Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Франция

Тогоева О.И.
Поиски «правды» в средневековом уголовном суде

Право в средневековом мире. 2008.
Москва, 2008.
{182/183} – граница страниц.

Задачей любого суда, к какой бы эпохе он ни относился, является раскрытие преступления, нахождение виновного и его наказание. Способы решения этой задачи могут быть различными — но зависят они в первую очередь от процедуры, принятой в той или иной стране, в то или иное время. Сказанное в полной мере относится и к средневековой Франции, где постепенная смена судебных процедур с обвинительной на инквизиционную, начавшаяся с конца XIII в., заставила чиновников не только кардинально пересмотреть систему доказательств, но и впервые, возможно, задуматься о собственной, самостоятельной роли в уголовном процессе.

О переходе французского правосудия от accusatio к inquisitio написано уже немало, а потому я не стану подробно останавливаться на этом вопросе.¹⁾ Скажу лишь, (182/183) что фундаментальной, с моей точки зрения, разницей в самой сути двух процедур являлось понимание конечной цели процесса и способов ее достижения.

Впрочем, на первый взгляд цель у обвинительного и инквизиционного процессов была одинаковой — судьям следовало во что бы то ни стало узнать правду о том или ином преступлении. Но именно понимание «правды» весьма сильно различалось в этих двух случаях.

Процедура accusatio, как известно, представляла собой Божий суд, подразумевавший, что истина открыта лишь Господу, Высшему судии, единственному, кто может вынести решение. «Правду» о деле он мог явить посредством определенных знаков. Будь то на судебном поединке, где виновный должен был, как считалось, обязательно проиграть своему сопернику.²⁾ Будь то на ордалии, в результате которой на руках «истинного» преступника оставались следы от раскаленного железа или от кипящей воды, а сам он давился хлебом и сыром, будучи не в силах проглотить их определенное количество.³⁾

В любом из этих случаев судьи не имели практически никакого отношения к поискам «правды» (ведь даже ордалию в качестве доказательства вины предлагали не они, а сам подозреваемый⁴⁾) — они лишь пассивно наблюдали ее проявления.⁵⁾ Их роль заключалась, таким образом, в правильной интерпретации увиденного. Случалось, что они ошибались — но и тогда Высший судия готов был придти на помощь невинно осужденному. В самый ответственный момент, когда тот всходил на эшафот, под ним могла обломиться лестница; веревка, на которой он вот-вот должен был повиснуть, могла оборваться; или же на худой конец какая-нибудь впечатлительная особа изъявляла желание немедленно сочетаться с ним узами брака.⁶⁾ Формула “confessionem extorqueri”, периодически встречающаяся в судебных документах IX—XIII в., означала лишь то, что обвиняемый обязан был признать факты, уже ставшие известными, а иногда, как полагает Доминик Бартелеми, под «признанием» подразумевалось (183/184) и вовсе покаяние, которое преступник должен был принести.⁷⁾

Совсем другое дело — процедура inquisitio. Конечно, здесь тоже находилось место чуду,⁸⁾ но и у судей появлялись куда более обширные права. Из пассивных свидетелей уголовного процесса они превращались в его активных — если не самых активных — участников. Отныне «правду» о преступлении следовало искать именно им — а потому само понятие «правды» постепенно меняло свое содержание, его высокое значение снижалось. Истина, открытая лишь Господу, превращалась в информацию о преступлении, доступную людям и ими же собираемую.

