Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Россия | Ганза

[150]

Казакова Н.А.
Ганзейская политика русского правительства в последние годы XV в. (Русско-ганзейские переговоры 1498 г.)

Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран.
Сборник статей к 70-летию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963.
[150] — начало страницы.
OCR Bewerr.

В советской исторической литературе утвердилось мнение о том, что закрытие в 1494 г. немецкого двора в Новгороде было вызвано стремлением великокняжеского правительства нанести удар по монополии Ганзы на посредническую торговлю между Русью и Западной Европой и содействовать свободному развитию русской внешней торговли.

Общее направление политики Ивана III по отношению к Ганзе и значение закрытия ганзейского двора, в частности, советскими исследователями определено несомненно правильно. Однако какими именно средствами правительство Ивана III собиралось выполнить поставленную задачу, намеревалось ли оно навсегда прекратить деятельность немецкого двора в Новгороде или же закрытие его являлось лишь временным мероприятием, рассчитанным на достижение каких-то конкретных целей, составных элементов общего направления, — эти вопросы в советской литературе не ставились; не нашли они должного освещения и в работах зарубежных исследователей, поскольку закрытие немецкого двора расценивается ими обычно либо как проявление произвола Ивана III по отношению к ганзейцам, либо как результат его стремления раздавить торговлю покоренного Новгорода.

Интересный материал для суждения о политике русского правительства по отношению к Ганзе в последние годы XV в. дают русско-ганзейские переговоры 1498 г. Анализу их и посвящена настоящая статья.

* * *

Закрытие немецкого двора в Новгороде вызвало среди ганзейских городов настоящую панику. Ливонские города деятельно переписывались между собой, обменивались письмами с Любеком и другими ганзейскими городами, обращались за посредничеством к великому князю литовскому и магистру Ливонского ордена. Ливонский магистр, опасавшийся, что русско-ганзейский конфликт создаст напряженность в отношениях между Ливонией и Россией, живейшим образом реагировал на случившееся. В 1494—1497 гг. магистр семь раз отправлял посольства в Россию — в Москву к великому князю и в Новгород к великокняжеским наместникам. Лишь седьмому посольству летом — осенью 1497 г. удалось договориться о съезде в Нарве для урегулирования конфликта.¹⁾ [151]

Переговоры в Нарве, начавшиеся 2 февраля 1498 г., происходили в течение двух недель. С немецкой стороны в них участвовали ганзейские послы (уполномоченные Любека, Риги, Ревеля и Дерпта), а также представители Ордена (комтуры Феллина и Ревеля и фогты Везенберга и Нарвы), выступавшие в качестве посредников. Русская сторона была представлена послами великого князя.

9 февраля русские послы предъявили обвинения и требования своей стороны. Текст русской грамоты, переведенный с русского на немецкий, содержится в отчете ганзейских послов о переговорах. В грамоте указывается, что немецкий двор в Новгороде был закрыт, а купцы арестованы в ответ на насилия, которые причинялись русским церквам и концам, а также подданным великого князя в Ливонии. Русские требовали «держать чисто» (reyne holden) русские церкви и концы в ливонских городах и выдать «злодеев» (de quaden) — виновников насилий. Представители великого князя обещали, что после удовлетворения этих требований четыре ревельских купца, еще находящиеся в Новгороде в заключении, будут освобождены (остальные ганзейские купцы, арестованные в 1494 г., были к этому времени уже свободны) и русские власти дадут ганзейцам «исправу» во всех делах (wille... in allen dinghen recht geven).²⁾

На обвинения и требования русской стороны ганзейские послы дали письменный ответ, текст которого также включен в отчет о переговорах. Стремясь отвести русские обвинения и требования, ганзейские послы детально их разбирали. Поэтому ответ ганзейских послов содержит ценный материал для характеристики позиции русского правительства по отношению к Ганзе.³⁾ Некоторые дополнительные сведения дает отчет представителей Ревеля о переговорах с русскими по поводу «насилий» над подданными великого князя в Ревеле.⁴⁾

