Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Литаврина Э.Э.
К проблеме экономического упадка Испании в XVI в.

Из истории средневековой Европы (X—XVII вв.). МГУ., 1957.
[173] – конец страницы.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.
OCR: Bewerr.

Проблема экономического и политического упадка Испании в XVIв. представляет исключительный интерес прежде всего потому, что в этот период сложились те специфические условия, которые во многом определили дальнейший ход испанской истории.

Настоящая статья ставит своей задачей выяснение причин, помешавших Испании, которая, по словам Маркса, явилась одной из первых стран, вступивших на путь первоначального накопления,¹⁾ уже в XVI в. пойти по пути капиталистического развития.

В работе были использованы грамоты и ордонансы испанских королей, характеризующие деятельность «месты», приведенные в приложении к книге американского ученого Д.Клейна «Места».²⁾

Кроме того, были привлечены трактаты двух испанских экономистов XVIII в. Уллоа и Устариса, дающие некоторые ценные сведения о развитии испанских мануфактур и торговли в XVI—XVIIвв. и по экономической политике испанских королей. В остальной своей части статья написана на основании материалов, приведенных у различных историков Испании: Альтамиры, Каранде, Бонна, Клейна, Гамильтона и др.

На рубеже XV—XVI вв. в Испании, так же как и в других странах Европы, намечается переход от средневекового ремесла к мануфактуре. Возникают мануфактуры в Барселоне, Валенсии, Толедо, Мурсии, Сарагоссе, Севилье. Широко распространяется рассеянная мануфактура, базирующаяся на деревенском ткачестве. Наибольшего расцвета достигло суконное производство в Сеговии, где в начале XVII в. изготовлялось свыше 25 тыс. кусков сукна в год.³⁾ У Кольминареса, испанского историка начала XVII в., мы находим указание на то, что производством пряжи, которая обрабатывается в мастерских Сеговии, заняты жители многих окрестных деревень.⁴⁾

Иеронимо де Устарис упоминает о мануфактурах по производству [173] стекла, сахара, мыла.⁵⁾ Быстро растущее производство шелковых тканей сохраняет в основном свой ремесленный характер.

Серьезные изменения происходят в сельском хозяйстве — быстрыми темпами идет процесс экспроприации крестьянства, связанный с расширением миграционного скотоводства.

Во второй половине XVв. быстрый рост фландрских мануфактур привел к повышению спроса на испанскую шерсть. Рост экспортной торговли шерстью стимулировал расширение перегонного овцеводства, которое, будучи экстенсивным хозяйством, могло расширяться, только занимая под пастбища все новые и новые земли.

В течение XV—XVIвв. привилегированная организация испанских скотоводов — «места» — захватывает в свои руки огромные пространства крестьянских земель.

История испанской деревни XV—XVIвв. полна самыми драматическими эпизодами, отражающими борьбу испанского крестьянства против привилегированных скотоводов «месты», которую буржуазная историография рассматривает обычно как борьбу двух отраслей сельского хозяйства — скотоводства и земледелия. Изучение социальных основ этой борьбы и классовой природы «месты» чрезвычайно важно для разрешения вопроса о причинах глубокого кризиса и упадка испанского сельского хозяйства.

В настоящей статье мы остановимся на тех выводах, к которым приводит нас изучение некоторых источников по истории «месты». Прежде всего: была ли «места» привилегированной организацией крупного дворянства, или это была организация простых пастухов, которые сами пасли свои стада, как это пытается доказать американский ученый Д.Клейн?⁶⁾ Как известно, кастильская «места» возникла в XIIIв.; ордонанс Альфонса Мудрого 1273г.⁷⁾ предоставляет «месте» право насильственным путем включить крестьян — владельцев стад и пастухов в эту организацию. Эта грамота подтверждалась неоднократными королевскими постановлениями в XIV—XVвв. (Грамота Хуана II обязывает всех пастухов и скотоводов Кастилии вступить в «месту» и подчиняться ее юрисдикции.)

Ордонанс Убэды от 1376 г. приводит текст клятвы, которую должен дать каждый член «месты» о том, «что он не имеет большего количества стад ни в своем владении, ни во владении другого лица, которое держит их от него» (...que no tenedes nyencobriedes mas gañado ni en vuestro poder ni en poder de otro alguno que por vos lo tenga).⁸⁾

Документ показывает, что пастухи далеко не всегда были собственниками всех тех стад, которые они пасли. Ордонанс Гранады 1520 г.⁹⁾ показывает, что крестьянин-пастух отнюдь не был полноправным членом «месты». Пастух находится в юридической, пастбищной и налоговой зависимости от «месты» как коллективного феодального сеньора. Пастух не является полностью свободным, так как только в течение мая месяца он может переходить от одного сеньора к другому. В случае ухода от сеньора, в случае уклонения от суда «месты» пастух подлежит суровому наказанию.

Анализ источников показывает, что внутри «месты» господствовали [174] чисто феодальные отношения, основанные на подчинении крестьян-пастухов крупным феодалам, являвшимся собственниками огромных пастбищ. «Места» была типичной феодальной организацией, нужной и выгодной феодалам, связанным с производством и экспортом шерсти за границу. Феодалы сами не имели никакого отношения к хозяйству, предоставив ведение его крестьянам-пастухам, а управление в нем чиновникам —собственникам средней руки.

