос решает не право, а сила.

О том, что здесь мы имеем дело не с фантазией слагателей мифа, а с реальным обычаем (хотя бы и в гиперболической форме), можно судить по эпизоду из вполне реалистического повествования Синухета. Попав в Ретену (Палестину), где устои родо-племенного строя сохранялись дольше, чем в Египте, этот египтянин вступает в единоборство с местным богатырем. Поединок происходит в присутствии всего племени, причем победитель на законном основании должен получить все достояние побежденного. Синухет побеждает и забирает все, что было в шатре убитого им противника, а также угоняет его скот.

В «Сказке о Правде и Кривде» юноша грозит расправой своей матери, которая поработила его отца и жестоко обращается с ним. Он собирается бросить ее в присутствии всей семьи на съедение крокодилу. В другой сказке — «Сказке о двух братьях» старший брат Анупу пытается убить своего младшего брата Бату по наущению своей коварной жены, оклеветавшей деверя. Убедившись в невиновности своего брата, Анупу убивает клеветницу-жену и бросает ее труп на съедение собакам.

С другой стороны, в тех же самых сказках упоминается передача семейных распрей на решение суда. Тот же Бата, которого предала его жена, став фараоном, воздерживается от личной расправы и поручает разбор дела судьям, которые приговаривают преступницу к смертной казни.

Интересное сочетание самосуда и нормального преследования по закону мы находим в известной «Сказке о фараоне Хуфу и чародеях» (папирус Весткар). Жрец Убаонер изобличает свою жену в прелюбодеянии и в присутствии фараона Небка направляет на соблазнителя крокодила (созданного им магическим путем). Что касается изменницы-жены, то о ее судьбе «заботится» не оскорбленный муж, а сам фараон. Он приказывает отвести ее в северную часть столицы и сжечь на костре.

В чем секрет такой двойственности? Видимо, ответ на это дает статья 129 вавилонских законов Хаммурапи. Она гласит: «Если жена человека будет захвачена лежащей с другим мужчиной, то должно их связать и бросить в воду. Если хозяин жены пощадит жизнь своей жены, то и царь пощадит жизнь своего раба (т.е. подданного; имеется в виду соблазнитель чужой жены, — Д.Р.)». (282/283)

Таким образом, даже в вавилонском праве XVIII в. до н.э. сохраняются следы обычного права. От оскорбленного мужа зависит, наказать или пощадить нарушителей святости семейных уз. Однако он может покарать или простить обоих (и жену и соблазнителя), но не имеет права казнить только прелюбодея, а жену сохранить в живых.

Очевидно, сходное постановление действовало и в древнем Египте. Убаонер на законном основании расправился с любовником своей жены и чувствовал себя настолько уверенным в своей правоте, что не побоялся пригласить свидетелем расправы самого фараона.

Свою жену, однако, Убаонер склонен был пощадить. Он сам ничего против нее не предпринимает, но фараон отправляет ее на казнь, не спрашивая мнения мужа. Очевидно, согласно нерушимому обычаю, раз оскорбленный муж покарал оскорбителя, то он не мог уже возражать против осуждения изменницы-жены. Интересны и способы расправы в обоих случаях. Убаонер отдает преступника на растерзание крокодилу. Так же собирается поступить юноша из «Сказки о Правде и Кривде» со своей жестокой матерью.

В других случаях жертву самосуда убивают и бросают па съедение собакам и кошкам («Сказка о двух братьях», «Сказание о Сатни-Хемуасе»). Все это — типичный сказочный мотив в описаниях самосуда. Однако даже в сказках, если дело доходит до суда, виновницу не бросают диким зверям, а сжигают (такое же наказание, зафиксированное в гл. 38 Книги Бытия, полагалось для изобличенной блудницы). Когда в Египте утвердилась централизованная рабовладельческая деспотия, то право самосуда свелось к минимуму. Судя по поучению Птахотепа, отец имел право самовольно изгнать из дома и лишить наследства своего сына (по законам Хаммурапи это можно было сделать только по суду). Сам фараон мог, никого не спрашивая, карать провинившихся подданных. Гераклеопольский царь Ахтой III советует своему сыну карать подданных, не прибегая к смертной казни, но подвергая их ударам палок или заключению в тюрьму. Только бунтовщиков рекомендовалось истреблять. Очевидно, в законах не было ясных указаний на этот счет и все предоставлялось на волю царя.

