Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Испания

Циркин Ю.Б.
Иберийское общество

Социальная структура и идеология античности
и раннего средневековья. Барнаул, 1989.
{84} – конец страницы.
OCR OlIva.

В последнее время внимание науки все более привлекает периферия античного мира. Уже трудно проследить социальное, а также экономическое, политическое и культурное развитие античного мира без учета вклада периферии. В частности, развитие римских провинций нельзя понять без изучения субстрата, т.е. того общества, которое в конечном итоге стало объектом романизации. Это полностью относится и к испанским провинциям Рима.

Накануне римского завоевания Пиренейский полуостров представлял собой и в этническом, и в социально-политическом отношении довольно сложную картину. Восток и юго-восток полуострова населяли иберы. Южная часть их территории в первой половине I тыс. до н.э. входила в состав Тартессийской державы. После ее распада, хотя и не сразу, этот район вошел в сферу карфагенского влияния¹⁾. Свергнутое было карфагенское господство было восстановлено Гамилькаром, а затем его преемники подчинили всех иберов вплоть до Пиренейских гор, так что иберийская территория оказалась частью испанской державы Баркидов²⁾. {84} Однако карфагеняне обычно не вмешивались во внутренние дела подчинения³⁾. При Баркидах карфагенское давление на местное население усилилось, однако время существования их державы оказалось слишком коротким, чтобы действенно отозваться на социально-политической структуре иберов. Поэтому, говоря об обществе иберов, можно в значительной степени элиминировать карфагенский фактор, хотя совсем о его существовании забывать нельзя.

Тартессии оказали значительное влияние на население восточной части своей державы. И после ее распада возникшие в ее рамках структуры какое-то время продолжали существовать. Видимо, местными наследниками тартессийских владык явились те люди, которые были похоронены в гробницах, украшенных пышными надгробными памятниками с зооморфными изображениями, типа найденного в Посо Моро на юго-востоке Испании. Подобные памятники ограничены сравнительно небольшой территорией и временем конца VI — V вв. до н.э.⁴⁾ Позже они, как кажется, исчезают. Возможно, это свидетельствует о ликвидации или, во всяком случае, ослаблении монархического элемента. Аналогичное положение сложилось в Кельтике, где пышные "княжеские могилы", наподобие погребения знаменитой "дамы из Викса", тоже перестают сооружаться⁵⁾. Это, разумеется, говорит не о демократизации кельтского или иберийского общества, но скорее — о победе аристократического компонента местного социального устройства над монархическим. Аристократический характер кельтского общества достаточно хорошо виден из описаний Цезаря. К сожалению, столь же яркого и подробного рассказа о жизни иберов античная традиция не имеет. Только из повествования о римском завоевании, авторы которого, в отличие от Цезаря, самими иберами не интересовались, можно по отдельным упоминаниям представить, да и то во многом гипотетично, общественную жизнь иберов.

Иберийская цивилизация складывалась постепенна в разное время на большом пространстве приблизительно от современного Гибралтара до Пиренеев, а в какое-то время она распространилась и за Пиренеи — до Родана. Складывалась она под воздействием многих факторов, включая финикийско-пуническое и греческое влияние⁶⁾. Разнообразие условий, в которых находились те или иные группы иберийского этноса, определили различия {85} социального развития этих групп. И общая картина ко времени римского завоевания представляется довольно пестрой.

Одним из элементов этой картины являются иберийские города. Археологи уже раскопали часть из них. Эти города располагались, как правило, на холмах, были укреплены. Их размеры обычно небольшие, хотя существовали и довольно крупные города, занимавшие площадь до 70 тыс. кв. м.⁺⁾ Их заполняли сравнительно небольшие дома, среди которых пока еще нельзя выделить особенно роскошные, и строились они без особого порядка. Наряду с такими городами существовали и укрепленные городища, размерами не уступавшие городам, но населявшиеся только временно, видимо, в периоды большой опасности⁷⁾. Это, вероятнее всего, те крепости (castella), которые упоминаются античными авторами (Liv., XXXIV; 16 и др.) при описании военных событий на Пиренейском полуострове. Их наличие свидетельствует и о существовании неукрепленных поселений, деревень, население которых, по-видимому, и укрывалось в этих крепостях, ибо горожанам, укрывавшимся за собственными стенами, такие укрепления были не нужны.

