Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Фрязинов С.В.
Материалы для изучения фуэрос и поселенных хартий Испании

(По «Colección de fueros у cartas-pueblas de España por la Real Academia de la Historia. Catálogo. Madrid, 1852.»)

Средние века. Вып. 22. 1962.
[159] – конец страницы.
OCR: Bewerr

I II III IV V VI

I

Исследователям истории Испании хорошо известно важное значение для изучения периода средних веков фуэрос, поселенных хартий и «привилегий» отдельным районам и населенным пунктам, разрядам населения, группам лиц и отдельным лицам.¹⁾ Среди этих памятников до сего времени сохраняет значение первый (оставшийся единственным) том сборника фуэрос и поселенных хартий, изданный в 1847 г. испанским ученым Муньосом-и-Ромеро.²⁾ Том этот, к сожалению, отсутствует в библиотеках Советского Союза. Частичной заменой его может служить издание, указанное в подзаголовке нашей работы.³⁾ «Каталог» — это перечень известных к середине XIX в. фуэрос, поселенных хартий, лишь немногих «привилегий» (их число увеличилось новыми публикациями второй половины XIX в. и ряда десятилетий XX в. не в столь значительной мере), дающий о них обычно весьма краткие общие сведения с приведением только в редких случаях небольших отрывков из текста документов. Однако обзор их основного содержания и сводка имеющихся в них сведений представляет научный интерес и может в какой-то мере служить отправным пунктом для дальнейших исследований более частного характера.

В сжатых рамках настоящей статьи мы ограничиваемся лишь общим указанием на пестроту в составе получателей льготных грамот, которая отражала сложные этнические, социальные и правовые переплетения в обстановке реконкисты.⁴⁾ [159]

«Каталог» регистрирует также случаи, когда получатели льготных грамот имели возможность оказывать известное влияние на их содержание — договариваться с сеньором о пределах выполнения возлагаемых на них феодальных повинностей или избирать для себя фуэро из числа нескольких, им указывавшихся (Cat., р.18, 177, 232, 268). Впрочем, предоставление таких возможностей было не частым явлением. Гораздо чаще государственная власть обнаруживала тенденцию жаловать феодально-зависимым элементам общества своего рода «типовые» фуэрос: такова была практика Альфонса X в Кастилии.⁵⁾ Однако централизаторские попытки государственной власти наталкивались на отпор со стороны феодалов или других получателей льготных грамот, ссылавшихся па свои местные вольности и стародавние привилегии (Cat., р.49, 165). В периоды ослаблении королевской власти феодалы на местах иногда, по-видимому, вырывали у нее право покупать для себя крестьянские земли на королевских сеньориальных территориях или добивались уменьшения ложившихся на население их владений государственных налогов — с тем, чтобы получить возможность самим более интенсивно эксплуатировать это население (Cat., р.43, 275-276). Группы зависимого населения, получавшие различного тина льготные грамоты, не всегда были удовлетворены своим положением, жалуясь на применение «дурных обычаев» или добиваясь изменения пожалованных им фуэрос (Cat., р.21, 23-24, 73, 199). Однако, есть все основания расценивать самое пожалование фуэрос как явление, в известной мере смягчавшее сеньориальный гнет.

II

Переходим к основному предмету нашего изучения — вопросу о содержании фуэрос и других документов «Каталога». В «Каталоге» сосредоточены сведения о грамотах, относящихся к нескольким столетиям испанского средневековья; естественно, что в них можно найти отражение различных этапов социального развития районов Пиренейского полуострова. Сразу бросается в глаза значительное число упоминаний о пиренейских горных долинах, особенно в Наварре и селениях, жителям которых нередко жаловались льготные грамоты с распространением их действия на целую долину. Аналогичное явление, только в более слабой степени, наблюдалось и в горных долинах королевства Валенсии: в 1242 г. король Хайме I Арагонский пожаловал «привилегию» жителям района горной цепи Эслида, а вместе с тем и обитателям четырех поименованных [160] в грамоте долин (в современной провинции Кастельон де ла Плана) (Cat.,р.120).

Как показал в своих статьях И.В.Лучицкий,⁶⁾ пережитки родовых отношений цепко удерживались не только в горных районах Пиренейского п-ва, часто отсталых уже в связи с природными условиями, но и на гораздо более широких пространствах.⁷⁾ Характерный показатель этого — большая живучесть на полуострове юридических норм, связанных с правом родового наследования. К 1110 г. относится фуэро, пожалованное аббатом Саагунского монастыря Диего и приором зависимого от Саагуна монастыря в Ногаль жителям селения Побладура (Cat., р.187) (точного местоположения «Каталог» не указывает). Право свободного распоряжения имуществом ограничивается здесь в чрезвычайной степени: устанавливается наследование сыну отцом и отцу сыном; при отсутствии сыновей наследуют внуки; если нет и их, — племянники; при отсутствии последних — двоюродные братья. Видимо, право наследования признается преимущественно за мужчинами, хотя в тексте «Каталога» не содержится ясных указаний на отстранение от наследования женщин или же мужчин, связанных с человеком, оставившим наследство, родством по женской линии. Только в том случае, если в наличии не окажется никого из перечисленных родичей, за наследодателем признается право завещать свое имущество по собственному усмотрению.

В 1576 г., при короле Филиппе II, было, по распоряжению властей, произведено описание «виллы» Фуэнтеленсина в Новой Кастилии (на территории современной провинции Гвадалахара) (Cat., р.18-19). При обследовании было засвидетельствовано сохранение в «вилле» порядка родового наследования, и установлено, что «это фуэро применяется в большей части или почти во всей провинции Сорита и Альмогера (в наше время Сорита входит в состав провинции Мадрид, а Альмогера — провинции Гвадалахара. — С.Ф.): когда сын умирает, не оставив завещания, пусть родовая собственность возвращается роду; когда остаются отец или мать, пусть они наследуют как пользователи», хотя в том, что касается матери, в некоторых местах в обычае возвращать наследство в пользование или в собственность рода (que luego en usufructo ó propiedad vuelvan). Видимо, в отношении матери право наследования сыну не всегда и не везде признавалось: наряду с переходом наследства в ее пользование наблюдались и случаи, когда оно переходило в собственность рода умершего. Объяснение этому приходится искать в том, что мать происходила из другого рода, и передача ей наследственного имущества иногда рассматривалась как отступление от строгого принципа наследования родового имущества членами рода. «Каталог» содержит, однако, указание на то, что все описанные в нем постановления применялись в том лишь случае, если сын умрет, не оставив завещания. Право на составление последнего явным образом признается за наследодателем — другими словами, индивидуалистические тенденции уже в некоторой мере выступают в анализируемом законодательстве наряду с сохранившимся в значительной степени распорядком родового наследования. Фуэро Фуэнтеленсина точно не датируется, но, судя по тому, что право завещания допускается им в более широкой мере, чем фуэро Побладуры, возможно предположить, что оно вошло в обиход во времена более поздние, связанные уже с большим разложением старинных родовых связей. [161]

В известной мере сходные постановления регистрирует «Каталог» для «виллы» (поселения) Пастраны (в совр. пров. Гвадалахара) (Cat., р.180). В том же 1576 г., к которому относится предшествующий документ, здесь производился (как и в ряде других населенных пунктов в те годы),⁸⁾ по распоряжению правительства, опрос представителей населения относительно местных юридических обычаев и различных других сторон жизни. В ответ на один из вопросов жители показали, что у них продолжает соблюдаться порядок, установленный фуэро Сепульведы в отношении возвращения роду (очевидно, по смерти пользователя) принадлежавших ему наследственных имуществ (que vuelven los bienes raíces al tronco). «Каталог» не содержит, однако, сведений, когда именно действие фуэро Сепульведы было в указанном отношении распространено на Пастрану.⁹⁾

Пока мы использовали преимущественно материалы, относящиеся к сравнительно небольшим поселениям. Но ссылка на фуэро Сепульведы — крупного по тем временам города, обладавшего очень пространными и разработанными фуэрос, — позволяет прийти к заключению, что сохранение родового наследования было обусловлено не только пережитками родового строя. Наряду с ними имело место стремление сеньоров сохранять устойчивость родового землевладения, гарантировавшую феодальное значение рода. Что именно так могло иногда обстоять дело, свидетельствует одно из упоминаемых в «Каталоге» (Cat., р.238-239) правительственных распоряжений, относящихся к городу такого крупного масштаба, как Севилья. В 1371 году на кортесах в Topo (в совр. пров. Самора в Леоне) король Генрих II издал постановление о наследственных имениях (heredades) в Севилье, которые были проданы, и родственники продавцов требовали призвания за ними права их выкупать за уплаченную сумму.¹⁰⁾ Надо думать, что если королевская власть признавала необходимым взять под контроль отчуждение родовых владений, то делала это с намерением обеспечить возвращение их в род продавца, поддерживая тем самым принцип родового наследования. Кортесы отмечали, однако, обилие неосновательных тяжб в связи с этим.