Именно это новое значение «правды» стало фиксироваться во французских судебных протоколах уже в первой половине XIV в. Теперь, если то или иное уголовное дело рассматривалось на экстраординарном процессе (предполагавшем использование пытки⁹⁾), правду о преступлении судьи считали возможным узнать непосредственно от обвиняемого: «В год 1331 Пьер ле Виконт, заключенный Парижского Шатле, по своей доброй воле, без сопротивления и без пыток, подтвердил, что все сказанное им является правдой».¹⁰⁾ Только сам подозреваемый в данном случае мог сообщил, интересующие следствие подробности — буквально «устно» (oralement)¹¹⁾ или «своим собственным ртом» (par sa bouche).¹²⁾

К середине XIV в. для обозначения новой процедуры в материалах уголовной практики появилась устойчивая формула — «дабы узнать правду (pour/affin de savoir la verité)». Впервые, насколько можно судить, она была использована в 1354 г. в приговоре Парижского Парламента¹³⁾ — и в том же году оказалась повторена в королевском ордонансе, направленном на реорганизацию всей судебной системы страны. Авторы ордананса рекомендовали судьям «узнавать правду всеми [возможными] путями и способами, будь то на допросах, на пытке или по-другому — так, как вам (т.е. судьям — О.Т.) покажется лучше сделать».¹⁴⁾ (184/185)

Отныне именно эта формула выражала саму суть инквизиционного процесса, неизменно повторяясь во всех делах, предполагавших применение пыток. Так, например, в деле Марион де ла Кур, укравшей из таверны, в которой она служила, кубок для вина в серебряной оправе, судьи предлагали «узнать правду из ее рта на экстраординарном процессе».¹⁵⁾ На процессе Андре Бурдена, арестованного по подозрению в краже серебряного порошка, парижский прево обращался к своим помощникам с вопросом «имеется ли достаточно оснований, чтобы вести против него расследование с применением пьггок». Советники «соглашались, что есть достаточно причин, чтобы узнать из его рта правду об этом деле».¹⁶⁾ В деле Гийома де Брюка, главаря парижской банды воров, упоминалась также «истинная правда», которую возможно было узнать, лишь послав обвиняемого на пытку.¹⁷⁾ Впрочем, подлинность показаний, полученных таким образом, могла быть поставлена под сомнение самим преступником, заявлявшим, что «они (показания — О.Т.) не являются правдивыми, ибо были получены насильно [и даны] из страха перед пыткой».¹⁸⁾

В конце XIV в. бальи Эвро Жак д’Аблеж, подводя своеобразный итог своей профессиональной деятельности, писал в трактате “Grand Coutumier”, что знание правды является «вещью важной и необходимой» не только для раскрытия преступления, но и для «пользы правосудия».¹⁹⁾ О «пользе правосудия» упоминалось и в самих уголовных делах, при вынесении решения о применении пытки: «Для пользы правосудия и дабы узнать правду… послать на пытку».²⁰⁾

Если же речь шла об ординарном процессе (протекавшем без применения пыток), то носителем «правды» оказывались свидетели по делу. Уже в “Style des commissaires du Parlement” начала XIV в. оговаривалось, что обязанность свидетеля заключается в том, чтобы «поведать правду» о деле, т.е. рассказать, что он лично «видел, слышал, чувствовал, пробовал на вкус и на ощупь».²¹⁾ Регистры (185/186) Парижского Парламента свидетельствуют, что уже в 30-е гг. XIV в. это правило применялось на практике. В частности, представителям провинциальной судебной власти могло быть рекомендовано «узнавать правду» о преступлении на месте путем сбора дополнительной информации, опроса свидетелей, «дабы при помощи следствия вершить правосудие».²²⁾ То же требование повторялось в конце XIV в. в «Уголовном регистре Шатле»: «Они (свидетели — О.Т.) должны будут давать показания и говорить правду обо всем, что они знают [по делу] и видели, и не скрывать ничего из страха, сомнения, любви или привязанности, которые испытывают к ним (обвиняемым — О.Т.) или к кому-то еще».²³⁾ Такие свидетели должны были выступить как со стороны обвинения, так и со стороны защиты — и от всех них требовалось «говорить правду».²⁴⁾ Если же это условие не выполнялось, и человек бывал заподозрен в даче ложных показаний, против него можно было возбудить отдельное уголовное дело — по лжесвительству.²⁵⁾

