Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Эльфонд И.Я.
Эволюция династического мифа в культуре Франции позднего Средневековья

Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти.
М., 2006., С. 345-364.
OCR: не установлено.

Формирование политической мифологии во Франции позднего Средневековья исторически во многом оказалось связанным с конструированием и развитием так называемого королевского мифа, который сохранял свое значение в идеологии независимо от политической ситуации.

Однако его составляющие и характер во многом определялись такими социальными и политическими факторами, как утверждение абсолютной монархии (а позднее ее кризис), итальянские войны и рост национального самосознания, религиозная конфронтация и гражданские войны, и, наконец, торжество абсолютной монархии. История французского абсолютизма на каких-то этапах его развития определяла потребности и характер политической пропаганды, ее приемы и методы; все это способствовало смене вех и возникновению новых культурно-исторических мифов, чаще всего основанных на прямом политическом заказе и нередко на фальсификации исторического прошлого и настоящего.

В многообразной политической мифологии эпохи важное место занимают королевский и династический мифы. Первый был связан с поиском идеальной модели властителя, и его характер определялся не только политической ситуацией, но даже и сменой династии. На рубеже XV–XVI в. такой универсальной моделью становится и остается вплоть до начала лигерской пропаганды в пользу Гизов образ Карла Великого. В дальнейшем поиск этого идеала оказался связан не только с пропагандой и идеологией: программным шагом династии Бурбонов можно считать разработку образа св. Людовика (основателя династии), что отчетливо выразилось в выборе имени при крещении старшего сына Генриха IV (будущего Людовика XIII), превращении дня св. Людовика в общегосударственный национальный праздник Франции в 70-е годы XVII в., строительстве собора во имя св. Людовика, учреждении ордена св. Людовика и т.п.

Династический миф (вторая составляющая королевского мифа) на протяжении полутора столетий претерпевал серьезные изменения в связи с политическими бурными событиями, развитием историографической мысли, и, наконец, интересом к генеалогии и этногенеалогии.

Все эти моменты не только присутствуют в политической идеологии на протяжении всего века, но находят свое адекватное отражение в исторических сочинениях и даже в художественной литературе. В целом этот процесс можно квалифицировать как стремление отказаться от историоизации сложившихся мифов и перейти к мифологизации (если не фальсификации) истории, чем и объясняется резко возросший интерес к национальной истории, и, в частности, к ее начальному периоду зарождения и утверждения монархии и династии.

Само становление династического мифа было сопряжено с двумя моментами. К XVI в. уже сложилась концепция власти – французские короли избраны богом, в начале XVI в. возникает стремление доказать, что французское государство и династия суть самые древние в Европе. То и другое неразрывно связано с судьбами так называемого троянского мифа. Еще со времени Средневековья утвердилась концепция происхождения французов и их государства, согласно которой Галлия как единое королевство была создана усилиями Франсиона (по одной версии, Франсион был сыном троянского царя Приама, по другой – потомком Энея или брата Приама, а по третьей – даже сыном Гектора) и уцелевших после взятия Трои троянцев. Этот миф автоматически возводил основание французского государства к наиболее древним временам, о которых только европейцы имели представление (хотя бы по греческому эпосу). Тем самым происхождение Французского королевства и первой династии относилось к временам даже более древним, чем эпоха классической античности.¹⁾ Однако создатель троянского мифа Жан Лемер де Бельж усложнил свой вариант, изящно интегрируя в его конструкцию германские и галльские мотивы, связанные именно с династической стороной королевского мифа. Потомок Гектора вступает в брак с дочерью царя галлов Ремуса, а их потомками оказываются Меровинги, прежде всего Фарамонд. Античная традиция служила облагораживанию династического мифа, при этом наиболее заметные элементы варварской мифологии (происхождение Меровея от морского чудовища) отбрасывались. Троянский миф притягивался к галлам и франкам. Развитие исторической науки оборвало эту тенденцию в историографии, но она получила широкое тиражирование в истории культуры, в том числе в творчестве П. Ронсара.

С начала гражданских войн все рассуждения о троянском мифе приобретали четко выраженную политическую окраску. Тираноборцы, порвав с фикцией верности королевской власти, обрушиваются и на этот, в общем-то наивный и невинный историко-культурный миф, ставший в их глазах политической основой, на которой покоилась идея об извечной власти царствующей династии и неограниченности ее, теория божественного права королей. Отсюда, во-первых, недвусмысленно выказываемое презрение к троянскому мифу, а во-вторых, обращение к истории раннего Средневековья, и, наконец, создание новых версий династического мифа.

В этом отношении показательна интерпретация династического мифа у ярого противника династии Валуа Ф. Отмана. В своем знаменитом сочинении «Франкогаллия» он начинает изложение своей версии генезиса французского народа и государственности не просто с решительного отрицания Троянского мифа, но с яростного и издевательского высмеивания его. Его позиция выражена совершенно откровенно: «Что же до всех прочих сочинителей, которые находят удовольствие в баснях и связывают происхождение франков с троянцем, не знаю уж каким сыном Приама Франсионом, то мы можем лишь сказать, что подобные доводы могут служить предметом для поэтов, но не для историков».²⁾ Среди главных фальсификаторов, апологетов Троянского мифа, он называет фигуру несколько неожиданную – Гийома дю Белле; полководец и историк, он пользовался всеобщим уважением в интеллектуальной среде. Именно следование за троянским мифом и является основанием для дискредитации сочинения дю Белле и сравнения его по степени достоверности с рыцарскими романами: «Его, несомненно, долженствует высоко почитать за знание всех совершенных искусств и превозносить за его талант, однако, в своей книге о древностях Галлии и Франции он, похоже, сочинил не историю Франкогаллии, а сборник сказок, напоминающих Амадиса Галльского» (Hotman, 196). В принципе, Отман вообще очень резко атакует не только современных ему историков, «виновных» в поддержке троянского мифа, но даже и хронистов, писавших в эпоху раннего Средневековья, если их концепция не устраивает автора. Так, рассуждая о сочинении Тюрпена, Отман полагает, что «автор столь же глуп, сколь невежествен и написал не жизнеописание Карла Великого, а сказку о нем», в силу этого его «мнение не стоит того, чтобы о нем помнили, как и обо всем остальном в его смеси басен старых баб и безумных россказней» (Hotman, 202).

