Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Далее

Глава восьмая.
Венеция и Византия в их взаимоотношениях в XII в.

«Венецианская политика логически была направлена к поддержанию Римской империи Востока. Но это должно было иметь место до тех пор, пока эта империя была связана непосредственно или через какое-либо посредство с интересами романизма, который вскормил ее со дня ее рождения. Когда же Восточная империя, насыщенная эллинизмом или подчинившись влиянию славизма, потеряла свое единение с Западом и обнаружила дух ему прямо противоположный, изменилась и венецианская политика»...¹⁾ Так, по воле фашистского «историка», Венеция превратилась в борца за дело «романизма» в пределах империи Востока против эллинизма и славизма этой империи. Это оказано об италийской республике, которая с остервенелой ненавистью боролась против других итальянских республик, оставаясь в [281] наилучших отношениях с мусульманскими государями; о республике, которая отказалась доставить в Европу из Александрии отпущенных мусульманами западно-европейских пленников, которые не смогли оплатить проезда и которых Саладин, для того, чтобы пристыдить этих «носителей романского духа», отправил в Европу на собственный счет...²⁾

Никто так не был чужд всяким национальным, религиозным, моральным и иным «идеям», как сын св. Марка. Политика правящей венецианской знати, знати арматоров, купцов и ростовщиков, была всегда и неизменно политикой строгого материального расчета, чуждого всяких «предрассудков». Политика Венеции по отношению к Византии может быть понята только с этой точки зрения во всякое время, а в XII веке в особенности.

Взаимоотношения Венеции и Византии в XII в. могут быть правильно поняты и оценены только с точки зрения последовательно проводимой в это время венецианцами политики «натиска на Восток». В этой политике Византия занимала важнейшее место. Сирийские операции, как ни важны они по своим последствиям, были стимулированы общеевропейским колонизационным потоком на Восток и без этого последнего не были бы возможны; внедрение в поры Византийской империи было самостоятельной и последовательно проводимой политикой Венеции, все более и более агрессивной по мере ослабления Восточной империи.

1. «Мирное» проникновение Венеции в сферу жизненных экономических интересов Византийской империи.

Во второй половине XI в. Византийская империя находилась в исключительно трудном положении. Катастрофа при Манцикерте и последующие неудачи продвинули турецкие владения к самым берегам Пропонтиды, и из окон императорского дворца можно было видеть на востоке горы, которые уже не принадлежали империи.³⁾ На севере и северо-западе наседали варвары, от времени до времени поднималась Болгария, усилилась агрессивная политика Венгрии. На западе была потеряна Далмация и стремилась к независимости Сербия.⁴⁾ В южной [282] Италии появился и быстро усиливался новый враг, мечтавший о византийском наследстве, — норманы. Внутри остатков страны торжествовали феодалы, финансы были расстроены, армия — ничтожна, флот почти отсутствовал.⁵⁾ Императорская власть переходила из рук в руки в атмосфере придворных интриг и преступлений. Классовые антагонизмы находили выражение в народных волнениях и религиозных распрях.

В этих условиях самая наглая агрессия могла сойти за братскую помощь и дружескую поддержку. Венецианские дипломаты, всегда стремившиеся даже неблаговидным делам придать некоторое подобие законности и приличия, вымогали у одряхлевшей империи одну уступку за другой, неизменно добиваясь со стороны своей жертвы признания, что эти уступки — заслуженное вознаграждение за очень важные услуги. Хрисовул императора Алексея I, которым открывается венецианская политика «напора» в пределы Византии и который стал своеобразным стандартом венецианских домогательств на почве Византийской империи, начинается с перечисления их заслуг: «Они, построив большое количество кораблей, явились под Эпидамн (Драч); они в помощь нам (императору) представили многочисленное войско морской пехоты (viri navi pugnantes); они победили своим флотом преступный вражеский флот».⁶⁾ Все это более или менее близко к действительности, хотя, как мы видели, венецианцы защищали в этом случае также и свои собственные интересы. Но и хрисовул Иоанна Комнина, вынужденный разбойным нападением венецианского флота на владения Византии, также начинался с указания на заслуги Венеции перед империей: «Они, — говорилось здесь о венецианцах, — без колебаний и с готовностью сражались против врагов... да и в будущем снова обещают со своей готовностью сражаться за Романию»..., а «то, что они за последнее время наделали плохого (quae paulo ante ab eis male gesta sunt) император им простил и принял их обращение».⁷⁾ Венецианские источники, конечно, идут еще далее и автор «Истории дожей венецианских» прямо говорит: «Венецианцы всегда были защитниками Романии».⁸⁾

«Всегдашние защитники Романии» за услуги, оказанные в борьбе против норманов, потребовали от императора Алексая признания за дожем титула «дукса Далмации [283] и Хорватии», и добились этого.⁹⁾ В 1082 г. последовал знаменитый хрисовул, создававший для венецианских купцов исключительное положение во владениях империи. В Константинополе Венеции был уступлен целый квартал со всеми лавками и мастерскими, которые здесь находились, и три морских причала в пределах этого квартала. Это была территория, тянувшаяся по южному берегу Золотого Рога в непосредственной близости от Босфора.¹⁰⁾ Свобода торговли предоставлена была венецианцам на всем пространстве империи, причем как покупка, так и продажа товаров должны быть свободны от всякого обложения. Не довольствуясь этими общими формулировками, венецианцы настояли на перечислении всех важнейших портовых городов как в Европе, так и в Азии, и даже таких, которые в данное время не находились в распоряжении константинопольского императора.¹¹⁾ Здесь мы видим Родосто, Силиврию, Гераклею — города на Пропонтиде в непосредственной близости от Константинополя; Адрианополь и Абидос; многочисленные города и порты по побережью Эллады — Деметриаду, Афины, Фивы, Коринф, Навплию, Корон и Модон; гавани на Эпирском побережье — Драч, Авлону, Водуницу; некоторые острова, как Хиос; порты и города Сирии и Малой Азии — Селевкию с Антиохией,¹²⁾ Мамистру, Тарс, Аталию, Адану. Столь же пунктуальными были венецианшие дипломаты и по части права их купцов не платить различных налогов, действительно многочисленных и разнообразных, с которыми тортовому люду приходилось иметь дело на территории Византии: в договоре перечислены шесть различных налогов с прибавкой «и другие».¹³⁾

Одновременно, желая ущемить своих тогдашних конкурентов по торговле с Византией, амальфитанцев, венецианские дипломаты добились обложения в пользу св. Марка ежегодными взносами в три номисмы с каждого амальфитанского предприятия, — «льгота» в своем роде беспрецедентная в истории. Греческие чиновники, нарушители хрисовула, подлежали штрафу в 10 фунтов золота, т.е. в 720 перперов, и четырехкратному возмещению причиненного венецианским купцам ущерба. Высокие византийские титулы должны были украсить особу дожа и патриарха Градо: первый именуется протосевастом, второй — ипертимоном.¹⁴⁾ Наконец, две [284] церкви — одна в Константинополе, другая в Драче — были переданы венецианцам, причем, разумеется, с теми доходами, которые они получали.¹⁵⁾ Чтобы понять значение этой последней уступки, надо принять во внимание тот религиозный антагонизм, который существовал в это время, после разрыва между восточной и западной церквами в 1054 г., между католическим и греческим духовенством, но Алексей не остановился и перед этой, несомненно крайне неприятной греческому духовенству уступкой.

По сравнению с грамотой царей Василия и Константина от конца X в., хрисовул императора Алексея, с точки зрения венецианских интересов, был огромным шагом вперед, с точки же зрения интересов империи, едва ли он может найти себе оправдание даже в том, почти безвыходном, положении, в котором она находилась в момент водворения на троне новой династии. Хрисовул наносил огромный ущерб финансам империи; он ставил торговлю собственных «ромейских» купцов в крайне невыгодное положение по сравнению с их западными конкурентами и должен был вызвать справедливое негодование в деловых византийских кругах против венецианских купцов. Выгоды, предоставлявшиеся этим документом Венеции, были настолько велики, что представители республики св. Марка целое столетие цепко будут держаться за дарованные им привилегии, добиваясь подтверждения их от всех новых императоров и перенеся обязанность такого подтверждения на их преемников, императоров Латинской империи.

Венеция, разумеется, готова была поддерживать политику империи всюду, где это не расходилось с ее собственными интересами или было выгодно ей самой; но в Византии очень влиятельные круги считали, что эти уступки все-таки покупаются слишком дорогой ценой. Эта мысль должна была крепнуть по мере того, как политическое положение империи становилсь более устойчивым. События 1107 и 1108 гг., когда Византия должна была вновь вступить в борьбу с норманами, были доказательством этой перемены.

На этот раз противником Византии выступил Боемунд, попытавшийся противопоставить ей силы италийских норманов и антиохийокого княжества, а также авантюристов разных стран, собранных Боемундом под [285] предлогом помощи крестоносцам на Востоке. Боемунд осенью 1107 г. высадился в Авлоне и, направившись к северу, осадил Драч, — Боемунд действовал по старому норманскому рецепту. Венеция, к которой Алексей обратился за помощью, мобилизовала свои морские силы и направила их в 1108 г. в воды южной Адриатики.¹⁶⁾ К этому времени, однако, выяснилось, что сил, приведенных в движение самим императором, было достаточно, чтобы отвратить нависшую над владениями империи угрозу. Боемунд был окружен под Драчем войсками Алексея, на море сицилийский флот потерпел поражение, и таким образом, осаждающие сами оказались в осаде. Боемунду, вместо фантастических мечтаний сделаться распорядителем судеб Романии, пришлось признать себя вместе с княжеством Антиохийским в вассальной зависимости от императора Алексея. Война была быстро закончена. Нам неизвестно в точности, в чем заключалась в этой войне роль, которую сыграл венецианский флот, ясно одно: роль эта не была значительной, иначе венецианские анналисты не отреминули бы рассказать о заслугах своих соотечественников, да и Анна Комнина, вообще не склонная замалчивать венецианских заслуг, ничего не говорит о венецианской помощи в этой второй войне Алексея против норманов.¹⁷⁾ Достигнутые результаты, однако, могли вполне удовлетворить венецианских политиков: оба берега морского прохода на Восток остались в разных руках.

Этот успех должен был заставить задуматься и Алексея над целесообразностью тех жертв, которые несла Византия в пользу своего союзника, но при Алексее дело до открытого разрыва не дошло, — император считался, быть может, с возможностью новых конфликтов на Востоке и на Западе, когда дружественные отношения с Венецией могли оказаться необходимыми. Иначе взглянул на это дело преемник Алексея, Иоанн Комнин. Он не спешил подтвердить хрисовул своего отца, а когда венецианцы напомнили ему об этом, то он ответил отказом: положение дел в империи, по мнению Калоиоанна, не оправдывало политики его отца в отношении Венеции.¹⁸⁾

Венецианцы начали тогда, как мы знаем, военные действия. С большим флотом Доменико Микьеле отправился на Восток, для того, чтобы поддержать там [286] пошатнувшиеся дела крестоносцев и упрочить собственные позиции в Сирии; но по дороге туда и обратно венецианский, флот постарался причинить весь вред, какой только было возможно, владениям неподатливого императора. Как мы уже видели, по дороге к берегам Сирии венецианцы осаждали Корфу, а закончив операции в Сирии взятием Тира, напали на острова Эгейского моря. С возмутительной жестокостью расправлялись они с ни в чем неповинным населением этих островов. Вот взят город Родос, в гавани которого венецианский флот и венецианские торговые корабли всегда укрывались на время зимней непогоды, и венецианцы, «перебив врагов и взяв пленных, причем ускользнуть удалось лишь немногим, частично разрушили город».¹⁹⁾ Затем венецианский флот направился к Хиосу и в то время, когда одна часть флота здесь зимовала, другая опустошила Самос, Митилену на Лесбосе, Андрос и ряд других островов. Разбойники всюду грабили мирное население и делили между собою награбленное.²⁰⁾ «Стены городов, — пишет Фульхерий Шартрский, — разрушались, взрослые и девушки жалости, достойным образом, забирались в плен, разное добро увозилось с собой... Мы в Иерусалиме, — продолжает Фульхерий, — благочестно скорбели».²¹⁾ Разбойники, захватив с собой «мощи св. Исидора с острова Хиоса» и камень из Палестины, «на котором сидел спаситель», вернулись в Венецию.²²⁾ Это было в 1125 г., а в следующем, 1126 г., они собирались организовать новую экспедицию, на этот раз против Ионических островов.²³⁾ Калоиоанн не мог приостановить военными мероприятиями этого разбоя, — греческий флот не был достаточно силен, чтобы померяться силами с венецианским флотом. Мольбы о помощи, которые неслись в столицу с островов и побережий Эгейского моря, заставили Калоиоанна быть более сговорчивым. С другой стороны, и венецианцы, уже несколько лет лишенные тех привилегий, к которым они привыкли в предшествующее царствование, не видели в награбленной добыче достаточной компенсации своих потерь. Это предрасполагало обе стороны к заключению мира.²⁴⁾

