выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Известия Академии Наук Латвийской ССР.
№ 10 (219) 1965 г. Рига.
[143] — начало страницы.
OCR Bewerr.
[143]
Экономическая история феодальной Ливонии и, прежде всего, история ее городов во главе с Ригой и Таллином, неотделима от истории Ганзы. Ганзейский союз в период своего расцвета (XIV—XVI вв.) объединял купечество свыше двухсот городов северной Европы, располагавшихся по огромной дуге от Новгорода до Брюгге. Более того, активность ганзейских купцов хотя и сосредоточивалась в бассейнах Балтийского и Северного морей, но ими не ограничивалась: ганзейцев встречали и в степях Украины, и в Гибралтаре. Связав торговыми узами огромную территорию (около 2,6 млн. кв. км) с населением не менее 15 млн. человек,1) купеческий капитал ганзейских центров оказывал более или менее непосредственное воздействие не только на жизнь средневекового города, но и на его отдаленную периферию. В особенности это относится к восточной Европе (включая Прибалтику), которая поставляла на Запад всякого рода сырье или продовольственные товары. Где бы ни заключались сделки, к примеру, рижских купцов с их контрагентами в Полоцке, Любеке, Кельне и т. п., — объектом их были товары, произведенные крестьянами или ремесленниками. И перемены в структуре ганзейской торговли (состав экспорта — импорта), и колебания в уровне цен (отражавшие изменения в спросе) влияли, в конечном счете, как на поведение эксплуататоров-феодалов, так и на положение крестьян-производителей сельскохозяйственной продукции.
В обширной литературе о Ганзе долгое время преобладали работы германских историков. При этом изучение истории Ганзы служило нередко задачам империалистической пропаганды, идеологической подготовки обеих мировых войн. Уже работы Д. Шефера и его школы были проникнуты прославлением «немецкого вклада» в экономику и культуру балтийских стран, сводили историю Ганзы к деятельности немецких купцов и мореходов, якобы «открывавших» для западной цивилизации необжитые земли Пруссии и Ливонии, впервые создававших там города и т. п.2) В таком же духе выдержана написанная в годы фашизма и переизданная недавно в ФРГ книга К. Пагеля, поднимающая на щит все то в истории Ганзы, что способствовало распространению «немецкой народности» на северо-восток, вплоть до Нарвы.3) Ряд западногерманских историков (В. Шлезингер, В. Губач и др.) в послевоенные годы охотно используют ганзейскую тематику для политических спекуляций по таким «злободневным» вопросам, как «западноевропейская интеграция» в рамках «общего рынка» и т. п.4)
Указанный в заголовке труд страсбургского профессора Ф. Доллинже — известного специалиста по социально-экономической истории европейского средневековья5) — представляет значительный интерес. Ганза глазами француза — явление уже само по [144] себе необычное А главное, речь идет о действительно серьезной заявке на новый, вполне солидный синтез истории Ганзы с момента ее возникновения до упадка (XII—XVII вв), притом во всех главных ее аспектах: экономическом и социальном, политическом и культурном. Книга Ф. Доллинже учитывает, пожалуй, весь круг специальных исследований о Ганзе, вышедших в наше время на западных языках. Одним из главных ее достоинств, кроме того, является объективный подход к предмету исследования. Свободная от националистических предрассудков, от попыток «глорификации» северо-немецкого купечества, составлявшего основной костяк Ганзы, книга отдает должное как заслугам ганзейцев в деле установления экономических связей между народами, так и вкладу самих этих народов в создание того, что теперь принято называть «ганзейскими городами», «ганзейской торговлей» и т. п. Написанная серьезно и вместе с тем живо и интересно, работа Ф. Доллинже заслуживает не только внимания прибалтийских историков, но и дискуссии по отдельным вопросам, связанным с ролью ливонских портов в торговле Ганзы.
Книга Ф. Доллинже делится на три части.