В некоторых (правда, крайне редких) случаях «правда» признавалась и за истцом. Его претензии могли быть названы «правдивыми» (accusacions de verité) — впрочем, только в том случае, если обвиняемый категорически отказывался давать признательные показания. Так произошло, к примеру, в деле Жана Вине (по прозвищу Крест), обвиненного его сообщником Жираром Дофиналем в многочисленных кражах. Вине не признался в преступлениях даже на пытках, а потому, вынося ему приговор, судьи были вынуждены ссылаться не на его собственные слова, а на слова его подельника: «Учитывая личность этого Креста, его упорство, выразившееся в том, что он ничего не захотел сказать и признать на пытке, его замечания о правдивых обвинениях, выдвинутых против него Жираром Дофиналем, было решено, что он не может быть казнен как вор, но будет навечно изгнан из французского королевства».²⁶⁾ Таким образом «правда» истца оказывалась при ближайшем рассмотрении не совсем (186/187) «подлинной», ибо ее еще следовало подтвердить — и лучше всех это мог сделать ответчик, на пытке или добровольно — «в случае, если существует достаточная причина, чтобы узнать правду об этих обвинениях».²⁷⁾

То же самое правило действовало и в отношении писем о помиловании. Как отмечает Клод Товар, тема правды постоянно поднималась в апелляциях, подаваемых в Парижский Парламент в случае, если такое письмо объявлялось подложным. Судьи требовали представить им всю «правду о деле», дабы суметь вынести справедливое решение и признать дарованное королем прощение «лживым» или «законным». Однако в самих письмах о помиловании ссылки на «правду», напротив, оказывались весьма редки, поскольку рассказ того или иного «потерпевшего» должны были быть подкреплены дополнительно словами свидетелей и клятвой, принесенной в суде.²⁸⁾

* * *

Формула «дабы узнать правду» представляла собой совершенно определенную фигуру юридического дискурса, самым активным образом складывавшегося во Франции в XIV—XV вв. Это был своеобразный «пустой знак», подчеркивавший некоторую отстраненность судей от самого процесса, их взвешенную позицию в вопросе вынесения приговора.²⁹⁾ Ведь «истинная правда», о чем свидетельствуют материалы судебной практики, далеко не всегда была необходима для принятия решения: внешний вид обвиняемого, его скверная репутация, неподобающее окружение — все это помогало не только составить предварительное мнение о человеке, но и признать его виновным даже при отсутствии признания или свидетельских показаний.³⁰⁾ Использование формулы «дабы узнать правду» создавало таким образом видимость того, что изначально судьи ее не знают, что она все так же скрыта от них, как это было при обвинительной процедуре, что она вновь представляет собой тайну. (187/188)

Впрочем, скрывал ее уже не Высший судия, но люди — другие люди, которых следовало найти и заставить ее открыть. И это изменение в процедуре подчеркивала еще одна формула французского средневекового судопроизводства — «это (не)правдоподобно».

Стоит отметить, что как оппозиция выражению «дабы узнать правду» данная формула использовалась в «Регистре Шатле» — сборнике уголовной практики, составленном при этом его автором, Аломом Кашмаре, как руководство по судопроизводству, как сборник правовых норм.³¹⁾ Так судили и воспринимали свою деятельность чиновники королевской тюрьмы Шатле — и так должны были относиться к процессу их коллеги из провинциальных судов.

Важно также и то, что данная формула в судебных текстах использовалась исключительно применительно к самим судьям: это им то или иное обстоятельство или высказывание могло показаться сомнительным. В частности, неправдоподобными могли счесть показания подозреваемого об обстоятельствах совершения преступления;³²⁾ его заявление о том, что он не знает имен своих сообщников³³⁾ или не помнит их в лицо и, соответственно, отказывается их опознавать.³⁴⁾