Восстановление мира сопровождалось подтверждением хрисовула императора Алексея I, причем текст его был воспроизведен почти дословно. Таким образом, венецианцы [287] с 1126 г. опять пользуются в пределах Византии исключительными привилегиями.²⁵⁾

Разумеется, вынужденное возвращение венецианцам потерянных было ими привилегий сильно раздражало различные круги византийского населения, заинтересованного в этом вопросе, т.е., прежде всего, византийских купцов и отчасти духовенство. Не могла быть приятной эта уступка и лицам близким к императору: Киннам, преданный Калоиоанну, сообщая об этих фактах, не в силах скрыть своего раздражения, — «через это», — пишет он о возвращении венецианцам прежних привилегий, — «расположил их царь к еще большей надменности и гордости»...²⁶⁾

Император несомненно и сам смотрел подобным же образом на этот вынужденный договор, но обстановка складывалась так, что в течение всех последующих шестнадцати лет своего правления Калоиоанн не мог пересмотреть этого вопроса. Война с Венгрией, начавшаяся в 1128 г., потом борьба с сербскими вассалами в 1129 г., поход в Малую Азию в целях отвоевания ромейских земель у турецких эмиров, затянувшийся до 1135 г., необходимость держаться настороже против Рожера, короля Сицилийского в 1136 г., совместные с крестоносцами походы против сирийских и малоазиатских турецких эмиров и, наконец, борьба за Антиохию не позволили императору до самой его преждевременной смерти в 1143 г. уделить надлежащее внимание pecпублике св. Марка.

В правление преемника Иоанна, его младшего сына Мануила, обстановка очень скоро сложилась таким образом, что о разрыве с Венецией нечего было и думать. В 1147 г. Рожер Сицилийский начал наступательные операции против западных и южных областей империи на Балканском полуострове. Одновременно новая волна крестоносного движения с запада требовала к себе также пристального внимания, войск и средств для предотвращения возможных в связи с этим опасностей и осложнений. Не исключена была возможность союза Рожера с Людовиком VII, сицилийских грабителей с французскими. При таких условиях Мануил был вынужден обратиться за помощью к Венеции. Политика сицилийцев не могла быть приемлемой и для венецианцев, почему они [288] немедленно откликнулись на эту просьбу, заручившись, однако, подтверждением со стороны Мануила хрисовула Алексея I.

Хрисовул и на этот раз начинался с указания на заслуги венецианцев: «Призванные императорской властью нашей, — писал Мануил, — для совместного действия против властителя Сицилии, против его вооруженных сил на суше и на море, они (венецианцы), проявили готовность и быстроту... и поспешно обещали свою службу».²⁷⁾ В награду за это император и пожаловал им то, о чем просили венецианские послы. Однако, на этот раз венецианские дипломаты не ограничились льготами и привилегиями хрисовулов 1082 и 1126 гг., а добились нового расширения своих прав. Дарованные этими хрисовулами привилегии способствовали быстрому росту венецианской торговли с Византией: возрастали товарные массы, поступавшие в распоряжение венецианских купцов, появились новые районы с возросшими торговыми интересами Венеции в пределах империи. Территориальные рамки хрисовулов Алексея и Иоанна, как они ни были широки, начали казаться тесными. От Мануила Венеция добивается значительного расширения своих владений в Константинополе,²⁸⁾ а к прежним городам и районам империи, где венецианские купцы пользовались правом беспошлинной торговли, были прибавлены острова Крит и Кипр.²⁹⁾ Со своей стороны Венеция должна была выполнить те обещания, которые были даны ее послами и которые заключались в военной помощи императору в начавшейся кампании.

Таким образом, норманы еще раз натолкнулись на союз Венеции с Византией. Военные действия, начатые Рожером, увенчались первоначально большим успехом: он овладел Корфу, поставив там свой гарнизон; потом, высаживаясь в различных местах на материке, совершил большой рейд в направлении Негропонта, Фив и Коринфа, которые были взяты и разграблены. Венецианский флот появился тогда перед Корфу, угрожая тылам Рожера. Между тем разбойничьи банды норманов продолжали опустошать страну, проникли во Фракию и угрожали самой столице.³⁰⁾ Венецианский флот тем временем соединился с флотом греческим и у мыса Малеи нанес полное поражение флоту сицилийских разбойников, причем союзники потопили свыше 40 кораблей. Потом началась [289] осада Корфу. Она первоначально проходила не особенно удачно и стоила дорого.³¹⁾ Однако общими усилиями город был, наконец, взят и очищен от норманов. Враг должен был убраться в Италию.³²⁾

Во время осады Корфу произошел инцидент, который должен был оставить глубокий след во взаимоотношениях Венеции с Византией. В 1149 г. на Корфу прибыл Мануил, занятый до того заботами, связанными со вторым крестовым походом, и отражением очередного нападения половцев. В присутствии императора, в момент, когда осада города была уже окончена, между союзниками внезапно вспыхнула ссора, едва не превратившаяся в кровавое побоище.

Греческие источники, Киннам и Никита, объясняют это столкновение заносчивостью и грубостью венецианцев, их насмешками над ромеями и императором Мануилом. «Это народ безнравственный, хищный больше, чем всякий другой, низкий и не имеющий ни малейшего понятия о флотской чести», — писал Киннам о венецианцах.³³⁾ Разумеется дело было не только в заносчивости и грубости венецианцев. Привилегии республики тяжело давили на экономическую жизнь Византии, возбуждали со стороны греков непримиримо враждебное чувство к венецианским купцам, к венецианцам вообще. Со своей стороны к венецианцы, понимая эту вражду и сознавая за собой силу, позволяли себе оскорбительные выходки по адресу своих союзников и Мануила.³⁴⁾ Экономическую подоплеку этой вражды чувствует и сам Киннам, когда он с раздражением говорит о выгодах, полученных венецианцами от императора Алексея.

Столкновение началось с перебранки, но потом греки и венецианцы взялись за оружие, и едва не завязался настоящий бой. На суше венецианцы «обратили тыл», но на море венецианский флот оказался сильнее и начал жечь греческие корабли. Вожди той и другой стороны с трудом могли приостановить дальнейшее развитие событий.

Эта схватка показывает, что союз между Венецией и Византией не базировался на взаимных экономических выгодах, был в этом смысле искусственным, вызванным со стороны Византин неблагоприятной для нее внешнеполитической конъюнктурой, а со стороны Венеции — ее все более и более усиливавшимся «натиском на Восток». [290] Такой союз не мог быть прочным, и Венеция скоро должна была почувствовать это.

2. Разрыв

Венецианцы все более и более обосновывались в недрах Восточной империи. Помимо Константинополя, они широко раскинули сеть своих торговых дворов по всем важнейшим экономическим центрам страны и даже в незначительных городах империи у них были свои экономические интересы. Венецианские колонии в XII в. мы видим в Филадельфии, Пеге, Абидосе, Адрианополе, Филиппополе, Фессалонике, Альмиро, в Фивах, Коринфе, на Эвбее и Лемносе, в Драче и т. д.³⁵⁾ Повсюду в империи рядом с мирскими появились и церковные венецианские интересы. Выше говорилось о церквах, предоставленных венецианцам в Драче и Константинополе. В 1136 г. епископ острова Лемноса Михаил передал монастырю св. Георгия в Венеции часовню св. Власия с обязательством возвести здесь церковь в честь этого святого.³⁶⁾ В 1145 г. тому же монастырю дожем Пьетро Поляно передана была церковь в Родосто с рыночными доходами, к ней относящимися, что повело потом к спору местной венецианской колонии с приором монастыря.³⁷⁾ В 1150 г. собор св. Марка владеет землею в районе Воло в Фессалии, покупает земли в Константинополе³⁸⁾ и т. д.

Все эти разнообразные интересы, особенно значительные в Константинополе, требовали учреждения здесь специального консульского пункта. И действительно, в Константинополе приблизительно около середины XII в. учреждена должность «прокуратора», который поставлен здесь был для охраны венецианских интересов.³⁹⁾

Напряженность взаимоотношений между обоими государствами, вызывавшаяся экономическими причинами, со второй половины XII в. резко обострилась быстро нараставшими политическими противоречиями, корень которых крылся в италийской политике Мануила, все более и более определенно принимавшей характер попыток восстановления Равеннского экзархата. Независимо от последующих успехов в его борьбе против венгров и сербов, борьбе, благодаря которой в его руках оказалась Далмация,⁴⁰⁾ пребывание греков в Анконе, которую Мануилу [291] удалось привлечь на свою сторону,⁴¹⁾ угрожало Венеции объединением в руках одной державы обоих берегов Адриатического моря, препятствие которому было краеугольным камнем венецианской политики в Адриатике. С другой стороны, активная политика в Италии нового западного императора Фридриха Барбароссы, планы которого, очевидно, шли здесь очень далеко, создавала для Венеции особенно сложную политическую обстановку, поскольку интересам республики св. Марка не отвечала также и сильная политическая власть в северной Италии.

Отсюда сама собою напрашивалась мысль о необходимости сближения с южно-италийским королевством, одинаково враждебным обеим империям. Участие Венеции в отражении попыток короля Рожера укрепиться на Балканах не могло, разумеется, создать дружественных отношений между Палермо и городом на лагунах.⁴²⁾ Поэтому при жизни Рожера Венеция держалась обособленно от Сицилийского королевства, но после его смерти с его племянником, Вильгельмом I, она немедленно вступила в соглашение. В договоре от 1154 г. Вильгельм гарантировал венецианцам свободу плавания по Адриатическому морю и признал за ними в качестве «сферы влияния» побережье этого моря до Дубровника.⁴³⁾ Добрые отношения с Палермо Венеция старалась поддерживать и в последующие годы, сближаясь с королевством норманов все более и более, по мере обострения взаимоотношений с Византией.

Восточная империя, со своей стороны, не могла быть довольной новым политическим курсом своего союзника; однако Венеция не давала прямого повода для разрыва, — ей не было смысла терять свое привилегированное положение в империи Мануила. Новый дож, Витале Микьеле (1156—1172), не отказываясь от соглашения с Вильгельмом Сицилийским, поддерживал также дружественные отношения и с греками. Другое дело Византия. Несмотря на некоторое улучшение отношений около 1170 г., здесь все более и более крепла мысль использовать против своего ненадежного союзника конкурентов Венеции, пизанцев и генуэзцев. Ненадежность же свою Венеция ярко демонстрировала во время войны Мануила с Вильгельмом Сицилийским, когда Венеция, верная своему договору с Палермо, сохраняла строгий нейтралитет. [292] Византия после этого твердо взяла новый политический курс на сближение с Генуей и Пизой.

Дипломатические и деловые отношения с обоими этими государствами у Византии начались уже давно. Еще император Алексей в начале второго десятилетия XII в. предоставил пизанцам в Константинополе квартал для их купеческой колонии. Договор 1111 г., который мы здесь имеем в виду, устанавливал также льготное обложение пизанских купцов: со всех привозимых ими товаров они должны были платить только одну двадцать пятую их стоимости, кроме золота и серебра, которые не облагались вовсе. Товары местного происхождения оплачивались пошлинами, установленными для местных греческих купцов. Пизанские купцы одновременно получали место в храме св. Софии и на ипподроме. Причиненные пизанским купцам убытки, например, в результате ограбления, подлежали возмещению; всякие споры с греками или иностранцами, например с венецианцами, подлежали справедливому и скорому суду.⁴⁴⁾ Все это не могло идти ни в какое сравнение с положением, которое занимали венецианские купцы, но это могло быть малым началом большого будущего.