На смену троянскому мифу шли новые: династические мифы эпохи гражданских войн отличались разнообразием, и в системе пропаганды активно использовалась новая мифология.

Естественно, что в поле зрения Отмана оказывается не только этногенез франков, но и этногенеалогия королевских династий Франции. Хотя идеальным героем и у Отмана оказывается Карл Великий,³⁾ так что здесь он идет в русле традиционного королевского мифа, едва ли можно принять тезис о том, что главной задачей, подобно авторам источников, на которые он опирается, оказывается «апология Каролингской династии».⁴⁾ Напротив, он весьма критически оценивает эту концепцию, сформулированную еще в раннее Средневековье, полагая, что Эйнгард «который посвятил себя целиком до самой своей смерти пользе императора» (Hotman, 354) и его последователи выполняли определенный социальный заказ. Об этом автор пишет совершенно недвусмысленно: Каролинги «отыскивали способных людей, чтобы те заклеймили бездеятельность Хильдериха и леность предшествующих королей (Ibid.). Отман придерживается иной концепции: для него образцом и подлинной вершиной французской государственности является эпоха Меровингов, в силу этого его династический миф выглядит очень своеобразно: основное внимание он уделяет первой династии. Естественно, что Отман констатирует не без гордости, что «хотя это королевство просуществовало двенадцать столетий, на протяжении всего этого времени им правили всего три династии королей: Меровинги, род которых продолжился от их пращура Меровея в течение двухсот восьмидесяти трех лет, Каролинги, восходившие к Карлу Великому, их род длился триста тридцать семь лет и Капетинги, шедшие от Гуго Капета, которые царствуют и теперь на пятьсот восьмидесятом году правления династии» (Hotman, 218). Отношение к ним достаточно разное. Отман конструирует особый миф об исторической роли Меровингов, основатели которых (в лице Меровея и Хильдериха) стали освободителями Галлии. Уже Меровей в его изображении выглядит двойственно; с одной стороны, он по выражению Отмана, «не упустил случая» воспользоваться общей трагической для империи ситуации и привел франков в Галлию. Но его действия способствовали восстановлению галльской свободы, и в качестве покровителя кельтов, «когда многие государства обратились к нему за помощью, чтобы вернуть себе свободу, он занял многие кельтские города в центре страны» (Hotman, 216). Величию легендарного короля способствует и его гибель – он пал в битве с Аттилой, «в царствование продажного и развратного государя Валентиниана III». Итак, первые франкские Меровинги проявили себя как апологеты народной свободы, боролись с захватчиками гуннами и противопоставлены низменности римских императоров. Характерен еще один штрих, по мнению Отмана, и до Меровея и Фарамонда было множество франкских королей на территории Галлии, но они оставались чужаками: королями Галлии они становятся только после восстановления свободы и доказанной представителями династии готовности защищать галлов. Даже Меровей «остается чужестранцем и чужаком, который не был возведен на трон в Галлии» (Hotman, 214). Основы законной власти Меровингов были заложены согласно Отману только Хильдерихом, который «в конце концов отвоевал свободу Галлии, освободив ее от римского рабства после борьбы, продолжавшейся более двухсот лет, и заложил твердые и прочные основы этого королевства» (Ibid.). Именно за эти подвиги он и «был возведен на трон в Галлии по воле и избранию собравшихся народов», да еще и общим собранием. «Первым же королем Франкогаллии, провозглашенным как франками, так и галлами на общем собрании двух народов, стал, как мы уже сказали, Хильдерих, сын Меровея». Опыт, по мнению Отмана, оказался удачным, так что «к моменту его (Меровея) смерти из двух народов – франков и галлов – уже было создано единое государство, и они единодушно избрали королем сына Меровея Хильдериха» (Hotman, 216) при всеобщем ликовании. Меровингский миф дается исключительно позитивно – первые короли заслужили корону благодаря своей любви к свободе, защите ее и воинской доблести, за что им и была дарована корона. Образ же Хильдериха у Отмана достаточно серьезно расходится с тем обликом, который дается прежде всего Григорием Турским. Прочие короли из этой династии в изображении Отмана предстают достаточно отталкивающими (в соответствии с источниками), но за ними он признает главную добродетель – соблюдение принципа выборности, в силу чего они безропотно слагали полномочия при низложении⁺⁾. Следует отметить, что Отман заступается за династию в целом и при описании «ленивых королей», он упоминает и об очернении последних Меровингов услужливыми историками и об их попытках бороться за свои права. В какой-то мере смена династии была, по мнению Отмана, обусловлена характером правления последних Меровингов: «бездеятельность и леность многих королей с течением времени все более возрастала. В их числе можно упомянуть Дагоберта, Хлодвига, Хлотаря, Хильдериха и Тьерри» (Hotman, 352). Однако не меньшая вина лежит и на майордомах, которым «предоставился для этого удобный случай». Судя по всему, Отман полагал, что Пипиниды вполне сознательно и на протяжении длительного времени готовились к захвату власти и короны: «под конец дела зашли так далеко, что когда восемнадцатый король Хильдерих, последний из Меровингов, царствовал, майордом Пипин, который вел длительные и необходимые войны от имени короля и сокрушил саксов, взял власть в собственные руки и не упустил случая захватить королевский титул, в особенности же благодаря тому, что в его руках находилась победоносное и славное войско» (Hotman, 352). Таким образом, приход к власти Каролингов был связан со свержением законного монарха. И все же смена династии описывается им критично и по отношению к последнему Меровингу, и к новой династии: «Пипин был возведен на престол, когда глупый (stultus) король Хильдерих, которым и завершается династия Меровингов, был свергнут» (Hotman, 360). Хотя Отман и настаивает на праве народа заменять короля, и в силу этого смена династии в его мифе легитимна, мотивы действий самих Каролингов в его трактовке достаточно низменны: «как Пипин, так и его сыновья испытывали огромную зависть и стремились захватить королевство у Хильдериха» (Hotman, 354). Вместе с тем он настаивает и на династическом принципе передачи власти, пытаясь их соединить: «они обычно избирали своими королями тех, кто был рожден от царственной крови и кто воспитывался и наставлялся согласно царственным обычаям, были ли эти лица сыновьями королей или принадлежали к числу их родственников» (Hotman, 406).