Целый ряд законодательных постановлений испанских королей в XV—XVIвв. говорят о неуклонном росте политического могущества «месты». В своем наступлении на крестьянство «места» неизменно встречает поддержку королевской власти. Несмотря на постоянный недостаток хлеба в стране, издаются законы, навсегда запрещающие запашку земель, находящихся под пастбищами.¹⁰⁾ Издается специальный закон «о владении», в силу которого член «месты», арендовавший пастбище, получал его в постоянное пользование. Стада «месты» освобождаются от уплаты всех внутренних налогов и пошлин.¹¹⁾ Освобождается от алькабалы шерсть, вывозимая за границу. Особенный интерес представляет вопрос о постоянном расширении юрисдикции «месты». Компетенции разъездных судей «месты», так называемых алькальдов-энтрегадоров подлежат все тяжбы между членами «месты» и крестьянами, отстаивающими свои права на землю. Таким образом, во всех случаях незаконного захвата крестьянских земель и обращения их под пастбища «места» оказывалась одновременно и судьей и ответчиком. Интересный материал дают «Хартия Гомесу Карильо»¹²⁾ о передаче его роду должности старшего алькальда-энтрегадара (Carta a Gomez Carillo ) и «Инструкции Карла V алькальдам-энтрегадорам», изданные спустя сто лет — в 1520 г. (Instrucciónes a los alcales-entregadores).¹³⁾

Алькальды-энтрегадоры имели право пролагать каньяды¹⁴⁾ по своему усмотрению, и крестьянин, через земли которого проходили каньяды, не имел права протестовать или сопротивляться, в противном случае его передавали суду той же «месты».

В этом же документе имеется указание на то, какая огромная вооруженная cвита сопровождает энтрегадора. При алькальде-энтрегадоре состоят специальные вооруженные отряды из 200-250 caballero — огромный штат писцов, чиновников, судей, — все они вооружены.¹⁵⁾

Все это говорит о том, что разъездная юстиция и весь аппарат чиновников и вооруженные отряды были созданы заправилами «месты» — крупным привилегированным дворянством как орудие подавления крестьянства. Экспроприация крестьянства и концентрация земель в руках феодалов происходит в условиях ожесточенной классовой борьбы.

На стороне «месты» оказывалась и королевская власть, все законодательство о сельском хозяйстве в течение XVI в. направлено против крестьян-земледельцев.

Запрещение в 1484 г. огораживания земель от стад «месты» вредило развитию земледелия и привело к сокращению пахотных земель в Кастилии. Этот закон не раз подтверждался в течение XVI в. Овцы могли двигаться по пашне, пожирая посевы, через виноградники и оливковые рощи. [175] Огромные пространства страны, некогда цветущие, были обращены в пастбища для овец-мериносов, которые в Испании «так же пожирали людей», как и в Англии.

В последней четверти XVI в. быстро сокращается сельскохозяйственное население. Кортесы 1602г. отмечают: «Кастилия так обезлюдела, что ощущается в деревнях большой недостаток в людях, занимающихся земледелием, в некоторых селениях из 100 домов осталось 10, в других разбежалось все население.¹⁶⁾

Именно в силу заинтересованности дворянства в развитии овцеводства могло случиться так, что в позднее средневековье, когда в передовых странах Европы осуществлялся переход к капиталистическому способу производства, в сельском хозяйстве в Испании на первый план выступило примитивное кочевое овцеводство, разрушавшее сельское хозяйство.

Это своеобразие хозяйственной жизни средневековой Испании оказало огромное влияние на последующее развитие экономики страны и прежде всего оказалось чрезвычайно пагубным для развивающейся испанской мануфактуры.

Испания с трудом могла покрыть обширный спрос колоний на различные товары.

В 1568 г. испанский экономист Томас Меркадо в своем трактате «Summa de los tratos y contratos» писал, что севильским купцам приходится торговать товарами Лиссабона, Бургоса, Франции и Фландрии, так как спрос колоний так велик, что Севилья и еще 20 таких городов, как Севилья, не смогли бы удовлетворить их спрос.¹⁷⁾

Еще в 1545 г., по сведениям одного из корреспондентов Карла V, «индийский спрос был так велик, что вся нация должна была бы работать для его удовлетворения 10 лет. Многие получили заказы на 6 лет вперед».¹⁸⁾

Кортесы 1552 года сообщают, что у «некоторых предпринимателей товары куплены на 2-3 года вперед».¹⁹⁾

Начиная со второй четверти XVIв. не прекращаются жалобы кортесов на острый недостаток товаров, несмотря на быстрый рост производства (петиции 1528 и 1537 гг.). С 40-х годов положение осложнилось в связи с быстрым ростом цен под влиянием хлынувшего в Испанию дешевого металла из Америки.

Жалуясь на быстрый рост цен и недостаток товаров, кортесы 1548 г. считают это следствием большого вывоза в Индию и просят запретить вывоз товаров в колонии. В числе этих товаров перечисляются сукно, шелковые ткани, кожевенные изделия.²⁰⁾

В 1549г., чтобы покрыть недостаток в тканях внутри страны, кортесы просят разрешить ввоз на полуостров иностранных шелковых тканей, запрещенный в 1529 г.²¹⁾ Спустя некоторое время был разрешен ввоз сукон из-за границы.

