|
|
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Прочный материальный базис и соответствующая ему политическая надстройка позволяли Венеции, правда [215] осторожно и с оглядкой, преследовать свои экспансионистские цели в XI в. Цели эти были ясны: в Далмации и Истрии надлежало если не расширить, то укрепить приобретенные сферы влияния: в водах Адриатического моря — всемерно препятствовать всяким попыткам каких бы то ни было посторонних сил поставить под угрозу коммуникации с Востоком; на Востоке — поддерживать добрые отношения с василевсами, несмотря на их прогрессирующую политическую слабость; на Западе — добиваться мира с наиболее строптивыми немецкими преемниками Карла Великого и дружбы с теми из них, кого сила обстоятельств делала сговорчивым.
Преследование этих политических целей сделало для Венеции необходимой борьбу с хорватскими королями, заинтересованными в Далмации, с патриархом Аквилеи, претендовавшим на влияние в истрийских городах, с норманами, прочно обосновавшимися в южной Италии и Сицилии и обнаружившими тенденцию перешагнуть на другой берег Отрантского пролива, с венграми, когда те появились на восточном побережье Адриатики.
Республика св. Марка, распространив свое влияние на часть далматинских городов, долгое время старалась поддерживать фикцию византийского суверенитета над своею будущей добычей, не отрицая одновременно и своей «зависимости» от восточного императора. Дожи охотно продолжают носить звания и титулы византийской табели о рангах: Доменико Флабениго (1034—1042) был пожалован титулом протоспатария, его преемник Доменико Контарини (1042—1071) носит титул не только «божией милостию дожа Венеции и герцога Далмации», но также и «императорского магистра», еще позднее Витале Фальеро именуется «императорским протосевастом».1) Дальновидные венецианские политики, ценившие не форму, а существо дела, находили пока невыгодным вступать в конфликты с Восточной империей, где у Венеции было так много существенных [216] экономических интересов. Императорский щит особенно был необходим Венеции в Далмации, укрываясь за ним, она усиливала свои позиции в борьбе с противниками. По этой причине только что упомянутый Витале Фальеро охотно признавал, что «Далмация есть греческая провинция».2)
Среди потенциальных противников Венеции в Далмации в первые десятилетия XI в. первое место занимали несомненно хорваты. Возможно, что недоразумения между хорватскими королями и Венецией начались вскоре после экспедиции Пьетро Орсеоло;3) но превратились эти недоразумения в открытую борьбу только после смерти Святослава, считавшего себя обязанным венецианцам за поддержку его домогательств против Держислава, именно при Крешимире III (1018—1035). Дандоло под 1018 г. сообщает об экспедиции к берегам Далмации преемника Пьетро Орсеоло, его сына Оттона. Рассказ ведется в обычном для Дандоло стиле: Оттон явился в восточных водах Адриатики по просьбе тамошних городов (requisitus), вызванной тем, что Крешимир, а может быть и его предшественник, «беспокоил Задар и другие города Далмации постоянными набегами. Дож, — сообщает нам венецианский анналист, — обратил врагов в бегство и «обезопасил города».4) По-видимому, однако, опекаемые города не обнаружили достаточных верноподданнических чувств, так как дожу потребовалось «укрепить граждан этих городов в верности и послушании». Анналист не замечает явного противоречия, в котором находятся эти его слова с версией о выступлении по просьбе стесненных хорватами далматинских городов.
По сообщению Дандоло крупные далматинские города — мы не может составить их списка — обязались по отношению к Венеции лишь клятвами в верности, но города более мелкие, благодаря своему островному положению легко уязвимые с моря, должны были пойти на некоторые материальные жертвы, правда незначительные. Дож обязал жителей таких городов небольшою данью в пользу св. Марка и взял с них соответствующие обязательства. Это были города островов Цреса, Крка и Раба. Жители Раба обязались поставлять Венеции ежегодно ко дню рождества 10 фунтов шелка-сырца. Один из городов Крка дал обещание выплачивать в качестве [217] дани 30 лисьих шкур, а другой — 15 куньих. Жители Цреса взяли на себя обязательство доставлять дожу по 40 куньих шкур.5)
Трудно оказать, в каком объеме поколебавшееся было положение Венеции в Далмации действительно в конце второго десятилетия было выправлено.6) Почти наверное можно утверждать, что острова Нарентянского архипелага вышли из подчинения Венеции еще до 1018 г. Нет никаких оснований считать также, что под властью Венеции в это время находился Дубровник. То обстоятельство, что мы довольно долгое время в XI в. не видим новых походов Венеции к далматинскому побережью, свидетельствует не столько о том, что далматинские города оставались верными принятым ими на себя обязательствам, сколько о том. что обстановка в Далмации коренным образом изменилась.
После разгрома Болгарского царства Василий II имел возможность подчинить себе сербские племена в Сербии, Боснии и Герцоговине. Хорватский король Крешимир III должен был признать византийское верховенство. Влияние Византии в далматинских городах резко увеличилось: политическая зависимость их от империи сделалась фактической и наместник Далмации, он же обычно и приор Задара, перестал быть декоративной фигурой. В этих условиях «герцоги Далматинские» на лагунах вынуждены были не проявлять по отношению к далматинским городам слишком большой строптивости, как и Крешимир III, со своей стороны, должен был до поры до времени признать, что власть его кончается у стен далматинских муниципий. Именно по этой причине мы склонны согласиться с акад. Васильевским в том, что только указанные выше острова Кварнеро признавали в это время власть «герцогов Далматинских».
Так дело продолжалось не особенно долго. В 1025 г. Василий II умер, и на византийском троне с 1028 г. сидят один за другим мужья императрицы Зои. Почти одновременно, именно в 1026 г., Орсеоло изгнан из Венеции, а наследником венгерского трона оказался сын Оттона от венгерской принцессы Петр Венецианский. Международная ситуация еще раз коренным образом изменилась: Далмация оказалась перед лицом хорватского короля и Венеции, не чувствуя из Византии прежней сильной поддержки. Изгнание Орсеоло из Венеции [218] сделало их союзниками Крешимира и сблизило Хорватию с Венгрией. Теперь Крешимир III мог держать себя по отношению к Венеции смело, не оглядываясь по сторонам. При сочувствии или даже при помощи венгров он около 1030 г. овладевает Задаром, поставив там в качестве своего наместника и приора этого города Добронью.7)
Однако взоры далматинских городов в это время все еще были обращены на Византию.* Об этом говорят и Кедрин и Зонара,8) об этом говорят и некоторые факты. Далматинские города предпочитали далекого суверена и Крешимиру, и Венеции. Города продолжали датировать свои грамоты годами правления императоров Востока.9) Дубровник принимает участие в военных экспедициях Византии, и в 1032 г. его корабли вместе с греческим адмиралом, патрикием Никифором, отражают арабов, появившихся в районе Корфу.10) Однако преемник Крешимира Стефан I (1035—1050) все еще был в состоянии держать по крайней мере некоторые далматинские города в ленной зависимости от Хорватии. Это, впрочем, продолжалось недолго: в конце 30-х или самом начале 40-х годов престиж Византии в Далмации восстанавливается еще раз. С большою долей вероятности можно сказать, что это было результатом прекращения дружественных отношений между Хорватией и Венгрией. Здесь после смерти Стефана I (1037 г.) начались смуты, в процессе которых знать низвергла с королевского трона двоюродного брата Стефана хорватского, Петра, занявшего трон после смерти своего дяди Стефана венгерского. Попытки Петра при помощи германского императора Генриха III вернуть себе трон приводили лишь к временным результатам. На долгое время Венгрия перестала быть серьезным фактором в ближневосточных политических отношениях. Византия в это время опять является активной силой в Адриатике, и по крайней мере Задар находится от нее в прямой зависимости, — здесь сидит в это время императорский наместник, претендующий на роль стратига Далматинской фемы.
Слабая активность Венеции в первые десятилетия XI в на далматинском побережье, помимо указанных причин, зависела также и от того, что борьба между Орсеоло и господствующим классом республики, опасавшимся [219] династических притязаний этой аристократической фамилии, ослабляла Венецию изнутри. Только после окончания этой борьбы, но не ранее догата Доменико Контарини (1042—1071), эта активность оживает вновь.
В середине XI в. мы опять видим венецианский флот у берегов Далмации. Его задачей было добиться восстановления венецианского престижа на побережье этой части Адриатики, причем выполнение этой задачи решено было, по-видимому, начать с Задара. Хроника Дандоло в качестве даты выступления указывает второй год догата Доменико Контарини, т. е. 1044 или 1045 г., но запутывает хронологию, обвиняя в отпадении Задара венгерского короля Соломона (1063—1074).11) В то же время «Краткая венецианская хроника» прямо указывает седьмой год догата Контарини, т.е. 1049 и 1050 г., как дату этого похода, которую воспроизводят и некоторые позднейшие составители хроник.12) Это позволяет нам принять в качестве даты нового покушения Венеции на далматинские города 1050 г.13) Возможно, что смерть хорватского короля Стефана или известие о его болезни придали венецианцам смелость.