Пизанские анналы под 1137 г. сообщают о богатых подарках, доставленных в Пизу императорскими послами.⁴⁵⁾ Тогда же, вероятно, был возобновлен и договор от 1111 г., — по крайней мере в 1141 г. пизанского посла Дуоди мы видим в Константинополе, и там же существует в это время пизанская колония. В шестидесятых годах пизанская колония была в Константинополе настолько многочисленной, что во время столкновения пизанцев с генуэзцами на улицах столицы со стороны первых действовало будто бы свыше тысячи человек;⁴⁶⁾ но в этих же шестидесятых годах положение пизанцев в Константинополе было сильно скомпрометировано их упорным нежеланием порвать с Фридрихом Барбароссой, которого Мануил считал в это время своим главным противником в Италии. Во второй половине десятилетия их постигла настоящая опала, — они были изгнаны из Константинополя в предместья столицы.⁴⁷⁾

Также рано начались сношения и с Генуей. Византия и Генуэзская республика обменялись посольствами по поводу столкновения их флотов в восточных водах в 1101 г.⁴⁸⁾ Однако, только в сороковых годах мы видим [293] настойчивое стремление Генуи прочнее обосноваться в византийских владениях, — она ведет переговоры с Калоиоанном, когда тот находился в Антиохии. Преждевременная смерть императора помешала тогда генуэзцам добиться поставленной цели.⁴⁹⁾

Новые переговоры начались в пятидесятых годах при императоре Мануиле. В 1155 г. генуэзцам удалось было добиться от византийских послов, направленных Мануилом в Геную, очень выгодных для республики условий, среди которых особенно важное значение имели ежегодные денежные субсидии, снижение обложения генуэзских купцов с 10 до 4%, предоставление причала и торгового квартала в Константинополе.⁵⁰⁾ Реализация этого соглашения, однако, серьезно задержалась. Сближение Генуи с королем Сицилийским, состоявшееся около этого времени, заставило Мануила повременить с утверждением уступок, сделанных его послами.⁵¹⁾ Гибеллинская политика Генуи в начале шестидесятых годов мало благоприятствовала ее дальнейшим домогательствам в Константинополе⁵²⁾ и в это время усилия генуэзского посла Амико де Мурта добиться реализации соглашения от 1155 г. пока не давали результата. Тем не менее количество генуэзцев в Восточной столице быстро возрастало и в упомянутом выше столкновении с пизанцами они насчитывались сотнями. Во второй половине шестидесятых годов мы снова видим Амико де Мурта в Константинополе: генуэзцы хотят добиться равного положения с венецианцами, а император стремится оторвать их от союза с Фридрихом. Ни та, ни другая сторона сначала не хотят полууступок: Генуя отказывается от денег, которыми Мануил хотел купить ее союз против Барбароссы;⁵³⁾ Мануил, все еще увлеченный своей италийской политикой, ищет в Италии надежных союзников.

Около 1170 г. Мануил несомненно уже решил пойти на разрыв с Венецией. Изгнание в кошце шестидесятых годов пизанцев из Константинополя, мало подвигавшиеся вперед переговоры с Генуей заставили Мануила, однако, медлить с выполнением этого решения, так ведь можно было противопоставить себе все три могущественные морские республики Италии, как ни мало они склонны были действовать в согласии друг с другом. Задумав разрыв с одной из них, по-видимому самой могущественной, Мануил должен был добиться тесной дружбы с другой и [294] по меньшей мере благожелательного нейтралитета третьей. При данных условиях легче всего было договориться с Пизой: она домогалась всего лишь восстановления своего прежнего положения в столице ромеев; но, сделав необходимые уступки Генуе, можно было добиться дружественного расположения и этой последней.

Этим и объясняется, что Мануил резко изменил свое отношение к Пизе и стал более сговорчивым в переговорах с Генуей. Детали переговоров с Пизой нам известны, но Пизанские анналы под 1172 г., т.е. уже после разрыва Мануила с Венецией, сообщают только о возвращении им императором прежних позиций на территории империи и в Константинополе.⁵⁴⁾ Это видно и из договора, заключенного может быть несколько ранее этого императором с Пизой.⁵⁵⁾ Миссия Амико де Мурта в свою очередь в конце концов также увенчалась если не полным успехом, то все же привела к значительному улучшению позиций Генуи в Византии. К 1170 г. генуэзцы получили твердую базу в Константинополе, добились еще раз снижения обложения их купцов до 4%, ежегодных незначительных денежных дотаций и гарантий свободной и безопасной торговли.⁵⁶⁾

Таким образом, задумав порвать с венецианцами, император Мануил сблизился с пизанцами и постарался одновременно избежать всяких осложнений с генуэзцами. Об этом последнем обстоятельстве свидетельствует тот факт, что в Генуе об императоре Мануиле остались добрые воспоминания и, когда в 1180 г. он умер, генуэзский анналист, один из продолжателей Кафаро, нашел необходимым отметить этот факт следующими словами: «В 1180 г. скончался Мануил, дивной памяти всеблаженнейший император Константинопольский».⁵⁷⁾ Венецианцы после 1171 г. отзывались о своем бывшем союзнике иначе.

Сближение Византии с Генуей и Пизой раздражало венецианцев не в меньшей степени, чем дружба Венеции с южно-италийским королевством возмущала императорское правительство. Отношения между обоими государствами оказались натянутыми до последней степени, — надо было ожидать враждебных действий с той и другой стороны. Инициативу взяла на себя Венеция. В 1168 г. шесть венецианских галер захватили пять анконских с их экипажами, причем несколько человек анконцев было [295] повешено. Это было сделано как раз в тот момент, когда отношения между Анконой и Византией были особенно дружественными, и Анкона превратилась в опорный пункт Восточной империи в Италию. Надо было ожидать ответного удара. Это и было сделано 12 марта 1171 г.

Венецианцы должны были быть готовы к репрессиям со стороны восточного соседа, но удар, нанесенный им Мануилом, был все-таки внезапным.⁵⁸⁾ Византийские источники — Киннам, Никита Хониат — изображают события 1171 г. как возмездие венецианцам за оскорбления, нанесенные императору под Корфу, как мероприятие, вызванное заносчивостью и дерзостью ненавистных «торгашей» с лагун. Киннам кроме того инкриминирует им еще нападение на генуэзский квартал в 1170 г. и отказ выполнить распоряжение императора о возмещении убытков. Венецианские анналисты, со своей стороны, относят эти события на счет зависти и злобы императора.⁵⁹⁾ В действительности, как мы видели, причины лежали глубже.

Венецианцы усиленно подчеркивают коварство Мануила, который «льстивыми словами» старался заманить в пределы Романии как можно больше венецианских купцов, чтобы готовившийся им удар был как можно более эффективным.⁶⁰⁾ Два венецианских посла, находившихся в то время в Константинополе, были императором обласканы, и он рассеял их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе.⁶¹⁾ Удар обрушился на голову нескольких тысяч венецианцев, что не так уж невероятно при обширности тех экономических связей, которые существовали у венецианцев в Византийской империи. Почти двадцать тысяч их, — уверяют нас венецианские анналисты, — находилось весной 1171 г. в пределах Романии и около половины этого числа было сосредоточено в одном Константинополе.⁶²⁾ «Подобно льву» обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всем протяжении империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море.⁶³⁾ Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы, — для узников в них нехватало места, ими стали заполнять монастырские кельи и казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого [296] попала в казну, — остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора.⁶⁴⁾

Взрыв возмущения вызвали эти действия в Венеции, когда туда в апреле прибыло несколько венецианских кораблей, уцелевших от погрома, с известием о его размерах. Немедленно было принято решение организовать экспедицию в византийские воды с целью мести и возмещения убытков. Голоса благоразумия, рекомендовавшие вступить с Византией в переговоры, смолкли в буре общего негодования.⁶⁵⁾

В четыре летних месяца 1171 г. был вооружен флот в составе 100 галер и 20 кораблей; флот этот затем был усилен несколькими судами зависимых далматинских городов. Дож Витале Микьеле сам стал во главе экспедиции. Венецианский флот обогнул Морею, направился к Негропонту, делая нападения на приморские города, замки и именья. Побережье Негропонта также было разграблено без всякой помехи, так как греки не смели сопротивляться. Несколько сановников империи, очевидно крупные землевладельцы острова, «просили отправить к императору послов для переговоров». Дож нашел это предложение приемлемым, послы были отправлены, а флот продолжал углубляться в византийские воды. Венецианцы подошли к Хиосу и здесь решили обосноваться для зимовки и для организации нападений на соседние острова. Витале Микьеле подражал Доменико Микьеле.

Надо было подождать и результатов посольства. Дожа ожидало разочарование: посланцы не были приняты Мануилом, они только привезли с собою представителя императора, по совету которого в Константинополь было отправлено новое посольство. Так завязались бесконечные и бесплодные переговоры, которые затянулись на годы.

Между тем в армии и флоте появилась чума, опустошавшая ряды венецианских матросов и солдат.⁶⁶⁾ К этому прибавились продовольственные затруднения. Носились слухи, что греки отравили колодцы и вино, которое венецианцам удавалось захватить. Чем дальше, тем дела шли все хуже и хуже. Флот побывал на Лемносе, Лесбосе; но смерть преследовала венецианцев всюду. Наступила пасха 1172 г., а люди продолжали умирать сотнями. Во флоте и войске сначала тихо, потом все громче и [297] громче раздавались сетования: «нас предали и нами дурно руководят»...

Естественно, что миролюбие дожа и неподатливость Мануила возрастали. Второе посольство также не было принято императором и привезло только обещание, что будет принято третье посольство. «Так как, — наивно объясняет автор «Истории дожей венецианских», — дож любил мир... и не мог переносить народного ропота», то он, отправив в Константинополь третье посольство во главе со знаменитым впоследствии Энрико Дандоло, «по общему совету» решил возвратиться в Венецию.⁶⁷⁾ Киннам, преувеличивая успехи своих соотечественников, сообщает, что отступавшие венецианцы подвергались преследованию и нападениям со стороны греческого флота.⁶⁸⁾ Так широко задуманная карательная экспедиция закончилась катастрофой.

Она была также и личной катастрофой дожа. Возвратившийся флот был встречен взрывом недовольства. Во дворце дожей состоялось бурное заседание, во время которого одни в бешенстве (nimie rabientes) угрожали дожу ножами и кинжалами, а другие, более благоразумные, поспешили оставить собрание и скрыться. Витале Микьеле пробовал искать спасения в бегстве, думая укрыться в церкви монастыря св. Захарии, но один из участников бурного собрания (latro nefandissimus) нанес дожу кинжалом смертельную рану, успев при этом скрыться.⁶⁹⁾

Тем временем вернулось ни с чем и третье посольство, а глава его Энрико Дандоло, передают, подвергся даже какому-то личному оскорблению.⁷⁰⁾ Отправлено было новое, четвертое посольство, но и оно не привезло с собою мира, а только двоих новых посланцев Мануила, единственной целью посылки которых, казалось, было соглядатайство и дальнейшее затягивание переговоров. По совету этих представителей венецианцы направили в Константинополь пятое посольство. Оно было принято императором, но, заверив послов в том, что в дальнейшем мир будет заключен, император рекомендовал им пока отправиться обратно, прихватив и на этот раз двух его представителей, которые, явившись в Венецию, «говорили новому дожу (Себастино Циани) сладкие речи»... Терпение венецианских дипломатов, наконец, лопнуло: дож прекратил переговоры.⁷¹⁾ [298] Италийская политика Мануила, разрыв с Византией, потеря византийского рынка, сближение восточного императора с Генуей и Пизой, безуспешные попытки восстановить в греческой империи свое прежнее положение заставили Венецию пересмотреть свою внешнюю политику и временно ориентировать ее по-иному, не нарушая, впрочем, ее основных положений: «натиска на Восток» и безопасности плавания по Адриатическому морю.

Этим объясняется война Венеции с Анконой в союзе со своим прежним противником Фридрихом Барбароссой, заключение договоров с восточными мусульманскими государями, возобновление договора с королем Сицилийским на новое двадцатилетие и в дальнейшем — активизация политики в Сирии в связи с третьим крестовым походом.

Война с Анконой в 1173 г. была в сущности войной против Византии. Автор «Истории дожей венецианских» так и объясняет ее происхождение: «Война началась потому, что анконцы из ненависти и наперекор венецианцам приняли к себе враждебных венецианцам греков».⁷²⁾ Венеция не могла допустить того, чтобы в руках одного и того же государства оказалось оба берега Адриатического моря, и это тем более, что теперь восточный император из сомнительного союзника превратился в открытого врага.