В ходе переговоров ганзейские послы от имени 73 городов и купечества предъявили встречные требования и обвинения. Обвинения сводились к тому, что немецкие купцы в Новгороде были арестованы, а двор закрыт вопреки существующему миру и крестоцелованию. Послы просили великого князя освободить четырех еще находящихся в заключении купцов, после чего дать «исправу» во всех причиненных несправедливостях. Города надеялись посредством переговоров добиться открытия немецкого двора и восстановления привилегий ганзейцев в Новгороде.⁵⁾

Целью ганзейцев являлось, таким образом, восстановление status quo, существовавшего до закрытия немецкого двора в Новгороде. Русская же сторона урегулирование конфликта связывала, как мы видели, с выполнением некоторых предварительных условий, касающихся пребывания и деятельности русских в Ливонии. Чтобы было ясно, почему великокняжеская власть придавала этим условиям такое большое значение, попытаемся раскрыть их реальное содержание. Остановимся сначала на вопросе о русских церквах и концах в ливонских городах.

Существование русских церквей документально засвидетельствовано для трех крупнейших центров Ливонии — Риги, Ревеля и Дерпта. Русская церковь св. Николая в Риге, впервые упоминаемая в источниках в 1312 г.,⁶⁾ в конце XV в. находилась вне сферы непосредственного [152] влияния Русского государства. Во время переговоров в Нарве в 1498 г. на обвинения со стороны русских послов в насилиях над русскими церквами в Ливонии представители Риги ответили, что в их городе не имеется никаких церквей москвичей, новгородцев и псковичей, но есть церковь полочан, витеблян и смолян и что епископ полоцкий по обычаю присылает сюда свои церковные власти (synen Kerckhernn).⁷⁾ Зависимость рижской русской церкви от полоцкой епархии, а также то обстоятельство, что она обслуживала купцов преимущественно из Полоцка, Витебска и Смоленска, объясняются давними торговыми сношениями Риги с русскими городами бассейна Западной Двины, входившими в рассматриваемое время в состав Великого княжества Литовского.

В Дерпте в XV в. имелись две русские церкви — св. Николая и св. Георгия. В соответствии с торговыми связями Дерпта одна из них была церковью новгородцев, другая — псковичей. При церквах находились помещения (de woninge), в которых жили попы и дьяки.⁸⁾ Русские церкви в Дерпте владели селами: согласно русско-ливонскому договору 1481 г., власти Дерпта брали на себя обязательство «села тых церквей очистити по крестному целованью». Вряд ли под селами русских церквей следует понимать феодальные вотчины, расположенные в сельской округе Дерпта. Скорее это были земельные участки, находившиеся в пригородной черте и обрабатываемые церковными служками для удовлетворения нужд причта.⁹⁾

Русская церковь св. Николая в Ревеле, построенная около 1422 г. (до этого существовала другая русская церковь, упоминаемая в источниках с 1371 г.), была церковью новгородцев.¹⁰⁾ К церкви примыкал дом, находившийся под одной крышей с нею; в нем купцы хранили свои товары и напитки (очевидно, дом использовался и как складское помещение, и как помещение для пиршеств).¹¹⁾

На основании всех этих отрывочных сведений можно заключить, что русские церкви в Ливонии были прежде всего патрональными церквами русских купцов: в каждом из наиболее крупных центров Ливонии имелись церкви купцов того русского города (или русских городов), с которым данный центр был связан тесными торговыми сношениями. Но церкви являлись не только местами религиозного культа. Помещения при церквах использовались как склады для товаров. Здесь же совершались всякого рода коллективные празднества и собрания. В условиях отсутствия в ливонских городах в XV в. специальных русских купеческих подворий, подобных немецкому двору [153] в Новгороде, православные церкви в Ливонии играли для русских купцов роль объединяющих центров.¹²⁾

Добиваясь во время нарвских переговоров принятия Ганзой обязательства «держать чисто» русские церкви в ливонских городах и «не чинить насилий» (nicht vorweldigen), великокняжеское правительство стремилось обеспечить не только свободу отправления религиозного культа, но и неприкосновенность складских помещений, и свободное проявление тех форм жизни русского купечества, которые были связаны с церквами.

