выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
«ипе longue catamite»a)
Robert Blondel, Complanctus bonorum gallorgm
«les povres compaignons des frontieres»b)
Жювеналь де Юрсен
Герцог и герцогиня Нормандские отмечали праздник Крещения, в честь которого устраивали пир в своем красивом новом замке-дворце в Руане. Здание это было не только символом английской оккупации, оно стало также символом обнищания горожан, поскольку на фоне всего остального города его блистательное великолепие бросалось в глаза.
На протяжении всего периода английской оккупации нормандская столица оставалась лежать в руинах. Ее предместья, а также постройки вне основных стен города, такие, как аббатства и церкви, которые можно было бы использовать для военных действий, были разрушены самими руанцами еще в 1418 году до начала осады. Другие же, внутри стен, были разрушены во время огневого обстрела города из пушек в период осады. Некоторые из зданий были реквизированы [280] англичанами, но так и не были восстановлены. Среди таких зданий было сильно разрушенное аббатство Сен-Уан, большая часть построек которого использовалась под казармы. Финансовое положение горожан пошатнулось, так как Генрих наложил на них непосильный выкуп, который до сих пор еще взимался. Но даже он понимал, что им негде было найти 300000 золотых крон сразу. После жарких споров относительно стоимости одной кроны стороны пришли к соглашению, что выкуп должен был выплачиваться ежегодно в сумме 80000 крон. Спустя 11 лет, несмотря на захват заложников, было получено всего 260000 крон. Граф Уорвик, принимавший участие в переговорах, был безжалостен в преследовании тех, кто пытался избежать уплаты своей доли, скрываясь в соседних городах, без устали «заключал их в темницы, продавал или иным способом использовал их добро, чтобы их долг королю был выплачен». Обнищание и опустошение соседних районов, а также других нормандских городов и деревень не могло способствовать процветанию. Кроме того, скудность существования в оккупированном Париже (так наглядно описанная бургундцами) лишала Руан былого рынка сбыта предметов роскоши.1)
Генрих возглавил съезд, созванный им в Руане, куда были приглашены представители трех нормандских сословий: дворян, духовенства и горожан. Кроме того, туда прибыли также представители и других «завоеванных земель», территорий, которые были покорены до подписания договора в Труа. Однако нам неизвестно, сколько человек принимали участие в съезде. Король-герцог призвал их к полному соблюдению договора, заявив, что знает о плачевном состоянии монетного двора и попросил совета относительно его [281] улучшения. Предполагается, что именно по их совету он ввел налог на серебро, чтобы чеканить монету лучшего качества. Он объявил также о введении в Нормандии столь необходимого стандарта весов и мер, приняв руанский стандарт за один гран. Граф Солсбери как владелец графства Перш и вассал короля принял перед ним торжественное обязательство, напомнив остальным о введении новой социальной иерархии.
Военная администрация сверху донизу была чисто английской. Все капитаны и лейтенанты (командиры и их заместители) гарнизонов были также исключительно англичане. Кроме городов, имелось не менее шестидесяти замков, укомплектованных гарнизонами. Похоже, что во время прибытия Генриха в герцогство в Северной Франции было, вероятно, около 5000 английских солдат (среди простых солдат — французов насчитывалась лишь небольшая горстка). 1600 человек из общего количества были размещены на новой южной границе государства от Авранша до Вернейля, еще 1600 — на восточной границе, протянувшейся от Понтуаза до О и еще 950 — в долине реки Сены, остальные 1400 были разбросаны по замкам английских феодалов и, примерно, чуть более 150 были расставлены вдоль дороги, ведущей из Шербура в Эвре через Кан. В тот момент командование над ними возглавлял Кларенс, энергичный наместник короля.