Отдельные города могли становиться самостоятельными единицами. Такими, городами на юге Испании (вне остатков Тартессийской державы) была Астапа. И Ливий (ХХVIII, 22, 2), и Аппиан (Hisp., 33) говорят, что этот город до самого конца оставался на стороне карфагенян, отказавшись подчиниться римлянам в то время, когда почти вся окружающая территория уже перешла на римскую сторону. Астапийцы же предпочли все сами погибнуть и уничтожить все свое имущество, но не сдаться на милость завоевателя. Едва ли этот город можно считать подлинным полисом, как полагают иногда⁸⁾, но его самостоятельность несомненна. Судя по описанию Ливия, все вопросы в Астапе решали сами горожане (никаких должностных лиц, а тем более поставленных извне, он не упоминает); в городе имелась площадь, на которую они перед решающей схваткой собрали свое имущество, жен и детей.

На территории бастетанов (на юго-востоке полуострова) подобной общиной мог быть Оронгис. Из сочинения Ливия (ХХVIII, 3, 2-13) известно, что в распоряжении города находилась какая-то территория, на которой располагались плодородные земли и рудники, принадлежавши горожанам. Мы, к сожалению, не знаем, {86} были ли их хозяевами отдельные граждане Оронгиса или целая община. Можно только предполагать первое. Диодор (V, 36, 3) пишет, что до того как при римлянах в Испанию хлынули италики, рудники у иберов (возможно, что под этим словом подразумевается вся Испания) разрабатывали частные лица. Эти владения были основой богатства города, который Ливий называет богатейшим. В этом городе, как и в Астапе, существовала площадь, на которую, по-видимому, тоже собирались граждане. С другой стороны, Ливий отмечает, что Оронгис относился к области месессов, которые, в свою очередь, являются частью племени бастетанов. Описывая Испанию гораздо более позднего времени, Плиний (III, 4, 9) упоминает город Ментесу Бастетанов. Возможно, что в конце III в. до н.э. Оронгис был все же не вполне самостоятельной общиной, а входил в сферу влияния Ментесы (или Месесы) или даже этому городу подчинялся. Но когда Сципион штурмовал Оронгис, ни Ментоса, ни другие бастетанские общины на помощь ему не пришли. Объяснялось ли это конкретными обстоятельствами войны или слабостью связей между общинами, сказать невозможно.

На востоке Испании самостоятельным городом был знаменитый Сагунт. Это был довольно развитый город, который еще до нападения на него Ганнибала в 219 г. до н.э. чеканил собственную монету с иберийской легендой⁹⁾. Он, вероятно, находился в довольно тесных торговых отношениях с греками и, может быть, италиками. Ливий (XXI, 7, 3) среди богатств Сагунта называет и плоды земли, что свидетельствует о существовании сагунтинской сельскохозяйственной округи, наличие которой выразительно подтверждается Полибием (III, 17). Этот город настолько выделялся среди соседей, что античные авторы считали его греческой колонией (Strabo, III, 4, 6; App., Hisp., 6), называя его обычно Закинфом (Polyb., III, 17), а Ливий (XXI, 7, 3) к эллинам Закинфа прибавляет италиков из Ардеи. Он же называет Сагунт самым богатым городом к югу от Ибера и противопоставляет сагунтинцев испанцам. Но археологические раскопки и нумизматические данные свидетельствуют о его местном происхождении¹⁰⁾.

Рассказ Ливия (XXI, 7-15) об осада и взятии Сагунта Ганнибалом позволяет представить в общих чертах управление Сагунтом. Во главе общины стоял претор, как называет его на {87} латинский манер Ливий. К нему пришел с предложением позорного мира некий Алорк, бывший одновременно и ксеном сагунтинцев, и воином Ганнибала (первое обстоятельство защищало его от гнева осажденных). Неизвестен объем полномочий "претора". Так называемая "Контребийская таблица", датируемая 87 г. до н.э., свидетельствует, что в городе Контребии в долине Ибера уже в римское время претор был, вероятнее всего, главой магистратов местной перегринной общины¹¹⁾. Но можно ли такое положение распространять на Сагунт предшествующей эпохи? Во всяком случае, принять решение, от которого зависела жизнь или смерть города, "претор" в одиночку не мог. Он создал сенат, который и принял в присутствии всего народа окончательное решение. Зонара (VIII, 21) пишет, что решение приняли сагунтинцы, собравшиеся в акрополе. Но сообщение Ливия, видимо, более правильное: все решил сенат, но в присутствии народа, организованного в собрание (populi concilium). Народ выступает, таким образом, как важная, но пассивная инстанция. В Сагунте имелась площадь, на которую перед решающим сражением горожане снесли все свое имущество, дабы предать его огню, но не отдавать карфагенянам. Возможно, — именно на площади собрался народ, а если верить Зонаре (точнее — Диону Кассию), то собрание имело место в акрополе города. Из рассказа ясно выступает аристократический характер политического устройства Сагунта. Хотя античные авторы единогласно восторгаются единодушием и мужеством сагунтинцев, в действительности среди аристократии, пожалуй, существовали и разногласия. В этом отношении подозрительно предприятие Алорка, который перебежал к Ганнибалу, надеясь, если верить Ливию, мольбами склонить его к более почетному миру, но, узнав о непреклонности карфагенского полководца, превратился в перебежчика. Был ли этот акт его личным делом или же он отражал мнение части сагунтинцев, сказать невозможно.