Впрочем, далеко не всегда фараон использовал свое право на произвольный способ кары.

Вельможа Уна (во времена VI династии) вел совместно с другим судьей дело царской жены Уретхетес, обвиняемой, по-видимому, в каком-то гаремном заговоре. При XX династии суд разбирал дело о заговоре против Рамсеса IV. Даже такие преступления, как дезертирство, разбирались в суде. Вышеупомянутый вельможа Синухет бежал в Ретену (Палестину), опасаясь пострадать во время смут из-за престолонаследия. Новый фараон Сенусерт I передает дело о дезертирстве в суд, и разбирается оно в отсутствие ответчика. Приглашая Синухета покаяться и вернуться на родину, фараон пишет ему: «Слова твои встречают отпор, хотя ты не злословил; ты не говорил в совете именитых, и твои речи отвергаются». Таким образом, судьбу беглеца решал суд вельмож, а фараон использовал свое право (283/284) помилования. Можно предположить, что в египетских законах имелись специальные статьи, карающие дезертиров и перебежчиков.

Для более позднего времени (XIX династия) сохранилось на этот счет косвенное указание. В тексте договора между Рамсесом II и хеттским царем Хаттусилем III мы читаем: «Если убежит один египтянин, либо два, либо три, придя к правителю хеттов, то правитель хеттов должен схватить их и повелеть, чтобы их доставили снова Усермаатра-Сетепенра (тронное имя Рамсеса II. — Д.Р.), великому властителю Египта, пусть не возбуждают дела о его преступлении против него и не отрешат [его] от его дома, его жен, его детей [и не убьют его], пусть не повредят его глаз, его ушей, его рта, его ног». Таким образом, перебежчику грозила смертная казнь или увечье, а также конфискация дома и отрыв от семьи. Потребовалось специальное условие в международном договоре, чтобы избавить выданных изменников от этого наказания.

Что касается уголовного права, то в утраченных уголовных законах, судя по ссылкам в юридических документах, видное место занимали статьи, охраняющие неприкосновенность частной собственности, и особенно владений и имущества фараона и храмов. Безусловно, при решении этих дел строго учитывалось (так же как по законам Хаммурапи или хеттских царей) социальное положение обидчика и потерпевшего. В известной «Повести о красноречивом поселянине» описывается, как некий Джхутинахт, управляющий вельможи Ренси, незаконно отбирает ослов и поклажу у скромного жителя оазиса, т.е. рядового подданного. Судьи, разбиравшие это дело, отклонили иск потерпевшего. Понадобилось вмешательство самого фараона, чтобы вернуть поселянину похищенное имущество и наказать обидчика.

Весьма показательны частые утверждения вельмож, которые хвалятся в своих надписях, что не грабили имущества рядовых земледельцев. Очевидно, такой грабеж был обычным явлением. Если дело доходило до суда, то богатый человек мог решать его с помощью взятки или воспользоваться своим влиянием.

Впрочем, законные наказания за кражу рядового египтянина были не особенно тяжелыми. Судя по юридическим документам времен Рамессидов (XIII—XII вв. до н.э.), мы приходим к выводу, что в эту эпоху за кражу полагалось имущественное возмещение в двукратном или трехкратном размере.

Это наказание следует считать исключительно мягким. По вавилонским и хеттским законам допускалось за кражу возмещение имущества в десятикратном и даже тридцатикратном размере, а в случае невозможности возместить — даже смертная казнь. Особенно показательно, что, возможно, допускалось мирное соглашение между вором и потерпевшим, если первый не в состоянии был уплатить штраф.

Любопытно, что согласно сообщению Геродота, царь-узурпатор Яхмос II (569—525 гг. до н.э.) до своего воцарения был вором и часто судился за кражи и тем не менее остался цел и невредим. (284/285)

Гораздо суровее относился египетский закон к преступлениям против фараона и храмов, и в частности к хищениям в некрополях. В юридических документах Нового царства упоминается отрубание рук за ограбление инвентаря царских гробниц. Очевидно, эти случаи имел в виду Диодор, упоминающий о подобных наказаниях, применяемых к ворам.

