выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Вестник древней истории, № 3, 1989 г.
[205] - конец страницы.
OCR OlIva.
Вышедший в свет летом 1986 г. 53-й том Оксиринхских папирусов, образцово изданный М. Хазламом, посвящен целиком литературным текстам и тому, что обозначается труднопереводимым термином subliterary texts, под которыми разумеются комментарии к античным авторам, мифологические компендии, трактаты по филологии, метрике, музыке и т. д. Сообщаемые в этих отрывках сведения бывают подчас не менее интересны для историков и философов, чем для литературоведов. [205]
В т. 53 № 3695-3711 содержат новые тексты; № 3712-3721 — фрагменты из папирусов с уже известными текстами, которые могут быть полезны не только в текстологическом плане, но и для выводов историко-культурного порядка. Мы начнем настоящий обзор, естественно, с новых текстов, но расположим их не в той последовательности, в какой они помещены в т. 53, а в примерном хронологическом порядке смены жанров вместе с относящимися к ним материалами в древнегреческой литературе.
Чтобы осветить сколько-нибудь подробно все включенные в т. 53 тексты и возникающие в связи с ними вопросы, потребовалась бы не одна статья. Поэтому здесь мы ограничимся достаточно кратким обзором с выделением в нем важнейших новых данных.
1. Следуя жанровому принципу, начнем с большого отрывка из комментария к XX книге «Одиссеи» (№ 3710, II в. н. э.). От свитка высотой примерно в 22 см дошли в разной степени сохранности 4 колонки, содержавшие по 55 строк каждая. В начале первой из них речь шла о том, как согласовать между собой стихи 103 сл. и 113 сл. из указанной XX книги: в первом случае Зевс в ответ на просьбу Одиссея прогремел с Олимпа громом из облаков, во втором — служанка видит добрый знак в том, что Зевс послал со звездного неба гром как благоприятное знамение, хотя облаков на небе и не было. В конце этой же колонки, отделенном от начала примерно 15 плохо сохранившимися строками, обсуждались, по-видимому, ст. 129-133.
Вторая колонка сохранилась лучше всего. В строках 6-14, 20-52 встречаем в виде лемм словосочетания из ст. 135, 138-140, 145, 149, 151, 154, 156 и их обсуждение с отсылками к античным авторитетам. К ст. 135 предлагается доселе неизвестное разночтение, заимствованное Рианом и Зенодотом из «Киприй» (ετήτυμον вместо αναίτιον), а в связи со ст. 139 приводится великолепная этимология слова τα δέμνια («постель») — от места, «где пребывает тело» (το δέμας μένει) (ст. 6-13). Далее упоминается Парменон Византийский (вероятно, холиямбограф III в. до н. э.), указавший, что глагол κορείν («чистить»), императив от которого встречается в ст. 149, — аттический синоним для καλλύνειν (с тем же значением). В дальнейшем, впрочем, κορήσατε объясняется, как и в ряде других источников, через καθήρατε: κορείν происходит от κόρη «ибо девушка еще чиста (καθαρά) от порчи» (сткк. 22-27), В стк. 33 выписана первая половина ст. 156, но следующее затем подробное рассуждение касается слова εορτή. «Аристоник говорит, что тогда было новолуние, откуда (и праздник в честь) Аполлона, так как сам он подобен солнцу» (34 сл.). Здесь имеется в виду пророчество о возвращении Одиссея в последний день уходящего лунного месяца, который одновременно является первым днем нового (XIV 162 = XIX 307) и отмечается как праздник Аполлона (XX 276-278; XXI 258).
В дальнейшем, однако, комментатор уходит далеко в сторону от своей прямой задачи и пускается в рассуждение о совпадении новолуний с затмением солнца. Он ссылается на Аристарха Самосского, который отождествлял новолуния с затмениями, ссылаясь на Фалеса. Тот говорил, что солнце затмевается, когда луна оказывается впереди него, обозначая, таким образом, день, который одни называют тридцатым, другие — новолунием (сткк. 36-43; см. примечания Хазлама). В этой связи приводится высказывание Гераклита, до сих пор нигде не засвидетельствованное. Мысль эфесского философа сводилась, по-видимому, к тому, что «при встрече месяцев» расстояние между концом первого цикла и началом следующего может оказаться то больше, то меньше1). Диодор (вероятно, Александрийский) растолковывал эту мысль таким образом, что когда луна скрывается, идя впереди солнца при окончании лунного месяца, тогда она попадает в сияние лучей солнца и как бы исчезает, становясь [206] невидимой (сткк. 43-52). Здесь вторая колонка заканчивается, но обсуждение астрономических вопросов продолжается в первой трети следующей колонки.