Задар встретил венецианцев недружелюбно, не выражая никакого желания переменить византийский суверенитет на зависимость от ревнивой к чужим экономическим успехам республики на лагунах. Дандоло объясняет это интригами венгров, но нет никакой необходимости верить ему в этом. Мы не располагаем данными относительно венецианской экономической политики в Далмации для первой половины XI в.; но то, что нам известно об этом для более позднего времени, вполне объясняет сдержанное отношение далматинских городов к призывам Венеции и без венгерских интриг. Это признают даже такие защитники «культурной миссии» Венеции и Далмации, как авторы уже упоминавшегося сборника «Далмации», где мы читаем: «Экономическое подчинение является действительно той силой, которая подготовила венецианское господство и которое сделало далматинские муниципии ей враждебными».14)
Итак дож во главе значительного флота отправился к берегам Далмации и, по уверению Дандоло, вернул к повиновению Задар.15) Трудно сказать, в чем это повиновение заключалось. [220]
В конце пятидесятых или шестидесятых годов протекторат над далматинскими городами от Византии переходит к Хорватии. Последняя при Петре Крешимире IV (прав. до 1074 г.), достигла своего наибольшего могущества. В это время хорватские короли владеют обширной территорией от Дравы до Наренты, от Дрины до Далматинского архипелага. Крешимир IV принимает титул «короля Хорватии и Далмации» и называет Адриатическое море «нашим Далматинским морем». Отказ Византии от фактического протектората над далматинскими городами вытекал из общего направления византийской внешней политики после прихода к власти Константина Дуки, политики уступок и соглашений. Впрочем, Крешимир, не оспаривал, вероятно, верховных прав Византии на далматинское побережье, довольствуясь фактическим положением дела.
После смерти Крешимира обстоятельства в Далмации еще раз изменились. В 1074 г. на хорватский трон избран Славац или Славич, выходец из нарентянской знати. Однако он правил очень недолго.16) В это время активной силой на Адриатике становятся норманы. Один из норманских феодалов, которого латинские источники называют Амикус и владения которого находились в районе Бари, совершил разбойничий рейд на далматинское побережье, причем ему удалось захватить в плен Славича, о котором с тех пор ничего более не слышно. Есть основания полагать, что норманскому феодалу оказали содействие далматинские города.17) На хорватский трон был избран бан посавских хорватов Звонимир, женатый на сестре будущего венгерского короля Владислава или Ладислава.18)
Во время этих событий, несомненно ослабивших Хорватию, в Венеции снова созревает план подчинить своему влиянию далматинские города. Исполнителем этих планов выступил Доменико Сильвио, избранный дожем в 1071 г. Нам неизвестен ход событий, которые привели венецианцев к поставленной ими цели, но в 1075 г. признание Венеции частью далматинских городов в качестве своего сюзерена является фактом. Это относится не только к Задару, но также Трогиру, Биограду и Сплиту. От этого года сохранились обязательства, выданные этими городами Венеции, в которых они обещали не допускать более в Далмацию норманов или каких-либо выходцев из иных земель. Виновники в такого рода [221] преступлении подлежат смертной казни, а их имущество — конфискации, причем одна половина конфискованного поступает дожу, а другая — заинтересованной общине.19) Такого рода обязательство устраняет всякое сомнение в том, что выдавшие его города так или иначе считали себя зависимыми от Венеции.
В 1097 г. мы получаем новое доказательство продолжающегося политического влияния Венеции в городах северной и центральной Далмации. В этом году город Сплит выдает дожу Витале Микьеле обязательство выставлять при появлении венецианского флота в водах Сплита два корабля в полное распоряжение дожа, или уплатить денежный штраф в 1000 византийских золотых.20) К этому же времени относится и безоговорочное признание своей зависимости от Венеции города Трогира.21)
Все это будет совершенно понятно, если мы присмотримся к тому, что в это время происходило в Хорватии. Преемники Крешимира IV не были в состоянии с достоинством поддерживать далматинскую политику Крешимира. Звовимир (1076—1089) позволил себе принять Хорватию из рук папы в качестве лена «св. престола». Это значило, что территория, которую Византия продолжала считать своею, отдана папе.22) Конечно, эта передача была сугубо номинальной, но у православной Византии не было оснований поступаться и номинальными правами в пользу католической церкви в лице ее главы. Этим как раз и воспользовалась Венеция, только что оказавшая существенную помощь восточному императору в борьбе его с норманами: Алексей I, вероятно, впервые признал в восьмидесятых годах далматинские города за Венецией и вскоре после того дожи стали именовать себя герцогами не только Далмации, но также и Хорватии.23) Может быть, Венеция и не получила от Византии официального признания за нею также и Хорватии, но эта претензия могла быть следствием того факта, что государство Крешимира, после короткого правления преемника Звонимира, Стефана II (1089—1092), быстро стала клониться к упадку. Элементы феодального распада в момент заминки с престолонаследием дали себя болезненно почувствовать в это время. Фома Сплитский выразительно характеризует положение [222] дел в тогдашней Хорватии такими словами: «После смерти Звонимира между знатными людьми королевства поднялось великое несогласие, и то один, то другой из них выступают в качестве претендентов на королевскую власть, повсюду поднялись неисчислимые грабежи, убийства и всякие другие преступления».24) Феодальная анархия была в полном цвету.
Перед Венецией возникла перспектива овладения не только далматинской лентой приморья, но и хорватским хинтерландом... Но в это время на побережье Адриатики появляется новая политическая сила, Венгрия. Период борьбы с хорватами закончился, началось время соперничества на берегах Адриатики с венгерской короной.
Как мы уже заметили, венецианские источники ничего не сообщают нам о взаимоотношениях республики в XI в. с сербскими племенами. Сербская часть Далматинского архипелага оставалась, вне всякого сомнения, совершенно независимой от всякого венецианского влияния. Это не значит, однако, что венецианцы не делали никаких попыток распространить свое господство и на эту часть далматинского побережья и архипелага. Если эти попытки были, то они во всяком случае не были удачными. Это делает понятным молчание о них венецианских анналистов. Тем большее значение приобретают даже отрывочные сведения, идущие со славянской стороны.
Цитированная уже нами дубровницкая летопись под 1018 г., т.е. как раз под тем годом, когда Оттон Орсеоло совершил свой поход в воды хорватской части далматинского побережья, сообщает, что венецианцы сделали неудачную попытку воздвигнуть собственное укрепление на побережье в непосредственной близости от Дубровника, но были предупреждены в этом намерении гражданами этого города.25)
Такого рода неудачные покушения на независимость сербских далматинских городов должны были вызывать резко враждебное отношение к Венеции по крайней мере в части их населения и до некоторой степени объясняют нам тот факт, что эти города, и Дубровник в частности, оказали потом своими кораблями поддержку норманам, когда в 80-х годах развернулась борьба между ними и Венецией, помогавшей Византии.26) [223]
Если наши источники, из которых мы узнаем о положении Венеции в островном мире Далматинского архипелага и на далматинском побережье для XI в. настолько скудны, что мы в состоянии проследить лишь самые общие линии венецианской политики в этих районах и констатировать только некоторые факты удач и неудач этой политики, то по отношению к Истрии наши данные еще более скудны.
Мы видели выше, что в IX столетии Венеция вступила в качестве сюзерена Каподистрии, Паренцо и Пулы. Мы не можем судить о распространении венецианского суверенитета за пределы этих истрийских муниципий и не можем оказать в точности, в чем заключалась их зависимость от республики св. Марка. Разумеется, нет ни малейших оснований также к тому, чтобы утверждать, как это иногда делается, что венецианцы уже тогда ставили в истрийских городах своих наместников.27)
В течение X в. Венеция добилась в Истрии очень скромных результатов, и если строго следовать источникам, то мы должны признать, что она ни на шаг не продвинулась вперед в истрийском вопросе в течение всего XI в. Это и понятно. В XI в. Венеция вынуждена была вести борьбу за свои далматинские приобретения со славянами. Потом начались войны с норманами. В самом конце столетия на Адриатике появились венгры. Необычайные успехи венецианской политики на Востоке, на территории Византии, ориентировали внимание политиков св. Марка в восточном направлении. Начавшееся в девяностых годах крестоносное движение поставило перед Венецианской республикой ряд новых и очень важных политических проблем. Нельзя было повсюду и одновременно быть сильным. В Истрии вследствие этого приходилось довольствоваться достигнутым ранее. Мы не видим в течение XI столетия никаких политических шагов со стороны Венеции на Истрийском полуострове. В связи с этим значительный интерес приобретает проблема церковных отношений между сюзереном на лагунах и его вассальными городами.
Венеция прекрасно понимала значение церковной организации в деле установления или закрепления политических связей и всегда и всюду стремилась поставить церковные отношения на службу своей политики. Ее конечной целью при этом всегда было подчинение [224] церковных организаций зависимых городов власти патриарха Градо, т.е. патриарха венецианского. Преследование этой цели наталкивалось на сопротивление — в Истрии патриарха Аквилейского и в Далмации — архиепископа Сплитского, а позднее также и архиепископа Дубровницкого, митрополитов Далмации. Это соперничество неизбежно вовлекало в свою орбиту папство, которое разрешало интересовавшие венецианских политиков церковные проблемы в зависимости от собственных мирских интересов.
