Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Греческий мир

В истории агоры, как и в истории Акрополя, рубежом двух строительных периодов были Греко-персидские войны. После двукратного вторжения персов (480 и 479 гг.) Акрополь и город представляли печальное зрелище: «…от обводной стены (города) уцелели лишь небольшие куски, большинство домов было разрушено, оставались только те немногие, в которых расположились в свое время знатные персы» (Фукидид, I, 89, 3). Постройки агоры лежали в руинах. Только Булевтерий Клисфена можно было восстановить; остался также, хотя и поврежденный, алтарь двенадцати богов.

Первым зданием, возведенным на агоре после персидских вторжений (ок. 470 г.), было помещение для пританов — Толос. Долгое время мы знали о нем только по литературным источникам. «Те члены Совета, которые были пританами, сначала ели вместе в Толосе, получая пищу от государства, а потом организовали собрания в Совете и Экклесии» (Аристотель, Афинская полития, 43, 3). «Рядом со зданием Совета 500 стоит так называемый Толос. Здесь пританы приносят жертвы, и здесь же находятся небольшие серебряные статуэтки богов» (Павсаний, I, 5, 1).

В Толосе пританы совместно совершали жертвоприношения, возлияния богам и совместно питались (ср. Демосфен, XIX, 190, «О преступном посольстве»),

В 1934 г. на юго-западной стороне агоры археологи обнаружили фундаменты круглого здания, форма которого, хорошо известная по литературным источникам, без сомнения, указывала на то, что это Толос.

Толос — круглое здание (18,32м в диаметре) с фундаментом из трех рядов поросовых плит, над которыми поднимались стены из сырцового кирпича, покрытого штукатуркой. Первоначально он не (209/210)

Агора V—IV вв.

имел портика. Шесть внутренних колонн из серого пороса, поставленных друг против друга справа и слева от центра, поддерживали круглую крышу,¹⁾ сходившуюся вверху и выложенную черепицами, покрытыми сверху раствором из сероватой прозрачной глины. Официальное название, известное нам по надписям и из словарей поздних лексикографов, Ски́ас (т.е. «навес», «купол») позволяет предположить, что крыша, плавно поднимаясь кверху и заканчиваясь, как можно (210/211) думать, акротерием, была конической формы. Пол из утрамбованной кирпичной глины имел наклон к востоку.²⁾

Реконструкция западного склона агоры. Вид с юго-востока (И. Травлос)

В центре здания сохранились следы прямоугольного фундамента, служившего основанием для круглого алтаря из пентеликонского мрамора. По большому фрагменту, найденному к северо-западу от Толоса, можно восстановить его украшения; верхняя часть заканчивалась рельефом из лавровых листьев и ягод, а карниз основания с выпуклой стороны тоже был заполнен рельефом.

Вход в Толос открывался через западную дверь, а к северу от него находилось соединенное с ним помещение, по-видимому, кухня. Участок, связанный с Толосом, был обнесен стеной. В конце V в. здание пострадало от пожара, но было восстановлено.

Толос был для афинян символом демократического строя. Демосфен, обвиняя Эсхина в измене родине, напоминает афинянам, что этот самый Эсхин еще недавно два года кормился в Толосе и отсюда был отправлен в качестве посла в Македонию для защиты интересов отечества (Демосфен, XIX, 248-250).

Пританы постоянно дежурили в Толосе, а во время какой-либо опасности для города и ночевали там, чтобы в случае необходимости они могли принять срочное решение. Так, например, в 415 г., после низвержения герм, в ночь перед отплытием кораблей в Сицилию, пританы оставались в Толосе до утра.

По-видимому, в Толосе был и очаг Гестии, т.е. огонь гражданской общины, как это можно заключить из схолии к речи Эсхина (II, 45); это не исключает, однако, наличия более древнего очага (211/212) в Пританее, где питание предоставлялось заслуженным лицам и почетным гостям.

Дальнейшее оформление агоры связано с деятельностью Кимона. «Он первый, — пишет Плутарх, — украсил город сооружениями, предназначенными для культурных развлечений свободных граждан и столь полюбившимися впоследствии. Городскую площадь обсадил он платанами, Академию же, местность безводную и запущенную, превратил в обильно орошаемую рощу с искусно распланированными в ней тенистыми аллеями и открытыми дорожками» (Плутарх, Кимон, 13). Это не только украсило агору и сделало ее любимым местопребыванием афинян, но и скрыло в значительной степени вид развалин и убогих построек ремесленников, постепенно заселивших северную и северо-западную границы агоры, в том числе и развалины храма Зевса.

В северной части агоры по инициативе Кимона был построен первый портик с колоннадой — Пестрая стоя, которая датируется приблизительно около 460 г. Пестрый портик получил широкую известность. Здесь постоянно собирались философы, и школа стоиков, основанная в IV в. Зеноном, получила свое название от Пестрой стой, хотя официально она называлась стоей Плистоанакта, по имени ее строителя, шурина Кимона. Наиболее подробное описание ее дано у Павсания: «Если идти по направлению к портику, который по картинам называется „Пестрым”, то перед ним находится бронзовый Гермес, называемый „Рыночным”, и вблизи ворота… В этой стое прежде всего имеется картина — афиняне у аргивской Энои,³⁾ выстроенные против лакедемонян; изображен не разгар боя, не сражение, уже развернувшееся, где можно показать проявление храбрости, но только еще начало битвы, когда они только сходятся для рукопашной схватки. На средней части стены изображены афиняне и Тесей, сражающиеся с амазонками… За битвой с амазонками изображены эллины после взятия Трои и цари, собравшиеся (на совещание) о дерзостном поступке Аякса по отношению к Кассандре.⁴⁾ На картине изображены сам Аякс, пленницы, в их числе и Кассандра. Последняя картина изображала сражавшихся при Марафоне. Из беотийцев одни жители Платеи и все войско Аттики вступили в рукопашный бой с варварами. В этом (212/213) месте бой между обеими сторонами еще не решен. Но в центре сражения варвары уже бегут и толкают друг друга в болото. На краю картины изображены финикийские корабли, варвары стараются влезть на них, и эллины их убивают. Тут же нарисован и герой Марафон, герой, по имени которого названа равнина, а также Тесей, изображенный как будто он поднимается из земли, кроме того, Афина и Геракл. Ибо марафоняне, как они сами говорят, первые признали Геракла богом. Из сражающихся особенно выделяются на картине Каллимах, который был выбран афинянами полемархом, а из полководцев — Мильтиад и герой, по имени Эхетл…

Тут же находятся бронзовые щиты. Некоторые с надписью, что они взяты от скионян и их союзников; другие покрыты смолой, чтоб защитить их от действия времени и ржавчины. Говорят, что это — щиты лакедемонян, взятых в плен на о. Сфактерии.⁵⁾

Перед стоей находятся бронзовые статуи — Солона, написавшего законы для афинян, а немного дальше — Селевка» (Павсаний, I, 15, 1 – 16, 1).

Три из четырех описанных Павсанием картин были созданы крупнейшими художниками Греции. Битву афинян с амазонками писал Микон, сцену собрания царей после взятия Трои — Полигнот, который, по сообщению источников, сделал это бесплатно, из любви к своему искусству и ради славы родины. Относительно авторства третьей и наиболее прославленной картины — Марафонского сражения — мнения источников расходятся: одни приписывают ее Микону, другие — Панену, брату Фидия, а некоторые — Полигноту.

В период политического возвышения Кимона (60-е годы V в.) плеяда замечательных художников и скульпторов (Фидий, Полигнот, Панен и Микон) создали произведения, прославившие их не только в Афинах, но и во всей Греции. В это время творческое содружество Фидия и Полигнота оказывало сильное влияние на художественные школы и на общественную мысль афинян того времени.

Кимон стремился прославить память осужденного афинянами отца. При нем были созданы выдающиеся памятники искусства, посвященные Греко-персидским войнам и Мильтиаду, как герою войны. Среди них картина Марафонского сражения, по замыслу Кимона, должна была стать, и действительно стала, известной всему греческому миру. Оставляя в стороне изображение битвы при Эное, датировка которой недостоверна, остальные картины Пестрого портика (борьба Тесея с амазонками и взятие Трои) поднимали значение Марафонской битвы до высоты «мировых» событий. Вожди афинского войска (213/214) и прежде всего отец Кимона Мильтиад, как и в дельфийском посвящении этого же периода, соперничали в славе с бессмертными героями гомеровского эпоса.

Битва Тесея с амазонками, происходившая, по афинской версии, в районе Акрополя и Ареопага, подчеркивала выдающуюся роль Афин в борьбе за свободу эллинов как в мифической (т.е. древнейшей), так и в современной истории.

Битва при Эное, упомянутая Павсанием, по всей вероятности относящаяся к истории пятидесятилетия, была совместной победой афинян и аргивян над лакедемонянами. Может быть, с этой картиной и связан анекдот, сохраненный у Плутарха: «Некто, рассматривая картину, изображавшую спартанцев, избиваемых афинянами, сказал: „Как мужественны эти афиняне!” — „Да, на картине”, — тотчас же добавил спартанец» (Плутарх, Изречения лакедемонян, 9). Вполне возможно, что в период обострения отношений между афинянами и спартанцами появление этой картины в стое было вызвано новой антиспартанской ориентацией афинской политики. Трудно допустить, однако, что эта картина была бы одобрена Кимоном, поскольку он был убежденным сторонником союза и дружбы Афин и Спарты.

Пестрый портик был излюбленным местом встреч, бесед и отдыха афинян. В IV в. здесь произошло трагическое в истории Афин событие — тридцать тиранов жестоко расправились с афинскими гражданами. Диоген Лаерций в биографии Зенона сообщает: «Зенон учил, прогуливаясь по Пестрому портику, называемому также портиком Пистоанакта,⁶⁾ а по живописи Полигнота — Пестрым, так как он (Зенон) хотел сделать из него убежище мира и покоя. При тридцати тиранах здесь было убито более 1400 граждан» (Диоген Лаерций, Жизнь философов, VII, 1, 5). Однако сомнительно, чтобы здесь имело место массовое убийство афинян. Скорее всего по решению тридцати тиранов 1400 граждан были лишены гражданских прав и тем самым поставлены вне закона. Это предположение тем более вероятно, что две надписи IV в. свидетельствуют о том, что стоя служила местом судебных заседаний (IG, II², 1641, ст. 25-30 (середина IV в.); может быть, также IG, II², 1670, ст. 34-35 (ок. 330 г.)).⁷⁾

Перед Пестрым портиком стояли гермы. Находясь примерно на равном расстоянии от него и от стой Зевса, гермы открывали северный вход на агору. Много споров возникло в связи с тем, что в древних источниках они называются то просто «гермами», то «стоей герм». Издатель III тома «Афинской агоры» P.Е. Вичерли, как кажется, находит наиболее убедительное разрешение споров о памятнике, который в настоящее время еще не раскопан. По его мнению, это был (214/215) портик скромных размеров (по сравнению с Пестрой стоей и стоей Зевса), в котором постепенно сосредоточивались посвятительные гермы. После падения тирании здесь впервые были поставлены гермы в честь победы Кимона во Фракии у р. Стримона (битва при Эионе в 476/5 г.), о чем подробно рассказывают Эсхин и Плутарх.