Помимо этого общего требования, великокняжеские послы предъявили ряд конкретных требований, касающихся русских церквей в Ливонии: «И что у церквей взято, то вы должны возвратить и села церквей очистить, и церковь в Ревеле позволить освятить, и разрешить поставить печь в доме (при ней) и жить в нем».¹³⁾ Требование возвратить отнятое у церквей и «очистить» их села было вызвано, очевидно, имевшими место в ливонских городах случаями захвата имущества русских церквей. Возможно, что в связи с занятием немецкого двора и немецкой церкви в Новгороде и упорным нежеланием русских властей освободить арестованных в 1494 г. ревельских купцов городские власти Ревеля препятствовали освящению русской церкви св. Николая; этим и был обусловлен пункт русских требований об освящении этой церкви.

Любопытна полемика, разгоревшаяся во время переговоров в Нарве вокруг вопроса об устройстве печи в ревельской церкви. Впервые этот вопрос был поднят при переговорах, предшествовавших заключению русско-ливонского договора 1493 г., когда русские послы внесли предложение включить в договор пункт о постройке печи в русской церкви в Ревеле. Великий князь придавал этому пункту такое значение, что не соглашался заключать без него договор. Благодаря упорному противодействию городских властей Ревеля этот пункт в договор с Ливонией 1493 г. внесен не был.¹⁴⁾ В 1498 г. в Нарве русские вновь поставили вопрос о постройке печи в своей церкви. Представители Ревеля, входившие в состав ганзейского посольства, ответили, что печи в церкви не было со времени ее первой постройки и что это следует оставить по старине.¹⁵⁾ [154]

Странное на первый взгляд обстоятельство, почему такой ничтожный вопрос, как вопрос о постройке печи, служил предметом сложных дипломатических переговоров, убедительно разъясняется в статье И. Э. Клейненберга, посвященной русской купеческой организации в Ревеле. Когда строилась православная церковь, русские купцы приезжали в Ревель, очевидно, лишь на летнее время, поэтому они не нуждались в отапливаемом помещении. С развитием русской торговли в Ревеле русские купцы стали оставаться здесь на зиму, и для пользования как церковью, так и находившимся с нею под одной крышей домом необходимой стала печь. Постройка печи сделала бы возможным использование дома при церкви не только для хранения товаров и для пиршеств, но и для жилья, как этого и требовали русские послы в Нарве. Реализация последнего требования освободила бы русских купцов от порою тяжелой для них необходимости снимать помещения у ревельских горожан и способствовала бы более тесному сплочению русской купеческой организации. И первое, и второе ревельцам было невыгодно. Отсюда — их противодействие постройке печи. Упорное же стремление великокняжеского правительства добиться постройки печи в ревельской церкви являлось одним из элементов борьбы за создание более благоприятных условий для деятельности русских купцов в Ливонии.¹⁶⁾

Мы уже упоминали, что предъявленное ганзейскому посольству в Нарве требование русских «держать чисто» и «не чинить насилий» касалось не только русских церквей, но и русских концов в ливонских городах. Ответ уполномоченных Дерпта на это требование, важный для понимания того, что представляли собой русские концы, приведем полностью: «Дома и помещения (de huser und woninge), расположенные вокруг русской церкви (русских церквей?) в Дерпте, принадлежат горожанам Дерпта (oren borgeren), и никогда никто на них не имел права, кроме тех, кто записан в городской книге; если в прежние времена некоторые русские, которые были горожанами Дерпта (?), в них жили, то они арендовали эти дома у горожан Дерпта (van oren borgeren), потому что дома находились около русской церкви (русских церквей?), и поэтому то место в их городе получило название Русского конца; равным образом и в Пскове Немецкий берег называется немецким только по имени, но когда какой-нибудь немец туда приезжает, то он должен давать арендную плату тому, кому дома принадлежат».