Значительное число гарнизонов располагалось в городах и замках по берегам рек. Они были жизненно важными не только для обороны, но их барки являлись основным транспортным средством на реке для передвижения и транспортировки продуктов и товаров. Роль Сены и Уазы, которую они играли в Северной Франции, сравнима разве только со значением Миссури и [282] Миссисипи для старого Юга Америки. Чрезвычайно важно было не упустить контроль над ними. Расположенные вдоль их берегов замки, особенно те, что стояли на перепутьях, были заняты англичанами, которые строго проверяли пропуска и грузы проходивших мимо судов и взымали пошлины. Одновременно эти же многофункциональные суда, баллингеры, патрулировали реки, высматривая противника по берегам и на воде. В случае вражеской атаки силы подкрепления могли быть доставлены довольно быстро к любой из крепостей. Это имело основополагающее значение для столь малочисленной армии, воины которой были рассеяны небольшими группками. В среднем, малые гарнизоны насчитывали трех тяжеловооруженных солдат и девять стрелков. Хотя в маленьком замке Пон-д'У, охранявшем подступы к мосту через реку Вир под командованием капитана в 1421 году, служило всего 8 человек. Гарнизоны замков, находившихся в частном владении, насчитывали еще меньшее количество солдат.
Что касается гражданской жизни, то все существовавшие до завоевания должности были сохранены, включая даже самые незначительные, так же как и привилегии. Генрих стремился к установлению хороших отношений с беднейшими сословиями, бедными горожанами и крестьянами. В 1419 году он издал указ, согласно которому все владельцы небогатых домов могли вернуться на свои прежние места обитания. Он снизил ненавистный всеми налог на соль. С другой стороны, отношение к дворянам, покинувшим герцогство, оставляло желать лучшего. Король приказал своим бальиc) выявить имена [283] тех дворян, которые присоединились к арманьякам или «бандитам»; оказалось, что многие, передав свои замки и поместья женам, сражались тем временем против англичан. Когда это обнаружилось, то их поместья были конфискованы. В герцогстве было настолько неспокойно, что за период с мая 1421 года по сентябрь 1422 было поймано и повешено 386 разбойников. Вероятно, вследствие такого положения Генриху пришлось пересмотреть свое отношение к непокорному дворянству Нормандии; в конце 1421 года людям всех классов и сословий он предложил полное прощение при условии, что они вернутся до Сретения 1422 года (2 февраля) и в присутствии бальи или командира ближайшего к границе гарнизона принесут ему клятву верности. Во всяком случае, за период его пребывания в Нормандии в начале 1421 года все отсутствовавшие нормандские дворяне считались мятежниками, а их «самовольная отлучка» рассматривалась как мятеж против короля-герцога. Генрих продолжал широко использовать этот предлог для конфискации их земель, которые передавал в качестве наград английским поселенцам.
Судьба дворян, отправленных в изгнание, как нам известно из записей Робера Блонделя, была печальной. Будучи еще в молодом возрасте (он родился в 1390 году), Блондель в 1418 году покинул родной Котантен, где его дед, землевладелец Гильом Блондель, был сеньором Равенвиля возле Баланса. Укрытие он нашел в Париже, где учился и стал священником. Он написал три книги, в которых осудил английское завоевание Нормандии. Все они особенно интересны тем, что рассказывают о судьбах беженцев. В написанной в 1420 году работе «Боль всех добрых французов» Блондель сетует на то, как «плененная Нормандия стонет под [284] ярмом леопарда [Англии]. Некоторые обременены оковами, другие же умирают от пыток. Есть среди них и такие, что пали от меча, есть и такие, что покинули землю своих отцов, есть и такие, что умерли от отчаяния, скрежеща зубами под гнетом тирании. Несчастные изгнанники лишены всего, им даже негде искать для себя спасения».2) Оглянувшись назад в 1449 году, он записал, что «уж скоро тридцать пять лет будет с тех пор», и жалуется далее:
«До войны мы были знатными, богатыми и сильными. Сегодня, разбитые и уничтоженные нуждой, мы живем на подаянии. Многие из нас, благородных кровей, вынуждены браться за самую черную работу; некоторые работают в услужении у портных, другие на постоялых дворах, в то время, как английские скотники и мужланы из самых низов с важным видом топчут нашу землю, богатеют на нашем наследии и щеголяют ворованными титулами герцогов, графов, баронов и рыцарей».3)
Вот что он пишет о «невероятном разорении моей страны».
