|
|
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Более столетия продолжавшийся «натиск на Восток» в XIII в. завершился событиями четвертого крестового похода.
Венецианская республика, до этого времени игравшая лишь второстепенную роль в восточных авантюрах христианского Запада, внезапно оказалась на переднем плане очередной волны крестоносного движения. Она широко использовала сложившуюся в процессе этого похода ситуацию и добилась замечательных результатов: четвертый крестовый поход и события с ним связанные далеко продвинули вперед процесс образования ее колониальной империи.
Несмотря на несомненную переоценку результатов этого похода, которая нашла свое выражение в горделивом титуле дожей, именовавших себя «властителями четверти и полчетверти Византийской империи», тем не менее именно в это время Венеция сделала основные территориальные приобретения, некоторыми из которых она владела потом в течение ряда столетий. Время четвертого крестового похода справедливо может быть признано временем подведения итогов великодержавных усилий Венеции за два предшествовавших столетия и началом нового периода венецианской истории, когда республика св. Марка перестала быть простою, хоть и богатой городской общиной с широко раскинутой сетью опорных торговых пунктов в восточных водах, и превратилась в торговую империю Средиземноморья. [357]
Знаменитый поход начала XIII в. был делом Иннокентия III. С самого начала своего понтификата папа одновременно преследовал две цели: поставить византийскую церковь в зависимость от Рима и укрепить положение католического мира в Сирии. Первую из этих задач он думал разрешить, используя метод угроз и политического шантажа, через византийского императора Алексея III, положение которого на византийском троне, как узурпатора, не было прочным. Вторая цель могла быть достигнута только путем вооруженного нападения на мусульманские владения в Сирии или Египте, — для завоевания Палестины нужен был крестовый поход.1) Но папе принадлежала только инициатива похода, он только привел в движение крестоносные ополчения. Обстоятельства и хитрые венецианские политики, однако, в самом начале похода исторгли руководство им из рук Иннокентия III, и оно целиком перешло в руки республики св. Марка и ее дожа Энрико Дандоло.
Этот восьмидесятилетний дож — символическая фигура. В нем купеческая республика на лагунах нашла живое воплощение своего политического идеала государственного деятеля, а правящая плутократия — представителя своих классовых интересов. Неукротимая энергия, уменье дерзать, мудрая дальновидность и тонкий политический расчет, беззастенчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, безусловная преданность интересам своего класса и государства сочетались в нем с редкой в те времена свободой от религиозных предрассудков, делавшей его нечувствительным к громам папской курии и равнодушным к делам веры и благочестия, если они не сочетались с серьезными мирскими интересами. [358] Неудивительно, что под руководством такого вождя крестоносное движение впервые ярко обнаружило свою действительную природу: религиозные лозунги впервые были отброшены, грубо материальные цели бесстыдно обнажены, колониальный грабеж лишь очень поверхностно был прикрыт видимостью права.2)
Выдающаяся роль, которую играла Венеция в четвертом крестовом походе, широкое использование ею результатов его в целях своей захватнической политики дали повод рассматривать весь этот поход, как тонко и издалека задуманное и проведенное с большим мастерством предприятие политиков св. Марка. При этом одни из историков выдвигали в качестве мотива, толкнувшего венецианцев на «измену христианскому делу», их желание получить остаток задолженности по убыткам, причиненным Византией во времена императора Мануила;3) другие рассматривают поход, как акт мести за причиненные греками венецианцам обиды;4) третьи считали его вызванным неуверенностью Венеции в том, что договор 1198 г., для нее выгодный, будет Алексеем III соблюдаться;5) четвертые обвиняли Венецию в том, что она была подкуплена египетским султаном Малек Адилем и т. п.6)
Несомненно, поход, как нельзя более отвечал целям восточной политики Венеции, и ей принадлежит выдающаяся роль в деле изменения его первоначального направления, — мы склонны допустить, что без участия в нем Венеции Византия не имела бы латинского перерыва в своей истории. Не следует, однако, переоценивать дар человеческого предведения: венецианцы и их дож «делали» историю четвертого крестового похода в рамках, которые были созданы не ими, а ходом событий, им благоприятствовавшим, но от них непосредственно не зависящим.7)
В феврале 1201 г. в Венецию прибыли шесть делегатов от некоторых крупных сеньоров восточной и северовосточной Франции и Фландрии, «принявших крест» вместе с большим числом рыцарей других стран и королем венгерским. Среди посланцев был и знаменитый бытописатель похода, маршал графа Шампанского, Жоффруа Вильардуэн. Целью посольства было заключение с республикой св. Марка договора на перевозку средствами республики крестносного ополчения на Восток. Идея [359] использования транспортных средств Венеции для борьбы против мусульман была не новой: мы в своем месте видели, что она родилась еще в начале XI в., за несколько десятилетий до начала крестоносного движения, в энциклике папы Сергия IV, если только считать ее подлинной. С того времени Венеция в еще большей степени приобрела право на ту роль, которую теперь крестоносцы хотели возложить на нее. Нет поэтому ничего удивительного в том, что именно к Венеции адресовались крестоносцы за необходимыми для них вспомогательными средствами. Этим целям могли бы служить также флоты Генуи и Пизы, но они находились в это время в состоянии войны друг с другом, и попытки примирить их, предпринятые в частности, вождем ополчения Бонифацием, остались совершенно безрезультатными.8)
От имени вождей крестоносного ополчения посольство в апреле 1201 г. заключило с венецианским правительством договор о предоставлении в распоряжение крестоносцев достаточных перевозочных средств для армии в 4500 всадников в полном вооружении, 9000 щитоносцев и 20000 пехотинцев с необходимым на один год количеством фуража и продуктов.9) Все это венецианцы должны были приготовить ко дню Петра и Павла следующего 1202 г. Венецианцы для того, чтобы избежать конкуренции со стороны крестоносцев при закупке фуража и продуктов, указали в договоре те районы северной Италии, в которых они не могли производить для себя закупок иначе, как от имени Венеции.10) Плата в 85 000 марок серебра должна была быть внесена в рассрочку,11) но не позднее апреля 1202 г. и при том независимо от того, какое количество войск будет представлено к перевозке.12) Апрель 1202 г. был указан в качестве срока, к которому должны были собраться крестоносцы в Венецию. Одновременно венецианцы обещали со своей стороны снарядить флот в 50 кораблей и отправиться с ними на Восток. За это участие в походе Венеция выговорила себе половину тех завоеваний и той добычи, которую они могли общими усилиями захватить во время похода.13) Договором предусматривался также и порядок разрешения конфликтов, которые могли возникнуть в процессе его выполнения, — для этой цели намечалась комиссия в составе 12 членов, по 6 человек от каждой стороны. На всякий [360] случай венецианцы возложили на крестоносцев обязанность добиться санкции договора со стороны папы.14)
В договоре не было указано направление похода и это потому, вероятно, что и сами крестоносцы еще колебались между его сирийским и египетским направлениями. Эти колебания довольно ясно отражаются в наших источниках: у Робера де Кляри Бонифаций обсуждает с баронами этот вопрос;15) тот же автор сообщает, что во время позднейших споров, поднимавшихся в крестоносном войске о дальнейшем направлении похода, рядом с Каиро, Константинополем и Александрией фигурировала также и Сирия.16) Однако сторонники египетского направления среди тех крестоносцев, которые не желали отвлекаться от прямых целей похода, по-видимому преобладали; это видно, отчасти из сообщения того же источника,17) но особенно энергично подчеркивается Гунтером Парижским, который дает и развернутую мотивировку преимуществ египетского направления.18)
Для нас особенно важна в этом вопросе позиция венецианцев. В исторических сочинениях обычно подчеркивается совершенная неприемлемость для венецианцев египетского варианта похода. Мы считаем это едва ли не общепринятое мнение по меньшей мере спорным. С экономической точки зрения интересы Венеции гарантировались обусловленным в договоре сроком службы зафрахтованного флота, а с политической точки зрения они и в этом и в другом случае должны были вступить в конфликт с одним и тем же Эйюбидом, братом Саладина, Мелек Адилем, который как раз к 1200 г. овладел южной Сирией и Египтом.19) Мы склонны даже полагать, что египетское направление было выгоднее венецианцам, чем сирийское. Овладение Египтом и подступами к Красному морю, древнейшему морскому пути, по которому и во времена фараонов, и во времена владычества Птолемеев, и в период римского господства шли на Запад драгоценные товары Востока, — это было такою заманчивой перспективой, перед которой не могла бы устоять купеческая дружба, если Венеция и находилась в это время в добрых отношениях с Египтом. Неприемлемым этот план был бы для Венеции лишь в том случае, если бы с уверенностью можно было думать, что поход обязательно закончится неудачей. Между тем политическая обстановка на юго-восточных берегах Средиземного моря скорее [361] говорила против такого предположения. Между наследниками Саладина уже несколько лет подряд шли кровавые распри, и утверждение Мелек Адиля в Египте и Сирии никто не мог считать прочным. При аналогичных условиях крестоносцы первого похода овладели Иерусалимом, — почему бы теперь не овладеть Александрией и Каиром? Тут было необходимо дерзание, а дерзать, когда это было нужно, Венеция умела. Нет никаких оснований, поэтому, не доверять Вильардуэну, который сообщает, что в переговорах, предшествовавших подписанию договора о перевозке, речь шла о направлении похода в Египет.20)
Венецианцы отклонили несколько поправок к договору, которые Иннокентий III будто бы предложил в целях обеспечения антимусульманского направления похода. Отклонили их венецианцы, — если только это имело место,21) — надо думать, потому, что опыт предшествующих крестовых походов говорил о возможности враждебных столкновений и с греками, и с пизанцами, и с генуэзцами, и самих крестоносцев между собою, а не с одними только «неверными». Венецианские коммерсанты не могли ставить торговой сделки в зависимость от всех этих случайностей и воли третьих лиц, не ответственных по договору материально, каким был в данном случае папа. Когда летом 1202 г. в Венецию прибыл папский легат, кардинал Петр Капуанский, то верные взятой ими линии венецианцы отклонили участие кардинала в предстоящем походе в качестве руководящего лица,22) и тому ничего не оставалось более, как вернуться в Италию и несколько позднее направиться в Сирию, куда направлялись и многие другие, кто не был согласен с принятым направлением похода.23)
Весной 1202 г. начался сбор крестоносного ополчения в Венеции.24) Это были по преимуществу французские и фламандские рыцари. Во главе их стал, вместо умершего Теобальда Шампанского, Бонифаций Монферратский. Ближайшими сподвижниками его были Балдуин, граф Фландрии и Генегау, Луи, граф Блуа и Шартра, Юг де С. Поль и другие высокие бароны Франции и Фландрии.25)
Венецианцы не захотели, во избежание всякого рода столкновений, разместить прибывавшие массы крестоносцев по городским квартирам и отвели для них один из небольших островов лагун, остров с портом св. Николая [362] в непосредственной, однако, близости от Риальто.26) Пока у крестоносцев были деньги, венецианцы снабжали их в изобилии всем необходимым, и все шло прекрасно. Однако вскоре начались затруднения.