Война с Анконой не принесла венецианскому оружию военных трофеев, но демонстрировала перед всем миром изворотливость венецианской политики. Для того, чтобы парализовать политику восточного императора в Италии, Венеция пошла на сближение с императором западным, с которым она до того времени, как член Ломбардской лиги, находилась в состоянии войны, изменив таким образом своим бывшим союзникам. В 1173 г. представитель Фридриха Барбароссы в Италии Христиан, архиепископ Майнцский, в апреле месяце осадил Анкону,⁷³⁾ — ему также нужно было парализовать здесь влияние Восточной империи.⁷⁴⁾ Правильно оценив политическое положение в Венеции, Христиан вступил с Венецией в переговоры о совместных действиях под Анконой. В результате этих переговоров венецианский флот в составе 40 кораблей принял участие в осаде Анконы.⁷⁵⁾ Союзники до последней степени стеснили осажденный город. Голод, ужас всех осажденных городов, терзал его жителей. Пизанские анналы сообщают, что защитники города ели собак, [299] кошек, павших животных, но продолжали мужественно отстаивать его укрепления.⁷⁶⁾ Венецианцы не выдержали первыми: они покинули воды Анконы, возложив продолжение осады на немцев.⁷⁷⁾ Однако, они ошиблись: Христиану не удалось сломить сопротивления анконцев, так как они надеялись на помощь Ломбардской лиги, которая действительно и была подана им в конце сентября или начале октября. Таким образом, предприятие союзников окончилось ничем: венецианцам помешала приближавшаяся «зимняя непогода», а архиепископу Майнцскому — войска Ломбардской лиги.⁷⁸⁾ Однако, эта операция имела то значение, что с этого времени, не порывая с лигой прямо, Венеция до самого конгресса 1177 г. оставалась в знаменитой борьбе лиги с императором нейтральной. Это был один из поворотов в ее политике, в значительной степени продиктованный ее разрывом с Восточной империей.

Если борьба с Анконой преследовала цели вытеснения Византии с западного побережья Адриатики, то мелкая крейсерская война в водах Архипелага и восточного Средиземноморья, заключавшаяся в ограблении греческих купцов и в опустошении греческих приморских городов преследовала те же цели, что и дипломатические интриги на Балканском полуострове, где Византии были противопоставлены сербы.⁷⁹⁾ Цели эти заключались в создании для Восточной империи возможно больших затруднений повсюду, чтобы тем побудить ее к прежним экономическим и политическим уступкам в пользу венецианских купцов. Мы видели, что все эти усилия были напрасными.

Прекращение чрезвычайно выгодных для Венеции торговых взаимоотношений с Византией толкало венецианскую дипломатию на путь более тесных взаимоотношений с мусульманскими потентатами, владения которых находились на путях движения восточных товаров на запад. Автор «Истории дожей венецианских» указывает, что вследствие создавшейся для венецианской торговли обстановки, дож, вероятно Себастиано Циани (1172—1178), заключил дружественные соглашения с Египтом и Багдадом. Это дало возможность Венеции «свободно» осуществить свою торговлю. Понимать это известие венецианского источника надо с большим ограничением, так [300] как укрепление старых связей с восточными странами не могло все-таки возместить потерь на византийском рынке.

В 1175 г. Венеция возобновила свой договор с королем Сицилийским. Обычно считается, что это произвело настолько сильное впечатление на императора Мануила, что он поспешил вступить с Венецией в переговоры и восстановить прежние привилегии венецианских купцов. На этой позиции стоят, например, из византинистов — Гопф, Герцберг, Арменго, Шаландон, Успенский, Васильев, Йорга и т.д.; из историков Венеции — Романин, Хэззлит, Браун, Ходгсон, Кречмайр, Баттистелли, Музатти и т.д., из историков средиземноморской торговли в средние века — Гейд, Гейнен, Шаубе, Манфрони. Эта позиция имеет за собой прямое свидетельство хорошего источника. Никита Хониат, рассказав о бесплодных попытках Венеции силой принудить Мануила к восстановлению в империи прежнего положения венецианцев, пишет далее: «Венецианцы, видя, что войной они не могут добиться ничего хорошего, заключили мирный договор с Сицилийским королем, для того, чтобы в случае войны он помогал им против ромеев. Император, узнав об этом по слухам, возобновил прежний союз с венецианцами, так как известно, что и малые причины порождают великие изменения и огромные бедствия. Хотя император и не мог добиться разрыва их с королем Сицилийским, однако по их просьбе пошел им навстречу и вернул им положение, подобное положению ромеев, которое они занимали ранее. Он согласился вернуть им все, что из их достояния поступило в государственное казначейство. Однако, и сами венецианцы, как опытные купцы, нашли более удобным и выгодным возместить свои потери получением 15 кентенариев золота. Эта сумма не сразу, а в несколько приемов и была им выплачена».⁸⁰⁾

Наиболее ранние венецианские источники, однако, совершенно единодушно стоят на той позиции, что мирный договор с Мануилом заключен не был и именно по его вине. Они относят восстановление нормальных отношений с Византией только ко времени Андроника Комнина. У автора «Истории дожей венецианских» мы читаем: «Венецианцев же он (Андроник) освободил из тюрем, обещав вместе с тем путем ежегодных взносов выплатить и те деньги, что получил Мануил, и таким образом был восстановлен мир».⁸¹⁾ У Дандоло соответствующее [301] место читается так : «Император же (Андроник) потом, по просьбе дожа, охотно освободил всех захваченных венецианцев и обещал в скором времени возместить нанесенный им ущерб путем ежегодных взносов».⁸²⁾ В этом же роде повествует об этих событиях и Лоренцо де Моначи.⁸³⁾

Мы уже говорили, что вся новейшая историография следует в этом вопросе за Никитой, — мы тем не менее считаем, что в данном случае надо отдать предпочтение известию венецианцев.

Содержание договора 1175 г. не оправдывает тех опасений, которые он будто бы вызвал в душе императора Мануила. Прежде всего надо заметить, что договор не был заключен Венецией ad hoc, ввиду безнадежности переговоров с Византией. Это было возобновлением уже упоминавшегося нами договора от 1154 г., заключенного тогда на 20 лет, и срок, которого, следовательно, в 1174 г. истек. В самом договоре нет статей, направленных против Византии, если не считать в качестве таковой статью о том, что можно было бы назвать «размежеванием сфер влияния»;⁸⁴⁾ но из этой статьи следует только, что если сицилийцы по старому норманскому рецепту нападут на Драч или Валлону, то венецианцев это касаться не будет. Прочие статьи не имели никакого отношения к Византии и представляли собою гарантии свободного плавания по Адриатике и свободной торговли в пределах Сицилийского королевства. Договор был заключен опять на 20 лет, но не помешал Венеции впоследствии, когда Византия пошла с ней на сближение, принять на себя весьма далеко идущие обязательства по защите империи от короля сицилийского. Таким образом, договор не заключал в себе ничего такого, что могло бы испугать императора Мануила.

Иногда указывают, что император мог не знать содержания известного нам договора и мог предполагать в нем большее, чем он в себе заключал.⁸⁵⁾ Это, конечно, вполне возможно, но тут надо вспомнить тогдашнюю международную обстановку. В 1175 г. Мануил был в одном лагере с королем сицилийским, но у Вильгельма II была война с Фридрихом Барбароссой, а Леньяно и Венецианский конгресс были еще впереди. Вильгельму II было пока не до завоеваний на Балканах. Этим же, вероятно, надо объяснить и то обстоятельство, что Венеция пошла на такое размежевание сфер влияния в [302] Адриатике, которое в корне противоречило ее традиционной политике в этом море. Наконец здесь полезно вспомнить, что шестое венецианское посольство в поисках соглашения с Мануилом было отправлено в Византию после 1175 г. и вернулось также ни с чем: Мануил был по-прежнему непреклонен.⁸⁶⁾

Мы не имеем в своем распоряжении официальных документов, на основании которых мог бы быть разрешен вопрос о возобновлении прежнего положения Венеции на территории Восточной империи в том или другом смысле; но этой цели, по нашему мнению, идеально служат частные грамоты, в частности уже упоминавшиеся выше «Документы», характеризующие венецианскую торговлю в рассматриваемое время.

Что говорят эти данные? Они показывают совершенно согласно, что деловые взаимоотношения, нормальные связи между Венецией и Византией, будучи разорваны в 1171 г., не были восстановлены в течение более 10 лет, до времени правления Андроника Комнина.

Из этих документов прежде всего видно, что в период времени с 1161 г. по 1171 г. в византийских городах было составлено венецианскими купцами более половины общего количества деловых контрактов, заключенных ими в то время, — разумеется, мы имеем в виду при этом дошедшие до нас и опубликованные контракты. С другой стороны, в десятилетие от 1184 г. по 1194 г. опять около трети всех документов составлено было в византийских городах. Между тем в интересующие нас 13 лет, от 1171 до 1184 г., такие документы составляют только один процент от общего их числа. В абсолютных цифрах это составляет: в десятилетие, предшествующее разрыву, 53 документа были составлены в различных византийских городах и в том числе — в Константинополе 31 документ, в Альмиро — 12, в Фивах — 5, в Спарте — 2, в Коринфе — 2, на Крите — 1; в последующие же 13 лет только один документ был составлен в Фивах и ни одного во всех остальных городах.⁸⁷⁾

Все это говорит о том, что сеть венецианских факторий на территории Византии была разрушена и не была восстановлена во все время правления императора Мануила. Пронырливый венецианец Сизинуло, к деятельности которого относится фиванский документ, представляет собою исключение, и вполне возможно, что он оперировал [303] в это время в Фивах не под венецианским именем. Торговая венецианская сеть была разрушена настолько основательно, что восстанавливалась лишь очень медленно: число грамот, помеченных греческими городами, в шестидесятых годах равнялось 53, а в восьмидесятых и девяностых — 22.

Несколько фактов из истории торгового дома Майрано делают картину взаимоотношений Венеции и Византии в интересующее нас время еще более ясной. Дом Романо Майрано вел крупные торговые операции в Константинополе. Здесь находилась его главная контора. Помимо торговых операций, Романо Майрано арендовал по специальному контракту, заключенному им в 1169 г., доходные статьи и земли в Константинополе, принадлежавшие патриарху Градо, т.е. патриарху венецианскому.

12 марта 1171 г. разразилась гроза: последовал эдикт императора Мануила. Венецианцы искали спасения в бегстве. Именно Майрано был собственником того большого корабля, который поражал своими размерами современников, как греков, так и латинян. Об этом корабле говорит и Никита, без достаточных оснований считая его кораблем греческим; о нем говорит и Бонкомпанья в своей повести «Об осаде Анконы».⁸⁸⁾ Этим-то кораблем и воспользовался Майрано, равно как и многие другие его соотечественники, для того, чтобы поспешно бежать от ставших столь негостеприимными берегов базилевса. Майрано и его спутники счастливо отделались от преследовавших их греческих кораблей и прибыли к берегам Сирии, где они поведали своим сирийским землякам о постигшем их несчастии.

Лишившись своих позиций в Константинополе, Майрано переносит центр своей деятельности в Александрию. От 1172 г. мы имеем документ, представляющий собою расписку патриарха Градо, выданную Майрано, в получении от него 120 веронских фунтов, в качестве арендной платы по упомянутому выше договору. Размеры этой суммы свидетельствуют, что Майрано рассчитывался за два с половиной года действия договора — с 15 сентября 1168 г. очевидно по 12 марта 1171 г., так как дата действия соглашения указана в нем самом, а сумма годовой арендной платы составляла 50 веронских фунтов.⁸⁹⁾ После изгнания венецианцев из Константинополя сделка становилась беспредметной, но контрактанты только через год [304] убедились в том, что прежнее положение Венеции в Константинополе в ближайшее время не будет там восстановлено и освободили друг от друга от принятых на себя обязательств, что было отмечено составлением нового договора в январе 1173 г. В самом договоре причина расторжения соглашения договора не указана, но она теперь ясна для нас совершенно так же, как и для контрактантов в то время.⁹⁰⁾

В семидесятых годах и начале восьмидесятых годов деятельность Майрано развертывается, как уже было сказано, в Александрии и в Сирийских портах. Все это время он продолжает выплачивать различным своим кредиторам в Венеции по сделкам, заключенным до 1171 г. с платежом в Константинополе.⁹¹⁾ Мы не видим ни одной сделки его, ни одной операции, которая бы предусматривала в качестве места платежа Восточную столицу с 1170 до 1184 г.