Часть первая (стр. 17-108) — это становление Ганзы, процесс ее превращения из союза немецких купцов, систематически совершавших поездки в восточную часть Прибалтики, в «сообщество городов» (association de villes). Здесь в рамках отдельных глав рассматриваются в хронологической последовательности: торговля русских и скандинавов в северо-восточной Европе в первой половине XII века; возникновение городов по южному побережью Балтийского моря (начиная от основания Любека, 1143—1159 гг.) и их торговая экспансия в западном направлении и особенно — восточном — в Ливонию и русские земли (XIII век); оформление городов Ганзы на почве «экономической солидарности» и в совместных конфликтах с фландрскими городами, с датской монархией и т. д. (конец XIII—XIV столетия). Интерес для советских специалистов представляет подробное рассмотрение отношений ранних ганзейцев с Великим Новгородом. Как отмечает Ф. Доллинже, договор князя Ярослава с немецкими и голландскими купцами 1189 года был самым древним договором возникающей Ганзы с иноземными государствами. Рассматривая вопрос о последствиях массовых эпидемий 1350 года («Черная смерть»), автор, в противовес ряду других историков, видящих в смертности населения чуть ли не первопричину «кризиса» европейской экономики, считает, что ганзейские города не пережили в этой связи сколько-нибудь глубокого потрясения. Более того, по мнению Ф. Доллинже, именно последняя треть XIV столетия (а не первая половина XV, как принято было считать прежде) являлась временем апогея Ганзы, ее наибольших успехов в сфере торговли, временем ее превращения в наиболее мощный фактор (la grande puissance!) в Северной Европе «В последующий период, — говорит автор, — Ганза стремилась скорее к сохранению уже приобретенных преимуществ, чем к приобретению новых» (стр. 12).
Вторая и основная, наиболее содержательная часть труда Ф. Доллинже (стр. 111-347) посвящена различным аспектам ганзейской торговли в XIV—XV вв. Построенная не по хронологическому, а по предметному принципу, она подразделяется на восемь глав. Охарактеризовав сначала организацию Ганзы (вопросы членства, съезды представителей городов, конторы и фактории, отношения с императором и князьями), автор затем подробно показывает общественную структуру городов — членов Ганзы, технику судоходства и навигации, отношения между купцом, собственником судна и шкипером, стоимость перевозок (фрахта).
В отдельной главе на богатом конкретном материале рассматривается организация ганзейской торговли: типы купцов и торговых объединений, формы кредита (с учетом данных Рижской долговой книги XIII—XIV вв.), порядок закупки товаров и их сбыта. Живо написанные портреты — документированные биографии отдельных, наиболее видных представителей торгового капитала (среди которых встречаем известных по их связям с Ливонией братьев Фекинхузенов, И. Виттенборга, Г. Касторпа и др.) дают яркое представление о типичной карьере ганзейского коммерсанта, складывавшейся почти по стандарту: годы ученичества, период обогащения на самостоятельных операциях, а к концу жизни — патрицианские должности в магистрате родного города и помещение капитала в сферу ростовщичества (ссуды другим купцам) или земельной собственности (скупка домов и участков с последующей их передачей в аренду — за ежегодную ренту). В главе об «экономической политике» Ганзы справедливо подчеркивается консервативный характер организации ганзейской торговли: стремление к монополии, недопущение прямых сделок между «гостями», запреты вступать в «компании» с иностранцами, борьба против «неуставных» рынков и гаваней, особенно же борьба с торговлей в кредит, — черты, хорошо известные из практики ливонских купцов ХIII—XVII вв.6) и в значительной мере определившие поражение Ганзы в борьбе с конкурентами — голландцами, англичанами и др. [145]