Венеция, в соответствии с принятым на себя обязательством, приготовила все необходимое для намечавшейся экспедиции. Крестоносцы, со своей стороны, должны были выплатить обусловленную в договоре сумму. Оказалось, однако, что сделать этого они не в состоянии, так как далеко не все ополчение собралось в Венеции, — часть его, главным образом, провансальцы, направилась в другие пункты, где предполагала соединиться с основными массами крестоносной армии.27) Это было обычное проявление феодальной недисциплинированности, сыгравшее на этот раз злую шутку с частью крестоносцев, собравшихся в Венеции: им теперь предстояло расплатиться за все ополчение. Робер де Кляри, представитель рядового рыцарства, подробно описывает нудную операцию по сбору среди крестоносцев необходимых для расплаты средств.28) Все усилия собрать необходимую сумму оказались, однако, тщетными, несмотря на «героические» усилия вождей и рядового рыцарства: в конце концов для расплаты с венецианцами все же не хватало более 30 тыс. марок.29) Сборы средств для расплаты со своим неумолимым контрагентом, веселая первоначально жизнь на острове в ожидании скорой отправки по назначению расстроили личный бюджет основной массы ополчения, вследствие чего положение из трудного сделалось трагическим: венецианцы не хотели ни отправить ополченцев по назначению до полной оплаты обусловленной по договору суммы, ни кредитовать их, снабжая хотя бы самым необходимым. У крестоносцев сложилось мнение, что дож хочет уморить их голодом.30) Суассонский аноним выразительно характеризует положение, говоря, что крестоносцы «почти три месяца не могли ни сесть на корабли, ни вернуться назад».31) Другой аноним, Гальберштадский, замечает: «Венецианцы держали их как пленников, не позволяя им даже вернуться назад до выплаты всего долга».32) Третий аноним, автор «Константинопольского погрома», рисует положение крестоносцев на острове св. Николая самыми мрачными красками: «Между ними поднялась удивительная смертность, так что живые не успевали хоронить мертвых».33) Сама собою [363] напрашивалась мысль, что венецианцы нарочито создали такую обстановку для того, чтобы подчинить себе «христово воинство».
Надо полагать, что именно в это время у венецианского правительства родилась мысль использовать крестоносную армию в своих, более узких чем египетские планы, интересах. Как ни заманчивы были перспективы захвата Египта, трезвые венецианские политики постепенно убеждались в том, что эти перспективы стали более чем туманными: общее число явившихся в Венецию крестоносцев составляло половину, а может быть и менее, численности предусмотренной в договоре армии,34) — было ясно, что загребать жар чужими руками не придется; положение Мелек Адиля — теперь это было ясно для всех — упрочилось, и надо было предвидеть, что борьба с ним будет тяжелой, особенно, если будет сделана попытка атаковать его в Египте; наконец отчетливо наметилась перспектива использования крестоносной армии для решения других политических задач. Венецианцы умели хорошо разбираться в складывавшейся политической обстановке и не желали ловить журавлей в небе, если синицы давались в руки. Венецианское правительство быстро перестроило свою политику: если силы собравшейся крестоносной армии могли оказаться слишком слабыми для решения большой египетской проблемы, то они все же были достаточны для решения других менее сложных, как могло казаться венецианцам, задач.
Волей судеб крестоносная армия оказалась в венецианских руках. Это обстоятельство было как нельзя более благоприятным для колониальных планов Венеции в Истрии, где, как мы видели, в самое последнее время позиции Венеции пробовали оспаривать пизанцы, и в Далмации, за которую республика св. Марка вынуждена была вести борьбу уже целое столетие против венгерской короны. Мы видели, что в самом конце предыдущего столетия венецианцы потерпели неудачу при попытке еще раз подчинить себе непокорный Задар, который упрямо тянул в сторону венгерского короля. Теперь естественно родилась мысль использовать крестоносное ополчение для подчинения этого далматинского города. Крестоносцам было предложено «отработать» отсрочку по уплате недостававшей суммы, совершив поход вместо египетских берегов к берегам Далмации, причем [364] крестоносцам дано было понять, что та добыча, которая их ждет в Задаре, поможет им расплатиться с венецианским правительством.35)
Даже оптимистически настроенный Вильардуэн сообщает, что крестоносцы согласились на сделанное им предложение «не без споров»; ряд других известий говорит нам о большом соблазне и великом замешательстве, которое оно вызвало по крайней мере среди части крестоносного воинства. Епископ Гальберштальский Конрад только по совету папского легата, тогда еще находившегося при войске, согласился остаться и «по возможности терпеть их (венецианцев) наглость».36) Другой прелат, участник похода, аббат Мартин «весь измучился, не зная куда склониться и что делать».37) В лагере поднялись великие споры и «много прошло времени в раздорах и разногласиях, причем венецианцы энергично настаивали (на походе под Задар), а наши (крестоносцы) робко возражали»... В результате «многие даже бедные люди, оставив войско и обратив свои стопы назад, вернулись домой».38) Положение, таким образом, оказалось трудным: поход этот, незначительный сам по себе, был крайне неприятен по крайней мере для части крестоносцев в том отношении, что он направлялся, вопреки папским предписаниям, или указаниям папского легата, против христианского города, принадлежавшего христианскому королю, также «принявшему крест». Суассонский аноним, поэтому, прав, когда он говорит, что «венецианцы заставили» крестоносцев совершить этот неприятный поход.39)
Когда, наконец, безвыходность положения одних, надежда на богатую добычу других, томительная бездеятельность третьих заставили согласиться с предложением Дандоло, дож, а по его примеру и много других венецианцев в особо торжественной обстановке приняли крест «к великой радости крестоносного ополчения».40) Венецианский флот быстро приготовился к отплытию; но прежде чем он покинул лагуны, возникло новое обстоятельство, которое сыграло исключительную роль в дальнейшей истории похода. Это были планы Бонифация Монферратского, за которым стоял Швабский дом.