Но в восьмидесятых годах обстановка изменилась. Мануил умер, появилась надежда на возвращение потерянного рая на Босфоре. Андроник оказался сговорчивее своего предшественника, и мы видим, как уже в 1183 г. мелкий торговый венецианский люд развертывает в Константинополе свои операции. Об этом нам говорят еще Тафелем опубликованные грамоты от 1183 и 1184 гг.⁹²⁾ Солидные фирмы спешить особенно не будут: мир налаживался, но обстановка в Константинополе продолжала быть напряженной... Майрано опять обоснуется в Константинополе только к концу восьмидесятых годов, хотя его операции с Константинополем возобновляются уже с 1184 г.

Все эти факты совершенно согласно свидетельствуют о том, что деловые связи венецианцев с греческим миром были прерваны в начале семидесятых годов и начали возобновляться только со времени Андроника. Все это позволяет сделать вывод, что мирные отношения между Венецией и Византией при Мануиле восстановлены не были. Наши документы, однако, дают возможность придти к такому выводу и непосредственно, на основании прямого свидетельства о том, что и в 1181 г., т.е. после смерти Мануила мир с Византией заключен не был, но была перспектива на вероятное его заключение в ближайшем будущем. Мы приведем это место из нашего документа полностью: «Указанное выше соглашение было заключено [305] в Риальто, в феврале месяце 1181 г., индикта 15. В соответствии с этим соглашением Якопо и его брат Филиппо обязаны уплатить в Венеции Гвидону Валерессо в течение одного года после заключения мира между Венецией и императором Константинопольским... 50 веронских фунтов».⁹³⁾

Нам кажется, нельзя представить более убедительных данных в пользу правдивости известия венецианского анонимного автора «Истории дожей венецианских», именно его слов: «Дож заключил (после окончательного провала переговоров с Мануилом) договора с султаном Каиро (вспомним деятельность дома Майрано в Александрии) и другими мусульманскими государями, и ходили венецианцы во все земли в полной безопасности, свободно совершая свои торговые операции, кроме земель греческих».⁹⁴⁾

Таким образом в конце правления императора Мануила Византия сделала попытку избавиться от экономических пут, которые были возложены на нее в тяжелые времена императором Алексеем. Венеция почти на 20 лет оказалась отрезанной от византийского рынка, и понятно то упорство, с каким она добивалась восстановления своих прежних позиций на территории империи. Позиции эти были взяты Венецией в годы тяжких испытаний, которые переживала империя в конце XI в.; — они теперь и возвращены могли быть только при аналогичных условиях. Эти условия как раз и возникли через 100 лет, после того, как император даровал Венеции свой знаменитый хрисовул.

3. Сближение при Андронике I и Ангелах

После смерти Мануила в Византии опять наступил период смут и дворцовых переворотов. Мануил оставил после себя малолетнего сына Алексея, который и был провозглашен императором под именем Алексея II. За малолетством императора регентство осуществляла его мать Мария Антиохийская, сблизившаяся с протосевастом Алексеем Комнином. В первом же году правления регентши была сделана попытка захватить власть со стороны дочери Мануила от первого брака и ее мужа [306] кесаря Райнерио. Попытка эта кончилась неудачей, но она была повторена весной следующего 1182 г. Андроником Комнином, двоюродным братом императора Мануила.

Кратковременное правление Андроника I было чрезвычайно бурным. Началось оно с кровавого погрома латинян в 1182 г. и через три года закончилось в буре восстания константинопольской черни, поднятой аристократами. За эти три неполных года в Константинополе свирепствовал террор, направленный императором против всегда склонных к мятежу феодальных аристократических фамилий, а перед империей еще раз возникла страшная опасность со стороны южной Италии. Вот этими затруднениями многовековой империи и воспользовались венецианцы, для того чтобы вновь обрести потерянный в пределах Романии торговый рай.

Надежда вернуть прежние позиции в пределах Византии появилась в Венеции несомненно тотчас же после смерти императора Мануила. Беспринципное правительство Марии и протосевастра Алексея, сразу же оказавшееся в довольно затруднительном положении, не могло быть таким несговорчивым, каким оказался под конец своего царствования Мануил. Это доказывается хотя бы тем только что приведенным фактом, что в Венеции в 1181 г. заключались сделки, учитывавшие возможность заключения мира с Византией в недалеком будущем. Вероятно это бы и случилось, если бы Мария и протосеваст не были вскоре низложены. Именно по этой причине, надо полагать, заключение мира было отсрочено еще на некоторое время.

Переворот 1182 г. сопровождался страшной Константинопольской баней, когда латиняне подверглись в столице беспощадному истреблению. Движение это было результатом ненависти, которую уже давно возбуждали к себе многочисленные представители италийских торговых республик, жестоко конкурировавшие на базе своих привилегий с местными купцами и ремесленниками. В момент исчезновения власти, во время переворота, это негодование против привилегированных иноземцев легко переросло в кровавую расправу с ними столичной толпы.

Вопреки общепринятому мнению, мы полагаем, что венецианцы во время этих событий или вовсе не [307] пострадали, что всего вероятнее, или пострадали из них отдельные немногие лица, хотя без сомнения для греков венецианцы были наиболее ненавистными, как наиболее привилегированные из всех латинян. Такой взгляд логически вытекает из того факта, что мирные связи между Венецией и Византией восстановлены не были и, конечно, сколь-нибудь значительного количества венецианских купцов и резидентов в роковые дни 1182 г. в Константинополе быть не могло, если не считать тех, что все еще томились в тюрьмах. Неподатливость императора Мануила да тюрьмы «спасли» тогда сынов св. Марка от кровавой расправы.

Этим легко объясняется то «странное» обстоятельство, что венецианские источники ничего не знают об этих событиях. Венецианцы редко следовали христианской заповеди о прощении обид и никогда не прощали материального ущерба, между тем в данном случае их бытописатели не говорят ни о том, ни о другом.⁹⁵⁾ Невенецианские источники по истории этих событий — Никита, Вильгельм Тирский, Евстрафий Солунский — говорят только вообще о латинянах. Нам кажется, однако, что у одного из них, именно Евстрафия, можно найти косвенное подтверждение правильности постановки нами этого вопроса. Евстафий Солунский в своем известном сочинении «О взятии Солуни», раскрывая понятие «латиняне», которым он оперировал, описывая злоключения их в момент прихода Андроника к власти, называет среди пострадавших людей из Пизы, Генуи, Тосканы, Ломбардии, но совершенно не упоминает венецианцев.⁹⁶⁾ Вряд ли это обстоятельство можно объяснить забвением, — это невероятно при тех чувствах, которые писал Евстафий по отношению к «земноводной змее, болотной лягушке, морским разбойникам с Адриатики», как он аттестует сынов св. Марка в своей речи по поводу освобождения Анконы.⁹⁷⁾

Из всего этого следует тот вывод, что взаимоотношения Венеции и Византии не были омрачены событиями 1182 г., и венецианцы могли спокойно продолжать уже начатые, вероятно, до переворота переговоры о восстановлении мира. Если все-таки венецианские источники относятся к Андронику отрицательно, то это легко объясняется классовыми симпатиями их авторов: аристократически настроенные венецианские анналисты не могли [308] быть довольны антифеодальной политикой Андроника. Но внутренняя политика Византии интересовала венецианское правительство гораздо менее чем проблема восстановления прежних отношений с империей и возмещения убытков, причиненных венецианским купцам в 1171 г. Начатые переговоры успешно продолжались и закончились уже известным нам по венецианским источникам соглашением, в силу которого Андроник освободил посаженных Мануилом в тюрьмы венецианских купцов и обещал возместить причиненные им убытки. В нашем распоряжении имеются бесспорные доказательства того, что это обещание не только было дано Андроником, но и начало им выполняться. Это видно из частных грамот от конца 1185 г. В грамоте от ноября этого года мы читаем: «Андроник, император Константинопольский, в возмещение убытков, которые были в свое время (tunc temporis) причинены венецианцам, прислал в Венецию через наших послов столько золотых перперов, что по определению наших экспертов (secundum quod nostri examinatores existimaverunt) за каждый перпер потерь причитается половина золотого карата и половина венецианского денария», т.е. около 2,5%.⁹⁸⁾ Грамота от декабря того же года гласит: «В возмещение этих потерь Андроник, император Константинопольский, переслал в Венецию через послов дожа 100 фунтов перперов. Отсюда следует, что каждому за свои потери по расчету, сделанному экспертами (facta ratione per prudentes viros), которым было поручено это дело, причитается половина карата и половина венецианского денария за перпер».⁹⁹⁾

Едва ли можно сомневаться в том, что тогда же были восстановлены и прежние привилегии венецианцев в пределах империи. Дандоло не говорит нам об этом прямо, но для венецианских политиков того времени мир с Византией и пользование на ее территории торговыми привилегиями были понятиями равнозначащими. Возможно, что в связи с этой венецианской политикой Андроника находится и его категорическое запрещение пользоваться на территории империи «береговым правом», против которого всегда и всюду боролись венецианцы.

Все это убедительно свидетельствует о том, что у Венеции не было оснований быть недовольной политикой Андроника.¹⁰⁰⁾ «Националист», каким этот император рисуется нередко в сочинениях новейших историков, оказался [309] гораздо более благосклонным к знаменитой торговой республике на лагунах, чем «западник» Мануил. Ни на чем не основанной выдумкой является обвинение Венеции в участии в разбойном нападении на Византию совместно с королем сицилийским в 1185 г.;¹⁰¹⁾ но справедливо, что в этом столкновении, оказавшимся для Андроника роковым, республика св. Марка сохраняла строгий нейтралитет и не пришла на помощь базилевсу: у нее не было побудительных причин вмешиваться в это дело, пока оно не приняло опасного для адриатической политики Венеции оборота, а море к югу от Дубровника, по договору от 1175 г. с сицилийским королем, лежало в сфере политических интересов последнего.

После того, как Андроник был низвергнут, и на троне появилась новая династия, Венеция должна была вновь хлопотать о восстановлении своих прав и возмещении убытков. Ее послы появились в Константинополе с этой целью тотчас же, как только выяснилось, что положение Исаака Ангела на троне базилевсов упрочилось. Венецианские послы с большей степенью вероятности могли рассчитывать на успех своей миссии. Норманское нашествие, правда, было отражено и на этот раз без помощи Венеции, тем не менее новая династия должна была избегать всяких внешнеполитических осложнений, чтобы окончательно укрепиться на троне. Тем не менее жертвы, которых требовала Венеция, были настолько велики, что Исаак довольно долго колебался, согласившись, наконец, подтвердить хрисовулы своих предшественников, он медлил с разрешением вопроса об убытках.¹⁰²⁾ Но венецианцы знали, чем припугнуть неподатливого основателя новой династии. Перед ним несомненно была нарисована перспектива активизации венецианско-сицилийского союза, а воспоминания о разгроме Солуни были так еще свежи в памяти, что Исаак должен был положить конец своим колебаниям. Так венецианцы добились своей цели и от императора новой династии. В 1187 г. Исаак подтвердил хрисовулы своих предшественников и заключил с Венецией оборонительный союз, но только через два года, в 1189 г., было достигнуто соглашение о возмещении убытков.¹⁰³⁾

Соглашение, о восстановлении прежних прав венецианских купцов на территории Византии и возобновлении союза Венеции с Восточной империей облечено было [310] в форму обширных документов, где после подтверждения Исааком хрисовулов императора Алексея, Калоиоанна и Мануила с почти дословным их воспроизведением и с обычными указаниями на «заслуги» венецианцев перед империей, следует договор о союзе республики с империей.¹⁰⁴⁾ Трудно сказать, в какой степени этот договор был новинкой по сравнению с предшествующим временем: хрисовулы Алексея, Калоиоанна и Мануила таким или ему подобным договором не сопровождаются, но союз Венеции с Византией стоит и для того времени вне всякого сомнения. Возможно, что такого рода дополнительные соглашения существовали и тогда, но до нас не дошли.¹⁰⁵⁾ В февральском соглашении во всяком случае есть ряд подробностей, которые вытекали из международной политической ситуации данного момента.