Живучесть в Испании в течение длительного времени принципа сохранения родовых связей, поддерживаемого законодательством, подчеркивается и некоторыми другими зафиксированными в «Каталоге» постановлениями, которые относятся к сфере долгового права. В 1241 г. король Фердинанд III отменил постановление фуэро Куэнки, ранее пожалованного городу Андухару (Cat., р.23), по которому устанавливалась взаимная ответственность отцов и сыновей, а также супругов по долговым обязательствам.¹¹⁾ Как видим, подобный порядок ответственности, несомненно, представлявший собой пережиток старинных родовых отношений, продержался в Андухаре почти до середины XIII в. Интересно, что в Севилье, с ее оживленной торговлей, лишь в 1371 г.¹²⁾ по распоряжениию [162] короля Генриха II, жены были освобождены от ответственности за долги мужей и их имущество воспрещено было брать в обеспечение долга последних.

Для отмечаемой нами живучести родовых отношений показательны постановления, относящиеся к XIV столетию и затрагивающие вопрос об уголовной ответственности родичей друг за друга. В 1315 г. магистр духовно-рыцарского ордена Сантьяго внес изменение в прежде действовавшее фуэро «виллы» Сеегин (в Мурсии): была отменена взаимная ответственность отца и сына, мужа и жены «за то, что каждый из них совершит» (Cat., р.71). «Вилле» Пуэбла де дон Фадрике (в совр. пров. Толедо) ее сеньор, магистр духовно-рыцарского ордена Сантъяго, пожаловал в 1343 г. «поселенную привилегию» (Cat., р.191) на различные податные льготы и право пользоваться фуэро Сепульведы «с улучшениями», одно из которых сводилось к предписанию, чтобы «отец не нес ответственности за сына и т.д.». Думаем, что под этим «и т.д.» «Каталога» скрывается освобождение от уголовной ответственности за правонарушения и других близких родственников. Что для подобного толкования текста есть основание, можно заключить из «привилегии», пожалованной в 1387 г. «вилле» Вильяэскуса де Аро (в совр. пров. Куэнка) (Cat., р.277), которой, между прочим, устанавливается, «чтобы не страдали по чужой вине отец за сына и сын за отца, ни за мать, ни муж за жену, ни жена за мужа». Как видим, круг родственников, освобождавшихся от ответственности друг за друга, очерчивается во всех привлекавшихся нами документах совершенно однородным образом. Можно сказать, что этот круг в значительной степени сужен, что черты взаимной ответственности членов рода во многом изгладились. Но во всяком случае показательно, что коллективная ответственность близких родичей еще продолжает существовать в отдельных районах Кастильского королевства даже в конце XIV в.

III

Обращаясь от пережитков родового строя к обществу феодальному и используя в первую очередь поселенные хартии как памятники возникновения различных селений на Пиренейском п-ве, мы должны прежде всего проиллюстрировать некоторыми данными «Каталога» хорошо известную исследователям испанского средневекового прошлого¹³⁾ немалую трудность заселения пиренейских территорий, которые приходили в состояние запустения. В 1280 г. некий Педро де Тоус, именуемый в грамоте preceptor de Miravet (вероятно, одно из должностных лиц ордена тамплиеров, которому принадлежал район Миравет в совр. пров. Таррагона в Каталонии), жалует Педро из Тортосы вместе с пятью другими лицами, имена которых не указываются, поселенную хартию на сел. Альгас (Cat., р.15). Можно думать, что Педро из Тортосы являлся главным организатором, устроителем поселения, в котором зарегистрировано шесть обитателей (возможно, впрочем, что это лишь главы семей). В другом каталонском селении — Гандесе (пров. Таррагона) поселенная хартия была пожалована в 1191 г. даже только пяти жителям (Cat., р.100-101); в 1143 г. в сел Салильяс (в совр. пров. Уэска в Арагоне) восемь человек получили поселенную хартию от двух местных сеньоров (Cat., р.208); в 1262 г. в сел. Бус дель Рей в Галисии она была выдана игуменом местного монастыря 15 поселенцам (Cat., р.53) (а ведь Галисия находилась далеко от районов, которым угрожали мавры, да и сама арабская угроза во второй половине XIII в. была уже, вообще говоря, в прошлом). [163]

Показательно, что в некоторых случаях власти, предоставляя льготы жителям отдельных селений, устанавливают их численность; она была довольно значительной для поселений тех времен — 100 человек для «виллы» Альмарас (в совр. пров. Касерес в Эстремадуре) (1243 г.) (Cat., р.17), столько же для сел. Асотан (в совр. пров. Толедо) (1260 г.) (Cat., р.36); на востоке полуострова еще в 1147 г. (Cat., р.18) намечался такой же «комплект» обитателей для замка Альменар (в графстве Барселонском). В 1254 г. Хуан, епископ Мондоньедо в Галисии, наметил, по соглашению с жителями прихода Кастро де Оро, довести число жителей прихода до 300 человек, а немного позже заключил с теми же зависимыми от него людьми соглашение, касавшееся его юрисдикции и сеньориальных прав (Cat., р.68). Позволительно думать, что епископ счел целесообразным пойти на некоторое смягчение эксплуатации зависимого населения как раз для увеличения его численности, а следовательно, в конечном счете и своих доходов. Что дело могло обстоять именно так, делает вероятным другой документ: в 1336 г. аббат монастыря в Эспинареде (в совр. пров. Леон) предоставил поселенной хартией ряд льгот жителям сел. Вега де Эспинареда именно ради доведения их числа до 200 (Cat., р.274).

С заселением территории в целом и специально тех районов, где с наибольшей напряженностью развертывалась борьба, связанная с реконкистой, стоит в ближайшем соприкосновении развитие бегетрий. Связь последних с родовым строем, позднейшие пережитки которого мы отмечали, хотя и представляется (на этом настаивали А.де лос Риос в Испании и И.В.Лучицкий у нас) во многих случаях вероятной, но возможно возникновение немалого числа бегетрий и в силу иных причин.¹⁴⁾ В «Каталоге» нет указаний на связь их с ушедшим в прошлое родовым строем, зато имеются сведения — правда, скудные — о социальном составе и привилегиях некоторых из них. Недатированное фуэро, которое должно быть приурочено ко времени ранее 1147 г. (к этому году восходит дополнение к нему), пожалованное «вилле» Тардахос (в совр. пров. Бургос) (Cat., р.248), обеспечивает различные льготы входящим в бегетрию дворянам и «пехотинцам» (peones): последним предоставляется право производить феодальные платежи в точно определенном размере, и всем жителям «виллы» предоставляется пользование земельными участками лиц, не входящих в состав бегетрий (forasteros). Становится совершенно ясным, что в состав бегетрий входили и дворяне, и крестьяне: упоминаемые в грамоте «пехотинцы» и были крестьянами, обязанными в случае войны выступать под командой руководителей-дворян. Положение крестьян теперь улучшалось в том смысле, что их феодальные платежи подвергались точному определению. Поскольку община представляла собой бегетрию. землевладение посторонних ей лиц в ее пределах ликвидировалось: как известно, в бегетриях нередко воспрещалось, например, приобретение земель дворянами, с общиной не связанными, представителями духовно-рыцарских орденов или духовенства;¹⁵⁾ можно думать, что такой же примерно смысл имело и постановление рассмотренного нами фуэро.

Другой документ о бегетриях в «Каталоге» — это «привилегия», пожалованная в 1306 г. королем Фердинандом IV «вилле» Вадокондес (в той же пров. Бургос) (Cat., р.266). «Вилла» представляла собой бегетрию [164] «от моря до моря» (de mar a mar), т.е. наделенную правом выбирать себе сеньора из числа феодальных владетелей всего Кастильского королевства. Сеньором ее в описываемое нами время был сам король, принявший поселение под свое специальное покровительство (en su guarda). В связи с этим бегетрии предоставлялись финансовые и судебные привилегии, подчеркивавшие ее положение именно как бегетрии, зависимой от короля: другие бегетрии должны были поставлять государству морские суда — галеоты, Вадокондес освобождался от этого обязательства (можно думать, что речь шла не о поставке небольших галер, а о предоставлении короне средств на их сооружение). Бегетрия получала право иметь двух алькальдов и одного мэрина для разбирательства судебных дел; ей предоставлялось право иметь колодки, виселицу, цепь и позорный столб для наказания преступников; упоминание о виселице показывает, что бегетрия имела «высшую юрисдикцию» по наиболее тяжким преступлениям, которую нередко короли сосредоточивали исключительно в своих руках. «Вилла» освобождалась от юрисдикции близкой к ней другой — «виллы» Санто Доминго де Силос. В последней находился один из крупных кастильских монастырей с аббатом во главе. Еще в 1209 г. король кастильский Альфонс VIII пожаловал Силос фуэро, однородное с Саагунским, урезывавшим права зависимого от монастыря населения.¹⁶⁾ Можно поэтому думать, что для жителей «виллы» Вадокондес изъятие из юрисдикции монастыря в Санто Доминго было значительным облегчением. Помимо предоставления отмеченных привилегий, бегетрии были предоставлены налоговые льготы, о которых в «Каталоге» нет конкретных сообщений.

IV

Поскольку фуэрос и другие в большей или меньшей степени приближающиеся к ним по характеру документы являются документами феодальной эпохи, вполне естественно, что даже в схематическом обзоре их, содержащемся в «Каталоге», нашли некоторое отражение общие экономические и социальные условия жизни и феодального города, и феодальной деревни (второй больше, чем первого), а также феодальная эксплуатация и сопротивление ей со стороны тех, кто ей подвергался.