Несомненно, во времена Генриха разорение имело место. В декабре 1421 года в провинции де Ко он издал указ для охотников на волков:
«До Нашего слуха дошло, что с тех пор, как начались эти доселе длящиеся войны и по их причине в Нашем герцогстве значительно выросло количество волков, волчиц и других хищных зверей, особенно это касается судебного округа Ко, и волки эти, к сожалению, разорвали несколько человек, а посему наши верноподанные по своей простоте душевной так напуганы, что не осмеливаются оставаться в домах своих, в необнесенных оградой городах и селениях или оставлять [285] детей и не выходят на работу; так что упомянутые злобные звери уже значительно сократили поголовье скота и количество сельскохозяйственной продукции этой земли, оставшейся почти безлюдной».
Аналогичные послания были отправлены охотникам на волков в Карантане, Шербуре, Бейе, Жизоре и других нормандских городах.
Но причиной разорения были, скорее всего, английские гарнизоны, нежели волки, поскольку войскам, бальи, капитанам, тяжеловооруженным воинам, а также скромным лучникам жалование выплачивалось очень нерегулярно. Мы знаем, что граф Суффолк и сэр Томас Рокби в 1417 году получили для своих солдат шестимесячное жалование, а потом до середины 1418 года ничего не получали, и то выплаченных денег могло хватить только на квартал. В январе 1418 года сэр Джон Пелхем написал из Кана: «Я здесь сижу без жалования». В письме за тот же год один солдат, участвовавший в осаде Шербура, пожаловался: «Мы здесь так давно находимся, такие большие затраты приходится нам нести при каждой осаде, которые мы проводим, а с тех пор, как мы прибыли из Англии, жалование нам не выплачивалось, а посему умоляю тебя всем сердцем прислать мне 20 фунтов». В конце 1419 года сэр Джильберт Холсейл, капитан Эвре, пожаловался, что с Михайлова дня не получал ни жалования, ни провизии и предупредил о том, что люди его начнут дезертировать. Предупреждение свое он повторил в 1420 году, но только в середине лета они кое-что получили.4) Волей-неволей войскам, чтобы продержаться, приходилось грабить крестьян.
Генрих, чтобы облегчить положение, прилагал нечеловеческие усилия. Он самолично посылал приказы [286] военному казначею об уплате жалования тому или иному гарнизону. Поначалу деньги приходили от английского казначества, но позже эта обязанность была возложена, в основном, на нормандское казначейство. Система эта, однако, не слишком хорошо работала по той простой причине, что королю часто не хватало наличных денег; жалование такому жизненно важному гарнизону, каким был Кале, опаздывало на несколько лет, несмотря на пожелание короля, чтобы оно выплачивалась ежемесячно. Образовав специальные комиссариаты, которым вменялось в обязанность кормить гарнизон, он пытался остановить обирание крестьян, ноша эта на оккупированной территории оказалась бы непосильной и Наполеону. Снабжение армии взяли на себя нормандские виконты,d) принявшись поставлять крупнорогатый скот, овец, а также вино и сидр. В 1420 году под началом главного казначея Нормандии были введены две должности королевских поставщиков, в обязанность которых вменялось поставлять провизию, ввозимую кораблями из Англии, в гарнизоны. Но то ли в виду амбициозности операции, то ли в результате коррупции или неэффективности ее проведения, но она с решением проблемы не справилась. Генрих хорошо понимал опасность возникшей ситуации. Совет его заявил, что солдат «следует заставить платить за продукты в деревне, с нуждой которой должно покончить, иначе Нормандия, так и не поднявшись на ноги, будет для него потеряна».
