выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
К разделу Ганза
Город в средневековой цивилизации Западной Европы.
Том 2: Жизнь города и деятельность горожан. М., 1999.
{95} – конец страницы.
OCR OlIva.
Исследователи XIX — начала XX в. безусловно доказали, что политическая и экономическая элита ганзейских городов, включая Любек, формировалась за счет верхушки купечества. Правда, историки 60–70-х годов XX в. (А. фон Брандт, К. Фриндленд) сомневались в том, можно ли вообще говорить об элите североганзейских (вендских) городов и Любека в особенности как о патрициате, поскольку там отсутствовал формально закрепленный и замкнутый круг привилегированных родов. Но критерий “формального закрепления” отнюдь не представляется мне здесь определяющим.
В настоящем очерке предлагаются итоги конкретно-исторического исследования реального положения любекской элиты в XIV в.: анализ экономической деятельности людей этой страты, родственных связей, отношений с различными социальными группами внутри города, то есть, по сути, механизмов фактической отграниченности его от других социально-корпоративных общностей города и господства над ними. Замечу сразу: итоги исследования безусловно подтверждают, что правящий элитарный слой Любека следует считать патрициатом.
Итак, обратимся к аргументам данного вывода и, по возможности, выяснению особенностей северо-ганзейского городского патрициата.
Известно, что стержнем хозяйственной жизни Любека и, прежде всего, основой экономического могущества городской верхушки была европейская посредническая торговля. Именно крупному ганзейскому купечеству XIV в., во главе вендского филиала которых стоял Любек, удалось овладеть контролем над торговыми связями между Западной Европой и такими важными сырьевыми районами, как Север (Скандинавия) и Восток (орденские земли, Прибалтика, Новгородская республика). В Любеке, с его 22 тысячами жителей, этой крупной международной {95} торговлей было занято 700-800 купцов. Примерно пятая их часть (около 150 человек) и составляла любекский патрициат.
Но не только эта форма хозяйственной деятельности и накопленные благодаря ей богатства делали городскую верхушку патрициатом. Транзитной торговлей в Европе занимались, при том весьма успешно, и другие группы богатого любекского купечества, объединенные в крупные корпорации “Странствующих купцов”; их насчитывалось более 10 и они охватывали своей деятельностью всю Европу.
Главное, что отличало патрициат в хозяйственном отношении от других слоев населения Любека в XIV в., было владение землей. Землевладение являлось важнейшим условием для избрания в Любекский городской совет (рат) и, собственно, одним из главных признаков принадлежности к ратманскому сословию вообще.
Полученные в сфере торговли капиталы “отцы Любека” не стремились целиком вложить в торговлю, подверженную спадам и подъемам, зависящую от спроса и предложения, капризов погоды, морских пиратов и многих других факторов. Патрицианское купечество старалось поместить наличные средства, полученные от купеческой деятельности, в более надежные и стабильные источники доходов, пусть и не столь высоких. К таким источникам относилась покупка земли и рент. Это не было специфически любекским явлением: процесс приобретения земельных владений и их эксплуатация патрициями (как, впрочем, состоятельными бюргерами вообще) происходили повсюду в крупных городах Германии. Но в Любеке этот процесс приобрел наибольший размах и привел к качественным изменениям в сфере городской верхушки. Это четко прослеживается по бюргерским завещаниям.
Основная черта, которая отделяет завещания патрициев от просто бюргерских, — пункты о земле- и рентовладении. Любекские бюргерские завещания XIV в. далеко не всегда прямо указывают на наличие земельной собственности завещателя, ограничиваясь формулой: “...движимую и недвижимую собственность своим сыновьям (или жене и детям — Т.Н.) в равных частях” и т.п. Как правило, земельные участки указаны в завещаниях либо наиболее состоятельных патрициев, либо тех, кто имел много наследников. Но даже и это ограниченное число завещаний дает возможность локализовать землевладение ратманов по следующим районам:
1) Землевладение внутри Любека: Виггер Дарцов имел двор с пахотной землей у церкви св. Эгидия; Годшалк ван Аттендорн-старший имел в собственности земельный участок, на котором стояли его жилая и другие постройки; Йохану ван Бремену земельный участок в городе давал ренту в 5 немецких марок.
2) Землевладение в окружающих город деревнях: Виггер Дарцов и Эверхард Шепенстеде имели землю в деревнях Зибенбоймен и Пратьяу; Годшалк ван Аттендорн-старший имел собственность в пяти деревнях церковного округа Шенвальд; деревня Дункельдорф была полностью в собственности Вильгельма Варендорпа.