Из ответа дерптских представителей следует, что Русский конец в Дерпте — это расположенная около русских церквей часть города, в которой издавна останавливались русские купцы, снимавшие здесь для себя помещения у местных горожан.¹⁷⁾ Очевидно, в Риге и Ревеле русские купцы также арендовали помещения в кварталах, находящихся близ русских церквей; вероятно, именно эти кварталы имело в виду русское правительство, ставя вопрос о «русских концах» в ливонских городах. Требуя русские концы «держать чисто» и «не чинить им насилий», великокняжеское правительство стремилось, по-видимому, получить гарантию в беспрепятственной аренде помещений русскими купцами, в сохранности купеческого и церковного имущества и в недопущении впредь всякого рода конфликтов, возникавших ранее.¹⁸⁾ [155]

Второе требование русских, в зависимость от выполнения которого они ставили восстановление мирных сношений с Ганзой, касалось наказания лиц, виновных в насилиях над подданными великого князя. «И вы должны выдать злодеев, — гласил текст русской грамоты, — которые в Риге, Дерпте, Ревеле и Нарве и других городах Ливонии сжигали людей великого князя, и варили в котлах, и избивали на смерть, и отрубали им руки». Особые претензии были предъявлены ревельцам, в городе которых, по мнению русских, были наиболее часты случаи насилий. В ответе ганзейских послов и в отчете представителей Ревеля о переговорах указывается, что двое русских были казнены в Ревеле за свои преступления в соответствии с действовавшим здесь любекским правом (один сварен в котле как фальшивомонетчик, другой сожжен по обвинению в содомском грехе);¹⁹⁾ что касается других случаев, на которые указывали русские, то немецкие послы либо стремились снять со своей стороны ответственность за них (виновные скрылись), либо отговаривались незнанием, так как имена пострадавших русских названы не были. Послы предлагали пострадавшим заявить о своих обидах, и тогда в городах, где это случилось, им будет дана «исправа».²⁰⁾

Мы не будем останавливаться на вопросе о справедливости (с точки зрения соответствия реальным фактам) позиций обеих сторон. Весьма вероятно, что русские послы преувеличивали размеры «насилий», немецкие — преуменьшали их. Для наших целей важно определить другое: из каких принципиальных установок в вопросах юрисдикции исходили обе стороны. Анализ ответов ганзейских послов показывает, что, согласно немецкой точке зрения, русские купцы, виновные в преступлениях на чужбине, должны были судиться по законам того города, где преступление совершено; обидчики русских купцов также должны были подлежать суду местных властей. Таким образом, ганзейские послы исходили из старого, действовавшего в русско-немецких отношениях еще с XII—XIII вв. принципа, что все конфликты, возникавшие у купца на чужбине, должны разрешаться там, где они произошли: «где ся тяжя родить, ту ю кончати».²¹⁾

Не противопоставляя этому принципу во время нарвских переговоров никаких развернутых позитивных предложений, русское правительство тем не менее к вопросам подсудности купцов, находящихся на чужбине, подходило с других позиций. Этот вывод можно сделать на основании настойчиво повторяемого русскими послами требования выдать «злодеев», творивших насилия над подданными великого князя в ливонских городах. Согласно русской точки зрения, в категорию «злодеев» зачислялись как лица, совершавшие уголовные проступки по отношению к русским, так и представители ливонских властей, судившие по законам своих городов русских, виновных в преступлениях. Отсюда вытекает, что русская сторона рассматривала наказания русских подданных, налагаемые на них властями ливонских городов, как акты произвола (именно так расценивали великокняжеские послы казни русских в Ревеле).²²⁾ Следовательно, правительство Ивана III отказывалось признавать существовавший до сих пор принцип подчинения купцов, находящихся на чужбине, юрисдикции местных властей.

