Система Orphus
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.


Блаватская Т.В.
Ахейская Греция во втором тысячелетии до н.э.



Введение

Дальше

Изучение древнейшей истории Греции дает возможность проследить претворение общих закономерностей исторического процесса в одной из крупнейших стран Восточного Средиземноморья и выделить специфические особенности, присущие развитию населения только южной части Балканского полуострова.

Появление новых проблем в современной исторической науке заставляет вновь и вновь обращаться к отдаленным эпохам. С этой точки зрения изучение древнейшей истории Греции помогает расширить представления всем ходе мировой истории.

Экономическая и социальная история жителей юга Балканского полуострова между XXIV и XII вв. до н. э. свидетельствует о весьма своеобразном переходе от первобытнообщинного строя к классовому рабовладельческому обществу. Сложившееся здесь во II тысячелетии до н. э. раннеклассовое общество ахеян, или данайцев, характеризуется социальными отношениями, отличающимися от институтов ряда современных ему обществ Переднего Востока. Вместе с тем роль наследия ахейской Греция I тысячелетия в формировании античной рабовладельческой социальной системы I тысячелетия была, как показывают открытия последних десятилетий, весьма значительной.

Не менее важно изучение политических устоев ахейской Греции, столь непохожих на древневосточные деспотические монархии. Сложившиеся в ахейском обществе идеологические представления вошли в значительной степени в мировоззрение классической Эллады, давшей человечеству такие категории, как понятия о гражданине, демократии, республике.

Можно найти немало элементов, появившихся и развившихся в недрах ахейского общества, которые не только были восприняты культурой классической Эллады, но и вошли в сокровищницу мировой цивилизации. Отметим хотя бы то, что во дворцах Микен, Тиринфа, Пилоса и других ахейских столиц выкристаллизовались черты плана и ордера классической греческой архитектуры.

Следует назвать еще один комплекс исторических проблем, для изучения которых необходимы данные об ахейской Греции, — это вопросы древнейшей истории индоевропейских народов. В 30-е годы XX в. было обнаружено, что ряд индоевропейских народов играл большую роль в истории и цивилизации Передней Азии, внеся значительный вклад в культуру Востока. Длительные контакты ахеян с хеттским миром в Малой Азии также являются интересными источниками для освещения упомянутой выше проблемы. [3]

Назовем еще одну область исторических знаний, для разработки которой весьма важно изучение ахейской истории. Как известно, племена, населявшие северочерноморские территории во II тысячелетии, имели некоторые, пусть эпизодические, связи с населением Греции того времени. Для установления хотя бы важнейших хронологических вех развития этих еще не владевших письменностью народов их общение с ахейским миром имеет огромное значение.

Цивилизация Греции в III—II тысячелетиях до н. э. является самым западным из известных ныне (Китай, Индия, Месопотамия, Хеттская держава и Египет) очагов культуры эпохи бронзы. По своему территориальному охвату она уступает древнеиндийской культуре, распространившейся на площадь, которая в два раза превышала Египет эпохи Древнего царства и в четыре раза территорию Шумера и Аккада. Но сравнение ахейской цивилизации с цивилизацией древнего Египта и Месопотамии позволяет говорить об исключительной жизнеспособности, ахейской культуры. Ей удалось преодолеть тяготение к сепаратизму в областях Греции, обособленных горными грядами и лишенных таких великих водных путей, как Нил, Тигр и Евфрат или Инд. Более того, с середины II тысячелетия она охватила обширный островной мир Эгейского моря и выдвинула свои форпосты на западные берега Малой Азии.

Внутреннее единство богатейшей цивилизации Греции в XVIII—XIII вв. до н. э. позволяет предполагать большую степень монолитности ахейского общества и близость между собой экономических, социальных и политических установлений самых отдаленных областей ахейского мира. Это влечет за собой необходимость подробного изучения социальной структуры ахейского общества, впервые определенного В. С. Сергеевым как общество раннерабовладельческое.1) Рассмотрение характерных черт этого древнейшего классового общества расширит наши представления не только о типах рабовладельческих обществ, но и о всем ходе развития человечества в этот исторический период.

Научное исследование истории Греции в III—II тысячелетиях до н. э. началось лишь 70-80 лет назад, причем за последние 15-20 лет произошли особенно большие сдвиги. Напомним, что до 1939 г. сведения о письменности материковых ахеян почти отсутствовали. Лишь в начале 50-х годов ученые пришли к единому мнению об этнической принадлежности ахеян, входивших в массив древнейших греческих племен. Стало бесспорным этническое единство населения Греции во II и I тысячелетиях до н. э. Археологические исследования 1940—1950-х годов открыли много новых ярких страниц жизни Греции в эпоху бронзы. Это позволяет достаточно подробно проследить развитие интересующей нас цивилизации, внесшей столь великий творческий вклад в европейскую культуру.

В большинстве работ западных исследователей нет общего очерка процесса исторического развития страны в эпоху бронзы, поскольку главное внимание они уделяли изучению разнообразного и многочисленного вещественного материала.

В советской историографии также нет подобной работы на эту тему. Поэтому представляется целесообразным предложить историко-археологический очерк, посвященный Греции XX—XIII вв. до н. э. Разумеется, автор не пытался осветить все стороны развития страны в течение этого периода. Например, опущены проблемы лингвистической истории, религиозного мировоззрения или истории искусства. В данной работе автор предпринял попытку собрать воедино имеющиеся археологические источники [4] и, сопоставив их с другими, наметить контуры происходившего тогда исторического процесса.

Пытаясь собрать материал, освещающий различные стороны жизни ахейского общества — развитие производства, направления социального, политического и отчасти культурного роста страны, — автор стремился возможно полнее изложить новые данные по важнейшим конкретным вопросам.

Приступая к рассмотрению намеченной темы, отметим, что назрела необходимость решительно отказаться от условного термина «микенская Греция», которым часто обозначают период между XVII и XII вв. до н. э. Применение упомянутого термина к истории всей страны означало бы неоправданное сужение характеристики исторического процесса. И хотя термин «микенский» благодаря легкости применения все еще очень распространен,2) мы присоединяемся к мнению Дж. Пендлбери, который в 1939 г. писал, что термин «позднеэлладский» уместнее термина «микенский», так как он не «навязывает» название культуры одного города целой стране. Кроме того, обозначая памятники как «позднеэлладские», археолог и историк имеют в виду лишь то, что они были созданы в Элладе в течение позднего периода бронзового века.3) С другой стороны, необходимо найти специальный термин для обозначения истории, культуры и языка материковой Греции на протяжении всего II тысячелетия. Полезно напомнить, как удачно Эванс ввел наименование «минойский» для культуры Крита эпохи бронзы, основываясь на том, что для самих греков воспоминания об этом времени связаны с именем Миноса.4) Обращение к терминологии самих греков представляется наиболее удачным. В литературной традиции последних столетий II тысячелетия до н. э., сохраненной в эпосе о троянском походе, жители страны чаще всего упоминаются под именем ахеян.5) Поэтому термин «ахейский» наиболее подходит для общего наименования истории и культуры Греции в XX—XII вв. до н. э.6)


Источники

До сих пор археологические памятники остаются самой разнообразной и полной категорией источников по истории ахейской Греции. Поскольку в последующем изложении будет идти речь преимущественно о вещественных памятниках, постольку было бы нецелесообразным останавливаться [5] здесь на них подробно, тем более что количество раскопанных городов и поселений изучаемого времени с каждым годом все возрастает.7)

Письменные источники составляют три группы: известия древних авторов, гомеровский эпос и памятники ахейской письменности XV—XIII вв. до н.э. Некоторое значение имеют также малочисленные сведения негреческих источников: египетских, хеттских и угаритских надписей.