3) Землевладение на острове Фемарн у побережья Северной Германии: Радекин ван Цее в своем завещании назвал акровую гуфу пахотной {96} земли близ деревни Блишендорф в полевой марке; ратман Абрахам Бере указал в завещании ежегодную ренту в 18 немецких марок в деревне Мумендорф.
4) Землевладение в других городах: уже упоминавшийся Виггер Дарцов владел рентой с земельного участка Хинрика Зоммера в Риге; Годшалк ван Аттендорн имел деревню Варедорф под Висмаром и земельные участки в Хаймшооп в Рейнфельде; Йохан ван Бремен также имел участок в Висмаре.
Однако с конца XIV в. в среде любекского патрициата стали происходить те изменения, которые резко обособили его от остальной массы любекских горожан. Речь идет о помещении части купеческого капитала не просто во внегородское землевладение, но именно в покупку рент, что привело к возникновению новой социальной группы — рантье. Исследователи, в общем, согласны с выводом крупнейшего исследователя истории Ганзы и Любека начала нашего века Ф. Рёрига о том, что появление этого нового слоя было связано с политическими и хозяйственными переменами в Любеке после Штральзундского мира 1370 г., которым закончилась победоносная война ганзейских городов с Данией. В частности, проникновение английской торговли сукнами в Балтику и растущее значение северофранцузской соляной торговли с балтийскими странами вели к потере Любеком ведущего экономического положения в регионе.
Рента, которую получали с земли любекские бюргеры, была замаскированной ростовщической кредитной сделкой. Заимодавец давал нуждающемуся в деньгах известную сумму под залог недвижимости (дома, земли), взимая ежегодно ренту определенного размера как процент с займа или его погашение. Бюргерские завещания Любека позволяют установить соотношения суммы, за которую продается рента, и самой ренты, то есть величину процента с вложенного капитала. Так, в завещании вдовы бургомистра Эвенхарда ван Алена предписывается исполнителям завещания (провизорам) для ежегодного поминания ее отца, мужа и ее самой купить за 120 марок ренту в 6 марок (ежегодно). А Петер Витте Старший в 1347 г. указывает, что 1 марка ренты должна считаться за 16 марок капитала. Это дает возможность подсчитать, что для Любека середины XIV в. прибыль с капитала, помещенного в ренты, в среднем составляла 5-7%.
Все любекские патриции, проходившие в завещаниях этого времени (1344—1360), имеют по несколько рент: Вернер Вуллепунд — 6 рент, каждая от 2 до 6 марок (ежегодно), при общей стоимости в 500 марок; сын бургомистра Герман Шонеке — 4 ренты от 2,5 до 9 марок; ратман Ведекин Варендорп — 2 ренты и т.д. Всего в Любеке с 1320 по 1350 г. было заключено около 1800 рентных сделок.
Оценка этого явления в исторической литературе неоднозначна. Одни ученые связывают с появлением слоя рантье начало “нового и принципиально иного периода” в экономической и политической жизни города. В растущем правовом и политическом господстве рантье, которые, живя за счет ренты, все больше и больше отчуждались от хозяйственной жизни города, они видят тенденцию к экономическому застою, нарушение естественной прежде идентичности экономически и {97} политически ведущего слоя, что вело к вытеснению собственно купечества из совета и стало причиной социальных конфликтов в Любеке с конца XIV в.
Другие исследователи (в частности, А. фон Брандт) выступают против тезиса об образовании нового социального слоя рантье, противостоящего купцам, и не видят в этом причин социальных конфликтов. Третьи (К. Фрице и др.) обращают внимание на негативные последствия роста ростовщического капитала (займы, ренты): изымание части торгового капитала из сферы обращения и помещение ее в непроизводительные сферы (домо- и землевладение) и, одновременно, проникновение ростовщического капитала в ремесленное производство, где четко проявилась паразитическая тенденция ганзейского купеческого капитала.