Что сразу обращает на себя внимание при ознакомлении с этими документами, к обзору которых нам предстоит перейти, это типичное для эпохи преобладание деревни над городом с постепенной лишь сменой натурально-хозяйственных отношений денежными.

«Каталог» дает пример селения, в котором феодальные повинности носят явно крестьянский, деревенский характер. К сравнительно ранней поре развития феодальных отношений восходит «привилегия», пожалованная кастильским королем Альфонсом VI и его супругой сел. Вальюнкера (ныне в пров. Теруэль в Арагоне, пограничной с Новой Кастилией) (Cat., р.270), находившемуся в те времена под их властью. Жители селения получали право пользования фуэро Ольмильос (по мнению составителей «Каталога», в совр. пров. Бургос) (Cat, р.167). Так как «Каталог» говорит о «привилегии» «жителям и поселенцам» (á los habitantes у pobladores) Вальюнкеры, то можно догадываться, что селение находилось еще в процессе созидания, и пожалование ему королевской «привилегии» являлось одним из способов привлечения в него новых пришельцев. Жители освобождались от таких феодальных повинностей, как маньерия и инфурсьон (инфурсьон — побор с земли, маньерия — побор с наследства): [165] как видим, речь шла о поборах, взыскивавшихся чаще всего с зависимых крестьян в деревне. Это решительно подтверждается и другими постановлениями, включенными в состав «привилегии»: работавшие на посеве (si hicieren sernas), очевидно, господском, сеньориальном, освобождались от половины лежавших на них платежей — ясно, что имелись в виду крестьяне с их барщинными работами. Несомненно, к крестьянам относится и еще одно постановление того же документа: если кто-либо из поселенцев захочет уйти и перебраться в селение, находящееся под феодальной властью короля или дворянина (инфансона), то имеет право на переход с имуществом и земельным участком (heredad). Допущение перехода с землей, особенно в более позднюю пору развития феодализма, встречалось сравнительно редко. Как видно из «Каталога», копия с документа находилась в архиве духовно-рыцарского ордена Калатрава, под власть которого, очевидно, позднее перешло селение, но во время пожалования «привилегии» орден еще не был создан, и можно думать, что Вальюнкера находилась во владении короля (о каком-либо другом феодальном владетеле ее «Каталог» не упоминает), который и давал жителям, ради привлечения их, довольно широкие права и льготы.

В «Каталоге» содержатся неоднократные упоминания о различных статьях сельского хозяйства. Помимо земледелия и виноделия, занятия которыми встречались и в среде городского населении, имеются данные о скотоводстве, притом иногда не обычного деревенского, а значительно более крупного масштаба: отметим занятие скотоводством евреев из Траскалы в районе Толедо (Cat., р.258). Представляет интерес грамота, пожалованная в 1293 г. кастильским королем Санчо IV «вилле» Аларкон (в совр. пров. Куэнка). В ней, между прочим, определялся размер сбора, взимавшегося на горных пастбищах в районе этого населенного пункта за пастьбу стад, — так назваемого монтазго. (Сбор взимался натурой — предписывалось отбирать у владельцев скота по три головы его на каждую тысячу животных. Судя по тому, что в документе говорится о тысячах голов (вероятно, овец), можно думать, что на пастбище пасся не только скот, принадлежавший местным жителям, но и животные, перегонявшиеся большими стадами, иногда во много тысяч голов, с севера на юг Пиренейского п-ва и в обратном направлении. Скорее всего, в грамоте имелась в виду оплата пастьбы огромных стад Месты, хотя не исключена, как нам кажется, и возможность прогона и пастьбы, например, крупных стад больших монастырей, вроде находившегося в Онье, которого, как участника Месты, книга Клейна не упоминает.¹⁷⁾

Рядом со скотоводством, лишь в ограниченной мере нашедшим отражение в «Каталоге», изредка можно встретить в нем данные, относящиеся к пчеловодству. В Мурсии в 1317 г. было издано королевское постановление «против тех, кто загрязняет (очевидно, с злостным намерением — С.Ф.) соты в ульях». (Cat., р.108). Очевидно, пчеловодство получило в районе Мурсии значительное развитие, равно как, добавим, и в Кордовском районе, в частности и известном селении Фуэнте Овехуна.¹⁸⁾ Разработки соли (salinas) также упоминаются в «Каталоге» лишь однажды — фуэро Фердинанда III жаловало такие разработки жителям Сориты (Cat., р.298). Добыча соли была занятием довольно распространенным, но все же [166] представляла собой хозяйственную статью второстепенного значения, тек более что солеварни считались монополией короны,¹⁹⁾ а это не могло не сдерживать их развития. Данных о рыболовстве в «Каталоге» нет вовсе, если не считать указания на рыбаков в Севилье и полученное ими фуэро (Cat., р.234).

Заслуживает внимания, что только однажды мы встречаемся в «Каталоге» с пожалованием феодальным сеньором зависимым людям права иметь рынок: в 1339 г. магистр духовно-рыцарского ордена Сантьяго Васко Родригес разрешил жителям «виллы» Тобосо (в совр. пров. Толедо) иметь каждый вторник рынок без уплаты за то соответствующих сборов (mercado franco) (Cat., р.251). Это, конечно, не означает, что в испанских королевствах не составлялось других документов подобного характера, но ясно, что появлялись они в юридическом обиходе не так часто, и что свобода рынка от феодальных поборов отнюдь не была широко распространенным явлением.²⁰⁾

Обращает на себя внимание и другое обстоятельство — редкие в «Каталоге» упоминания о добыче металлов, в частности благородных металлов. Не объясняется ли это тем, что короли рассматривали эту добычу как свою регалию, лишь в отдельных случаях передавая ее использование в частные руки?²¹⁾ В 1191 г. король Альфонс II Арагонский дал двум братьям, Педро и Роберто Амилау, и другим, не поименованным в «Каталоге» лицам, «привилегию» (Cat., р.44) на получение участка земли около сел. Бельса (точного местоположения его в пределах Арагонского королевства ни «Каталог», ни испанская Enciclopedia universal ilustrada не указывают), где должен был разрабатываться серебряный рудник. Получатели «привилегии» приобретали право производить и другие изыскания серебра, причем, очевидно, предполагалось повести дело в довольно широком масштабе: на землях, где велись бы изыскания, грамотой оговаривалось сохранение верховной власти короля, но обладателям «привилегии» предоставлялось право создавать на них поселения (villas), строить замки, мельницы, плавильные печи, отправлять правосудие. Король выговаривал себе десятую долю добытого серебра и освобождал жителей поселений в районе, занятом добычей серебра, от некоторых феодальных повинностей: лесды — сбора с товаров, взимавшегося на военные, оборонительные надобности; уэсте (hueste) — обязательства военной службы и кавальгады (cabalgada) — обязанности являться в дружину сеньора на боевом коне.²²⁾

В «Каталоге» содержится упоминание о добыче серебра, а также железа в районе Сориты. Король Фердинанд III пожаловал (год пожалования в «Каталоге» не указан) жителям города пространное фуэро (Cat., p.298), дававшее право на «жилы серебра и железа и всякого Другого металла» в районе населенного пункта. В «вилле» Легаспия в Гипускоа, баскской провинции у Бискайского залива, существовало, наряду с общим фуэро провинции, еще особое, относившееся к литейным мастерским, даты издания и сведений о содержании которого «Каталог» не дает (Cat., p.126). Нужно в связи с этим принять во внимание, что в баскских провинциях, где имелись довольно обильные запасы железной руды,²³⁾ было значительно распространено железоделательное производство.

Характерны также некоторые данные «Каталога» о чертах деревенского быта даже в экономически сравнительно развитых городах. В Медине дель [167] Кампо (в совр. пров. Вальядолид) уже во второй половине XIII в., во времена Альфонса X, «создается важная ярмарка — торговый центр для северных и северо-западных портов и центральных районов Кастилии»,²⁴⁾ другими словами, эта ярмарка с самого момента своей организации приобретает крупное экономическое значение и, конечно, накладывает отпечаток на всю городскую жизнь. В то же время, по сведениям «Каталога», при том же Альфонсе X, видимо, по ходатайству города, королем издаются постановления о размерах денежного вознаграждения за ущерб, причиняемый в районе города стадами скота виноградникам и посевам, о порядке оценки нанесенного вреда и распределения взыскиваемых штрафов (очевидно, между городской казной и пострадавшими). Можно думать, что даже при большом значении торговли в Медине дель Кампо, по крайней мере, некоторая часть горожан личным трудом участвовала в сельскохозяйственном производстве. Вряд ли постановления Альфонса X связаны лишь с начинавшей свою деятельность Местой.²⁵⁾ Во всяком случае наличие в городе большой ярмарки побуждало некоторых его обитателей к более интенсивным сельскохозяйственным занятиям с целью удовлетворения, помимо собственных, и потребностей рынка.