Первые восемь строк этой третьей колонки основательно испорчены; в дальнейших 12 строках все время развивается в сущности одна мысль: появившись на второй вечер после новолуния, тонкий серп месяца прибавляет в размере до 16-го дня (полнолуние), а затем в течение 14 дней сокращается и сходит на нет. (Потому-то этот последний день и можно называть тридцатым; сткк. 8-19.) На этой же 19 стк. вновь появляется лемма из XX книги. Цитируя начало ст. 159 («Другие же трудились в доме»), комментатор несколько сбивчиво излагает предложение Кратета перенести сюда стих 276. По-видимому, Кратет считал целесообразным поместить ст. 276-278 после ст. 159: сначала должно было сообщаться об участии в празднике всех жителей Итаки, а потом уже о приготовлении к пиру со стороны женихов (сткк. 19-26). Предложение это и в новое время поддерживали некоторые филологи. В оставшейся части третьей колонки — леммы к ст. 163, 171, 174, 176, 185 и их обсуждение. Из плохо сохранившегося обрывка кол. IV ясно, что здесь комментировались ст. 245-251.
Представленный № 3710 комментарий составлен подробнее, чем существующие схолии к «Одиссее», и чаще называет источники. Наиболее поздний из них — уже упоминавшийся александрийский ученый конца I в. до н. э. Аристоник; едва ли комментарий составлен намного позже, т. е. его следует датировать I в. н. э.
2. В область послегомеровского эпоса уводят нас начала 30 с лишним гексаметров (№ 3698, II в. н. э.), сохранившихся на левой половине папирусной колонки. Другой отрывок из той же рукописи был найден раньше и опубликован в т. 30 Оксиринхских папирусов (№ 2513). Издавший его Э. Лобель счел возможным отнести этот отрывок к жертвоприношению Ифигении2); в новом куске, однако, речь идет явно о походе аргонавтов; здесь упоминаются сын Эагра, т. е. Орфей с его плектром (10 сл.); Мопс, прорицающий о возвращении и предстоящем браке Эсонида, т. е. Ясона, с дочерью Ээта (14-22). Повествование ведется от первого лица (εγώ, 12) и, таким образом, представляет собой, очевидно, рассказ Ясона. Хотя соотношение этого отрывка в пределах одной рукописи с Р. Оху. 2513 не ясно, они все же находились, вероятно, неподалеку друг от друга: оба написаны на обороте какого-то регистра. Какая между ними могла быть связь по содержанию?
Наше внимание привлекает любопытное обстоятельство. В отрывке об аргонавтах Ясону предстоит вступить в брак с дочерью Ээта (χρή τελέσαι γάιμ[ον], 16); в отрывке об Ифигении в первом, мало-мальски разборчивом стихе есть основание подозревать указание на Ахилла ([Πηλη]ιάδη, 4), чье имя в эпической традиции, начиная с «Киприй», играет роковую роль в будущем Ифигении: она была вызвана в ахейский лагерь под тем предлогом, что Ахилл требует ее в жены. Не был ли свиток, от которого дошли Р. Оху. 2513 и 3698, собранием отрывков из послегомеровского эпоса на тему о последствиях неудачного (действительного или мнимого) брака?
3. Сходный пример композиции по аналогии являет, на мой взгляд, гораздо более поздний источник, имеющий, однако, дело тоже с легендарными персонажами, — отрывок из мифологического компендия (№ 3702, II—III вв.). Он представлен двумя фрагментами. Фр. 1 состоит из правого края одной колонки и почти полностью сохранившейся другой. Фр. 2 — узкая полоса с серединами 12 строк, в которых легко угадывается сухой перечень аргонавтов. Для дальнейшего рассуждения этот обрывок нам не нужен.
Что же касается фр. 1, то кол. I — остаток такого же сухого перечня участников Троянской войны, который заходит на кол. II; вверху ее сохранилось число 122 — стало быть, найденным двум колонкам предшествовал достаточно длинный список персонажей из других мифов. В кол. II перечень троянских вождей занимает три верхние [207] строки. Затем, после горизонтальной черты, следует подзаголовок: «женихи Пенелопы, дочери Икария», которые, однако, не перечисляются поименно, как, например, в эпитоме Аполлодора (VII 26-30). Наш составитель ограничивается только общим числом женихов с каждого острова, повторяя данные «Одиссеи» (XVI 247-252): с Зама — 24, с Дулихия — 52, с Закинфа — 20; стоящее в начале число 12 имеет в виду, конечно, претендентов на руку Пенелопы с самой Итаки — 12 человек, к которым добавлены названные поименно глашатай Медон и певец Фемий. Вся эта информация занимает всего 4 строчки, начиная с 30-й и захватывая самое начало 34-й. Далее в этой же строке, после отступа в 5-6 знаков, упоминаются дочери Даная, которые убили сыновей Египта (34-36), причем врывается совершенно неожиданная интонация непосредственного обращения к читателю: «А по какой причине это произошло, я тебе изложу» (36-38). История бегства Данаид — вполне традиционна, что же касается их вынужденного брака с Египтиадами, то он отнесен к тому времени, когда Данай после непродолжительного царствования в Пелопоннесе умер, и оставшиеся беззащитными девушки были силой принуждены к браку с Египтиадами (45-49)3). Здесь фрагмент кончается.