Глава о торговле Ганзы (стр. 261-320) безусловно наиболее интересная. Она насыщена конкретным, в том числе и цифровым материалом, позволяющим отразить, во всяком случае со второй половины XIV века, «количественный аспект» ганзейской торговли. Кратко остановившись на главных источниках (часть из них напечатана в «Приложении» к книге), Ф. Доллинже переходит затем к составу ганзейского ввоза и вывоза и его эволюции. Широко используя результаты специальных исследований, автор констатирует на любекском и английском материале для конца XIV — XV вв. (принимаемых многими новейшими авторами за период всеобщего экономического спада в Европе) отсутствие каких-либо признаков длительного упадка или хотя бы депрессии. В список важнейших «типично ганзейских товаров» этого времени Ф. Доллинже заносит 8 предметов торговли. На первом месте тут стоят ткани (сперва фламандские, позже английские и голландские сукна). Затем идут по нисходящей линии, в смысле их удельного веса в общей товарной массе (по стоимости): меха, воск, соль (сначала люнебургская, а в XV веке преимущественно французская), сельдь (дорогая — из Скании и более «массовая» — голландская), зерно всякого рода «лесные товары» (зола, смола, древесина) и, наконец, пиво. Такие товары, как вино или металлы, представляются автору для данной эпохи второстепенными и, во всяком случае, не создававшими «основы ганзейского богатства» (стр. 271-276). Эта суммарная характеристика товарных потоков, направлявшихся с запада на восток и обратно, далее конкретизируется в отдельных параграфах, посвященных различным географическим зонам, где торговля велась под эгидой ганзейцев. Нас интересуют больше всего, конечно, страницы, отведенные Ливонии и Руси (стр. 290-293). Здесь автор оперирует только литературой, изданной на немецком языке. Из ученых социалистических стран встречаются лишь имена М. Лесникова, М. Маловиста и Г. Самсоновича (печатавшихся за рубежом).7) Главной статьей русско-ливонского вывоза в XIV—XV вв. Ф. Доллинже вслед за другими авторами считает меха, а далее говорит о воске и льне, даже не пытаясь установить их сравнительное значение в экспортной массе; в импорте Руси и Ливонии отмечается сукно (в первую очередь фламандское) и соль.
К ганзейской (и ливонской) торговле в XVI — начале XVII вв. автор возвращается в третьей части книги («Кризис и упадок» — стр. 349-432), где изложение снова ведется по хронологическому принципу. После присоединения Новгорода к Русскому государству и удаления оттуда немецких купцов (1478—1494 гг.) позиции Ганзы на Востоке были резко ослаблены. Помимо конкуренции со стороны нидерландцев и англичан обострились и внутренние противоречия в «ганзейском сообществе»: в «кварталах» Ганзы возобладали местные интересы. В частности, ливонские города, фактически отстраняя прочих ганзейцев, «остались единственными посредниками в торговле между ганзейским Западом и Россией» (стр. 385). Отсюда огромный (хотя и не непрерывный) подъем торговой активности городов Ливонии в XVI веке.
Чем торговали ливонские города в этот период? Ф. Доллинже, говоря о «беспрецедентном росте» ганзейской торговли в целом, особенно во второй половине XVI века, не выделяет ее региональных особенностей. Список товаров, — говорит он — был в общем тот же, что и в XIV—XV вв., изменилось лишь соотношение их удельного веса. В оборотах ганзейцев уменьшилась роль мехов, воска и древесины, хотя зола и деготь, по его мнению, сохранили значение; зато чрезвычайно усилился экспорт зерна (преимущественно из Гданьска), а также льна и пеньки, — оба последних товара «составили в XVI веке огромное богатство ливонских гаваней» (стр. 427-428). С запада на восток в XVI веке по-прежнему шли соль (из Бруаж), сукна (но уже не фламандские и брабантские, а английские и голландские), вина и сельдь.
Отдавая должное автору, сумевшему мобилизовать массу фактических данных, разбросанных в обширной литературе, и предложить на этой базе свой синтез, свое понимание истории Ганзы, мы закрываем книгу с известным неудовлетворением. Это относится, прежде всего, к схеме ганзейской торговли и особенно в ее [146] «русско-ливонском» секторе. Как уже отмечалось в польской рецензии на труд Ф. Доллинже,8) автору не удалась периодизация истории Ганзы, в основу которой должна быть положена эволюция торговых сношений между северо-западной и северо-восточной Европой — их экономическое содержание, а также происходившие со временем перемены в структуре и объеме торговли, в ее общем характере, и в ее местных особенностях. Нам представляется, что это не вина, а скорее беда автора, поскольку вопросы ганзейской торговли мало разработаны монографически. Мы имеем в виду в особенности историю внешних торговых сношений Ливонии XIII—XVI вв. В этой области не изучены как следует даже те документы, которые имеются в существующих публикациях. При этом речь идет о таких источниках, специальный анализ которых дал бы пусть ограниченную, но все же возможность «измерить явление», т. е. дать представление о важнейших этапах ливонской торговли.