Борьба за церковное влияние в Истрии восходит к очень раннему времени, но в XI в. она была особенно острой. Вопрос шел о подчинении шести епископов суффраганов Истрии в городах Триесте, Каподистрии, Читтануова, Перанцо, Пуле и Педене.28)
Патриарх Новой Аквилеи, как назывался первоначально патриарх Градо, отстояв свою независимость от патриарха Аквилейского, от которого он отпочковался в период интенсивного заселения лагун,29) претендовал на подчинение себе епископских истрийских кафедр первоначально на том основании, что «морская» Венеция и Истрия составляли одну административную единицу в составе Восточной империи. После того, как у Венеции появились в Истрии экономические интересы, стремление ее к утверждению авторитета своего патриарха в истринских муниципиях возросло еще более. В течение всего столетия Градо борется за Истрию против Аквилеи.
Патриарх Аквилеи был одним из могущественных феодалов северной Италии. Его епископами суффраганами были: епископы Беллуны, Ченедо, Конкордии, Фельтре, Падуи, Тревизо, Виченцы, Вероны и др. городов Фриульской и Тревизанской «марок».30) Его обширные земельные владения и большое число вассалов, почти постоянная поддержка императоров, сюзеренов патриархата, делали его опасным противником не только патриарха Градо, но и самой Венеции, поскольку ее владения были уязвимы с суши. Отказавшись в конце концов от супрематии над «морской» Венецией, патриарх Аквилеи с тем большим упорством стремился сохранить ее в Истрии.31)
Почти каждый папа XI в. должен был решать этот спор. Сергий IV (1009—1012) считал епископов Истрии [225] суффраганами патриарха Градо. Мирить Градо с Аквилеей приходилось и Бенидикту VIII (1019—1024), поддерживавшему линию Сергия IV; но Иоанн XIX в первый же год своего понтификата (1024) стал на сторону Аквилеи и не только подчинил Истрию последней, но признал зависимым от Аквилеи самого патриарха «морской» Венеции, патриарха Градо.32) В это время пост аквилейского патриарха занимал воинственный Поппо, не замедливший воспользоваться расположением к нему «св. престола» и организовавший грабительский налет на Градо. Впоследствии это благоволение Иоанна XIX к Аквилее — это detestabile nefas — не могли объяснить в Венеции иначе, как «дьявольским наваждением» (diabolo svadente). Дьявол тут, впрочем, был не при чем: папы в это время еще зависели от императоров, а Конрад II был настроен по отношению к венецианцам в высшей степени враждебно, тогда как Поппо был его ставленником. Собор 1027 г., происходивший в присутствии Конрада, подтвердил еще раз решение о зависимости Градо от Аквилеи.33) Вынести решение еще не значит привести его в исполнение, — в Венеции, конечно, не обращали на него никакого внимания; но тем не менее при первой же возможности постарались вовлечь «св. отца» в русло своей политики. Бенедикт IX в 1044 г. отменил решение Иоанна XIX и постановление собора 1027 г. и даже побуждал Аквилею возместить Градо убытки, причиненные в свое время разбойничьим нападением Поппо. Несколько лет позднее, Лев IX и соборы — Латеранский 1049 г. и Римский 1053 г. — еще раз вынесли решение о подчинении истрийского епископата венецианскому патриарху.34) Однако папа Александр II на Мантуанском соборе 1074 г. провел решение, которое говорит о признании за Градо только Венецианского дуката и не упоминает об Истрии, — знак, что церковное влияние Венеции в Истрии вновь пошатнулось. От 1075 г. сохранилось письмо папы Григория VII, в котором он жалуется дожу на бедственное положение патриаршей кафедры в Градо и просит его оказывать патриарху материальную поддержку, соответствующую достоинству его сана.35) С большой вероятностью можно говорить в связи с этим, что доходы венецианского митрополита сильно сократились вследствие прекращения поступлений от истрийских церквей. [226]
Проблема церковной зависимости Истрии от венецианского патриарха перейдет в XII столетие столь же мало решенной, как и проблема политико-экономической зависимости от Венеции истрийских муниципий.
Влияние Венеции на церковные дела в Далмации было еще менее значительным, чем даже в Истрии. Здесь Венеция пока и не претендовала на какую-либо зависимость далматинских церквей от патриарха Градо, — это произойдет только в следующем столетии.
В Далмации до 1067 г. была только одна митрополия с центром и Сплите. Сплитские архиепископы считали себя преемниками митрополитов Салоны. В 1067 г., однако, по воле папы Александра II, возникает архиепископская кафедра в Антивари, митрополия «верхней» Далмации с районом ведения — Котор, Дривасто, Травуния, Босния, Сербия. Вся остальная Далмация, Далмация «нижняя» осталась за Сплитом. Это разделение Фома Сплитский мотивирует несчастным случаем, происшедшим с епископами «верхней» Далмации, следовавшими морем в Сплит.36)
Сплитская митрополия охватывала после этого диоцезы епископов Осора, Крка, Раба, Биограда, Трогира, Скадроны, Станьо.37) До конца XI в. архиепископ Дубровника находился в подчинении митрополита Сплитского.38) Кроме того, хорватские короли выхлопотали создание кафедры в Нине с районом действия, простиравшимся на Цетину, Ольмиш, и даже Хорватию по ту сторону Динарских Альп.39)
Церковная распря, поднявшаяся в Далмации вокруг вопроса о славянском богослужении в X в., в XI в. отнюдь не прекратилась, а даже обострилась, вследствие полного разрыва восточной и западной церквей, происшедшего в 1054 г. На соборе в Сплите 1059 и 1060 гг. еще раз было осуждено употребление славянского языка и письмен, «изобретенных еретиком Мефодием».40) Благосклонное отношение Крешимира IV к латинству делало римское влияние в Далмации и Хорватии устойчивым, хотя борьба продолжалась и далее. Нинская епископская кафедра на некоторое время была опорой славянского богослужения, в то время, как в остальных диоцезах «их славянские церкви почти все были закрыты».41) [227]
История со священником Ульфом или Вуком, подвергшимся преследованиям со стороны латинян, один из фактов этой борьбы. В конце концов борьба эта закончилась полукомпромиссом: часть хорватов сохранила славянский язык при богослужении, но та месса, которую они слушали в своих церквах, была католической, хотя и совершалась по книгам, написанным глаголицей, которую пришлось признать изобретением блаженного Иеронима.42)
Венецианский правящий класс к религиозным вопросам, как к таковым, относился всегда довольно равнодушно; да это и не могло быть иначе в республике, экономические интересы которой были тесно связаны и со «схизматиками» Востока и с миром ислама. Однако там, где Венеция предполагала обосноваться более или менее прочно, она всегда добивалась религиозного единства с венецианской церковью. Мы будем иметь возможность убедиться в дальнейшем не раз в справедливости этого положения.
Мы уже видели, что именно католическое духовенство далматинских муниципий поддерживало Венецию в то время, когда она впервые выступила у берегов Далмации. Венеция, поэтому, не имея пока возможности сделать большее, довольствовалась тем, что становилась на сторону латинства против «схизматиков», на сторону Рима против Византии, во всех случаях, когда в далматинских городах устанавливалось ее политическое влияние. В дальнейшем она сделает следующий шаг: она захочет подчинить по крайней мере часть далматинских митрополий патриарху в Градо. Но сможет сделать она это, и то только отчасти, лишь в XII столетии.
Все это позволяет сделать тот общий вывод относительно венецианских колониальных притязаний для XI в., что они, натолкнувшись на сопротивление хорватов и сербов, с одной стороны, и на сопротивление самих далматинских городов с другой, нашли себе лишь частичную реализацию в некоторых городах истринского, а также северной и центральной части далматинского побережья. Наиболее прочным преобладание Венеции было, однако, лишь на островах северной части архипелага: менее значительным оно было в городах северной Далмации и совсем не было реализовано к югу от Сплита. [228]
Слабость экономических и политических позиций Венеции в ее сферах влияния не могла еще быть усилена за счет церковного влияния, так как помимо сопротивления Аквилейского патриархата в Истрии и митрополичьих кафедр в Далмации, Венеция пока не могла заинтересовать своими планами и привлечь на свою сторону папство. Венецианские политики, однако, были терпеливы и умели выжидать, когда это было необходимо.
Во второй половине XI в. в Адриатическом море появилась новая сила, которая угрожала запереть Венеции выход в Средиземное море, и это как раз в такое время, когда торговые связи и интересы республики на Востоке быстро возрастали. Этою силой были выходцы из Нормандии.
Они, как известно, появились в Италии в качестве буйных пилигримов, жадных искателей ленов и в качестве наемных солдат как раз в первой половине XI столетия. Это был один из начальных моментов западно-европейской феодальной экспансии, продолжением которой явятся потом крестовые походы.