В Венеции появилось немецкое посольство от Филиппа Швабского и царевича Алексея, сына Исаака Ангела, свергнутого с престола его братом Алексеем и [365] ослепленного им.41) Молодому принцу весной 1202 г.42) удалось бежать из тюрьмы, куда он был посажен своим дядей, и он теперь искал на Западе помощи против узурпатора. Он обращался к Иннокентию III, но встретил холодный прием: папа пока не желал осложнять крестового похода вмешательством во внутренние дела Византии и хоть косвенно оказать этим поддержку дому Гогенштауфенов.43) Наоборот, в Филиппе Швабском, женатом на его сестре Ирине, принц встретил живейшее участие, и при дворе Филиппа созрел план использовать для возвращения византийского трона Исааку крестоносное ополчение. Бытописатель четвертого крестового похода уверяет, что на эту мысль натолкнули Алексея пизанцы, помогшие ему бежать из Константинополя, при встрече в Вероне с крестоносными отрядами, двигавшимися в Венецию.44) Вероятно, это так и было, но форму определенной политической акции мысль эта приняла только после свидания Алексея со своим немецким зятем.
Нам недостаточно ясной представляется роль вождя крестоносного ополчения Бонифация Монферратского на первоначальной стадии развития этого проекта, но в дальнейшем он нашел в нем горячего сторонника, сумевшего увлечь за собой и ряд других высоких баронов ополчения. Единственным мотивом, который при этом руководил ими, могла быть только надежда на богатое вознаграждение за оказанную услугу, — Константинополь представлялся западным рыцарям городом сказочных богатств, каким он, по сравнению с западно-европейскими городами того времени, и был в действительности.
У венецианцев были свои и особо важные причины отнестись внимательно к предложению Филиппа и его шурина: предложение Алексея открывало перед Венецией исключительно заманчивые перспективы. Конечно, в это время Энрико Дандоло еще не мог предвидеть, что крестоносцам удастся овладеть Константинополем и тысячелетней империей, его, может быть, не особенно интересовала крупная денежная награда, которую можно было получить от Алексея, еще менее, надо полагать, планы объединения церквей; но венецианские политики с уверенностью могли рассчитывать на дальнейшее улучшение своих позиций на рынках империи, и прежде всего, на то, что им удастся, наконец, дать мат своим итальянским соперникам в Константинополе, пизанцам и генуэзцам. Мы [366] видели, как озабочены были венецианцы благосклонным отношением к Пизе императоров Исаака и Алексея и как им было неприятно, когда успешно развернули свою деятельность на Босфоре генуэзцы при императоре Мануиле. Нам думается, что соображения мести за причиненные ранее обиды и Венеции, и ее дожу играли тут ничтожную роль. Никита Хониат ближе к истине в 9-й книге своей «История Алексея Комнина (Ангела)», где он выдвигает материальные интересы участников похода, чем в 8-й, где вспоминает об обидах, нанесенных венецианцам византийскими императорами. Венецианские политики при разрешении больших политических вопросов обыкновенно руководились серьезными мотивами.45) Венецианцы могли при этом думать, что возведение претендента на канстантинопольский трон не потребует больших материальных затрат и военных усилий, ведь дворцовые перевороты в Византии и смена династий совершались так легко; между тем выгоды предприятия были заманчивы. Конечно, эти выгоды не могли идти в сравнение с тем, что могло быть завоевано в Египте; но это последнее могло обойтись очень дорого, тогда как поход под Константинополь, при наличии законного искателя византийского трона, мог быть простою военной прогулкой. Наконец, могли думать венецианские политики, водворив законного государя на византийском троне, они вместе со своими крестоносцами союзниками и с помощью своего ставленника будут иметь больше шансов и для успешного решения египетской проблемы.
Как бы то ни было, но предложение посланцев Филиппа Швабского и Алексея было встречено благосклонно.46) Открыта была новая страница в истории четвертого крестового похода.
Восьмого октября 1202 г. крестоносная армада в составе более 200 кораблей покинула, наконец, лагуны.47) Энрико Дандоло стал во главе ее, так как Бонифаций Монферратский еще не присоединился к крестоносному ополчению.
Дандоло направил свой флот не прямо к основной цели похода, Задару, а к берегам Истрии. После [367] столкновений, происшедших здесь в девяностых годах предшествующего столетия, в Истрии все было спокойно, вооруженное выступление здесь было ненужно, но Дандоло следовал традиционной политике Венеции демонстрировать свою мощь перед строптивыми истрийскими и далматинскими городами всякий раз, как к этому представлялась возможность, — так в свое время поступали и Пьетро Орсеоло II, и Витале Микьеле, знаменитые дожи Венеции предыдущего столетия.48)
Флот демонстрировал перед Пирано, Умаго, Пореч, Пулой.49) Власти этих городов спешили выразить свою полную покорность могущественной республике св. Марка. Триест еще раз поклялся в верности и обещал ежегодно доставлять ко двору дожа 50 амфор самого лучшего вина. Штраф в 100 фунтов золота грозил городу за отказ от выполнения принятых на себя обязательств. Подобным же образом выразил свое подчинение и Умаго.50)
Пополнив запасы продуктов в Пуле,51) флот от берегов Истрии направился к Далматинскому побережью и в начале ноября появился перед Задаром. Форсировав порт, флот вошел в него, а крестоносная армия высадилась по обеим сторонам города. В день св. Мартина крестоносцы приступили к его осаде.
Сомнения относительно законности далматинского предприятия, волновавшие крестоносцев еще в Венеции, усилились еще более. Оппозиционное меньшинство, руководимое Симоном де Монфором и аббатом одного из цистерцианских монастырей, настойчиво требовало отказа от операции, но вожди ополчения и большая часть жадного до добычи рыцарства стояли на своем.52) Оппозиционерам не оставалось ничего другого, как покинуть крестоносный лагерь, что они и сделали, удалившись в Венгрию.53) Остальная часть крестоносцев продолжала осаду.
Сопротивление города, впрочем, не было продолжительным: на пятый день после начала осады он был 19 ноября атакован объединенными силами венецианцев и крестоносцев, и взят штурмом.54) Христианский город, находившийся во власти короля, также принявшего крест и потому считавшегося под особым покровительством церкви, сделался добычей крестоносного ополчения и был безжалостно разграблен.55) Один из венецианских источников [368] с гордостью, но без достаточных оснований, приписывает это «доблестное» дело только своим соотечественникам.56)
По предложению Дандоло, который указывал на позднее время года и на осенние и зимние бури в Адриатическом и Средиземном морях, решено было перезимовать в Задаре, продолжив поход весной следующего года. Крестоносцы и венецианцы расположились в городе двумя отдельными лагерями. Это не помешало, однако, союзникам рассориться друг с другом в ближайшие же дни, причем распря превратилась в побоище, стоившее той и другой стороне многих жизней. Вождям обеих частей ополчения только с большим трудом удалось приостановить кровопролитие.57)
Между тем, штаб крестоносного воинства готовил его было успокоившейся совести новое испытание. Завязанные еще в Венеции сношения с Алексеем и Филиппом Швабским продолжались. Некоторое время спустя после захвата Задара, их послы опять появились в лагере крестоносцев с заманчивыми предложениями. Алексей обещал помочь крестоносцам в их «святом деле»: он предлагал или лично отправиться в поход против мусульман, или выставить и содержать в течение года 10 тыс. хорошо вооруженных людей и в течение всей своей последующей жизни содержать в «св. земле» 500 рыцарей для ее защиты. Кроме того, Алексей счел возможным обещать, что «особенно нелепо», по выражению Никиты, «воссоединение западной и восточной церквей, — обещал признать латинские уклонения в вере и новшества папских привилегий и вместе с этим соглашался отменить и изменить древние ромейские обычаи».58) Наконец Алексей, не особенно задумываясь над выполнимостью своих обещаний, предложил крестоносцам в возмещение их расходов 200 тыс. марок серебра, «море денег», как замечает тот же Никита. За все это крестоносцы еще раз должны были отвлечься от их «святой цели» и вместо Египта или Сирии направиться в Константинополь и восстановить там низложенного Исаака на троне.59)
Обстановка в лагере была напряженной. Крестоносные низы считали себя обиженными при разделе добычи, захваченной в Задаре. Впоследствии автор «Константинопольского погрома» писал: «Добычу, захваченную в городе, бароны удержали за собой и ничего не дали бедноте, [369] которая страшно страдала от нужды и голода».60) В то же время поползли слухи, потом подтвердившиеся, что папа за разгром Задара наложил на крестоносную армию интердикт.61) Момент был мало подходящим для того, чтобы можно было предложить новое отклонение от первоначальной цели похода.
Тем не менее вожди венецианцев и крестоносного ополчения не колебаясь приняли предложение послов Алексея, заключили с ними договор и скрепили его своими печатями.62) Кажется, вместе с ними тогда, или несколько позднее, из крестоносного лагеря были отправлены к Алексею два рыцаря с приглашением прибыть к войскам для приведения намеченного плана в исполнение.63) Крестоносная армия, уже поредевшая от прежних несогласий, «чувствовала себя неважно» (li pelerin n'estoient mie a aise), когда Бонифаций Монферратский, тем временем прибывший в крестоносный лагерь, выступил перед армией с новым предложением: «отправиться в Константинополь и запастись там продовольствием и другими предметами».64) Представитель голодного рядового рыцарства, Робер де Кляри, уловил из объяснений Бонифация, прежде всего, эту мысль.