«Некоторые из вашей среды, афиняне, в то время после многих трудов и подвергшись большим опасностям, победили персов в сражении при Стримоне. Вернувшись сюда, они просили у народа награды; и народ оказал им большую по тогдашним понятиям честь, позволив поставить три каменных гермы в портике герм, но при условии не высекать на них обоих имен, чтобы все видели, что надпись сделана народом, а не стратегами»⁸⁾ (Эсхин, Против Ктесифонта, 183).

«Народ, — пишет Плутарх, — разрешил ему (Кимону) поставить каменные гермы, на первой из которых надписали:

На втором:

И на третьем:

Надписи эти, хотя в них имя Кимона нигде явно не значится, казались по содержанию своему людям того времени верхом почета. Ибо ни Фемистокл, ни Мильтиад ничего подобного не удостоились» (Плутарх, Кимон, 7-8).

На агоре перед гермами филархи обучали всадников красиво садиться на коней и соскакивать с них (ср. Мнесимах у Афинея, IX, 402 сл.). Было бы хорошо, говорит Ксенофонт, заканчивать праздничные шествия таким образом, чтобы конница от герм начинала торжественный объезд агоры и, совершив круг, от герм же галопом пересекала агору по Панафинейекой дороге до Элевсиния (ср. Ксенофонт, Гиппарх, III, 2). (215/216)

Кроме памятных герм, на агоре находилась и статуя Гермеса Рыночного (Агорая), поставленная при архонте Кебрисе (приблизительно между 587—481 гг.). Лукиан пишет: «Кто этот бронзовый бог с тонкими линиями и изящными контурами, с архаическим убранством волос? Да это Гермес Рыночный вблизи Пестрого портика; он весь в смоле, потому что ваятели ежедневно снимают с него отпечатки» (Лукиан, Зевс Трагический, 33).¹¹⁾ Перед статуей Гермеса Агорая был алтарь для жертвоприношений, воздвигнутый оратором IV в. Каллистратом.¹²⁾ Гермес Рыночный был очень популярен у афинян как покровитель торговли, советчик влюбленных и божество плодородия. Ему приносились в жертву сушеные фиги, венки и ветви; девушки жертвовали ему повязки и фрукта. Голова статуи украшалась венками, тело же ее умащивалось оливковым маслом. Именем Гермеса Рыночного клялись торговцы на агоре; колбасник в комедии Аристофана «Всадники» (стихи 296-298) лжесвидетельствует именем Гермеса, что он не вор, хотя очевидцы изобличают его в краже.

Первые гермы в портике, названном впоследствии «Портиком герм», были поставлены народом в честь Кимона. Позже гермы стали воздвигаться не только народом и отдельными филами, но и частными лицами.¹³⁾

Падение Кимона, как кажется, на некоторое время прервало строительные работы на агоре. По инициативе Перикла Народное собрание приняло решение о созыве общегреческого съезда в Афинах. Афиняне призвали всех греков, «в каком бы месте Европы или Азии они ни жили, будь то большое государство или малое, послать депутатов на конгресс в Афины, чтобы решить относительно святынь, сожженных варварами, и жертв, которые греки должны принести богам в силу обетов, данных во время борьбы с варварами, а также о море, чтобы все могли плыть, не опасаясь нападения, и чтобы между всеми греками был мир» (Плутарх, Перикл, 17). Однако эта попытка успеха не имела. Плутарх осторожно добавляет: «Как говорят, лакедемоняне воспротивились этому, как только в Пелопоннесе стала известна эта попытка» (Плутарх, там же). Тогда афиняне решили начать на свои средства восстановление храмов, разрушенных персами. Эта строительная программа Перикла касалась не только Акрополя и разрушенных храмов. Афины, возглавлявшие в это время Афинский морской союз, стали могущественнейшим, а с перенесением казны с Делоса в Афины и богатейшим государством Греции. И не случайно Перикл, по свидетельству Плутарха, «внушал афинскому народу все большую гордость и уверенность в том, что Афинам предназначена большая роль (216/217) в Элладе» (там же). В этот период были воздвигнуты и новые памятники, как, например, Одеон (в 442 г.), построенный в память победы над Ксерксом для музыкальных состязаний на Панафинейских праздниках, храм Гефеста и Афины — Гефестион на вершине Рыночного холма, возвышающегося над агорой.

Гефестион. Одновременно с Парфеноном началось строительство второго храма на Рыночном холме (Колон Агорайос). Еще сравнительно недавно это здание называлось храмом Тесея — Тесейоном. Этот храм сохранился лучше всех других архитектурных сооружений античного времени и до сих пор стоит на плато невысокого холма, длина которого 180 м от севера к югу, а ширина (от востока к западу) — 70 м.

Пожалуй, ни об одном из афинских храмов не было столь долгих и ожесточенных споров, которые продолжаются и в настоящее время. Несмотря на прекрасную сохранность храма, только в последнее время благодаря раскопкам на агоре и на самом холме удалось получить о нем более точное, хотя все еще недостаточное представление.

Наш основной источник по истории афинской архитектуры Павсаний говорит об этом храме очень скупо: «Выше Керамика и стои, называемой „Царской”, находится храм Гефеста. Что рядом с ним стоит изображение Афины, я этому ничуть не удивляюсь, зная сказание об Эрихтонии. Но смотря на эту статую Афины, имеющую голубые глаза, я нашел, что таково было сказание и ливийцев. У них говорится, что она была дочь Посейдона и озера Тритониды, и поэтому у нее голубые глаза, как у Посейдона» (Павсаний, I, 14, 5).

Это сообщение Павсания, самое полное свидетельство о храме Гефеста, имеющееся в наших источниках, естественно, приковало к себе внимание исследователей, по-разному читавших и толковавших его топографические указания.¹⁴⁾ Однако отдельные топографические (217/218) указания других античных источников подтверждают уже ранее высказывавшееся мнение в пользу отожествления так называемого Тесейона не с Тесеем, а с храмом Гефеста. Нам известно, например, что лавки кузнецов, находившихся под непосредственным покровительством Гефеста, располагались вблизи и несколько ниже храма, на склоне Рыночного холма. Пытки рабов, применявшиеся в афинском суде, как правило, имели место у Гефестиона (ср. Исократ, Банкирская речь, XVII, 15). У алтаря героя Еврисака, сына Аякса, вблизи Гефестиона, на том же Рыночном холме, всегда стояли бедняки, нанимавшиеся на временную работу.

Раскопки квартала ремесленников, заселявших долину и склон холма, находки железных изделий и шлаков в районе Рыночного холма также позволили археологам отожествить храм на холме с Гефестионом.

Тесейон же, по-видимому, был расположен в юго-восточной части агоры. На Панафинеях Тесея прославляли как основателя Афинского государства, и праздничная процессия останавливалась у его святилища. Следовательно, Тесейон должен был находиться на пути следования процессии, т.е. на Панафинейской дороге. Это как будто бы вытекает и из текста Павсания, который говорит о Тесейоне после описания Пестрого портика, затем Птолемейона и Анакия.

Постройка Гефестиона входила в общую строительную программу Перикла и была осуществлена в 450—440 гг. Пелопоннесская война надолго прервала дальнейшую работу; бронзовые статуи Гефеста и Афины были поставлены в целле в период между 421/420—416/415 гг. (cp. IG, I², 370/371), т.е. после Никиева мира.

В последнее время Г. Кох¹⁵⁾ в своей монументальной работе, посвященной этому храму, выдвинул новые аргументы против отожествления его с храмом Гефеста. Г. Кох указывает, что метопы храма посвящены не Гефесту и Афине, а подвигам Тесея и Геракла, а восточный фронтон храма, реконструированный Г. Томпсоном,¹⁶⁾ — апофеозу Геракла. Западный фронтон храма до новых находок не поддается восстановлению.

Ш. Пикар¹⁷⁾ отмечал, как и Г. Кох, отсутствие не только связи, но и элементарной согласованности между божествами храма и скульптурами метоп и фризов. Так, например, в подвиги Тесея включено умерщвление им одного из сыновей Гефеста Перифета, а на (218/219) восточном фризе Гефест¹⁸⁾ и Афина находятся в двух враждующих лагерях. Кроме того, священный сад в теменосе храма несовместим ни с культом Гефеста, ни с культом Афины. В связи с этим невольно встает вопрос, так остро в последнее время поднятый Пикаром и Кохом, о разрыве декорационных украшений храма с божествами целлы.

Гефестион. Общий вид с северо-запада

«Выдающееся место, занимаемое Гераклом, и отсутствие Гефеста в скульптуре его собственного храма, — пишет Динсмур, — на первый взгляд может показаться странным. Однако нельзя забывать, что Гефест разделял культ с Афиной (их статуи вместе стояли в целле), а богиня играет хотя и не ведущую, но значительную роль в теме фасада. Во-вторых, тема западного фронтона еще совершенно неизвестна. На нем Гефест мог получить подобающее ему место».¹⁹⁾ Однако вряд ли это предположение Динсмура может кого-либо убедить, особенно после того, как надежда увидеть на восточном фронтоне Гефеста с Афиной в качестве «сохрамников» уже не оправдалась. На этом основании Кох еще более отстаивает свое прежнее мнение о принадлежности храма Тесею.

Возможно и другое предположение. Храм, построенный во время правления Перикла, строительство которого началось даже раньше Парфенона, по всей вероятности, и предназначался для Тесея, которого в V в. чтили как основателя афинского демократического строя.²⁰⁾ (219/220) Культ Тесея, носивший явно демократические черты,²¹⁾ был близок Периклу как руководителю афинского демоса и продолжателю дела Тесея. Изображение Перикла на щите Афины в Парфеноне в виде Тесея не может быть простой случайностью. Однако общая политическая обстановка в конце V в. существенно изменилась. В этом отношении показательны свидетельства Фукидида о том, что после смерти Перикла афиняне во всем поступали вопреки его советам (II, 65, 7) и что преемники Перикла, стремясь стать первыми, угождали народу и предоставляли ему управление государством (II, 65, 10).