Такие города, как Сагунт и Астапа, по-видимому, представляли собой примитивные города-государства, обладавшие определенной округой, "номовые государства", как называет подобные государственные образования И.М. Дьяконов¹²⁾. Но их было очень немного. Возможно, что юго-восток Пиренейского полуострова был ими более богат (и в этом, может быть, сказалось влияние тартессийского наследия), на востоке же Сагунт представляется исключением из общего правила. Характерно, что Ливий, {88} рассказывая о войнах Ганнибала в Испании (XXI, 5), говорит об отдельных племенах (олькадах, вакцеях, карпетанах) и о сагунтинцах. Сагунт, таким образом, стоит в том же ряду, что и племена, являясь такой же единицей объединения испанцев. Ясно, что в большинстве случаев именно племя выступает основной единицей у иберов.

На территории племен располагались города. Одни из них могли быть племенными центрами, как Картала у олькадов, другие — центрами родовых объединений или других фракций племени. Порой центр племени носил название, подобное имени самого "народа", как Индика у индикетанов или Берга у бергеситанов. Самостоятельной же роли они не играли. У ориссов (оретанов) существовало несколько городов, но Гасдрубал воевал не с ними, а с царем оретанов (Diod. ХХV. 12). На другом конце иберийского мира, между Ибером и Пиренеями, участниками событий постоянно выступают целые племена, которых там было довольно много: илергеты, суессетаны, авзетаны и другие, хотя у этих племен были и города, как, например, Атанагр, являвшийся столицей илергетов (Liv. XXI, 61, 6), или Корбилон, город суессетанов (Liv., XXXIX, 42).

Только в одном случае города иберов выступают самостоятельно: когда в 195 г. до н.э. Катон потребовал от них срыть стены, послав в города специальные письма, которые там были вскрыты в один и тот же день (Liv., XXXIV, 17; Арр. Hisp. 41; Cato, 10). Но мы уже писали, что этот случай вполне объясним: Катону было важно, чтобы города иберов не успели снестись друг с другом, как и с вышестоящими органами, и должны были действовать самостоятельно.

Итак, за пределами "номовых государств" основными единицами выступали племена. Но это не означает, что они были монолитными. В среде соплеменников уже довольно далеко зашло социальное расслоение.

Раскопки некрополей показывают наличие у иберов в одних случаях трех, а в других — четырех резко различающихся групп. Одну группу могил составляют простые ямы с самым скромным инвентарем, а противоположную — погребальные камеры под насыпными холмами, в которых наряду с местными продуктами часто встречаются произведения греческих и финикийских мастеров, особенно сосуды, многие из которых использовались как погребальные {89} урны. Между этими двумя крайностями располагались сравнительно скромные могилы "среднего слоя". В таком некрополе, как некрополь Галеры, эти группы захоронений занимали разные зоны, отделяясь друг от друга и территориально¹³⁾. Это должно свидетельствовать о том, что различные социальные группы конституировались, и речь идет уже не только о фактическом, но и об официальном делении соответствующего общества.

Те, кто был похоронен в самых простых ямах, принадлежали, вероятно, к зависимому слою населения. Были ли они рабами в собственном смысле этого слова или клиентами наподобие тех, кого описывал Цезарь в Галлии, сказать с уверенностью мы не можем. Сохранилась традиция, приписывающая убийство Гасдрубала рабу, мстящему за казнь своего господина (Liv., XXI, 2, 6; Diod., XXV, 12). Но в данном случае вполне возможно перенесение на испанский материал греко-римских представлений. Сравнительно большое количество захоронений "рабов" и расположение их на одном кладбище с остальным населением, хотя и в особой зоне, говорит скорее о клиентеле, чем о подлинном рабстве.