Постановления кортесов являются красноречивым свидетельством того, что средневековое сословие горожан в Испании XVI в. еще не конституировалось в класс буржуазии, не осознало своих классовых интересов.

Наряду с постоянными требованиями ограничить вывоз товаров из страны раздаются в кортесах требования предоставить более дешевое [176] сырье испанским мануфактурам и ремесленникам. Эта сторона дела заслуживает особого внимания.

Это требование представителей торгового капитала, связанного с промышленным производством, нашло свое законченное выражение в мемориале Луиса Ортиса, бывшего казначея Карла V (El memorial «Para que no salga dinero del relno»).

По мнению Ортиса, бедственное положение Испании вызвано прежде всего тем, что благодаря вывозу из страны сырья: шерсти, шелка, железа, кошениля и др. — обогащаются другие народы. Ортис утверждает, что на каждый дукат, который иностранные купцы уплачивают испанцам за сырье, они получают от 10 до 100 дукатов, когда продают Испании готовые сукна. Он считает, что единственный выход для Испании — это развернуть свое производство в таких размерах, чтобы заставить иностранцев, которые сейчас закупают сырье, покупать на 10 млн. дукатов готовых изделий.²²⁾

Чтобы увеличить производство различных товаров, необходимо прежде всего создать изобилие сырья в стране. Для этой цели Ортис предлагает запретить на 4 года вывоз сырья из Испании и распределить все сырье между производителями, чтобы они употребили его для производства товаров. Осуществить это можно только путем создания новых мастерских и привлечения для организации их иностранцев, которые будут обучать испанцев.²³⁾

Ортис считает также необходимым установить специальную систему покровительственных таможенных пошлин. Однако эти меры должны быть исключительно гибкими и допускать в Испанию те товары, производство которых еще не налажено, чтобы сразу слишком не перегружать испанскую промышленность.²⁴⁾

Этот документ, несомненно, отражает требования и интересы торгового капитала, связанного с промышленным производством, более передовой части зарождающейся испанской буржуазии. Резкое отличие этого документа, построенного на принципах протекционизма, от наивных и нелепых петиций кортесов, сразу бросается в глаза.

Вопрос о снабжении сырьем испанской промышленности Ортис ставит на первое место. Этот факт не случаен.

С самого момента своего возникновения испанская мануфактура испытывает острый недостаток в сырье. С конца XV в. в кортесах раздаются постоянные жалобы на недостаток сырья и его дороговизну.²⁵⁾

Уже в 1462 г. в ответ на петицию толедских кортесов об ограничении вывоза шерсти католические короли издали прагматику, по которой вывоз шерсти ограничивается 2/3; 1/3 всей шерсти, производимой в стране, должна была идти на нужды испанской промышленности. Эта мера сразу же вызвала бурю недовольства со стороны «месты» и бургосских купцов, осуществляющих посредническую торговлю шерстью.²⁶⁾

Это предписание постоянно нарушалось; в 1515 г. было вновь издано [177] королевское постановление, подтверждающее прагматику 1462г.²⁷⁾ Несмотря на все запреты, количество вывозимой шерсти все время возрастает. В 1512г. было вывезено 50 тыс. центнеров, в 1557г. — от 120 до 150 тыс. центнеров; в 1610 — 180 тыс. центнеров.²⁸⁾

Наличие больших возможностей для экспорта шерсти повышало цену ее на внутреннем рынке; дороговизна сырья была серьезным препятствием для дальнейшего развития мануфактуры.

В условиях исключительной емкости американского рынка, понижение цен на сырье и предметы первой необходимости, путем ограничения их вывоза, было наиболее важным средством для того, чтобы снизить издержки производства и стимулировать развитие мануфактуры. Это хорошо понимал Луис Ортис.

Необходимым условием для становления английской и французской мануфактуры явилась система протекционизма, облегчавшая и убыстрявшая переход от феодального способа производства к капиталистическому. С этой точки зрения постепенное ограничение вывоза шерсти, начатое католическими королями, было первым шагом на пути к протекционизму. Продолжение этой политики, расширение ограничений по мере возрастания испанской промышленности и завершение ее полным запрещением вывоза сырья с полуострова должно было облегчить развитие мануфактурного производства.

В 1552 г. Карл V издал прагматику, которая еще больше ограничивала вывоз шерсти. Вместо 1/3 теперь должна была оставаться в стране и идти на нужды испанского производства 1/2 всей шерсти.

Эта мера, на первый взгляд, являлась продолжением политики ограничения экспорта и должна была способствовать понижению цен на сырье.

Однако достаточно обратиться к тексту этого постановления, чтобы убедиться, что это не так.

«Так как каждый человек нашего королевства жаждет (получить. — Э.Л.) половину вышеупомянутой шерсти, то каждый купец или какое-либо другое лицо, как иностранцы, так и испанцы, которые продают и впредь будут продавать шерсть на вывоз, обязаны предоставить половину шерсти испанцам на тех же условиях и за ту же цену, за которую они могли бы продавать и продавали ее раньше».²⁹⁾

Приведенный отрывок из документа показывает, что эта мера отнюдь не могла способствовать понижению цен на шерсть, во имя чего и добивались испанские мануфактуры ограничения вывоза. Сокращая вывоз шерсти, это постановление сохраняло и законодательно подтверждало право владельцев шерсти продавать ее по тем же высоким ценам, что и раньше.