В силу этого наиболее негативно он оценивает приход к власти Капетингов, «в королевстве произошли решительные изменения, и скипетр перешел в чужие руки» (Ibid.). Прежде всего он рисует, как Гуго Капет лично на ассамблее потребовал себе королевство, «которое заслужил». Отман говорит о знатности рода Робертинов (Капетингов) («Гуго Капет не принадлежал к какой-то неизвестной семье с темными корнями (как это утверждают иные итальянские писатели),⁵⁾ но скорее был выходцем из чрезвычайно знаменитого рода» (Hotman, 410)), что не меняет сути дела. Во «Франкогаллии» неоднократно говорится, что приход к власти новой династии связан не только с узурпацией, но и с многочисленными нечестными поступками, «хитрыми обещаниями наград Капет соблазнил этого человека» (Hotman, 408). Автор подчеркивает, что Капет «одержал подобным образом победу», то есть неблаговидность его поступков и жестокость к предательски плененному последнему Каролингу. Подобными методами, согласно Отману (хитрость и предательство), действует в дальнейшем не только Капет, но и его потомки, и «хитрый план» оценивается им как «злодеяние» (Hotman, 412). Таким образом, приход к власти Капетингов рисуется Отманом не как реализация воли народа, а как результат прямого давления, хитрости и подкупа. Эти методы по его характеристике сохраняли в полной мере и их потомки, используя их для ликвидации власти народа (главы «О парламентах» и «О достопамятном могуществе совета против Людовика XI»).

Династическая мифология Отмана включает в себя четкое противопоставление ранних династий Капетингам, как по приходу к власти, так и по методам правления. Идеализируются именно ранние Меровинги (о коих менее всего известно), и этот династический миф сплетается с его главным политическим мифом об извечности существования электоральной монархии во Франции.

Таким образом, во второй половине XVI в. наблюдается разрыв с уже сложившейся историко-культурной традицией; на передний план выдвигается история раннего Средневековья, эпоха не только создает новую политическую мифологию, но отличается системным и последовательным обращением к раннему периоду национальной истории, колыбели народа и государственности.

Коронация Гуго Капета. Миниатюра из «Коронационного порядка». 1250 г.

Заметим, что по мере углубления гражданской и религиозной конфронтации династический миф приобретает новую особенность – главной его составляющей становится доказательство легитимности (или, напротив, нелегитимности) власти Капетингов в противовес притязаниям Гизов как потомков Каролингов. В 80-е годы XVI в. можно говорить о борьбе двух династических мифов, каждый из которых служил чисто политическим целям. Настоящий поток памфлетов, ставивших своей задачей прежде всего доказательство нелегитимности власти царствующей династии сначала в лице Генриха III, а затем в лице Генриха IV, в значительной мере выстраивался на конструировании генеалогических и династических мифов. Как выразился один из идеологов политиков (автор «Анти-Гизара), «они (Гизы. – И.Э.) громко вопят на всех углах, что происходят от Карла Великого и что все наши короли со времени Лотаря являются узурпаторами, так как происходят от Гуго Капета».⁶⁾ Уже в силу этого династический миф приобретает огромное значение в массовом сознании и политической пропаганде. Идеологи Лиги конструировали миф о спасителях Франции Гизах как о легитимной династии, отвергнутой узурпаторами Капетингами. Для них не было сомнений в происшедшем некогда разрыве преемственности династий и узурпации. Отчетливо это было сформулировано в «Обращении господ де Гизов» (1585), изданном без разрешения цензуры. В дальнейшем начинаются нападки на Салический закон, но при этом апологеты Гизов могли как связывать их с династией Капетингов, так и противопоставлять династические права этого дома царствующей династии. Если памфлетисты конструировали первую мифологему, то отказывались от значения Салического закона. Так автор «Ремонстрации французского клира» доказывает родство Гизов с Валуа, подчеркивая в то же время удаленность линии Бурбонов от царствующей ветви Капетингов: «Гизы – родственники короля, и чтобы обнаружить это родство им не надо добираться до св. Людовика, от которого они происходят через мадам Антуанетту Бурбонскую, но достаточно до короля Иоанна (к которому они восходят через Иоланту Анжуйскую) и короля Людовика XII».⁷⁾ Для вящего доказательства династического мифа о Гизах как ветви Валуа автор обходит более близкое родство Бурбонов с Валуа через Маргариту Ангулемскую, не говоря уже о Маргарите Валуа. Этот вариант мифа не противопоставляет Гизов Валуа, а напротив, подчеркивает единство династий. Другой вариант династического мифа более типичен; Гизы – потомки Каролингов, и Валуа в силу этого – узурпаторы. Отчетливо эта версия генеалогического мифа была изложена в «Суммарном ответе на изыскания еретиков о Салическом законе» (1587). Собственно, это ответ на обвинения Гизов в стремлении к захвату короны и, по сути, представляет доказательство прав Гизов. Здесь в конструировании мифа сочетаются открытые измышления и реальные исторические факты. Третьим приемом является противопоставление рода Гизов роду Бурбонов. Династический миф сплетается с историческим, поскольку автор декларирует, будто «со времени герцога Дитриха II Лотарингского, который жил еще в 1259 г., все они служили и продолжали служить королям Франции»,⁸⁾ хотя и подчеркивается их одновременно высокие родственные связи в Германии и ориентация на Францию. Миф о лотарингской династии – преданной служительницы Франции усиливается негативным мифом о Бурбонах; дискредитация короля Наваррского достигается путем династического мифа о его предках-предателях (вплоть до коннетабля Бурбона и принца Конде, умерших, «обастардив свою природу принцев»⁹⁾). Последний тезис как бы разрывал преемственность короля Наваррского с его родом; он как «бастард» терял свои права. Династические мифы служили для доказательства вредности для Франции династии Бурбонов и полезности рода Гизов. Но был введен и чисто династический миф: Гизы объявлялись прямыми потомками Готфрида Бульонского,¹⁰⁾ великий крестоносец, как известно, оставил лишь дочь, потомками которой Гизы не являлись, но главная цель этого измышления состояла в том, чтобы найти достойного основателя рода современным претендентам на корону.