Как видно, в двух следующих одна за другой колонках хронологический порядок мифологических событий не соблюдается: бегство Данаид и их расправа с женихами предшествует на несколько поколений Троянской войне и ее последствиям. Я думаю, что и здесь, как в рассмотренном выше Р. Оху. 3698, сюжеты расположены по принципу аналогии: претенденты на руку Пенелопы так же плохо кончили в своих брачных устремлениях, как задолго до них — Египтиады, покусившиеся на ложе Данаид.
4. На рубеже между мифом и историей находится изложение в любопытном документе, дошедшем до нас в двух неполных папирусных колонках (№ 3711, II в. н. э.). Первое впечатление от них, что это остатки комментария к Алкею: в кол. II, 31-33 цитируются три его стиха, уже известные из ранее найденного папируса (фр. 130, 24-26 LP); упоминаются Дионис-Сыроядец (II 24-26, ср. Алк., фр. 129,9) фракийский город Энос (II, 33-35, ср. Алк., фр. 45,1), дважды встречается имя Мирсила (кол. I, 24 сл., II 17).
Вскоре, однако, выясняется, что упоминаемый здесь Мирсил не имеет никакого отношения к событиям на Лесбосе на рубеже VII—VI вв., к которым был причастен Алкей; в обоих случаях речь идет, как видно, о Мирсиле из Мефимны, историке III в. до н. э. Незадолго до первой ссылки на Мирсила находим имя Алкея, но опять же какого-то другого Алкея — эпического поэта (ό των επών [ποιητής], Ι 17). Как видно, и здесь имеется в виду не знаменитый поэт-мелик, а некий не известный ранее, более поздний автор с Лесбоса. Наконец, одна цитата из Алкея на две колонки, и к тому же оставленная без объяснений; отсутствие в нашем тексте парафраз и толкований, столь необходимых в объяснении древней эолийской поэзии, — все это заставляет усомниться в справедливости первого впечатления. Вероятнее всего, перед нами остаток материалов по ранней истории Лесбоса. Перейдем к их изложению.
В плохо сохранившемся начале первой колонки находим имя Фемиды, упоминание о митиленских кадмеянках и митиленском пританее. Связь пританея с Фемидой как символом правосудия вполне можно себе представить. Что касается кадмеянок, то Хазлам ссылается на сообщение все того же Мирсила из Мефимны, что Гиады были дочерьми Кадма (FGH 477 F 15). Поскольку они же, по одной из версий, были кормилицами Диониса, о котором речь пойдет дальше, то, может быть, у местных лесбосских историков и находилось какое-то объяснение их пребыванию на Лесбосе. После лакуны встречаем на этой же колонке ссылку на кого-то (Гелланика?), кто «говорит, что есть лесбийский закон... а называют этот закон львом, так как карой преступнику была смерть. Но Алкей, эпический поэт, утверждает, что Гефест, изготовив [208] медного льва, вложил в него средство, помогающее людям. Макар же доставил его на Лесбос из Фолои и спрятал. Так он намеревался оберегать (?) остров. Мирсил сообщает, что лев был спрятан у границ (?) Мефимны. В оракуле Сивиллы (говорится), что лев был созданием Гефеста (и хранил) письмена, предназначенные оберегать остров, а Макар его спрятал, и он стал (невидим? α[φανους]?» (Ι, 14-31).
Как видим, составитель этого текста излагает отдельные версии об учреждении общественной жизни на Лесбосе, причем образ льва выступает то в прямом смысле (медная статуя, хранящая в себе какой-то важный документ — письмена или другое «средство, помогающее людям»), то в переносном (суровый закон). Многое остается неясным. По-видимому, предполагалось, что Гефест, создавая льва и закладывая в него предписания для общественного блага, не имел в виду конкретно о-в Лесбос — туда лев попал потому, что его доставил Макар из Фолои. Макар — традиционный первожитель Лемноса, происходивший из Олена; к Фолое, находившейся в стране кентавров, он отношения не имел, и Хазламу приходится допускать версию о пути Макара из Олена на Лесбос через Фолою. Так ли это, сказать трудно.