Впрочем, часто оказывалось, что и признательные показания обвиняемых не вызывали особого доверия судей. Так, например, в деле Перрина Марозье судьи сомневались в том, что это именно он украл кровать, в чем его подозревали. Ведь при нем не обнаружили никаких денег, которые он, как человек бедный, безусловно, должен был выручить при продаже краденного.³⁵⁾ Точно так же на процессе Жаннена Дарта, подозревавшегося в краже серебра, судьи, не обнаружив при обвиняемом ни самих вещей, ни денег, которые можно было бы выручить за них, снова высказали сомнение, что этот бедняк мог в принципе быть автором этой кражи.³⁶⁾

Любопытно, что бедность обвиняемого вообще довольно часто становилась обстоятельством, не позволявшим (188/189) подозревать его в совершении кражи. Например, в деле Андре Бурдена, который был «как кажется, бедным человеком»,³⁷⁾ его гипотетическое воровство представлялось судьям «весьма подозрительным»,³⁸⁾ а потому они заявляли, что «является неправдоподобным, чтобы такой бедный слуга был настолько богат, чтобы дать в долг 20 франков».³⁹⁾ Точно такой же вывод был сделан и на процессе Пьера Вайльдоли: учитывая «его признание, обстоятельства кражи этой серебряной чаши, превращенной в слиток, и то, что он бедный слуга», они сочли, что обвинение «не является [достаточно] правдоподобным, чтобы в него верить».⁴⁰⁾ Впрочем, та же бедность регулярно становилась фактором, отягчающим возможную вину преступника. Например, в деле Симоне Лорпена, обвинявшегося в краже нескольких предметов одежды, прямо было заявлено, что «эти вещи он украл из-за бедности, что является вполне правдоподобным, учитывая личность [этого человека]».⁴¹⁾

Демонстрируя столь явно свое незнание «правды» о преступлении и всячески подчеркивая стремление постичь ее посредством других людей, французские судьи создавали искусственную ситуацию, при которой оказывались как будто в стороне от процесса. Ведь прежде, чем они могли реально начать действовать, демонстрируя свою власть (изучать обстоятельства дела и делать соответствующие выводы), они должны были добиться, чтобы эти обстоятельства стали им известны, т.е. чтобы в их руках оказались хоть какие-то предполагаемые обвиняемые и свидетели.

Обретение этих последних, собственно, и являлось главной задачей любого средневекового судьи. И это обстоятельство заставляет задуматься над более общим вопросом. Потенциальные преступники и свидетели по их делам, вероятно, воспринимались в условиях уголовной инквизиционной процедуры как носители «правды», т.е. как некие объекты, которые должны были находиться во власти судей, быть подвергнуты «изучению», дабы (189/190) «правдоподобные» подозрения последних превратились в конце концов в «правду», которую они ищут.

Объектность же преступников и свидетелей выводит нас на проблему материальности средневековой судебной власти в целом. Эта материальность проявлялась весьма различно. Помимо своего собственного помещения, своей тюрьмы, виселицы, территории, власти, чтобы быть — или хотя бы казаться — действенной, требовалось наличие и весьма специфических «объектов». Это могли быть специальные бойцы, выставляемые для судебных поединков;⁴²⁾ конные и пешие сержанты, призванные заниматься розыском; свои собственные тюремщики и палачи, наличие которых чрезвычайно повышало статус той или иной судебной инстанции.⁴³⁾ Именно к этой группе «объектов» относились и сами преступники (вместе со свидетелями их преступлений) — единственные, кто отныне мог помочь судьям «узнать правду» и превратить «правдоподобие» в истину, не подлежащую ни малейшему сомнению.

¹⁾ См. прежде всего: Carbasse J.-M. Introduction historique au droit pénal. P., 1990; Gauvard C. “De grace especial”. Crime, Etat et société en France à la fin du Moyen Age. P., 1991. На русском языке: Тогоева О.И. «Истинная правда». Языки средневекового правосудия. М., 2006.

²⁾ Levy J.-Ph. L’évolution de la preuve dès origines à nos jours // La preuve. Recueil de la Société Jean Bodin. T. 16-19. Bruxelles, 1963-1965. T. 17. P. 9-70; Grippari M.-N. Le jugement de Dieu ou la mise en jeu du pouvoir // Revue historique. 1987. T. 278. P. 281-291.