Вновь поднялись великие разногласия в стане крестоносцев. Отдельные отряды недовольных политикой вождей армии или те, кому поход уже наскучил, стали покидать ряды ополчения. «Армия уменьшалась с каждым днем», — сообщает нам Вильардуэн. Даже некоторые важные светские и духовные сеньеры направлялись в Сирию или возвращались на родину. Это ослабляло крестоносную армию, но ослабляло одновременно и оппозицию, голоса которой постепенно слабели: «Большая часть (крестоносцев), — пишет Гунтер Парижский, — начала склоняться в пользу юноши (Алексея), и только немногие... робко возражали».65) Таким образом, венецианцам и вождям крестоносного ополчения еще раз удалось направить поход мимо поставленной цели.
Одновременно штабу крестоносного войска надо было парировать затруднения, которых надо было ожидать со стороны римского первосвященника. Иннокентий III был, прежде всего, политиком и при том политиком беззастенчивым и большого масштаба. Нравственная неприглядность деяний крестоносного воинства под Задаром, далекие от «дела креста» планы похода под Константинополь [370] сами по себе, если бы они входили в его первоначальные планы, не могли вызвать протестов с его стороны, — папа позднее вполне терпимо отнесся к еще большим злодействам, совершенным во время альбигойских войн; но крестоносцы и венецианцы, Бонифаций и Дандоло, расстраивали его политические планы, которые, как мы указывали выше, заключались в том, чтобы путем переговоров подчинить римскому влиянию восточную церковь и вооруженной рукой восстановить владения латинян в Сирии. Иннокентий III не мог примириться с мыслью об утрате руководства тем движением, инициатором которого был он сам.66) Особенно его раздражали венецианцы: он не мог им простить изгнания его легата из руководящего состава крестоносного ополчения, — даже спустя два года, когда предприятие Энрико Дандоло и Бонифация Монферратского увенчалось полным успехом и на Востоке шла подготовка к созданию там нового центра латинства, что не могло не быть приятным папе, он все еще с раздражением напоминал дожу об этом факте.67)
Когда Иннокентий III получил известие о падении Задара и об обстоятельствах, которыми оно сопровождалось, негодованию его, по крайней мере с внешней стороны, не было границ. Он писал тогда крестоносцам: «Дьявол заставил вас пойти войной против братьев ваших... Оскорбляя крест, вы завоевали город и граждан насильственно принудили к сдаче... Венецианцы на ваших глазах срыли стены города, ... разграбили церкви, разрушили дома, а вы вместе с ними разделили награбленную у жителей Задара добычу». Папа угрожал крестоносному войску отлучением, если оно не даст удовлетворение за содеянное венгерскому королю.68) Крестоносцы решили отправить к папе посольство и письмо, в котором в тоне полного смирения оправдывали свое поведение безвыходностью того положения, в котором они оказались. Папа ответил на это послание письмом, в заголовке которого стояло демонстративное — sine salutatione. Папа стоял на своем и требовал возмещения жителям Задара отнятого у них имущества и извинения перед венгерским королем.69) Так как крестоносцы и венецианцы сделать этого не хотели и не могли, то папа и привел в исполнение свою угрозу, наложив на крестоносное войско и венецианцев интердикт.70) [371]
Это обстоятельство до крайности осложнило положение крестоносного руководства. Надо было просить о прощении и снятии интердикта. В новом письме, преисполненном раскаяния и заверений в сыновней преданности «св. престолу», вожди крестоносного ополчения молят папу о том и о другом. Венецианцы, однако, предпочитали сохранять молчание. Обстановка складывалась, таким образом, что папе приходилось идти на уступки, — он еще надеялся направить крестоносное ополчение в Египет. Упорство и «нераскаянность» венецианцев заставили папу принять среднее решение: он снял интердикт с крестоносцев, но оставил его на венецианцах, которых справедливо считал «дьяволом-соблазнителем» крестоносного воинства.
Вожди ополчения старались сохранить всю эту переписку в секрете от рядового рыцарства, — его представителю, Роберту де Кляри, она осталась неизвестной. Нельзя было обнародовать и последнее письмо папы. Бонифаций Монферратский, сообщая об этом Иннокентию III, не без основания указывает, что это было бы равносильно роспуску крестоносного ополчения.71) Это побудило Иннокентия смягчить свое первоначальное решение в том смысле, что, оставляя интердикт по отношению к венецианцам в силе, он в то же время «с горечью в сердце» разрешил крестоносцам «деловое» общение с ними.72) Вместе с тем он рекомендовал вождям крестоносцев, чтобы они, скрывая до прибытия к месту назначения свое истинное отношение к своим союзникам, по миновании в них надобности, при первом удобном случае «подавили их злокозненность».73)
До папы тем временем дошли слухи о новой затее венецианцев и их союзников. Иннокентий III спешит предупредить вождей ополчения: «Император (Алексей III) и его люди... допустили проступки, но не ваше дело судить о их преступлениях..., не для этого приняли вы крест».74)
Отрицательное отношение Иннокентия III к походу на Константинополь вытекало, однако, не только из указанных выше соображений и мотивов, которые он высказывал в своей переписке: по-видимому, папа не особенно верил в успех новой авантюры, задуманной в крестоносном лагере. Гунтер Парижский, писавший со слов аббата своего монастыря Мартина, принимавшего близкое участие во всех этих делах, прямо заявляет, что папа не был [372] бы противником похода под Константинополь, если бы только он надеялся на успех, но он очень опасался, что крестоносцы будут отражены Алексеем III, в распоряжении которого находилось свыше тысячи одних только рыбачьих судов, а такая неудача, естественно, должна была пустить все предприятие ко дну.75) Этим объясняется и то обстоятельство, что Иннокентий III очень легко примирился с событиями, когда потом увидел, что его предположения оказались ошибочными.
Письмо папы с запрещением крестоносцам похода под Константинополь, кажется, уже не застало флота союзников в Задаре. Весной 1203 г., предварительно разрушив все укрепления этого города, венецианцы вместе с крестоносной армией направились к югу, следуя вдоль Далматинского побережья.
Ближайший виновник нового изменения в направлении четвертого крестового похода, Алексей появился в лагере крестоносцев или незадолго до отплытия из Задара, или догнал венецианский флот уже в пути на специально оставленных для него кораблях.76) Во всяком случае, во время следования венецианского флота вдоль восточных берегов Адриатики, Алексей находился уже среди своих союзников, так как и Вильардуэн, и Никита согласно указывают, что прибрежные города Адриатики, признававшие верховенство над собой византийского императора, как например, Драч и Дубровник, признали в Алексее своего законного властелина.77) Таким образом, на первых порах разрешение задачи восстановления законных прав семьи Исаака на византийские владения проходило довольно гладко.
Тяжелые затруднения ожидали вождей крестоносного ополчения на Корфу, где крестоносная армия остановилась, как для того, чтобы подчинить этот остров Алексею, так и для того, чтобы соединиться здесь с теми крестоносными ополчениями, которые по разным причинам направились на Восток не через Венецию, и на Корфу поджидали основные силы крестоносного войска. Здесь крестоносцы провели еще около трех недель, так как, по [373] объяснению Вильардуэна, «остров был очень богат и полон всяких благ».78)
Во время этого пребывания на острове в крестоносной армии опять начались разногласия, подобные тем, от которых крестоносная рать, как мы видели, страдала и в Венеции, и в Задаре; более половины войска отказывалось следовать на Константинополь и требовало похода в Сирию. Один из вождей ополчения в своем письме сообщал: «Из-за этого между нами началось великое разногласие и смятение... Все кричали надо направиться в Акру... Лишь немногие одобряли поход на Константинополь».79) Робер де Кляри со свойственной ему непосредственностью живо передает споры вокруг этого вопроса. «Что нам делать в Константинополе»? — кричали одни... «А что нам делать в Александрии без продовольствия и средств?» — вопросом же отвечали другие...80) Запросили мнения епископов, бывших при армии, не будет ли константинопольский поход греховным... Те поспешили успокоить на этот счет смятенные души сомневающихся.81)
Под усиленным нажимом Дандоло и Бонифация сопротивление противников похода было еще раз сломлено и константинопольское его направление еще раз подтверждено. Оппозиции удалось добиться лишь клятвенного обещания со стороны вождей ополчения, что крестоносное войско будет заниматься константинопольскими делами не далее, чем до дня св. Михаила, т.е. до начала ноября, а после этого срока «без задержек, по доброй воле и без всякого обмана» будет переправлено в Сирию.82) После этого единство в крестоносном ополчении было восстановлено.83)
Накануне троицы соединенные силы крестоносцев при благоприятной погоде и попутном ветре двинулись далее. Флот обогнул мыс Малею и пристал на некоторое время к Негропонту. Отсюда небольшая часть его совершила диверсию в направлении острова Андроса и Киклад с целью подчинения их власти низвергнутой Алексеем III семьи. Затем каждая из частей флота двигалась своим путем по направлению к Мраморному морю. Около Абидоса обе части флота соединились вновь и поплыли далее. Через короткое время в чудесный июньский день перед восхищенным взором крестоносцев предстал во всем своем блеске и красоте царственный город.84) [374]
После короткой остановки у монастыря св. Стефана в предместьи Константинополя крестоносный флот 23 июня 1203 г. бросил якорь у Халкиндона.85)
Крестоносцы и венецианцы рассчитывали, что у низложенного императора Исаака и его сына найдется в столице немало сторонников, которые облегчат им задачу по водворению Алексея и его отца на троне. Отвергнув переговоры, начатые было императором Алексеем III, Дандоло и Бонифаций демонстрировали привезенного ими принца перед населением столицы, проплыв с ним под стенами Константинополя и агитируя в его пользу.86) Демонстрация эта не дала никакого эффекта, — надо было добиваться поставленной цели силой.