Договор начинается с указания, что в нем речь идет о восстановлении «прежнего союза». Венеция брала на себя обязательство не присоединяться ни к какой стране, с которой Византия находилась бы в состоянии войны, равно как и самой воздерживаться от всякого причинения ей вреда и ущерба.¹⁰⁶⁾ Больше того, если бы какое-либо государство напало на византийские владения, то Венеция по просьбе императора должна оказать ему помощь: в шестимесячный срок со дня уведомления императором о необходимости такой помощи Венеция должна была выставить от 40 до 100 кораблей, издержки по снаряжению которых ложились, однако, на империю, но людей должна была поставить Венеция и не каких-либо, а «способных к войне», не моложе 20 и не старше 60 лет. Командование этим флотом могло быть поручено как венецианцу, так и греку, но венецианцы во всяком случае должны были ревностно служить делу империи.¹⁰⁷⁾ Если бы по миновании непосредственной надобности, т.е. по окончании похода, император пожелал сохранить флот на своей службе, то он должен был делать это за свой собственный счет.¹⁰⁸⁾ Все венецианцы, оказавшиеся на территории империи, подвергшейся вражескому нападению, обязаны принять личное участие в ее защите.¹⁰⁹⁾ Империя со своей стороны не должна нападать на союзников Венеции или страны, ей дружественные. Свои войска проводить через владения Венеции Византия имеет право в одном единственном случае, именно тогда, когда они предназначаются для действия против заведомых врагов [311] Венеции. Для Венеции в условиях этого договора было, однако, одно затруднительное обстоятельство: в это время она стояла в дружественных отношениях с Западной империей и союзных — с Сицилийским королевством. Это знала и Византия, и, конечно, необходимо было внести в этот вопрос надлежащую ясность, — это должно было быть желанием обеих сторон. Вероятно не без продолжительных прений удалось подыскать нужную формулировку, — она могла быть, конечно, только компромиссом: договор терял для Венеции обязательную силу, если Византия втягивалась в войну с западным императором или королем сицилийским до истечения мирных договоров, существовавших между Венецией и этими государями. Такая формулировка не могла удовлетворить Византии, в особенности в той ее части, которая касалась Силиции, поэтому Византия настояла на добавлении: если, однако, король Сицилийского королевства сам нападет на владения Византии, то Венеция обязывалась в четырехмесячный срок выступить на поддержку армии и флота восточного императора.¹¹⁰⁾ Наконец, заранее выговорив восстановление всех прежних льгот и преимуществ на территории империи, Венеция, на всякий случай, оговорила в рассматриваемом договоре право на приобретение в любом городе, завоеванном совместными усилиями, экстерриториального квартала с обычными в таком случае бытовыми и торговыми удобствами.¹¹¹⁾

Так был возобновлен союз Венеции с Византией, снова отдавший в руки венецианских купцов командные высоты в торговле Византии и с западными странами, и отчасти с Востоком. Согласившись взять на себя некоторые военные обязательства, она строго ограничила их морской службой, да и то в значительной мере за счет империи. На море Византии могли угрожать в это время лишь другие итальянские торговые республики, как Пиза и Генуя, или королевство Сицилийское. Во всех этих случаях защита Византии была одновременно и защитой венецианских интересов, ибо ничто так не противоречило этим интересам, как усиление за счет Византии любого из этих государств. Таким образом, Венеция собиралась защищать свои собственные интересы за счет Византии под благовидным предлогом защиты владений императора. [312]

В 1189 г., преодолев, наконец, сопротивление Исаака Ангела, Венеция добилась договора о возмещении убытков, причиненных Мануилом.¹¹²⁾ Общую сумму убытков договор определял в 14 кентенариев золота, не считая ранее выплаченного кентенария. Это несомненно тот взнос, который был сделан еще Андроником, имя которого канцелярия императора Исаака по непонятным причинам упоминать не хочет. Одновременно или тотчас после заключения договора Исаак сделал еще один взнос в размере двух или двух с половиной кентенариев,¹¹³⁾ остальная же сумма должна была быть выплачена равными долями в течение шести лет, т.е. очевидно по два кентенария ежегодно.¹¹⁴⁾ Однако, венецианцам всего этого казалось мало. Поэтому они дополнительно потребовали и получили все те торговые кварталы, причалы, которыми до этого времени пользовались немцы или французы на территории Византии. При этом вновь полученные места должны быть начисто свободны от всяких налогов, и появление там агентов императорского фиска воспрещается совершенно так же, как во владениях самого императора.¹¹⁵⁾ Это был полный налоговый иммунитет.

Венецианцы без всякого сомнения полностью реализовали все те пункты договора, которые создавали им исключительное положение в империи. Труднее было добиться выполнения договора о возмещении убытков. Мы не можем шаг за шагом проследить ход выполнения принятых на себя императором Исааком денежных обязательств. Считается, что с некоторой вероятностью можно говорить о получении Венецией очередного взноса за 1191 г.,¹¹⁶⁾ получение же остальных сумм, на основании известного места из хроники Джустиниани,¹¹⁷⁾ обычно отрицается. Мы полагаем, однако, что Исаак аккуратно вплоть до года своего низвержения с трона выполнял и это обязательство. Это, по нашему мнению, следует из инструкции, которую в 1197 г. послал своим уполномоченным при императорском дворе Энрико Дандоло, ведшим с Алексеем III переговоры о возобновлении договоров, заключенных с Исааком. По этой инструкции Энрико Навигеозо, Андреа Донато и Бенуто Грильоне должны были потребовать уплаты четырех кентенариев за два последних года,¹¹⁸⁾ т.е. за 1195 и 1196 (посольство вело переговоры в 1197 г.), могли ограничиться половиной [313] этой суммы¹¹⁹⁾ и в крайнем случае согласиться на отсрочку уплаты и внести эту сумму задолженности в договор.¹²⁰⁾ Очевидно, что только эта сумма в четыре кентенария и не была еще уплачена, а это значит, что Исаак аккуратно выплачивал по своему обязательству все четыре года, когда он мог это сделать, т.е. в 1191, 1192, 1193 и 1194 гг.

Дворцовый переворот 1195 г. опять поставил перед Венецией вопрос о подтверждении полученных ею ранее привилегий. Новый император Алексей III на первых порах оказался столь же несговорчивым, сколь и его предшественник. Венеция вынуждена была послать одно за другим три посольства, прежде чем удалось добиться удовлетворительных, с точки зрения Венеции, результатов.

В 1195 или 1196 г. были посланы Райнерио Дзено и Марино Малипьери, но они, по-видимому, не смогли договориться с Алексеем. Это побудило Энрико Дандоло, сделавшегося дожем в 1192 г. и великолепно знакомого с византийскими дипломатическими порядками по своей прежней миссии в Константинополе, послать второе посольство в конце 1196 или в начале 1197 г., состав которого мы уже называли.¹²¹⁾ Из упомянутой выше инструкции этим послам мы видим, в чем заключались основные трудности переговоров, на чем настаивали в Византии и чего добивалась Венеция.

Это был прежде всего вопрос о военных обязанностях Венеции перед Византией. Договор с императором Исааком предусматривал помощь Венеции против Сицилийского королевства только в случае прямого нападения Сицилии на владения императора в течение всего срока действия договора Венеции с сицилийским королевством. Теперь этот срок кончился, — он истек в 1195 г. — император Алексей, естественно, хотел исключить этот пункт и возложить на Венецию помощь Византии против Cицилии и Апулии без всяких ограничений. В Венеции думали иначе: «Если он (т.е. император Алексей) поднимет вопрос о статье, касающейся Сицилии, — инструктировал дож своих послов — и скажет, что срок (действия договора Венеции с королем сицилийским) истек, и пожелает прямо указать, что мы обязаны помогать ему против Сицилии и Апулии, то скажите, что мы (т.е. дож и его советники) об этом еще не думали и не дали вам на [314] этот счет никаких поручений и что вы не можете, поэтому, здесь что-либо сделать. Если же он на этом настаивать не будет (т.е. на вопросе о Сицилии и Апулии), то согласитесь».¹²²⁾ Подобный же вопрос возникал и по поводу статьи, содержавшей оговорку относительно Западной империи. «Если он упомянет о статье, касающейся германского императора и захочет удалить эту статью, то скажите, — наставляет дож своих посланцев, — что послали мы вас просто и без обмана, что на эту тему мы еще не размышляли, а потому и не дали вам на этот счет никаких указаний (Dicetis, quod pure vos misimus et sine fraude nee posuinus mentem ad ista, nec inde vobis aliquid diximus). Поэтому вы можете согласиться только на существующую редакцию (Non aliter possetis facere, nisi sicut dicitur), а если он непременно захочет исключить этот пункт, то вы не соглашайтесь».¹²³⁾ Понятна позиция обоих государств в этом последнем вопросе. Это было как раз то время, когда Генрих VI шумно готовился к походу на восток, ставя своею задачей сокрушение Византийской империи. В 1197 г. в Италии, подготовлялось войско для отправки в этот поход. Византия прекрасно была осведомлена о всех этих приготовлениях, и ей нужны были союзники. Венецианская оговорка очевидно не могла быть приемлемой для Алексея III. Со своей стороны и Венеция опасалась ринуться в борьбу против императора, могущество которого быстро возрастало, и казалось, что после овладения Генрихом VI Апулией и частью Сицилии Гогенштауфены близки были, наконец, к реализации идеи «всемирной» империи. Такая империя была, конечно, неприемлемой и для Венеции, но не в союзе с Алексеем III можно было сокрушить ее. Отсюда выжидательная политика Венецианской республики. То же самое надо сказать и о сицилийском вопросе. После смерти Танкреда большая часть королевства оказалась в руках того же Генриха VI. Следовательно, в обоих этих вопросах Венеция должна была занять одну и ту же позицию, что она и сделала. Не желая поступиться выгодами дружественных отношений с Византией и не смея втянуться в борьбу с Западной империей, Венеция должна была держаться выжидательной политики и затягивать переговоры. В той же инструкции и в связи с тем же вопросом Энрико Дандоло рекомендует [315] своим послам: «Если император будет стоять на своем, постарайтесь привлечь его посольство в Венецию».¹²⁴⁾

Другим вопросом, волновавшим Венецию, был вопрос об отношении Алексея III к пизанцам. После изгнания венецианцев из пределов Византийской империи пизанские и генуэзские купцы постарались здесь занять место своего конкурента. За этот успех тем и другим пришлось в 1182 г. заплатить очень дорогою ценой: среди «латинян», подвергшихся погрому в этом году, Евстафий Солунский, как мы видели, на первом месте называет пизанцев и генуэзцев. Вероятно уже при Андронике представителям обеих торговых республик удалось вновь утвердиться в Восточной столице. При Исааке они во всяком случае обосновались там довольно прочно. Как мы увидим далее, в 90-х годах Венеция и Пиза находились во враждебных отношениях друг к другу; между тем Алексей III был к пизанцам особенно внимателен, что Венеции не могло быть приятно. Но в отношении своих конкурентов в Константинополе у венецианского правительства, по-видимому, не было тогда определенного плана, вследствие чего в своей инструкции Дандоло рекомендует послам по этому вопросу посоветоваться с «опытными и благоразумными» людьми из местной константинопольской колонии венецианских купцов и действовать в этом вопросе сообразно с их мнением и мнением самих послов (quod apparuerit vobis et illis).¹²⁵⁾

Наконец, Энрико Дандоло дал указания своим послам и относительно той позиции, которую они должны занять в отношении еще не выплаченных Византией сумм по договору с императором Исааком. Эти указания нами уже были рассмотрены.