В декабре 1418 года людям, которые понесли физический урон или потерпели материальные убытки от [287] английских гарнизонов, было сказано, что для возмещения ущерба они могут обратиться в суды виконтов. В апреле 1419 года Генрих отдал строгий приказ, согласно которому солдаты или чиновники ничего не могли брать у крестьян, не заплатив положенной цены. В августе он распорядился о написании строгого кодекса поведения гарнизона. В январе 1421 года, во время визита в Руан вместе с королевой Екатериной, он издал показательный «декрет»:
«Король, прослышав о том, что некоторые английские подданные осуществляют неправедные реквизиции, подвергая бедных людей насилию, вследствие чего существует опасность, что купцы бросят свой промысел, а крестьяне перестанут трудиться, запрещает у людей с равнин взымать подати у ворот и мостов городов и крепостей, отнимать лошадей и других тягловых животных без согласия их владельцев, брать без уплаты должной цены крупнорогатый скот, продукты питания, вино и изделия».
За все это налагалось наказание в виде штрафов и тюремного заключения. Все же в апреле 1421 года Генриху еще раз пришлось запретить воровство и неофициальное налогообложение пастбищ. В следующем месяце был отправлен в поездку по герцогству, с целью проверки соблюдения указов короля капитанами гарнизонов и его подчиненными, сэр Джон Радклифф. В декабре того же года Генрих издает новый декрет, в котором сердито сетует на своих солдат, которые продолжают грабить и обирать крестьянство; он грозит им заточением в случае, если они будут уличены в нарушении его распоряжений, повешением в случае поимки за то же прегрешение вторично.5)
Кроме жестоких дисциплинарных мер, у короля не [288] было иных эффективных средств контроля за поведением своих солдат на расстоянии. Базен, проведший много лет в Нормандии и Париже в период их оккупации англичанами, говорит о «наглой и недисциплинированной английской армии». Средневековым армиям, обычно, всегда не хватало дисциплинированности, они часто промышляли грабежами и разбоем. Генрих, отчаянно стремившийся завоевать расположение простых французов, был одним из немногих полководцев, кто пытался хоть как-то пресечь это. Он назначал специальных уполномоченных, которые осуществляли инспекцию гарнизонов. Была снова введена должность сенешаля Нормандии. В обязанности лица, занимавшего это место, входил контроль за поведением гарнизонов. Но особого эффекта это не дало. Неповиновение оказывали как низшие, так и высшие чины. В 1420 году население Манта пожаловалось королю на вымогательство со стороны графа Марча. Затем начались дезертирства; в августе 1422 года Генрих поручил капитану Понт-де-Л'Арша арестовать «некоего бродячего англичанина, скитавшегося по разным местам, промышлявшего грабежами и подбивавшего солдат на дезертирство».6) Но он понимал, что одним средством всего положения не исправить. Добиться регулярной выплаты жалования было мало. Даже его административный гений не видел альтернативы заработной плате.
Его запрет на взимание пошлин не был лишен определенной иронии. Похоже, что было запрещено проводить неофициальные поборы. Монстреле пишет, что никому не разрешалось входить или покидать города, оккупированные англичанами, без дорогого разрешения стоимостью в четыре су — «обычной статьи королевского дохода», — комментирует хронист. Гнев [289] Генриха, вызванный взиманием пошлин, был направлен в армии только против тех, кто делал это без его санкции. С пастбищ, с дворов, за охранные грамоты, billets и таможенные пропуска об уплате акциза он получал существенный доход, взимаемый в качестве налогов именем короля.7) Скорее всего, платить налоги официально французам нравилось ничуть не больше, чем платить неофициальные подати. С такой же уверенностью можно сказать, что английские войска, взимавшие их, не слишком церемонились.