В трудах греческих и латинских авторов древнейший период историй страны отражен слабо. Пожалуй, один лишь Фукидид (ок. 460—400 гг. до н. э.) понимал значение эпохи, предшествующей дорийскому переселению, поскольку в общем очерке истории Эллады до Пелопонесской войны, который охватывает первые 20 глав его труда, девять посвящены исторической характеристике изучаемого нами периода. Обычная для Фукидида тщательность, с какой он подбирал свои источники, проявлена и при описании додорийского времени. Отдельные ссылки Фукидида на устную традицию ων αχοη ισμεν или λέγουσι δε και οι τα σαφέστατα Πελοποννησίω μνήμη παρα των πρότερον δεδεγμένοι, которую он весьма резко отграничивает от сведений Гомера и других поэтов: οσον οι τε ποιηται ειρήκασι και ο λόγος κατέχει или και του νυν περι αυτων δια τούς ποιητας λόγου κατασχηκότος,8) указывают, что Фукидид пользовался богатой местной традицией, сохранившейся в некоторых областях Эллады до времен Павсания. Этой традиции Фукидид придавал большое значение. Видимо, объем и характер сохраненных народной памятью сведений о додорийском времени были таковы, что Фукидид сумел увидеть в далеком прошлом контуры главных событий и связать воедино историю Эллады II и I тысячелетий до н. э. Прославленный рационализм Фукидида помог ему освободить сведения легенд от мифологической формы и создать пусть несколько отрывочный и схематичный, но все же очень ценный очерк истории ахейской Греции.

Вторым по значению следует назвать Павсания (середина II в. н. э.). Благодаря ему известны генеалогические схемы царских домов додорийского времени из разных областей Эллады, причем в отличие от «Библиотеки», приписываемой Аполлодору (теперь считают, что она появилась в I—II вв. н. э.), в «Описании Эллады» Павсания местные хроники изложены с большей осторожностью. Легенды о древнейшем периоде, видимо, переданы Павсанием в той редакции, в какой он услышал их от местных хранителей преданий. Обширный мифологический материал, собранный Павсанием, значительно уступает по объему своду мифов, сохраненному в сочинении «Библиотека».

Изучение греческой мифологии может дать ценнейшие сведения, поскольку мифы сохраняют далекие исторические воспоминания, о чем писал К. Маркс: «...минувшая действительность находит свое отражение в [6] фантастических образах мифологии».9) Блестящий анализ мифологической традиции, проведенный Нильссоном для выявления микенских корней греческих мифов,10) показал, что сохраненные Павсанием и Аполлодором религиозные легенды имеют немалое значение для восстановления культурной и религиозной истории ахеян.

Гораздо скромнее данные, которые сообщает о древнейшем периоде Эллады Геродот, но некоторые его известия имеют первостепенное значение. То же самое можно сказать и о немногочисленных сведениях Страбона.

Совершенно особое место среди последорийских источников занимает Паросская хроника — перечень событий политической и культурной жизни, который начинается от 806 г. до первой олимпиады, следовательно с 1581/80 г. до н. э.

Хроника начинается с воцарения в Афинах Кекропса, и в дальнейшем события легендарной истории датируются правлением афинских царей. По-видимому, жители Пароса, подчиненного Афинам в период составления надписи,11) занесли на свою мраморную скрижаль какой-то вариант устной традиции Аттики, возможно уже записанный до них, судя по первой сохранившейся строчке хроники. Содержание документа разнообразно, в нем собраны сведения из династической, военной, религиозной и культурной истории. Существование Паросской хроники позволяет заключить, что после Фукидида какая-то часть устного предания эллинов была записана и из хроникальных сводок попала в позднейшие исторические труды.

Сохраненная Паросским мрамором древнейшая аттическая традиция представляет для нас большой интерес, поскольку в ней даны отдельные сведения, идущие еще от II тысячелетия до н. э.

Можно было бы назвать имена еще нескольких авторов, таких, как Аристотель, Плутарх или Диодор, в трудах которых сохранились отдельные отрывки греческой традиции, повествующей о далеких временах могущества критских и микенских царей. Но сообщаемые ими данные носят весьма частный характер.

Упомянутые известия историков и писателей разносторонни и интересны, однако все они обладают одним общим недостатком, значительно снижающим их ценность, а именно: содержащиеся в них сведения являются записанным преданием, повествующим о давно прошедших временах. Как бы бережно ни хранили эллины свои исторические воспоминания, сколь аккуратно ни вели они счет времени по поколениям,12) все же дошедшая до нас традиция несовременна описываемому в ней периоду. Поэтому письменные данные I тысячелетия до н. э. и последующих столетий могут быть названы второстепенными источниками по сравнению с памятниками ахейского времени.

Приписываемые Гомеру поэмы Илиада и Одиссея и известные только по названиям другие поэмы являются частью большого литературного наследства II и начала I тысячелетия до н. э., переданного певцами, аэдами, державшими в памяти стихотворные повести о деяниях героев и богов. Объединяемые в общую группу эпических произведений, эти былины13) [7] древнейшего населения Эллады хранили, несомненно, песни, возникшие задолго до дорийского вселения. Можно предположить, что поэмы, посвященные событиям в Фивах или рисующие морскую экспедицию Аргонавтов, имели в основе своей оймы, более ранние, чем поэмы троянского цикла. Однако невозможность литературного и исторического истолкования произведений, содержание которых известно только по пересказам поздних авторов, ставит неодолимые препятствия на пути изучения почти всего эпоса. Только дошедшие в целости Илиада и Одиссея являются полноценными источниками.

Как всякое выдающееся явление, обе поэмы привлекли к себе большое внимание: о них написаны сотни книг и статей. Для нас углубление в дебри так называемого гомеровского вопроса бесполезно, тем более, что многие вопросы, некогда бурно обсуждавшиеся гомероведами, потеряли теперь свою ценность. Вообще в изучение гомеровских поэм было внесено очень много ложного и субъективного, что несомненно принесло большой вред науке. Это отметил еще Φ. Φ. Соколов,14) указавший на крайнюю слабость многочисленных работ, авторы которых пытались без достаточных оснований определить подлинные и подложные места текста. С тех пор гомеровский вопрос усложнился новыми проблемами.15) Важнейшей из них является задача установления хотя бы приблизительного времени создания былин, вошедших в Илиаду и Одиссею.

В 1930—1950-х годах появились исследования, авторы которых, как нам кажется, находились на единственно верном пути, относя героический эпос к ахейскому времени. События осады Трои и возвращения ахеян домой могли быть воспеты только ахейскими сказителями, хорошо знавшими историческую канву устных преданий о троянском походе. Нам кажется, что теория ахейского происхождения эпоса стоит на гораздо более прочных основаниях, чем все прежние мнения. Обратимся к рассмотрению доказательств сторонников нового течения.

Чрезвычайно важен вопрос о языке гомеровских поэм, который настолько отличен от греческих диалектов I тысячелетия до н. э., что среди лингвистов до сих пор существует мнение об искусственности гомеровского диалекта.16) По-видимому, уяснение истоков эпического языка станет возможным после более глубокого изучения памятников ахейской письменности II тысячелетия до н. э. Впервые большой шаг в этом направлении сделал С. М. Боура, нашедший в гомеровской речи слова, родственные терминам, известным лишь в аркадском и кипрском диалектах. Это позволило английскому лингвисту прийти к выводу, что диалект эпических поэм, так же как и аркадское и кипрское наречия начала I тысячелетия до н. э., является производным от одного общего источника — диалекта «микенских» греков.17)

Начало изучения языка ахейской Греции, на котором писали деловые [8] документы в XV—XIII вв. до н. э., принесло новые открытия в этом же направлении. В 1956—1957 гг. болгарский лингвист В. Георгиев отметил некоторые лингвистические черты языка ахейских документов, имеющие точное соответствие в гомеровском диалекте. Названные Георгиевым восемь пунктов позволили ему заключить, «что крито-микенское койнэ представляет собою прототип, основу гомеровского диалекта», который, несмотря на присутствие в нем более поздних черт и искусственных форм, является живым языком и «был в употреблении в микенскую эпоху».18) Убедительность этого мнения подтверждается исследованием английского филолога Дж. Чадвика, также поставившего вопрос о микенских элементах в гомеровском диалекте.19) Ему удалось выделить некоторые термины, встречающиеся на ахейских табличках и известные в греческом языке I тысячелетия до н. э., лишь в поэтических произведениях, но не в живой речи, что позволяет относить данные слова к древней поэтической лексике, восходящей еще к додорийскому времени. Выводы обоих упомянутых лингвистов позволяют предположить, что после прочтения большего числа ахейских инвентарных списков количество лингвистических общностей между эпическим и «микенским» языками возрастет.