Во второй колонке в первых двух десятках плохо сохранившихся строчек появляются культовые обозначения Диониса — ωμηστής — «сыроядец» (13) и Аполлона — Сминфей (14). Последнее упоминается, вероятно, в связи с культом Феба на материке напротив Лесбоса, а истории первого из них посвящены в дальнейшем строки 18-30. Из них следует, что сыроядцсм являлся не Дионис, а человек, приносящий ему жертву в святилище бога. «Отсюда и самого Диониса называют сыроядцем. Многие же утверждают, что (Дионис получил это прозвище) из-за менад, которые пожирают сырым мясо попавших в их руки животных» (26-30). К этому без всякого перехода присоединяется уже упомянутая лемма из Алкея (130, 24-26 LP), заставляющая уточнить прежнее прочтение папируса. Здесь Алкей, жалуясь на свое изгнание, говорит, что он, «избегая (не по своей воле) войны, уподобился, как Ономакл афинский, затравленным волчицам» (λυκαιχμίαις, асc. pl.) (31-33). Лемма эта остается без всяких объяснений, хотя и происхождение афинянина Ономакла, и редчайшее слово λυκαιχμία, несомненно, в них нуждались. Вместо этого составитель сразу же переходит к новой справке: «Энос — город во Фракии» (34) и добавляет, что населявшие (?) Энос алоспеконнесцы подвергались чему-то со стороны фракийцев (35-36). Действительно, известно, что первыми из эллинов заселили Энос жители Алопеконнеса (с западного берега фракийского Херсонеса), к которым затем присоединились переселенцы из Митилены и эолийской Кимы4). Таким образом, Энос мог иметь прямое отношение к истории Лесбоса, но переход к этому обстоятельству от предыдущей леммы совершенно необъясним.
Остается предположить, что новый папирус — отрывок из черновика, составленного человеком, который готовился писать историю Лесбоса и собирал отовсюду материал. Подтверждение этому могут дать значки 
и 
, встречающиеся 10 раз на левом поле второй колонки (первая колонка сильно повреждена как раз слева, но там, где уцелел кусочек поля, начертан тот же знак ). Скорее всего, это пометки составителя, который отмечал в своем наброске пункты, нуждающиеся в дальнейшей разработке. Как бы то ни было, доставленные новым отрывком сведения по истории Лесбоса уникальны и подлежат дальнейшему исследованию.
5. Если разобранный выше № 3711 дал нам более надежное чтение трех стихов из Алкея, то 20 отрывков (№ 3695, I в. н. э.), объединенных еще Лобелем и отнесенных им к Анакреонту по совпадению двух стихов во фр. 3 с уже известной цитатой из этого автора (фр. 98 PMG), только подтверждают достаточно устойчивую характеристику [209] поэта из Теоса. Мы встречаем в отрывках слова τοξ (фр. 1, 2), βέλος (фр. 19,2), ["Ερω]τος βέλος (фр. 12, 19) — очевидные орудия Эрота; сюда же можно было бы отнести λάβρω[ι] — «секирой» (фр. 12, 7), если бы не предшествующее ему окончание причастия женского рода []εισα; в описываемых у Анакреонта ситуациях этим персонажем женского рода могла бы быть Киприда, но поражать людей ударом стрелы или секиры и купать в ледяной воде — все же обычно дело Эрота (ср. фр. 68 PMG и [χει]μέριον в новом фр. 12, 6; κυμ[α] — фр. 1, 4).
Другой характерный для поэзии Анакреонта образ — одержимость любовным безумием (μαίνομαι κου μαίνομαι, фр. 83,2, ср. 14,2 PMG) — тоже встречается в новых отрывках: μαίνομαι. (18,7).
Еще два отрывка из лирических текстов относятся к хоровой мелике.
6. Фрагмент, исписанный с обеих сторон (№ 3696, III—IV вв.) и принадлежавший, следовательно, к кодексу, примечателен тем, что в нем сохранился значок 
, отмечающий окончание строфы; антистрофа начиналась с ειπεν — ср. Пиндар, Истм. 6,51 (ειπέν τε φωνήσαις) и лилльский фрагмент Стесихора (253: [μ]υθον εειπε — в конце первого стиха строфы). Встречается имя Полидевка и отдельные слова из лирического словаря (σωμα, ευειδ[ής], μέλεα, ορθρα, ευχά), но всего этого явно недостаточно, чтобы делать какие-либо заключения о содержании отрывка и его авторе.
7. В еще большей мере это применимо к совсем маленькому кусочку папируса (3697, II в. н. э.), где читаются αρχαγέτα[ι], θεμίξενος и начальные буквы ηρα[], за которыми могут скрываться как Геракл или Гераклиды, так и сама Гера.
8. Непосредственное отношение к лирике имеет отрывок из трактата о метрике (№ 3707, II в. н. э.), представляющий собой, вероятно, другую копию того же труда, который известен из опубликованного в конце прошлого века Р. Оху. 220. Новые отрывки происходят из раздела, где обсуждались семи-, одиннадцати- и шестнадцатисложные стихи, иллюстрируемые примерами из лесбосских меликов и Каллимаха. Одна цитата — новая; λιγέως αβροις (или άβροϊς). Оба слова — из лексики Сапфо; αβρός встречается и у Анакреонта. Может быть, это, как предположил Хазлам, из начала стихотворения: «(О, Муза), сладкозвучно, нежными (словами начни песнь...)»?