Это была нелегкая задача. Перед армией крестоносцев, нуждавшейся в продовольствии и насчитывавшей едва ли значительно более 30 тыс. бойцов, лежал самый большой город средневековья, город хорошо укрепленный, с населением до 400 тыс. человек и гарнизоном, далеко превосходившим по численности армию крестоносцев.87) Сомнение закрадывалось даже в отчаянные головы многих авантюристов. Только полная неподготовленность столицы к обороне, слабая сила сопротивления греческих войск, пассивное поведение населения столицы и непреодолимая трусость императора Алексея обеспечили крестоносцам успех затеянного ими дела.88)
В начале июля крестоносная армия высадилась на правом берегу Босфора, овладела Золотым Рогом и Галатой, и после небольшой передышки, занятой мелкими стычками, начала штурмовать город — венецианцы с моря, крестоносцы — с суши. 17 июля венецианцам удалось овладеть несколькими башнями, они ворвались в город и зажгли часть его, примыкавшую к атакованному участку городской стены.89) Престарелый Дандоло под знаменем св. Марка принимал непосредственное участие в битве.90)
Счастливо для крестоносцев сложилась и обстановка на суше. Негодование части населения столицы заставило Алексея «кое-как надеть оружие» и сделать вылазку против окопавшихся у стен города рыцарей. Ни та, ни другая сторона не решалась начать битву. Наконец, Алексей отвел свои войска обратно в город. Это было все, что он сам сделал для обороны столицы и своего трона. Рассказ Робера де Кляри слишком напоминает [375] chansons de gestes, чтобы быть правдивым.91) Правдивее гораздо Никита: «Мысль о бегстве, неотвязчиво преследовавшая Алексея, и непобедимая робость его ближайших советников помешали ему сделать то, что надо было сделать». В следующую же ночь, захватив царскую сокровищницу, Алексей бежал из города «в малодушии, в трусости, он променял блага всех городов, областей и всего народа на свое личное спасение и то — сомнительное», — с горестью и возмущением рассказывает Никита.92) «Это был случай, когда Господь во всем своем блеске проявил свое всемогущество», — повествует о тех же событиях Вильардуэн.93) Город оказался в руках крестоносцев.
После этого не было препятствий к восстановлению Исаака на троне и соправительству Алексея. Оба императора, отец и сын, поспешили под нажимом крестоносцев и венецианцев подтвердить договор, заключенный ранее Алексеем.94) После этого крестоносное ополчение, по просьбе Исаака и Алексея, покинуло город и расположилось в его окрестностях, в изобилии снабженное всем необходимым.
Теперь, казалось, можно было приступить к разрешению основной задачи похода, нанести удар мусульманам в Египте или в Сирии. Но тут возникли новые препятствия: надо было удовлетворить просьбу императоров об отсрочке отъезда до весны 1204 г., так как они пока не чувствовали себя в силах сохранить в своей власти город и империю, да у них не было и денег, чтобы расплатиться со своими союзниками, без чего те не хотели и не могли двинуться куда бы то ни было. В крестоносном стане поднялись опять споры: одни настаивали на немедленной отправке ополчения во «св. землю», другие вполне резонно указывали на необходимость закончить дела в Греции, укрепить получением обусловленной по договору с Алексеем суммы финансовую базу дальнейших операций и переждать неблагоприятное для плавания по Средиземному морю зимнее время под Константинополем. «С помощью божией, — сообщает благочестивый Вильардуэн, — доброе мнение восторжествовало».95) Крестоносцы решили остаться, а венецианцы «выразили согласие» продолжить договор о пользовании их флотом еще на один год, конечно за соответствующее вознаграждение, уплату которого брали на себя Исаак и Алексей. Таким образом, [376] клятвенное обещание вождей крестоносного ополчения направить крестоносное войско против мусульман после Михайлова дня 1203 г., данное ими крестоносцам на Корфу, было забыто.
Теперь предстояло решить две новых задачи: во-первых, надо было завоевать хотя бы ближайшие места к столице для Исаака и Алексея и во-вторых, добиться уплаты огромных сумм, выговоренных по договорам с обоими императорами. Первую часть этой программы взял на себя с основной массой крестоносцев Бонифаций, а вторую — Дандоло со своими венецианцами. Первая из этих задач была решена без особых усилий, хотя нужно сказать и без особого успеха. Бонифаций вместе с Алексеем совершили небольшой поход в ближайшие к Константинополю районы и добились с их стороны признания совершившегося в столице переворота. Поход был непродолжителен: в середине ноября Бонифаций и Алексей были уже в столице.96)
Гораздо более сложной оказалась задача, которую надо было разрешать Дандоло. Сумма задолженности была огромной, а государственная казна пуста, и не было надежды на ближайшее ее пополнение, так как целый ряд провинций и в их числе богатейшие малоазиатские фемы не признавали совершившегося в Константинополе переворота и не платили налогов. То, что императорам удалось первоначально собрать и вручить крестоносцам, хоть и покрыло все произведенные ими до этого издержки,97) тем не менее не составляло и половины общей сумму их претензий. Никита с возмущением рассказывает об усилиях Исаака собрать нужные средства: обобрав казну, использовав личное достояние императрицы Евфросинии и ее родственников, «он святотатственно коснулся неприкосновенного, ...он пошел в храмы, — иконы повергались наземь и разрушались топорами, ... содрав драгоценные оклады с них, бросали их в переливку, ... похищали из церквей священные сосуды, переплавляли их и отдавали неприятельским войскам в виде обыкновенного серебра и золота ...»98) И тем не менее становилось все яснее, что те обещания, которые надавал Алексей и которые был вынужден подтвердить Исаак, были невыполнимы.