Сам характер постановления 1552 года показывает, что королевская власть, вводя ограничение экспорта шерсти, в первую очередь стремится оградить интересы тех, кому принадлежит эта шерсть, сохранить доходы крупного дворянства и верхушки «месты», захватившей в свои руки все производство шерсти на полуострове.

Экономическая политика испанского абсолютизма оказалась в тупике, как только стало необходимым оказать поддержку испанской шерстяной [178] мануфактуре. Малейшие попытки ограничить вывоз шерсти сталкивались с энергичным сопротивлением «месты», олицетворявшей интересы знатных испанских грандов и обслуживавших их купцов Бургаса, наживавших огромные капиталы на внешней торговле. С другой стороны, та часть кортесов, которая выражала интересы купцов и буржуазии, связанной с мануфактурным производством, требовала если не запрещения вывоза шерсти (как мы это встречаем у Ортиса), то по крайней мере ограничения его.

Нелепость и бессмысленность королевского постановления 1552г., являющегося единственной попыткой ограничить вывоз шерсти, отражает невозможность компромисса между двумя группами испанского общества — дворянством, господствовавшим в стране, и молодой поднимающейся испанской буржуазией, интересы которых резко сталкивались в этом вопросе.

Обратившись к протекционистской политике французского и английского абсолютизма, мы видим, что только за счет крестьянства и трудящихся абсолютизм мог покровительствовать развитию промышленности в стране и понижать цены на сырье и предметы первой необходимости.

В этом отношении испанский абсолютизм ничем не отличался ни от французского, ни от английского, оставаясь всегда оплотом дворянства.

Как пример, подтверждающий это положение, можно привести законодательство испанских королей XVIв. о хлебных тарифах.

С самого начала XVIв. отмечается быстрое повышение цен на хлеб и предметы первой необходимости под влиянием возрастающего спроса в колониях и на внутреннем рынке.³⁰⁾

Это обстоятельство явилось серьезным препятствием для быстрого роста цеховой промышленности и развивающейся мануфактуры.

Стремление искусственно понизить цены на предметы первой необходимости отмечается в испанском законодательстве начиная с 1503 г. На основании изучения петиций кортесов немецкий ученый Бонн устанавливает, что эти меры, неоднократно повторявшиеся в течение века, были ответом на требование городов понизить цены на хлеб.³¹⁾

Королевская прагматика 1503г.³²⁾ устанавливает максимальные цены на пшеницу в 110 мараведи за фанегу; 60 мараведи за фанегу ячменя, 70 мараведи за фанегу ржи. За превышение установленных цен на зерно виновные подвергаются штрафу и конфискации зерна. Постановление предусматривает насильственное изъятие зерна у тех, кто не хочет продавать его по установленным ценам.

В 1539 г. Карл V возвращается к системе фиксированных цен на зерно, установив таксы: пшеница — 170 мараведи, рожь — 114, ячмень — 120 мараведи — для Толедо (в Кастилии пшеница — 240, ячмень — 120, рожь — 160).³³⁾

Однако в условиях бешеного роста цен на все остальные продукты, таксы на хлеб повышались гораздо медленнее, разоряя испанского крестьянина, и приводили к сокращению запашки и производства хлеба в стране.

(Постоянные повторения королевских постановлений, строгие меры против всевозможных попыток обойти законодательство говорят о том, что эти меры встречали ожесточенное сопротивление крестьянства. В кортесах [179] не прекращаются дебаты о введении свободной торговли хлебом, однако сторонники реформы постоянно терпят поражения.³⁴⁾

Сокращение производства хлеба в середине XVI в. заставило, наконец, Филиппа II значительно повысить расценки на хлеб (пшеница 310 мараведи, ячмень — 140 мараведи, рожь — 200 мараведи). Для того чтобы понизить цены на зерно внутри страны, поощряется ввоз зерна из Сицилии, которое освобождается от пошлины.

Падение производства зерна принимает такие размеры, что кортесы 1567 г. просят: «поднять тарифы на рожь до 7 реалов, на пшеницу — до 11 реалов,³⁵⁾ дабы оправдать высокие затраты на производство и приостановить постоянное уменьшение производства зерна».³⁶⁾

В статуте 1571 г. о повышении расценок бросаются в глаза чрезвычайно строгие меры за превышение такс — конфискация 1/2 имущества при повторном нарушении и изгнание из пределов страны в случае нарушения предписания в третий раз.

Несмотря на эти драконовские постановления, цены на хлеб продолжали расти, постоянное повышение расценок, хотя и сильно отстававшее от роста цен, говорит о неспособности испанского абсолютизма противодействовать росту цен.

Эта система тарифов оказала пагубное влияние на развитие сельского хозяйства Испании и способствовала тому, что, будучи подорванным в корне, оно не смогло осуществить переход к капиталистической системе ведения хозяйства, как это имело место в Англии, где процесс экспроприации крестьянства шел параллельно с процессом образования свободного капиталистического фермера.