Обвинения Перикла в тирании, начавшиеся еще при его жизни, усиливались по мере утомления народа от затягивавшейся войны, как мы это видим по комедии Аристофана «Мир», поставленной в 421 г. В ней Аристофан устами Гермеса повторяет обвинения против Перикла и Фидия как главных виновников Пелопоннесской войны. После процесса Фидия связь Тесея и Перикла была особенно чувствительна для афинян. Выдвижение торгово-ремесленных кругов городского демоса и их руководителей (сначала Клеона, а затем — до 417 г. — Гипербола), стоявших за продолжение войны, фактически было отрицанием осторожной политики Перикла. У Аристофана в той же комедии «Мир» ярко противопоставлены воинственные ремесленники земледельцам, жаждущим скорейшего заключения мира. В период разгоравшейся борьбы партий и агитации за Сицилийский поход вожди демоса старались всячески заслужить популярность у городского населения Афин. Статуи Гефеста и Афины были поставлены в храме на Рыночном холме в период между Никиевым миром и Сицилийской экспедицией. Если храм, предназначенный Периклом для Тесея, еще не получил изображений героев, которым он был посвящен, то вполне естественно, что после смерти Перикла не мог даже стоять вопрос о постановке в храм статуи Тесея. Отсюда вполне естественно вожди демоса должны были прийти к мысли о передаче этого пустующего храма богам афинского городского демоса — металлургу Гефесту и Афине Эргане (Работнице). Самое местоположение храма, возвышающегося над агорой и близлежащими ремесленными кварталами, как нельзя лучше соответствовало его новому назначению — служить прославлению афинского ремесла. Власть Клеона достигла апогея после сражения при Сфактерии, т.е. в 425—422 гг. (до его смерти под Амфиполем). Вероятнее всего предположить, что решение о постановке статуй Гефеста и Афины в Тесейоне падает на время Клеона, так как требовалось значительное время для их изготовления и архитектурного оформления постамента. Если прав Э. Делебек, датирующий, трагедию Еврипида «Геракл» 423 г.,²²⁾ то, может быть, при отрицательном отношении Еврипида к Клеону, мы можем видеть в этой трагедии, прославляющей нерушимую дружбу Геракла и Тесея, реакцию поэта (220/221) на передачу храма богам афинской агоры (ср. особенно стихи 1328-1335).²³⁾ Конечно, это лишь предположение, но, как кажется, оно имеет право на существование.²⁴⁾

Гефестион — периптерный храм строгого дорического ордера, поставленный на трехступенчатый стилобат, две нижние ступени которого — из пороса, а верхняя — из пентеликонского мрамора.²⁵⁾ Большая часть скульптурных композиций храма создана из островного, паросского мрамора.

Жители Керамика, в первую очередь, горшечники, кварталы которых теснились у агоры и у южного подножия Рыночного холма, чтили Афину, но им была близка не Афина Фидия, а Афина Работница, посещающая мастерские, награждающая лучших мастеров и получающая в дар первые изделия их ремесла. Кузнецы чтили единственного на Олимпе бога-труженика, бога-кузнеца Гефеста.

Храм Афины и Гефеста возвышается над всеми зданиями агоры, увенчивая Рыночный холм, подобно тому, как Парфенон увенчивал Акрополь. Построенный одновременно с Парфеноном, храм с шестью колоннами по фасаду и разделением на три части был традиционно дорическим, но его украшения напоминают богатство ионических украшений Парфенона.

Гефестион. План храма (В. Динсмур)

Метопы, фриз и фронтоны Гефестиона. Исследования последних лет, и особенно работы Томпсона и Коха, позволяют внести уточнения в изображения на метопах и восстановить с наибольшей вероятностью восточный фронтон храма, скульптуры которого, как полагает Динсмур, были еще в древнее время перевезены в Рим.

Храм был украшен скульптурными метопами с парадной восточной стороны (10 метоп) и с прилегающих к фасаду продольных (южной и северной) сторон (по 4 метопы с каждой).

На метопах под восточным фронтоном изображены девять подвигов (221/222) Геракла в традиционной последовательности от первого подвига (схватки со страшным немейским львом, порождением стоголового Тифона),²⁶⁾ совершенного 16-летним Гераклом, до последнего (у северовосточного угла), где был изображен Геракл, получающий яблоки в саду Гесперид.²⁷⁾ Сильно поврежденные временем скульптуры сохранились плохо. Насколько можно судить по лучше сохранившимся изображениям, на многих метопах изображен Геракл в момент наивысшего напряжения борьбы. В сцене борьбы с немейским львом Геракл, уже отбросив в сторону и лук и меч, вступил в единоборство со зверем, вставшим на дыбы. Левая рука героя обхватила шею напрягшегося зверя с такой силой, что пальцы глубоко вдавлены в шкуру животного. Жилы на ноге напряжены; голова резко наклонена к голове зверя, так что зритель видит лишь коротко остриженные волосы Геракла. Лев начинает задыхаться: его правая задняя лапа уперлась в ногу Геракла выше колена.

Сцена со стоголовым Тифоном {Гидрой, ёпрст!!! – OCR} изображена была не менее драматично. И здесь меч героя ему не помог, так как вместо каждой отрубленной головы вырастало немедленно две новых. Только прижиганием отрубленных мест можно было ослабить, а затем и победить эту страшную огромную змею. На метопе возничий Геракла Иолай уже пришел на помощь Гераклу с горящей головней в руках. Но Тифон еще очень силен; мощные кольца обвили ногу Геракла, кажущуюся хрупкой среди массивных колец. Несохранившиеся головы Тифона были бронзовыми, а тело, начинавшееся от самой кромки метопы, заполняло все ее пространство.

Геракл с Эриманфским вепрем во дворце Еврисфея (с дополнениями Г. Коха)

Другого типа была метопа, изображавшая Геракла с эриманфским вепрем. Вепрь уже не только схвачен и закован Гераклом, но (222/223) принесен в Микены во дворец царя Еврисфея. Трусливый брат Геракла, незаконно захвативший царство, испугался страшного зверя и поспешил спрятаться.

На метопе (восстановление Коха) Геракл стоит во дворце перед пифосом, глубоко врытым в землю. Испуганный царь прыгнул в пифос; по-видимому, он убежал из дворца и спрятался в кладовых. Геракл держит в руках кабана головой вниз, а из глиняной бочки выглядывает полное ужаса лицо царя. Изображение носит трагикомический характер: тупая морда вепря и навстречу ей — лицо перепуганного царя.

Последний подвиг Геракла — яблоки Гесперид. Девушка в плотном дорическом пеплосе с апоптигмой и складками на груди, приближающаяся к Гераклу, — одна из наиболее сохранившихся и красивейших фигур этого фриза. В правой руке Геракла — два яблока, он ждет третьего, которое должна передать ему Гесперида.

На восьми метопах северной и южной сторон храма изображены подвиги Тесея.²⁸⁾ И здесь очень удачно выбраны наиболее драматические сцены. Так, например, борьба с разбойником Синисом представлена в тот момент, когда Синис уже пригнул к ноге вершину сосны, собираясь привязать к ней Тесея, но последний, перехватывая вершину дерева и наступив ногой на ногу Синиса, хватает врага за волосы, притягивая к себе. Синие резко упирается, и мускулатура его тела так напряжена, что видно — силач еще может продолжать борьбу.

На другой метопе марафонский бык схвачен Тесеем в момент мощного прыжка животного вперед; Тесей, схватив быка одной рукой за рог, другой за морду, резким движением поворачивает его голову к себе.

На второй северной метопе изображен заключительный момент борьбы со Скироном, по поводу которого Плутарх приводит две различные версии мифа: «На границе Мегариды он (Тесей) умертвил Скирона, сбросив его со скалы. По общераспространенному преданию, он грабил прохожих; но некоторые говорят, что он нагло и дерзко протягивал свои ноги и приказывал иноземцам мыть их, затем, в то время как они мыли их, толкал их ногой и сбрасывал в море. Мегарские историки не соглашаются с этим преданием, они говорят, что Скирон не был ни разбойником, ни злодеем, напротив, он уничтожал разбойников и был родственником и другом честных и справедливых людей. Тесей, говорят они, убил Скирона не тогда, когда в первый раз шел в Афины, а позже, когда отнял у мегарцев Элевсин, обманув Диокла, начальника гарнизона» (Плутарх, Тесей, 10).

Эти два варианта легенды отражают продолжавшуюся, веками борьбу двух ближайших соседей — Мегар и Афин. По мегарской вер- (223/224)

Тесей и Синис (с дополнениями Г Коха)

Тесей и марафонский бык (Гипс. Дрезден) (224/225)

сии, убийство Скирона было преступлением Тесея, по аттической же — благодеянием и подвигом, совершенным прежде всего для жителей мегарской земли.

Конечно, на метопе храма Гефеста все подвиги Тесея трактовались в их аттической версии. Скирон уже не в состоянии сопротивляться, он лишь судорожно хватается обессилевшей левой рукой за скалу, в то время как Тесей отрывает его от земли, чтобы сбросить вниз, в бушующее под ними море.

На следующей метопе представлена борьба Тесея с аркадским исполином Керкионом, обитавшим в районе Элевсина. Эта скульптура сохранилась лучше других и может быть названа одним из самых живых и выразительных изображений. Она показывает Тесея как первоклассного мастера борьбы. Керкион значительно превосходит Тесея ростом, но сила Тесея подчеркнута шириной его плеч. Противник оторван от земли и следующим движением будет сброшен на землю в невыгодном для него положении. Такой прием был одним из наиболее трудных, владели им только борцы высокого класса. Тесей борется с удивительной легкостью, не напрягая мускулов до предела, что свидетельствует о неимоверной силе и ловкости аттического героя.

Тесей и Скирон (с дополнениями Г. Коха)	Борьба Тесея с Керкионом (восстановление)

На восточной и западной сторонах храма, кроме метопного фриза, гладкая стена самого храмового помещения была увенчана двумя лентами ионического фриза, более длинного — восточного (из шести плит) (225/226) и более короткого — западного (из четырех плит).²⁹⁾ Каждая плита восточного фриза скульптурно закончена, в то время как на западном — фигуры одной плиты переходят на другую. Это, несомненно, указывает на то, что фризы создавались не одновременно.

Характерной чертой обоих фризов является перенесение на них техники дорической горельефной скульптуры, которой чужды художественные приемы фриза Парфенона с его столь жизненными сокращениями и пересечениями фигур. Образцом остается техника изолированных метопных фигур, т.е. отдельных сцен борьбы, не объединенных единой композицией.

На обоих фризах борьба протекает на совершенно ровном плоскостном фоне. Каждый воин, каждое божество, каждая борющаяся группа образуют самостоятельное целое. На восточном фризе изображение борьбы обрамлено двумя группами сидящих богов,³⁰⁾ архитектурно расположенных над антами храма. Центральную группу фриза составляют фигура воина в живописно накинутом длинном развевающемся плаще, размахнувшегося для удара, и два низвергнутых война над колоннами.