Когда Алексей вместе с Бонифацием вернулись из похода, то молодой император, до того времени охотно [377] бывавший в лагере крестоносцев, теперь стал избегать свидания с ними, как должник, который прячется от назойливого кредитора. С тем большей энергией крестоносцы и венецианцы настаивали теперь на выполнении контракта. Дело дошло до угроз со стороны последних применить силу. Об этом согласно говорят и представитель верхов крестоносного ополчения Вильардуэн, и представитель его низов Робер де Кляри.99)
Все это ожесточило обе стороны. Ряд дополнительных обстоятельств осложнили положение еще более. Население столицы с крайним недоверием смотрело на «латинян» и было склонно приписывать им все несчастия, которые обрушивались на его голову. Осенью 1203 г. в городе произошел большой пожар, уничтоживший большое количество общественных и частных зданий, и оставивший без крова, в частности, значительное количество западно-европейских выходцев, проживавших в столице Восточной империи. Жители города не замедлили обвинить в этом несчастии крестоносцев.100) С другой стороны, присутствие возле стен Константинополя целой армии должно было повлечь за собой рост цен на жизненно необходимые продукты. Это особенно затрагивало низы крестоносного ополчения, — не даром именно Робер де Кляри сообщает об этом, указывая цены на отдельные продукты.101)
Положение обоих императоров становилось невыносимым: они не могли теперь с уверенностью рассчитывать на раздраженные войска крестоносцев и венецианцев, но не привлекли к себе расположения также и со стороны греков; крестоносцы угрожали им теперь войной, а среди греков уже зрели планы низвержения ставленников ненавистных «латинян». В этих условиях византийские властители попробовали обратить свои взоры на Запад: Алексей написал Иннокентию III послание, в котором изъявлял желание воссоединить восточную церковь с западной. Папа, прекрасно осведомленный относительно того, в каком положении находились Исаак и Алексей, ответил очень сдержанно, рекомендуя императорам перейти от слов к делу.102) Но выполнение и этого обещания было по крайней мере столь же трудно, как и выплата обещанных сумм крестоносцам, вследствие чего переговоры о воссоединении церквей пока на этом и остановились. [378]
Между тем взаимоотношения между императорами и крестоносцами продолжали ухудшаться. Зимой начались враждебные действия. Когда попытка Алексея сжечь венецианский флот путем внезапной атаки брандеров не удалась, в городе произошло движение народных масс и дворцовый переворот, приведший на трон Алексея Дуку, по прозванию Мурзуфла, и низвержение Исаака и Алексея. Исаак вскоре после этих событий умер, а Алексей погиб в тюрьме от рук палача.103)
Борьба теперь вступила в новую фазу. Крестоносцы оказались теперь вне города, ворота которого были для них закрыты: «Таким образом, — пишет аноним Суассонский, — наши, будучи удалены из царственного города, проводили время, находясь между ним и морем, в то время, как со стороны греков днем и ночью угрожала смерть»...104) Неудивительно, что крестоносцы струсили и попробовали, «скрывая страх»,105) вступить с Алексеем Мурзуфлом в переговоры, из которых, однако, ничего не получилось.106) Теперь задача крестоносного войска и венецианцев внезапно расширилась: они должны были приступить к завоеванию столицы, или отправиться ни с чем восвояси. Так события привели участников четвертого крестового похода ко вторичной осаде Константинополя.
На этот раз враждебные действия крестоносцы оправдывали желанием наказать узурпатора Алексея Мурзуфла за убийство Алексея IV, но это было только предлогом, действительные цели крестоносцев и особенно венецианцев шли гораздо далее. Это показывают те договоры, которые крестоносцы, насильники и грабители, заключили между собою по разделу ожидавшихся территориальных захватов и добычи. Не подлежит сомнению, что именно венецианцы проявили во всем этом деле особенное упорство и настойчивость, — за это говорит отчасти львиная доля, которую они постарались обеспечить за собой из намечавшейся добычи. Само собой разумеется, что они были совершенно равнодушными к гибели Алексея, но почувствовали себя серьезно задетыми тем, что из их рук вырвана была эта жертва.
Затруднительным было и положение Иннокентия III. Руководство походом, им затеянным, — теперь это было ясно для всех, — было окончательно вырвано венецианцами из его рук. Оружие, которым папа думал вернуть [379] себе руководящую роль, оказалось недейственным, по крайней мере, по отношению к главным виновникам всех событий, венецианцам: они не обращали на папский интердикт никакого внимания. Наметившийся успех предприятия, с другой стороны, обещал ряд выгод и «св. престолу». Папа, все еще не покидавший мысли направить поход против мусульман, резко изменил тон. На смиренное послание крестоносцев с извещением о том, что Алексей водворен на императорском троне и готов выполнить свое обещание о воссоединении церквей, папа ответил выражением своего удовлетворения и для приличия напомнил баронам о том, что вот теперь как раз и следовало бы приступить к выполнению данного обета относительно «святой земли».107) Надо было, очевидно, как-то поладить и с наиболее упорными в своем «заблуждении» сынами церкви, венецианцами. В конце января 1204 г., когда дела в Константинополе явно клонились к своей трагической развязке, папа наставляет своего незадачливого легата, Петра Капуанского, который в это время мирил в Тире враждовавших между собою генуэзцев и пизанцев: «Тебе надлежит прилежно увещевать дожа и венецианцев, и привести их к раскаянию в содеянном, с тем, чтобы они могли воспользоваться благостью снятия с них интердикта по установленной церковью форме». Папа при этом рекомендует легату не опасаться потери его, папы, расположения к нему, если «по настоятельной необходимости» ему придется вступить в сношения с грешниками с лагун.108) Разумеется, для выполнения этой миссии Петру Капуанскому не приходилось дожидаться венецианцев в Сирии, а надо было самому направиться в Константинополь. Не дожидаясь результатов деятельности своего легата, Иннокентий III в феврале того же года сам пишет дожу о настоятельной необходимости для него испросить прощение у «св. престола»: «Смойте слезами раскаяния греха вашего скверну», — заканчивает папа свое послание.109)
Между тем события под Константинополем развертывались с необычайной быстротой.
Алексей V, видя неизбежность открытой борьбы против крестоносцев, попробовал перейти в наступление. Греки атаковали часть крестоносных войск в районе Филе, но их командир, Генрих Фландрский, не дал захватить себя врасплох.110) Атака была отражена, и этим был [380] исчерпан наступательный порыв греческих войск. Они укрылись за крепкими стенами столицы.
К весне 1204 г. дипломатическая и техническая подготовка к штурму в лагере крестоносцев была закончена. Стены Константинополя были атакованы в первый раз 9 апреля. Штурм был отбит, но это лишь на короткий срок ослабило энергию осаждавших войск. Двенадцатого апреля он был повторен, и осаждавшим удалось ворваться в город. Немцы, французы, венецианцы оспаривали друг у друга эту честь. Аноним Суассонский ратует за своих соотечественников, французов, хотя и указывает, что проникли они в город с венецианских кораблей;111) Гунтер Парижский приписывает успех «какому-то немецкому графу», удачно поджегшему обороняющийся город;112) кажется, однако, что и на этот раз именно венецианцы добились решительных результатов, атаковав укрепления со стороны воды, где оборонявшиеся считали их особенно надежными.
Начались трагические дни Византийской столицы. Император бежал. Возник еще раз страшный пожар. Беззащитный город сделался добычей разнузданной солдатески {так. OCR}. Разграблены были храмы, дворцы и гробницы императоров; замечательные памятники искусства, веками украшавшие столицу, были низвергнуты, разбиты и расплавлены;113) драгоценные ткани, хотя бы это были и церковные завесы, были сорваны и расхищены; даже реликвии, причудливые предметы средневекового суеверия, стали предметом грабежа и торга.114) Невероятные злодейства, которыми сопровождался этот грабеж, расхищение и уничтожение веками собранных ценностей, потрясли современников, и даже в далеком Новгороде летописец поведал своим соотечественникам об ужасающей судьбе Царя-города.115)
Армия разместилась в полусгоревшем городе: высокие бароны и знатные венецианцы выбрали себе лучшие из уцелевших зданий, крестоносная масса размещалась, как могла.116) Город был окончательно захвачен. Выбранный наспех, в последнюю минуту император Феодор Ласкарис поспешил укрыться в Никее. Вожди крестоносного ополчения и Дандоло могли поздравить себя с успехом, который превзошел самые смелые их ожидания.
Совершилось невероятное: огромный город с превосходной системой укреплений, войсками, многочисленным [381] населением сделался добычей каких-нибудь двух-трех десятков тысяч авантюристов. Город не был изнурен продолжительной осадой и голодом, не чувствовал недостатка в оружии и припасах, не переживал пароксизма лихорадочной внутренней борьбы и все же пал. Он пал не от храбрости крестоносных головорезов, не от мудро составленных вождями ополчения планов нападения; он пал от равнодушия народных масс к его судьбе. Византийская бюрократия и феодалы, веками угнетавшие народ, не желавшие и не умевшие защитить его интересы даже перед лицом мелких итальянских торговых республик, не могли искать себе поддержки у масс городского населения столицы; — они ее и не искали: при помощи наемников думали они отстоять столицу империи. Не случайно, что в период первой осады и первого штурма Алексея III поддерживали пизанцы, сражавшиеся за него на городских стенах, а не ромеи, его подданные. Никита Хониат, сам принадлежавший к императорской бюрократии, с горечью рассказывает, как простой народ, ремесленники, крепостные крестьяне со злорадством смотрели на бежавшую знать, нарочито переодетую в рубище, грязью и сажей перемазавшую лица своих жен и дочерей.117) «Земледельцы и простые люди, — говорит Никита, — издевались над ними, византийцами, неразумно считая наше несчастье, нашу бедность и наготу, уравнением в положении с ними, нисколько не вразумляясь несчастиями своих ближних».118) Страшный погром коснулся в первую очередь, если не исключительно, кварталов богачей, так как в лачугах константинопольской бедноты грабителям нечего было взять, и едва ли голой клеветой является другое утверждение Никиты: часть константинопольского торгового люда сама приняла участие в скупке награбленного в церквах и богатых домах столичной знати.119) Все это было заслуженным возмездием за века угнетения и презрения к народным нуждам и интересам.