Своими азиатскими мерами испанское государство все же стремилось понизить цены на предметы первой необходимости там, где это можно было сделать за счет крестьянина.

Производство основного вида сырья — шерсти — находилось в руках испанского дворянства.

Следовательно, в ту эпоху, когда нарождающаяся испанская мануфактура больше всего нуждалась в поддержке государства, в проведении системы протекционизма, эта политика не могла проводиться испанским абсолютизмом в силу его внутренней природы.

Абсолютная монархия как орган классового господства дворянства может проводить политику поддержки и поощрения промышленности и торговли страны, когда это развитие промышленности происходит в интересах дворянства, давая ему дополнительные средства в качестве налогов на промышленность и торговлю. Как метко замечает Энгельс: «создание национальной мануфактуры было возможно только за счет крестьянства».³⁷⁾

В Испании XVI века сложилась такая обстановка, когда проведение политики протекционизма оказалось практически невозможным в условиях политического господства дворянства.

Открытие широкого доступа иностранным товарам в Испанию являлось оборотной стороной экономической политики испанского абсолютизма, направленной на сохранение широкого экспорта шерсти в ущерб развивающейся испанской мануфактуре.

Испанский абсолютизм и дворянство, рассматривая Нидерланды как подвластную им территорию, часть империи Карла V, считали вполне нормальным явлением ввозить недостающие товары из Фландрии. [180] Охраняя интересы крупного дворянства, для которого исключительно прибыльным делом был экспорт шерсти во Фландрию, дворянское государство не только открывает свободный доступ в Испанию более дешевым фландрским тканям, но и стремится всячески его расширить.

Постановление Карла V от 1552г., разрешившее свободный вывоз шерсти и шелка-сырца из Испании, обязывало экспортеров шерсти ввозить в Испанию в течение года 2 куска ткани за каждые 12 мешков шерсти;³⁸⁾ не менее показательна и система королевских пошлин на шерсть, вывозимую во Фландрию.

Согласно постановлению 1558г., использованному Р.Каранде в его работе, шерсть, вывозимая во Фландрию, облагалась в два раза меньшей пошлиной, чем та шерсть, которая вывозилась в Италию и во Францию.³⁹⁾ Эта пошлина зачастую была ниже той, которая взималась с испанских товаров на внутренних таможнях.⁴⁰⁾

Таким образом, мы видим, что Нидерланды в торговой и таможенной политике испанского государства рассматривались как составная часть политической системы Карла V — выгодный рынок для вывоза испанской шерсти и поставщик более дешевых тканей в Испанию.

Эта точка зрения встречается довольно часто в документах той эпохи.

В этом отношении чрезвычайно ценным является письмо от 1545г. канцлера Карла V в Нидерландах Хоудера императору.

Автор письма проводит весьма любопытную мысль о том, что испанское владычество облагодетельствовало Нидерланды, тесные торговые связи с Испанией — залог дальнейшего их процветания.

«Все области Фландрии, — пишет Хоудер, — наводнены испанской шерстью; ежегодно ввозится от 36 до 40 тыс. тюков шерсти, каждый, ценой не менее 16 дукатов. Из каждого тюка шерсти изготовляется по меньшей мере 1,5 куска сукна, которое продается вдвое дороже того, во что обошлась его обработка...

Это сукно возвращается в Кастилию, а оттуда расходится в различные части Испании: на Балеарские острова, в Наварру, Арагон, Андалузию, Португалию, Барселону, Валенсию, Лиссабон, Саламанку и другие города полуострова.

Они (испанцы) обогащают нас, кроме того, вывозом многих других товаров, которые мы имеем в изобилии, покупают у нас огромное количество полотна, столового белья, как более тонкого, так и обыкновенного, кроме того, ковры, кружева, пряжу».⁴¹⁾

Этот документ дает характеристику торговле между Нидерландами и Испанией в середине века, т.е. в период наибольшего подъема испанского хозяйства.

Приток дешевых фландрских тканей наносил страшный удар испанской промышленности прежде всего потому, что в Испании вследствие слабого развития мануфактуры и преобладания ремесла очень высока была цена производства.

Бонн устанавливает, что в Испании XVIв. цена производства была в 4 раза выше, чем во Франции.⁴²⁾

Положение испанской мануфактурной и ремесленной промышленности осложнялось еще и тем, что Испания была первой страной, которая испытывала на себе воздействие революции цен. [181] По данным Мюнстерского отчета, исследованного Гамильтоном, цены в Нидерландах поднимались значительно медленнее, чем в Испании (по сравнению с 1501—1510гг. в 1551—1560гг. цены в Нидерландах возросли на 47%, в то время как в Испании за тот же период — в 2,7 раза).⁴³⁾

В создавшихся условиях грандиозный наплыв дешевых фландрских тканей в корне подрывал испанскую ремесленную и мануфактурную промышленность, которая оказывалась не в силах противостоять конкуренции.

Испанское государство своей налоговой политикой, казалось, делало все возможное для того, чтобы способствовать начавшемуся процессу разрушении испанской промышленности.