Легко понять, что при такой позиции договаривающихся сторон переговоры не могли закончиться быстро. Второе посольство также, как и первое, возвратилось, не достигнув определенных результатов. Это побудило Венецию в 1198 г. направить в Константинополь третье посольство в составе двух полномочных представителей Пьетро Микьеле и Октавио Квирини. На этот раз международная обстановка была более благоприятной для успешного хода переговоров. Император Генрих в 1197 г. умер, и вместе с ним рухнули его честолюбивые замыслы в отношении Восточной империи, а в Германии началась борьба за королевский трон. В то же время законные [316] права на трон в сицилийском королевстве перешли к ребенку и женщине, его матери. Теперь ни германский император, ни король Сицилии не могли быть опасными. Но в это время появился новый фактор в международной политике: 1198 был первым годом пантификатора Иннокентия III, который сейчас же начал проповедь нового крестового похода. Опыт предшествующих крестовых походов и в частности третьего крестового похода и тех осложнений, которые он вызвал во взаимоотношениях Византии с Фридрихом Барбароссой, рекомендовал Алексею III осторожность и делал его более сговорчивым. По этим причинам миссия третьего посольства увенчалась полным успехом: Венеция не только добилась прежних уступок и привилегий, но и позаботилась о том, чтобы расширить их по крайней мере, в территориальном смысле.¹²⁶⁾

Новое соглашение было подписано Алексеем III в 1199 г. В этом соглашении Византия на первый план выдвинула договор о союзе с Венецией, заключенный при императоре Исааке. Венеция обязывалась свято соблюдать свои обязательства по этому договору, забыв обиды, нанесенные императором Мануилом, или «вызванные какой-либо иной причиной»,¹²⁷⁾ а император Алексей подтверждал все хрисовулы, выданные его предшественниками от Алексея I до Исаака II. Венецианские представители настояли на том, чтобы самым подробным образом были перечислены все те разнообразные налоги, которые отягощали подданных восточного императора и от которых полностью освобождались венецианские купцы, — очевидно общей формулировки в свободе от всяких налогов было недостаточно.¹²⁸⁾ Обращает на себя внимание также список тех городов и провинций империи, в которых венецианцы пользовались или желали пользоваться гарантированными им льготами. Здесь, кроме портовых городов, которые были преимущественным объектом внимания в прежних договорах, перечислены города и области, расположенные далеко от прибрежных территорий, как Прилеп, Скопле, Струмица, Кастория, Ниш и др.¹²⁹⁾ Возрастание числа территорий и городов, где венецианские купцы пользуются торговыми льготами, которое мы наблюдаем в следовавших один за другим хрисовулах, неопровержимо свидетельствует о том, что венецианцы все глубже и глубже внедрялись в поры империи, [317] что сфера их экономических интересов в ее пределах продолжала возрастать, несмотря на те перерывы, которые мы в этом росте наблюдали. Разумеется, права экстерриториальности, которыми венецианские колонии на территории империи пользовались издавна, в новом договоре были оговорены и особо подчеркнуты в статье, трактующей о вопросе судебных привилегий венецианских купцов и колониальной администрации.¹³⁰⁾

В договоре 1199 г., как и в предыдущих договорах, обращает на себя внимание то обстоятельство, что в них совершенно замалчивается вопрос о черноморских портовых городах и портах Крыма. Разумеется, это не может быть объяснено забывчивостью венецианских дипломатов. Правильнее будет заключить отсюда, что до XIII в. у Венеции не существовало здесь серьезных экономических интересов, вопреки неоднократно высказывавшемуся в исторической литературе мнению.¹³¹⁾ Это не значит, конечно, что отдельные торговые корабли и отдельные венецианские купцы до XIII в. не бывали в портах Черного моря; но наверное можно утверждать, что эта группа заинтересованных лиц не была настолько влиятельной, чтобы воздействовать на правительство в благоприятном для их интересов смысле. Проблема венецианской торговой экспансии в районах Черноморья — проблема не XII, а XIII в.

Таким образом, в 1199 г. Венеция уладила свои взаимоотношения с Восточной империей и единственно чем она могла быть недовольной, так это отношением Алексея III к пизанцам. Оно оставалось для них по-прежнему благоприятным. Пизанская колония была в Константинополе многочисленной и богатой. Пизанцы во второй половине 90-х годов владели здесь четырьмя причалами, двумя церквами, многочисленными лавками; налоги с пизанских купцов в 1198 г. были еще раз снижены.¹³²⁾ Алексей видел в пизанских купцах противников Венеции, которые при благоприятных условиях могли быть использованы против Адриатической республики. Со своей стороны пизанцы старались заслужить доверие императора, рассчитывая на венецианское наследство. Не случайным, поэтому, будет то обстоятельство, что в критические для Алексея III дни 1203 г., когда венецианцы вместе с крестоносцами будут осаждать Константинополь, пизанцы будут сражаться на его стороне, [318] но это обстоятельство не было настолько существенным, чтобы венецианцы испытывали чувство вражды к Алексею III и считали необходимым вооруженный конфликт с империей. Отношения между Византией и Венецией накануне четвертого крестового похода, с венецианской точки зрения, могли почитаться нормальными.

В самом деле, политика «натиска на Восток» на территории империи базилевсов принесла в течение XII в. такие обильные результаты, что венецианские политики могли быть вполне удовлетворены ими. При сохранении независимости империи большего добиться было невозможно. Венецианская плутократия вела бы себя, вероятно, иначе в период четвертого крестового похода, если бы она была уверена в двух вещах: во-первых в том, что империя сумеет сохранить свою независимость и во-вторых в том, что политика императоров в отношении Венеции останется неизменной. Ни в том, ни в другом у республики св. Марка уверенности не было, и здесь кроются предпосылки ее поведения в период четвертого крестового похода.

Назад К содержанию Далее

¹⁾ В. Dudan, op. cit., p. 6.

²⁾ Chronique d'Ernoul et Bernard le Tres., ed. cit., p. 233. Si eu demora bien M crestiens povres, di n'orent de quoi les nès loer ne de quoi viande acheter por metre es nès... Когда венецианцы отказались взять их на свои корабли, представитель Саладина с изумлением спросил: s'ils estoient crestiens? (Chronique, p. 233).

³⁾ Anna Comnena, ed. cit., pp. 177, 178.

⁴⁾ Ibid., p. 436.

⁵⁾ Ibid., pp. 100, 225.

⁶⁾ FRA. DA., v. XII, p. 51.

⁷⁾ Ibid., p. 96.

⁸⁾ Historia ducum, ed. cit., p. 75.

⁹⁾ Danduli Chr., col. 250.

¹⁰⁾ FRA. DA., v, XII, p. 52. Anna Comnena, v. I, pp. 286, 287.

¹¹⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 51. 52.

¹²⁾ Мы не видим оснований согласиться здесь с издателями этого документа, Тафелем и Томасом, которые имеют здесь в виду не знаменитые сирийские города, а незначительные ликийские порты. Венецианцы заботились несомненно о перечислении тех городов, в которых они имели серьезные экономические интересы, а что Селевкия и Антиохия как раз были такими городами, это видно из того, что венецианцы договаривались о них потом с королем Иерусалимским и князьями антиохийскими, подобно тому как это они [489] делали с королем Малой Армении о перечисленных здесь же Тарсе и Мамистре. Все это мы видели при обзоре политики Венеции в Сирии.

¹³⁾ FRA. DA., v. XII, р. 53.

¹⁴⁾ Ibid., p. 52.

¹⁵⁾ Орделафо Фальеро в 1107 г., осуществляя дарение константинопольской церкви св. Акиндина, полученной по хрисовулу императора Алексея, делает это cum omni suo territorio et beneficio (FRA. DA., v. XII. pp. 67, 68).

¹⁶⁾ Annales venetici breves, ed. cit., p. 70.

¹⁷⁾ «Краткие венецианские анналы» сообщают только о самом факте выступления венецианского флота; «История дожей» вовсе не сообщает об этом походе сведений; «Хроника» Дандоло довольно неопределенно говорит об участии венецианского флота в деле у Драча (цит. соч., кол. 261). Анна со своей стороны сообщает только, что Алексей обратился с письмами в Пизу, Геную и Венецию (цит. соч., т. II, стр. 132).

¹⁸⁾ Danduli Chr., col. 269. Historia ducum, p. 73. Predecessorum statuta eis dare nolebat. Cinnamus, op. nom., p. 281.

¹⁹⁾ 19. Danduli Chr., col. 271, 272. Opes abstulit et aceptas dividit{2 символа не пропечатаны. OCR}capit et postea spolia distribuit... Historia ducum, p. 74.

²⁰⁾ Cerbani, Translatio, ed. cit., p. 323. Cinnamus, op. cit., p. 281.

²¹⁾ Fulcherius Carnotensis, p. 470.

²²⁾ Cerbani, Translatio, p. 470.

²³⁾ F. Chalandon. Les Comnènes. Jean II et Manuel I. Paris, 1912, p. 158.

²⁴⁾ «История дожей» приписывает инициативу мирных переговоров императору (цит. соч., стр. 74).

²⁵⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 97, 98. Danduli Chr., col. 269, 274.

²⁶⁾ Cinnamus, ed. cit., p. 281.

²⁷⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 109, 110.

²⁸⁾ Ibid., pp. 111, 112.

²⁹⁾ Ibid., p. 124.

³⁰⁾ Historia ducum, p. 75. Cinnamus, p. 92.

³¹⁾ Historia ducum, p. 75.

³²⁾ Danduli Chr., col, 282, 283.

³³⁾ Cinnamus, op. cit., p. 280. Nicetas, op. nom., v. I, pp. 113-115. Необходимо заметить, что ранние венецианские источники ничего не знают об этом инциденте.

³⁴⁾ Cinnamus, op. cit, p. 98. Nicetas, op. cit., pp. 113, 114, 115.

³⁵⁾ Heyd, op. cit., B. I, pp. 26 ss.

³⁶⁾ Flaminio Cornnero. Ecclesiae Venetae, v. IX, p. 219. Armingaud, op. cit., pp. 130, 131.

³⁷⁾ FRA. DA., v. I, pp. 107, 108.

³⁸⁾ Armingaud, op. cit., pp. 130, 131.

³⁹⁾ Дата учреждения этого поста не может быть указана точно, но мы неоднократно встречаемся с этим должностным лицом в конце XII в. (FRA. DA., v. XII, pp. 213, 216). Нельзя, однако, согласиться с Гфререром, который относит учреждение этой должности к гораздо более раннему времени: помимо того, что он не может привести никаких доказательств этому, так как одного слова immunitates у Дандоло недостаточно для такого далеко идущего заключения, как то, что венецианцы уже в X веке пользовались в Константинополе правами экстерриториальности и имели своего «судью» (Гфререр, цит. соч., стр. 363), это сомнительно еще и потому, что совершенно невероятно, чтобы документы полутора столетий ни разу не назвали этого представителя Венеции, если бы он там был в действительности. [490]

⁴⁰⁾ Cinnamus, op. cit., p. 249.

⁴¹⁾ Danduli Chr., col. 292.

⁴²⁾ Historia ducum, p. 75. Rex Venetos valde odiret, cepit eos per se et per quos poterat in personis et in rebus offendere...

⁴³⁾ Danduli Chr., col. 286. Historia ducum, p. 75.

⁴⁴⁾ J. Buchon. Recherches historiques sur le principauté de Morée, v. II. Nouvelles recherches. Paris, 1845, pp. 5, 6.

⁴⁵⁾ Annales Pisani, ed cit., p 240.

⁴⁶⁾ Annales Januenses, ed. cit., p. 33.

⁴⁷⁾ Buchon, Recherches, v. II, pp. 7-9. Annales Pisani, p. 262.

⁴⁸⁾ Cafari. De liberatione civitatum orientis. MGH SS , v. XVIII, p. 46.

⁴⁹⁾ Annales Januenses, ed. cit., p. 20.

⁵⁰⁾ Текст напечатан у Бюшона в только что названном сочинении, т. II, стр. 6.

⁵¹⁾ Annales Januenses, р. 25.

⁵²⁾ Ibid., p. 30.

⁵³⁾ Ibid., p. 86.

⁵⁴⁾ Annales Pisani, p. 262.

⁵⁵⁾ Buchon, Recherches, v. II. p. 7, 8, 9.

⁵⁶⁾ ADMM, v. II, p. 35.

⁵⁷⁾ Annales Januenses, p. 99.

⁵⁸⁾ Дандоло уверяет даже, что дож Витале Микьеле, предвидя опасность, которая угрожала его соотечественникам в пределах Романии, настойчиво рекомендовал им задолго до событий 1171 г. покинуть пределы империи (цит. соч., кол. 291). Если это сообщение верно, то оно во всяком случае не имело практического значения.

⁵⁹⁾ Nicetas, op. cit., v. I, p. 223. Cinnamus, op. cit., pp. 281, 282. Danduli Chr., col. 295. Historia ducum, p. 78. Conceperat malum in corde sua... verda dulcia in dolo.

⁶⁰⁾ Invitante Venetos, ut omnes ad eum et ad terras ejus imperii sicut ad propria properarunt. (Hist. duc., p. 78).

⁶¹⁾ Venetes ut filios diligeret (Ibid., p. 78).

⁶²⁾ Veneti portantes secum pecunias infinifas et arma et naves multas... (Ibid., p. 78). Цифры преувеличены, но несомненно, очень большое количество делового венецианского люда и кораблей находилось в сфере досягаемости византийского императора.

⁶³⁾ DCV, NN 336, 338.