А вот, в параллель этому, некоторые данные «Каталога», относящиеся к г.Оренсе, ныне административному центру одной из провинций Галисии. Город, очевидно, имел уже в сравнительно раннюю пору своей истории некоторое торговое значение. В 1131 г. король Альфонс VII Кастильский пожаловал епископу Оренсе — его сеньору и городским каноникам грамоту (Cat., р.171), в которой, между прочим, устанавливалось освобождение жителей города от портазго (дорожных пошлин с провозимых товаров)²⁶⁾ во всем окружном районе, носившем название Лимии. Одновременно на жителей Лимии распространены были льготы, которыми пользовались обитатели находившейся там «виллы» Альярис, — освобождение от телонио (telonio) и некоторых других сборов, конкретно и «Каталоге» не перечисленных.²⁷⁾ Наряду с подобными элементами городского быта выступают другие, типичные и значительной степени для деревенской обстановки: льготная грамота, пожалованная, с согласия королевы Урраки, епископом Диего (Cat., р.170-171) и приблизительно датируемая периодом 1112—1126 гг., гарантировала людям, зависимым от епископа, наследственное владение построенными ими домами и обрабатываемыми полями; как видим, сельское хозяйство оставалось очень распространенным занятием среди жителей Оренсе и его района. В грамоту была внесена подчеркивавшая феодальное верховенство епископа и близких к нему представителей духовенства оговорка, что при намерении кого-либо из жителей продать свою недвижимость должно заявить об этом епископу. Последний оставлял за собой право купить имущество за предложенную покупателем цепу. Если епископ не покупал владения, то это могли сделать его каноники, и только в случае, если они также отказывались от покупки, владелец мог продать свое имущество другому покупателю, но во всяком случае не серву (крепостному низшего разряда), магнату или человеку из непосредственных феодальных владений короля. Хотя в «Каталоге» упоминание о подобных постановлениях встречается лишь однажды, они [168] не представляли исключения для испанских королевств. При общем хотя бы ознакомлении, например, с картуляриями монастырей в Онье и районе Туриено²⁸⁾ (первый — в совр. пров. Бургос, второй — в районе, известном под именем Льеваны, в совр. пров. Сантандер в Старой Кастилии) можно легко убедиться, что требование перепродавать используемую и зависимую от сеньора землю лишь людям, зависимым от данного сеньора, часто встречается в грамотах, вошедших в состав этих картуляриев. Это и понятно: водворение на земле людей, зависимых от других сеньоров, могло бы подать повод к столкновениям двух феодалов из-за сеньориальной власти и доходов. Кроме того, приходится принимать во внимание, что на горожанах лежала обязанность военной службы «с конем» (в первую очередь для дворян — «кавальеро») или без него (последнее обязательство ложилось и на крестьян в деревне), организатором же военных отрядов должен был выступать сеньор, поэтому наличие других сеньоров в его владениях неизбежно создавало известные затруднения.

В некоторых городах Испании социально-экономическая обстановка была, однако, иной. Даже в бледном отражении «Каталога» становится очевидной сложность городской организации Барселоны, с городским советом, состоявшим в различные периоды истории каталонской столицы из 100 с лишком или даже 200 уполномоченных,²⁹⁾ с разветвленной системой судебных органов, со специальными законами против роскоши и расточительности (Cat., р.40-41). Ведь Барселона была, как известно, одним из крупнейших центров средиземноморской торговли и соперничала в этом отношении с Венецией и Генуей. Не удивительно, что и в отношении Севильи, с ее развитым торговым движением по Гвадалквивиру и берегам океана, мы встречаемся с установлением королевской властью судебных привилегий для лиц, связанных с морем. В постановлении 1344 г. определялись образцы мер и весов, которые должны были употребляться в Севилье (Cat., р.234). В XV столетии (более точной даты «Каталог» не устанавливает) в городе применялись постановления, выработанные его советом, которые касались торговли мясом, рыбой и другими предметами потребления (Cat., р.237, 239). Севилья была, конечно, далеко не единственным городом, где подобные постановления существовали, но самый факт их выработки свидетельствует о развитии в городе рыночного оборота.

Довольно развитым в экономическом отношении был также район, прилегавший к Бискайскому заливу и поддерживавший оживленные торговые сношения прежде всего с Францией и Англией. Не удивительно, что совет города Овиедо издал в 1274 г. ряд распоряжений по вопросам продажи в нем съестных припасов и снабжения его продовольствием (подробностей «Каталог» не дает) (Cat., р.174). Показательно для экономики Овиедо еще одно сообщение «Каталога»: в 1243 г. зависимое от города сел. Нора а Нора (в Астурии) получило от него фуэро, но зато должно было обязаться вносить Овиедо ежегодно ко дню св.Мартина (11 ноября) 200 мараведи деньгами взамен фонсадеры, инфурсьон, нунсио, маньерии и других феодальных поборов.³⁰⁾ Овиедо, таким образом, выговорил себе взамен феодальных повинностей с селения денежный платеж в довольно [169] значительном размере, и это характерно для района, в котором внешняя торговли имела существенное значение.

Сравнительно высокий уровень экономического развития Бискайского побережья характеризуют также приводимые «Каталогом» данные, относящиеся к «вилле» Сараус (Zaraus) в баскской провинции Гипускоа. В 1237 г. король Фердинанд III пожаловал ее совету «привилегию» (Cat., р.296-297), согласно которой жители должны были ежегодно выплачивать короне по 2 сол. с каждого дома ко дню св.Мартина, а сверх того, при ловле китов, которая была у жителей Сараус распространенным промыслом, сдавать от каждого кита по узкому вырезу от головы до хвоста. Одновременно жителям предоставлялось право пользоваться фуэро г.Сан-Себастиана. И упоминание об этом фуэро довольно крупного города, и занятие ловлей китов, связанной нередко с далекими плаваниями, и денежный платеж с принадлежавших жителям домов, и отсутствие в «Каталоге» каких-либо указаний на занятия жителей Сараус сельским хозяйством — все это побуждает рассматривать «виллу» как городское поселение. По характеру экономики оно, вероятно, в значительной степени приближалось к ряду других населенных пунктов Бискайского побережья, в большей или меньшей степени выделявшихся своей торговлей, развитием мореплавания и связанных с морем промыслов.

Для сравнительно поздней поры феодального развития Пиренейского п-ва — около середины XIV в., когда торговые отношения получили уже более широкое распространение, — уместно остановиться еще на данных «Каталога», относящихся к «вилле» Торрес в Наварре (Cat., р.257). Со времени перехода в 1341 г. под власть короля жители этой «виллы» должны были вносить в виде фонсадеры по 12 ден. с дома или по 6 ден. с половины его. О каких-либо феодальных платежах, связанных с занятиями жителей Торрес сельским хозяйством, «Каталог» не упоминает; к тому же жителям Торрес было также предоставлено право приобретать земельные владения идальго, что скорее всего должно было означать, что они являлись в основной массе не крестьянами, хотя и извлекали доход из землевладения, т.е. при посредстве сельскохозяйственной эксплуатации приобретавшихся ими земель. В общем можно сказать, что Торрес уже в значительной мере был поселением городского типа, хотя его торговля, вероятно, не получила большого размаха.

V

«Каталог» сообщает не только общие данные о занятиях жителей феодальной деревни и феодального города, но также и некоторые конкретные сведения о феодальной эксплуатации их сеньорами. Известно, что в Испании во владениях монастырей феодальное угнетение оказывалось более тяжелым, чем во владениях светских лиц.³¹⁾ Для такого крупного церковного землевладельца, как Саагунский монастырь, мы имеем в «Каталоге» несколько документов, уже рассматривавшихся нами в другой работе,³²⁾ а также краткую характеристику грамот, связанных с двумя монастырскими владениями — Побладурой и Куруэньей.

Фуэро сел. Побладура (Cat., р.187) не только устанавливает для зависимых от монастыря людей определенный порядок наследования, но включает к себя постановление об освобождении их от нунсио и маньерии. Чем [170] обусловливалось пожалование им подобной льготы, «Каталог» не поясняет, но уместно будет напомнить, что 1110 год, которым датируется рассматриваемое фуэро, совпадает с тревожным временем для саагунских монастырских властей: в ближайшем районе монастырских владений подготовлялись, а затем и развернулись мощные антифеодальные движения зависимых от монастыря горожан и крестьян, возможно, побуждавшие монастырское начальство к уступчивости.³³⁾

Документ, относящийся к Куруэнье (Cat., р.83-84), не датирован, так что нелегко даже приблизительно определить время его составления, тем более что в «Каталоге» приводится лишь небольшое, отрывочное извлечение из него: «Таковы фуэрос (очевидно, в смысле феодальных повинностей) наших вассалов Куруэнье. 12 эстопос (estopos) пшеницы и 6 мараведи доброй монетой ко дню всех святых» (1 ноября). Это — только начало перечня крестьянских повинностей в «Каталоге». Передача дальнейшего текста оборвана. Приведенные сведения во всяком случае нуждаются в некотором комментарии. Куруэнья, как признается наиболее вероятным в «Каталоге», — селение в нынешней провинции Леон. Упоминание об estopos как хлебной мере напрашивается на сопоставление с употребляемым в современном испанском языке слово estopa — «пакля», «кудель», «рядно толстой ткани» (из кудели). Можно думать, что речь идет о натуральном платеже в виде 12 мешков зерна из толстой, грубой ткани. Упоминание не только о платеже натурой, но и о денежном сборе показывает, что анализируемый документ относится к тому периоду средневековья, когда ранее наблюдавшееся почти безраздельное господство натурального хозяйства было уже в значительной мере поколеблено. Можно поэтому предполагать, что данная грамота является более поздней, чем связанная с Побладурой.