Вскоре попытка сделать из Гарфлера второй Кале путем заселения его англичанами была признана неудавшейся, несмотря на то, что многие купцы заняли предложенные короной дома. (Эта практика продолжалась еще и в 1419 году, когда лейтенант, сэр Хью Латтерелл, получил полномочия жаловать жилища всем англичанам, кто только обратится с подобной просьбой.) Английское присутствие в Гарфлере было чисто военным, поскольку город являлся морским портом, охранявшим устье Сены. Примерно в 1417 году Генрих изменил решение и оставил идею массовой колонизации, отдав предпочтение небольшим поселениям, которые могли со временем слиться с соседними общинами. Заселение Кана началось сразу после капитуляции города и умышленно велось в куда меньших масштабах, чем в Гарфлере. Английские поселенцы жили бок о бок с французами. Кан был столицей западной Нормандии и центром финансовой администрации нового режима; к началу 1418 года в городе обосновалось Нормандское казначейство и расчетная палата. Возникла срочная потребность в английских солдатах, купцах и чиновниках. На купцов возлагались надежды по оживлению экономики и былого благоденствия города после [290] насильственного и добровольного изгнания 500 его граждан, отправившихся в Анжу. Гарнизон Кана насчитывал 15 тяжеловооруженных воинов и сорок пять стрелков. Один из последних, Жан Милсент, ставший впоследствии тяжеловооруженным воином, который называл себя «гражданин Кана», в 1421 году получил не меньше пяти домов в городе (с обязательством выставлять людей для ночного караула четыре ночи в году). Особенно большая потребность возникла в чиновниках. В 1419 году в качестве контролеров расчетная палата наняла Роджера Уолтхема, Жана Бринкли и Уильяма Уимингтона (который был женат на француженке); на другой год к их числу присоединился Джон Чепсто, бухгалтер из священнослужителей. Несколько купцов, в том числе и торговец мануфактурными товарами из Лондона Николас Бредкирк, стали чиновниками по налогообложению.8)
Но английская власть в герцогстве постоянно находилась в опасности. Время от времени, против англичан выступали два изгнанных нормандских вельможных сеньора во главе своих отрядов, выходцев из знаменитого рода Аркуров. Это были сам граф Аркур и граф Омаль, оба их графства были отняты у них королем Англии. Первый из них, Жак д'Аркур, переключившийся в 1422 году с союза с бургундцами на союз с дофинистами, возглавлял небольшой отряд нормандских изгнанников, обосновавшийся в Пикардии и иногда совершавший налеты на приграничные районы герцогства. Его кузен Дан д'Аркур, поселившийся в Анжу, водил отряд примерно такой же численности вглубь Нормандии. В мае 1422 года Омаль и виконт де Нарбонн с 2000 солдат захватили Верней, убив 700 англичан. Генрих приказал разрушить все замки, которые [291] нельзя было снабдить гарнизонами, чтобы они не стали плацдармами для разбойников.
Опасность порой угрожала даже столице герцогства. В июле 1419 года граф Уорвик был поспешно отправлен королем в Руан для расследования недавно раскрытого заговора, целью которого, очевидно, была передача города в руки дофинистов. Аналогичный заговор был раскрыт в 1422 году, во главе его стоял казненный впоследствии Робер Алорж, самый богатый ювелир Руана. В декабре 1421 года капитаны стоявших вдоль реки замков получили предупреждение о том, что столице грозит опасность. Весь двигавшийся по Сене транспорт подлежал тщательным проверкам, задержанные в неположенных местах суда затоплялись.
Но самые большие беспокойства в Нормандии, несмотря на то, что Генрих предпринимал все меры, чтобы наладить с нормандцами хорошие отношения, возникали из-за того, что он был вынужден ввести новый разорительный для них налог. Королю-герцогу требовались средства для поддержания в порядке своих городов, замков и гарнизонов, а также деньги для продолжения ведения военных действий, поскольку в его намерение входило подчинение своему правлению и всей остальной территории Франции. Он понимал, что Англия не могла и не станет больше субсидировать его планы, на что парламент уже начинал неоднозначно указывать ему. Таким образом, ему ничего другого не оставалось, как облагать жестокими налогами завоеванные земли. Поскольку Нормандия была единственной страной, находившейся в полном подчинении англичан, то ей предстояло стать их основной дойной коровой. Представители нормандских сословий [292] получили представление о том, что ждало их впереди после встречи с Генрихом, происшедшей в начале 1421 года.