Люди "среднего слоя" — это, скорее всего, свободные члены данного племени. Одна группа могил содержит оружие, другая его не имеет. В одних случаях, как в некрологе Басы, — эти две группы располагаются на одном кладбище¹⁴⁾. Но есть и другой случай: сравнительно недалеко друг от друга находящиеся некрополи Эль-Молар и Альбуферрета отличаются именно наличием или отсутствием оружия¹⁵⁾. Видимо, у иберов, по крайней мере в южной части иберийского мира, среди свободных выделяются, с одной стороны, воины, а с другой — ремесленники, или земледельцы, или рыбаки, лишенные доступа к оружию. Относительно большое количество могил с оружием не дает основания говорить о профессиональных дружинах, собиравшихся вокруг знатных людей. Видимо, речь идет о той части свободного населения, которая в случае необходимости защищала свой народ наряду с аристократами. Иберийская вазопись показывает военные сцены, в которых одновременно действуют и всадники, и пехотинцы. Зачастую пехотинцы следуют за конником. Вотивные бронзовые статуэтки, найденные в святилищах Юго-Восточной Испании, также представляют и конных воинов, и пеших¹⁶⁾. Учитывая, что конь в "варварском" обществе рассматривался как принадлежность знатного человека, можно считать, что пехотинцами были рядовые свободные люди, а всадниками — аристократы. {90}

Об иберийских аристократах говорят античные авторы. Так, против Гамилькара выступили цари и "другие могущественные" (App., Hisp. 5). Более чем о 300 знатных испанцах упоминает Ливий (ХХIV, 48, 7). Сенаторы и старейшины часто встречаются при описании военных событий на востоке Пиренейского полуострова. К сожалению, эти упоминания кратки и не дают возможности точно определить роль местной аристократии. Но их упоминания свидетельствуют об активности знати. Известно также, что некоторые представители знати после смерти героизировались¹⁷⁾.

Часто аристократы выступают вместе с монархами, как это было в борьбе с Гамилькаром. Цари, царьки, династы, принцепсы упоминаются в иберийской Испании неоднократно. Конечно, А.В. Мишулин прав, отмечая неопределенность и разнообразие номенклатуры¹⁸⁾. Однако тот факт, что почти все отмеченные античными авторами монархические институты "привязываются" именно к югу и востоку Пиренейского полуострова, не может быть случайным. По отношению к кельтиберам, населявшим центр полуострова, только трижды говорится о царях, да и то, за одним исключением, эти указания очень неопределенны. Интересно словоупотребление Аппиана. Он дважды упоминает монархические титулы: в рассказе о гибели Гамилькара — цари (Hisp. 5) и при упоминании предводителя илергетов — династ (Hisp. 27), и ни разу — при описании войн кельтиберов, лузитан и других народов за пределами юга и востока Испании.

Монархом выступает у античных авторов уже упомянутый Индибил. Правда, рядом с ним обычно упоминается и его брат Мандоний. Но из описаний видно, что именно Индибил играл первенствующую роль, и именно его Ливий (ХХII, 21, 3) называет царьком илегретов, а Мадоний выдвигается на первый план только после гибели брата (Liv., XXIX, 3, 4), да и то его авторитет был далеко не так велик, если первое же его мероприятие — созыв совета для обсуждения римских требований — кончилось выдачей его римлянам. Полибий (III, 75, 1) считает Индибила, а не его брата и даже не илергетов как племя, союзником карфагенян. В этом случае он называет Индибила полководцем, но несколько дальше (X, 35) — уже династом. Размера власти Индибила мы не знаем. В источниках он всегда выступает как "министр иностранных дел" и командующий, но это, видимо, связано с характером {91} наших сведений, так как речь всегда идет о военных или дипломатических отношениях илергетов с карфагенянами и римлянами. В этих случаях отношения между илергетами и внешним миром были отношениями между их царем и иностранным предводителем.