Кортесы 1564 г. прямо говорят, что непосильный налоговый гнет разрушил благосостояние страны: «от каждых 1000 дукатов дохода ежегодно высчитывается 300 дукатов налога. Как можно при этом заниматься торговлей или ремеслом? В три года капитал будет израсходован. Если кто-нибудь хочет остаться купцом, то должен на все так поднять цены, что покроет свои частные затраты с ущербом для общества. Но тем самым он приведет себя и своего покупателя к разорению».⁴⁴⁾

Особенно ненавистной была алькабала, налог на каждый продукт, поступавший в продажу. При перепродаже товара алькабала взималась снова, сколько бы раз товар ни переходил из рук в руки.

В середине XVIв. алькабала была увеличена до 14% стоимости товара в результате введения особого налога, так называемой сотни⁴⁵⁾ (ciento).

Для изучения системы обложения промышленности и торговли чрезвычайный интерес представляет работа испанского экономиста XVI века Уллео «Восстановление испанских мануфактур и торговли».

Уллео ставит своей задачей выяснить, что же является причиной дороговизны. Почему Голландия производит дешевые ткани, которые являются непобедимыми соперниками испанских сукон, несмотря на то что в Испании имеется большое количество сырья, а Голландия покупает шерсть в Испании?

Отвечая на этот вопрос, Уллео в 3-й главе своей работы раскрывает перед нами азиатскую систему обложения налогами, которая существовала в Испании XVI—XVIIIвв.

Устанавливая размер налога с каждого станка от 1125 до 1200⁴⁶⁾ реалов, испанская королевская казна не считалась с тем, что эта сумма поглощала все необходимые фонды ремесленника, его доход и даже заработную плату в тех случаях, когда он работает на купца, которому принадлежит сырье. В таких условиях ремесленное производство было обречено на гибель.

Ремесленник, изготовляющий в год 1200 вар сукна, должен уплатить 14% стоимости сукна в качестве алькабалы.

«Он обнаружит, окончив работу, — заключает Уллео, — что из его заработка ему не хватает 64 реала, чтобы уплатить налоги, и он должен будет сделать вывод, что он меньше бы потерпел, если бы совсем не работал, так как в Испании выгода заключается в том, чтобы не работать».⁴⁷⁾ [182]

Возрастание промышленности в течение XVIв. приводит к постоянному росту алькабалы, которая, как призрак, преследует ремесленника, купца, мануфактуриста.

За период с 1537 по 1584 г. алькабала выросла в 4 раза,⁴⁸⁾ в то время как цены к 1593 г. возросли в 2,94 раза.⁴⁹⁾

С 80-х годов доходы казны от алькабалы начинают неуклонно падать, что свидетельствует о сокращении производства. Если в 1584 г. алькабала составляла 1395 куэнто,⁵⁰⁾ в 1650 г. она составляет всего 38,5 куэнто. В то же время доходы от пошлины на ввозимые в Севилью товары неуклонно растут: 1520г. — 22 куэнто, 1566 — 167, 1586 — 262,5, 1595 — 300 куэнто.

«Алькабала, — говорит Уллео, — привела к тому, что в Кастилии, где в прежнее время было столько ремесел, осталось всего три группы людей, занятых хозяйственной деятельностью. Это лавочники, купцы, ведущие посредническую торговлю, и несколько привилегированных мануфактуристов».⁵¹⁾

Эта хищническая налоговая политика, сочетавшая восточный деспотизм со средневековым варварством, душила всякую возможность дальнейшего развития промышленности, делала невозможным процесс первоначального накопления.

Изучение хозяйственной жизни Испании XVIв. показывает, что испанская мануфактура находилась еще в той переходной стадии, когда торговый капитал господствует в промышленности, выступая как организатор мануфактурного производства.

Следующим этапом было превращение купца в промышленника, в результате окончательного укрепления мануфактуры, как основы капиталистического производства.

В Испании этот процесс только наметился и не получил дальнейшего развития в силу тех специфических условий, которые создались в стране.

Торговый капитал, как и вообще всякий капитал, устремляется туда, где ему обеспечена более высокая прибыль. В первой половине XVIв. в связи с ростом опроса на промышленные товары в колониях и быстрым ростом цен начинается прилив торгового капитала в промышленное производство; он выступает организатором испанской национальной промышленности, так как это дает ему возможность положить в карман большую часть прибавочной стоимости, полученной в производстве. Но в ходе развития все яснее обнаруживалось, что в Испании при господстве средневековой грабительской налоговой системы, в условиях постоянного притока в страну более дешевых иностранных товаров, он не только лишен возможности самовозрастания, но и оказывается под угрозой экспроприации его основных фондов.

С начала XVIIв. в Испании начинается отлив капиталов из промышленности и распад мануфактурного производства, в результате чего на поверхности оказывается его основа — средневековое ремесло.

С конца XVIв. быстрое разрушение цехового ремесла не сопровождается возникновением на его основе новых мануфактур, с начала XVIIв. начинается постепенное разрушение капиталистической мануфактурной промышленности.

Правда, мануфактурное производство оказалось более стойким [183] в борьбе против разрушительных сил, подтачивавших изнутри и извне испанское хозяйство.