Портрет герцога Гиза. Французская школа XVI в.

Критика ветви Бурбонов сменяется дискредитацией всего рода Капетингов в целом: на сцену выходит посыл об узурпации власти Капетингами (лигеры повторяют версию протестантских тираноборцев). Фальсификация генеалогических данных становится типичной для конструирования династических мифов как у защитников правящей династии, так и у лигеров. Каролингско-лотарингский миф достигает своего апогея в «Ответе господ де Гизов» (1585), где выстраивается и миф о служении Лотарингской династии Франции, и миф о единой семье на сей раз Каролингов, Лотарингского дома и Бурбонов. С одной стороны, род Гизов «происходит от дочерей того, кто был последним представителем расы {династии – H.F.} Карла Великого»,¹¹⁾ с другой – «нет другого дома, так тесно связанного с Бурбонами, как Лотарингский дом» (при этом просчитываются все генеалогические связи этих семей).¹²⁾ Правда, в этом памфлете отмечается, что Капетинги (Валуа) также потомки Карла Нижнелотарингского через «мать Людовика Святого».¹³⁾ Главным же достоинством Гизов является то, что «господа из Лотарингского дома всегда преданно и хорошо служили Франции».¹⁴⁾ Однако при всех экивоках именно этот памфлетист говорит о незаконности власти тиранов Капетингов и их измене французским интересам: «Роберт, граф Анжу, возжелал узурпировать корону и украсть ее у законного государя, обратившись за помощью к Генриху I, императору Германии».¹⁵⁾ Последнее, чем пополнился династический миф пролигерски настроенных памфлетистов, – это воскресением тезисов о тиранических династиях и о еретических династиях; к последним относят графов Тулузских и арагонских королей, а заодно и самих Капетингов в лице сначала Филиппа Красивого (короля Наваррского по браку) и Карла Злого, которого даже титулуют как графа Эврё, доставившего «столько бед Франции, что наши хронисты именуют его вторым Нероном».¹⁶⁾

Таким образом, налицо вполне сознательная и последовательная попытка конструирования политического и династического мифа, все создатели которого без исключения спекулируют на нравственных чувствах доверчивых и искренне верующих читателей. Династические мифы подкреплялись ссылками на данные генеалогии, часто фальсифицированные. Значение генеалогического фактора ясно уже по тому, что в одном из памфлетов приводилось пять династических таблиц с комментариями.¹⁷⁾

Прокапетингский миф разрабатывался более талантливыми сочинителями. Бесконечные памфлеты в защиту как всей династии, так и ее ветвей в конце 80-х годов XVI в. направлены на восхваление и прославление ее, выдержаны в апологетических тонах и при этом поливают грязью конкурентов – испанского короля и Лотарингский дом. В особенности в этом отношении выделяются сочинения Пьера де Беллуа, декана факультета права Тулузского университета, который сначала по собственной инициативе, а затем и по заказу Генриха IV обратился к прославлению королевской династии Капетингов. Он и не скрывал своих целей: «Мое намерение сводится к тому, чтобы поднять воспоминания, дабы отметить и выделить величие и грандиозность этой царственной семьи и обратить внимание на те услуги, которые принцы, принадлежащие к ней, оказали короне Франции, чтобы, наконец, зажать рот злословящим и клеветникам».¹⁸⁾

Не менее активен и автор «Анти-Гизара» (1586), в сочинении которого отчетливо проводится антитеза между принцами-чужаками (étranger) и родной династией, власть которой освящена традицией, законом и служением Франции, а потому власть царствующей династии «по своей природе священна, свята и неотчуждаема».¹⁹⁾ В этом памфлете четко доказывается, что династический миф Гизов обходит права старшей линии Лотарингского дома (герцогов) и умалчивает, что, во-первых, Капетинги точно так же восходят по женской линии к Каролингам (упоминая Изабеллу д’Эно) и связаны со всеми династиями Европы, в том числе и германскими.²⁰⁾ Не менее существенно для прославления Капетингов и восхваление Бурбонов – в памфлете присутствует длинный перечень представителей сего рода, отдавших свою жизнь за Францию.²¹⁾ Династический миф пополняется тем самым еще одним элементом.