На западном фризе, где изображена борьба кентавров с лапифами, прослеживается также влияние метопных групп Парфенона. По обе стороны центральной группы Кайнея фриз распадается на отдельные сцены борьбы (по две фигуры в каждой). Вставленные между ними отдельные фигуры воинов служат как бы связкой, объединяющей изолированные борющиеся группы в единую фронтонную композицию.³¹⁾

Анализ дорического и ионического фризов Гефестиона порождаем много еще не решенных вопросов. Спорным остается вопрос не только о скульптуре или скульпторах храма, но даже и о школе скульпторов, хотя чаще всего думают о школе Мирона. Принцип метопной техники изображений, примененный в ионическом фризе храма, свидетельствует, что художники, работавшие над ним, принадлежали к более архаической школе, чем создатели почти одновременного ионического фриза Парфенона.

Долгое время фронтонные композиции храма не могли быть восстановлены даже предположительно. Раскопки агоры и в этом отношении оказались плодотворными, так как были найдены фрагменты скульптур, относящихся к храму на Рыночном холме. (226/227)

Восточный фриз Гефестиона. Южная и северная стороны (восстановление Г. Коха)

Западный фриз Гефестиона (восстановление Г. Коха) (227/228)

Западный фронтон еще не может быть восстановлен, так как здесь достоверна лишь фигура сидящей женщины (вблизи правого угла фронтона). Бр. Сауэр предполагал, что в углах фронтона справа был изображен поднимающийся на колеснице Гелиос, слева — Селена, спускающаяся в Океан.

Восточный фасад Гефестиона

Восточный фронтон предположительно реконструирован Г.А. Томпсоном, и его реконструкция принята самыми авторитетными учеными. Темой композиции, по мнению Томпсона, является апофеоз Геракла. Эта тема теснейшим образом связана с изображением его подвигов на метопах восточного фасада, которые заканчиваются изображением Геракла, стоящего в ожидании третьего яблока из сада Гесперид. Завершение трудов Геракла показано на фронтоне. Получив последнее яблоко, Геракл поднимается на Олимп, где и происходит его обожествление.

В центре фронтонной композиции — Зевс, сидящий на троне. Следовательно, сцена происходит в доме богов. По обе стороны сидящего бога стоят Геракл и Афина, сопровождающая Геракла на Олимп. За ними конные группы с колесницами и возничими, Никой — у Афины, Иолаем — (228/229)

Восточный фронтон Гефестиона (реконструкция Г.А. Томпсона) (229/230)

у Геракла. Колесницы означают, что Афина и Геракл только что прибыли на Олимп. Зевс повернулся в сторону Геракла, приветствуя подходящего к нему героя.

По углублениям тимпана позади Геракла можно восстановить дерево с чудесными яблоками, охраняемое обвившимся вокруг него драконом.³²⁾ Кольца дракона и копье Афины заполняют пространство между головами коней и фигурами Геракла и Афины. В углах фронтона в спокойных позах зрителей происходящей сцены расположены лежащие фигуры.

Аттическая версия этого последнего подвига Геракла такова: на свадьбе Геры и Зевса богиня получает в дар от Геи росток дерева с золотыми яблоками вечной жизни. Принимая этот прекрасный дар, Гера приказывает поместить его по ту сторону великого Океана, в саду богов, расположенном у дома Атланта, держащего землю на своих плечах. Здесь обитают также Геспериды, юные дочери Ночи. Чтобы девушки не сорвали яблока, Гера приставляет к дереву дракона Ладона. Геракл, прибывший после долгих скитаний и борьбы в этот сад «в тайных местах темной земли», уговаривает Гесперид помочь ему, и они своим пением усыпляют дракона.

Геспериды отдают яблоки Гераклу, который в сопровождении Афины восходит на Олимп, чтобы вручить плоды Зевсу. Томпсон считает, что помещение фигуры Геракла между Зевсом и деревом символически изображает отдаленность Зевса от сада Гесперид.

Акротерий над фронтоном изображает двух молодых женщин, одна из которых поддерживает другую. Опираясь правой рукой на плечо подруги, в левой женщина держит яблоко, вероятно только что сорванное с верхней ветки чудесного дерева.

Томпсон отмечает, что на метопе одна из Гесперид только что передала Гераклу два яблока, а две Геспериды акротерия в это время срывают третье яблоко, то самое, которого терпеливо ожидает Геракл, изображенный внизу под фронтоном на последней метопе дорического фриза.

Таким образом, композиция фриза, акротерия и фронтона сюжетно тесно связана и задумана скульптором как единый рассказ о подвигах (230/231) героя, о его последнем пути в сад Гесперид, о прибытии на Олимп и его апофеозе.

Этим Томпсон объясняет и отсутствие Афины на метопах Гефестиона, в то время как на метопах храма в Олимпии Афина не раз появляется, чтобы вдохновить героя на новый подвиг или поздравить с уже совершенным.

Если вспомнить картину Марафонского сражения в Пестром портике, на которой изображены Тесей, Геракл и Афина, а также то, что перед решительной схваткой с персами войска афинян и платейцев находились под прикрытием ограды священного участка Геракла, то станет ясной и связь скульптурных украшений Гефестиона с прославлением героев, сражавшихся при Марафоне вместе с афинянами.³⁴⁾

Копия акротерия восточного фасада храма (терракота из коллекции Сабурова)

Целла Гефестиона. Реставрационные работы в восточной части храма, производившиеся К. Орландосом в 1936—1937 гг., и археологические изыскания во внутренних помещениях храма в 1939 г. привели к новым интересным открытиям.

Может быть, под непосредственным влиянием архитекторов Парфенона вдоль целлы, отступя на 0,5 м от северной и южной продольных сторон и на 1 м от ее западной стены, поднималась мраморная (231/232) колоннада, обрамлявшая постамент со статуями богов. Дорические колонны нижнего ряда покоились на поросовом фундаменте, а на перекрывающем их архитраве был установлен второй ряд колонн, также дорических, но значительно меньших по размеру.³⁵⁾

Прямо перед входом в глубине целлы на поросовом основании, вплотную подходившем к колоннам, стоял пьедестал, облицованный темным элевсинским мрамором. На его фоне должны были рельефно выделяться мраморные скульптуры несохранившегося фриза.

План целлы Гефестиона (восстановление)

Две бронзовые статуи, поставленные на пьедестал, были обращены лицом к двери. Исходя из расчета места установки статуй и отношения их высоты к размерам целлы, Г.Ф. Стивенс предполагает, что статуи обоих божеств превосходили человеческий рост: статуя Гефеста не могла быть меньше 2,45 м, а статуя Афины — 2,35 м.³⁶⁾

В последнее время были сделаны две попытки реконструкции этих статуй (Г.Ф. Стивенса и позже — С. Папаспириди-Карузу). Основанием для последнего по времени восстановления, кроме копии головы Гефеста, находящейся в Ватикане, послужило изображение Гефеста на светильнике из коллекции Г. Эмпедоклеса, подаренной им Национальному музею в Афинах.

О статуе Гефеста коротко сказано у Цицерона: «…мы хвалим Вулкана в Афинах работы Алкамена, где бог представлен стоящим и одетым; (232/233)

Целла Гефестиона со статуями Гефеста и Афины (восстановление Г. Стивенса) (233/234)

хромота его показана слегка и не бросается в глаза». (О природе богов, I, 30, (83)).

После трагической смерти Фидия его ученик Алкамен стал выдающимся скульптором Афин. Кроме статуи Гефеста, он создал хризоэлефантинную статую Диониса для нового храма, статую Геры в афинском Герайоне, статую Бендис для ее храма в Пирее и статую трехфигурной Гекаты перед Пропилеями. Можно предполагать, что и бронзовая Афина, стоявшая на одном постаменте с Гефестом, была его работой.

Бог кузнецов в храме на Рыночном холме не мог быть изображен в парадном облачении олимпийцев; скорее всего он был представлен в обычной одежде ремесленника. Чаще всего его изображали в эксомиде, простой тунике, доходящей до колен; на голове — пилос, мягкая коническая шапка. Его атрибуты ремесленника на Олимпе — наковальня, клещи и молот.

С. Папаспириди-Карузу на основании изображения Гефеста на светильнике указывает, что оно подтверждает слова Цицерона об искусном и ненавязчивом показе хромоты бога. Он стоит, обернувшись вправо, по направлению к своей наковальне, установленной на стволе твердого дерева; поэтому он опирается на здоровую правую ногу, тогда как левая вытянута на пальцах. По сравнению с реконструкцией Стивенса, на которой Гефест занимает почетное (правое) место, Папаспириди-Карузу изменяет местоположение статуй, так как поворот лица Гефеста в сторону наковальни определяет его место слева от Афины, а наковальня расположена в центре.

Одновременно она же делает попытку реконструкции и пьедестала, полагая, что на нем было изображено рождение Эрихтония, который, по древнему варианту легенды, был сыном Гефеста и Афины, тогда как его восприемницей была Гея. При этом Папаспириди-Карузу исходит в реконструкции, во-первых, из факта, что на пьедесталах культовых статуй рождение является обычной темой, во-вторых, она ссылается на свидетельство Августина, который, рассказав миф о рождении Эрихтония от Афины и Гефеста, сообщает, что большинство образованных людей отвергает этот миф, считая его вымыслом. Основанием для этой сказки послужило то, что в храме Гефеста и Афины нашли младенца, обвитого змеей, и так как не знали, чей он сын, то приписали его Гефесту и Афине.³⁷⁾ (Аврелий Августин, О граде божием, XVIII, 12).

Стилистический анализ изображений на аттических вазах, на рельефах из Ватикана и Лувра дает возможность реконструировать общую композицию сцены рождения Эрихтония, восходящую, как думает С. Папаспириди-Карузу, к Алкамену. В центре рельефа на постаменте статуй Гефеста и Афины изображена Гея, приподнявшаяся до колен из земли, чтобы передать новорожденное дитя Афине; Афина вплотную подходит (234/235) к Гее, раскрывая складки пеплоса и наклоняясь к богине, чтобы взять ребенка на руки. Позади Геи, опершись на пилястр, стоит отец Эрихтония Гефест с неловко повернутой больной ногой. Позади Гефеста Кекроп, традиционно изображенный получеловеком-полузмеей, а позади Афины, в полной симметрии с Кекропом, фигура сидящего бога или героя. Присутствующие при рождении Эрихтония божества по обеим сторонам рельефа жестами приподнятых кверху рук свидетельствуют о происходящем чуде.³⁸⁾

Статуи Гефеста и Афины (восстановление С. Папаспириди-Карузу)

Статуя Гефеста была установлена в храме, по-видимому, в 421/420 г., как об этом свидетельствуют сохранившиеся надписи о реорганизации праздника в честь Гефеста (IG, I², № 84 (W., № 292, стр. 101), строки 17, (235/236) 31-32, 38, 45; 421/420 г.) и об оплате расходов, связанных с установкой статуй в храме (IG, I², № 370-371 (W., 293, стр. 101); 421—415 гг.).