Не менее плодотворно изучение эпического языка в связи с данными археологии. Нам известно пока только исследование С. М. Боура, изучившего гомеровские эпитеты Трои и пришедшего к выводу, что часть эпитетов из поэм могла возникнуть только во времена существования Трои VIIA (около 1275—1240 гг. до н. э.) и, может быть, даже более слабой Трои VIIВ (1240—1100 гг. до н. э.), но не позже, так как с 1100 по 700 г. до н. э. городище оставалось покинутым и поэты того времени не могли представить себе облик погибшей столицы Приама. Свои наблюдения Боура подкрепляет следующими интересными замечаниями: «Устный изобилующий формулами стиль, подобный стилю Илиады и Одиссеи, может удерживаться столетиями и сохранять в застывших фразах много сведений, которые идут из отдаленного прошлого. Подобно тому как поэмы донесли неожиданные детали микенской цивилизации до тех времен, когда некоторые из них стали почти непонятными, точно так же эпос сохранил сведения о Трое и Троянской войне, которые должны восходить к людям, знавшим этот поход на основе личного в нем участия».20) Автор полагает, что отмеченные им эпитеты лучше всего подходят для гекзаметра, и это наталкивает на предположение, что гекзаметр существовал уже в микенские времена. Составленные из него поэмы рассказывали о подвигах под Троей, независимо от того, пелись ли они в честь живого героя или как рассказ об умершем герое. Ссылаясь на свои исследования героической поэзии, Боура утверждает, что оба отмеченных вида поэм легко переходят одна в другую, как показывает практика многих народов. Весьма убедительно мнение исследователя о том, что рассказ о Трое стал сюжетом песен в очень раннее время и что некоторые детали и эпизоды, которые стали понятными только в свете того, что теперь известно о Трое VI-VIIА, сохранялись столетиями как неотъемлемая часть традиции.

Следует подчеркнуть, что выводы Боура справедливы в отношении очень многих частей эпоса, как показывает многолетнее изучение гомеровских поэм.

Давность эпических поэм может быть подтверждена их поэтической формой. Уже В. Крист полагал, что столь сложные поэтические [9] произведения, какими являются Илиада и Одиссея, должны были иметь предшественников в виде кратких рассказов и небольших героических песен. Особенно убедительным представляется анализ героического гекзаметра, который Крист считает возникшим из других форм стиха. Гомеровский гекзаметр возник, по мнению Криста, из соединения двух трехстопных стихов, причем всей эпической поэзии с ее длинными строками предшествовала система стихосложения с краткими строками.21) Мнение В. Криста завоевало широкое признание. Упомянем хотя бы недавнее исследование. К. Марота, где он рассматривает гомеровский гекзаметр в зависимости от содержания его и указывает, что «история догомеровского гекзаметра полностью неизвестна».22)

Раннее возникновение троянского цикла подтверждается и особенностями языка обеих поэм, который не может быть полностью идентифицирован с каким-нибудь из диалектов греческого языка начала I тысячелетия до н. э. По мнению английского филолога Дж. Вотмуфа, «гомеровский», т. е. эпический, язык был создан в пределах ахейской группы диалектов (эолийско-лесбийский, фессалийский, беотийский и аркадо-кипрский с памфилийским), и лишь потом он получил аттико-ионийскую обработку.23) Таким образом, специфика гомеровского языка также говорит о возникновении эпоса в период, предшествующий XII в. до н. э., так как ахейские диалекты сложились в Элладе до дорийского переселения.24) В то время эпос не был тем единым сводом былин, каким он стал к концу VII в. до н. э. Исследователи поэм в настоящее время в большинстве принимают положение В. Криста о том, что эпос явился результатом собрания воедино многих ойм и сказаний об отдельных героях (Ахилле, Агамемноне, Диомеде, Несторе, Аяксе, Одиссее), которые были объединены Гомером.25) Эта теория «компиляции» поддержана Нильссоном, указавшим, что предтечей гомеровских поэм являются мифы, причем некоторые циклы преданий восходят еще к микенскому времени, в частности круг сказаний о Троянской войне.26) Исследования Нильссона показали, как широко использованы явления культурной жизни ахейского общества в гомеровском эпосе.

Сочетание выводов филологических, лингвистических и мифологических исследований гомеровских поэм позволяет более решительно говорить о возникновении основных частей эпоса в эпоху именно ахейского, а не дорийского преобладания. Если верны частности, то тем больше оснований думать, что главная нить повествования также была создана ахейскими, но не эолийскими певцами, как считал Крист. Слушатели былин требовали от сказителей точной передачи песен, что заставляло певцов тщательно заучивать эпические сказания. Нельзя предполагать, что ахейские аэды и их последователи в раннедорийское время (XII—IX вв. до н. э.) могли действовать наперекор этому правилу, которое является обязательным для сказителей всех племен и народов.27) В русском народном творчестве А. Ф. Гильфердинг выделил в каждой былине неизменную [10] часть, типическую, содержащую основные сведения о богатыре, которую певцы былин всегда оставляли неизменной, сохраняя в ней каждое слово.

В ахейском эпосе также существовала такая типическая часть, присутствие которой обнаруживается не только упомянутыми выше лингвистическими и филологическими данными, восходящими к XIII—XII вв. до н. э., но и реалиями, относящимися к еще более отдаленному прошлому. Многие предметы, упоминаемые в эпосе, бытовали в ахейском обществе лишь в XVI—XV вв. до н. э., позднее они уже вышли из употребления. Выяснение этой типической части возможно лишь при помощи вещественных источников, к которым филологи обращаются пока еще редко.

Правда, английский исследователь X. Лоример предприняла изучение бытовых и военных древностей гомеровских поэм, с тем чтобы доказать составление эпоса в VIII—VII вв. Но ее выводы продиктованы полным непониманием огромной культурной традиции Греции додорийского времени.28) Поэтому новые археологические данные полностью доказывают несостоятельность основных положений названного автора.

Необходимо хотя бы кратко перечислить случаи бесспорного сохранения ахейских реалий в обеих поэмах.29) Назовем прежде всего золотой кубок № 412 из могилы IV гробничного круга А в Микенах, который первоначально не имел украшений — и лишь позднее был украшен двумя фигурками птиц, — видимо, потому, что позднее появилась мода на орнаментированные подобным образом кубки.30) Могила IV датируется временем около 1570—1550 гг. до н. э., так что распространение подобной посуды следует отнести к середине XVI в. Согласно Илиаде, схожий кубок привезен Нестаром из дома;31) очевидно, в представлениях ахеян XVI—XV вв. такой кубок являлся обязательным атрибутом царского быта. Так как подобных кубков, в более позднее время в Элладе не встречено, то данный отрывок поэмы должен быть отнесен к числу частей эпоса, возникших в XVI—XV вв. до н. э. Следует заметить, что данный вывод не является чем-то новым: начиная Шлиманом и кончая Лоример32) все исследователи признают сходство кубка Нестора с микенским кубком № 412.

Весьма важны следы типической части эпоса ахейского времени в описании оружия, которое является самым необходимым атрибутом героев.

Таков прежде всего большой щит, закрывавший воина с головы до ног и называвшийся сакос — σάκος. Уже Рейхель успешно сопоставил описания большого щита в эпосе с изображениями щитов на микенском клинке № 394 и на других памятниках ахейской культуры, что позволило прийти к блестящему выводу об идентичности больших щитов в эпосе и у микеян.33) Мнение Вейхеля остается непоколебимым и в настоящее время, хотя Лоример и пытается, иногда даже достаточно убедительно, отнести некоторые упоминания о щите в поэмах не к большому, а к меньшему, круглому щиту, употреблявшемуся ахеянами в XIII—XII вв. до н. э.34) Все же [11] и Лоример вынуждена признать, что в эпосе сохранены указания на большой щит.