Иногда приводились в исполнение более суровые приговоры. В одном случае семь расхитителей имущества царских гробниц были посажены на кол. Конечно, учитывались и степень вины, и различные обстоятельства дела. В одном судебном показании раб-сириец Карбаал заявляет, что он отказался выполнить требование своего хозяина, приказавшего ему украсть быка из некрополя. Если бы он подчинился, то его сослали бы за такую кражу в Куш. Следовательно, он не боялся за свою жизнь и не опасался также, что ему нанесут увечье. Очевидно, учитывалось совершение кражи по чужой воле, а может быть, также то, что бык находился на пастбище, а не в загоне (кража без взлома). Особые наказания за кражу предусматривались специальными декретами. Они, конечно, отличались от обычных законодательных норм в сторону усиления кары (иначе не было бы смысла их издавать). Согласно декрету Хоремхеба воины, укравшие у земледельцев кожи, присуждались к 100 ударам палками и нанесению пяти ран, а также к возврату украденного и пене. Эта необычная для египетского законодательства суровость, и притом за преступления привилегированных людей против лиц, стоящих ниже по своему общественному положению, объяснялась, вероятно, особыми обстоятельствами. Во время смут первой половины XIV в. в Египте можно предположить массовые грабежи и хищения, против которых пришлось прибегнуть к решительным мерам.

Еще свирепее были кары за расхищение имущества храмов, находившихся под охраной, зафиксированные в льготных грамотах. Согласно декрету о защите достояния храма Осириса в Наури предписывалось возмещение украденных вещей в стократном размере (небывалая пропорция), а за угон храмового скота отрубание носа и ушей, порабощение жены и детей и даже сажание на кол.

Бросается в глаза, что похищение скота карается строже, чем захват иного имущества. Возможно, что такая особая охрана скота устанавливалась не только в декрете из Наури, но и в египетском законодательстве вообще. Однако уже упомянутый случай с сирийцем Карбаалом доказывает обратное. Скорее всего, постановление Сети I было вызвано какими-то чрезвычайными обстоятельствами, требовавшими особой защиты жертвенных животных храма Осириса, похищение которых приравнивалось к святотатству.

Весьма своеобразными были законы, касавшиеся скупки краденого. Обвиняемым давалась полная возможность оправдаться ссылкой на неведение. Во время разбора подобных судебных дел во времена Рамессидов один обвиняемый был полностью оправдан, ибо выяснилось, что он оплатил найденное у него серебро, полученное от грабителей.

В другом случае обвиняемый (некий Яхепмену) вынужден был вернуть (255/256) золото, серебро и быков, ибо он купил все это у преступников. Никакого наказании он не понес, и дело ограничилось конфискацией краденого.

По законам Хаммурапи скупщик краденого карался смертью, если он не представлял свидетелей и не показывал контракта. Вавилонское право было в этом отношении суровее египетского.

Зато в египетских законах были, вероятно, строже наказания за утрату (или растрату) вещей, данных на хранение. Вавилонское право предусматривало возмещение пропавшего равноценным имуществом, по принципу «бык за быка» или «раб за раба». Какие-либо ссылки на исключительную ценность и незаменимость объектов, сданных на хранение, в законах Хаммурапи отсутствуют. В египетской же «Сказке о Правде и Кривде» утрата уникальных ценностей, взятых на хранение (в одном случае изумительного кинжала, в другом случае быка чудовищных размеров), влечет за собой ослепление и порабощение небрежного хранителя. Все это, конечно, является сказочным мотивом, но сказки создавались в определенной бытовой обстановке, с использованием привычных судебных формул (например, клятв с указанием на кару в случае, если они окажутся ложными). Очевидно, споры о полноценности и неполноценности замены в египетских судах происходили, хотя и не в такой фантастической форме, как в сказках.

Египетское право (так же как и вавилонское) уделяло много внимания каре за ложное обвинение. Обычным наказанием для клеветника было нанесение ста ударов палкой.