Реорганизация праздника в честь Гефеста, вероятно, была связана с установлением бега с факелами — лампадодромии, состязания, происходившего раньше во время двух больших празднеств — на Панафинеях и на празднике в честь бога огня Прометея.³⁹⁾

Лампадодромия была состязанием афинских фил (иногда всех, иногда пяти из них в порядке очередности). Гимнасиархи, выделенные филами, должны были отобрать среди молодежи кандидатов для участия в беге, тренировать их и кормить в период подготовки к состязаниям. Состязания в честь Прометея происходили на дороге, ведущей от Академии к Дипилонским воротам (расстояние несколько более 1 км). Сорок человек от каждой филы стояли на дороге в 25 м друг от друга. По определенному знаку начинался эстафетный бег с факелами. Победу одерживала та фила, последний бегун которой первым приближался к алтарю и зажигал на нем священный огонь. Религиозное значение этого состязания состояло в том, что новый огонь, принесенный с наибольшей скоростью, считался самым чистым, и от него зажигался на алтаре огонь того божества, которому был посвящен праздник. У ворот Керамика наступал последний и решительный момент состязания. Отставших бегунов народ встречал ударами, пинками и оскорбительными криками. Выражение «удары Керамика» вошло у афинян в поговорку (ср. Аристофан, Лягушки, ст. 1089 сл.). Лампадодромия в честь Гефеста и Афины заканчивалась у алтаря храма, об этом есть упоминание в надписи.

Найденные вокруг храма Гефеста предметы свидетельствуют о том, что это был район деятельности кузнецов. У храма же производились пытки рабов, выступавших в качестве свидетелей на суде; здесь же заключались частные контракты, освященные присутствием божества.

В дни праздника Гефестий к храму направлялась торжественная процессия, возглавляемая особыми должностными лицами — гиеропеями. Двадцать специально выделенных метеков должны были доставить для жертвоприношения трех быков. 200 афинских граждан, назначенных гиеропеями, ждали сигнала барабана, чтобы поднять быков и одного за другим возложить их на алтарь.

Во время праздника, кроме бега с факелами, происходили хоровые состязания юношей.

Только в Афинах чтили праздниками бога-кузнеца, и только в Афинах метеки и граждане объединялись вместе для праздничного пиршества, ибо Гефест был богом всех ремесленников, независимо от их социального и этнического происхождения.

Стоя Зевса, или Царская стоя. Там, где Панафинейская дорога сворачивала на агору, сразу же направо от нее, у северо-западного склона Рыночного холма, открывался вид на широко распахнутый портик с (236/237) двумя выступающими по бокам крыльями. «Здесь первый по правую руку находится портик архонта-царя, так называемый „Царский портик“, где заседает архонт-басилевс в течение года, когда он выполняет свою должность. На черепичной крыше этого портика стоят изображения из обожженной глины: Тесей, бросающий в море Скирона, и Гемера (День), несущая Кефала. Говорят, что Гемера, полюбив его за его замечательную красоту, похитила его и что от него у нее был сын Фаэтон Рядом с этим портиком стоят статуи Конона, Тимофея, сына Конона, и кипрского царя Евагора, который добился, что царь Артаксеркс дал Конону финикийские триеры. Тут же стоят статуи так называемого Зевса Элевтерия. Позади статуй находится портик с изображениями так называемых „двенадцати богов“. На противоположной стене нарисованы Тесей, Демократия и народ» (Павсаний, I, 3, 1-3).

Когда археологи в 1932 г. открыли в этом месте, в северо-западном углу агоры, руины портика с двумя выступающими по бокам крыльями, они определили его, на основании указаний Павсания, как «Царскую стою» (стоя басилейа).⁴⁰⁾ Однако это мнение на первых порах встретило серьезные возражения, особенно со стороны В. Дерпфельда.

Основное затруднение при определении Царской стой заключалось в свидетельствах древних историков и лексикографов, которые упоминали о Царской стое и о стое Зевса Освободителя (Элевтерия). Однако последующие раскопки агоры показали, что двух зданий быть не могло — для одного из них нет места. Сначала пытались видеть вторую стою, стою Зевса, в юго-западной части агоры, но это здание оказалось Метрооном, построенным в эллинистический период. Тогда возникло предположение, что Царский портик находится в северной части агоры. Но и это предположение отпало, когда в 1939 г. был раскрыт дромос от Дипилонских ворот, твердо определивший северную границу древней агоры. Попытки искать Царскую стою где-либо в другом месте кончились неудачей. Стоя не могла находиться за пределами агоры, так как это противоречило бы точным топографическим указаниям Павсания.

Еще в начале 30-х годов Н. Вальмин, а затем Ш. Пикар установили, что ни в одном свидетельстве древних классических авторов не встречаются одновременно имена двух этих портиков. Только поздние авторы — схолиасты и лексикографы упоминают две стой (Царскую и стою Зевса), расположенные друг подле друга. Так, Гарпократион (I—II в. н.э.) под словом «Царская стоя» писал: «Демосфен в первой речи против Аристогитона. Есть две стои, находящиеся рядом, стоя Зевса Освободителя и Царская».⁴¹⁾ В словаре Гесихия (V в. н.э.): «Царская стоя. В Афинах есть две царские стой, одна так называемая Зевса-царя и другая — (Зевса) Освободителя».⁴²⁾ У Евстафия в комментариях к «Одиссее» (I, 395; (237/238) XII в. н.э.): «Был, как говорят, в Афинах некий магистрат, басилевс, и его жена, басили́нна. Там была и стоя царская (Stoa basileios) вблизи стои Зевса Освободителя».

Вполне возможно, что смешение двух зданий в одно у поздних лексикографов произошло из-за стремления согласовать ранние источники, в которых стоя называлась то «Царской», то «Зевсовой». В пользу этой гипотезы как будто бы свидетельствует высказывание Гесихия, говорящее о двух царских стоях, Зевса-царя и Элевтерия (Освободителя). Возможно, что Гесихий пытался примирить противоречивые высказывания о двух стоях предположением о наличии двух царских портиков. Детальное исследование здания, открытого в северо-западном углу агоры, приводит к выводу, что оба названия обозначают одно и то же здание.

Четыре ступени из белого и голубого гиметского камня вели к дорической колоннаде из белого пентеликонского мрамора, выступающей вперед на боковых крыльях. Внутренний ряд колонн (7*1*1)⁴³⁾ отделял переднюю часть портика от задней, на стене которой и находилась живопись, описанная Павсанием. Пол стои был некогда вымощен большими плитами из пороса.

Между выступами крыльев находилась площадка (20 м * 5,5 м), на которой были открыты поросовые фундаменты от постаментов статуй. В центре сохранились следы самого большого основания (ок. 4,2 м в диаметре) , к югу от него — следы экседры, а к северу — восьмиугольных баз. Центральное место, по-видимому, и было занято бронзовой статуей Зевса Сотера или Элевтерия, превышавшей, судя по величине круглого основания, человеческий рост. Направо от статуи Зевса стояли статуи Конона, Евагора и Тимофея, а налево в экседре — императора Адриана, о котором говорил Павсаний.

Следы краски на найденных архитектурных фрагментах позволяют полностью восстановить общую окраску антаблемента. Планочки и капли архитрава были красными, триглифы — голубыми, украшения карниза — попеременно голубыми и красными. Неокрашенным оставался только пентеликонский мрамор.

Легкие очертания портика с выступающими колоннадами крыльев не имеют ранних аналогий; по-видимому, на его архитектурную форму оказали влияние Пропилеи Мнесикла.

Скульптурные украшения, как кажется, были приданы только крыльям. Найдены мраморные фрагменты угловых фигур южного крыла (одна из них — крылатая Ника), но центральными акротериями были (238/239) терракотовые скульптуры.⁴⁴⁾ Несколько небольших фрагментов позволяют выделить задрапированную женскую фигуру, уносящую в быстром движении обнаженного юношу. Это, без сомнения, описанная у Павсания терракотовая группа — Гемера с Кефалом на руках. Богиня дня,⁴⁵⁾ как рассказывает легенда, похитила юношу, восхищенная его красотой. Этот сюжет, очень распространенный с VI в., часто встречается не только в акротериях, но и в вазовой живописи.

Царский портик, открытый и описанный Томпсоном, датируется концом V в. Однако отдельные упоминания о Царском портике и выставленных в нем или перед ним памятниках относятся ко времени более раннему, чем это здание. Аристотель относит его к VI в. «Написав эти законы (законы Солона) на кирбах, афиняне поставили их в Царской стое и все поклялись их соблюдать. Девять же архонтов, принося клятву у камня, всенародно объявляли, что они посвятят золотую статую, если нарушат какой-либо из законов; вот почему они еще и теперь приносят такую клятву» (Афинская полития, I, 7). О посвящении в Дельфы золотой статуи в человеческий рост в случае нарушения клятвы сообщают и другие источники.⁴⁶⁾

Этот рассказ дополняется у Поллукса (II в. н.э.): архонты «приносили клятву вблизи Царской стои у камня с частями жертвенного животного в том, что они будут охранять законы» (Поллукс, VIII, 86).

Следовательно, «камень», у которого давали клятву должностные лица, был алтарем, и клятва сопровождалась жертвоприношением Зевсу. Поэтому и нарушение клятвы могло рассматриваться только как преступление перед богами.

Элиан (II—III в. н.э.) пишет о победе афинян над халкидянами, в результате которой часть захваченных земель была посвящена Афине, (239/240) а остальные сданы в аренду, и перед Царской стоей были поставлены стелы с записями арендных договоров.⁴⁷⁾

Как кажется, нет необходимости подозревать Аристотеля в ошибочном утверждении о помещении в Царской стое VI в. законов Солона, поскольку в его время здесь были выставлены древние законы, пересмотренные и заново собранные в общий свод в 410 г. до н.э.

В VI в. существовавшее здесь святилище Зевса и его алтарь могли служить местопребыванием архонта-басилевса и носить название «Царской стои». Персы разрушили это здание, но алтарь Зевса и его статуя могли быть восстановлены без особого труда. Позже при постройке во второй половине V в. Царской, или Зевсовой, стой, алтарь и статуя Зевса были сохранены на старом месте, а портик был поставлен так, чтобы статуя Зевса находилась перед его центром.