К сожалению, она не обратила внимания на рассказ в Одиссее, где ясно выражено отношение позднеахейской традиции к большим щитам, уже вышедшим из употребления.35)

Данный отрывок можно рассматривать как прямое свидетельство того, что аэды XIII—XII вв. до н. э. считали сакос устаревшим видом вооружения, которым пользовалось поколение, предшествующее Троянской войне. Мнение традиции отражает реальную действительность — в конце XIV в. ахеяне отказались от большого щита и стали защищаться относительно небольшим круглым щитом.36) Столь яркое совпадение позволяет рассматривать все эпизоды с упоминанием о большом щите как остатки древнеахейского былинного творчества, вошедшего в свод гомеровских поэм. По-видимому, деление эпоса на древне- и позднеахейский периоды вызовет сомнения, но введение его необходимо.

Подчеркнем еще одну интересную деталь: Ахилл, образ которого восходит к былинным героям дотроянского времени,37) вооружен именно сакосом. Мотив изготовления оружия царю-герою божественным кузнецом сам по себе чрезвычайно архаичен, он мог возникнуть на тех этапах развития общества, когда утверждение превосходства царей над простым народом требовало привлечения божественной помощи. Нас, однако, особенно интересуют приемы работы Гефеста над щитом. Бог-ремесленник пользовался инкрустационной техникой, употребляя разные материалы.38) Полная аналогия подобной работы встречена только в оружейных изделиях древнеахейского времени — в инкрустированном оружии и посуде Микен и Пилоса XVI—XV вв. до н. э. Позднее эта техника не применялась, в начале I тысячелетия до н. э. она отсутствовала полностью.39) Не только технология орнаментации, но и стиль некоторых изображений на щите указывают на раннее время, например описание пахоты, жатвы, сада и в особенности стада волов, на которых нападают львы.40) Последняя сцена41) чрезвычайно близко перекликается с многочисленными изображениями львов, терзающих быков, на памятниках ахейской глиптики.

Таким образом, и термин, обозначающий щит, и прием его орнаментации, и содержание некоторых представленных на сакосе сцен единогласно свидетельствуют о том, что описание щита Ахилла принадлежит к древнейшей части ахейского эпоса,42) восходящей еще к XVI—XV вв. до н. э.

Такую же давность имеет шлем, покрытый пластинками из клыков дикого кабана, который критянин Мерион передал Одиссею перед вылазкой Лаэртида вместе с Диомедом в стан противника.43) Бесспорная идентификация [12] этого доспеха с изображениями ахейских шлемов XV—XIV вв. также является большим успехом Рейхеля.44)

Архитектурные описания в обеих поэмах говорят о сохранении в них типических частей раннего времени. Впервые Майрс провел убедительный анализ данных эпоса о жилищах царей, сопоставив их с раскопанным в то время Тиринфским дворцом.45) Последующие исследования ахейских дворцов показали, сколь достоверны архитектурные сведения создателей героических песен, точно воспроизведших жизнь в дворцах XIV—XIII вв. до н. э. Сложность этих зданий такова, что аэдам раннедорийского времени было бы трудно понять, как должны вести себя герои в ахейском дворце, и, конечно, если бы поэмы создавались столь поздно, то они содержали бы множество неточностей. Однако этого нет, описания дворцов в поэмах подлостью созвучны царским жилищам XIV—XIII вв. до н. э.

Можно многое сказать об отдельных деталях убранства ахейских дворцов, сохраненных эпосом, но гораздо более важно совпадение общего характера дворца гомеровского басилея и ахейских дворцов, уже полностью разрушенных в XI—VIII вв. до н. э.

Дворцовые древности в эпосе подтверждают, что ахейское былинное творчество не остановилось на повторении саг, созданных в XVI—XV вв., но в XIV—XIII вв. до н. э. обогатилось мощным потоком сказаний, связанных не только с военной деятельностью, но и с роскошным образом жизни царей-басилеев.

Аэды этого времени продолжали уделять большое внимание вооружению своих героев, и поэтому в поздних былинах появились новые военные реалии: круглый щит, который несли на руке, бронзовые панцирь и поножи. Все эти предметы теперь известны в боевом снаряжении ахеян.46)

Таким образом, археологические источники красноречиво свидетельствуют, что нет разрыва между ахейским оборонительным и наступательным оружием и боевым снаряжением гомеровских героев. Все перечисленные в эпосе виды оружия имелись в обиходе ахеян в XIII в. до н. э. Теперь понятно, почему герои троянского похода сражались только бронзовым оружием: составители былин точно описывали современное им исключительно бронзовое снаряжение воинов. Возможность поставить возникновение троянского эпоса в надлежащую ему эпоху снимает рассуждения о каком-то «сентиментальном консерватизме» традиции.47) Вместе с тем отпадают предположения и о сознательной архаизации, которую нужно было бы приписать творцам эпоса, если допускать возникновение троянских саг в XI—VIII вв. Видимо, аэды XI—VIII вв. пели стихотворные легенды о деяниях ахейских героев в том виде, в каком они получили их от своих предшественников. Поэтому они сохранили в эпосе описание ахейской паноплии, несмотря на то, что в эпоху господства железа бронзовое оружие должно было казаться устаревшим и неэффективным. Примечательно, что в изобразительной традиции начала I тысячелетия до н. э. порою можно заметить полное незнание ахейских реалий. Так, на коринфской пиксиде VII в. до н.э. работы мастера Хареса представлены бой Ахилла с Гектором, сидящих верхом на конях, и вереница других героев,48) также верховых. Приведенный пример интересен полным отходом позднего художника от понимания гомеровских батальных сцен, в которых колесница занимала [13] определенное место, причем «микенский» (т. е. ахейский) характер гомеровского описания колесницы выступает довольно сильно.49)

Итак, археологические данные позволяют выделить в эпосе два ахейских пласта, восходящих к более раннему (XVI—XV вв.) и к более позднему (XIV—XIII вв. до н. э.) периодам.50)

Однако не только частности убедительно свидетельствуют об ахейском происхождении гомеровского эпоса. Лишь в додорийскую эпоху могла возникнуть такая живая и удивительно совпадающая с действительностью картина совместного военного выступления правителей ахейских царств. Можно без преувеличения сказать, что существовавшие между гомеровскими басилеями отношения созвучны тому единству ахейских царств XIV— XIII вв., которое сказывается в сходстве их дворцовых древностей. Общая монолитность при сохранении местной автономии свойственна обоим обществам — ахейскому и гомеровскому. Поэтому мнение Нильсона, что основы греческого эпоса — троянский цикл и концепция могущества Микен — не могли возникнуть из простого слияния мелких песен и мифов, весьма убедительно. Эпосу предшествовал цикл сказаний, подобный германским сказаниям о Нибелунгах или русским былинам о князе Владимире, причем в основных чертах троянский цикл возник в микенское время.51)

Справедливость данного мнения подтверждается анализом «Каталога ахейских кораблей»,52) который лет 50 назад впервые получил настоящее признание. Тогда англичанин Т. В. Аллен решительно выступил против мнения о каталоге как о поздней интерполяции. Каталог дает развернутую картину политических, этнографических и географических условий героической эпохи и является, таким образом, важным историческим документом.53) Несмотря на то, что Аллен обосновал свою точку зрения весьма убедительно, его мнение не сразу завоевало сторонников, и Эд. Майер даже в 1928 г. отрицал возможность того, что «Каталог кораблей» является самой древней и подлинной частью Илиады.54) Солидным подкреплением гипотезы Аллена можно считать исследование тюбингенского ученого В. Бурра, который подробно рассмотрел географические сведения каталога ахейских кораблей и его источники.55) Бурру удалось заметить, что все упоминаемые в каталоге ахейские города существовали в XIV—XIII вв. до н. э.; особенно важно его наблюдение, что в каталоге отсутствуют известные лишь позднее названия Акарнании, Мессении, Мегары, Дориды или Озолийских Локр.56) По мнению Бурра, источником для каталога ахейских кораблей дослужил список участников совместной морской экспедиции, который был составлен в микенские времена и затем перешел в эпос.57) Результаты исследования Бурра достаточно красноречивы и позволяют судить о степени выработанности ахейского эпоса, который содержал былины, сложенные, [14] по-видимому, весьма талантливыми сказителями. Высокие художественные качества обеспечили ему сохранение в памяти многих поколений.