За ложную клятву в суде полагалось имущественное возмещение или членовредительство (отрубание носа и ушей) и ссылка в Куш. Все зависело от того, какие последствия могла иметь ложная клятва. Обычно сам обвинитель или истец указывал, как следует его наказать в случае неподтверждения его клятвенных заверений. Чаще всего указывалась кара, предусмотренная законом по тому делу, в связи с которым приносилась клятва. Однако, вероятно, уверенная в своей правоте сторона могла в пылу спора предлагать и большие наказания.

Среди уголовных преступлений упоминались, по всей вероятности, и поджоги. В одном юридическом документе персидской эпохи, относящемся к тяжбе за жреческую должность, жалобщик Педиисе сообщает, что жрецы из мести подожгли его дом. Один из виновников, явившийся в суд, приговаривается за это к наказанию плетьми. Возможно, что это была установленная законом кара за поджог.

Что касается гражданского права древнего Египта, то, по всем данным, в нем занимали видное место статьи, касающиеся наследства. Обычно законным наследником считался старший сын, а остальные члены семьи оставались в доме на подчиненном положении. Ярким примером этого является семья Анупу в «Сказке о двух братьях». О том, что такое положение было вполне реальным, свидетельствуют случаи, зафиксированные в деловых документах еще в Древнем царстве. Но для той же эпохи мы имеем упоминание о семейных разделах. Номарх Хуефхор (прежде это имя читалось Хирхуф) заявляет в самом конце автобиографической надписи: «Никогда (286/287) я не разбирал тяжбы между двумя братьями так, чтобы сын был лишен достояния отца». Судя по значительно более поздним демотическим документам, старший сын получал две трети наследства. Многое зависело от воли собственника или владельца. Муж мог передать свое имущество (или часть его) своей жене, а мать — тому или иному из своих сыновей.

Трудно сказать, распространялось ли право завещания на чужих людей, не связанных с завещателем родственными или соседскими узами. Вероятно, так же как в законах Хаммурапи, такое право было ограниченным. Нам известно очень мало о сельской общине в древнем Египте, но можно догадываться по аналогии с другими странами, что отчуждение земли (путем продажи, дара или завещания) в пользу чужаков было связано с большими трудностями. Не случайно даже во времена Нового царства, когда частнособственнические отношения сильно укрепились, земля продавалась обычно человеку одного и того же социального положения (например, пастухом пастуху).

Конечно, сильные и влиятельные люди могли присваивать себе общинные наделы египетских земледельцев, но такие случаи считались противозаконными. Не случайно в поучениях египетских мудрецов передвижка межи рассматривается как преступное деяние.

Положение изменилось в ливийско-саисский период, когда не только движимое имущество, но и земля стала предметом беспрепятственной купли-продажи, а также свободно завещалась любому человеку. Правда, завещания часто оспаривались. Так, например, один жрец из Сиута, Недетум, сын Тоута, завещал своему старшему сыну две трети, а младшему (от второй жены) только треть имущества. Хотя оба брата и вторая жена выразили полное согласие на такой раздел и заверили его документально, старший сын после смерти отца захотел завладеть всем имуществом и завел скандальную тяжбу. Он ее проиграл, но судьям досталось много хлопот.

Не случайно в ливийско-саисское время (персидский и греко-римский периоды)²⁾ при купле-продаже приходилось составлять разные документы (кроме купчей еще «документ удаления», т.е. отказа от претензий), и притом в нескольких экземплярах. И все-таки каждый раз находились лица, считавшие куплю-продажу незаконной и заявлявшие свои претензии.

Акад. В.В. Струве анализирует с этой точки зрения весьма острый и патетический пассаж из «Сказки о Сатни-Хемуасе». Этот царевич влюбляется в жрицу Табубу и за обещания вступить с ним в брак согласен завещать ее детям (своим будущим пасынкам) все свое имущество, обездолив своих собственных детей. Характерным при этом является то обстоятельство, что завещание составляется в пользу совершенно посторонних лиц, принадлежащих к другой жреческой корпорации (Табуба была жрицей богини Баст).

Законные наследники — дети Сатни-Хемуаса должны были в письменном виде заверить свое согласие с волей отца и отказаться от своих наследственных прав. Однако Табуба не удовлетворяется этим. Она требует, чтобы Сатни-Хемуас убил своих родных детей и бросил их трупы на съедение (287/288) собакам и кошкам. Ослепленный страстью, отец выполняет это требование. К счастью, все оказывается сном, и сказка оканчивается благополучно.