Глиняные акротерии на флангах, о которых рассказывал Павсаний, также могли быть данью архитектурной традиции VI в., когда терракотовые скульптуры были распространены. Может быть, не случайно, при сохранении глиняных украшений, воспроизводящих украшения древнего Царского портика, была найдена скульптура и мраморной Ники, соответствующей духу нового времени.

В стое и перед ней⁴⁸⁾ выставлялись своды законов после проверки их в 409/408 г. и в 403 г. после падения власти тридцати тиранов.⁴⁹⁾ Здесь пребывал архонт-басилевс, рассмотрению которого подлежали дела о нечестии. Поэтому Мелет, обвинявший Сократа в нечестии по отношению к богам и в развращении юношества, подал обвинение архонту-басилевсу в Царской стое. Именно сюда пришел в последний раз на суд архонта-басилевса Сократ, проводивший здесь некогда долгие часы в разговорах с афинянами, привлекаемыми блеском его бесед. Здесь же время от времени заседал совет Ареопага по религиозным делам. Заседания, происходившие, может быть, под председательством архонта-басилевса, были, как правило, закрытыми.⁵⁰⁾

В обычные дни стоя была местом встреч и прогулок. Вдоль стены стояли скамейки, и в солнечный день в тени Царского портика подчас разгорались страстные споры философского, литературного или политического характера.

Второе название стой по статуе Зевса Элевтерия (или Сотера, т.е. Спасителя), по-видимому, связано с победой греков над персами. (240/241)

По другой версии,⁵¹⁾ стоя называется именем Элевтерия, потому что она была построена [экс]элевтерами, т.е. вольноотпущенниками, освобожденными от рабства. Не исключено, что это объяснение связано с обычаем провозглашать у стои отпуск рабов на волю и выставлять стелы с именами рабов и их хозяев.

Алтарь двенадцати богов. В 40 м западнее стой находился алтарь двенадцати богов, воздвигнутый некогда Писистратом Младшим и окруженный оградой из вертикально поставленных плит, поддерживаемых опорными столбами.

В последней четверти V в. он был восстановлен почти в том же виде⁵²⁾ со входами с западной и восточной сторон, но если в раннем святилище сохранялся земляной пол, то при перестройке его вымостили поросовыми плитами.

С раннего времени алтарь служил местом убежища. В 519 г., еще во времена тирании, платейцы, теснимые фиванцами, обратились за помощью к Афинам. «Когда афиняне приносили жертвы двенадцати богам, они (платейцы) сели в качестве умоляющих у алтаря и отдали себя в руки афинян» (Геродот, VI, 108, 4). У этого же алтаря сел некогда Менон, умоляя о предоставлении ему права выступать безнаказанно с обвинением Фидия.⁵³⁾

Однако Павсаний рассказывает лишь об алтаре Сострадания, который в его время находился на месте алтаря двенадцати богов: «На афинской агоре находится алтарь Сострадания; более всех других богов, богиня Сострадания (Э́леос) оказывает помощь в человеческой жизни и изменчивости судьбы; афиняне единственные из греков воздают ей почести» (Павсаний, I, 17,1).

Самое подробное описание этого алтаря дано в поэме Стация (ок. 90 г. н.э.). «В центре города был алтарь, посвященный совсем не могущественному божеству; кроткое Милосердие пребывало здесь, и несчастные сделали это место священным. Около нее постоянно стоял умоляющий, и она никогда не отвергала его просьб. Все умоляющие выслушиваются, и ночью и днем можно приблизиться к ней и склонить сердце богини одними жалобами; культ ее скромен. Она не принимает ни пламени фимиама, ни потоков крови. Алтарь орошается слезами. Над ним висят посвящения — обрезанные волосы плакальщиц и одежды, покинутые при повороте судьбы. Вокруг нее молчаливая роща и отличительный знак священного культа — украшенные повязками лавры и дерево умоляющих — олива. Здесь нет ее изображения, не доверены металлу (241/242) очертания богини, она любит обитать в мыслях и сердцах людей. Около нее всегда страдающие, всегда полнится место неимущими людьми; только преуспевающим неизвестен этот алтарь. Молва гласит, что отпрыски Геракла, сохраненные в битве после смерти их божественного отца, воздвигли этот алтарь. Сюда стекаются люди, побежденные в войне и изгнанные из отечества, люди, потерявшие царства, и виновники преступлений; здесь они просят о мире».⁵⁴⁾

Модель алтаря Сострадания

Древность этого алтаря подтверждена легендами. Именно сюда после войны Семи против Фив пришли женщины с оливковыми ветвями в руках просить помощи Тесея против Креонта, запретившего хоронить тела их близких. Здесь же проходил Тесей, ведя захваченных в плен амазонок.

Легенды говорят то об алтаре Сострадания, то об алтаре двенадцати богов, который также защищал неприкосновенность каждого, кто обращался сюда с мольбой о помощи или спасении. Поэтому перед исследователями, открывшими алтарь (в значительной части скрытый теперь насыпью электрической железной дороги), встал вопрос о тожестве алтаря двенадцати богов и алтаря Сострадания.

Последние работы М. Кросби и Г.А. Томпсона вносят некоторую ясность в проблему, долгое время считавшуюся неразрешимой.

Оба алтаря известны нам по многочисленным упоминаниям в древней (греческой и римской) литературе, оба они засвидетельствованы надписями. Выражение Стация «в центре города» (urbe media) напоминает об алтаре двенадцати богов VI в., от которого измерялись расстояния дорог Аттики. Филострат (II—III в. н.э.) пишет о нем: «Приняли афиняне и Деметру, ушедшую в изгнание, и переселившегося Диониса, и блуждающих детей Геракла, когда они воздвигали алтарь Сострадания (242/243) как тринадцатого божества, не вино возливая на алтарь и не молоко, но только слезы» (Письма, 39 (70)).⁵⁵⁾

Орфей и Евридика

Свидетельство о культе тринадцатого бога дает возможность допустить, что к двенадцати богам позже в той же священной ограде был присоединен культ божества Сострадания. Возможно также, что Филиппу сын Ясидема, при счастливом повороте своей судьбы, посвятил дар (243/244) божеству Сострадания, ставшему для него божеством «Счастливой судьбы». Сообщение Стация о роще вокруг алтаря подтверждается и археологически, так как найдены следы посадки деревьев, датируемые IV в.⁵⁶⁾

М. Кросби полагает, что культ Сострадания был добавлен к культу двенадцати богов в той же ограде; позже, когда в этой ограде культ Сострадания стал преобладающим, двенадцати богам была посвящена роспись Евфранора у стои Зевса. Томпсон реконструирует скульптурные панели парапета на основании исследованных Г. Гетце четырех поздних римских копий афинских рельефов. Г.А. Томпсон считает их относящимися к алтарю Сострадания; по его мнению, они были вставлены в ограды по обе стороны двух входов в священный участок.

Говоря о чрезвычайной популярности культа Сострадания, Томпсон вспоминает рассказ Сенеки: «Когда Филипп (Македонский) продавал захваченных в плен олинфян, Паррасий, афинский художник, купил одного из них, старика, и привел его в Афины. Там он подверг его пыткам и с этого образца писал Прометея. Олинфянин умер в мучениях. Паррасий поместил эту картину (в качестве посвятительного дара). Его обвинили в нанесении вреда республике Последней просьбой олинфянина было: „Афинянин, верни меня Филиппу!“». Один из обвинителей предлагает Паррасию: если ты хочешь посвятить богам свою картину, «укрась своими дарами алтарь Сострадания» (Сенека, Контроверсии, X, 5 (34)). Возможно, что этот пример был придуман самим Сенекой, но для него имелось, по-видимому, не мало оснований.

В V в. при украшении алтаря и были созданы сцены, соответствующие культу Сострадания. У западного входа были помещены изображения: слева — Евридики и Орфея, справа — дочерей Пелия. Орфей выводит Евридику из царства Аида, но он не должен смотреть на ее лицо. Однако Орфей, преодолев уже много препятствий, не может более не видеть лица своей возлюбленной и, взглянув на нее, теряет ее навсегда. Художник избрал этот наиболее трагический момент: Орфей повернулся к Евридике, и взгляды их встретились. Гермес, проводник душ, уже держит Евридику за руку. Это тот «поворот судьбы», о котором писал Стаций.

На втором рельефе также три фигуры: Медея обещала вернуть молодость Пелию, сварив его разрубленное на части тело в котле. Его дочери поверили волшебнице. Одна из них несет котел, и Медея держит над ним сосуд с магическими травами; вторая дочь, взволнованная и грустная, поднимает к лицу принесенный нож. Здесь та же тема «поворота судьбы», ибо убитый Пелий более не воскреснет.

У восточного входа изображены: слева — Геракл и Геспериды, справа — Геракл с Тесеем и Перифоем. Перифой и Тесей пытались увести из ада похищенную Аидом дочь Деметры Персефону, но были схвачены и прикованы к скале. Освободителем приходит к ним Геракл, но он может (244/245) освободить и вернуть к жизни только Тесея. На рельефе Геракл и Тесей, готовые в путь, медлят проститься с Перифоем, навек остающимся в царстве мертвых.

Дочери Пелия и Медея

На другом рельефе — Геракл, достав золотые яблоки при помощи Гесперид, завершил свой последний подвиг. Девушки полюбили героя. Одна из них уже держит ветвь с тремя яблоками, но не решается передать их юноше, ибо он сразу должен навсегда покинуть пределы сада. Геракл также задумчив и хмур.⁵⁷⁾ (245/246)

Г. Гетце отмечает, что все четыре изображения на рельефах посвящены теме «поворота судьбы»; они иллюстрируют наиболее сложные человеческие взаимоотношения — отцов и детей, мужа и жены, друзей и влюбленных.

Прощание Тесея с Перифоем

Встает вопрос о времени и причине возникновения на агоре в священной ограде двенадцати богов культа божества Сострадания. Отвергая более ранние толкования этих рельефов как хорегических, связанных (246/247) с темами трагедий на сцене афинского театра, Томпсон полагает, что эти рельефные изображения возникли в связи с каким-то событием, чрезвычайно значительным в жизни афинян.

Геспериды и Геракл

Архитектурный анализ перестройки алтаря позволяет датировать его последней четвертью V в., а копии рельефов ближе всего к аттической скульптуре 420—410 гг. Эти годы в жизни афинян тесно связаны с катастрофой Сицилийской экспедиции 413 г. (247/248)

Заканчивая трагическую историю гибели афинского войска, Фукидид пишет: «Это было важнейшим событием не только за время этой войны, но, как мне кажется, во всей эллинской истории, насколько мы знаем о ней по рассказам, событие наиболее блестящее для победителей и наиболее сокрушительное для побежденных. Погибло … все: и сухопутное войско, и флот, ничего не осталось, что бы не погибло; из огромного войска вернулись домой лишь немногие» (VII, 87).