Венецианцы хорошо знали внутреннее состояние империи и смело шли к своей цели. Вожди крестоносных войск следовали их примеру, полагаясь на мудрость венецианского вождя, которому не отказывают в ней и те бытописатели событий, которые вовсе не дружественно настроены по отношению к венецианцам.120) Крестоносная мелкота приводилась в движение тою же жаждой стяжания [382] которая «вдохновляла» и вождей, но стяжания мелкого, не выходившего за рамки обычного рыцарского разбоя. Мудрый Дандоло прекрасно разбирался в этой психологии оказавшихся у него под рукой крестоносных авантюристов и смело и неуклонно проводил свою политику, точнее — политику своего класса, венецианских купцов и ростовщиков. Венецианцы правильно также оценили и позицию главы католического мира, папы. Они видели вперед дальше Иннокентия III и были уверены, что победителей судить не будут. Они в этом и не ошиблись. Мы уже видели, как резко снизил тон своих упреков знаменитый римский первосвященник, как только увидел, что он недооценил серьезности затеянной венецианской плутократией авантюры.
1) Что это было прямо целью похода, — в этом сходятся все наши важнейшие источники по истории четвертого крестового похода, об этом свидетельствует в особенности богатая переписка Иннокентия III от 1198 по 1205 гг. Всякая попытка представить Иннокентия III союзником Филиппа Швабского, например, как это иногда делается в исторической литературе (Ф. И. Успенский в «Истории крестовых походов», стр. 125 и особенно следующий за ним М. А. Заборов в своих статьях и книге «Крестовые походы» стр. 205 и др.), должна быть признана по меньшей мере сомнительной. Основания, которые могут быть найдены для такого мнения в источниках — Морейская Хроника, (ed. Hopf, Chroniques, p. 414), Главные Кельнские Анналы (Annales Colonienses maximae, MGH, v. XVIII, p. 810), — совершенно недостаточны для такого вывода, так как эти источники, как и византиец Никита, передают чужие рассказы, представляющие в этом пункте простые сплетни. То же самое следует оказать и о Канале, который к тому же стремится представить действия венецианцев всегда в наилучшем виде. По Канале Дандоло в Константинополе выполнял прямое поручение папской курии (цит. соч., стр. 324, 326).
2) На этом основании некоторые из новых историков крестовых походов не находят возможным отвести места четвертому походу в своих книгах (среди прочих волн крестоносного движения) (Stevenson, op. cit., p. 296; Rene Grousset. L'empire du Levant, Paris, 1946, p. 442). Это — результат непонимания этими авторами существа крестоносного движения, — четвертый крестовый поход, напротив может почитаться классическим выражением истинной сущности крестоносных авантюр XII и XIII вв.
3) Belloc H. The crusade, p. 299; Hodgson, The early Hist., p. 438.
4) Musatti, op. cit., p. 101.
5) Streit L. Venezia e la quarta crociata (Arch. Ven. N 16, 1878, p. 249).
6) Hopf K. Geschichte Griechenlands, p. 188; Mas Latrie, Histoire de lîle de Chypre, v. I, p. 162.
7) См. приложение III.
8) Concordare se minimum potuerunt... (Annal. Jan., ed. cit., p. 119). {В тексте книги знак сноски не пропечатан; в электронной версии выставлен из общих соображений. OCR}
9) Cum victualibus ad annum unum... (FRA. DA., v. XII, p. 365); Chron. Just., ed. cit., p. 92.
10) Non debetis a Cremona et infra versus Venetiam, et a Bononia, Imola, Faventia et infra versus Venetiam, nisi verbo nostro (emere)...(FRA. DA., v. XII, p. 361). [498]
11) В одном из источников похода указано, что речь идет о кельнских марках, так как стоимость марки определена в 4 перпера. (Guntherii Parisiensis, Historia Const., Exuviae, p. 78).
12) De quibus... si deficerint, argentum inferius dictum nobis tarn minuere non debet (Ibid., p. 365). Нередко за этот последний пункт Вильардуэна и его товарищей упрекали в недальновидности и даже глупости, а венецианцев — в хитрости и жадности, — такова, например, позиция Митрофанова (назв. соч., стр. 468), Герцберга (цит. соч., стр. 350), Шарля Диля (назв. соч., стр. 416). Это — неосновательно. С коммерческой точки зрения, а венецианцы рассматривали этот подряд, конечно, не как дело благочестия, а как дело коммерческое, — еще Маркс в свое время метко заметил, что Энрико Дандоло «решил из крестоносной глупости сделать торговую операцию» (Архив Маркса, Энгельса, т. V, стр. 194) — договор почти безупречен. Венецианцы ведь вперед должны были, независимо от числа явившихся крестоносцев, произвести все необходимые затраты: покупку, зафрахтование или постройку кораблей, частичное авансирование экипажей для них, покупку или заключение договоров на постановку продовольствия. Правительство республики, надо думать, в свою очередь, должно было заключить ряд договоров с частными лицами, которые несомненно потребовали неустоек в обеспечение контрактов.
Требование всей обусловленной суммы вперед также, с коммерческой точки зрения, вполне основательно как потому, что большую часть затрат вперед должны были произвести и сами венецианцы, так и потому, что надо было финансировать такое ненадежное дело, как война. При наличии всего этого ни один толковый коммерсант не заключил бы другого, более приемлемого для крестоносцев договора.
Наконец, что касается самой договорной суммы, то историки не раз говорили о ее чрезмерности, но еще никто не взял на себя труда подсчитать, во сколько должна была обойтись перевозка и содержание армии в 30 тыс. человек и 5 тыс. лошадей в течение целого года.
По словам крестоносцев можно было поставить в упрек лишь то, что они не обеспечили выполнения договора со стороны венецианцев неустойкой; но это имеет в данном случае лишь теоретическое значение, так как венецианцы не только намеревались выполнить договор, но и действительно его выполнили. Из всего этого видно, что нет никаких оснований рассматривать договор, как косвенное доказательство преднамеренного «закрепощения» крестоносцев, как это делали и делают сторонники теории «преднамеренности».
13) FRA. DA., v. XII, р. 267.
14) Ibid., p. 268.
15) Robert de Clary, op. cit., p. 5.
16) Ibid., p. II.
17) Li barons respondirent que en le tere de Surie ne voloient il mie aler... (Ibid., p. 5).
18) Guntherii Parisiensis, op. cit., p. 71 — Quod ubique si fecissent, sperabile satis erat... in eorum potestatem posse transferri, ecquid totus fere populus terre vel consumptus fame perierat, vel squalebat penuria, propter sterilitatem ejusdem videlicet terre, qui Nilus frugiferas aquas... annis, ut ajunt, jam quinque subtraxerat...
19) Miller, Der Islam, v. II, p. 162. [499]
20) Се qu'ayant esté executé, chacûn sceût que l'on iroit á Babylon et en Egypte... (FRA. DA., v. XII, p. 413).
21) Вильардуэн, впрочем, говорит, что папа, которому договор был представлен на утверждение, сделал это очень охотно — et il le fist moult volentiers. Это заставляет заподозрить правдивость автора «Деяний Иннокентия III» и предположить, не является ли это известие его выдумкой post factum.
22) FRA. DA., v. XII, p. 443. — Tu autem, — писал в 1204 г. папа дожу — et tui, omnibus his (litteris) despectis et legato nostro repulso, contra regem (Ungarorum) impetum facientes...
23) Gunth. Parisiensis, op. cit., pp. 81, 82.
24) Villehardouin, op. cit., p. 18.
25) Ibid., pp. 18, 19.
26) Ibid., p. 5; Robert de Clary, op. cit., p. 8.
27) Это подтверждается и таким источником, в данном случае вполне компетентным, как сочинение Эрнуля и Б. Трезорье (цит. соч., стр. 340).
28) Robert de Clary, op. cit., pp. 7, 8.
29) Вильардуэн называет 34, Робер де Кляри — 36 тыс. марок.
30) Rob. de Clary, op. cit., p. 8.
31) Exuviae Sacrae, p. 5.
32) Devastatio Constantinopolitana, ed. cit., p. 87.
33) Ibid., p. 12.
34) Ж. Лоньон определяет число неявившихся в Венецию крестоносцев в половину обусловленного в договоре о перевозке количества воинов. (J. Longnon, L'empire Latin de Constantinople et la principauté de Morée. Paris, 1949, p. 30).
35) Villehardouin, ed. cit., p 20.
36) Exuviae Sacrae, ed. cit., p. 12.
37) Ibid., p. 72 — Nesciens quo verteret se, quidve ageret, totus in se exorruit...
38) Ibid., p. 71 — Unde et multi pauperes...relicto exercitu, versis vestigilis, ad propha regressi sunt...