В числе источников, вполне доступных для статистической обработки, назовем здесь вслед за известной «Рижской долговой книгой» 1286—1352 гг. и книгами таллинской пошлины XIV столетия реестры любекской пошлины (Pfundzobb), показывающие торговлю Любека с ливонскими городами в 1368—1369 гг., а также в 1492—1496 гг. (опубликованы Г. Лехнером в 1935 году и Ф. Брунсом в 1905 году), материалы архива в Гданьске о его торговых связях с Ливонией в 1460—1476 гг. (частично обработаны в публикации Г. Самсоновича, 1956 год), несколько десятков ценнейших описей, касающихся потерь любекских, голландских и прочих купцов в кораблях и товарах от действий пиратов на Балтике в 1490—1521 гг. и содержащих цифровые данные о составе нескольких сот товарных партий, направленных из Ливонии или в Ливонию (эти грамоты публиковались в «Hansisches Urkundenbuch» и в третьей серии «Hanserecesse»). Из публикаций, содержащих статистический материал о ливонской торговле в XVI веке, нами практически пока не освоен такой первоклассный источник, как «Регистр зундской пошлины» (содержащий данные о судоходстве, начиная с конца XV столетия, и еще более ценные показатели о товарных потоках в датском проливе с 1562 года и позже), материалы о коммерческой деятельности антверпенского купечества в Риге, Тарту и Нарве в 1574—1575 гг. (опубликованы Ж. Денюсе в 1938 году) и ряд других. Наконец, ценнейшие данные о торговле Ливонии содержатся в книгах и переписке таллинского купечества («Handelsbücher» и «Handelsbriefe» И. Сельгорста, О. Элерса и др., особенно для 30-х гг. XVI в.), лишь частично использованных в работах Г. Миквица (1938) и И. Ахвенайнена (1963), не говоря уже о богатой документации бывшего Рижского городского архива, включающей серию статистических данных о рижской торговле и судоходстве на исходе XVI столетия.
В наших обобщающих трудах, особенно по истории Латвии, нет достаточно ясной характеристики ливонской торговли в XIII—XVI вв. Более четко и обоснованнее она дана в последнем издании «Истории Эстонской ССР». Здесь в списке экспорта для XIII—XV вв. фигурируют «меха, воск, кожи, лен и конопля, рыба, сало, мед, древесина, смола, деготь», а также зерно; для XVI столетия «важнейшим экспортным товаром» считается зерно (рожь) и, кроме того, «рыба, тюлений жир, кожа, лен... конопляное волокно и др.». В составе эстонского импорта, который существенно не изменялся на протяжении указанного периода, названы соль (как наиболее важный товар), на втором месте — сукно, а затем сельдь, металлы, вина, пряности и т. д.9) Судя по перечисленным выше источникам, в экспорте Таллина вплоть до конца XV столетия абсолютно преобладавшими (в стоимостном выражении) были и в самом деле воск и пушнина. При этом на первое место следовало бы поставить, видимо, воск (в поставках Таллина Любеку 1492—1496 гг. он составлял не менее 70% стоимости товарной массы; на судах из Таллина, терпевших убытки от действий пиратов в 1490—1507 гг., на воск приходилось обычно не менее 20, а подчас и до 50% потерь любечан, закупавших этот товар). В XVI в. удельный вес воска (как и мехов) явно упал. Судя по торговым операциям Г. Сельхорста, в 1506—1521 гг. воск составлял 17-23%, а меха 14-19% стоимости товаров, направляемых в Любек; в 1531—1534 гг. в поставках И. Сельхорста в Любек (на сумму более 75 тысяч любекских марок) воск составлял едва 8%, а пушнина — и того меньше. На первом месте, если судить по сделкам того же И. Сельхорста с его контрагентами в Любеке и Амстердаме, в 30 гг. XVI в. стояли в экспорте лен и пенька (например, в 1531—1534 гг. — около 45%). Насколько это было спецификой данного торгового дома (разумеется, не определявшего состава всего экспорта Таллина), сказать пока трудно. Зерно из Таллина в больших количествах