³⁾ Barthélemy D. Présence de l’aveu dans le déroulement des ordalies (IX^e—XIII^e siècles) // L’Aveu. Antiquité et Moyen Age. Rome, 1986. P. 191-214.

⁴⁾ Ibidem. P. 193.

⁵⁾ Chiffoleau J. Sur la pratique et la conjoncture de l’aveu judiciaire en France du XIII^e au XV^e siècle // L’Aveu. P. 341-380, здесь P. 348-349. (190/191)

⁶⁾ О разных типах «чудес», происходивших со средневековыми преступниками, см.: Lemercier P. Une curiosité judiciaire au Moyen Age: la grâce par mariage subséquent // Revue d’histoire du droit 1955. N 33. P. 464-474; Gaudemet J. Les ordalies au Moyen Age: doctrine, législation et pratiques canoniques // La preuve. T. 17. P. 99-135; Berlioz J. Les ordalies dans les exempla de la confession (XIII^e—XIV^e siècles) // L’Aveu. P. 315-340.

⁷⁾ Barthélémy D. Op. cit. P. 194-195.

⁸⁾ См., к примеру: Archives Nationales de la France. Série X — Parlement de Paris. Série X 2 — Parlement criminel. X 2a — Registres criminels. X 2a 14, f. 164-167 (1404 г. — чудо с лестницей); X 2a 14, f. 182v-184 (1404 г. — чудо с веревкой); X 2a 14, f. 267-278 (1405 г. — появление крови на трупе жертвы при приближении истинного преступника); X 2а 14, f. 357-359 (1406 г. — чудесное освобождение невиновного из тюрьмы).

⁹⁾ Четкое различие между двумя вариантами уголовного процесса прослеживается в материалах судебной практики уже в XIV в. Так, например, 29 декабря 1367 г. в деле о нападении на студентов Парижского Университета против обвиняемых (25-ти сержантов ночной стражи) было предложено провести оба типа дознания: экстраординарное с использованием пыток и ординарное со сбором информации на месте преступления и опросом свидетелей (X 2а 8, f. 19В-22). См. также: X 2а 6, f. 66А-71 (1353); X 2а 6, f. 289v-291 (1356); X 2а 7, f. 13-16А (1361); X 2а 7, f. 68B-vA (1362).

¹⁰⁾ “L’an de grace mil CCC XXXI…Pierre le Viconte, prisonnier ou Chastelet de Paris, sanz force, sanz contraincte et sanz gehine, de sa bonne volenté, afferma les choses dessusdites estre vraies” (Confessions et jugements de criminels au Parlement de Paris (1319—1350) / Ed. par M. Langlois et Y. Lanhers. P., 1971. P. 58). См. также: Ibidem. P. 63, 66, 79, 109.

¹¹⁾ B решении от 27 января 1369 r. по делу о вооруженном нападении на мельницы и порчу зерна упоминалось требование истцов о проведении экстраординарного процесса, чтобы «устно узнать правду, при необходимости [прибегнув] к допросам и пыткам» (X 2а 8, f. 131В-133А). См. также: X 2а 8, f. 439-440А (1379).

¹²⁾ Х 2а 7, f. 124В-125 (1364); X 2а 12, f. 143 (1391). (191/192)

¹³⁾ «Будет послан на пытку, дабы получить наилучшие сведения об обвинениях, выдвинутых против него» (X 2а 6, f. 190vB-193 (1354)). Следующие по времени примеры использования формулы: X 2а 7, f. 124В-125 (1364); X 2а 7, f. 234vB- 236А (1366); X 2а 8, f. 133B-134vA (1369).