В другом, чисто генеалогическом памфлете «Выдержки из генеалогии Гуго Капета» (1594), автор доказывает родственные связи Каролингов и Капетингов. Именно в нем впервые отчетливо поднимается тезис о прямом происхождении Капетингов от Карла Великого и о единой династии (пока Каролингов и Капетингов): «Гуго Капет и по отцу и по матери восходит к двум братьям Карлу Великому и Карломану».²²⁾ Более того, вводится еще один династический миф о единстве Саксонской и Каролингской династий. Автор придумывает некую племянницу Карла Великого Берту для установления этого родства: «в 785 г. Берта, дочь Карломана, была дана в жены Видукинду»;²³⁾ Генриху Птицелову приписывается также прямое родство с Каролингами через его мать Лукарду, якобы бывшую дочерью императора Арнульфа.²⁴⁾ Подлинные связи Робертинов и Саксонской династии автор памфлета не упоминает (вероятно, графы Франш-Конте и династия Арденн мало значили в его глазах), но смело идет на фальсификации при конструировании мифа о единстве Каролингов и Капетингов. Главная линия мифа – подчеркнуть верное служение Франции именно Капетингов (в лице Роберта Сильного), как и Гуго Капета, «лучшего союзника короны, имевшегося во Франции».²⁵⁾ Напротив, в отношении Гизов автор полностью игнорирует генеалогический аспект, подчеркивая, что их претензии основаны на владении рода Лотарингским герцогством, а не на происхождении от Карла Великого. Памфлетист отвергает претензии Гизов, поскольку «герцогство переходило пяти разным династиям и не имело ничего общего с родом Карла Великого».²⁶⁾ А отсюда четкий и ясный вывод, опровергающий пролотарингский миф: «нет больше людей из рода Карла Нижнелотарингского, и те, кто считает иначе, опираются в своем тщеславии на басни, не основываясь на подлинной истории».²⁷⁾

Тональность этих мифов была определена сочинениями знаменитого публициста и советника короля Наваррского Дюплесси-Морнэ, который издал свой памфлет генеалогического плана, направленный против лигеров. Для династического мифа важно то, что именно здесь детально излагается связь рода Капетингов с Меровингами и Каролингами по тем самым вымышленным династическим связям, которые будут развернуты и станут основой законченной концепции, созданной уже в XVII в. Эдом де Мезре.²⁸⁾

Таким образом, династический миф в конце XVI в. характеризовался возникновением бифуркации благодаря спекуляциям Гизов и их сторонников на происхождении от Карла Великого. Несмотря на культ Карла Великого ставится вопрос о легитимности власти его династии, и в противовес этому культу создается культ Меровингов как создателей страны и защитников ее свободы. Отношение к Капетингам претерпевает эволюцию, причем в обоих лагерях, и в них же в определенный период прослеживается тезис о нелегитимности власти этой династии. Династические мифы пополняются тогда тезисом об узурпаторских и не имеющих права на власть династиях. Все более усиливается идея о богоизбранности династии (в особенности Капетингов и ее ветвей Валуа и Бурбонов).

Завершение королевского мифа относится уже к XVII в., и было прямо связано с необходимостью апологии царствующей династии. Бурбоны правили всего во втором поколении, споры о законности их притязаний на корону и сомнения в их правах на престол определяли весь характер политической публицистики эпохи Лиги, да и Екатерина Медичи в свое время полагала, что Бурбоны имеют такое право на престол, как и любой другой француз. Поэтому требовалось не только прославление династии, но и создание нового династического мифа, раз и навсегда как пресекающего претензии на корону Франции со стороны любого рода, так и возвеличивающего царствующий дом. Мысль была проста до гениальности, и, судя по всему, восходила не только к генеалогическим дискуссиям в печати эпохи конца гугенотских войн, но к политическим идеям XIV–XV вв. Идея преемственности на троне, родственных связей всех трех династий (без уточнения генеалогических данных) отчетливо выражена была уже в начале XV в., наследственная передача способствует утверждению древности династии и, следовательно, ее правам на престол.²⁹⁾ Уже тогда делались робкие попытки связать династии Каролингов и Меровингов для опровержения любимого тезиса об узурпации власти и Каролингами, и в особенности Капетингами. Однако эти спорадические высказывания и фальсификации генеалогий встречались в сочинениях-однодневках, политических памфлетах, не претендующих на фундаментальность и доказательность.

К концу гражданских войн уже утвердился династический миф об особых качествах царствующей династии «лилии», король оказывается выразителем особого духа, поскольку он «принадлежит к чисто французскому роду».³⁰⁾ Династический миф служит укреплению королевского мифа и законности власти, король Франции может соответствовать своему титулу, только если принадлежит к династии: «Франция знает, что король, который держит в своих руках скипетр, тот, кого Господь сподобил родиться старшим в самом древнем, самом великом и самом процветающем доме в мире».³¹⁾

Именно историку было суждено оформить эти идеи в законченную концепцию, создав миф о единой семье французских королей, тем самым завершив одну из важнейших составляющих королевского мифа – миф о единой династии. Вторая часть – образ идеального государя обрела завершение уже в царствование короля-солнце, однако, характерно, что Людовик XIV определил самую большую изо всех предоставленных им пенсий литераторам и историкам именно творцу этого мифа – Эду де Мезре, хотя его важнейший труд увидел свет в год вступления малолетнего Людовика на престол (1643).

Пропагандистское и воспитывающее значение труда Мезре ясно уже по тому, что именно данное сочинение читалось на сон грядущий все тому же будущему великому королю Людовику, и вероятно, множеству детей помимо него. История приобрела особый статус – история нации, история страны есть прежде всего история королей, король в центре происходящих событий, он вершит судьбы государства. Тем самым был сделан определенный шаг назад по сравнению с достижениями историографии эпохи Ренессанса (уже Э. Пакье строил свое исследование иначе), но в полной мере развертывается и торжествует династический миф.