Однако этот отказ, скрывавшийся de facto за требованием выдачи «злодеев», виновных в насилиях над русскими в ливонских городах, не был отрицанием законности, как это может показаться на [156] первый взгляд. Напротив, он означал подготовку почвы для выработки новых, более совершенных принципов судопроизводства для купцов, находящихся на чужбине. Эти принципы получили свое оформление позже, в нормах русско-ливонских договоров 1509 г., куда они были внесены по настоянию русской стороны.

Согласно нормам русско-ливонских договоров 1509 г., юрисдикции местных властей подлежали лишь тяжбы между русскими и немцами по гражданским делам, иски по которым не превышали 10 новгородских рублей; тяжбы по гражданским делам, иски по которым превышали названную сумму, а также все уголовные дела должны были рассматриваться совместным судом обеих сторон, созываемым на границе.²³⁾ Несомненно, что принцип совместного суда был более справедливым, чем действовавший ранее принцип подсудности местным властям: благодаря совместному суду купцы ограждались не только от возможного произвола местных властей, но и от действия чужого и порой более тяжелого, чем отечественное, права.

Если сравнить требования, которые русское правительство предъявило Ганзе во время нарвских переговоров, с теми целями, реализации которых оно добивалось в своей ливонской политике,²⁴⁾ то между ними обнаруживается тесная близость. Одно из этих требований — об изменении подсудности находящихся на чужбине купцов, впервые выдвинутое в 1498 г. перед Ганзой, свое удовлетворение получило, как мы видели выше, в нормах русско-ливонских договоров 1509 г. Второе — о русских церквах и концах в ливонских городах, напротив, было предъявлено вначале ливонским властям: в договоры Пскова с Дерптским епископством 1463 и 1474 гг. была включена, по настоянию русской стороны, статья об обязательстве епископа и городских властей Дерпта русские церкви и русский конец «держати чисто» и «не обидити»; в 1481 г. эта статья была повторена в договоре с Ливонским орденом; в договоре с Орденом 1493 г. статья приняла форму обязательства ливонских властей все русские церкви в Ливонии, где бы они ни были, «держати по старине, а их не обидити».²⁵⁾ Не довольствуясь полученной от ливонских властей гарантией в отношении русских церквей и концов, великокняжеское правительство стремилось получить ее и от Ганзы: в 1487 г. во время переговоров, предшествовавших заключению договора с Ганзой, русские послы настаивали (правда, безрезультатно) на включении в договор 1487 г. статьи «о Русском конце в Дерпте»;²⁶⁾ в 1498 г. они добивались гарантии Ганзы в неприкосновенности русских церквей и концов уже во всех ливонских городах.

Такое тесное переплетение ливонских и ганзейских интересов русского правительства объясняется двумя обстоятельствами. Одно из них, наиболее важное, заключалось в развитии русской торговли в Ливонии. Благодаря все возраставшей активности русского купечества центр русско-ганзейской торговли в XV в. переместился из Новгорода в ливонские города. Торговля России с Ганзой все более и более становилась торговлей русских в Ливонии.²⁷⁾ Отсюда то большое значение, которое приобрели в русско-ганзейских отношениях вопросы торговли русского купечества в Ливонии. [157]

Другим обстоятельством являлось своеобразие юридического положения ливонских городов. Расположенные на землях Ордена и епископов, ливонские города находились в зависимости от них; в то же время, будучи членами Ганзейского союза, они должны были подчиняться его постановлениям. Двойным подчинением ливонских городов и было вызвано стремление русского правительства приобрести желаемые гарантии и от ливонских властей, и от Ганзы.

