Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Адо А.В.
[рец. на:] E. M. КОЖОКИН. Государство и народ. От Фронды до Великой Французской революции. М. Наука. 1989. 176 с.

Вопросы истории, 1990, № 7.
[180] — конец страницы.
OCR OlIva.

Рецензируемая книга посвящена проблемам истории французской государственности от середины XVII до конца XVIII века. Автор — старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР кандидат исторических наук Е. М. Кожокин — не ставил перед собой задачи проследить эволюцию государственных институтов Франции. Избранный им угол зрения — люди в их отношениях с государством. Своих героев Кожокин условно делит на «людей государства», творцов и служителей системы власти, и простых людей из народа, которые существуют как бы «вне государства, но очень во многом для него» (с. 81).

В книге содержатся яркие характеристики многих государственных деятелей, политиков, судебных магистратов и наряду с ними — простолюдинов, участников бунтов, парижских санкюлотов времени революции. Автор опирается на мемуары, записные книжки, сочинения, проекты и официальные акты, вышедшие из-под пера королей, министров, чиновников, судейских, а там, где это возможно, — и на крайне редкие документы, исходившие непосредственно от простых людей из народа, как, например, записки, которые вел потомственный ткач Пьер Шават, живший при Людовике XIV (с. 81-85).

Прослеживая процесс развития французской государственности, Кожокин выделяет четыре проблемно-хронологических среза (каждому посвящен специальный раздел книги), соответствующих наиболее существенным этапам в истории французского государства в середине XVII — конце XVIII в.: Фронда и борьба альтернатив в развитии абсолютистской системы; время Людовика XIV и Кольбера; попытка самореформирования абсолютизма, связанная с именем Тюрго (70-е годы XVIII в.); падение старого порядка и становление нового государства во время Французской революции.

Кожокин ищет новые подходы к изучению и осмыслению эволюции французской государственности, высказывая при этом ряд интересных соображений. Рассматривая французский абсолютизм XVII в. как дворянскую монархию эпохи раннего капитализма (с. 5), автор подчеркивает важную ее особенность: при всей широте прерогативы французского монарха он никогда не был «самодержцем в российском смысле этого [180] слова», его власть имела институционные и правовые ограничения. Фактически королевская власть была абсолютна в пределах, предписанных ей правом, и с этой точки зрения «она уже несла в себе потенциал буржуазной государственности» (с. 5-6). Эта важная особенность многое объясняет в политической, а отчасти и в социальной истории Франции XVII—XVIII вв. вплоть до предреволюционного кризиса 1786—1789 годов.

История Фронды издавна вызывала споры. В наши дни дилемма — «Была ли Фронда феодальной реакцией или попыткой буржуазной революции?»¹⁾ — представляется уже преодоленной; для Фронды, отмечает В. Н. Малов, невозможно найти место в этой привычной системе исторических координат²⁾. Воздерживается от однозначных оценок и Кожокин, считающий, что «ни одну из противоборствующих сторон нельзя назвать ни прогрессивной, ни консервативной» (с. 27). События Фронды он рассматривает в перспективе вызревания в недрах монархии старого порядка предпосылок государства буржуазного типа. В этот процесс вносили свою лепту, субъективно и не помышляя о том, и суверенные суды, отстаивая внеправительственный контроль за бюджетом, подготавливая почву для идеи разделения властей и подотчетности исполнительной власти, и Мазарини, боровшийся с традиционным — «парламентским» — привилегированным и корпоративным чиновничеством, и защищавший в лице института интендантов «прообраз чиновничества современного типа». Правовые и административные формы буржуазного государства вырабатывались во Франции в последние полтора столетия старого порядка во многом в ходе долголетней борьбы между парламентами и Верховным советом (королевским правительством) (с. 27).

Эта линия продолжена при рассмотрении государства Людовика XIV. Автор выявляет протекавшие в период долгого царствования этого короля процессы отчуждения сословий от государственной власти, складывания чиновничества нового типа и укрепления бюрократического государства.

В течение XVIII столетия, особенно с середины его, вступившая в период упадка абсолютная монархия неоднократно предпринимала попытки к самореформированию. Наиболее масштабными из них были реформы Тюрго. Вопрос о причинах провала его замыслов привлекал уже внимание наших историков. В отличие от H. E. Колосова³⁾, видевшего эти причины в неприспособленности самой бюрократической организации власти во Франции того времени для проведения сколько-нибудь радикальных реформ, Кожокин обращает внимание на личностные особенности министра-реформатора, который был исполненным просветительских иллюзий теоретиком-экономистом и философом в гораздо большей мере, чем политиком (с. 102, 109).

В заключительном разделе книги рассматривается развитие французского государства во время революции, когда в политический процесс впервые непосредственно включилась народная масса. Ход этого процесса в 1789—1792 гг. автор определяет как последовательный переход от авторитарности к олигархии и далее к демократии (с. 156). Размышляя о самом феномене демократии, Кожокин приходит к выводу, что она представляет собой не определенную государственную форму, не социальное движение, а тип политического механизма, функционирования власти, в минимальной степени отчужденной от общества и базирующейся на трех видах политических гарантий — свободы политического инакомыслия, свободного избрания на все государственные посты, обеспечивающие возвышение над обществом, легализации всех форм протеста против государственного произвола (с. 155).

Естественно, что в книге ставится вопрос, в наши дни вызывающий особенно острые споры: почему во время революции движение к демократии оказалось одновременно и движением к диктатуре? (с. 159). Присоединяясь к классическому тезису о роли исключительных обстоятельств, «объективного хода вещей» в условиях революционных кризисов и войны (с. 160), Кожокин отмечает и такие факторы, как специфику демократического сознания эпохи, пронизанного авторитарностью, и политический максимализм, свойственный санкюлотскому движению (с. 154-155).

Не все выводы и оценки автора представляются убедительными. Верно ли, что «народ в годы Фронды бунтовал, оставаясь вне [181] политики» (с. 163)? Материалы книги показывают, что парижская народная толпа этих лет была в большой мере политизирована, умела заставить прислушаться к своим требованиям, оказывала прямое давление на парламент и королевскую власть. В целом важная тема — народный бунт XVII—XVIII вв. и государство — заслуживала большего внимания. В типологии народных движений 1661 — мая 1789 гг., предложенной Ж. Николя, выделены 20 различных типов конфликта между протестующей массой и государством⁴⁾. Вызывает определенное сомнение и вывод автора, что абсолютный характер королевской власти парламенты никогда не подвергали сомнению (с. 18). Ведь во второй половине XVII в., в ходе последней крупной вспышки парламентской оппозиции, она выдвинула идею ограничения королевской власти (хотя сама эта идея была архаичной и не имела исторической перспективы)⁵⁾.

Небольшая по объему книга, выпущенная в серии «История и современность», побуждает к размышлению о сложных и актуальных проблемах политической истории нового времени.

¹⁾ См. Поршнев Б.Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623— 1648). М.-Л. 1948, с. 553

²⁾ Mалов В.Н. Фронда. — Вопросы истории, 1986, № 7, с. 87.

³⁾ Копосов H. E. Высшая бюрократия в политической системе старого порядка. В кн.: От старого порядка к революции. Л. 1988.

⁴⁾ Mouvements populaires et conscience sociale. XVI-e — XIX-e siècles. P. 1985, p. 761.

⁵⁾ См. Бepго И. Б. Парламенты и политическая борьба во Франции накануне Великой Французской революции. — Новая и новейшая история, 1988, № 6.