Эд де Мезре свой анализ истории французских королевских династий начинает с Меровингов. И хотя согласно его мнению, «франки имели темное происхождение», он достаточно безапелляционно излагает раннюю историю Меровингов, вводя легендарных предков. Легендарный Фарамонд (в транскрипции Мезре Wwaramond) не только первый французский король (что собственно прокламировано в названии сочинения), он приобретает коронованных же предков. Автор утверждает, что он сын короля Маркомира. Филиация легендарных королей прочерчена четко: Хлогион Длинноволосый – сын Фарамонда, Меровей в свою очередь является его сыном и третьим по счету королем, а уж от него через Хильдериха идет вся филиация Меровингов от Хлодвига до Хильдериха III.³²⁾

Однако просто выстроить эту преемственность было бы тривиально, Эд де Мезре ставил более широкие задачи, чем перечисление представителей династий, восседавших на троне. Уже при изложении судеб легендарных королей он начинает фальсифицировать генеалогические данные и, следовательно, и историю династий, создавая систему особых династических мифов. Первый шаг делается в этом направлении уже в отношении легендарных Меровингов, тем более что проверить эти данные невозможно. По его утверждению Хлогион «от многих жен имел Альбериха, Рено и семь дочерей».³³⁾ Упоминание о семи дочерях вводит мотив почти сказочный (с магическим числом) и предоставляет широчайшие возможности для объявления любого нужного персонажа истории потомком Меровингов.

Однако при этом Мезре стоит на позициях охраны Салического закона, который по его убеждению действовал во Франции с момента возникновения государственности и монархии, в силу чего «Салический закон – один из фундаментальных законов Франции»;³⁴⁾ манипуляции он совершает исключительно с измышленными потомками по мужской линии. Особое внимание у него получает потомство Альбериха, который в трактовке историка оказывается основателем рода не только Каролингов, но и Капетингов. Этому Альбериху он приписывает очень специфические родственные связи; Альберих оказывается родственником Теодориха Великого по своему браку и, естественно, великим воином, завоевавшим Эно и Брабант.³⁵⁾ У него также двое сыновей, и каждое новое поколение этой измышленной линии Меровингов, согласно Мезре, все более повышает свой социальный статус: так, сын Оберона Вобер становится зятем императора Западной Римской империи (правда, безымянного). Понятно, что его дети уже направляются ко двору императоров, «который сделал их римскими патрициями».³⁶⁾ Эту линию он доводит до смерти Ансеберта (сына Вобера), умершего в 570 г.

Данное Мезре изложение жизни и подвигов следующего поколения показывает, почему он такое внимание уделил описанию ее филиации, поскольку преемником оказывается Арнульф, майордом при Хлодвиге II, которого Мезре провозглашает наставником и опекуном короля Дагоберта.³⁷⁾

На этом этапе меняется ценностная ориентация – браки представителей рода Меровингов уже не романизованы, напротив, Мезре подчеркивает, что они заключались с дочерьми саксонских королей, швабских герцогов (в VI в.). Именно здесь историк дает свой четкий и кардинально важный постулат, генеалогическая фальсификация закладывается в основу династического мифа, поскольку сыновья Арнульфа прямо объявляются основателями двух последующих династий, царствовавших во Франции: «От Людольфа идет ветвь Капетингов, а от Ансегиза – Каролингов».³⁸⁾ Если Ансигиз из Меца – действительно историческое лицо (кстати, его очень часто приписывали к Меровингам, фальсифицируя происхождение по женской линии), то Людольф – фигура явно измышленная, подобно родоначальнику этой линии Меровингов.

Карл Великий, получающий корону с небес. Сакраментарий из г. Мец. Сер. IX в.

Уже само имя, не встречающееся во французском королевском именослове, наводит на мысль, что Мезре пытается к своей единой династии подключить и Людольфингов – первую королевскую династию Германии, поскольку имя Людольф достаточно часто встречается в ней вплоть до сына Отгона I Великого и дало ей имя. И действительно, хорошо известную схему легендарного происхождения Капетингов от Видукинда Саксонского Мезре изящно встраивает в свою унифицированную династию.

Таким образом, Мезре создает особый династический миф, строя его на двух основополагающих тезисах – извечности функционирования во Франции Салического закона и единой семьи французских королей. Если и Каролинги, и Капетинги, оказываются представителями боковых ветвей рода Меровингов, то тем самым снимаются все унаследованные от XVI в. обвинения в узурпации власти и нелегитимности прихода к власти каждой из этих династий; все происходит внутри единой семьи и соответственно в полном согласии с законом. А в силу этого вполне логично решение о переходе короны «в пользу Пипина, поскольку его род ведет свое происхождение от древней королевской династии».³⁹⁾

Именно политическим целям служил прежде всего конструируемый Мезре миф о единой семье французских королей: идея о принадлежности Каролингов, прежде всего к роду Меровингов, служила доказательством и законности смены династий, и перехода короны, и древности королевского рода (следовательно, и международному статусу династии). Наконец, историк подчеркивал, что единство династии способствовало и единству государства.

Несколько сложнее выглядит в его изображении судьба рода Капетингов. Династический миф здесь как бы двоится. Мезре подчеркивает, что все сторонники его идеи «происхождения трех династий (race) от одного корня»⁴⁰⁾ поддерживают версию происхождения Капетингов от Людольфа (а значит и от Меровингов). Следует отметить, что он подчеркивает неоднократное пересечение линий Капетингов и Каролингов. Согласно Мезре, от Людольфа происходил некий Мартин, и на его дочери был женат Карл Мартелл, внук же Мартина Тьерри был женат на дочери Видукинда. Так Мезре сращивает различные версии происхождения Капетингов, подчеркивая, что Роберт Сильный (основатель династии) – потомок саксонского вождя только по женской линии.