В «Лисистрате» Аристофана, написанной в 412 г., есть строки, полные такой горечи и боли, что и на веселом представлении, вероятно, зрители плакали:

Это было время, когда афиняне и население многих десятков союзных городов оплакивали погибших.

Алтарь Сострадания в центре города, в самом почетном месте священной агоры, унаследовавший от алтаря двенадцати богов право убежища и моления о помощи, должен был, по мысли правителей и жрецов, помочь десяткам тысяч людей, потерявших близких, легче пережить свое горе, плача у алтаря, ибо слезы здесь были единственной формой жертвоприношений.

«Поворот судьбы», вера в «счастливый случай» и милость богов, особенно божества Сострадания, во все времена жестоких испытаний было убежищем несчастных —царей, нищих, людей, обремененных горем и тяжелыми испытаниями непостоянной судьбы.

Новый Булевтерий и статуи эпонимов фил. В конце V в.⁵⁸⁾ выше старого Булевтерия на склоне Рыночного Колона был построен новый Булевтерий. Это было прямоугольное здание (22,5 м * 17,5 м), выходящее фасадом на восток. Две колонны у входа и две в верхней части помещения (вероятно, ионические) поддерживали крышу. Скамьи для членов Совета 500 были, как кажется, деревянные, поднимающиеся прямоугольником вверх⁵⁹⁾ и разделенные проходами в северном, и южном направлениях. Бема (кафедра) для выступления оратора находилась против входа на нижней площадке. Согласно литературным свидетельствам, члены Совета должны были сидеть по филам и каждый советник имел закрепленное за ним место, определявшееся по жребию. Судя по речи Лисия (248/249) (XIII, 36 сл.), в его время для пританов (дежурных членов Совета) выделялись специальные места перед кафедрой оратора. Павсаний упоминает о деревянной статуе Зевса Булея (Советника), перенесенной, по-видимому, из старого Булевтерия. Кроме статуи Зевса, согласно Антифонту, в Булевтерии была и статуя Афины Булеи (Советницы); жрец этих двух божеств имел свое почетное место в театре Диониса. Чтилась также и Гестия Советница, алтарь которой обладал правом убежища.

Антифонт говорит о святилище (может быть, об алтаре) богов советников Зевса и Афины, которым члены Совета, входя в зал заседаний, приносили жертвы. В Булевтерии и перед ним выставлялись некоторые законы. Андокид в речи 399 г. «О мистериях» приводит текст одного из них, стоявшего перед зданием: «Тот, кто стоял у власти в городе во время ниспровержения демократии, да будет безнаказанно предан смерти» (I, 95). Этот закон, принятый после падения власти 30 тиранов, становится особенно понятным при воспоминании о памятных всем афинянам трагических сценах, происходивших в Булевтерии.

Олигархический совет, установленный в эти страшные для демократов годы, получил высшие судебные полномочия. В 404 г. здесь происходил суд над демократами по доносу Агората. «Члены коллегии сидели на скамьях, где теперь сидят пританы; два стола были поставлены перед ними; камешек (для голосования) надо было класть не в урны, но открыто на эти столы; обвинительный — на передний, а оправдательный — на задний. Таким образом, возможно ли было кому-нибудь из них рассчитывать на оправдание? Одним словом, все являвшиеся в Совет на суд приговаривались к смертной казни; никто не был оправдан, кроме Агората, которого они отпустили как благодетеля отечества» (Лисий, XIII, 37-38).

Здесь же происходил суд над Фераменом, и хотя Ферамен вскочил на алтарь Гестии, т.е. был неприкосновенен, его оторвали от алтаря и Совет молчал, так как за перилами перед помещением Совета стояли наготове вооруженные кинжалами воины.

А за семь лет до этих событий, во время олигархического переворота 411 г., участники переворота силой заставили весь состав Совета 500 покинуть Булевтерий. Члены нового олигархического Совета 400, спрятав оружие, в сопровождении отряда в 120 человек вошли в Булевтерий во время заседания Совета 500 и предложили ему покинуть здание. Когда члены Совета удалились, новый Совет выбрал по жребию пританов, совершил все положенные молитвы и жертвоприношения богам и отменил все демократические установления (ср. Фукидид, VIII, 69-70). Поэтому-то после восстановления демократии и Совета 500 был принят закон о безнаказанном умерщвлении всех, стоявших у власти, во время олигархических переворотов.

Члены Совета 500, избиравшиеся по демам путем жребия,⁶⁰⁾ получали (249/250) от государства оплату. Они освобождались от военной службы и имели почетные места в театре. При исполнении своих обязанностей они возлагали на голову миртовый венок. В дни заседаний Совета над Булевтерием поднимался флаг, а когда глашатай приглашал булевтов войти в помещение и открыть собрание, флаг опускался.

Полномочия и сфера действий Совета, этого основного исполнительного и контрольного органа афинской демократии, были очень широкие. Совет рассматривал дела «О войне, и об изыскании денег, и о законодательстве, и о текущих событиях, и о делах с союзниками, он должен был получать форос, заботиться о верфях и святилищах» (Псевдоксенофонт, Афинская полития, III, 1). В распоряжении Совета были лучники для выполнения его решений в случае сопротивления. Во время заседаний лучники наблюдали за поддержанием тишины перед Булевтерием.

Когда заседание было закрытым, подходы к Булевтерию преграждались перилами; при открытых же заседаниях народ мог стоять у входа, но никто не имел права войти в Совет без предварительного разрешения на это. Даже послов других государств должен был вводить либо притан, либо стратег.

Постройка нового Булевтерия, вероятно, была вызвана тем, что усложнившиеся функции Совета потребовали расширения помещения. В старом Булевтерии стал храниться государственный архив, увеличивающийся с каждым годом. Возможно также, что после разрушения персами небольшого храма Матери богов этот культ продолжал существовать на территории старого Булевтерия.

Статуи эпонимных героев на агоре (реконструкция, рис. М.Г. Мак-Алистер)

В конце V в. перед старым Булевтерием были восстановлены бронзовые статуи эпонимных героев, имена которых вошли в название афинских фил. От их постамента сохранился прямоугольный вытянутый фундамент из известняка (18,40 м длины * 3,68 м ширины); на нем стояли (250/251) мраморные плиты, укрепленные скрепами; деревянные перила окружали этот постамент.

Около эпонимов всегда толпился народ и разгорались жестокие споры. Здесь выставлялись проекты предложенных законов, чтобы каждый мог прочесть их и составить свое мнение при обсуждении на Народном собрании. У статуи Пандиона обычно вывешивались списки военнообязанных и имена лиц, назначенных в поход.

В комедии «Мир» Аристофан издевается над таксиархами:

Здесь же выставлялись списки эфебов, объявления об увенчании отдельных лиц или объявления об обвинении кого-либо в преступлении, что вызывало всегда особый интерес. Так, например, Демосфен в речи «Против Мидия» говорит, что Мидий нанял клеветника Евктемона для преследования Демосфена и что самым пламенным его желанием было увидеть у эпонимов выставленную дощечку, где каждый мог бы прочесть: «Евктемон Лусиеец обвинил Демосфена Пеанийца в дезертирстве» (Демосфен, XXI, 103).

Во время ежегодных отчетов должностных лиц, заканчивающих срок своей работы, у эпонимов сидели представители каждой филы, собирая от ее членов обвинительные материалы или жалобы на магистрата. Народ получал у статуй эпонимов информацию обо всех основных событиях жизни города; здесь было место всеобщих встреч, и, пожалуй, нигде нельзя было лучше узнать мнение народа о том или ином событии или лице. Здесь, вероятно, в значительной мере подготавливалось и мнение афинян перед предстоящим Народным собранием и перед рассмотрением громких судебных дел.

Стратегий. Выступая на Народном собрании, Эсхин, возражая Демосфену, отрицал, что он прогнал посланника из Стратегия. «Когда Народное собрание уже было распущено, послы Филиппа заставляли союзников клясться в вашем Стратегии. Обвинитель посмел сказать вам, что я удалил Критобула, посла Керсоблепта, от жертвоприношений, но если присутствовали союзники, если народ вынес решение, а стратеги сидели рядом — откуда же я мог получить такую силу? Как это могло случиться? Если бы я действительно осмелился поступить так, разве ты допустил бы, Демосфен, чтобы это произошло? Разве ты не огласил бы агору криками и воплями, видя, что я, как ты только что сказал, прогнал от жертвоприношений посла?» (Эсхин, II, 85).

Из этого ученые справедливо заключают, что Стратегий был расположен на агоре или рядом с ней. О том же свидетельствует и речь Лисия (251/252) в защиту Полиена, обвиненного в том, что он бранил стратегов в Стратегии, хотя, по его словам, он делал это на агоре (Лисий, IX, 5).

Юго-западный угол агоры (план)
А — гражданское здание; Б — пограничный камень агоры.

Найденная на агоре стела с надписью в честь таксиархов, выставленная перед Стратегием, как кажется, подтверждает местоположение Стратегия в южной части агоры.

Одно из зданий V в. на юго-западной границе агоры (к юго-западу от Толоса) предположительно отожествляется со Стратегием. Хотя (252/253) внутренние стены строения сильно разрушены, можно предполагать, что двор был в форме буквы Т и на него выходило несколько меньших по размеру помещений. По обеим сторонам двора находились две цистерны, соединенные между собой туннелем, куда во время дождей стекала вода с крыши. Наличие большого двора для собраний и небольших помещений для обычных дел вполне соответствовало нуждам коллегии стратегов.

Южная и восточная стороны агоры. При входе на агору с южной стороны находился источник V в., обращенный углом к западу. Это было крытое помещение с бассейном, выходившее портиком на агору.⁶¹⁾ Восточнее источника и рядом с ним была расположена Гелиея, построенная еще во время тирании. Хотя фундаменты здания были сильно нарушены впоследствии, а внутренний двор изрыт ямами и колодцами, все же можно отчетливо восстановить ее первоначальный вид.