Упадок Византии, очень непрочно владевшей южной частью Аппенинского полуострова, и феодальный хаос, царивший здесь в это время, облегчали норманам сначала продажу их мечей тому, кто больше даст (катепан Византии, князья Беневента, Капуи и Сполето и др.), потом удовлетворение и более притязательных аппетитов. Здесь, на юге Италии, главным образом за счет византийских владений, норманские авантюристы создали себе довольно значительные владения. При этом особенно посчастливилось восьми сыновьям неважного нормандского сеньора Танкреда Отвильского и в особенности двум из них, Роберту Гюискару и Рожеру.
Все новые и новые банды пришельцев с севера усиливают удачливых авантюристов, и Византии, как и арабам, пришлось совсем туго: к середине XI века в руках Византии остаются только Бари, Тарент и Бриндизи. Угроза нависла над арабами в Сицилии. В шестидесятых годах норманам, принятым папой Николаем II под покровительство св. Петра, сопротивляются только Бриндизи и Бари. С этого времени норманская экспансия на [229] юге Италии идет в двух направлениях: на запад, в Сицилию и на восток, в область Адриатики. В 1062 г. они завладели Мессиной, в 1072 г. в их руках был Палермо, в 1086 г. — Сиракузы.43) В 1071 г. были взяты Бриндизи и Бари, и норманы вышли на берега Адриатического моря.44) Через некоторое время они начали переправляться через него и атаковать его восточное побережье. Мы уже говорили о рейде, организованном одним из нормандских искателей приключений к берегам Хорватии. Венеция сразу поняла, какая опасность нависла над ее коммуникациями с Востоком: арабская опасность возродилась в новой форме, — оба берега Адриатики могли оказаться в одних руках, и не в руках слабевшей Византии, раздираемой распрями аристократических феодальных фамилий, а молодого и хищного государства с отважным воином, хитрым и неразборчивым в средствах политиком во главе.45) Неудивительно, что Венеция сейчас же взялась за оружие, как только норманы открыли свои действия в Адриатике нападением на далматинское побережье. Дандоло сообщает нам, что в догат Доменико Сильвио «норманы вторглись во владения далматинцев и произвели здесь опустошения. Дож, выступив против них, заставил их удалиться, а от жителей Далмации получил крепкое заверение и обещание не допускать норманов в Далмацию».46) Это как раз то обещание зависимых от Венеции городов Далмации, с которым мы уже встречались ранее.
Скоро норманы перенесли направление своих ударов к югу, атаковав владения Византии, расположенные по восточному побережью Адриатического моря. При этом норманы не скрыли, что цели их идут гораздо далее этих территорий: в головах норманских феодалов родилась мысль о завоевании если не всей, то по крайней мере значительной части империи, которая сводилась тогда едва ли не к одному только Балканскому полуострову, да и то не в полном объеме. Грозная опасность нависла над восточной империей, которая как раз в это время до последней степени стеснена была тюркской экспансией с востока и севера;47) но серьезную угрозу это наступление представляло, как мы указывали, и для республики на лагунах.
Жизненные интересы Венеции и Византии совпадали. Император Алексей I Комнин, который в это время [230] овладел византийским троном, мог рассчитывать на деятельную поддержку со стороны республики св. Марка.
Однако, венецианские политики умели извлекать для себя особые выгоды даже в таких условиях, когда им самим можно было сделать серьезные уступки. Наступление норманов в Адриатике, как уже было указано, представляло большую опасность для собственных интересов республики. Это наступление грозило не только перерезать водный путь, связывавший Венецию с Востоком, но представляло крупную угрозу ее интересам на территории империи непосредственно. В некоторых наиболее важных пунктах Балканского полуострова Венеция уже имела в это время колонии своих земляков.48) Норманы могли разорвать тонкую сеть экономических связей, которые были налажены венецианскими купцами. События в Византии, непосредственно предшествовавшие войне с норманами, оправдывали, казалось, самые худшие предположения. Венецианцы были кровно заинтересованы пока в поддержании империи, но они пошли навстречу Византии с чисто купеческим эгоизмом, вынудив у императора Алексея такие уступки, которые были чреваты неисчислимыми последствиями для обоих государств — и для Византии, и для Венеции.49)
Конечно, венецианцы могли быть особенно полезными на море. Задачей Венеции было «выступить со всеми своими морскими силами как можно скорее к Драчу и... вступить в бой с флотом Роберта» — сообщает порфирородная писательница об этих событиях.50) Действительно, в этой войне венецианский флот показал, что он является серьезной военной силой, а обладательница его, купеческая республика на лагунах, — силой, способной влиять на судьбы международных отношений. Не простым пустословием звучат хвалебные строки Вильгельма Aпyлийца, направленные им в адрес республики на лагунах.51)
Походу Роберта предшествовал фарс с самозванцем, присвоившим себе имя императора Михаила.52) Вероятно это была креатура Роберта, которой он хотел завуалировать свои хищнические планы, в состав которых, если верить Ромоальду Салернскому, входило и завоевание Константинополя.53)
В мае 1081 г.54) Роберт Гюискар, оставив своего сына Рожера в Италии, с другим своим сыном Боемундом [231] направился к восточным берегам Адриатики. После того, как Роберт Гюискар овладел Гаэтой, Амальфи и Салерно, он получил в свои руки флот, который и позволил ему приняться за реализацию своих честолюбивых планов на противоположном берегу Адриатического моря. С другой стороны некоторые из далматинских городов и прежде всего Дубровник — мы уже об этом говорили — встали на сторону норманов, усилив тем самым их морские силы. Вильгельм Апулиец говорит о «далматинских кораблях, посланных Роберту на помощь по его просьбе».55)
Одна часть флота направилась к Корфу и овладела им,56) другая произвела десант в районе Валлоны и Канины и также овладела этими пунктами.57) Роберт и Боемунд направились затем вдоль побережья на север и осадили Драч, который мужественно стал защищать только что назначенный императором Алексеем Георгий Палеолог.58)
Император Алексей наскоро собрал довольно многочисленное, но очень пестрое по своему составу войско и двинулся с ним к Драчу. Вместе с тем он просил помощи у венецианцев, которые по указанным выше причинам поспешили откликнуться на эту просьбу.
Венецианский флот под предводительством Доменико Сильвио прибыл под Драч летом 1081 г. Здесь произошла первая большая морская битва флота Роберта с венецианцами. Она закончилась полным поражением норманов. Описанию этого сражения посвящена вторая глава четвертой книги Анны Комнины. Поражение норманов подтверждают и Вильгельм Апулийский, и Дандоло, вопреки Малатерре; так как и сам Малатерра должен признать снятие осады Драча, то надо полагать, что победа Роберта представляет собою такой же вымысел, как и то, что в этой битве венецианцы применяли греческий огонь.59) Эта победа позволила венецианцам произвести в районе Драча десант и придти на помощь Палеологу, который удачно продолжал защищать город. Норманы должны были снять осаду и подготовиться к сражению с Алексеем, который приближался к Драчу.
Вскоре в водах Драча показался и византийский флот. Морские силы Венеции и Византии соединились и полностью господствовали на море, отрезав Роберта от Апулии. «Пока шла зима, — пишет Анна, — вражеским кораблям нельзя было выйти в море (из-за плохой [232] погоды); ромейский и венецианский флоты к тому же внимательно охраняли морской пролив между обеими землями (Апулия и Балканы), не допускали кораблей и подвоза из Италии (Лангобардии); когда же наступила весна и море стало спокойным, венецианцы первыми, снявшись со стоянки, направились против морских сил Роберта, а к ним вскоре присоединился и Маврих с ромейским флотом. Произошло сильное сражение, — морские силы Роберта показали тыл. Тогда Роберт приказал вытащить корабли на берег».60)
Хорошо начатая кампания, однако, была совершенно испорчена поражением, которое Роберт Гюискар нанес императору Алексею, между тем приблизившемуся к Драчу и вызвавшему к себе на помощь и Палеолога из Драча. И причины поражения, и его масштабы источниками изображаются различно,61) но совершенно ясно одно: сражение было Алексеем полностью проиграно и тем самым были сведены на нет успехи, одержанные на море, и война должна была продолжаться. Сражение произошло 18 октября 1081 г. Приближалась зима, когда Адриатическое море не было безопасным для плавания. Венецианский флот вернулся на свою стоянку в лагуны.