Впрочем, такое родство ему представляется далеким от царствующей линии и Мезре приводит и другую версию происхождения Капетингов, пытаясь соединять свои династические мифы с уже сложившемся мифом об идеальном монархе, т.е. Карле Великом. Капетинги объявляются потомками Гуго, сына Карла Великого (хотя бы по женской линии, поскольку Роберт Сильный, согласно Мезре, был женат «на дочери Гуго Бургундского, сына Карла Великого»⁴¹⁾), и автор неоднократно повторяет: «Капетинги происходили от рода Каролингов».⁴²⁾

Характерно, что свой любимый тезис о родстве королевских династий Франции Мезре пытается распространить также на другие европейские династии. Безусловно, он стремится повысить статус Робертинов, доказывая их родство с Вельфами и в особенности с Саксонской династией Людольфингов. Последние же в его трактовке – не только императорский род, давший «двух Генрихов и трех Отгонов», но и основатели других европейских династий (потомками Людольфингов оказываются герцоги Саксонские и Савойские(!)⁴³⁾, а также маркграфы Баденские и Мейссенские).⁴⁴⁾

Естественно, что особое внимание он уделяет основателю рода Капетингов. Именно его личность доказывала, по мысли Мезре, полное соответствие качествам, требуемым от государя и его соответствующее происхождение. Мезре от частной характеристики переходит к династическим обобщениям: «Роберт был великим вельможей и воином и соединял в своем лице все качества, которые должно считать царственными, – благочестие, отвага, благородство и щедрость, а без них ни сам он, ни его потомки не смогли бы достичь такой славы и достоинства, которую они унаследовали от чистейшей крови Карла Великого и благодаря ей они сменили на троне тех, кто на нем восседал».⁴⁵⁾

Таким образом, династический миф в большой мере вполне сознательно сфальсифицирован для доказательства полной правомерности прихода на трон династии Капетингов, в том числе и последней ветви Бурбонов. Характерно, что подобные генеалогии тесно сплетаются с традиционным королевским мифом, причем в роли идеального монарха выступает снова Карл Великий. Только благодаря унаследованной от него крови французские короли и могут получать власть, а сам факт ее наличия доказывает легитимность этой власти, что косвенно подтверждается также наличием особых королевских качеств, носители которых и могут сменить другую ветвь единой династии.

Миф о единой королевской семье, созданный Мезре, по сути, опровергал все споры о легитимных и узурпаторских династиях XVI в., обрывал все дискуссии о праве Бурбонов на престол, история подвергалась мифологизации, а генеалогии – фальсификации. Династический миф опирался и на королевский. Он служил подтверждению фундаментальных законов Франции и прежде всего Салического закона. Хотя он детально упоминает о брачных связях, но право на корону дается только потомкам по мужской линии. Тем не менее Мезре свой династический миф пополняет еще одной очень специфической деталью. Он уделяет в своем труде огромное место описанию личности не только королей, но и королев Франции, всячески подчеркивая их высочайшее происхождение, что способствует кумулированию королевских черт в их потомках и еще большему возвышению династий.⁴⁶⁾ Последний момент, очевидно, был связан с тем, что историк посвятил свое сочинение с изложенной концепцией именно королеве – регентше Анне Австрийской. В этом посвящении он и определяет свои задачи: «если Ваше величество соблаговолит почтить труд одним из своих взглядов, то увидит не только королей на триумфальных колесницах, но и королев рядом с ними, разделяющих блеск короны и царственные почести».⁴⁷⁾ Таким образом, Мезре подвел итог династическим мифам, отказавшись от противопоставления династий, не оставив места для идеи узурпации власти новыми династиями и трактуя переходы короны как законную преемственность ветвей единого королевского дома.

Анна Австрийская с маленьким Людовиком XIV.
Французская школа XVII в.

По сути своей он создал идеальный историко-культурный династический миф, соответствующий новым историческим условиям и подведший итог разработкам подобного рода, чем и была определена вполне материальная благодарность французской короны.

¹⁾ О троянском мифе во Франции см. ст.: Эльфонд И.Я. Раннесредневековые основы политической мифологии во французской культуре XVI в. // Миф в культуре Возрождения. М., 2003. С. 239–252.

²⁾ Hotman F. Francogallia. Cambridge, 1972. P. 196. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы.

³⁾ Об этом см.: Эльфонд И.Я. Образ Карла Великого во «Франкогаллии» Ф. Отмана // Карл Великий. Реалии и мифы. М., 2001. С. 210–219.

⁴⁾ Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. М.; Л., 1964. С. 131.

⁺⁾ В книге «наложении» – H.F.

⁵⁾ Речь, несомненно, идет о Данте, который в «Божественной комедии» утверждал, что Капетинги происходят от мясника («Родитель мой в Париже был мясник»). См.: Данте Алигьери. Божественная комедия. Чистилище. Песнь XX. 49.

⁶⁾ Anti-Guisart. Reims, 1587. P. 29–30.

⁷⁾ Remonstrance du cierge de France, cardinaux de Bourbon et de Guise. Lyon, 1586. P. 30. Герцог Анри де Гиз, правнук короля Людовика XII по линии матери, дочери Ренаты Французской. Иоланта Анжуйская, дочь короля Рене, наследница Лотарингии и Бара вышла замуж за главу младшей линии Лотарингского дома графа Ферри де Водемона, их потомками были и лотарингские герцоги и Гизы.

⁸⁾ Sommaire responce a l’Examen d’un heretique sur un Discours de la loi Saligue faussement pretendue contre la maison de France et la branche de Bourbon S. 1, 1587. P. 31.