9. В связи с памятниками лирики надо упомянуть еще один отрывок, исписанный с обеих сторон (№ 3709, III в. н. э.). Одна из них связному прочтению не поддается, на другой читаются остатки пяти строк. Речь идет здесь о «празднике в Абдерах» и о том, чем «кормится фармак»; упоминается Аттика, где кто-то «совершает праздник. Праздник, который справлялся в Афинах и Абдерах с участием фармака («козла отпущения»), — Фаргелии. (Об этом сообщается у Каллимаха, фр. 90 и обширный античный комментарий к нему, и у Овидия, Ибис, 469 сл.). О снеди, которую предлагали фармаку, прежде чем обрушить на него град камней, известно из Гиппонакта (фр. 28 Дегани). Таким образом, наш папирус производит впечатление отрывка из схолиев к античному изданию Гиппонакта или Каллимаха.
10. Переходя к прозе, начнем с группы из пяти фрагментов различной величины, принадлежавших к рукописи II в. н. э. (№ 3699). Самый крупный из них (26*14 см) — фр. (а), сохранивший остатки четырех колонок. От крайней слева дошли только последние буквы от нескольких строк; от двух следующих колонок — достаточно связное изложение, умещающееся соответственно в 15 и 11 строках; от последней, четвертой, — начало семи строк. Верх и низ везде оборваны. Другой, сравнительно крупный отрывок — (d), на котором сохранилась нижняя часть двух колонок (соответственно 13 и 8 строк). Остальные фрагменты значительно короче, включая сюда и ничтожный фрагмент (е), сохранивший 5 букв от середины верхней строки в колонке. Расположение фрагментов относительно друг друга неясно, но это, как ни странно, не имеет [210] особого значения, поскольку везде в форме диалога5) развивается одна и та же тема о безразличии мудрецов к мирским благам и об их вреде для необразованных (απαίδευτοι). Иллюстрировать эту мысль призвана мифологическая парадигма. Ее первая часть касалась, по-видимому, Эрифилы, которую Полиник подкупил драгоценным ожерельем Гармонии. Ради него Эрифила уговорила своего мужа Адраста выступить в поход против Фив, откуда он не вернулся. Вот пример того, что можно «...сделать ради денег. Опять же Алкмеон, — продолжает свою мысль говоривший, — как какой-нибудь одержимый и желая, убив мать, угодить либо отцу, либо богам... решился ее убить; потом же6), свершив дело, стал раскаиваться и проклинать себя, и безумствовать» (фр. а, кол. II, 3-15). Судьба Алкмеона сама по себе не может служить примером власти денег, но доказывает ее губительное воздействие по меньшей мере на два поколения: отца, мать и сына. Дальше начинаются вариации на указанную выше нравственную тему. «Чья жизнь, — сказал он, — бесполезна и вредоносна, чего тому будет достаточно для ощущения пользы?» (фр. с, кол. I). «(Разве не) бесполезна и вредоносна такая жизнь? — Конечно, бесполезна, — ответил тот. — Итак, — сказал он, — разве жизнь каждого необразованного человека не развратна и не таковы же дела его? — Конечно, — ответил тот. — Что же могло бы оказаться полезным такому человеку? — сказал он. — Ведь если бы кто-нибудь стал исследовать по порядку...» (фр. а, кол. III). «Слава, сила, красота... (все) это ... бесполезно для такого человека. Что-либо из этого становится для необразованного человека как бы ножом в руках ребенка. Когда (у него) средств в достатке, это толкает его к потере власти над собой в страстях, и — еще больше того — в азартных играх и в отношениях с женщинами...» (фр. d, кол. I). «И если людям от рождения дана сила, о которой мы говорили, они становятся насильниками дерзкими, беззаконно ввергают (других) в опасности» (фр. а, кол. IV).
В пределах нашего папируса все это завершается цитатой из Еврипида (фр. 282, 1-5) — знаменитым опровержением атлетических доблестей: «Когда в Элладе и так существуют тысячи бед, нет ничего хуже племени атлетов. Они и не учат хорошо жить, и не могли бы (этому научить). Если человек — раб своих челюстей и в подчинении у своего чрева, как бы он мог приобрести...» — здесь цитата обрывается (фр. d, кол. II), хотя мы и можем дополнить ее по другим источникам: «...благополучие, превышающее благополучие его отца?»
Из переведенных здесь отрывков видно, что мы имеем дело с философским диалогом, который передается его свидетелем. Был ли одним из его участников Сократ, невозможно ни утверждать, ни опровергнуть. Ход мыслей напоминает, насколько можно судить по весьма неполным сведениям, «Протрептик» Антисфена, в котором люди необразованные характеризовались как «спящие на ходу», или одноименное сочинение из ранних произведений Аристотеля, хотя и неизвестно, было ли оно написано в диалогической форме. В любом случае новый отрывок — еще одно свидетельство распространенности сократического диалога в IV в. до н. э.