Ганзейский союз не соглашался давать этих гарантий. Во время нарвских переговоров ганзейские послы отстаивали ту точку зрения, что вопросы торговли и юридического положения русских купцов в Ливонии являются объектом русско-ливонских договоров и Ганза к ним не имеет никакого отношения: «крестоцелование и мирная грамота, существующие между обеими странами (имеется в виду русско-ливонский договор 1493 г. — Н. К.), купечества не касается»,²⁸⁾ — заявляли ганзейские послы. Позиция Ганзы была обусловлена, вероятно, как боязнью конфликтов с русскими, часто возникавших в ливонских городах, так и нежеланием содействовать развитию самостоятельной заграничной торговли русского купечества, представлявшей угрозу для монополии Ганзы на посредническую торговлю между Россией и Западной Европой.²⁹⁾

Сопротивление Ганзы нужно было преодолеть. И средством для этого являлось закрытие немецкого двора в Новгороде. Восстановление немецкой торговли в Новгороде русские послы в Нарве ставили в прямую зависимость от принятия Ганзой требований, касающихся деятельности русских купцов в ливонских городах. Таким образом, закрытие немецкого двора в Новгороде рассматривалось великокняжеским правительством как временная мера, рассчитанная на то, чтобы заставить Ганзейский союз согласиться на создание условий, благоприятствующих развитию русской торговли в Ливонии.

В 1498 г. эта мера не принесла желаемых результатов. Ганзейское посольство отклонило русские требования, и нарвские переговоры закончились ничем. Лишь в 1514 г., когда Ганза согласилась на принятие большей части русских требований в области внешней торговли (в частности, требований, касающихся торговли русских в Ливонии), был заключен русско-ганзейский договор и снова открыт немецкий двор в Новгороде.³⁰⁾

¹⁾ S. Vegesack, Die Gesandschaften W. von Plettenbergs an den Grossfürsten von Moskau in den 1494—97, — «Baltische Monatsschrift», Bd 75, H. 5, 1913.

²⁾ «Liv- est- und kurländisches Urkundenbuch», zweite Abteilung, Bd I, Riga—Moskau, 1900, № 647, S. 477-478 (далее — LUB 2).

³⁾ Ibid., S. 478-481.

⁴⁾ Ibid., № 648, S. 482-484.

⁵⁾ Ibid., № 647, S. 481-482; № 646, S. 475-476.

⁶⁾ C. Stern, Der Vorwand zum grossen Russenkriege 1558, Riga, 1936, S. 8.

⁷⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 479.

⁸⁾ АЗР, т. I, СПб., 1846, № 75, стр. 97; LUB 2, Bd I, № 647, S. 479. Вопрос о числе русских церквей в Дерпте в самом конце XV в. неясен. Договором 1481 г. засвидетельствовано существование двух русских церквей — церкви св. Николая и церкви св. Георгия. В ответе же дерптских представителей, включенном в отчет ганзейских послов о переговорах в Нарве в 1498 г., речь идет (если только не вкралась орфографическая ошибка) об одной церкви. А. Будилович полагает, что ко времени нарвских переговоров в Дерпте осталась по каким-то неясным для нас причинам одна русская церковь (А. Будилович, О русском Юрьеве старого времени, в связи с житием священномученика Исидора и с ним сопострадавших 72 юрьевских мучеников, — «Сборник Учено-литературного общества при Юрьевском университете», т. IV, Юрьев, 1901, стр. 101-103). Автор же упоминавшегося нами новейшего исследования К. Штерн, касаясь переговоров 1498 г., все время пишет о «русских церквах» в Дерпте.АЗР, т. I, № 75, стр. 97. Штерн полагает, что селами русских церквей в Дерпте назывались церковные дворы с расположенными в них комплексами жилых и хозяйственных построек (см. С. Stern, Der Vorwand..., S. 17).

⁹⁾ АЗР, т. I, № 75, стр. 97. Штерн полагает, что селами русских церквей в Дерпте назывались церковные дворы с расположенными в них комплексами жилых и хозяйственных построек (см. С. Stern, Der Vorwand..., S. 17).