Судьба Драча, за осаду которого Роберт принялся вновь, была решена. Войска Алексея рассеялись, тот и другой флоты удалились. Защитниками Драча были остатки прежнего гарнизона Палеолога, венецианская колония, конечно, очень немногочисленная, да еще небольшое число амальфитанцев. Мужество довольно скоро покинуло защитников и в феврале 1082 г. они сдали город Роберту. В этом событии некоторую роль сыграло, кажется, соперничество фамилий Контарини и Сильвио, — редкий в истории Венеции случай предательства интересов республики из чувства личной мести.62)
После падения Драча, поражения армии Алексея и удаления флотов на свои зимние стоянки создалась обстановка, чрезвычайно благоприятная для осуществления самых смелых планов Роберта. Однако, он не был в состоянии ее использовать. Императору Алексею удалось парализовать успехи Роберта Гюискара дипломатическим путем:63) в Италии ему были противопоставлены некоторые из его вассалов, а император Генрих IV мог теперь отомстить и ненавистному Григорию VII, и его южно-италийскому союзнику. Движение среди италийских [233] вассалов Роберта и появление на севере Италии германского императора заставили его спешно покинуть Балканский полуостров и удалиться в Италию, возложив продолжение войны на своего сына Боемунда.
Боемунд первоначально довольно удачно выполнял возложенную на него задачу: по старой «Егнатиевой дороге» он углубился в Македонию. Его войска взяли Охриду, Касторию, Янину. Император Алексей спешно готовил новую армию64) и убеждал венецианцев вновь выступить со своим флотом. Между тем Боемунд перешел в Фессалию, взял Трикалу и осадил Лариссу. Под этим городом его успехи и закончились: Леон Кефала мужественно оборонял город, а войска Алексея своевременно пришли ему на помощь. Боемунд должен был отказаться от продолжения осады и спешно отступить к Адриатике. Все его завоевания были разом потеряны.65) Неблагоприятно для Боемунда сложилась обстановка и в его тылу. Венецианцы весной 1083 г. снова выступили в поход и приблизились к Драчу, где находился гарнизон Боемунда. Простояв некоторое время в порту, венецианский флот направился к Корфу, где и соединился с греческим флотом. Союзники овладели рядом укреплений на этом острове. Боемунд, оставив гарнизоны в занятых ранее эпирских городах, удалился в Италию. Венецианский флот вернулся в лагуны.
Тем временем Роберт преодолел трудности, созданные для него византийской дипломатией: феодалы южной Италии были усмирены, большая армия наемников весной 1084 г. направилась к Риму, откуда Генрих IV поспешил отступить. Роберт овладел «вечным» городом и разграбил его.66) Возвратившийся с Балканского полуострова Боемунд торопил отца продолжать начатое им дело. Роберт приступил к подготовке новой экспедиции. В октябре 1084 г. он и Боемунд смогли снова сесть на корабли и выступить к восточным берегам Адриатики.67)
Армия Роберта, отправившись из Бриндизи, высадилась между Валлоной и Бутринто и здесь соединилась с остатками армии Боемунда. Для Византии опять создалось трудное положение. Но и Венеция не могла допустить торжества норманов. Поэтому она вновь откликнулась на просьбу Алексея о помощи и, снарядив большой флот, в третий раз направила его к спорным [234] берегам. В этом походе сам Доменико Сильвио, кажется, не принимал непосредственного участия.
Венецианский флот первоначально имел значительный успех в районе Корфу.68) На широте Кассиопе в ноябре 1084 г. флот Роберта понес серьезное поражение, и венецианцы уже сообщили о своей победе в Венецию. Однако через несколько дней недалеко от Пассари произошла новая битва, которая закончилась для венецианцев катастрофой. Из общего количества 59 судов разных типов, выступивших из Венеции, было потеряно около 10 больших кораблей, погибли тысячи матросов и солдат.69) Поражение будто бы было вызвано тем, что венецианские корабли были слабо балластированы, а потому и неустойчивы.70) Эта неудача стоила Доменико Сильвио трона: он был низвергнут и удалился в монастырь.71)
Роберту казалось, что наступил благоприятный момент, для того, чтобы разъединить союзников. Он обратился к венецианцам с предложением мира. Однако правящий класс Венеции был настолько серьезно заинтересован в провале норманской затеи, что республика ответила решительным отказом: «Знай, Роберт, что если бы мы даже видели гибель своих жен и детей от твоего меча, — говорили будто бы Роберту венецианцы, — то и тогда мы не отказались бы от союза с самодержцем Алексеем».72) Ответ был совершенно искренним, так как на карту были поставлены самые насущные интересы Венеции, которая уже успела в это время добиться таких уступок со стороны императора Алексея, каких она наверное не смогла бы добиться от Роберта.
Действительно, новый дож Витале Фальеро с необычайной энергией готовился к кампании 1085 г. Пострадавший в ноябре флот был пополнен и в конце 1084 г. уже был готов к действию. Война, таким образом, продолжалась. Венецианцы в новом походе действовали гораздо более счастливо, чем в предыдущую кампанию, они одержали над флотом Роберта значительную победу и, господствуя, таким образом, на море, сделали для Роберта рискованным всякое продвижение вглубь полуострова. Роберт попытался перенести базу своего флота несколько южнее, поручив одному из своих сыновей занять Кефалонию. Это ему удалось, но конец норманской затеи был близок. На Кефалонии Роберт заболел и в июле 1085 г. умер. Его сыновья Рожер и Боемунд поспешили в Италию, чтобы поделить между собою наследство отца. [235]
Первое нападение норманов было отбито. Венеция по праву могла гордиться достигнутым успехом.73) Она избавилась от очень опасного для ее коммерческих интересов соседства; она заполучила от Византии исключительно важные экономические уступки; ее военная мощь должна была отныне внушать к себе уважение со стороны соседей; ее далматинские и истрийские приобретения получали особый смысл и значение. Венеция до конца останется верной этой своей политике по отношению к норманам, она неизменно будет на стороне Византии всякий раз, когда норманские притязания в отношении Восточной империи будут выходить за рамки простого грабительского набега.
В момент, когда угроза со стороны норманов миновала, а положение в Далмации могло казаться стабилизировавшимся, внимание венецианских политиков должны были привлечь два новых крупных политических события международного значения: на западе — это усиливавшаяся проповедь крестового похода, а на востоке, в непосредственной близости к сфере территориальных интересов Венеции, — выход Венгрии на берега Адриатики. Последнее событие особенно близко затрагивало интересы Венеции, но и восточные проблемы, поднятые крестоносной проповедью на западе, требовали к себе самого пристального внимания. Венеция пока не могла быть одновременно сильной разом в нескольких местах, — можно было, поэтому, ожидать частичных и временных неудач.
Впервые венецианцы познакомились с венграми еще в период их опустошительных набегов на различные территории Западной Европы. В 899 г. они появились в северной Италии и напали на острова лагун. На кожаных мешках переплыли они незначительное водное пространство, которое отделяет острова от материка, сожгли поселения на Иезоло, пытались даже атаковать Риальто и Маломокко, но были отражены морскими силами республики под начальством дожа Пьетро Трибуно (888—911).74) Теперь время таких набегов миновало. Венгрия [236] уже около столетия выступала в качестве организованной политической силы.
В XI в. предметом ее внимания делается Хорватия, включая и далматинское побережье. Отвергая все, что касается вмешательства Венгрии в далматинские дела до последнего десятилетия XI в., мы ставим это вмешательство в связь с теми процессами феодального распада в Хорватии, которые, как мы видели, особенно усилились здесь после смерти Звонимира. Столкновения у хорватов с венграми бывали и ранее, но только в это время создалась в Хорватии обстановка, казавшаяся богатой чрезвычайно важными политическими последствиями для обеих стран. Хорватские феодалы вмешали венгров в свои распри. Жена Звонимира, сестра венгерского короля Владислава и кое-кто из представителей хорватской феодальной знати адресовались для прекращения неурядиц в Венгрию. Это дало Владиславу повод вступить в Хорватию с большой армией. Фома Сплитский сообщает, что отдельные города и замки сопротивлялись, но так как «действовали розно», не помогая друг другу, то конечный успех Владиславу был обеспечен: Владислав сумел занять всю территорию Хорватии до самой Далмации. Только нападение на Венгрию печенегов заставило Владислава отказаться от продолжения похода и оставить Далмацию в покое.75) Королем Хорватии Владислав посадил своего племянника Альмуша в качестве вассала венгерской короны. При преемнике Владислава Коломане (1095—1114) в Хорватии поднялось движение против венгерского ставленника, но с этим движением Каломан без особого труда справился. Теперь было ясно, что его планы шли далее, по ту сторону Динарских Альп: «Он, — говорит нам Фома Сплитский, — поставил своею задачей подчинить своему господству всю страну вплоть до моря Далматинского».76)
Венгры выходили на берега Адриатики, — Венеция должна была насторожиться. Первые годы после овладения венграми Хорватией прошли в довольно дружественном препирательстве обеих сторон по поводу того титула, который только недавно приняли на себя венецианские дожи, и на который теперь стали претендовать и короли венгерские. Венецианцы, по-видимому, протестовали против захвата венграми Хорватии, — ведь дож был герцогом не только далматинским, но также и [237] хорватским. Коломан, несколько помедлив с ответом и извинившись в этом промедлении, — надо было обсудить письмо венецианцев, — направляет ответную ноту специальным послом, содержание которой он называет «дружественным соглашением» (conventia amicitiae). В ноте дож именуется своим недавним полным титулом и король ему обещает: «все укрепленные пункты, все подчиненные твоей власти места мною и моими людьми будут охраняться и не будут подвергаться никакому беспокойству»..., а если бы это случилось, и виновный не был обнаружен, то король возмещает причиненный ущерб. Однако венгерского короля смущает одно обстоятельство (in principiis meis et sensis dubium videtur), которое, собственно, и является центральным пунктом ноты: «А надо или нет, — пишет король дожу, — именовать тебя герцогом Далматинским и Хорватским?». По мнению Коломана, дожу лучше было отказаться от этого титула «для сохранения дружбы» и «во избежание конфликтов в будущем» (ne alter alteri adversemur).77) Венеция, разумеется, держалась на этот счет другого взгляда, но ее взоры все более и более приковывались к тому, что в это время делалось на Востоке. Поэтому вести дело к разрыву в ее расчеты пока не входило, и видимость дружественных отношений ею пока не нарушалась. В данное время — это происходило в 1097 г. — Венеция не могла противопоставить Коломану ни своей, ни чьей-либо чужой силы; но республика св. Марка умела там, где это было нужно, выжидать и не торопиться. Она представляла пока инициативу разрыва «соглашения о дружбе» самому Коломану.