Обратившись к художественной прозе, задержимся ненадолго еще на двух папирусных фрагментах.
11. Два листа из кодекса конца II в. н. э. (№ 3708) составляют часть трактата по риторике. От первого листа (фр. 1) дошла полоса из середины колонки, сильно испорченная с одной стороны и почти совершенно стершаяся с другой. На втором листе (фр. 2) частично сохранились все четыре поля, так что мы получаем представление о характере рукописи. Размер листа составлял 15*24,5 см. На этой площади в колонке [211] шириной до 11 см умещались 57 строк текста с числом знаков, доходившим до 38-39 в строке. На одной стороне листа (фр. 2↓) обсуждался вопрос об убедительности доказательств (7). Они могут быть безыскусными, как, например, высказывания свидетелей, среди которых могут оказаться, впрочем, и друзья, и враги тяжущихся сторон, а также их соседи (10-33), или показания, полученные под клятвой, причем и здесь важно, кто клянется — человек богобоязненный или безбожник, богатый или бедный, счастливый или неудачливый, старый или молодой (33-35). На другой стороне листа (фр. 2→) шло изложение системы «общих мест», которые, как видно, могут быть употреблены для искусного построения доказательств, исходящих от оратора.
Среди этих общих мест (τόποι) сначала кратко выделяются употребляемые для выяснения обстоятельства, предшествующих «делу» (πραγμα): время, причина, образ действия, а также ступени достижения оратором своей цели («начало», «продвижение», «итог») (2-6). Затем следует очень детализированная классификация «общих мест», приближающих к самому «делу»: доказательства, идущие от сопровождающих обстоятельств (раньше, позже, одновременно), по сходству («сопоставление», «пример», «образ»), по противопоставлению («противоположное», «по отношению к чему», «наличие и отсутствие», «противоречие»), по сравнению («превосходящее», «равное», «худшее») (6-18). Наконец, следовал переход к самому делу (τα κατ’ εαυτα καλούμενα), рассматриваемому по существу случившегося и по его свойствам (18-20). Речь могла идти, в частности, о случившемся по неизбежности или по непредвиденным обстоятельствам (33-36).
В подробнейшем комментарии к этой публикации Хазлам указывает на многочисленные точки соприкосновения нового папируса, с одной стороны, с риторической теорией Аристотеля, получившей разработку во II в. до н. э. у Гермагора, с другой — с ее поздним латинским вариантом в работе Атилия Фортунациана (IV в. н. э.). Таким образом, отрывок нового трактата по риторике оказывается как бы промежуточным звеном между греческой и латинской риторической доктриной и представляет значительный интерес для исследователей этой стороны античной культуры.
12. Значительно менее информативен текст, написанный крупным почерком на обороте счета (№ 3703, V в.). Хазлам считает его отрывком риторической декламации — и в самом деле, мотив морского могущества Афин, кажется, различим в четырех сохранившихся строках. Правда, удивляет переход от множественного числа причастия εχοντες к единственному числу χρήσας и 3 л. того же числа αναστήσεται, а затем к императиву είπέ μοι.
13-16. Назову здесь, далее, еще четыре прозаических фрагмента, от обсуждения которых я, в силу своей некомпетентности в этих вопросах, воздерживаюсь: № 3701 — собрание фармакологических предписаний с указанием, какое средство (ветвь оливы, желчь морского скорпиона) против чего может быть употреблено; № 3704 и 3705 — отрывки с музыкальными обозначениями; № 3706 — трактат по музыке — или из сочинения самого основоположника античной музыкальной теории Аристоксена, или изложение его теории.
17. Обзор новых текстов завершим № 3700 — отрывком из мима на обороте документа, датированного девятым годом правления Тиберия. Содержание его составляет начальная сценка, представляющая собой, на мой взгляд, диалог между привратником публичного дома и пытающимся проникнуть туда несостоятельным клиентом. Сохранившееся перед началом диалога упоминание Геракла, состоящего на службе у царицы Омфалы, позволяет расценивать новый отрывок мима как разновидность мифологической травестии, восходящей по жанру к традициям аттической комедии и флиаков. Подробнее об этом фрагменте см. мою статью7). [212]
Среди отрывков из известных произведений античных авторов большинство составляют фрагменты из поздних трагедий Еврипида, которые должны войти в последний, 3-й том нового оксфордского издания этого автора, подготавливаемого Джоном Дигглем (тома 1 и 2 уже вышли — соответственно в 1981 и 1984 гг.). С помощью Диггла подготовлены к публикации и фр. 3712-3719 (№ 3712-3715 — «Финикиянки», № 3716-3717 — «Орест», № 3718 — «Орест» и «Вакханки», № 3719 — «Ифигения в Авлиде»).