направлялось уже в XV веке (например, в Гданьске в 1464—1470 гг. — сотнями ластов), однако в списках потерь любечан, возивших товар из Таллина на рубеже XV—XVI вв., оно почти не представлено; мало зерна также в сделках И. Сельхорста и О. Элерса, относящихся к 30 гг. XVI в. С другой стороны, нужно считаться с указаниями источников (например, Б. Рюссова) об [147] огромном подъеме до Ливонской войны хлебного экспорта из Таллина. Но пока с полной уверенностью мы не можем сказать, что именно хлеб доминировал в таллинском вывозе. Тут требуются, по-видимому, подсчеты с охватом возможно большего круга источников и с учетом цен на товары Что же касается импорта Таллина, то имеющиеся источники второй половины XIV — первой половины XVI вв. (правда, касающиеся сношений Таллина главным образом с Любеком) заставляют поставить на первое место ввоз тканей, за ними шли (в смысле удельного веса по стоимости) соль и сельдь.
Нуждаются в уточнениях также вопросы о структуре внешней торговли латвийских портов и особенно Риги. В «Истории Латвийской ССР» читаем что в XIII—ХV вв. для отправки на Запад «в Ригу привозились меха, воск, смола, пенька лен и другие товары», в экспорте же второй половины XVI века на первое место поставлена рожь, на второе — зола (с дегтем) и только на третье — лен и пенька. В импорте Риги XIII—XV вв. стоят «ремесленные изделия, ткани, сельдь, соль, пряности», а в XVI столетии — «соль, сельдь, железо, вино, пряности и другие колониальные товары».10) Поскольку дело идет об удельном весе товаров рижского экспорта XIV—XV вв., здесь, как и для Таллина, следовало бы поставить на первое место опять-таки воск (в Любек, 1368 год — около 60%, в Любек, 1492—1496 гг. — тоже 60%, на судах по линии Рига—Любек на рубеже XV—XVI вв. — разные показатели, порядка 20-50%). Но уже в 30 гг. в XVI в. (список потерь рижанина Г. фон Дамме за 1534—1542 гг.) воск играет очень малую роль. Меха, бесспорно занимавшие второе место в XIV в., впоследствии уступают другим, «тяжелым» товарам. В частности, в Гданьск из Риги (1460—1474 гг.) вывозилось много золы; на нидерландских судах, ходивших из Риги в начале XVI в., «лесные товары» (прежде всего зола) составляли до 90% стоимости всех грузов; у Г. фон Дамме в 1534—1542 гг. — более 30%. В дальнейшем экспорт лесных продуктов резко сокращается, — об этом свидетельствует анализ поступлений грузов из Риги, направляющихся через Зундский пролив в 1562—1620 гг. (падение с 42 до 8%!). Хлеб в экспорте Риги начал играть заметную (хотя и не первостепенную) роль лишь в XVI веке: в торговых операциях Г. фон Дамме (30-е годы) — около 10%, в зундском провозе второй половины столетия — 20-25% стоимости товаров. Но наиболее знаменательной для рижского экспорта является «карьера» таких товаров, как лен, и пенька. Они играли заметную роль уже во второй половине XV в. (поставки для Гданьска и Любека); в начале XVI века на кораблях любечан, плывших из Риги, лен и пенька занимали не менее 20% стоимости потерь; у Г. фон Дамме (1534—1542 гг.) — даже более 30%. Однако поистине резкое возрастание их удельного веса в экспорте Риги обнаруживает зундская пошлина; в 1591—1600 гг. лен и пенька составляли, по грубому подсчету, около 38% стоимости всех рижских грузов. Выходит, что лен и пенька в рижском вывозе выдвинулись на первое место не в XVII веке (как принято было считать), а гораздо раньше. Во всяком случае, о структуре экспорта Риги на исходе XVI столетия мы можем судить довольно уверенно. В 1595—1596 гг. (для которых показан экспорт во всех направлениях — и в другие балтийские порты, и на запад от Зунда) его составляли: на 56-64% — лен, ленька и их семена, на 15-19% — зерно, на 9-12% — животноводческие продукты, на 6% — «лесные товары» и на 6-7% — воск.