О феодальной эксплуатации, осуществляемой монастырским учреждением, свидетельствует также грамота 1194 г., связанная с селением («виллой») Тамайо³⁴⁾ (в районе Бривиески в совр. пров. Бургос). Крестьяне этого селения находились в зависимости (были collazos) от монастыря в Онье (в том же районе). Они предложили монастырскому аббату Педро внести за себя и своих потомков 30 золотых монет (aureos) с тем, чтобы на будущее время был точно определен в 5 сол. размер причитавшейся с них маньерии, при этом движимость можно было бы завещать по усмотрению; что же касается недвижимости, то она должна была переходить по наследству к ближайшим родственникам умершего, если только и они принадлежали к числу людей, зависимых от монастыря; продаваться она могла только зависимым от монастыря крестьянам (его collazos). Аббат дал согласие на заключение предлагавшейся ему сделки. Нужно добавить, что платеж маньери в сумме 5 сол. вообще нередко встречался в практике кастильских землевладельцев, в частности того же монастыря в Онье,³⁵⁾ а получение от своих контрагентов определенного количества денег золотой монетой, очевидно, расценивалось монастырем как достаточная компенсация за уменьшение поступлений от маньерии — как видим, уже только деньгами. [171]

Принцип взыскания монастырем в Онье маньерии в сумме 5 сол. был в дальнейшем распространен на подчиненных ему клириков ряда селений, зависимых от монастыря. В 1218 г. тот же аббат Педро пожаловал им право, при условии уплаты маньерии в указанном размере, завещать свое имущество по усмотрению наследодателя. Если клирик умирал без завещания, сыновья его могли наследовать ему со взносом такого же платежа. Клирики вместе с тем освобождались от прежде лежавших на них барщинных работ по посеву — в отличие от монастырских зависимых крестьян (collazos). За полученные льготы клирики должны были, однако, поступиться в пользу монастыря частью причитавшейся им десятины.³⁶⁾ Вряд ли можно допустить, что и экономическое, и социальное положение клириков было особенно привлекательным (характерно привлечение их в течение ряда лет к монастырской барщине).

Последним в хронологическом порядке документом «Каталога», связанным с феодальной эксплуатацией населения монастырями, является поселенная хартия, пожалованная в 1262 г. Эймериком, аббатом монастыря Мейре (в совр. пров. Луго в Галисии), жителям сел. Формарис (в той же провинции) (Cat., р.96). Грамота связана с заселением в районе, кроме Формарис, еще пяти селений, для жителей которых устанавливался размер повинностей монастырю. Обращает на себя внимание малочисленность лиц, которых имел в виду документ: в Формарис их насчитывается 12 человек, в остальных еще меньше (в двух селениях — по 7, в двух других — по 6, в одном — всего 3); нужно, впрочем, думать, что перечисляются только главы семей. О размере крестьянских повинностей «Каталог» не дает конкретных сведений.

Известный интерес представляют сведения о некоторой доле самоуправления, признаваемой за крестьянами: упоминается «совет», — вероятно, при малолюдности селений, предназначенный для совместного управления ими. Однако самоуправление не строится на демократической основе: совет получает право сам выбирать семь «добрых людей» (hombres buenos), из которых аббат назначает двоих алькальдами, одного — судьей и четырех — «присяжными». Р.Альтамира в своем большом труде по истории Испании отмечает, что алькальды и «присяжные» составляли, например, в Мурсии при Альфонсе X городской совет:³⁷⁾ возможно, что хотя бы частично таков же был состав и сельского совета Формарис. Тот же Альтамира, отмечая однородность внутреннего строя арагонских и кастильских муниципиев, указывал, что руководившая ими хунта присяжных не всегда избиралась народом, а иногда — членами хунты прежнего состава.³⁸⁾ Подобное, по-видимому, иногда имело место и в деревнях. В Формарис должностные лица сельского совета на время выполнения своих обязанностей получали освобождение от ложившихся на них феодальных повинностей, из которых наш документ перечисляет нунсио, маньерию, фасендеру и луктуосу (вопреки мнению Р.Альтамиры³⁹⁾), не отождествляемую, а, видимо, отделяемую от нунсио, хотя суть отграничения и неясна). Данные об освобождении определенной категории лиц в деревне от феодальных повинностей, конечно, позволяют несколько уяснить характер последних для остального зависимого населения. [172]

Сведений о феодальной эксплуатации светскими сеньорами «Каталог» содержит чрезвычайно мало — вероятно, уже потому, что архивы этих феодалов сохранялись гораздо хуже, чем архивы монастырские. От 1147 г. мы имеем поселенную хартию, пожалованную графом Осорио Мартинис с супругой и четырьмя детьми «виллам» Вильалонсо и Бенефарсес (первая — в совр. пров. Самора в Леоне, вторая — на границе с Саморой в пров. Вальядолид) (Cat., р.281). Устанавливались размеры феодальных повинностей, в том числе и барщинных работ по посеву.⁴⁰⁾ В схематическом изложении «Каталога» выступают свидетельства о наличии и оброчных повинностей, и барщины — говорится о повинностях (tributos), которые нужно выплачивать (pagar). Наряду с этим по данным, относящимся к району Вильалонсо, оказывается живучей и барщина: предписывается давать «хлеб и вино в изобилии» тем, кто занят на барщине в установленные дни. Граф выступает в качестве своеобразного «защитника» зависимых от него людей: никто из них не может быть арестован за неуплату калоньи — «штрафа, который платили все жители местности, где было совершено преступление, если виновный не был найден»,⁴¹⁾ ни у кого из жителей не могло быть взято имущество в залог уплаты калоньи. Зато обращает на себя внимание суровость предписаний, относящихся к порядку наследования зависимых людей: в случае смерти кого-либо из них половина имущества должна идти на помин его души (por su alma), другая — в пользу местной церкви или местного совета. Как видим, усиленно обеспечивается благополучие души покойника в загробном мире, но в полном пренебрежении оказываются земные интересы его родни; правда, не видно, чтобы и себе граф обеспечивал возможность получить что-либо из имущества умершего. Приведенные постановления поселенной хартии во всяком случае свидетельствуют о том, что в данном случае граф являлся безусловным союзником церкви в эксплуатации зависимого населения: приходится ведь иметь в виду, что обычно поселенные хартии обеспечивали переселенцам сравнительно льготные условия существования ради привлечения их на новые места.

Один документ «Каталога» проливает свет на материальные расчеты, руководившие одним из светских (хотя и близких к церкви) феодалов при установлении некоторых льгот населению своего владения. В 1261 г. магистр духовно-рыцарского ордена Сантьяго пожаловал совету «виллы» Монтиель (в совр. пров. Сиудад Реаль в Новой Кастилии) грамоту (Cat., р.152), освобождавшую на год от платежей сеньору жителей «виллы», впервые вступавших в брак. Она была пожалована во время пребывания сеньора в селении, вероятно, добавим от себя, в ознаменование его приезда. Пожалование льготы объясняется скорее всего тем, что новобрачным естественно было обзаводиться домом и хозяйством и налаживать обработку земельного участка, им выделенного. В дальнейшем они должны были нести все связанные с ним феодальные повинности и платежи. Доходы сеньора с выделением нового хозяйства соответственно увеличивались, и в его интересах было дать обладателям хозяйства небольшую «передышку» с тем, чтобы в дальнейшем беспрепятственно и неукоснительно извлекать из них весь тот доход, какой только они могли доставить.

Во взаимоотношениях сеньоров и зависимых от них людей мы имеем дело со случаями, когда обе стороны проводят урегулирование феодальных обязательств мирными способами. Для селений Мирафуэнтес и Уваго [173] в одной из долин Наварры (Берруэса) мы имеем в «Каталоге» сообщение 1236 г. (Cat., p.144) о выкупе их жителями феодальных повинностей у короля как непосредственного сеньора. Грамотой короля Теобальда I на жителей обоих селений возлагался ежегодный платеж королю в 600 сол. ко дню св.Михаила (29 октября) с освобождением от работ на сеньора: жители не обязывались более «работать на какой-либо работе» — очевидно, носившей характер барщины. Мы не знаем, как велико было население в пунктах, откупившихся таким образом от барщины, но размер платежа — денежного, и притом ежегодного, — наводит на мысль, что проживавших в селениях было не так мало. К уплате деньгами могло побуждать жителей, помимо желания избавиться от барщинных работ, и другое соображение: королевская «привилегия» обеспечивала им, то что «они не отчуждались королевской короной» (no fuesen enagenados de la Corona Real), им давалась возможность рассчитывать на постоянное покровительство короля, которое, как мы увидим из наличия других подобных случаев, могло казаться заманчивым.