Самый крупный из них — № 3718 представляет собой остатки четырех страниц из кодекса V в., исписанных соответственно с двух сторон. Дошли в разной степени сохранности стихи из «Ореста» (1407-1410, 1432-1440, 1621-1635 и 1650-1660) и «Вакханок» (194-245, 254-262, 285-290). Судя по тому, что ст. 194-222 и 223-245 занимают страницы 198-199 античной рукописи, надо сделать вывод, что это был достаточно объемистый кодекс, в котором «Вакханкам» предшествовало еще 190 стр., т. е., считая по 29 строк в странице, 5510 стихов. Из них 59 стр. занимал «Орест» (1693 стиха текста плюс место для заглавия и списка действующих лиц). Чем были заняты предшествующие 131 стр.? Естественнее всего было бы предположить здесь византийскую триаду, в которую входил «Орест», но для «Гекубы» и «Финикиянок», вместе взятых, достаточно (включая заглавия, колофоны и списки действующих лиц) 106-107 стр. Хазлам предложил заменить «Гекубу» в наших расчетах «Медеей», поскольку в остатках одного из папирусных кодексов «Медея» соседствует с «Вакханками», но выигрыш в этом случае невелик — всего 4 стр., и неизвестно, чем занять остающиеся 20 стр. Поэтому, может быть, лучше отказаться от весьма объемистых «Финикиянок» и остающиеся до «Ореста» около 3800 стихов поделить между тремя трагедиями?8) Например, «Медея», «Гекуба» и «Рее» дадут в сумме 3710 стихов, и тогда около 3 стр. придется отдать на заглавия, колофоны, списки действующих лиц и пробелы между трагедиями. Это количество можно свести до неполных полутора страниц, если заменить «Медею» «Ипполитом» (1466 стихов против 1419). Предлагаемый здесь расчет представляется наиболее вероятным; ясно, во всяком случае, что «Финикиянок» из него надо исключить.
Зато они снова появятся в самом кратком по содержанию папирусе из известных произведений, вошедших в т. 53: это отрывок с заключительным колофоном: «Финикиянки Еврипида» (№ 3715, II в. н. э.) из издания люкс: поля, оставленные слева и справа от колофона, составляют 7,4 и 5,2 см, под ним — 4,5 см.
Новые папирусы, кроме того, что они, как всегда, дают повод для решения некоторых важных текстологических вопросов, интересны в историко-культурном отношении. Прежде всего они позволяют (с допущением за счет случайности находок) определить популярность отдельных трагедий Еврипида в императорскую эпоху. Так, общее число папирусов, содержавших целиком или в отрывках трагедию «Финикиянки», доходит теперь до 24; для «Ореста» это число составляет 20; отсюда следует, что так называемая византийская триада, содержавшая кроме «Финикиянок» и «Ореста» еще «Гекубу» и отраженная в подавляющем числе поздних рукописей, стала складываться уже в позднеантичные времена. С другой стороны, среди папирусов из т. 53 есть № 3712, на котором рукой школьника запечатлены переписанные откуда-то или написанные под диктовку ст. 50-69 из «Финикиянок», т. е. из пролога, как это имеет место и в нескольких других папирусах. Этим лишний раз подтверждается, что для всякого рода сборников и в учебных целях чаще всего выбирали прологи.
Два последних отрывка из известных произведений относятся к прозе. № 3720 (III в. н. э.) — из «Жизнеописания Эзопа» — совпадает по содержанию с § 107-111 издания Перри (вавилонский царь призывает для разгадывания очередной загадки несправедливо осужденного Эзопа, который читает наставление оклеветавшему его приемному сыну, заменяя, таким образом, Акихара из египетской дидактической [213] литературы9)). № 3721 (II в. н. э.) — отрывок из сочинения Феофраста «О ветрах» (от конца § 4 до конца § 7).
В целом том 53 представляет исследователям много интереснейшего, зачастую уникального материала, как всегда в этой серии, великолепно обработанного и изданного.
* * *
В то время как настоящий обзор готовился к печати, весной 1988 г. вышел в свет следующий, 54 том Оксиринхских папирусов (на титуле он обозначен 1987 г.), в котором пять номеров отданы новым литературным текстам. Я пользуюсь случаем, чтобы дать здесь краткую справку об их содержании.
Первым в томе идет № 3722, состоящий из 113 фрагментов, собранных и пронумерованных еще Лобелем. Издание их подготовил X. Мелер. Это — обрывки комментария к Анакреонту, написанного скорее всего в второй половине II в. н.э. на обороте какого-то счета. Среди читаемых остатков мелькают слова из симпотического лексикона Анакреонта, термины филологического характера (метафора, аллегория, тавтология), а также имена Аристофана (Византийского), Дидима, Аристарха и, вероятно, его ученика Аммония. Стало быть, все они так или иначе были причастны к комментированию Анакреонта.