¹⁴⁾ “Sachez bien …la verité par toutes les voies et manieres, soit par questions, gehines, et autres que vous verrez et bon vous semblera qu’il sera à faire” (Ordonnances des rois de France de la troisième race. P., 1723—1849. 22 vols. T. 4. P. 159). То же требование было почти слово в слово повторено в 1384 г.; “Eux informer, savoir et enquerir par eux ou leurs commis la verité sur toutes et chacunes les choses dessusdites, leurs circonstances et dependances et autres quelconques qui pourraient avoir trouvees avoir esté faites, commises et perpetrees en quelque maniere que ce soit” (Ibidem. T. 9. P. 468).

¹⁵⁾ “Pour savoir par sa bouche et par voie extraordinaire la verité” (Registre criminel du Châtelet de Paris du 6 septembre 1389 au 18 mai 1392 / Ed. par H. Duplès-Agier. P., 1861, 1864. 2 vols. T. II. P. 427 — далее везде; RCh, том, страница).

¹⁶⁾ “S’il y avoit cause assez parquoy l’en deust contre lui proceder par voie de question… Furent d’oppinion qu’il y avoit assez cause de savoir par sa bouche la verité dudit cas” (RCh, II, 396).

¹⁷⁾ “Pour savoir la vraye verité par sa bouche de ce, ycellui Guillaume feust mis à question” (RCh, I, 22).

¹⁸⁾ “Neantmoins elles ne soient pas vrayes, et ycelles avoit dites par force, crainte et paour de gehine” (RCh, I, 21). Аналогичная ситуация описывается в деле 1352 г., когда обвиняемый заявил, что оклеветал себя «против правды из страха пыток» (X 2а 6, f. 1B).

¹⁹⁾ “Il est expédient et necéssaire chose pour le bien de justice et ainsi le desire de cas… affin de sçavoir plus par leur bouche la vérité” (d’Ableiges J. Grand coutumier de France / Ed. par E. Laboulaye et R. Dareste. P., 1868. P. 653). Примерно в то же время рассуждения о знании правды как обязательном условии королевского правления наполнили трактаты по политической теории: Gauvard С. Op. cit. Р. 145-146. (192/193)

²⁰⁾ “Pour le bien de justice et afin d’en savoir la verité …à question” (RCh, II, 513), “Ainsi ne feust fait pour le bien de justice” (RCh, II, 85).

²¹⁾ “Sciendum est quod officium testis est dicere veritatem de hiis que percepit quinque sensibus corporis, videlicet visu, auditu, odoratu, gustu et tactu, secundam materiam subjectam et hoc implicite…” (Style des commissaires du Parlement // Guilhiermoz P. Enquêtes et procès. P., 1892. P. 255. § 82).

²²⁾ “Il sera mandé et commis au balli de Vermendois que…il enquierent la verité des fais qui sont proposés contre euls, et de leur vie et de leur conversacion, et que selonc l’enqueste il focent acomplissement de justice” (Confessions et jugements. P. 97). “La Court avoit ordené que les commissaires deputez pour enquerir la verité sur les articles proposés contre ledit chevalier par le procureur du roy, yroient au païs pour faire et acomplir ce qui est contenu en leur commission…pour veoit et jurer les témoins qui seraient amenez contre lui” (Ibidem. P. 98).

²³⁾ “Ilz déposeraient et diraient la verite de tout ce qu’ilz en savoient et avoient veu, et ne le laisseraient, pour crainte, doubte, amour ou faveur qu’ilz eussent a eulx ou autre personne quelconques” (RCh, II, 235). См. также: X 2a 11, f. 289 (1391).

²⁴⁾ “A testibus ex utraque parte evocatis…rei veritatem diximus inquirendam” (Actes du Parlement de Paris, 1254—1328 / Ed. par E. Boutaric. 2 vol., P., 1863,1866. T. 1. P. CCXCVIII. N 2).

²⁵⁾ “Pour souspeçon d’avoir corrompu et estre coulpable d’avoir fait deposer autre chose que verité” (X 2a 12, f. 137v (1391)). Другие примеры дел о лжесвидетельстве: X 2а 9, f. 24vB-27vA (1376); X 2а 13, f. 129v-131 (1396); X 2а 15, f. 122-v (1406).