39) Exuviae, p. 5.
40) Villehardouin, ed. cit., p. 21.
41) Ibid., p. 22; Nicetas, ed. cit., p. 715.
42) Об этой дате В. Г. Васильевский — «Критические заметки. Об образовании второго Болгарского царства. Ф. И. Успенский». (ЖМНП., 1879, авг., стр. 337 и след). На основании доводов Васильевского мы отвергаем взгляд, по которому бегство Алексея относится на 1201 г. (Гейд, цит. соч., т. I, стр. 265; Шаубе, цит. соч., стр. 254 и т.п.). Плодом недоразумения является статья, принадлежащая известному византинисту Грегуару, в которой он думает «одним наречием разрешить старую контроверзу» (Byzantion, m., v. XV. 1940—1941, p. 158) и в которой он обвиняет в тенденциозности Фараля, также считавшего датой бегства Алексея 1202 г., что делает и академик В. Г. Васильевский. (Подробно об этом см. Приложение II).
43) Иннокентий III писал императору Алексею III: nоn praestaremus subsidium vel favorem... (FRA. DA., v. XII, p. 404).
44) Nicetas, op. cit., p. 715; Anon. Halb. Exuviae, p. 13; Новгородская летопись, цит. изд., стр. 26.
45) Мы отвергаем много раз высказывавшуюся в исторической литературе мысль о том, что четвертый крестовый поход представлял [500] собою в какой то степени акт мести за коварство греков, обнаруженное ими вo время предыдущих крестовых походов и в других сношениях с западными европейцами. Норден в своей небольшой книге, посвященной этому походу, развернул эту мысль в целую «теорию». (W. Norden. Der vierte Kreuzzug in Rahm en der Beziehungen des Abendlandes zu Byzanz. Berlin, 1898). Здесь он высказывается в том смысле, что поход был одним из актов той длинной серии столкновений стран Запада с Византией, какие бывали ранее — с норманами, с крестоносцами первых крестовых походов, с венецианцами, с Генрихом VI (стр. 11, 13, 21, 30). Мы повторяем, поход был результатом общего хода исторических событий, которыми очень умело воспользовались венецианцы, а авантюристам, принявшим участие в походе, в конце концов было безразлично, где и кого грабить, — византийский вариант представлял собою даже некоторые преимущества.
46) Villehardouin, ed. cit., p. 23.
47) Chr. Danduli, col. 320; Chr. Just., p. 92; Rob. de Clary, p. 9, 10.
48) Всякая попытка объяснить это крейсирование у берегов Истрии другими мотивами, как это делает, например, Ф. И. Успенский (История крестов. поход., стр. 121), не может быть обоснована данными источников.
49) Romanin, Storia doc., v. II, pр. 424 ss.
50) FRA. DA., v. XII, pp. 397, 398, 402; Minotto, v. I, pp. 10 ss.
51) Rob. de Clary, p. 10.
52) Villehardouin, op. cit., pp. 24, 25. Вильардуэн не называет иначе противников отклонения похода от его основной цели, как людьми, желавшими расстроить его, — qui lost voloient dépicier.
53) Anonym. Halberst., ed. cit., p. 13. — Quamplures peregrinorum secum trahentes Hungariam discesserunt...
54) Viliehardouin, ed. cit., p. 27; Just. Chron., ed. cit., p. 12; FRA. DA., v. XII, p. 409.
55) Gunther Parisiensis, op. cit., p. 27; Rob. de Clary, p. II.
56) Just. Chron.: «Quam civitatem rebellam factam... dux cum suo exercito tamen, videlicet venet corum, viriliter expugnantes, ipsam sua potestate ceperunt... eam que usque ad fundamenta fecerunt dirui et vastari...» (p. 92). Роберто Чесси в коллективной «Истории Венеции» делает неуклюжую попытку оправдать разбойничье нападение на Задар различными благовидными соображениями: для венецианцев-де нужно было закрепить в Адриатике «статус кво», а для крестоносцев — нужны были необходимые условия для зимовки, и задарцы сами виноваты, что встретили крестоносных громил враждебно (т. II, стр. 454 и след.).
57) Villehardouin, p. 28; Danduli Chr., col. 321.
58) Nicetas, op. cit., p. 715.
59) Villehardouin, p. 29.
60) Devast. Constantinopolitana, ed. cit., p. 88.
61) Anonym. Halberst., Exuviae, p. 12.
62) Villehardouin, p. 30; Danduli Chr. — Benigne pueri assumunt negotia... (col. 321).
63) Robert de Clary, p. 23.
64) Ibid., p. 12. Мы предпочитаем эту версию другим известиям, по которым перед войском выступал сам Алексей, как более естественную. [501]
65) Gunther Parisiensis, ed. cit., p. 77.
66) Мы полагаем, что ни Ф. И. Успенскому, ни следующему по его стопам Заборову не удалось доказать соучастия Иннокентия III в организации похода под Константинополь, ни тем более — под Задар.
67) FRA. DA., v. XII, р. 443.
68) Ibid., p. 409.
69) Ibid., p. 411.
70) Ф. И. Успенский в качестве одного из доказательств причастности Иннокентия III к планам генерального штаба крестоносной армии, выдвигает мысль, что Иннокентий мог сразу остановить поход, наложив на его участников интердикт, если бы он действительно хотел направить его в Сирию или Египет... Это очень странно: не может быть того, чтобы Ф. И. Успенский не знал, что папа так именно и поступил, но... не так то легко было справиться с венецианцами.
71) FRA. DA., v. XII, 414.
72) Ibid., p. 418.
73) Ibid., p. 419.
74) Ibid., p. 417.
75) Gunther Parisiensis, op. cit., p. 78.
76) Robert de Clary, op. cit., p. 23.
77) Villehardouin, op. cit., p. 29; Devastatio Const, ed. cit., p. 88.
78) Multe ère riche et plenteuroise...
79) Buchon, Recherches, v. 11, p. 64.
80) Robert de Clary, op. cit., p. 24.
81) Ibid., p. 34. — Et li vesques respondirent et disent, que che n'estoit mie pechies...
82) Villehardouin, p. 31.
83) Robert de Clary, p. 34. — Adont si s'accorderent tout li pelerin et li venicien, que on i al'ast...; Villerhardouin, op. cit., pp. 31, 32.
84) Ibid., pp. 31, 32.
85) Ibid., p. 34.; Nicetas, op. cit., p. 717.
86) Villehardouin, p. 36; Robert de Clary, p. 35.
87) Villehardouin, pp. 37, 40, 46, 59.
88) Nicetas, op. cit., p. 723.
89) Ibid., p. 722.
90) Villehardouin, p. 42.
91) Robert de Clary, pp. 39, 40.
92) Ibid., p. 42; Nicetas, p. 722.
93) Villehardouin, p. 44.
94) Ibid., p. 46.
95) Ibid., p. 48.
96) Ibid., p. 51.
97) Ibid., p. 47.
98) Nicetas, op. cit., p. 729.
99) Villehardouin, p. 51: Robert de Clary, pp. 48, 49.
100) Villehard., p. 49; Nicetas, pp. 730, 731.
101) Robert de Clary, p. 49.
102) FRA DА., v. XII, pp. 432, 433.
103) Viliehard., p. 53; Rob. de Clary, p. 60.
104) Anonymi Suess., op. cit., Exuviae, p. 6.
105) Gunter. Paris., op. cit., pp. 92, 93.
106) Nicetas, pp. 751, 752.
107) FRA. DA., v. XII, p. 435. — Ad recuperatienem Terrae sanctae totis viribus insistatis...
108) Ibid., p. 441. — De indulgentia nostra securus labem peccati propter hoc nullatenus pertimescas...
109) Ibid., p. 443.
110) Robert de Clary, pp. 53, 54.
111) Exuviae, pp. 6, 7.
112) Ibid., p. 101. [502]
113) Nicetas. De signis Constantinopolitanis, ed. cit., pp. 854 ss.
114) Exuviae, pp. 7, 8, 20, 21, 35-44, 104-106, 145-148.
115) Собр. Летоп., т. III, стр. 29 и след. Источники четвертого крестового похода венецианского происхождения замалчивают эти злодейства.
116) Robert de Clary, p. 64. — Si alerent dont qui miex, miex...
117) Nicetas. Historia, ed. cit., pp. 778, 779.
118) Ibid., p. 785.
119) Ibid., pp. 785, 766.
120) Для примера можно указать на того же Гунтера, который характеризует Дандоло следующим образом: «Vir quidem prudentissimus, dux videlicet Venetiarum, cecus quidem in facie, sed perspicatissimus in mente, qui corproris cecitatem animi vigore atque prudentia optime compensabat". (Exuviae, p. 91).