Работа по изучению ливонской торговли в «ганзейское время» (и прежде всего — по линии уточнения ее количественной характеристики) должна быть, конечно, продолжена. Труд Ф. Доллинже, ставящий ряд новых проблем, несомненно, способствует этому. В заключение отметим, что в приложении к этой работе напечатан ряд документов, в том числе по торговой статистике Ганзы XIV—XVII вв. (№ 44-51). Этот подбор источников мог бы служить неплохой базой для семинарских занятий наших студентов-историков.
1) H. Samsonowicz. Zagadnienia demografii historycznej regionu Hanzy w XIV—XVw. — Zapiski historyczne (Torun), t. XXVIII, r. 1963, z. 4, p. 545-547.
2) Dietrich Schäfer. Die deutsche Hanse. Bielefeld und Leipzig, 1903, S. 92. 134-136.
3) Karl Pagel. Die Hanse. 3., neubearbeitete Auflage. Braunschweig, 1963.
4) Положение в современной германской историографии Ганзы кратко, но четко освещено академиком Л. Штерном в только что вышедшем коллективном труде: Deutschland in der Feudalepoche von der Mitte des 13. Jahrhunderts bis zum ausgehenden 15. Jahrhundert, Berlin, 1965, S. 51-56 (примечание). — См также: Н. Samsonowicz. Nowe kierunki badań nad dziejami Hanzy. Przegląd historyczny, r. LXVIII, z. 2 (Warszawa, 1961), s. 403-421; J. Schildhauer. Grundzüge der Geschichte der deutschen Hanse. Zeitschrift für Geschichtswissenschaft, Berlin, 1963, Hf. 4, S. 729-746.
5) Перу Ф. Доллинже принадлежат, в частности, исследовательские работы по истории крестьянства Баварии (1949), по исторической демографии средневековой Франции (1956) и др.
6) Систематическая война ганзейцев против любых форм кредита в торговле, которую автор справедливо считает одной из наиболее специфических черт торговой политики Ганзы (стр. 252-255), ярко прослеживается также в ливонской документации. В связи с упомянутым в книге запретом торговли в кредит (auf Borg) с русскими, датированным 1399 годом, можно было бы указать на массу подобных запретов также в последующий период, включая сюда и XVI столетие, когда они систематически нарушались не только голландцами («неганзейцами»), но как видно, также купцами самой Ливонии. — См. Akten und Recesse der livlandische Standetage, Bd. III (Riga, 1910) N 52, § 6; N 321, § 14 (годы 1512—1533).
7) Остается лишь пожалеть, что вне поля зрения автора остались многие работы советских и польских исследователей, особенно важные для характеристики ганзейской торговли в юго-восточной части балтийского побережья. Мы имеем ввиду, прежде всего, монографии М. Маловиста, Ст. Хошовского, Г. Самсоновича, М. Богуцкой, А. Пронштейна и особенно труд А. Л. Хорошкевич «Торговля Великого Новгорода в XIV—XV вв.» (М., 1963), не говоря уже о многочисленных статьях названных и других авторов, опубликованных в послевоенные годы.
8) Przegląd historyczny, t. LV, 1964, z. 4, s. 673 и след.
9) История Эстонской ССР, т. I, под ред. А. Вассара и Г. Наана, Таллин, 1961, стр. 212 и 310.
10) История Латвийской ССР, т. I, отв. ред. Я. Я. Зутис. Рига, 1952, стр. 125 и 184-185. — Ср. соответствующий текст в однотомнике для XIII—XV вв.: «Меха, воск и кожи, а также лен вывозились в Западную Европу»; далее отмечается высокая конъюнктура на хлеб в XVI веке (История Латвийской ССР, сокращенный курс, Рига, 1955, стр. 46 и 52).
Написать нам: halgar@xlegio.ru