²⁶⁾ “Consideré l’estat et personne dudit de la Croix, prisonnier, l’osterilité de lui en ce que, pour question qu’il ait eue et soufferte, il n’a aucune chose voulu dire ou confesser …, les variacions et denegacions par lui faites sur les accusacions de verité contre lui, par ledit Girart Doffinal…deliberé fu qu’il n’y avoit pas cause par quoy l’en le peust excecuter comme larron, mais furent d’oppinion que a tousjours mais il feust bany du royaume de France” (RCh, II, 155).

²⁷⁾ “S’il avoit cause assez pour savoir desdites accusacions par sa bouche la verité” (RCh, II, 321). См. также: RCh, H, 85, где (193/194) обвиняемого предлагалось послать на пытку, чтобы узнать «правду об этих обвинениях (la verité des accusacions)».

²⁸⁾ Gauvard C. Op. cit. P. 147.

²⁹⁾ Подробнее об этом см.: Тогоева О.И. Указ. соч. С. 93-121.

³⁰⁾ Там же. С. 17-53.

³¹⁾ Gauvard С. La criminalité parisienne à la fin du Moyen Age: une criminalité ordinaire? // Villes, bonnes villes, cités et capitals. Mélanges offerts à B. Chevalier. Tours, 1989. P. 361-370; Eadem. La justice pénale du roi de France à la fin du Moyen Age // Le pénal dans tous ses états. Justice, Etats et sociétés en Europe (XII^e-XX^e siècles) / Sous le dir. de X. Rousseaux et R. Levy. Bruxelles, 1997. P. 81-112.

³²⁾ “Qui n’estoit pas vraysamblable qu’il eust icelles trouvées par la maniere qu’il disoit” (RCh, II, 258).

³³⁾ “Ce qui n’est pas vraysamblable à croire” (RCh, II, 408).

³⁴⁾ “Quele chose n’est pas vraysamblable” (RCh, II, 408).

³⁵⁾ “Veu… la povreté d’iceli prisonnier, et qu’il n’est pas vraysamblable, pour sa povreté, qu’il eust tant gardé à vendre le lit dessus dit” (RCh, II, 32).

³⁶⁾ “N’est pas vraysamblable qu’il, qui est povre homme, eust par si long temps gardé tel argent sans le vendre” (RCh, II, 518). Cp. дело золотых и серебряных дел Жана Буало, который также обвинялся в воровстве и по поводу которого судьи вынесли аналогичное решение: “Qu’il n’est pas vraysamblable que ledit Boileaue eust icelle mal prinse” (RCh, II, 349).

³⁷⁾ “Qui est povres homs par semblant” (RCh, II, 396).

³⁸⁾ “Est chose très souspeçonneuse” (Ibidem).

³⁹⁾ “Ce qu’il n’est pas vraysamblable un tel povre varlet estre si riches comme d’avoir presté XX frans” (Ibidem).

⁴⁰⁾ “La confession par lui faite et maniere de la prinse d’icelle tasse d’argent, le lingot par lui fait fondre, ce qu’il est povre varlet… et n’est pas vraysamblable ne à croire” (RCh, II, 448).

⁴¹⁾ “Ces choses il print par povrete, qui est chose assez vraysamblable au regart de sa personne” (RCh, II, 279).

⁴²⁾ Так, например, аббатства Сен-Жермен-де-Пре и Сен- Мартен добились в XIII в. права иметь собственных «чемпионов», набираемых из зависимых сервов, и выставлять их на поединках, проходящих как в своих, так и в чужих судах (Tanon (194/195) L. Histoire des justices des anciennes églises et communautés monastiques de Paris. P., 1883. P. 17-18).

⁴³⁾ Togoeva O. Lieux du mémoire. Le pouvoir judiciaire à Reims en 1431 // Bilder der Macht in Mittelalter und Neuzeit. Byzanz — Okzident — Russland / Hrsg, von O.G. Oexle, M. Boitsov. Göttingen, 2007. S. 461-474.