⁶⁴⁾ Annales venet. brev., p. 72. Nicetas, op. cit., p. 223.

⁶⁵⁾ Historia ducum, p. 79. Danduli Chr., col. 293. Annnles venetici breves, p. 72.

⁶⁶⁾ Intra paucum tempus fere milia viri mortui sunt... (Hist, ducum, p. 79). {Последняя цифра плохо пропечатана; возможно, 8. OCR}

⁶⁷⁾ Hist. duc., p. 80. Dand. Chr., col. 295.

⁶⁸⁾ Cinnamus, op. cit., pp. 284, 285.

⁶⁹⁾ Historia ducum, p. 80.

⁷⁰⁾ Ослепление знаменитого посла несомненно относится к области легенд. Автор «Истории дожей венецианских», рассказывающий о событиях этого времени очень подробно, ничего об этом не говорит, и, конечно, последующая карьера зловещего венецианца исключает возможность такой операции. Тем не менее свидетельство о том, что Дандоло был слаб зрением, является всеобщим, и даже Новгородская летопись называет его «дож слепый». Происхождение этой легенды, по нашему мнению, очень просто объясняется предположением, что знаменитый дож был сильно близорук, что в те времена, не обремененные книгой, было большой редкостью. Не надо забывать, что в годы его догата ему было свыше 80 лет, — не удивительно, если он и был слаб зрением. [491]

⁷¹⁾ Historia ducum, p. 81.

⁷²⁾ Cinnamus, op. cit., pp. 288, 289.

⁷³⁾ Cinnamus, op. cit., p. 288.

⁷⁴⁾ Aug. Ваer. Die Beziehungen Venedigs zum Kaiserreiche in der Staufischen Zeit. Insbr., 1887, p. 40.

⁷⁵⁾ Annales Venetici breves, p. 72. Annales Pisani, p. 265. Danduli Chr., col. 299. Historia ducum, pp. 81, 82.

⁷⁶⁾ Danduli Chr., col. 301. Ad tantum penuriam civitatem coegit, ut canes, et gattas, et coria mortuorum animalium comederant... (Annales Pisani, p. 265).

⁷⁷⁾ Historia ducum, p. 82.

⁷⁸⁾ Ibid., p. 82 Hiemis timentes...

⁷⁹⁾ Cinnamus, op. cit., pp. 285, 286.

⁸⁰⁾ Nicetas, op. cit., v. I, pp. 225, 226.

⁸¹⁾ Historia ducum, p. 92.

⁸²⁾ Danduli Chr., col. 309.

⁸³⁾ Laurentius de Monacis, op. cit., pp. 125, 126.

⁸⁴⁾ FRA. DA., v. XII, p. 173.

⁸⁵⁾ Schmeidler, op. cit., p. 91.

⁸⁶⁾ Historia ducum, p. 90.

⁸⁷⁾ Правда, в интересующее нас время рассматриваемое здесь издание документов помещает три документа, составленных в Фивах и один в Константинополе. Однако, если мы повнимательнее отнесемся к документам, составленным в Фивах, то убедимся, что они представляют собою оригинал и две копии с него, т. е. в сущности один документ; документ же константинопольский отнесен издателями на май месяц 1171 г., таким образом на время после эдикта Мануила о преследовании венецианских купцов и резидентов, изданного им, как известно, 12 марта этого года, по очевидному недоразумению: ситуация, сложившаяся для венецианцев в Константинополе непосредственно после опубликования эдикта исключала всякую возможность функционирования там венецианского нотариального аппарата. Издатели неправильно датировали его маем, прочитав ошибочно madii вместо martii. (DCV, NN 273, 274, 275).

⁸⁸⁾ Boncompagno Florentino. Liber de obsidione Anconae. Мuratori, RIS, v. VI, col. 925 ss.

⁸⁹⁾ DCV, N 245.

⁹⁰⁾ Ibid., N 249.

⁹¹⁾ Ibid., NN 252, 267, 280, 329.

⁹²⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 190 ss.

⁹³⁾ Ipsam vero suprascriptam cuationis cartulam quondam tempore recurrente anno domini milesimo centesimo octagesimo primo mense februarii sub indictione quintadecima, Rivoalto, fecerunt scilicet ipse suprascriptus Jacobus et Philippus ejus frater ad eundum Guidonim Valeressum, continente in ea quod postquam pax esset inter imperatorem Constantinopolitanum et Venetiam infra annum unum, debebunt dare et persolvere suprascripto Guidone Valeresso in Venetia libras denariorum veronensium quinquaginta... (DCV, N 348).

⁹⁴⁾ Historia ducum, p. 81.

⁹⁵⁾ Среди венецианских источников, где встречается упоминание об интересующем нас вопросе, до сих пор известно лишь одно место из частной грамоты, опубликованной уже довольно давно в кратком итальянском ее изложении (В. Cecchetti. La vita dei veneziani al 1200., v. II, 1871), и недавно в полном виде в латинском подлиннике в тех же «Документах венецианской торговли» (№ 331), которые мы только что цитировали. Этот документ не находится в противоречии с нашей концепцией. В самом деле: кораблю, [492] направлявшемуся в византийские воды, встречаются по дороге несколько венецианских кораблей; пассажиры и матросы с них останавливают встречный корабль словами — «Куда вы плывете? В Константинополе бьют всех латинян без разбора»... Корабль остановился и взял курс на Александрию. Из документа вовсе не видно, чтобы встретившиеся венецианцы пострадали, или сами были очевидцами событий.

⁹⁶⁾ Eustath., De Thessalonica capta, ed. cit., pp. 395, 396, 415.

⁹⁷⁾ G. Tafel. Komnenen und Normanen. Stuttg., 1870, pp. 216, 217.

⁹⁸⁾ DCV, NN 358, 359.

⁹⁹⁾ Ibid., NN 360, 361.

¹⁰⁰⁾ Всякие рассуждения о мести со стороны Венеции за события 1182 г. не основываются на документах, а вытекают из ошибочного предположения о том, что среди пострадавших в Константинополе латинян надо разуметь преимущественно, если не исключительно, венецианцев. Мы должны с удовлетворением констатировать, что отстаиваемая нами точка зрения на венециано-византийские отношения при императорах Мануиле и Андронике (1171—1185) нашла признание со стороны такого знатока венецианской истории, как Роберто Чесси. В своей двухтомной «Истории Венецианской республики», вышедшей в сороковых годах текущего столетия, он еще стоял на оспариваемой нами точке зрения, но в начавшей выходить коллективной «Истории Венеции» (1957—58 гг.), он полностью отказался от общепринятых ранее взглядов на венециано-византийские отношения в последней четверти XII в. (назв. соч., т. II, стр. 406 и след.). Изложенный нами здесь взгляд впервые был опубликован в V. Зап. Горьк. Госуд. университ. в 1950 г. в статье под названием «Восточная политика венецианской плутократии в XII в.» и затем более подробно в статье, помещенной в Виз. Врем, в т. V от 1952 г. под заголовком «К вопросу о взаимоотношениях Византии и Венеции в последние годы правления Комнинов» (1171—1185).

¹⁰¹⁾ Эти выдумки являются логическим развитием той же ошибки. С ними мы встречаемся у Арменго (цит. соч., стр. 108). Брауна (цит. соч., стр. 113), Ходгсона («Ранняя история Венеции», стр. 333) и др.

¹⁰²⁾ De restituendis dapnis habuerunt dilationem... (Just. Chr., p. 90. Danduli Chr., col. 314).

¹⁰³⁾ FRA. DA., v. XII, pp. 179-210.

¹⁰⁴⁾ Ibid., p. 179.

¹⁰⁵⁾ Этим вопросом специально занимался Нейман (С. Neuman. Zur Geschichte der byzantinisch—venezianischen Beziehungen. BZ., т. I, 1892, pp. 370 ss.), и ответил на него именно таким образом. Мы должны признаться, что, хотя и допускаем такое решение этого частного вопроса, тем не менее доводы Неймана нам не кажутся убедительными. Вопрос этот, впрочем, не имеет большого значения и мы совершенно не согласны с Ф. И. Успенским, который на основании этих весьма спорных высказываний Неймана делает далеко идущие выводы относительно ценности публикации Тафеля и Томасса для истории взаимоотношений Византии и Венеции (История Византийской империи, т. III, стр. 124).

¹⁰⁶⁾ Nec per se unquam ei nocebit... (FRA. DA., v. XII, p. 196).

¹⁰⁷⁾ Ibid., p. 197.

¹⁰⁸⁾ Ibid., p. 198.

¹⁰⁹⁾ Ibid., p. 201.

¹¹⁰⁾ Ibid., p. 199.

¹¹¹⁾ Ecclesinm, embolum et scalam... (FRA. DA., v. XII, p. 207).

¹¹²⁾ Только желание во что бы то ни стало доказать, что во время константинопольского погрома латинян пострадали и венецианцы, [493] заставило Манфрони утверждать, что договор с Исааком предусматривал возмещение убытков, причиненных Андроником (цит. соч., стр. 274). В договоре, напротив, прямо указывается: «in redditionem rerum, que Veneticis ablate fuerunt tunc... domino Manuele Comnino... (FRA. DA., v. XII, p. 207).

¹¹³⁾ Договор называет два кентенария, одна частная грамота от марта месяца 1191 года говорит об illis ducentis quinquaginta libris de perperis, quas dominus Zurchacchius imperator Constantinopolitanus misit in Venetiam pro parte de ipso habere, quod Veneticis ablatum fuit in Romania. (DCV, NN 396, 403, 413).

¹¹⁴⁾ FRA. DA., v. XII, p. 210.

¹¹⁵⁾ Ibid., p. 203.

¹¹⁶⁾ Heinen, op. cit., p. 64.

¹¹⁷⁾ Tamen dicta pecunia integre soluta... nunquam fuit... (Just. Chron., p. 92).

¹¹⁸⁾ Quadringentis libras yperperorum, quas nobis dari debent pro annis duobus. Кречмайр, у которого эта инструкция напечатана полностью (цит. соч., т. I, стр. 473), почему то думает, что он опубликовал ее впервые, между тем как она была воспроизведена еще Арменго (цит. соч., стр. 114 и след.).

¹¹⁹⁾ Kretsch., op. cit., p. 473. Et si noilet mittere aut dare quadringentas, si saltern ducentas dederit vel miserit, faciatis...

¹²⁰⁾ Quod nec etiam ducentas veliet dare vel mittere, si nobis crisobula miserit ad hoc, quod eas debemus i abere, nec remaneat.

¹²¹⁾ Дата пребывания этого посольства в Константинополе определяется различно: Арменго указывает 1198 г. (цит. соч., стр. 114), Шаубе относит деятельность этого посольства на 1195—1196 гг. (цит. соч., стр. 256). С Арменго нельзя согласиться потому, что император Генрих VI по время написания инструкции был еще жив, а он умер осенью 1197 г.; соображения Шаубе, с другой стороны, не оставляют времени для деятельности первого посольства Венеции к царю Алексею III. Отсюда вытекает с большой степенью вероятности принятая нами датировка событий.

¹²²⁾ Kretschmayr, op. cit., В. I, p. 473.

¹²³⁾ Ibid., p. 473.

¹²⁴⁾ Ibid., p. 473.

¹²⁵⁾ Ibid., p. 473.

¹²⁶⁾ Совокупность именно всех этих обстоятельств облегчила Венеции возможность благополучно закончить переговоры в Византии, и нужно считать необоснованным домысел Гейда, объясняющего сговорчивость Алексея III угрозой со стороны Венеции противопоставить ему Алексея, сына эксимператора Исаака (Гейд, цит. соч., стр. 250). Эта угроза не могла в это время быть реальной уже по одному тому, что будущий Алексей IV в это время находился в руках Алексея III.

¹²⁷⁾ FRA. DA., v. XII, р. 255.

¹²⁸⁾ Nec commercium aut pedagium, aut samariaticum, vel pottuaticum, aut sauraticum (i.e. subuviaticum), aut causa onerandi, aut scalaticum... (FRA. DA., v. XII, p. 257).

¹²⁹⁾ Ibid., pp. 258-272.

¹³⁰⁾ Ibid., pp. 274-277.

¹³¹⁾ Из многочисленных примеров назовем: М. М. Ковалевский, К ранней истории Азова (ТАС, т. II, стр. 115), Романин, Документированная история Венеции (т. I, стр. 334).

¹³²⁾ Schaube, op. cit., pp. 251 ss. [494]

Назад К содержанию Далее