Ахейское происхождение эпоса является фактом первостепенной важности для культурной истории общества XV—XII вв. до н. э. Перед историком же указанное обстоятельство ставит весьма сложную проблему: в какой мере эпос может служить источником для политической и социальной истории ахейской Греции времени троянского похода. Осветить названный вопрос сколько-нибудь исчерпывающе в настоящее время не представляется возможным. Героические оймы ахеян сохранили детали и даже первостепенные сведения, точно совпадающие с рядом известных нам сторон ахейской культуры. Особенно важно то, что вырисовывающаяся по данным археологии основная черта политической жизни Греции XV—XIII вв. до н. э. — множественность суверенных царств в пределах какой-то всеахейской общности — совпадает с картиной военного союза ахейских владык, нарисованной в троянском эпосе.

Возможно даже, что точность, с которой аэды описывали ахейские реалии, в некоторой мере соблюдалась и при изложении отдельных политических событий. Оговоримся, что в некоторой мере исполнявший песню аэд должен был считаться с желаниями самых влиятельных из слушателей, следовательно, ему приходилось применяться к вкусам правившего в той или иной области царского дома. Ведь аэды занимали в обществе подчиненное положение.58) Поэтому наибольшим вниманием пользуются в эпосе вовсе не Агамемнон или его брат Менелай, но другие цари и прежде всего Ахилл, Диомед, Аянт Саламинский. Стремясь к наибольшей поэтической выразительности, увлекательности и образности своих ойм, творцы этих песен могли свободно обращаться с историческими фактами, составляющими основу их повествования, оставляя неизменными лишь, основные черты исторического события. Так, в русских былинах о подвигах богатырей, собравшихся вокруг киевского князя Владимира, верно передана идея борьбы со степью. Право сказителя на художественное обобщение и на творческую переработку исторической темы бесспорно существовало. Правда, в ахейском обществе от аэдов требовалось хорошее знание излагаемых ойм и точность рассказа, как свидетельствуют стихи 489-491 и 496-498 в восьмой песне Одиссеи. Но тем не менее героические песни были поэтическими произведениями, ценившимися в первую очередь за их художественные качества. Поэтому в поэмах можно видеть достоверный источник по бытовой или религиозной истории ахеян, но конструировать конкретную политическую историю ахейской Греции поданным эпоса следует с большой осторожностью. Допустимо утверждать, лишь то, что в основе Илиады и Одиссеи лежат рассказы о действительных походах ахейских царей на Трою и последующем их возвращении на родину.

Так же осторожно нужно разбирать и картину социальных отношений, нарисованную в обеих поэмах. Аэду, певшему оймы о деяниях великих героев старины, сама тема подсказывала идеализацию героев и отношении их с окружающими людьми. До известной степени возвеличение басилеев прошлого времени могло даже выражать социальный протест и осуждение правящей группы, современной сказителю. С другой стороны, сохранение в эпосе реалий, отвечающих ахейской культуре XV—XIV вв., дает возможность предполагать, что некоторые из черт социального строя этого раннего периода также могли удержаться без изменений в устном; творчестве ахеян вплоть до XII в. до н. э. Разновременность ойм, вошедших [15] в эпос, должна иметь следствием сильную архаизацию характеристики общественного строя в Илиаде и Одиссее, так как аэды позднего времени стремились следовать издавна установившимся канонам. Успех данного приема аэдов объясняется еще тем, что в молодом классовом обществе ахеян весьма сильны были формы общественной жизни, возникшие в эпоху родового строя, но наполненные уже новым содержанием. Поэтому воспевание басилеев-героев, «получавших» почет и лучшие участки земли за особые подвиги на поле брани, находило внимательных слушателей среди ахеян.

Особенность освещения эпосом социальных отношений вела к их значительной примитивизации.

В связи с этим следует напомнить слова Ф. Энгельса, который, анализируя общественный строй по данным эпоса, писал: «Мы видим, таким образом, в греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее...».59) Будучи художественными произведениями, эпические поэмы не могли с полной ясностью показать глубину социальной дифференциации в позднеахейском обществе,60) в них отражена эпоха разложения родового строя и в меньшей степени складывание классового государства.

Итак, описание состояния гомеровского вопроса показывает, что накопление твердых знаний по истории Греции во второй половине II тысячелетия до н. э. все более подкрепляет и делает неоспоримым мнение, согласно которому обе поэмы — Илиада и Одиссея — достояние ахейской культуры, некоторые же поздние вставки не могут служить достаточным аргументом для перенесения создания былин о троянском походе, разумеется в устной их форме, в эпоху после дорийского завоевания.

Илиада и Одиссея, не являясь строго документальным историческим источником, тем не менее могут дать ценные сведения для истории ахейского общества, при условии уточнения времени возникновения каждой оймы, чтобы не смешивались данные различных столетий.61)

Документы ахейской письменности относятся ко второй половине изучаемой эпохи. Население Греции начиная с XVI в. до н. э. было широко знакомо с письмом.62) Материал для записей был различен. Чаще всего употребляли сырые глиняные таблички, на которых острым инструментом наносили буквы, располагавшиеся горизонтальными строчками, часто ограниченными такими же врезными линейками. Обычно таблички имели прямоугольную форму. В настоящее время на материке известно более 1300 таких документов; происходят они из Микен и Пилоса. Глиняные «страницы» покрыты пространными записями и, видимо, широко переходили из рук в руки. Свидетельством этому служит наблюдение Беннета над грамотами, найденными в «Доме маслоторговца» и в «Доме сфинксов» в Микенах. Около пяти десятков табличек были написаны шестью [62] различными почерками.63) Если корреспонденция в частных домах была столь обширна, то нет ничего удивительного в том, что на грамотах архива Пилосского дворца выделены почерки 40 человек. Данные ахейской палеографии указывают на четко выработанную манеру письма многих авторов записей.

Еще более индивидуальны надписи, наносившиеся краской или нацарапанные на глиняных сосудах. Обычно это написанные аккуратно, но довольно размашисто отдельные буквы или группы букв, возможно, составляющие какие-то сокращенные слова. Сосуды с надписями найдены в Микенах, Тиринфе, Фивах, Орхомене и Элевсине.64)

Третий вид эпиграфических памятников ахеян — короткие надписи на печатях, которые ставились на глиняных пробках или бирках.

Разнообразие уже известных эпиграфических документов свидетельствует о том, что ахеяне активно пользовались письмом, несмотря на сложность начертания знаков и их большое количество: 90 одних только слоговых знаков, к которым следует добавить 153 идеограммы и знаки чисел и дробей.65)

Сложность ахейской письменности делает особенно интересным вопрос о том, какие слои общества обладали грамотностью. Изысканность и единство приемов ахейского письма привели исследователей к заключению, что грамотность была достоянием преимущественно писцов, бухгалтеров и купцов, которые «ревниво охраняли 199-значное письмо от изменений».66) Несомненно, что трудоемкое, требовавшее времени и большого умения ахейское письмо не могло широко распространиться среди крестьянского населения. Письменность, как известно, появляется на заре классового обществу и первоначально служит интересам господствующих групп населения; так было и в ахейской Греции. Однако необходимо оговориться: система счета в ахейской письменности весьма простая, несомненно ведущая свое происхождение от самой примитивной системы чисел, изображавших вертикальными и горизонтальными черточками и кружками. Такая система была доступна даже совсем неграмотному человеку.

Обилие эпиграфических памятников II тысячелетия до н. э. заставляет более внимательно отнестись к единственному свидетельству эпоса о применении письма в быту героев. Почти полное отсутствие указаний на грамотность анактов, ходивших под Трою, не должно нас удивлять. Так, в древнейших былинах о киевских богатырях трудно найти сведения о письменности, хотя на Руси уже в XII в. н. э. многие лица писали на бересте,67) а около 1110 г. была составлена древнейшая часть «Повести временных лет». Посвященные военным подвигам оймы ахейских аэдов также не упоминали о занятиях грамотного населения.68) Интересно отметить сдержанное отношение эпоса к письму, которое чувствуется в рассказе о Беллерофонте, покинувшем родную Эфиру (Аргос) по злым наветам клеветницы.69) Уже давно отмечено, что сказание о Беллерофонте содержит весьма архаичный мотив борьбы героя со сказочным чудовищем Химерой. Поэтому упоминание здесь грамоты-письма достойно особого [17] внимания. Примечательно, что в данном эпизоде грамотен царь Пройт, тогда как Беллерофонт читать, по-видимому, не умел.*) Общий тон повествования соответствует действительно широкому употреблению письма, которое наблюдается во дворцах ахейских басилеев (Пилос, Фивы) и в ближайших к правителям кругах (дома микенских торговцев). Это не может быть случайностью, вероятно, эпос сохранил здесь один из эпизодов неурядиц, происходивших в ахейских царствах.