Не менее важным для любекского высшего слоя, чем его экономическая деятельность, являлось наличие родственных связей между ведущими семьями. Г. Вегеманн к ведущим родам города относит те, из которых вышли не менее трех членов совета и два-три поколения которых заседали в совете. В XIV в. в Любеке насчитывалось около 40 ратманских фамилий. Наибольшее число ратманов и бургомистров дали следующие роды: Ван Ален, Бардевик, Варендорп, Ван Викеде, Виттенборг, Кесфельд, Плесков, Форрад. Каждый из них дал от двух до шести бургомистров и от трех до шестнадцати ратманов. Все ратманские роды имели родственные связи друг с другом. Например, род Аленов состоял в родстве с Аттендорнами, Плесковыми, Варендорпами. В свою очередь Аттендорны были в родстве также с Бере, Керкрингами, Моркерке, которые, таким образом, оказывались в родстве (пусть дальнем) с Плесковыми и Варендорпами.
Родство достигалось, естественно, посредством браков. Бюргерские завещания дают сведения о браках патрициев между собой. В качестве примера можно рассмотреть семью видного патриция Вильгельма Варендорпа. Его дочь была замужем за Тидеманом ван Алленом, сестра которого, Риксе, была женой Тидемана Блюменрода, а сестра последнего — женой представителя рода ван Дульмен. Сын брата Вильгельма, Годшалка, Бруно Варендорп был женат на дочери Германа ван Викеде, а дочь самого Бруно Грета — замужем за представителем старого ратманского рода Вернером Вулленпундом. А на второй дочери Вильгельма Варендорпа — Гертруде был женат единственный сын ратмана из готландского города Висбю — Якоб Плесков, будущий бургомистр Любека и глава ганзейской политики. Таким образом, путем женитьбы Якоб Плесков, возможно, чужак в Любеке, оказался в родстве с такими фамилиями, как Варендорп, Ван Ален, Блюменрод, ван Викеде, Вулленпунд, ван Дульмен. То есть родственные связи патрициев Любека благодаря брачным союзам становились достаточно сложной сетью, охватывающей всю массу патрицианских родов города, и объединяли высший слой в определенную социальную общность, обладающую богатством и властью.
Теперь обратимся к политической стороне жизни патрициата — связям его с советом: ведь участие в политическом управлении средневековым городом было решающим для завоевания в нем высшего общественного {98} положения. Начало любекскому совету было положено известной грамотой Генриха Льва от 1164 г., по которой ремесленники не могли заседать в совете, а вся полнота власти оказывалась в руках купечества, занятого в крупной морской торговле. Эта небольшая группа богатых купцов, вероятно, к этому времени уже управляла городом, а с созданием совета разделила между собой места и должности в нем и благодаря широкой компетенции городского совета, охватывающей все стороны жизни города, определяла внутреннюю и внешнюю политику Любека.
Ввиду отсутствия каких-либо постоянных властных структур Ганзы совет Любека на деле осуществлял в XIV в. и руководство всем союзом, влиял на его экономические, внутрисоюзные и политические действия. Вендский союз городов, руководимый Любеком с середины XIV в., в известном смысле действовал как инструмент политики Любека, которая была интеграционным фактором в вендской Ганзе.
Механизм выборов и пополнения городского совета усиливал корпоративность и тесные родственные связи патрициата. В середине XIV в. четко просматривался перевес старых фамилий над новыми в совете, постепенно закладывались предпосылки для создания закрытой, тесно связанной друг с другом корпоративной группы крупного купечества, заседавшего в совете. Основой дальнейшего укрепления этой группы послужило установление родственных связей новых ратманов со старыми фамилиями. Прием в совет стал зависеть от того, имеются ли у кандидатов связи с ведущими родами Любека через происхождение или брак. Лишь отдельные представители богатого купечества при благоприятных условиях могли оказаться в составе городского совета Любека. Судьба крупнейшего любекского купца Иоганна Патерностермакера, отца будущего предводителя восстания 1384 г. в Любеке, совершавшего сделки на сумму до половины миллиона сегодняшних немецких марок и достигшего высокого социального положения в городе, тому подтверждение: ни он, ни его потомки не были избраны в совет. Среди 33 членов совета Любека в 1363—1384 гг. мы не найдем ни одного купца, выдвинувшегося в Любеке в середине XIV в., но не имеющего родственных связей с патрицианскими семьями. Таким образом, любекский совет был патрицианским, так как в нем были представлены одни и те же элитарные роды, т.е. имело место родовое, клановое представительство элиты в городском совете, а не индивидуальное. С другой стороны, в 1351 г. в совет был избран один из богатейших любекских купцов Герман Галин, не имевший никаких связей с ратманами. Но стать членом совета еще не значило стать патрицием. (В списке “ведущих родов” Вегеманна такая фамилия не значится). Только комплекс черт, признаков, форм деятельности давал право на этот статус.