Из другой грамоты, также относящейся к Наварре (Cat., р.92), мы узнаем, что жители сел. Эспронседа выкупили феодальные повинности, которые обязаны были вносить наследникам своего сеньора (Гонсало Мартинеса Моронтина), и потому поднялись до положения свободных (год выкупа повинностей «Каталогом» не указывается). Уже в качестве свободных людей они обратились в 1323 г. к губернатору Наварры, в одной из долин которой (Агилар) находилось их селение, Альфонсу Робрэ; они заявили ему, что хотят быть зависимыми от французского короля Карла IV, которому в то время принадлежала Наварра, — вопрос явно стоял об установлении непосредственной феодальной зависимости от короны. При этом они в качестве свободных людей использовали возможность ставить королю определенные условия, которые и были в следующем году приняты губернатором, а годом позже утверждены королем: крестьяне, согласно выраженным ими пожеланиям, получили право пользоваться фуэро одного из наваррских городов, Вианы, а в качестве феодальной повинности платить королю только по 1 сол. в год с каждого дома. Факт установления денежного платежа с жителей в пользу короля, по-видимому, свидетельствует не только о развитии в первой половине XIV в. денежных отношений, но и о том, что Эспронседа была поселением близкого к городскому типу; ей давалось, кстати сказать, наименование не только поселения (lugar), но и «виллы». Характерно в сопоставлении с этим также содержащееся в «Каталоге» указание, что в свое время жители, выкупая лежавшие на них феодальные повинности, опять-таки произвели своим сеньорам денежный платеж (сумма его остается нам неизвестной).

Необходимость считаться с зависимыми людьми как с источником дохода иногда вынуждала сеньоров не только предоставлять им те или иные экономические и правовые льготы, но и вступать с ними в договорные соглашения, обусловливать самое признание своего сюзеренитета соблюдением известных норм, ограничивавших феодальный произвол. В «Каталоге» имеется документ (Cat., р.306-307), иллюстрирующий это положение: это грамота 1177 г. о подчинении церковного прихода Сан Мигель дель Камино (находился, по определению, которое составители «Каталога» признают наиболее вероятным, в современной пров. Луго и Галисии) феодальной власти монастыря св.Марка в Леоне. Грамота говорит об этой сделке как совершаемой «на условиях, которые выражаются» в документе. В случае же нарушения монастырем этих условий жители поселения («виллы») имеют право избрать «для защиты своих наследственных имений» (heredades) другого сеньора. Описанная сделка не была чем-то исключительным в феодальной практике испанских монастырей. Характер [174] соглашения между крестьянами и их сеньором можно приблизительно обрисовать, пользуясь историческими аналогиями. «Каталог» прямо говорит о дарственной сделке — принесении жителями «виллы» своей недвижимости в дар (donación) монастырю. Часто при вступлении в подобные отношения с церковными феодалами крестьяне выговаривали себе (а иногда и своему потомству) право пользоваться уступаемой собственностью с обязательством нести в пользу сеньора повинности, которые по возможности точно фиксировались соответствующей грамотой.⁴²⁾ Для крестьян имели значение не столько религиозные соображения, сколько довольно прозаические земные, материальные расчеты: монастырь, если он был достаточно мощным, мог в известной мере оборонять становившихся от него в зависимость людей от чрезмерного государственного налогового гнета и от насилий светских феодальных землевладельцев. Как ни тяжела бывала иногда цена, которую приходилось крестьянам платить за «покровительство» духовного сеньора, на установление зависимости во многих случаях приходилось идти в тогдашней жизненной обстановке.

VI

Гнет сеньориальной эксплуатации, тяготевший над жителями феодальной деревни и города, вызывал в них отпор, выражавшийся порой в бурных выступлениях против феодальных властей. «Каталог», хотя и в чрезвычайно беглой форме, дает сведения о некоторых из выступлений протеста. Начнем их краткую и неизбежно несколько отрывочную характеристику с того, что относится к деревне.

В 1148 г. кастильский король Альфонс VII (Cat., р.67) пожаловал крупному монастырю в Карденье (неподалеку от Бургоса) «привилегию», в которой точно определялись размеры взысканий в пользу монастыря с жителей расположенной поблизости от него и зависимой от него «виллы» Кастрильо дель Валь за рубку дров и пастьбу скота без разрешения монастырского начальства. Рубка дров и пастьба скота для жителей ограничивались,⁴³⁾ притом не только сеньором селения — монастырем, но и местным советом, который, очевидно, вынужден был действовать совместно с монастырскими властями. Королевская «привилегия» пожалована была не жителям Кастрильо дель Валь, а монастырю, и само собой напрашивается заключение, что о выдаче грамоты хлопотал именно последний, добиваясь со стороны королевской власти поддержки в борьбе с сельчанами, нарушавшими его владельческие права: «Каталог» прямо указывает, что грамота была дана «в пользу означенного монастыря» (a favor del dicho monasterio). Вероятно, стремление запастись королевской грамотой именно и вызывалось тем, что порубки монастырских лесов и нелегальная пастьба скота на монастырских пастбищах по склонам горы Кастрильо приняли широкий размах, так что собственными средствами монастырь не всегда оказывался в состоянии справиться с самочинно действовавшими зависимыми крестьянами. Не располагая сведениями о нормах взысканий с крестьян, мы не можем установить, имелось ли королем в виду устрашить крестьян суровыми карами или, напротив, в целях примирения их [175] с монастырем несколько ограничить произвол последнего установлением норм взысканий.

В деревенской обстановке протест крестьян против сеньориального гнета проявлялся в форме ухода, бегства из деревни. Одно свидетельство об этом мы находим в «Каталоге». В Наварре в 1279 г. «главный», или «старший», мэрии (merino mayor) королевы Хуаны I выдал грамоту жителям «виллы» Геневилья в одной из наваррских долин (Агилар) (Cat., р.102). Некоторые из жителей Геневильи бежали из селения, побуждаемые страхом перед мэрином, который, очевидно, не отличался мягкостью в качестве представителя королевской власти, ведавшего прежде всего отправлением правосудия. Теперь лицам, устрашившимся блюстителя закона, предлагалось вернуться в покинутую «виллу», причем им давалась гарантия неприкосновенности (они должны были оставаться «salvos у seguros» — в неприкосновенности и в безопасности); такая же гарантия предоставлялась всем, кто пожелал бы вновь поселиться в Геневилье. Платежи, которые должны были вносить жители, были точно определены (о размерах их «Каталог» не дает сведений), и, кроме того, жителям пожаловано было фуэро «виллы» Лагардия в Алаве. На этот раз, как и в ряде других случаев, на первый план выдвигалась задача увеличить доходы короны, умножив число жителей зависимого от нее поселения. Для достижения этой цели тем, кто пожелал бы вновь обосноваться в нем или вернуться после бегства из него, и предоставлялись различные льготы, а соображения общественной безопасности отступали на задний план: даже лица с запятнанной репутацией могли, как видим, рассчитывать на то, что их криминальное прошлое будет предано забвению носителями правосудия.⁴⁴⁾

Хорошо известно, что одним из средств, которые использовались и горожанами и крестьянами для борьбы против феодального гнета, являлись объединения, известные под названием германдад. Мы неоднократно встречаемся с ними в истории народных движений в Испании, о них же напоминало и название германдипосов, не раз присваиваемое себе участниками этих движений.⁴⁵⁾ Иногда германдады легализовались королевской властью,⁴⁶⁾ использовавшей их как орудие в борьбе с мятежными феодалами.

В изучаемом нами «Каталоге» самое раннее упоминание о германдаде относится к 1148 г. (Cat., р.163). Ее составили «Nueve villas de campos» — «Девять вилл» из района так называемых Campos Gothicos (в совр. пров. Паленсия), название которых восходит еще ко временам вестготского господства на Пиренейском п-ве. Объединенным в германдаду «виллам» король Альфонс VII пожаловал фуэро, и это, несомненно, свидетельствует о том, что в объединении не было ничего мятежного. Более того, иногда члены германдад устанавливали с королевской властью дружественные отношения и искали в ней опоры против запятнавших себя хищничеством феодалов. По-видимому, именно с этим связан другой документ «Каталога» (Cat., р. 142-143), относящийся ко времени правления Альфонсо XI Кастильского (1332 г.). Две деревни, Мендоса и Мендевиль, в баскской [176] провинции Алана были переданы членами (cofrades) гормандады Арриага вместе со всей провинцией⁴⁷⁾ под власть короля, причем передававшие как милости испросили у него для этих деревень признания за их жителями личной свободы, свободы от феодальных платежей и подтверждения фуэро, которым деревни ранее пользовались. Вместе с тем король обещал впредь держать эти деревни в непосредственной феодальной зависимости от себя, т. е. не передавать их под власть каких-либо сеньорой, которая, очевидно, была для зависимого населения более обременительной. Добавим, что ходатайства о нерушимом сохранении феодальной власти самого короля возбуждались в средневековой Испании неоднократно, и удовлетворение их рассматривалось как особая королевская милость,⁴⁸⁾ хотя королевские обещания в этом смысле на деле далеко не всегда соблюдались. Как бы то ни было, в данном случае упоминаемые деревни защищали интересы своих жителей как тем, что были связаны с германдадой Арриага, имевшей для Алавы огромное значение, так и тем, что искали покровительства королевской власти.