Отдельные упоминания о том, что во II тысячелетии до н. э. существовала письменность, можно встретить и в поздней греческой традиции. Так, Плутарх передает старинное беотийское предание, по которому в находившейся в Беотии могиле Алкмены, матери Геракла, спартанским царем Агесилаем были найдены письмена, сходные с египетскими знаками.70)

Следует отметить явное созвучие изысканности шрифта ахейских грамотеев с общей рафинированностью культуры страны в течение трех столетий после 1450 г. до н. э.

Сложная письменность ахеян была расшифрована в результате многолетних исследований. А. Эванс, И. Сундвалль, Д. Майрс, А. Кобер и Е. Беннетт71) классифицировали и систематизировали знаки и досконально изучили многообразие ахейских документов. Но чтение текстов оставалось недоступным, так как языковеды следовали старой теории П. Кречмера о неиндоевропейском характере древнейшего населения страны. Принципиально важными этапами исследования явились работы Б. Грозного (40-е годы), где «минойский» язык решительно отнесен к индоевропейской группе, и В. Георгиева (1948—1953), показавшего тесную близость «минойского» языка к старинному критскому греческому диалекту и прочитавшего несколько знаков.72)

Эти теории вели к истине: в середине 1952 г. выдающийся дешифровщик М. Вентрис определил ряд силлабограмм и прочел некоторые тексты, исходя из того, что язык «микенских» надписей греческий. Так было найдено правильное решение вопроса о характере языка ахеян и начато чтение документов, написанных слоговым письмом. В. Вентрис вместе с классиком-лингвистом Дж. Чадвиком выработал систему фонетических значений слоговых знаков и составил очерк грамматики «древнеахейского языка».73)

Дешифровка Вентриса и Чадвика положила начало углубленному изучению языка ахеян. Уже создан ряд фундаментальных руководств,74) многие лингвисты разрабатывают лексику и грамматику крито-микенского греческого диалекта.

Отдельные выводы лингвистов представляются еще спорными, однако остается незыблемым главное достижение филологии — язык ахейских [18] надписей представляет собой особый старинный греческий диалект. Данный факт имеет огромное значение для истории древней Греции, поскольку он устанавливает единство исторического процесса во II и I тысячелетиях до н. э.


Вопросы периодизации и хронологии

Существующая периодизация истории Греции III—II тысячелетий до н. э. основана на сопоставлении последовательно сменявших друг друга ступеней развития материальной культуры страны с абсолютными хронологическими вехами из истории древнего Египта, Трои, Хеттского царства и Месопотамии. Такая периодизация (хронотомия) вполне достаточна для классификации более ранних периодов, но для завершающего этапа развития ахейской Греции необходим иной принцип деления, при котором хронотомию определяли бы события внутренней истории страны.

Изучение культуры материковой Греции позволило археологам установить последовательность и взаимосвязь отдельных этапов этой цивилизации, наметив приблизительные рамки абсолютного летосчисления. Границы двух основных ранних эпох на юге Балканского полуострова определяются следующим образом: неолитическая эпоха (последняя треть VII тысячелетия до н. э. — 3000/2800 гг. до н. э.); эпоха меди и бронзы (ок. 3000/2800 — 4100 гг. до н. э.75)).

Век меди и бронзы материковой Греции получил специальное наименование элладского, которое отличает его от соответствующих ступеней в развитии культуры эпохи бронзы на островах Эгейского моря (там ее называют Кикладской цивилизацией) и на острове Крите, где культура бронзы носит наименование Минойской.

Подобно Минойской и Кикладской культурам, Элладская цивилизация разделена на три периода: раннеэлладский период (РЭ) (ок. 3000/2800 — 2200/2000 гг.); среднеэлладский период (СЭ) (ок. 2200/2000 — 1600 гг.); позднеэлладский период (ПЭ) (ок. 1600 — 1100 гг.).

Приведенные даты следует рассматривать как приблизительные вехи, абсолютная датировка каждого периода еще не принята всеми учеными. Так, Милонас конец неолита и начало раннеэлладского периода относит ко времени около 2600 г.76) Кроме того, в отдельных областях страны начало того или иного периода иногда не совпадает с указанными датами, возникшими в результате анализа культуры преимущественно восточных областей Греции — Арголиды и Аттики. Исследование мессенского центра Дориона привело Валмина к выводу, что хронологическая схема в областях Адриатического побережья должна быть несколько отлична.77) Он предлагает следующее деление:

Неолитический период — до 2500
Раннеэлладский » — 2500 — 2200
Среднеэлладский » — 2200 — 1800
Позднеэлладский » — 1800 — 1100

В настоящее время раннеэлладский, среднеэлладский и позднеэлладский периоды расчленены каждый на три подпериода, обозначаемые сокращенно: РЭ I, РЭ II, РЭ III, СЭ I, СЭ II и т. д. [19]

Относительная хронология раннеэлладского периода была впервые разработана Блегеном на материале Кораку и Зигуриеса, поселений в Арголиде;78) выводы его получила подтверждение при исследовании других раннеэлладских поселений. Сравнительно недавно уточненный вариант относительной и абсолютной хронологии изучаемого периода был предложен С. Вейнбергом, который положил в основу своих расчетов абсолютную хронологию слоев Трои, созданную Блегеном. Принцип этот представляется нам заслуживающим серьезного внимания, особенно при рассмотрении истории северных областей, так как уже в Средней Греции аналогии, происходящие из Трои, не всегда могут быть успешно использованы.79) Согласно хронотомии Вейнберга, раннеэлладский период Средней и Южной Греции следует делить:80)

РЭ I — около 3100 — 2900
РЭ II — » 2900 — 2400
РЭ III — » 2400 — 2000

Период средней бронзы — среднеэлладская культура — был изучен в меньшем количестве поселений. Наиболее полно последовательность и взаимосвязь явлений в производственной жизни общества прослежена Перссоном на материале из Асины — центра на восточном побережье Аргосского залива. Перссон определяет хронологию эпохи средней бронзы следующим образом:81)

СЭ I — около 2000 — 1900
СЭ II — » 1900 — 1700
СЭ III — » 1700 — 1600

Периодическая схема среднеэлладского периода получила дальнейшее уточнение при раскопках Кирры, в Фокиде. Исследователи этого селища помещают среднеэлладский период между XX и XVI вв., причем, подразделения СЭ I и СЭ III разбиты ими на две ступени. Многие черты общности погребального обряда в Кирре и в Микенах позволили определить дату СЭ III периода — XVII век.

Если вопросы хронотомии периода конца III — начала II тысячелетия еще недостаточно изучены, то хронологическая шкала следующего периода, позднеэлладского, разработана с большей детализацией. Обильный керамический материал позволил наметить очень дробную классификацию гончарных изделий, причем хорошо датированные предметы из Египта, Малой Азии и Сирии помогли выделить устойчивые вехи абсолютной хронологии. Как и предшествующие ступени эпохи бронзы, позднеэлладский период82) разделен на три подпериода — ПЭ I, ПЭ II и ПЭ III, каждый из которых в свою очередь расчленен на более мелкие подразделения. Вопросы абсолютной хронологии изучаемого отрезка ахейской истории представляют весьма остро обсуждаемую и не решенную еще проблему. Поэтому мы приведем хронологические таблицы Уэйса и Фурумарка, поскольку мнения этих исследователей наиболее расходятся. [20]

Хронотомия Уэйса83)

Хронотомия Фурумарка84)

ПЭ I

1580—1500

ПЭ I

1550—1500

ПЭ II

1500—1400

ПЭ II A

1500—1450

ПЭ III

1400—1100

ПЭ II B

1450—1425

причем:




ПЭ III A ранний

1400—1375

ПЭ III A: 1

1425—1400



ПЭ III A: 2 ранний

1400—1375

ПЭ III A поздний

1375—1300

ПЭ III A: 2 поздний

1375—1300

ПЭ III B

1300—1200

ПЭ III B:

1300—1230



ПЭ III C: 1a

1230—1200

ПЭ III C

1200—1100

ПЭ III C: 1b

1200—1125



ПЭ III C: 1c

1125—1075



ПЭ III C: 2

1075—1025

Хронологические построения Фурумарка основаны на скрупулезном исследовании ахейской керамики. Несомненно, что они верно отражают изменения форм и росписей посуды, созданной гончарами Греции XVI—XI вв. Его периодизация позволяет заметить следующее. Короткие подразделения, например ПЭ III А: 1 или ПЭ III С: 1а, охватывающие отрезок в 25-30 лет, указывают на сравнительно быструю смену ведущих направлений в области художественных требований, которые предъявляло жившее тогда поколение ахеян своим вазописцам. Выделение более длинных отрезков обусловлено, видимо, тем, что в художественной жизни общества тех лет развитие характерных тенденций шло медленнее. Возможно, что анализ ахейской вазописи, сделанный Фурумарком, позволит исследователям не только составить представление о художественных вкусах того или иного поколения, но и отметить некоторые направления в идеологических представлениях всего общества. Помимо общей хронологической системы, имеются отдельные спорные вопросы: дата Троянской войны или время гибели главных ахейских центров.85)

Все эти разногласия живо отражают те искания и ту большую работу, которую ведут исследователи ахейской Греции в области периодизации. [21]



К оглавлению Дальше

1) Материалы дискуссии советских ученых об эгейской культуре см.: ВДИ, 1940, № 2, стр. 204-218 (обзор Т. М. Шепуновой).

2) Он появился в 80-х годах прошлого столетия, когда Фуртвенглер и Лешке классифицировали гончарные изделия из некрополя Микен и сопоставили с ними аналогичную посуду, найденную в ряде мест островной и материковой Греции. Тогда Микены казались единственным культурным центром всей страны, и наименование это было наиболее удачным. Но сами авторы термина, говоря о «микенском» искусстве, сочли необходимым поставить кавычки (Furtwaengler — Loeschcke, Myk. Vasen, S. XV).

3) Дж. Пендлбери, Археология Крита, Μ., 1950, стр. 24.

4) Evans, Palace of Minos, vol. I, p. l.

5) Правда, Фукидид сначала приводит наименования данаев и аргивян и лишь затем ахеян (Thuc., I, 3, 3), но последний термин предпочтительнее потому, что он имеет более общий характер. Кроме того, так как он существовал у греков и в I тысячелетии до н. э., то в нем содержится идея преемственности этнического состава страны.

6) Лингвисты охотно обратились к термину «ахейский»: Вентрис и Чадвик назвали «микенский греческий» язык древнеахейским (Ventris and Chadwick, Evidence, р. 103), Георгиев именует диалект, на котором говорило население Пелопоннеса в XVI—XII вв., «ахайвианским» или протоахейским (Vl. Georgiev, Mycenaean among the other Greek dialects, — «Мус. Stud. Wingspread, 1961», p. 135). Термин «ахейский» в советской исторической литературе уже получил признание, например, в трудах К. М. Колобовой.

7) В 1950 г. Ф. Матц обозначил на своей карте основных эгейских находок, включавшей помимо материковой Греция, острова Эгейском моря и западную часть Малой Азии, лишь 96 пунктов (F. Matz, Ägäis, — «Handbuch der Archäologie», München, Bd IV, 1950, Abb. 70). А в 1960 г. в одной лишь Ахайе, второстепенной области, было зарегистрировано около 20 пунктов позднеэлладского (ПЭ) времени (Е. Townsend — Vermeule, The Mycenaeans in Achaia, — AJA, vol. 64, 1960, pp. 2-21). Столь быстрый рост числа известных ахейских поселений заставляет нас отказаться от исчерпывающего перечня этих мест, аналогичного составленному Г. Каро (Karo, Муkenische Kultur, — Ρ — W — К, RE, Supplementband VI, [1035], Sp. 584-615). Мы сочли необходимым на прилагаемой карте-схеме (см. стр. 168) указать лишь те пункты, которые играли сколько-нибудь существенную роль в истории изучаемого времени.

8) Thuc., I, 4; 9, 2; 10, 1; 10, 3; 11, 3. Сведения эпоса он сопровождает иногда оговоркой, например сообщая мнение Гомера о масштабах троянского похода.

9) К. Маркс, Конспект книги Л. Моргана «Древнее общество», — «Архив Маркса и Энгельса», т. IX, стр. 139.

10) Nilsson, Myc. Or.

11) С. Müller, Marmor Parium, — FHG, vol. I, 1874, р. 537.

12) Геродот, рассказывая о счете времени у египтян по поколениям, замечает: γενεαι γαρ τρεις ανδρων εκατον ετεά εστι (Her., II, 142).

13) Оговоримся, что нас интересуют древнейшие героические песни, написание которых относится традицией ко времени не позже VIII—VII вв. до н. э. Искусственная эпическая поэзия, которую пытались создать поэты, начиная с Эпименида (конец VI в. до н. э.) вплоть до позднеримской эпохи, не входит в круг наших интересов.

14) Ф. Ф. Соколов, Гомеровский вопрос, — ЖМНП, ноябрь 1868, стр. 360-442; декабрь 1868, стр. 834-886. Отстаивавший принадлежность обеих поэм Гомеру, Соколов полагал, что они были записаны уже в X в., сравнительно скоро после их создания.

15) Лаконичное, но содержательное изложение историографии, посвященной Илиаде и Одиссее, сделано М. М. Покровским, С. П. Шестаковым. Б. В. Горвунгом и С. И. Радцигом в разделе «Эпос» в «Истории греческой литературы» (т. I, под ред. С. И. Соболевского и др., М.-Л., 1946, стр. 71-152). Что касается статьи Б. В. Казанского, Нынешнее состояние гомеровского вопроса (сб. «Классическая филология», Л., 1959, стр. 3-23), то в ней рассматриваются одни лишь противоречия между аналитиками и унитариями.

16) С. И. Соболевский, Древнегреческий язык, М., 1948, стр. 354.

17) С. М. Bowra, Homeric words in Cyprus, — JHS, vol. LIV, 1934, pp. 54-74.

18) Георгиев, Исследования..., стр. 70.

19) J. Chadwick, Mycenaean elements in the Homeric dialect, — «Minoica», Berlin, 1958, S. 116-122.

20) С. М. Bowra, Homeric epithets for Troy, — JHS, vol. LXXX, 1960, p. 21.

21) W. von Christ, Geschichte der Griechischen Literatur, Ausg. 5, München, 1908, S. 18-19.

22) K. Marot, Die Anfange der Griechischen Literatur. Vorfragen, Berlin, 1960, S. 212-320.

23) J. Whatmough, ΩΣΠΕΡ ΟΜΗΡΟΣ ΦΗΣΙ, — AJA, vol. 52, 1948, pp. 45-50.

24) Nilsson, HM, pp. 86-92.

25) W. von Ghrist, Geschichte der Griechischen Lileratur, S. 48-56.

26) Nilsson, HM, pp. 35-38, 55. Точка зрения Нилъссона получила признание советских филологов (см. «История греческой литературы», т. I, стр. 130-131).

27) Подчиненность деятельности сказителя интересам и требованиям его аудитории в ранней Греции нашла прямое отражение в терминологии: певцы относились к разряду δαμιουργοι вместе с плотниками, врачами и другими категориями ремесленников (Od. XVII, 383).

28) Lorimer, HM, рр. 452-528.

29) К сожалению, В. В. Казанский считает, что «дальнейшее изучение Гомера в плане археологии показало отсутствие в поэмах свидетельств о разновременных слоях... Микенских предметов, за исключением щита Аянта в рост человека и кубка Нестора, не оказывается...» (Б. В. Казанский, Нынешнее состояние..., стр. 14).

30) Marmatos, KMH, S. 118-119, АЬЬ. 188. Маринатос считает, что на кубке № 412 представлены не голуби, как обычно полагали, а соколы (Lorimer, HM, рр. 328-335).