Так, процветание суконных мануфактур Сеговии относится к концу XVI — началу XVII в., т.е. охватывает тот период, когда быстрыми темпами идет разрушение шелкоткацкой ремесленной промышленности.⁵²⁾

Кортесы 1573 г. говорят об упадке производства шелковых тканей в Толедо, одном из крупнейших центров шелкоткачества как причине нищеты большей части населения.

В это же время испанский экономист Томас Меркадо в своем сочинении «Suma de los tratos y contratos» называет Толедо и Сеговию рядом с Флоренцией и городами Фландрии крупнейшими промышленными центрами, поставляющими сукно в Америку.⁵³⁾

Напомним, что в 1624 г. Сеговия изготовляла 25500 кусков ткани, т.е. четверть того, что давала вся промышленность Испании в момент ее наибольшего подъема. Описание Кольминареса от 1637г., приведенное выше, говорит о процветании сеговианских мануфактур, владельцы которых пользовались таким же почетом, как гранды.

В первой половине XVII в. продолжалось процветание мануфактур Севильи, Барселоны, Валенсии⁵⁴⁾ на фоне прогрессирующего упадка ремесленного производства. Но этот подъем длился недолго. Через 20 лет после описания Кольминареса в 1657г. мы находим сеговианские мануфактуры разрушенными. Сеговия, занимавшая первое место среди испанских городов по производству шерстяных тканей, славившаяся далеко за пределами страны высоким качеством своих сукон, изготовляла в год всего 400 кусков шерстяной ткани низкого качества.

В 1665г. в Толедо осталось всего 13 ткацких станков, Куэнка и Авила полностью прекратили производство тканей, предпочитая ему вывоз шерсти. Быстро исчезают в течение XVIв. мануфактуры по производству мыла, стекла, перчаточное производство, мануфактуры по производству сахара в Андалузии.

В Испании, где еще несколько десятилетий назад торговая жизнь била ключом, приходят в упадок крупнейшие торговые центры. Медина дель Кампо в течение двух десятилетий оказалась настолько разорена, что не смогла платить алькабалу.⁵⁵⁾

Капиталистическая мануфактура была носительницей нового прогрессивного способа производства. Укрепление и прогресс мануфактуры означал более быстрое развитие в недрах феодального строя капиталистических революционных элементов. Это был единственный путь к общему хозяйственному подъему страны, который давал Испании возможность выйти в число передовых стран Европы. Разрушение мануфактур составляет основу глубокого экономического кризиса, охватившего Испанию в конце XVI — XVIIвв.

Та ожесточенная борьба против конкуренции более дешевых иностранных товаров и удушающей налоговой системы, которая, в конце концов, сломила испанскую мануфактуру, была совсем не по силам разобщенным средневековым ремесленникам.

Постоянный прилив иностранных товаров способствовал окончательному падению испанской ремесленной промышленности.

Иеронимо де Устарис говорит о полном разрушении испанских мануфактур [184] и падении ремесленного производства, указывая, что потребности Испании в товарах целиком покрываются иностранцами. Золото Америки, важное средство первоначального накопления капитала, проходило через руки испанцев и направлялось в Нидерланды, Англию.

Нищая, разоренная Испания с подорванной экономикой, разрушенным сельским хозяйством, утратила свое господство на море, и вместе с ним рухнула и монополия колониальной торговли. Кризис испанской колониальной торговли и упадок Севильи явились заключительным этапом общего экономического и политичеокого краха некогда могущественной испанской монархии.

Изучение экономической политики испанского абсолютизма свидетельствует не только о полном безразличии феодальной монархии к интересам национального хозяйства, но и о ее прямой враждебности этому развитию.

Эта экономическая политика становится понятной в свете замечания Маркса об особенностях испанского абсолютизма.

«...абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы, вообще должна быть приравнена к азиатским формам правления».⁵⁶⁾

Вырождение испанской абсолютной монархии в деспотию восточного типа явилось результатом глубоких социальных изменений, происшедших в Испании XVIв. Испанское дворянство в связи с феодальным характером распределения богатств, поступавших из колоний, чрезвычайно усилилось и получило перевес над слабой еще испанской буржуазией. К этому необходимо прибавить еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. Испанское дворянство в период становления в Испании мануфактурного способа производства не только имело возможность эксплуатировать развитые в промышленном отношении Нидерланды, но и оказывалось заинтересованным в вывозе сырья за границу.

Упадок мануфактурного производства и разрушение сельского хозяйства страны тесно связаны с экономической политикой испанского абсолютизма, который в интересах крупной знати поощрял вывоз шерсти за границу, широко ввозя вместе с тем иностранные и в первую очередь фландрские сукна.

Испанская абсолютная монархия душила отечественную мануфактуру, поощряя повышение цен на шерсть, устанавливая грабительскую систему налогов. Существование испанской абсолютной монархии, как и всякой восточной деспотии, оказывалось несовместимым с развитием капиталистических отношений. В Испании, как и в Турции, «извлеченная прибавочная стоимость ничем не обеспечена от хищных рук сатрапов и пашей».⁵⁷⁾ [185]

¹⁾ К.Маркс. Капитал, т.I, гл.24, 1932, стр.603.

²⁾ D.Klein. The Mesta (A study in spanish economic history), New York, 1920.

³⁾ R.Altamira y Crevea R. Historia de España y de la civilisación española, t., Barcelona, 1906, p.445.