Нам кажется неправдоподобным известие Дандоло о попытке Венеции использовать силы венгров тотчас после их появления на берегах Адриатики для борьбы с норманами. Дож Витале Микьеле (1096—1102) заключил будто бы с Коломаном договор, по которому Венгрия и венецианцы совместно должны были напасть на норманов, атаковав их непосредственно в Италии. Венецианцы будто бы дали корабли, а венгры — солдат, но поход не вышел за рамки простого грабежа Апулийского побережья.78) Сомнительным нам это известие кажется потому, что оно не укладывается в рамки тех условий, в которых Венеции в это время приходилось действовать; ей незачем было беспокоить норманов в Италии, которые [238] перестали быть опасными; ее флот готовился в это время к экспедиции на Восток; ей незачем было, наконец, впутывать в адриатические дела государство, которое явно готовилось стать противником ее в Адриатике. Кроме всего этого матримониальные переговоры Коломана с Рожером Сицилийским в 1097 г. также исключают какие-либо враждебные действия между венграми и норманами.79)
Устроив венгерские дела, убедившись в том, что Венеция слишком увязла в делах на Востоке — ее флот в 1099 г. отправился к берегам Сирии — Коломан решил приступить к реализации своих планов относительно Далмации. В 1002 г. он выступил к берегам Дравы. Хорваты, решив, по-видимому, еще раз воспротивиться венгерской экспансии, выступили ему навстречу. Здесь на берегах Дравы обе стороны вступили в переговоры и сошлись на том, что хорватские феодалы признают венгерского короля своим сюзереном, а он гарантирует им и зависимым от них людям свободу от всяких налогов и повинностей, кроме военной. Последняя должна была заключаться в том, что каждый вассал по зову своего сюзерена должен являться с 10 всадниками, содержание которых относится за их счет, если их силы используются к югу от Дравы, в противном случае содержание их ложилось на короля.80) Измена хорватской знати еще раз отдала Хорватию в руки венгерского короля. Теперь очередь была за Далмацией.
Венгры вступили в Далмацию тотчас же. Предметом их завоевательной политики, в первую очередь, были города на суше, так как у венгров не было флота. Нам недостаточно ясны детали венгерской экспансии в Далмации, равно как не бесспорной является и хронология их отдельных приобретений.81) Ряд подробностей венгерского завоевания Далмации передает Фома Сплитский, но он не делает необходимой хронологической ориентировки. С большою степенью вероятности можно, однако, проследить ход венгерской экспансии на берегах Адриатики по некоторым королевским грамотам начала XII в.
Первым или одним из первых объектов завоевательной политики венгерского короля был Сплит. Архидиакон Фома, враждебно настроенный по отношению к венграм, передает, что Коломан, «муж дикого нрава», с большим войском появился на морском побережье и осадил [239] Сплит.82) Жители этого города не выразили, однако, большого желания противостоять венграм и вступили с венгерским королем в переговоры. Коломан предложил городу почетные условия, гарантировавшие ему «привилегию свободы», и горожане открыли ворота. Это произошло не позже 1103 г., так как от этого города сохранилась грамота Коломана, подтверждающая права архиепископской кафедры в Сплите на различные доходные статьи и земли, разбросанные «по всей Хорватии и Далмации».83)
Может быть еще ранее, подобно Сплиту, поступили жители Биограда и Задара. Такое предположение заставляет сделать другая грамота Коломана от 1102 г., выданная им монастырю св. Марии в Задаре, в которой значится, что грамота выдана после того, как «состоялся съезд в Белграде, что на море», причем Коломан называет себя в грамоте королем Хорватии и Далмации.84) Позднее зависимость свою от Венгрии признал Трогир, — договорная грамота, в которой определяются права и вольности этого города, относится только к 1108 г.,85) что, впрочем, еще не говорит за то, что только в этом году Трогир оказался под венгерским верховенством, так как дошедшая до нас грамота может быть и не первой, и выданной с запозданием.
Ясно одно: Коломан стремился договориться с далматинскими городами, привлечь их на свою сторону обещаниями льгот и привилегий. Либеральная политика Коломана полностью себя оправдала. Дандоло, который всячески старается представить успехи венгров в Далмации как акт насилия,86) вынужден все-таки признать, по крайней мере относительно Задара, что Коломан овладел им, «склонив жителей льстивыми обещаниями».87)
Венгерский король, насколько об этом можно судить по тем привилегиям, которые получили от него подчинившиеся ему города, действительно мог «прельстить» далматинцев, только что вкусивших от «благ» венецианской супрематии. Король предоставил им право не платить ни ему, ни его преемникам никаких других податей и налогов, кроме двух третей торговых пошлин; они получили право избрания духовенства и лиц городского самоуправления; в их пользу шли налоги и пошлины с иностранцев, прибывавших в их порты морем; от них самих зависело разрешать или не разрешать иностранцам [240] селиться в пределах их общин; наконец, во время пребывания короля в пределах городской черты, жители по собственному усмотрению размещают на постой его свиту.88) Таким образом Коломан, как потом и его преемники, совершенно не вмешивался в экономическую жизнь далматинских городов, предоставляя им в этом отношении полный простор, чего как раз не могла сделать Венеция. Для континентальной Венгрии, основу экономики которой составляло сельское, тогда еще мало товарное, хозяйство, торговые далматинские города не являлись конкурентами, а были в известной мере необходимым дополнением в ее народном хозяйстве; для Венеции же, вся жизнь которой была на море, приморские далматинские города были опасными соперниками и в морской торговле, и в морских промыслах, в частности таком, как добывание соли. Экономическая политика Венеции, поэтому, должна была быть прямо противоположной политике венгров и жизненным интересам далматинцев. Здесь-то и кроется причина и быстрых успехов Венгрии в Далмации в начале XII в., и того упорства, с которым далматинские города стремились вырваться из когтей крылатого льва св. Марка и стать под защиту венгерской короны. Мы, поэтому полностью отвергаем все те соображения, по которым один новейший историк Далмации, Войнович, считает, что венгры «претили» далматинским городам, тем более, что среди этих «соображений» фигурируют также и такие, как «несовместимость расы», «преобладание бюрократии» в системе венгерского управления.89)
Политика венгров проложила им дорогу к дальнейшей экспансии в Далмации: венгерской короне вскоре подчинились Шибеник, Нин, Клисен, Скордона. Подчинение это, по сообщению автора жития св. Иоанна, было добровольным.90) Еще несколько позднее, когда венгры, воспользовавшись перевозочными средствами, которые дали им признавшие их супрематию далматинские города, стали распространять свое влияние и на острова Далматинского архипелага, то они опять не встретили никакого сопротивления. Таким образом, им подчинились тогда даже острова северной части архипелага, Раб, Крк и Црес, где венецианское влияние, казалось, было особенно устойчивым. Это произошло около 1111 г.91) [241]
Этою же политикой объясняется и то обстоятельство, что в последующей борьбе за важнейший город в северной части далматинского побережья, Задар, Венеция всегда была вынуждена овладевать им силой, учиняя порой суровые расправы с его непокорными жителями, тогда как венгры очень легко возвращали себе его верность. Не далее как в 1104 г., когда в Задаре началось движение против нового суверена, — несомненно благодаря венецианским проискам, — конфликт был улажен мирным путем, несмотря на энергичную провенецианскую пропаганду и личное руководство сопротивлением епископа, Иоанна из Трогира: Задар вновь признал суверенитет венгерского короля, и Коломан милостиво беседовал с прелатом-воином.92)
Таким образом в течение одного десятилетия Венеция потеряла все свои далматинские владения, которые ей удавалось так или иначе время от времени держать в своих руках в течение XI столетия.. Только в Истрии влияние св. Марка, по-видимому, по крайней мере в некоторых городах, продолжало сохраняться, — у нас нет сведений, чтобы Венеции силой оружия или иным путем в ближайшие годы приходилось отстаивать здесь свои позиции.