Что германдады служили орудием защиты от феодального гнета, показывает зафиксированный в «Каталоге» документ (Cat., р.195). Он относится к «вилле» Кинтанар де ла Орден (в совр. пров. Сантьяго; вторая половина названия объясняется принадлежностью поселения в середине XIV в. духовно-рыцарскому ордену Сантьяго). В царствование Филиппа II было осуществлено, как уже упоминалось, по королевскому распоряжению описание специально уполномоченными правительственными агентами целого ряда населенных пунктов Испании, причем с представителей их жителей собирались показания о правовом статусе каждого из этих пунктов. По отношению к Кинтанар де ла Орден было установлено, что эта «вилла» была одной из семи, которые обладали «привилегией для соединения с другими, чтобы ходатайствовать (pedir) о возмещении каких бы то ни было убытков, которые были бы причинены какими бы то ни было высокими судебными органами и другими находившимися по соседству селениями». Это право имело, несомненно, давнее происхождение, признавалось за его обладателями за несколько столетий до упомянутого описания селения. Хотя «Каталог» прямо не говорит о том, что объединявшиеся «виллы» составляли германдаду, но есть основание полагать, что мы имеем дело именно с такого типа организацией: на нее ложились разнообразные функции защиты интересов ее членов — она должна была выступать против неправосудия, чинимого, сколько можно судить, даже королевскими судьями, вершившими более важные судебные дела; она же обязана была отстаивать интересы своих членов в случаях столкновений жителей «вилл», которые входили в нее, с обитателями других селений, по всей вероятности, находившихся под властью других сеньоров.

В «Каталоге» содержатся сведения и об открытых антифеодальных выступлениях в городах. В 1161 г. король леонский Фердинанд II отдал распоряжение (Cat., р.132-133), касавшееся жителей г.Луго в Галисии: им воспрещалось составлять германдады против церкви и браться за оружие; те, кто принимал участие в волнениях (alborotos), наносил раны, принимал в свой дом или укрывал «злодеев» (malhechores), подвергались наказанию; все жители обязывались впредь «хорошо служить» церкви — [177] «свободные, как свободные, сервы, как сервы». В городе после разразившихся в нем вооруженных схваток предписывалось соблюдать мир и спокойствие; клирикам воспрещалось впредь вмешиваться в дела светских лиц, а последним в дела духовенства: те и другие не должны были в дальнейшем нести ответственности друг за друга. Видимо, духовные лица, слуги епископа, и светские люди, горожане, составляли два резко враждебных лагеря, представители которых по всяким поводам обрушивались друг на друга. Всем жителям Луго повелевалось подчиняться власти епископа и решениям выборных судей (Cat., р.133). В конце концов решающее слово в происшедших столкновениях между горожанами и епископом предоставлялось, как видим, последнему. Не удивительно, что горожане остались неудовлетворенными королевским постановлением, и столкновения продолжались. Как видно из одной позднейшей грамоты 1202 г., горожане заперли ворота городского укреплении (замка) и не впускали в него каноников и других связанных с епископом лиц, а также считали своим правом контролировать проход через другие городские ворота. Грамота свидетельствует и о том, что после борьбы в течение более 40 лет горожане вынуждены были смириться: им пришлось дать согласие на то, чтобы вопросы, связанные с их ходатайствами и жалобами, разрешались епископским викарием. Городское знамя передавалось в распоряжение епископа, и за последним признавалось право вести под ним городское ополчение в поход туда, куда епископ считал нужным; ворота городского укрепления и самого города должны были находиться в руках епископа; за ним признавалось право по собственному усмотрению назначать для города алькальдов и смещать их. Единственное, чего добились горожане для себя, это признания за купцами права свободно торговать (Cat., р.133): по-видимому, епископ отказался от поступавших в его пользу сборов с торговых операций. На отмеченных сообщениях обрываются связанные с Луго материалы «Каталога». Р.Альтамира отметил, что «в таких городах духовных сеньорий, как ... Луго» и ряд других, «горожане борются вначале за ограниченно права сеньора назначать по своему усмотрению муниципальных магистратов; позже — за право исключительного пользования этой столь драгоценной прерогативой».⁴⁹⁾ «Каталог» отразил только ранний, неблагоприятный для горожан этап этой борьбы. К тому же в его сообщениях нет никаких данных о том, как реагировало деревенское население ближайшего к городу района на происходившую в нем борьбу.

Помимо Луго, «Каталог» содержит некоторые сведения о городском движении XIII в. в Оканье, хотя этот материал является еще более скудным. Расположенная в нынешней провинции Толедо, Оканья удостоилась от короля Альфонса VII пожалования в 1156 г. фуэро (Cat., р.164), ограничивавшего размер платежа с ее жителей королю 1 мараведи в год, притом с освобождением от платежа владельцев боевых коней и установлением дли членов городского совета обязательства идти в поход лишь в том случае, если во главе войска стоял сам король. Горожанам дано было также право уплачивать калонью лишь применительно к фуэро Толедо и некоторые не охарактеризованные в «Каталоге» судебные преимущества. Если отношения с королем развивались, таким образом, благоприятно дли Оканьи, то этого нельзя сказать о позднейших отношениях с городским сеньором — магистром ордена Сантьяго. Правда, он в 1210 г. во вновь пожалованном городу фуэро точно определил (в мараведи) размеры феодальных платежей его жителей, по-прежнему освобождая от них владельцев коней, но сделал это лишь для того, чтобы город «лучше заселялся» (Cat., р.164). Очевидно, произвол в определении феодальных поборов [178] в конце концов подрывал доходы самого сеньора, несшего убытки от ухода жителей из Оканьи и отсутствия притока в нее новых поселенцев. Отношения между горожанами и магистром ордена Сантьяго и в дальнейшем не налаживались. В 1251 г. в дело должен был вмешаться сам король Фердинанд III, организовавший в Севилье примирение враждующих сторон. Жителям города было вновь предоставлено право пользоваться (с некоторыми отступлениями) толедским фуэро, а они должны были оставаться «добрыми вассалами» своего сеньора, выполнять по отношению к нему феодальные обязательства, в частности давать, в случае приезда к ним, причитающееся содержание, так называемый янтар, руководящим лицам ордена — его магистру и командору (comendador) (Cat., р.164-165). Дальнейшего хода событий в Оканье мы, к сожалению, из «Каталога» не узнаем, равно как остается неясным, доходила ли борьба между горожанами и слугами магистра до вооруженных столкновений. Во всяком случае весьма вероятно, что горожане оказывали сопротивление поползновениям магистра, его помощника и их свиты кормиться при приездах в город за их счет слишком сытно и составлять себе в нем обильные запасы продовольствия. Пассивной формой протеста против феодального угнетения служили также уход из города и отказ поселиться в нем.

Обзор исторических документов, который, при всей его схематичности, дает «Каталог», характеризует многие важные, преимущественно социально-экономические явления средневековой испанской действительности. При скудости материалов по средневековой истории Испании, доступных советскому исследователю, нам казалось целесообразным напомнить о существовании этого забытого издания. [179]

¹⁾ См. о них: В.К.Пискорский. История Испании и Португалии. СПб., 1902, стр.44, 65; R.Riaza, A.García Gallo. Manual de Historia del derecho español. Madrid, 1934, p.225-227.

²⁾ T. Muños y Romero. Colección de fueros municipales y cartas-pueblas de los reinos de Castilla, León, corona de Aragón y Navarra, t.I. Madrid, 1847.

³⁾ Единственный известный нам экземпляр этой книги находится в Библиотеке Академии наук СССР в Ленинграде. «Каталог» по своему характеру несколько отличается от «Собрания привилегий, вольностей, изъятий и фуэрос» земель Кастильской короны: последнее издание уже по территориальному охвату, и его авторы сосредоточивают внимание почти исключительно на «привилегиях», а не на фуэрос и поселенных хартиях, но зато дают полные тексты документов.

⁴⁾ Грамоты жаловались не только целым районам и отдельным населенным пунктам, но и организаторам заселения этих мест (Cat., р.77, 86), городским учреждениям и районам (Cat., р.51, 93, 198), духовенству (Cat., р. 31, 80, 252); мосарабам главным образом за то, что они сохранили верность католической религии (Cat, р.245-246, 251-253, 298); «франкам» — французам, которые переселились в некоторые экономически оживленные районы Пиренейского п-ва, особенно в Наварру, находившуюся в соседстве с Францией и политически в значительной степени связанную с ней, где пришельцы получали иногда большие льготы, чем коренное местное население [о французах в кастильских владениях, главным образом в Саагуне, см.: М.Defourneaux. Les français en Espagne au XI^e et XII^e siécles. Paris, 1949; в Наварре: M.A.Irurita Lazarreta. El municipio de Pamplona en la Edad Media. Pamplona, 1955, гл.3, 4, 10; а также стр.115-116 и 210-212 в «Документальном приложении» в конце книги; Cat., p.251-252 (Кастилия); p.66, 148, 178-179, 245, 251, 255-256, (Наварра); p.111 (Арагон)]; евреям, поскольку их экономическая деятельность приносила большие доходы государству (Cat., p.26, 111, 203, 206, 258); катколикам — переселенцам в отвоеванные у мавров районы [(Cat., p.17, 156 (Мурсия); p. 74, 151, 193, 271, 280-281, 283, 293 (Валенсия)]; маврам, по отношению к которым на первых порах была проявлена веротерпимость и были сохранены некоторые элементы самоуправления и подсудности по мусульманскому праву [(Cat., p.74, 91, 118-119, 120, 193, 305-306 (Валенсия); 153, 176-177, 241 (Андалусия)].