⁴⁾ Bonn. Spaniens Niedergang während der Preisrevolution de XVI. J.H., Stuttgart, 1896.

⁵⁾ Don G. de Ustariz. Théorie et pratique du commerce ct de la marine, Madrid, 1724; Paris, 1753, p.37.

⁶⁾ Klein D. The Mesta, New-York, 1920.

⁷⁾ К сожалению, мы располагаем только английским переводом этого документа, приведенного в выдержках в книге Клейна «The Mesta» (р.69).

⁸⁾ Hordonance de noble ciudad de Ubeda (Klein. The Mesta. Appendix «A»).

⁹⁾ Hordonance de Granada. 1520. (Ibidem. Appendix «B»).

¹⁰⁾ Klein. Ор.cit., р.333.

¹¹⁾ Instrucciónes a juez comisario por Doña Isabel reyna de Castilla. 1494. Klein. Op.cit. Appendix «I».

¹²⁾ Klein. Op.cit., Appendix «F».

¹³⁾ Tам же, Appendix «G».

¹⁴⁾ Широкие дороги, по которым овцы перегонялись из Кастилии в Эстремадуру осенью и обратно весной.

¹⁵⁾ Klein. Op.cit., Appendix «G».

¹⁶⁾ Bonn. Op.cit., S.161.

¹⁷⁾ Цит. по книге Sempélé. «Consideration sur la décadence d'Espagne», p.269.

¹⁸⁾ Bonn. Op.cit., S.109-110.

¹⁹⁾ Sempéré. Op.cit., p.214.

²⁰⁾ Bonn. Op.cit, S.144.

²¹⁾ Tам же, S.146.

²²⁾ ...que por cada ducado de primeras materias que España vende tiene que dar enretorno a los pueblos que las transforman de a ducados. Aspira que con el proyecto que formula a obligar a los extranjeros a que gastan de España en lugar de un million en primeras materias ocho o diez milliones de ducados en manufacturas. Pretende que se prohibia durante años la exportación de primeras materias. Цит. по CarandeR. Carlos V y sus banqueros, Madrid, 1946, p.125-126.

²³⁾ «que se proporcionen a los productos utensioles y materiales y se atienda con empeño a la formación técnica de operarios mediante de inmigración, de los extranjeros mas capaces. Confia a estos el instructión de los nacionales». Ibidem, p.125-126.

²⁴⁾ Tам же.

²⁵⁾ Кортесы 1531, 1544, 1548, 1560 гг.

²⁶⁾ Carande R. Op.cit., p.58.

²⁷⁾ Bonn. Op.cit., S.140.

²⁸⁾ Altamira. Op.cit., t.3, p.442.

²⁹⁾ Que cada y cuando algunos mercaderes y personas asi naturales como extranjeros tuvesen comprado v comprasen algunas lanas para las sacar, y que alguna persona de estos reinos quiviesere la mitad de dichas lanas se las hagan dar de la manera y a los precios y plazos y condiciónes que los dichos mercaderes y otras personas las hubieron comprado o comprasen. Цит. по Carande. Op.cit., p.65.

³⁰⁾ Нamilton. American Treasure and the Price Revolution Massachusets,1934 , p.243-244.

³¹⁾ Bonn. Op.cit., S.26-27.

³²⁾ Нamilton. Op.cit., p.244-245.

³³⁾ Там же.

³⁴⁾ Hamilton. Op.cit., р.244-245.

³⁵⁾ 1 реал = 50 мараведи (приблизительно).

³⁶⁾ Hamilton. Op.cit, р.258.

³⁷⁾ Ф.Энгельс. Письмо к Даниэльсону от 15 марта 1892г.

³⁸⁾ Carande. Op.cit., р.65.

³⁹⁾ Там же.

⁴⁰⁾ Ulloa В. Rétablissement de la manufacture et du commerce d'Espagne, Madrid, 1740; Paris, 1753.

⁴¹⁾ См. Sempéré. Op.cit., p.222.

⁴²⁾ Bonn. Op.cit., S.166.

⁴³⁾ Hamilton, Op.cit. р.209, р.394-399. Appendix VII.

⁴⁴⁾ Bonn. Op.cit. S.164.

⁴⁵⁾ Ulloa. Op.cit., p.28-29.

⁴⁶⁾ Tам жe.

⁴⁷⁾ Ulloa. Op.cit., p.30.

⁴⁸⁾ Bonn. Op.cit., S.156.

⁴⁹⁾ Hamilton. Op.cit., p.209.

⁵⁰⁾ Куэнто — 2700 дукатов. Дукат = 20 реалам (прибл.).

⁵¹⁾ Ulloa. Op.cit., р.47-48.

⁵²⁾ К началу XVIIв. в Испании осталось всего 400 шелкоткацких станков. (Altamira. Op.cit., р.444).

⁵³⁾ Sempéré. Op.cit, р.269-272.

⁵⁴⁾ Ustariz G. Op.cit., p.110-121; 125.

⁵⁵⁾ Лозинский. Упадок Испании в XVIв. Исторический сборник, 1936 г., стр. 29<?>.

⁵⁶⁾ К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.X, стр.722.

⁵⁷⁾ К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.XVI, ч.II, стр.22.