Самый крупный отрывок в 54 т. (№ 3723, подготовленный к изданию, как и все остальные литературные тексты, П. Парсонсом) представляет и наибольший интерес среди всех, вошедших в этот том. Прежде всего это один из редчайших образцов «малоформатного» папирусного списка: высота свитка еле достигает 8 см, а высота колонки — 5,5 см. Правда, это не издание на продажу, а свиток для домашнего употребления, для которого был использован какой-то документ II в.н.э., обрезанный вдоль свитка на указанную выше ширину. Сохранились остатки двух колонок, написанных и не слишком аккуратно, и неравномерно: в левой колонке — 11 строк, в правой — 12. Как всегда в таких случаях, от левой колонки читаются концы стихов, от правой — начала, впрочем, достаточные для того, чтобы понять их содержание. В 23 строках, написанных элегическим дистихом, содержится три мифологических примера любви богов к мальчикам: пары составляют Аполлон и Гиакинф, Дионис и какой-то индийский юноша, Геракл и Гил, по неизвестным причинам названный фракийцем. Построены все три примера однотипно: характеристика бога (например, Дионис, ведущий пляски с вакханками на Тмоле и Кифероне, или могучий сын Алкмены, сокрушивший силу немейского льва), объект любви и готовность влюбленного взять на себя бремя любовной страсти. Последний стих содержит обращение от первого лица: «О моя душа (моя любовь?), кому мне молвить слово?». Назначение мифологических образцов может быть истолковано скорее всего как мораль, адресованная самому себе («Все боги любили! Почему мне нельзя?»). Что было дальше, неизвестно. Так как ст. 23 — гексаметр, за ним должен был следовать пентаметр, и, стало быть, эта любительская элегия переходила во всяком случае на третью колонку10).
№ 3724 (конец I в. н. э.) — список эпиграмм. Одна из них, Асклепиада (Пал. Ант. V. 145), выписана полностью, от других, как видно, только первые строчки в гексаметрах. Всего их набирается свыше 170, из которых идентифицированы только 31 (в том числе 25 эпиграмм Филодема)11). О сходном документе, но более раннем (III в . до н.э.), недавно приобретенном Австрийской Национальной библиотекой, докладывал на XVI Международном папирологическом конгрессе X. Харрауэр — там насчитывается [214] около 400 начальных строк с указанием числа стихов в каждой эпиграмме. Однако публикации этого любопытного папируса до сих пор нет.
№ 3725 и 3726 — отрывки из эпиграмм. В нескольких строках опознаются Пал. Ант. V. 40, XI 241 (автор обеих — Никарх) и IX 434, остальные не идентифицируются.
1) См. Mouraviev S.N. P. Oxy. LIII, 3710: Les nouveaux fragments d'Heraclite // ZPE. 1988. 71. S. 32-34.
2) Это предположение получило дальнейшее развитие в статье: Janko R. Р. Оху. 2513: Hexameters on the sacrifice of Iphigeneia? // ZPE. 1982. 49. S. 25-29.
3) См. Luppe W. Ein neues Zeugnis der Danaiden-Sage, P. Oxy. 3702 // ZPE. 1986. 66. S. 17 f.
4) См. Р. Оху. 53. Р. 124.
5) Ср. εφη — фр. С, кол. I,2; фр. А, кол. III,3,7,8,11. Все речи переданы в третьем лице.
6) Отсюда (стк. 12) и до конца колонки все глаголы в оригинале переданы в инфинитиве, являющемся логическим сказуемым к упомянутому выше Алкмеону. Ожидаемый при этом глагол типа λέγεται находился, судя по всему, за пределами кол. II. См. Luppe W. Zur Alkmeon-Geschichte im Dialog P. Oxy. 3699 / ZPE. 1986. 66. S. 15.
7) Jarcho V. Zu dem neuen Mymos-Fragment (P. Oxy. 53, 3700) // ZPE. 1987. 70, S. 32-34.
8) Речь идет, разумеется, только о трагедиях, выбранных из всего творчества Еврипида в середине II в. н. э., когда аналогичный отбор был сделан также из Эсхила и Софокла.
9) См.: Басни Эзопа / Пер., статья и комм. М. Л. Гаспарова. М., 1968. С. 53-55; Führer R. Zu P. Oxy. 3720 (Life of Aesop) // ZPE. 1986. Bd 66. S. 19-22.
10) Интереснейший анализ отрывка — в статье П. Парсонса: Eine neugefundene griechische Liebeselegie // Museum Helveticum, 1988. 45. S. 65-74.
11) Cm. Sider D. Loking for Philodemus in P. Oxy. 54, 37, 24 // ZPE. 1989. 76. P. 229-236.
Написать нам: halgar@xlegio.ru