По мнению акад. В.В. Струве, жестокие требования Табубы не были простым капризом. Здесь был сознательный и безжалостный расчет. Она опасалась, что дети Сатни-Хемуаса, если они останутся в живых, несмотря на все выполненные формальности, смогут начать судебный процесс. В сказке все доведено до крайности, но и в реальной жизни, хотя и не в такой острой форме, аналогичные коллизии имели место.

Чаще всего процессы о наследственном имуществе велись между родственниками. Такова была длительная тяжба за участок, полученный еще в середине XVI в. до н.э. воином Неши за военные заслуги. По вавилонским законам владение таким царским даром обусловливалось военной службой наследников и не могло достаться жене или дочери. Наоборот, в Египте времен Нового царства наследственным участком Неши владела вся семья, включая женщин. Когда дело дошло до раздела, то возникла тяжба, которую выиграл Мес (оставивший описание длительного судебного процесса) только при Рамсесе II. Показательно, что о военной службе потомков Неши ничего не говорится. Зато упоминается уплата налогов в казну, полагающихся за дарственные земли (на это обстоятельство обратил внимание Б.А. Тураев).

Подобных споров о наследстве происходило немало. Специфической египетской особенностью был учет заупокойного культа, совершаемого наследниками в память об умершем. Выполнение этих обрядов закрепляло право на наследство.

Можно не сомневаться, что в утраченном своде (или, вернее, сводах) законов древнего Египта имелись статьи, регулирующие наследство, завещания и куплю-продажу, залог и дарение имущества. Возможно, что действительно при Бокхорисе в законодательстве были произведены изменения, ограничивавшие права сельской общины и семьи и укрепившие частную собственность и полную свободу распоряжения имуществом. Роль самого Бокхориса, однако, слишком преувеличивалась традицией.

При том же царе, согласно Диодору, было запрещено долговое рабство. Это произошло более чем на тысячелетие позже, чем в Вавилонии. По предположению В.В. Струве, законы Бокхориса, ограничивающие ростовщиков, особенно близки к соответствующей статье царя Исина, по имени Липитиштар. В обоих случаях запрещалось «увеличивать основную сумму долга через проценты более чем в два раза».

Вероятно, египетские законы регулировали также куплю-продажу и отдачу внаем рабов. Судя по контрактам, рабовладелец отвечал за трудоспособность своего раба или рабыни, отданных внаем. В случае их болезни уменьшалась плата, выдаваемая хозяину.

Очень разнообразны были приемы судебного разбирательства уголовных и гражданских дел. Кроме допроса свидетелей, разбора документов и выявления в них противоречий, пыток и т.д. большую роль, как уже (288/289) говорилось, играло произнесение клятв. Использовались также указания оракула. Правда, этот прием применялся иногда и в других древних странах (вспомним, например, знаменитые библейские «урим и тумим»), но в Египте значение оракулов было весьма велико. Выносились из храма статуи богов, и по движению головы определялось оправдание или обвинение подсудимого. Даже самого фараона Яхмоса II, по утверждению Геродота, некоторые оракулы справедливо уличали в воровстве. Конечно, это было задолго до его воцарения.

О праве фараона даровать помилование мы уже говорили. Если верить Диодору, то в одном случае смертная казнь механически отменялась. Это происходило, если устанавливали, что осужденная преступница оказывалась беременной.

Так вырисовываются с большей или меньшей вероятностью некоторые черты древнеегипетского законодательства. Полностью проверить восстанавливаемые статьи и заполнить все лакуны можно, только если будут найдены подлинные своды законов древнего Египта. Пока приходится довольствоваться косвенными указаниями и намеками самых разнообразных литературных памятников и деловых документов.

¹⁾ Легендарный царь, воплотивший в себе черты некоторых фараонов-завоевателей Среднего и Нового царств, прежде всего Сенусертов I и III и Рамсеса II.

²⁾ Так и напечатано: «ливийско-саисское время (персидский и греко-римский периоды)». OCR.