¹⁰⁾ Л. И. Тийк, Старый Таллин (автореферат канд. дисс), Тарту, 1958, стр. 18-19.

¹¹⁾ «Hansisches Urkundenbuch» (далее —HUB), Bd XI, München—Leipzig, 1916, № 525, 582.

¹²⁾ Для выяснения роли русских церквей в ливонских городах представляет интерес одна сфрагистическая находка, опубликованная В. Л. Яниным. В 1957 г. в Пскове была найдена печать, имеющая на лицевой стороне надпись: «Печать юрьевская», а на оборотной — «Печать святого Георгия». Эта печать, датируемая серединой XV в., могла принадлежать, по справедливому предположению В. Л. Янина, только церкви св. Георгия в Дерпте. По аналогии с другими памятниками псковской сфрагистики, которые, как это показывает автор, все были связаны с государственным управлением и судом, новую находку он также предлагает не ограничивать рамками церковной сфрагистики: по мнению В. Л. Янина, «юрьевская печать святого Георгия» была печатью Русского конца в Дерпте, имевшего собственное самоуправление (В. Л. Янин, Вислые печати Пскова, — «Советская археология», 1960, № 3, стр. 260-261). Последняя часть объяснения В. Л. Янина не представляется нам вполне убедительной: поскольку Русским концом в Дерпте называлась часть города, в которой русские купцы арендовали помещения у местных бюргеров, являвшихся собственниками домов (см. ниже), постольку вряд ли допустимо предположение о том, что право участия в органах самоуправления города (или его отдельных частей) было изъято из рук бюргеров и передано русским, бывшим лишь съемщиками помещений. Нам кажется, что печать св. Георгия была печатью церковно-купеческой: сфера ее применения охватывала как дела церковные, так и какую-то часть гражданских дел, связанных с деятельностью и пребыванием на чужбине русских купцов, для которых церкви являлись организующими центрами.

¹³⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 478.

¹⁴⁾ HUB, Bd XI, № 525, 582; АЗР, т. I, № 112.

¹⁵⁾ LUB 2, Bd I, № 648, S. 483.

¹⁶⁾ J. Kleinenberg, Tallinna vene kaubahoovi ajaloosi XV—XVI sajandil, — «Известия Академии наук Эстонской ССР», т. XI. серия обществ. наук 1962, № 3, стр. 241-257.

¹⁷⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 479. О топографии Русского конца см. С. Stern, Der Vorwand..., S. 15.

¹⁸⁾ H. А. Казакова, Русь и Ливония 60-х - начала 90-х гг. XV в., — «Международные связи России до XVII в.», М., 1961, стр. 320, прим. 44.

¹⁹⁾ Эти казни послужили поводом для закрытия немецкого двора в Новгороде.

²⁰⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 478-480; № 648, S. 483-484.

²¹⁾ ГВНиП, М.-Л., 1949, № 29, стр. 57.

²²⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 478; № 648, S. 482-483.

²³⁾ LUB 2, Bd III, Riga—Moskau, 1914, № 583, S. 421-422; № 584, S. 426-427.

²⁴⁾ О ливонской политике Ивана III см. Н. А. Казакова, Русь и Ливония..., стр. 306-338.

²⁵⁾ ПЛ, вып. II, М., 1955, стр. 155-156; ГВНиП, № 78, стр. 133; АЗР, т. I, № 75, стр. 97 и № 112, стр. 132.

²⁶⁾ Н. А. Казакова, Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в., — «Исторические записки», т. 47, 1954, стр. 272-276.

²⁷⁾ Там же, стр. 284.

²⁸⁾ LUB 2, Bd I, № 647, S. 479.

²⁹⁾ О препонах, которые Ганза ставила развитию активной внешней торговли русского купечества, см. Н. А. Казакова, Из истории торговой политики..., стр. 266-267.

³⁰⁾ Н. А. Казакова, Русско-ганзейский договор 1514 г., — «Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. Труды ЛОИИ», вып. V, М.-Л., 1963.