31) Il., XI, 632-636.

32) Schliemann, Mykenae, S. 272-276; Lorimer, HM, р. 335.

33) Reichel, HW, S. 3-12. Очень интересны замечания Рейхеля, что большой микенский щит имел двойную функцию (служил щитом и панцирем) и что конструкция этого щита повлияла на микенскую фортификацию: подходы к воротам устроены так, что противник идет с открытым боком и спиной (ibid., S. 17-18).

34) Lorimer, НМ, рр. 132-132.

35) Od., XXII, 184-186.

36) Lorimer, HM, рр. 152-158.

37) Этого мнения придерживаются ученые, занимавшиеся изучением эпоса.

38) Il., XVIII, 481-608.

39) Впервые это высказано Пайном, отметившим, что в греческом архаическом искусстве нет подобной инкрустации металлами по металлу (Н. Payne, Necrocorinthia, — «Α Study of Cormthian art in the Archaic period», Oxford, 1913, p. 95). С ним соглашается и Лоример (Lorimer, HM, р. 452).

40) Примечательно, что рассказ о перечисленных сценах сопровождается указаниями, из какого материала сделаны части рисунка, тогда как в описании предшествующих сцен нет таких пояснений.

41) Il., XVIII, 573-586.

42) Нельзя согласиться с Лоример, полагающей, что в указанном месте Илиады (XIX, 373-374) сравнение щита Ахилла с луной подразумевает то, что щит круглый (Lorimer, НМ, р. 187). В данном месте речь идет о свете (блеске), исходящем от щита, подобно свету луны. На основании этой фразы делать выводы о форме щита рискованно.

43) Il., X, 261-265.

44) Reichel, HW, S.102.

45) J. L. Myres, On the plan of the Homeric house, — JHS, vol. XX, 1900, pp. 128-451.

46) G. Daux, Chronique 1960, pp. 671-673; Chronique 1962, p. 748.

47) Lorimer, HM, p. 453.

48) В. Д. Блаватский, История античной расписной керамики, Μ., 1953, стр. 109 (см. рис. на стр. 107).

49) Lorimer, HM, р. 328.

50) Нильссон полагает, что догомеровские песни-былины могли существовать в памяти аэдов самое большее четыре-пять поколений (Nilsson, Myc. Or., рр. 11-12).

51) Nilsson, Myc. Or., рр. 24-25. Интересно отметить, что еще в 1868 г. Φ. Φ. Соколов писал о возможности «существования народных песен, обнимавших весь цикл троянский и, может быть, гораздо более» (Φ. Φ. Соколов, Гомеровский вопрос, стр. 147).

52) Il., II, 494-760 (Далее — «Каталог кораблей»).

53) Тh. W. Allen, The Homeric catalogue of ships, Oxford, 1921. Статья Аллена в JHS (vol. XXX, 1910, рр. 292-322) осталась нам неизвестной.

54) Ed. Meyer, Geschichte des Allertums, Bd II, Leif. I, Stuttgart — Berlin, 1928, S. 293, Anm. I.

55) V. Burr, ΝΕΩΝ ΚΑΤ ΑΛΟΓΟΣ. Untersuchungen zum Homerischen Schiffskatalog, — «Klio», Leipzig, 49 Beiheft, 1944.

56) Ibid., S. 110-131.

57) R. Норе — Simpsoh, J. F. Lazenby, Notes from the Dodecanese, — BSA, vol. 57, 1962, pp. 154-175.

58) И. И. Толстой, Аэды, М., 1958, стр. 16-17. Впервые на особенности социального положения аэдов обратил внимание Нильссон, подчеркнувший, что певцов считали демиургами, «работниками для народа» (Nilsson, HМ, р. 208).

59) Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, — К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 21, стр. 108.

60) Сходную организацию видим мы я в русской былине, особенно в былинах о Вольге и Микуле Селяниновиче, являющихся весьма выразительными свидетелями неодобрительного отношения народа к князьям и боярам.

61) Ахейская принадлежность гомеровских поэм раскрывается все новыми исследователями. К сожалению, нам осталась неизвестной работа В. Аттизани [В. Attisani, Ulisse, — «Maia», vol. XI, 1959, pp. 132-161 (цит. по: «Année Philologique», Paris, vol. XXX, 1960, p. 82)], который доказывает, что глубокая и тонкая психологичность образа Одиссея является свидетельством изысканного вкуса и сдержанности, которые характеризуют эгейскую культуру.

62) S. Dow, Minoan writing, — AJA, vol. 58, 1954, р. 121. Ε. Grumach, Linear A auf dem Festland — «Kadmos», Bd I, Berlin, 1902, S. 85-86.

63) Bennett, Мус. tabl. II, р. 90.

64) Перечень известных до 1950 г. ваз с надписями составлен Лоример (Lorimer, НМ, рр. 122-123).

65) А. Е. Kober, The Minoan scripts: fact and theory. — AJA, vol. 52, 1948, pp. 91-99.

66) S. Dow, Minoan writing, p. 122.

67) А. В. Арциховский, Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1954 г.), М., 1954.

68) Феодалы эпохи раннего средневековья в Европе часто не умели читать и писать.

69) Il., VI, 152-211.

*) Единственное, из чего можно сделать такой вывод — это то, что Беллерофонт не прочитал доставленное им письмо. HF.

70) Plut., Ge Genio Socratis, 7.

71) Α. J. Evans, Scripta Minoa I, Oxford 1909; Evans, Palace of Minos IV, pp. 681-682; J. Sundwall, Die Kretische Linearschrift, — JDAI, Bd 30, 1915, Ss 41-64; J. L. Myres. The Minoan signary, — JHS, vol. LXVI, 1946, pp. 1-4; A. E. Kober. The Minoan scripts, fact and theory, — AJA, vol. LII, 1948, pp. 82-103; E. L. Bennett, Fractional qnantaties in Minoian bookkeeping, — AJA, vol. LIV, 1950, pp. 204-222.

72) B. Hrozny, Ancient history of Western Asia, Prague, 1953, pp. 198-231; W. Georgiev, Le déchiffrement des inscriptions minoènnes, Sofia, 1949; В. Горгиев, Проблемы минойского языка, София, 1953.

73) Μ. Ventris and J. Chadwick, Evidence for greek dialect in the Mycenaean archives, — JHS, vol. LXXIII, 1953, pp. 84-103; M. Ventris and J. Ghadwick, Documents in Mycenaean Greek, Cambridge, 1956; J: Chadwick, The decipherment of Linear B, Cambridge, 1958.

74) В. Георгиев, Словарь крито-микенских надписей, София, 1955; Р. Meriggi, Glossario miceneo (Minoico В), Torino, 1955; O. Landau, Mykenisch-griechische Personennamen, Göteborg, 1958.

75) В дальнейшем указание «до н. э.» почти всюду опускается, поскольку изложение событий в нашей работе доведено до XI в. до н. э.

76) Г. Μυλωνκας, Н Νεολιθικη ’Εποχη εν ‘Ελλάδι, Αθηναι, 1928, σ. 174, πίναξ II.

77) Valmin, Messenia expedition, pp. 398-411.

78) Blegen, Korakou, pp. 120-123; Blegen, Zygouries, pp. 216-221.

79) Mylonas, Aghios Kosmas, pp. 106-161.

80) S. S. Weinberg, Aegean chronology: Neolithic period and Early Bronze Age, — AJA, vol. 51, 1947, pp. 163-182.

81) Frödin — Persson, Asine, pp. 433-434.

82) А. Уэйс, посвятивший всю свою жизнь исследованию Микен и упорно боровшийся за установление действительного значения Греции в Восточном Средиземноморье во II тысячелетии, отдает предпочтение этому наименованию перед названием «Микенский» (Wace, Мусепае, р. 10, п. 2).

83) Wace, Мусепае, р. 10; Mylonas, Ancient Mycenae, p, 181.

84) Furumark, Analysis, passim; Chronology, passim.

85) Разрушение Микен Уэйс и Милонас относят к 1100 г., Фурумарк — к 1150 г., Верар — к 1190 г., Брониир — к 1200 г., Матц — к 1240 г. и между 1150—1100 гг.


К оглавлению Дальше

























Написать нам: halgar@xlegio.ru