Всем сословиям без исключения, даже наиболее знатным, придется отныне платить еще более тяжелые подати, чем раньше. Но оккупация уже и без того причинила экономике Нормандии бесчисленные бедствия. Пребывали в упадке сельское хозяйство, рынки и финансы. Надежд на их оживление, ввиду общей нестабильности, было мало. Торговый флот каждого порта реквизировался для поставки из-за Ла-Манша провианта английским войскам. Тысячный поток эмигрантов разорил находившуюся и без того в упадке торговлю полотном в Кане; покинувшие город ткачи устанавливали свои станки в Бретани и составляли конкуренцию тем, кто остался дома. По всей Франции можно было встретить изгнанных из Нормандии ремесленников, а некоторые из литейщиков герцогства нашли приют в Германии.9) Деморализующим фактором для горожан было также и то, что их зачастую сгоняли часто в одно место и отправляли в качестве заложников в Англию. Кроме того, они часто становились объектами репрессий после раскрытия очередного заговора или налета, так как подозревались в причастности к нему. Тяжелые налоги обескуражили всех. В период правления Бедфорда, который оказался более гибким и гуманным руководителем, чем его брат, ситуации было суждено немного улучшиться. Кроме того, этому также способствовало обеспечение большей безопасности пролива, что открывало новые возможности для нормандских портов. Регенство Бедфорда, по сравнению с периодом царствования его брата, стало для Нормандии периодом истинного процветания.10) [293]
Нормандцы относились к Генриху со страхом и ужасом, в то время как Бедфорда позже они, похоже, по-настоящему любили. Английские историки, как правило, не относят на счет Генриха замечания (относительно изнания англичан из Нормандии) Робера Блонделя ввиду того, что они были написаны спустя много времени после смерти короля. Однако Блондель был всего на три года моложе короля и является вполне благонадежным источником информации с хорошей памятью. Он харктеризует Генриха как «жестокого и свирепого короля», как «тирана» и «мучителя».
Отношение к английской оккупации меняется в зависимости от сословия. Положение знати осложнялось тем фактом, что браки и родственные отношения связывали их с другими благородными семействами по всей Франции, тесно переплетая их узы с группами кузенов, составлявших ядро партий дофинистов и бургундцев. Нормандская знать, связанная родством с бургундцами, колебалась, не зная, что делать: то ли поддерживать режим, то ли бороться с ним; у всех имелись родственники, кто убил или был убит дофинистами, а сторонники дофина, если верить одному из бургундских источников, совершали преступления еще более страшные, чем сам дьявол. Инстинкты горожан, как деловых людей, толкали их на «сотрудничество» с оккупантами и вызывали отказ от сопротивления: ситуация нам знакомая из опыта Второй мировой войны. Интересы их, в первую очередь, были связаны с безопасностью торговли и коммерции, кроме того, у них была возможность подзаработать в качестве платных воспитателей детей. (Их вполне устроило бы сравнительное благополучие, которого они достигли в результате [294] проницательного и тактичного правления Бедфорда, тем более, что новый администратор и его меры показались им куда более симпатичными, чем его братца.) Но больше всего невзлюбили англичан простые люди, которые больше всего страдали от чрезмерного внимания солдатни и были вынуждены тащить на своих плечах основной груз новых налогов.
Вскоре английские поселенцы почувствовали, что в Нормандии их не ждали. В тавернах, когда напитки разжигали чувства, часто можно было услышть восклицания: «Сын англичанина!», что считалось наивысшим оскорблением, эквивалентом выражению «сукин сын!»11) Некоторые представители духовенства отказывались публично молиться за короля Генриха. Нормандские крестьяне и торговцы продавали зерно за границей герцогства дофинистским гарнизонам. Все крестьянство было враждебно настроено. Во время путешествий, особенно при пересечении лесистой местности, английским войскам приходилось быть начеку. В цитаделях, в крепостях английские гарнизоны ни на мгновение не осмеливались ослабить бдительность. Особую угрозу таила bocage, холмистая, поросшая рощами местность; большая часть территорий графства Аркур, отданного герцогу Эксетеру, представляла собой именно такой ландшафт и его чиновники были слишком напуганы, чтобы собирать налоги за аренду. Опасностью веяло отовсюду — опасны были партизаны-дофинисты, опасны были разбойники. Массовые казни и взятие заложников не решало проблемы в целом. Режим держался, но был нестабильным.