Останавливает на себе внимание тот факт, что Венеция столь долгое время терпеливо созерцала, как далматинские города один за другим покидали ее знамя и становились под покровительство венгерского короля. Объяснение этому факту мы находим в общей политической ситуации, которая сложилась тогда для республики св. Марка. Она по горло в это время увязла в восточных делах, связанных с первым крестовым походом, в котором Венеция приняла участие — мы об этом уже говорили — с 1099 г.; в 1101 г. она должна была помогать графине Матильде против всегдашней своей соперницы Феррары; несколько позднее она должна была откликнуться на призыв императора Алексея, своего давнего союзника, который в это время готовился к борьбе с Боемундом Тарентским, причем нельзя было и думать об отказе, так как ходили слухи о быстрых успехах, которые делали пизанцы на берегах Босфора;93) около этого же времени у нее возник конфликт с Падуей из-за старого вопроса относительно регулирования нижнего течения Бренты и около того же времени начались недоразумения с Тревизо [242] и Равенной;94) наконец, ко всему этому надо добавить катастрофу, постигшую Маламокко, которая как раз произошла в это время, и грандиозный пожар на Риальто в 1106 г., уничтоживший значительную часть центра дуката.95) Все это вместе взятое заставило политиков св. Марка быть терпеливыми и откладывать счеты с венграми до более благоприятного времени.
Аналогичными же были причины, по которым далматинские города не получили в это время никакой помощи от своего верховного сюзерена, императора Восточной империи. Император Алексей также должен был молча созерцать, как венгры присваивали себе старинное достояние империи. Едва только Алексей устранил угрозу со стороны «Сицилийского дракона», как ему пришлось вести ожесточенную борьбу с турецкой опасностью в виде концентрированного наступления феодала и пирата из Малой Азии Чахи — с востока и печенежских орд — с севера. Едва было покончено с этой угрозой, как появилась новая: в 1095 г. началась проповедь первого крестового похода, в 1096 г. на территории Византии появились банды Петра Амьенского, а затем стали подходить и «организованные» крестоносные ополчения. Обстоятельства потребовали далее участия в крестоносном движении и военных операциях в Малой Азии. Еще позднее возникла угроза со стороны авантюристических планов Боемунда Тарентского, и руки у Византии еще раз были связаны.
Венгры хорошо выбрали момент для реализации своих захватнических планов.
* * *
Естественные условия венецианского дуката ориентировали его хозяйственную жизнь на море. Это дало решительный перевес в социально-политической борьбе той общественной группе, хозяйственное интересы которой тесно были связаны с морем и морскими промыслами. Те трибунские фамилии, которые устремляли свои взоры в сторону континента и феодальных рент после длительного сопротивления вынуждены были к началу IX в. признать себя побежденными.
Внешним выражением этой победы «торговой партии» для внутренней политики Венеции был своеобразный синойкизм отдельных островных поселений и образование [243] дуката, республики с дуксом или дожем во главе, в принципе избираемым пожизненно. В политическом смысле это была победа идеи централизованного государства над идеей феодального сепаратизма. Для внешней политики Венеции эта победа означала ее ориентацию на Восток, причем ближайшим практическим выражением этой политики была неизменная дружба республики с Византией и совместная с нею борьба против тех ее врагов, которые были или могли быть потенциальными противниками и самой Венеции. Первоначально это были арабы, позднее норманы. В обоих этих случаях это была оборонительная политика, диктовавшаяся необходимостью защиты свободы коммуникаций с Востоком.
Объединение и экономическое усиление правящего класса в Венеции дало ему возможность способствовать довольно долгое время усилению власти дожей, поскольку они олицетворяли идею централизации и поскольку они не могли еще быть опасными для него самого. Это — для внутренней политики. Для политики внешней возраставшая мощь партии арматоров и купцов имела то значение, что она энергично, начиная с конца X в., активизируется и из оборонительной превращается в наступательную, захватническую. Международная обстановка для претворения в жизнь такой политики была исключительно благоприятной: обе империи — каждая по своему — были слабы; в Италии царил феодальный хаос, обессиливавший здесь ближайших соседей Венеции; едва ли лучше было положение и в областях ближайшего соседства республики с Востока, по восточному побережью Адриатики.
Идея территориальной экспансии практически пригодное и целесообразное, т.е. экономически выгодное и политически возможное, осуществление могла найти пока только на этом побережье, в Истрии и Далмации. Опираясь на провенецианские элементы населения истринских и далматинских городов, т.е. главным образом, если не исключительно, на духовенство, Венеция создает себе, начиная, примерно, с середины X в., опорные пункты в таких городах Истрии, как Каподистрия, Пула и Паренцо. Наступление в область далматинского побережья, предпринятое в самом конце этого столетия, было заботливо дипломатически подготовлено и представлено в благовидной форме защиты далматинских городов от [244] славянских пиратов по просьбе самих этих городов. Практическим результатом этой политики было признание венецианского верховенства со стороны Задара, Трогира, Сплита и островов — Раба, Цреса, Крка.
Влияние Венеции во всех этих городах, как истрийских, так и далматинских, в политическом отношении было несомненно слабым, она еще не могла поставить там своих представителей в качестве их приоров или комитов, как это она сделает впоследствии; но экономическое влияние ее здесь несомненно усилилось, и, разумеется, в благоприятном для нее смысле. Внешним выражением этого является возникновение или усиление враждебных чувств «делового мира» этих городов к венецианскому господству, делавшее его крайне ненадежным, хотя духовенство в лице епископов, по-видимому, поддерживало венецианскую политику во всех этих городах до самого конца столетия. Политика подчинения «сфер влияния» в церковном отношении патриарху Градо наметилась уже в это время, по крайней мере для Истрии, но не привела к определенным результатам.
Агрессивная политика Венеции в сторону восточного побережья Адриатики должна была повлечь за собою борьбу с хорватскими королями, которые также претендовали на обладание этим побережьем. Отсюда несколько войн Венеции с Хорватией, которые она вела с переменным успехом, но тем не менее сумела сохранить свое влияние в указанных выше пунктах в отдельные периоды XI столетия. К концу его на берегах Адриатики появляется новый противник Венеции, Венгрия, сумевшая тогда, используя феодальные беспорядки в Хорватии, овладеть ею. С этого времени «адриатический вопрос» принял новую форму: до XI в. он был венециано-славяно-арабским, в XI в. — венециано-славянским, а с конца его — венециано-венгерским. Это по форме, по существу же вопрос этот с VIII в. неизменно оставался вопросом венециано-славянским.
Значение приобретения Венецией ее первых «сфер влияния» обычно преувеличивалось, особенно итальянскими историками, в действительности оно было довольно скромным: Венеция еще не сделалась тогда ни колониальным государством, ни «царицей Адриатики», но она упорно будет стремиться к тому и другому. Идея колониальной экспансии окончательно становится [245] руководящей идеей венецианской внешней политики. Потеря республикой св. Марка в самом начале XII в. в пользу венгерского короля почти всех ее приобретений в восточных водах Адриатики нисколько не ослабило ни энергии, ни воли ее политиков к дальнейшей борьбе за эту идею. Внешняя политика Венеции в этом столетии активизируется в еще большей степени и примет характер систематического «наступления на Восток» при оборонительной до поры до времени тактике на западных границах. [246]
1) Muratori, Annali d'ltalia, v. IX, pp. 278, 474.
2) Danduli Chr., ed. cit., col. 250.
3) В этом случае, очевидно, не помогло и родство дожа с хорватским правящим домом. «Ежедневные набеги», о которых говорит Дандоло, еще Гфререром толковались как доказательство того, что положение Венеции в Далмации пошатнулось еще в первые годы после экспедиции Пьетро Орсеоло II (цит. соч., стр. 429). Мы думаем только, что эти «ежедневные набеги» едва ли не выдумка Дандоло с целью оправдания похода Оттона Орсеоло.
4) Danduli Chr., 1. IX, cap. II, 6.
5) DHC, NN 25, 26, 27.
6) В. Г. Васильевский утверждает, что Оттон Орсеоло не решился померяться силами с Крешимиром III, а ограничился приведением в подчинение лишь нескольких островов (Советы и рассказы Визант. бояр. XI в., стр. 216, ЖМНП., 1881, VII).
7) Васильевский, назв. соч., стр. 166, 167.
* В книге «на Венецию» — OCR.
8) DHC, N 212.
9) Lenel, Die Vorhersch., p. 16.
10) DHC, N 217.
11) Danduli Chr., col. 244.
12) Эта последняя дата и принимается обычно более поздними историками Венеции. Дата Дарю — 1065 г., — может рассматриваться, как попытка согласовать противоречивые указания Дандоло, поставив вместо второго двадцать второй год догата Контарини (цит. соч., т. I, стр. 126).
13) Laur. de Monacis, op. cit., p. 77.
14) La Dalmazia p. 35. [481]
15) Danduli Chr., ed. cit., col. 244.