⁵⁾ Cat., р.16, 61. Советскому исследователю доступно значительное число хартий Альфонса X, помещенных в изд.: Colección de privilegios, franquezas, exenciones y fueros concedidos a varios pueblos y corporaciones de la corona de Castilla, t.V, VI, Madrid, 1830—1833 и Memorial Histórico Español, t.I, Madrid, 1851.

⁶⁾ См. И.В. Лучицкий, Бегетрии. — «Киевские университетские известия», 1882, №10; 1883, №1: его же. Поземельная община в Пиренеях. — «Отечественные записки». 1883, №9, 10. 12.

⁷⁾ И.В.Лучицкий. Поземельная община в Пиренеях. — «Отечественные записки», 1883, №9, стр.63.

⁸⁾ Значительное количество связанных с этим материалов помещено и Memorial Histórico Español, t., 42, 43 (Madrid, 1903—1905).

⁹⁾ Этих данных нет и в издании фуэрос Сепульведы (Los fueros de Sepúlveda. Segovia, 1953).

¹⁰⁾ Ходатайство кортесов об урегулировании вопроса и благоприятный ответ на него короля известны и из другого источника, дающего гораздо более обстоятельные сведения, — Cortes de los antiguos reinos de León y de Castilla, t.II. Madrid, 1863, p.254.

¹¹⁾ Вероятно, имеются в виду постановления 21-23 этого фуэро (см. изд.: Forum Conche. Fuero de Cuenca. University Studies. Published by the University of Cincinnati. Cincinnati, Ohio, 1909); новое, лучше обработанное испанское издание этого фуэро осталось нам недоступным.

¹²⁾ Cat., р.238; см. также Cortes de los antigous reinos de León y de Castilla, t.II, р.250.

¹³⁾ См. сб. «La Reconquista Española у la repoblación del país». Zaragoza, 1949, p.141-142.

¹⁴⁾ Ср. с суждениями И.В.Лучицкого о происхождении бегетрий и близкими к нему более ранними суждениями А.де лос Риоса («Noticia histórica de las behetrías», Madrid, 1878) суждения К.Санчес-Альборноса («Las behetrías. — «Anuario de Historia del Derecho Español», t.I, Madrid, 1924) и Э.Майера («Historia de las instituciones sociales y políticas de España y Portugal durante los siglos V а XIV, t.I-II. Madrid, 1925—1926), а также Л.Р.Корсунского («Были ли patrocinia vicorum в Западной Римской империи» — «Вестник древней истории», 1959, №2).

¹⁵⁾ См. Р.Альтамира. История Испании, т.I. М.,1951, стр.278.

¹⁶⁾ Cat., p.228. О Саагунском фуэро и его характере см. в нашей статье «Из истории феодального землевладения клюнийских монастырей в средневековой Кастилии» («Ученые записки Горьковского гос. Университета», вып. 46, Горький, 1959, стр. 89-90).

¹⁷⁾ Cat, р.6. Размеры платежей за прогон и пастьбу скота, устанавливаемые грамотой, не сходятся с тарифами, предусмотренными актами кортесов (в Вальядолиде 1258 г.). См. изд.: Cortes de los aatiquos reinos de León y de Castilla, t.I, Madrid. 1861, р.60. Впрочем, при пестроте юридических норм в феодальной Испании из этого вряд ли можно делать определенные выводы (об этом см.: J.Klein. The Mesta. Cambridge Mass. — London, 1920, р.169. Note I, p.171-172, 199, 354).

¹⁸⁾ См. «Boletín de la Real Academia de la Historia», t.39, 1901, p.461.

¹⁹⁾ Р. Альтамира. История Испании, т.I, стр.401.

²⁰⁾ Короли иногда предоставляли свободу от пошлин не всем торговавшим на рынке, а лишь, например, зависимым людям монастыря, которому хотели оказать милость. Подобные примеры можно найти в картулярии монастыря в Онье.

²¹⁾ См. Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.401.

²²⁾ Об этих повинностях см.: Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.210-211, 363.

²³⁾ См. Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.401.

²⁴⁾ Р.Альтамира. Истории Испании... т.1, стр.406.

²⁵⁾ Нa карте больших дорог, которые использовала Места для прогона своих стад(эта карта приведена в известном исследовании Ю.Клейна о Месте, стр.18, 19), основной путь движения стад в направлении на юг от Вальядолида показан в некотором отдалении от Медины дель Кампо (Вальядолид — Сеговия — Авила).

²⁶⁾ Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.175, 305.

²⁷⁾ Cat., р.21. Telonio представлял собой «таможенные пошлины», собиравшиеся «в портах, на границе и у входа в города» (см. Альтамира. История Испании, т.I, стр213).

²⁸⁾ Juan del Alamo. Colección diplomática de San Salvador de Oña (822—1284), t.I-II. Madrid, 1950; Cartulario de Santo Toribio de Liébana, Madrid, 1948.

²⁹⁾ О муниципальном строе Барселоны см. в очерке: A.Ebert. Zur Verfassungsgeschichte der Stadt Barcelona im Mittelalter. В кн.: «Quellenforschungen aus der Geschichte Spaniens», Kassel, 1849. Если и имеются более новые специальные исследования, то они остаются, к сожалению, нам недоступными.

³⁰⁾ Cat., р.162-163. Фонсадера — выкуп за освобождение от отбывания военной службы; нунсио, как и маньерия, — побор с наследства (см. Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.189-190).

³¹⁾ См. М.Б.Карасс. Материалы Архива толедских мосарабов от XII—XIII вв. — «Вопросы истории», 1950, №10, стр.100 и 102.

³²⁾ С.В.Фрязинов. Из истории феодального землевладения клюнийских монастырей в средневековой Кастилии. — «Ученые записки Горьковского Государственного университета», т.46, 1959.

³³⁾ См. М.Defourneaux. Les francçais en Espagne aux XI^eet XII^e siécles. p.233-237: J.Pérez de Urbel. Los monjes españoles en la Edad Media. Madrid, ed. [s.a.], t.II, p.484-485; M.Lafuente. Historia general de España, t.III. Madrid, 1861, p.20-21.

³⁴⁾ Cat., p.247. Грамота воспроизведена в издании картулярии монастыря в Онье (Juan del Alamo. Colección diplomática de San Salvador de Oña (822—1284), t.I, (doc. №306).

³⁵⁾ Картулярий монастыря дает немало примеров уплаты маньерии именно в таком размере.

³⁶⁾ Cat., р.169. Рассматриваемая грамота напечатана в указанном выше картулярии монастыря в Онье (Juan del Alamo. Colección diplomática de San Salvador de Oña (822―1284), t.II, doc. №417, дополнением может служить документ №418. Льгота, предоставляемая грамотой, дается клирикам семи «вилл» во владениях монастыря.

³⁷⁾ Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.307.

³⁸⁾ Там же, стр.206.

³⁹⁾ Там же, стр.189.

⁴⁰⁾ Вопреки указанию Альтамиры («История Испании», т.I, стр.190), sernas отличается от «прочих facenderas» как одна лишь из их разновидностей: очевидно, под facenderas разумелись полевые работы в более широком смысле, чем только по посеву, как при проведении serna.

⁴¹⁾ Cat., р.281. О калонье см. у Альтамиры («История Испании», т.I, стр.190).

⁴²⁾ Много примеров подобного рода дает указанное выше издание картулярия монастыря в Онье.

⁴³⁾ Подобные ограничения были вообще в испанских королевствах нередким явлением. Отметим для сопоставления хотя бы ограничение пользования лесом по Саагунскому фуэро 1020 г. (см. текст его: J.Aschbach. Geschichte Spaniens und Portugals zur Zeit der Herrschaft der Almoraviden und Almohaden, Bd.I. Frankfurt am Main, 1833, S.373-377) и факт взимания феодалами так называемых монтатико и эрбатико с крестьян за пользование лесами и лугами (Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.189).

⁴⁴⁾ Предоставление подобных льгот даже явно преступным элементам, лишь бы росло число жителей по владениях феодала, наблюдалось на территории испанских королевств не только в данном случае. Ср. королевскую грамоту еще начала IX в.. связанную с учреждением епархии в Вальпуэсте («Revue Hispaniqoe» за 1900 г., №23-24. L.Barrau-Dihigo. Chartes de l'Eglise de Valpuesta du IX^e au XI^e siécle, грамота №2).

⁴⁵⁾ См. нашу статью «Некоторые данные о крестьянских движениях в Кастилии XV века». — «Ученые записки Горьковского гос. университета», вып. 43, 1957.

⁴⁶⁾ Там же, стр.114. Ср. также широко известные данные о «Святой германдаде» при Фердинанде и Изабелле.

⁴⁷⁾ Р.Альтамира. История Испании, т.I. стр.268.

⁴⁸⁾ Показательно, например, что в начале XIII в. король Альфонс IX дал обещание держать в зависимости от себя Саагунский монастырь (Pérez de Urbel. Los monjes españoles en la Edad Media, т.II, р.539-540), а в 1472 г. Фердинанд и Изабелла взяли в непосредственное подчинение себе г.Сепульведу, дав обещание впредь не отдавать его в пожалование феодалам, в руках которых город находился со времен Генриха IV (Los fueros de Sepúlveda, Segovia, 1953, doc.№44).

⁴⁹⁾ Р.Альтамира. История Испании, т.I, стр.191.