Монархическая власть у иберов передавалась по наследству, или, во всяком случае, за сыном либо ближайшим родственником признавалось право на нее. После гибели Индибила его брат в качестве нового царя собирал совет, и при всей подробности ливиевского рассказа нет никаких указаний на его избрание. После смерти главы общины Ибы его преемником стал его сын, но двоюродный брат нового главы с этим не согласился, и спор между претендентами решался оружием (Liv. XXVIII, 21, 5-9).

В этом событии обращает на себя внимание еще одно обстоятельство: один претендент был старше другого, но этот другой — сын умершего "принцепса". Их поединок явился по существу столкновением двух принципов: старого, родового, по которому власть переходит к старшему в роде, и нового, наследственного, в соответствии с которыми она передается от отца к сыну.

Царский род выделялся из числа своих соплеменников. Это видно из рассказа Полибия (X, 34) о переходе к римлянам эдетанского царя Эдекона. Историк отмечает, что это сделал не только он сам, но и его друзья и родственники. О переходе на римскую сторону всех эдетан Полибий не упоминает. "Друзья" царя — это его приближенные (надо учесть словоупотребление эллинистического историка), а вероятнее — его дружина. Личной дружиной Индибила были, по-видимому, те его воины, которые защищали его до самого конца (Liv. XXIX, 2, 14-15).

Это сообщение иногда считают противоречащим тому, в котором говорится о выдаче илергетским советом римлянам Мавдония и других виновников антиримского выступления (Liv., XXIX, 3, 4)¹⁹⁾. На наш взгляд, никакого противоречия между этими рассказами нет. В одном случае речь идет о царской дружине, в другом — о совете. Илергетский совет явно выступал как орган племенной аристократии. И отношения между аристократическим советом и монархом определялись, видимо, конкретными обстоятельствами. Индибид был, судя по всему, сильной и яркой личностью, и при всех перипетиях военной судьбы против него никто не выступал. Но стоило ему пасть, а его преемнику Кандонию {92} выйти из битвы побежденным, как аристократы из совета с готовностью выдали нового монарха римлянам. Так что говорить о неограниченной власти илергетского царя не приходится.

И это было свойственно не только илергетам. Едва ли монарх вообще мог навязать свою волю соплеменникам при их нежелании. Так, когда к римлянам в 195 г. до н.э. перебежал принцепс бергестанов Верестан, он оправдывал свои прежние антиримские действия тем, что "государство" не находилось в его руках (Liv., XXXIV, 21). И важно, что римляне, уже знакомые с положением дел на полуострове, не оспорили это оправдания.

Таким образом, перед нами предстает довольно сложная картина. Иберийское общество уже далеко ушло от первоначального родового равенства. В нем выделяются различные социальные группы. Важным показателем такого разложения является, в частности, распространение среди иберов наемничества²⁰⁾. Видимо, часть разорившихся соплеменников, возможно возглавляемая аристократами, по тем или иным причинам не ужившимся дома, уходила в наемники. Наемников упоминает уже Фукидид (VI, 90), считая их среди варваров лучшими воинами. А по сообщению Диодора (ХV, 70, 1), Дионисий в 369 г. до н.э. посылал иберийских наемников в Спарту. Иберийские воины не раз упоминаются в карфагенской армии.

Верхушку общества составляла родовая знать, а руководство им осуществлял уже монарх. Эти две силы могли вступать и в противоречия друг с другом. Находясь во главе племени, царь мог полностью располагать только своим родом и своей дружиной. В случае же возникновения противоречий он не имел силы навязать свою волю ни всему племени, как Эдекон эдетанам, ни аристократии, как Мандоний членам илергетского совета. Не исключено, что в некоторых случаях царь мог быть и сакральной фигурой, на что намекает имя Эдекона, более или менее совпадающее с названием племени, во главе которого он стоял. Частью аристократии могли быть жрецы, а также жрицы, изображениями которых были, вероятнее всего, знаменитые иберийские статуи, как "Дама из Эльче" или "Дама из Басы"²¹⁾.

В то же время необходимо отметить, что эта картина не охватывает все иберийское общество. Далеко не всегда римлянам и карфагенянам приходилось иметь дело с царями или принцепсами. Часто, особенно в северной зоне иберийского мира {93} (жившие там илергеты выглядят, пожалуй, исключением), контрагентами завоевателей выступают целые племена. Археологические раскопки в средней части долины Ибера показывают отсутствие ясных следов дифференциации во время, предшествующее покорению этого района римлянами²²⁾. Здесь, вероятно, процесс разложения родового общества был более замедленным.