16) И. Н. Смирнов. Очерк истор. Хорв. госуд., стр. 62. {В тексте книги знак сноски не пропечатан; в электронной версии выставлен из общих соображений. OCR}
17) Voinovitsch, op. cit., pp. 340, 341.
18) А. Л. Липовский, Хорватия, стр. 35 и след.
19) MHSM., v. I, pp. 2, 3.
20) Ibid., p. 3.
21) Ibid., p. 4. Quoniam sub tantorum dominorum regimine nos degere atque sub eorundem evigilata cura atque assidua tutela nos persistere congruum atque tuttissimum satis esse cognovimus...
22) Смирнов, Очерк ист. Хорв. госуд., стр. 97.
23) MHSM., v. I, pp. 3, 4, 5. В первый раз, впрочем, этот титул в дошедших до нас грамотах встречается в 1094 г. в грамоте, касающейся Лорео. (Norden. Der vierte Kreuzzug. Anm. 2 und 4. Romanin, Storia, v. I, pp. 392, 393).
24) Thomas Archid. Spalat., op. cit., cap. XVII.
25) Макушев, Исследования, стр. 321.
26) Guilelmus Apuliensis. Gesta Roberti Wiscardi. MGH SS XIV, p. 282.
27) Gfrörer, op. cit., p. 246.
28) RPR, v. VII, pp. 208-240.
29) F. Ughelli. Italia sacra sive de episopis Italiae. 1720; v. V, col. 1072.
30) Ughelli, op. cit., v. V, pp. 9, 10.
31) RPR, v. VII, p. 50. {В тексте книги знак сноски не пропечатан; в электронной версии выставлен из общих соображений. OCR}
32) Ibid., p. 51.
33) Ibid., pp. 53, 54.
34) Ibid., pp. 19, 55 56. Ughelli, v. V, col. 1115.
35) Ughelli, op. cit., v. V, col. 1080.
36) Thomas Archid. Spalatensis, op. cit., p. 44.
37) Ibid., p. 45.
38) Codex dipl. regni Cr., v. II, p. 131.
39) DHC, N 184, p. 205. Thomas Arch. Sp., op. cit., pp. 50 ss.
40) Thomas Arch. Sp., op. cit., p. 49.
41) Ibid., pp. 50, 51, 52 ss.
42) Л. В. Березин. Хорватия. Славония, Далмация и Военная граница, тт. I-II, СПБ., 1879, т. 1, стр. 427, 428.
43) Schaube, op. cit., p. 41.
44) Anonymi Barensis Annales. Muratori, RIS, v. V, col. 152.
45) Anna Comnena, Alexias, v. I, pp. 50, 58, 69.
46) Danduli Chr., ed. cit., 1. IX, cap. VIII, 6.
47) Anna Comn., op. cit., v. I. pp. 166, 178 ss.
48) При осаде Драча оборону его ведет, между прочим, группа венецианцев (Анна Комнина, т. I, стр. 223), а между тем этот портовый город имел не больше значения для торговых интересов Венеции, чем десятки других.
49) Мы поэтому, только с большими оговорками можем согласиться с акад. Васильевским, который называет Венецию «искренне преданной служительницей Восточной империи» (Труды, т. IV, стр. 26, Союз двух империй).
50) Anna Comnena, v. I, p. 192.
51) Non ignara quidem belli navalis et audax Gens erat haec; illam populosa Venetia misit, Imperii prece, dives opum, diveque virorum... Semper aquis habitant; quas nulla valentior ista Aequoris bellis, ratiumque per aequora ductu. (Guilelmus Apuliensis, op. cit., p. 285).
52) Vir quidem dicens se Michaelem imperatorem fuisse... auxilium sibi dari. Dux eum honorabiliter circa se habens, secum duxit [482] eum usque Salernum. (Romoaldi II Archiepiscopi Salernitani Annales. MGH SS, XIX, p. 408). Anna Comnena, op. cit., v. I, p. 57.
53) Super Constantinopolim ire cupiens. (Rom. Salern. Annales, ed. cit. p. 408).
54) Дата похода определяется различно, и Гфререр, например, называет 1082 г. (цит. соч., стр. 526), ссылаясь на то, что проигранная Алексеем битва происходила в первый год войны и проверка индиктом дает будто бы 1082 год. Это в действительности не так. Анна прямо говорит, что дело было в июне, индикт 4-й, а это не 1082, а 1081-й год (1081 — 312 = 769 : 15 = 51 + 4). Император отправился из Константинополя в августе индикта 4-го и стало быть также в 1081 году. (Анна, цит. изд., т. I, стр. 187, 189).
55) Dalmatiae naves honeri dux elegit aptes, Auxilio sibi quas gens miserat ilia petitas. (Op. cit., p. 282).
56) Anna Comn., op. cit. p. 76.
57) Ibid., v. I, pp. 182 ss.
58) Ibid., pp. 188 ss.
59) Malaterra, ed. cit., col. 583 ss.
60) Anna Comnena, op. cit. v. I, p. 195.
61) Ромоальд Салернский насчитывает в войске Алексея 70 тыс. солдат, а в войске Роберта — только 700 рыцарей (Анналы, цит. изд., стр. 410). Первая цифра, вероятно, преувеличена, вторая же очевидно недостоверна, если только Ромоальд не имеет в виду особо квалифицированную часть войска Роберта. Анна и Малатерра (цит. изд., колонна 584) приписывают поражение тому обстоятельству, что не выдержали натиска норманов дружины англо-саксонских «варягов».
62) Анна говорит только о переходе Пьетро Контарини на сторону врагов (т. I, стр. 288). Рассказ о предательстве Контарини, ненавидевшего дожа Доменико, находится у Вильгельма Апулийского (цит. соч., стр. 288 и след.) и писавшего независимо от него Малатерры (цит. изд., колонна 584).
63) Anna Comn., op. cit., v. I, p. 289.
64) Ibid., pp. 227, 228.
65) Aннa объясняет поражение Боемунда под Лариссой отчасти изменой некоторых феодалов из норманского стана (Анна, цит. изд., т. I, стр. 243), с которыми Алексею удалось вступить и переговоры. Вильгельм Апулийский объясняет неудачу естественными причинами: продовольственными трудностями, потерею лагеря и т.д. (цит. соч., стр. 290 и след).
66) Guilelmi Ар., op. cit., pp. 289, 299.
67) Danduli Chr., col. 249.
68) Anna Comn., ed. cit., v. I, p. 283. Guilel., op. cit , p. 294.
69) Данлоло в общей форме: Venetis multis occisis et captis... classis fugam arripuit... (Dand. Chr., col. 249), Анна говорит о гибели 13 тыс. венецианцев (цит. соч., т. I, стр. 285).
70) Anna Comn., v. I, p. 285.
71) Danduli Chr., col. 249.
72) Anna Comnena, ed. cit., v. I, p. 285.
73) Hам думается все-таки, что Гфререр сильно преувеличивает, когда говорит, что Греческая империя в 1082—1085 гг. была спасена Венецией (цит. соч., стр. 555).
74) Joh. Diac Chr., ed. cit., p. 22, 23.
75) Thomas Arch. Spal., ed. cit., p. 57. Nee tamen usque ad maritimas regiones pervenit.
76) Ibid., p. 58. Marco Marulo, ed. cit., p. 309 ss.
77) DHC., p. 5.
78) Danduli Chr., 1. IX, cap. X, II. [483]
79) Сходный взгляд по этому вопросу высказал, вопреки его обычному изложению, Кречмайр (цит. соч., т. I, стр. 220). Матримониальные подробности у Ленеля (Die Vorherrsch. 20).
80) Codex dipl. regni Cr., v. II, N 4.
81) Кречмайр дает такую хронологическую схему этих событий: завоевание Сплита —1103 год, Задара и Трогира — 1108 год, трех островов — Раба, Крка и Цреса — 1111 год (цит. соч., т. I, стр. 220); но этой схеме можно противопоставить несколько других — Лебре (цит. соч., т. I, стр. 293, 294), Капелетти (цит. соч., т. I, стр. 445) и др.
82) Thomas Arch. Spalat., op. cit., p. 59.
83) Codex dipl. regni Cr., v. II, N 8.
84) Ibid., N 6.
85) Ibid., N 16.
86) Terrori commoti... (Danduli Chr., col. 264). Подобным же образом освещает события и другой венецианский источник, более близкий описываемым событиям, чем хроника Дандоло, — это продолжение Альтинатской хроники или «История дожей венецианских», где мы читаем: Rex Ungarorum Jadram... violenter accepisset (ASI, v. VIII, 1845, p. 152).
87) MHSM., v. I, pp. 5, 6. Danduli Chr., col. 264.
88) Farlati. Illiricum sacrum, v. IV, p. 323.
89) Voinovitsch, op. cit., p. 308.
90) Farlati, op. cit., v. IV, p. 314.
91) Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 220.
92) Farlati, op. cit., v. IV, p. 314.
93) Danduli Chr., col. 261.
94) Ibid., col. 263. Annales venetici breves, ed. cit., p. 70.
95) Ibid., p. 70.