Нет ничего удивительного в том, что большая часть поселенцев в скором времени стали испытывать [295] ностальгию по Англии. Конфискованные земли, которыми они здесь владели, были зачастую ничуть не лучше пустошей, потому что не хватало рабочих рук, чтобы обрабатывать их. Местное население считало их самозванцами и врагами. Несмотря на жестокие меры пресечения, они в больших количествах предпринимали попытки пересечь пролив и вернуться в Англию. В апреле 1421 года Генрих капитанам Гонфлера и Дьеппа, лейтенантам Гарфлера, Кана и Шербура разослал приказ задерживать людей любой национальности («включая и лиц английского происхождения»), независимо от положения или пола людей, не давая им уехать «без нашего специального разрешения». Каждый, кто попытался бы покинуть Ланкастерскую Нормандию без пропуска, подвергался смертной казни и конфискации имущества. Но даже эти драконовские меры не стали панацеей. К тому времени, когда французы восстановили свое владычество в Гарфлере в 1435 году, от колонии англичан, насчитывавшей когда-то 10000 человек, осталась всего небольшая горстка. После смерти короля регент Бедфорд, разрешив поселенцам возвращаться домой, показал, что попытки брата колонизировать страну считает серьезным просчетом.
Генрих и Екатерина выехали из столицы Нормандии 19 января. Их сопровождали герцог Бедфорд, граф Маршал, графы Марч и Уорвик, многочисленные рыцари и дворяне, а также несколько высокопоставленных дам и король Яков. Их военный эскорт состоял из отборнейших тяжеловооруженных воинов и стрелков. Во время пересечения Амьена и других городов, встречавшихся на пути в Кале, их встречали официальными приветствиями и церемониальными подарками. Королю особенно понравилось то внимание и комплименты, [296] которые расточались французскими подданными его царственной супруге. Но по всей видимости, это было вызвано не ее красотой, а тем фактом, что Екатерина была дочерью их законного суверена Валуа. Жителями Кале им был оказан самый горячий и (в чем можно не сомневаться) искренний прием, за которым последовало их отплытие в Англию. [297]
1) Le Cacheux, Rouen au temps de Jeanne d'Arc et pendant l'occupation anglais (1419-1449).
2) Blondel, Complanctorum bonorum Gallorum, ch. XIX.
3) Blondel, Oratio Historialis, ch. III.
4) Newhall, op. cit., pp. 240-2.
5) Rymer, op. cit., Vol. X, pp. 160-1.
6) Newhall, op. cit., p. 236.
7) Согласно договору, заключенному в Труа, англичане согласились покончить с указанными налогами в Нормандии, Анжу, Мен и Перше, а также в Манте и Ле-Кроте.
8) Allmand, op. cit., p. 30.
9) Puiseux, L'Emigration Normande et la colonisation anglaise en Normandie au XVe Siècle, pp. 56-7.
10) Favier, 'La 'I'ourment' in Histoire de la Normandie (ed. Bouard), pp. 233-4.
11) Favier, Guerre de Cent Ans, p. 467. В 1430 году церковники выпустили постановление, согласно которому фраза «сын англичанина» приравнивалась к оскорблению «сукин сын».
a) длительное несчастье.
b) бедные спутники границ.
c) Бальи — губернатор, королевский чиновник, ответственный за осуществление правосудия и взимание налогов в своем судебном округе или районе.
d) Виконт — административный чиновник, равный по чину младшему бальи.
Написать нам: halgar@xlegio.ru