Важным для характеристики любекского патрициата представляется вопрос о его связях с церковью. Взаимоотношения светской и религиозной власти в городе были сложны и противоречивы: с одной стороны — напряженность и конфликты по вопросам землевладения, налогов, юрисдикции, а с другой — сближение интересов, что во многом объясняется трудностями получения постоянных доходов в транзитной торговле, в то время как церковь представляла собой большую материальную {99} силу благодаря обширному землевладению, епископской десятине и другим доходам.
В XIV в. можно наблюдать сближение любекского патрициата и церкви через родственные связи высшего духовенства с патрицианскими фамилиями; принятие духовного сана выходцами из ратманских семей; занятие любекскими ратманами должностей в духовных братствах, капитулах, монастырях; пожертвования и дарения в пользу церкви со стороны патрициев, в том числе в связи с вступлением в монастырь членов семьи. Бюргерские завещания дают достаточно конкретного материала по данному вопросу. Например, в 15 ратманских семьях насчитывалось 25 лиц духовного звания — преимущественно дочери, сестры, племянницы завещателей. Рассмотренные 45 патрицианских завещаний, датированных 1344—1360 гг., дают значительную информацию по патрицианским пожертвованиям церкви, формы и размеры которых были чрезвычайно разнообразными: от нескольких марок — до 800 марок (в завещании ратмана Ведекина Варендорпа). Если же сложить все наличные суммы в 45 патрицианских завещаниях в пользу церкви, то итог составит 5000 марок наличными и более 100 марок ренты. И это не считая золотой и серебряной посуды, украшений, одежды и дорогих тканей. Вряд ли можно объяснить такую щедрость только набожностью любекского патрициата: это и показатель определенных связей патрициата и церкви в Любеке, увеличивающих отграниченность городской аристократии от других социальных группировок и осуществляющихся на основе общих экономических интересов, социальной однородности их базы и общих сфер приложения капитала (в частности, роль земле- и рентовладения). Связи любекского патрициата с духовенством города привели в дальнейшем к срастанию его с церковной верхушкой, что в какой-то мере объясняет особенности любекской Реформации в XVI в. — ее длительность и ожесточенность.
Итак, все-таки следует говорить не просто о купеческом “высшем слое”, а именно о состоящей из купцов городской аристократии — патрициате в Любеке, так как это была социальная группировка, концентрирующая капиталы, экономическую и политическую власть в городе в условиях городской автономии и имеющая отчетливую выделенность и замкнутость именно как господствующая группа, организующим и контролирующим центром которой являлся городской совет.
Regesten der Lübecker Bürgertestamente des Mittelalters / Hrsg A.v. Brandt. Lübeck, 1964. Bd. I (1278-1350); Lübeck, 1973. Bd. II (1351-1366).
Ермолаев B.A. Городское землевладение на территории Нюрнбергского бургграфства в XV в. // Средневековый город. Саратов, 1968.
Никулина Т.С. Проблемы патрициата ганзейских городов в немецкой историографии // Вопросы историографии внутренней и внешней политики зарубежных стран. Самара, 1991.
Никулина Т.С. Любекское восстание 1380—1384 гг., его предыстория и результаты // Средние века. М., 1992. Вып. 55.
Стоклицкая-Терешкович В.В. Основные проблемы истории средневекового города. М., 1960. {100}
Brandt A. von. Die Lübecker Knochenhaueraufstände von 1380—1384 und ihre Voraussetzungen // ZVJA. 1959. Bd. 39.
Brandt A. von. Die Gesellschaftliche Struktur des spätmittelalterlichen Lübecks // Untersuchungen für gesellschaftlichen Struktur. Konstanz; Stuttgart, 1966.
Brandt A. von. Lübeck und die Lübecker vor 600 Jahren Studien zur politischen und Sozialgeschichte / Ibid. 1978. Bd. 58.
Fritze K. Am Wendepunkt der Hanse. B., 1967.
Peters E. Das grosse Sterben des Jahres 1350 in Lübeck und seine Auswirkungen auf die wirtschaftliche und soziale Struktur der Stadt // Ibid. 1939. Bd. 30.
Wegemann J. Die führeden Geschlechter Lübecks und ihre Vershwägerungen (1158—1810) // Ibid. 1941. Bd. 31.
Wernicke H. Die Regionalen Bündnisse der Hansichen Mitglieder und deren Stellung in der Städtehanse von 1280 bis 1418 // JBJF. 1982. Bd. 6.
Написать нам: halgar@xlegio.ru