⁹⁾ Ibid. P. 35.

¹⁰⁾ Ibid. P. 27–28.

¹¹⁾ Responce а l’Anti-Espagnol, seme ces jours passez par les rues et carrefours de la ville de Lyon de la part des conjures qui avoyent conspire de livrer la dicte ville en la puissance des heretiques. Lyon, 1590. P. 7. Памфлет представлял собой ответ на пророялистское сочинение А. Арно, получившее, как и его же далее упомянутый памфлет «Цветок лилии», широкую популярность.

¹²⁾ Ibid. Р. 11, 10–12.

¹³⁾ Ibid. Р. 7. Последнее свидетельствует о плохом знании даже известной генеалогии: мать Людовика Святого Бланка Кастильская, несомненно, была потомком Каролингов как по отцу-кастильцу (через графов Франш-Конте и графов Прованса), так и по матери Элеоноре Английской (через жену Ранульфа I, графа Пуату, графов Франш-Конте и Тулузских); но обычно это родство доказывается через бабку Людовика Изабеллу д’Эно, которая происходила от Каролингов как потомок обеих дочерей последнего из Каролингов Карла Нижнелотарингского (через Намюр и Брабант), а также через первой графини Эно (дочери Лотаря) и первой графини Фландрии (дочери Карла Лысого). Впрочем, ко времени Людовика Святого сами Капетинги по тем же самым линиям были потомками женщин из рода Каролингов.

¹⁴⁾ Ibid. Р. 13.

¹⁵⁾ Ibid. Р. 23–24.

¹⁶⁾ Ibid. Р. 61–62. См. также. Р. 60, 54, 61.

¹⁷⁾ (Duplessis-Mornay Ph.). Discours sur le droit pretendue par ceux de Guise sur la couronne de France. S. 1, 1585.

¹⁸⁾ Belloy P. de. Mémoires et recueil de l’origine accuiant et succession de la Royalle famille de Bourbon, branche de de la maison de France. La Rochelle, 1587. P. 355.

¹⁹⁾ Anti-Guisart… Р. 83.

²⁰⁾ Ibid. Р. 8, 75–76.

²¹⁾ Ibid. Р. 111. Вообще Бурбоны действительно отличались своей готовностью отдать жизнь за Францию вплоть до наших дней. Памфлетист называет герцога Пьера (битва при Пуатье), Жана де Бурбона, что более важно – двух братьев Антуана Бурбона (т.е. дяди короля Наваррского сражались за Францию).

²²⁾ Extraicts de la genealogie de Hugues surnomme Capet, roy de France et des derniers successeurs de la race de Charlemagne. S. 1, 1594. P. 2.

²³⁾ Ibid. P. 13. В генеалогиях такое родство не отмечается.

²⁴⁾ Ibid. Р. 13. Сын Арнульфа Цвентибольд был женат на представительнице Саксонской династии Людольфингов, но женой Отгона Светлого являлась дочь Эбергарда Фриульского Хедвиг.

²⁵⁾ Ibid. Р. 12.

²⁶⁾ Ibid. Р. 22.

²⁷⁾ Ibid. Р. 22.

²⁸⁾ (Duplessis-Mornay Ph.). Op. cit. P. 7, 11, 9, 13, 16 etc.

²⁹⁾ См. об этом: Guenee D. Histoire et culture historique dans l’Occidant medieval. P., 1980; Krynen J. «Le mort saisit le vif. Genèse médiévale du principe d’instanéité de la succession royale française // Hournal des savants. 1984. № 2.

³⁰⁾ (Arnault A.) Fleur de Lys. P., 1593. P. 7.

³¹⁾ Ibid. P. 8.

³²⁾ Eud de Mézeray F. Histoire de France depuis Pharamond jusqu’ a maintenant. P., 1643. P. 7, 21 etc.

³³⁾ Ibid. P. 7.

³⁴⁾ Ibid. P. 6–7.

³⁵⁾ Ibid. P. 7.

³⁶⁾ Ibid. P. 8.

³⁷⁾ Ibid. P. 142.

³⁸⁾ Ibid. P. 143.

³⁹⁾ Ibid. P. 21.

⁴⁰⁾ Ibid. P. 350.

⁴¹⁾ Ibid. P. 352. Здесь действительно идет полное смешение генеалогических данных, Гуго Бургундского просто не существовало в истории, если речь идет о роде будущих королей Арелата, то там имя Гуго появляется позднее, и они не имеют отношения к Карлу. Главное же, Роберт Сильный был женат только на Аделаиде из Лана, ничего общего не имевшей с родом Каролингов. Трудно сказать сознательно ли Мезре фальсифицировал генеалогические данные, или же это объясняется путаницей источников.

⁴²⁾ Ibid.

⁴³⁾ Ibid. Герцоги Савойские приплетены сюда, вероятно, потому, что, во-первых, они постоянно роднились в этот период с французской королевской династией, а во-вторых, потому, что генеалогисты первоначально возводили Умберто Белокурого (основателя династии) к Видукинду. Впоследствии это родство (столь же измышленное, как и происхождение Капетингов у Мезре) было забыто, и их стали возводить к императорским родам.

⁴⁴⁾ Ibid. Последнее явно связано с земельными владениями, а не генеалогическими данными: маркграфы Мейсенские в это время Веттины, они и герцоги Саксонские, подобно Людольфингам.

⁴⁵⁾ Ibid. Р. 353.

⁴⁶⁾ Особые главки посвящены даже таким малозначительным в истории Франции фигурам как Жанна д’Эвре, третья жена Карла IV, Эрменгарда, жена Людовика Благочестивого, Ангсарда (жена Людовика Заики) и т.д.

⁴⁷⁾ Epistre a la Royne regente // Ibid.