Итак, иберийское общество ни в коем случае нельзя рассматривать как единое целое. У иберов уже выделяются в некоторых случаях "номовые государства", представлявшие собой город с более или менее обширной сельскохозяйственной округой, как Астапа или Сагунт. Другие иберийские "народы", по-видимому, более или менее близко подошли к рубежу, отделяющему позднеродовое общество от государства, которое могло возникнуть на племенной основе. Видимо, совсем близко к этому рубежу стояли илергеты, несколько дальше — эдетаны. Но, по-видимому, сам этот рубеж они не перешли. Процесс формирования нового общества шел медленнее в средней долине Ибера и, вероятно, у других небольших иберийских племен, обитавших между Ибером и Пиренеями. Дальнейшее же развитие иберов было прервано римским завоеванием и пошло уже в рамках романизации.

Циркин Ю.Б.
(Новгородский государственный педагогический институт)

Примечания

¹⁾ Это положение было обосновано А. Шультеном (Schulten A. Tartessos — Hamburg, 1950. — S. 72-73) и принято в науке. Однако в последнее время распространяется и противоположное мнение, отрицающее подчинение карфагенянами внутренних районов Испании за пределами узкой полосы финикийских колоний до начала наступления Гамилькара Барки. См., например: Blazques J.M. and Gonzalez Navarete J. The Phokian Skulpture of Obulco in South Spain // AJA. — V. 89 — 1985 — P. 69.

²⁾ Циpкин Ю.Б. Держава Баркидов в Испании // Античный полис. — Л., 1979. — С. 81-92.

³⁾ Gaell S. Histoire ancienne de l'Afrique du Nord. — T. 2. — P., 1928. — Р. 313.

⁴⁾ Chapa Brunet T. La esoultura ibérica zoomorfa — Madrid, 1985.

⁵⁾ Филип Я. Кельтская цивилизация и ее наследие. — Прага, 1961. — С. 26-48. {94}. В сборнике место сноски не обозначено, поставлено по смыслу. OCR.

⁶⁾ Simposi internacional: ela orígena del món ibèrio. — Ampurias, 1976—1978. — T. 38-40.

⁺⁾ В сборнике «кв. км». OCR.

⁷⁾ Arribas. A. The Iberians. — L., 1974. — P. 97-115; Presedo F. Los puebios ibéricos // Historia de España antigua. — T. I. — Madrid, 1983. — P. 157-163.

⁸⁾ Rúis a Rodrígues A. Las claces dominantes en la formacion social ibérica del sur da la Península Ibérica // Memorias de historia antigua. — T. I. — 1977. — P. 145.

⁹⁾ Arribas A. Op. cit. — P. 128; Presedo F. Economía íberica // Historia de España antigua. P. 176; Ripollés Alegre P. P. La circulación monetaria en la Tarraconense mediterránes. — Valencia, 1982. — P. 265.

¹⁰⁾ Presedo F. Los pueblos ibéricos... — P. 161.

¹¹⁾ Fatas G. The Tabula Contrebiensis // Antiquity. — V. LVII. — 1983. — Р. 13.

¹²⁾ История древнего мира. Ранняя древность. — М., 1982. — С. 35-36.

¹³⁾ Presedo F. Los pueblos ibéricos. — Р. 163-170.

¹⁴⁾ Ibid. — Р. 165-166.

¹⁵⁾ Nordström S. La céramique peinte ibérique de la province d'Alicante. — T. I. — Stockholm, 1969. — P. 31-32.

¹⁶⁾ García y Bellido A. El arte ibérico // Ars Hispaniae. — Madrid, 1947. — P. 219; Presedo F. Organisación politica y social de los iberos // Historia de España antigua… — P. 205-209.

¹⁷⁾ Blásquez J.M. Religiones prerromanas. — Madrid. 1983. — P. 200-201.

¹⁸⁾ Мишулин А. В. Античная Испания. — М., 1952. — C. 192-193.

¹⁹⁾ Presedo F. Organisación política… — P. 200.

²⁰⁾ Ibid. — P. 201-203.

²¹⁾ Historia del Arte Hispánico. T. I, 1. — Madrid, 1978. — P. 303-304.

²²⁾ Beltrán A. Problemática general de la iberisación en el valle de Ebro. — Ampurias. — Т. 38-40. — 1976—1978. — P. 199-201.