В V в. Гелиея получила законченное архитектурное оформление. Вход в нее с агоры открывался рядом широких ступенек. Гелиея была самым большим и самым важным местом заседаний афинского суда. Здесь происходили важнейшие судебные процессы. У Гарпократиона читаем: «Гелиея — самое большое из всех судилище в Афинах, в ней проходили общественные процессы, для которых собирали 1000 или 1500 судей. Лисий говорит, что по доносу о стратегах и таксиархах должен был, согласно постановлению Народного собрания, состояться суд гелиастов в составе 2000 человек, но коллегия 30, боясь оправдания, произвела суд в Совете» (Лисий, XIII, 35). Председателями суда гелиастов были фесмофеты. Как всегда, на судебных процессах в качестве свидетелей и зрителей присутствовало много афинян.⁶²⁾

Водяные часы. В середине IV в. у наружной стены Гелиеи, между ее северо-западным углом и ступеньками пропилона, находились водяные часы агоры. Они состояли из вертикальной шахты и неглубокого каменного бассейна, расположенного на более высоком уровне к востоку от нее. Очевидно, из бассейна вода поступала в шахту. На дне шахты имелось маленькое, облицованное металлом отверстие, через которое медленно вытекала вода. Понижение уровня воды отмечалось, вероятно, флажком, установленным на поплавке. Флажок показывал уровень воды и тем самым, по принятой в то время системе измерения, время дня.⁶³⁾

Южная стоя. Южной границей агоры была южная стоя (7 м ширины * 118 м длины), построенная в последней четверти V в. Она выходила на агору колоннадой в 39 колонн, а на дорогу, с юга огибавшую агору, — сплошной стеной из высушенного кирпича на каменном цоколе. Стена (253/254) сохранилась в некоторых местах до 5 м вышины; в центре ее была прямоугольная ниша. Позади обращенного в сторону агоры портика находилось 16 внутренних помещений с утрамбованным земляным полом.

Сначала стою определяли как торговое помещение, состоявшее из лавок и меняльных контор. Однако Г.А. Томпсон считает, что, может быть, это было государственное здание с комнатами, предназначенными для общественного питания.⁶⁴⁾

Южная стоя — первый в Афинах пример стой с двойной колоннадой и крытыми помещениями. Во II в. до н.э. она была перестроена и выровнена по отношению к агоре.

К южной стое с востока примыкал источник писистратовского времени (Эннеакрунос?), состоявший из центрального помещения, игравшего роль коридора, и двух небольших мраморных бассейнов по сторонам, отделенных от центральной комнаты низким барьером. В последней четверти V в. оба бассейна и коридор были перекрыты большим поросовым блоком. Цель этой переделки неясна, так же, как неизвестно, продолжал ли здесь существовать водный источник.

Вблизи от этого источника (отделенное от него узким переулком) находилось довольно большое здание, стоявшее некогда на мощных поросовых основаниях. Это, вероятно, Аргирокопейон, афинский монетный двор, построенный в середине V в. Внутри здания были найдены две печи, бассейны для воды. На полу обнаружены 10 бронзовых дисков, служивших фланцами для выбивания монеты.⁶⁵⁾

В ряде надписей, связанных с чеканом монеты, приведено решение выставлять все постановления (кроме других мест) и перед Аргирокопейоном для ознакомления каждого, кто этого пожелает. Здесь, например, было выставлено постановление об установлении единого афинского чекана, веса и мер во всех государствах, входивших в Афинский морской союз.

В северо-восточной части агоры, позже занятой в значительной части стоей Аттала, были найдены следы фундаментов постройки второй половины V в. Это был большой, неправильной формы двор, окруженный небольшими комнатами. Оштукатуренные снаружи стены из высушенного кирпича стояли на каменном фундаменте. В одной из комнат найдены шесть бронзовых жетонов, употреблявшихся в афинском суде. Отсюда возникло предположение, что здесь располагалось одно из судебных помещений, может быть суд 11-ти или Параби́стон. В третьей четверти IV в. во время выполнения строительной программы Ликурга на этом месте было возведено новое квадратное здание, длина каждой стены которого равнялась 60 м. Внутренний двор обрамлялся колоннадой. Это здание существовало до создания стои Аттала. (254/255)

Статуя тираноубийц работы Крития и Несиота (восстановление в гипсе. Бонн)

Хотя на агоре V в. уже воздвигались статуи богам и героям, но из людей этой чести были удостоены лишь Гармодий и Аристогитон, которым, по свидетельству Аристотеля, впервые на агоре была воздвигнута статуя (Риторика, I, 9, 38). В начале V в., после битвы при Марафоне (490 г.), Антенор — скульптор, близко связанный с Алкмеонидами, создал бронзовыё статуи Гармодия и Аристогитона, поставленные на общем (255/256) каменном фундаменте, по-видимому, в центре агоры.⁶⁶⁾ После вторжения персов в 480 г. эта скульптурная группа была увезена в Сузы. Спустя 200 лет, при Александре Македонском или при первых Селевкидах, ее снова вернули в Афины. Однако афиняне не могли примириться с утратой изображений Гармодия и Аристогитона, ставших символами восстановления демократии и свободы. В 477/6 г. на том же месте поставили новую статую тираноубийц, созданную знаменитыми скульпторами Критием и Несиотом. Возвращенная из Суз скульптурная группа тираноубийц работы Антенора была поставлена рядом со скульптурой Крития и Несиота.⁶⁷⁾

Два фрагмента мраморного постамента группы тираноубийц с надписью датируется по характеру букв обычно 477/6 г., хотя она могла быть копией надписи скульптурной группы Антенора:

Судя по сохранившимся копиям работы Крития и Несиота, оба героя стояли в позе стремительного нападения: Гармодий — с поднятым для удара мечом, Аристогитон, прикрывая своего товарища плащом, держит в правой руке высоко поднятый меч. Вблизи статуи стояла стела с постановлением Народного собрания о почестях и привилегиях, предоставленных народом потомкам тираноубийц. По-видимому, перед статуями юношей находился алтарь, на котором совершал жертвоприношения архонт-полемарх. Закон запрещал постановку каких-либо других статуй вблизи них.⁶⁹⁾

В V в. афиняне более никому не посвящали статуй на агоре. Демосфен, говоря об этой традиции, с горечью сравнивал доблестные традиции предков и современные ему обычаи: «Фемистокл выиграл у Саламина морское сражение; Мильтиад командовал войсками у Марафона; многие другие были отмечены подвигами, значительно превышающими подвиги наших дней; однако мы не видим, чтобы наши отцы воздвигали им статуи или чрезмерно восхваляли их… Конечно, они были им признательны, но сохраняя свое достоинство, достоинство людей, которые им это поручили… Наши предки не лишали себя, афиняне, славы успехов. Это афинскому народу, а не Фемистоклу и не Мильтиаду приписывали тогда победы при Саламине и Марафоне. (256/257)

Теперь же говорят: Тимофей взял Керкиру; Ификрат разбил войска лакедемонян; Хабрий победил вблизи Наксоса в морском сражении» (Демосфен, XXIII, 196 сл.).

Действительно, в IV в. на агоре начинают воздвигать статуи полководцам (Конону, Каллию), как об этом говорил оратор Ликург (330 г.): «Вы найдете в других городах статуи атлетов, поставленные на агоре, в Афинах же только хороших стратегов и тираноубийц» (Против Леократа,51).

Позже постановка статуй царям, проксенам и другим лицам становится все более общепринятой.

* * *

В V—IV вв. агора становится центром мелочной торговли. Надзор и регулирование торговли сосредоточивается в руках рыночных смотрителей — агораномов,⁷⁰⁾ в обязанность которых входил сбор торговой пошлины с метеков и иноземцев, взимание штрафа за неправильную торговлю; им была подчинена и рыночная полиция, состоявшая из государственных рабов.

Надзор над хлеботорговлей был специально поручен ситофилакам, так как вопрос о нормальном снабжении городского населения хлебом был особенно важным. В речи против хлебных торговцев Лисий обвиняет их в ряде злоупотреблений и спекуляций, вызывающих озлобление граждан: «Их интересы противоположны интересам других: они всего больше наживаются тогда, когда при известии о каком-нибудь государственном бедствии продают хлеб по дорогой цене. Ваши несчастья так приятно им видеть, что иногда о них они узнают раньше всех, а иногда и сами их сочиняют: то корабли наши в Понте погибли, то они захвачены спартанцами при выходе из Геллеспонта, то гавани находятся в блокаде, то перемирие будет нарушено. Вражда их дошла до того, что они в удобный момент нападают на нас, как неприятели. Когда вы всего более нуждаетесь в хлебе, они вырывают у вас его изо рта и не хотят продавать, чтобы мы не разговаривали о цене, а были бы рады купить у них хлеба по какой ни на есть цене. Таким образом, иногда и во время мира они держат нас в осадном положении. Государство уже давно поняло их мошенничество и злобу: в то время, как для наблюдения за продажей всех других товаров вы учредили агораномов, для этой одной профессии вы выбираете ситофилаков. Хотя ситофилаки — полноправные граждане, однако не раз вы подвергали их высшей мере наказания за то, что они не умели справиться с этими мошенниками. Какому же наказанию должны вы подвергнуть самих виновных, если казните смертью лиц, не могущих за ними усмотреть?» (XXII, 14-16).

Правильность веса и мер проверяли специальные должностные лица, (257/258) метрономы; в их подчинении находились прометреты, которые проверяли правильность при торговле зерном и другими сыпучими товарами.⁷¹⁾

Для каждого рода товаров на агоре были отведены особые места, называвшиеся «кругами». Мы знаем, где продавались некоторые виды товаров; мука — в стое, выходившей на дромос, рыба — вблизи Пестрого портика, вина — в Керамике у ворот, оливковое масло — около Агораномия, бронзовые изделия — у Гефестиона, книги — вблизи статуи Гармодия и Аристогитона, рабы — около Анакия, скульптуры — у судебных учреждений. Вблизи Гелиеи находилась «агора Керкопов», где продавались украденные вещи. В особых местах продавались птицы, благовония и благовонные масла, ладан, лук и чеснок; у места продажи свежего сыра обычно встречались приходившие в Афины платейцы (ср. Лисий, XXIII, 6); известно также, что местом встречи декелеян была парикмахерская у герм. У Гефестиона стояли свободные люди, желавшие наняться на временную работу.

Товары выставлялись на столах в рядах с дощатыми или камышовыми перегородками под легкими навесами. После окончания торга все убиралось. Рабов обычно продавали на помостах, чтобы покупателям было удобнее осматривать их со всех сторон.

Афиняне очень гордились богатством своего рынка, где торговали не только товарами соседних полисов, но и поступавшими издалека. «Благодаря обширности нашего города к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли» (Фукидид, II, 38).

Из продуктов питания, кроме муки и хлеба, особое внимание уделялось продаже рыбы. В древних комедиях часто встречаются жалобы на продавцов рыбы. Их называют и «дряннейшей породой людей» и «человекоубийцами» за их вымогательские цены и жульничество. «До сих пор, — жалуется поэт Антифан, — я думал, что Горгоны — это миф. Однако, придя на агору, я поверил в них. Ибо здесь, взглянув на торговцев рыбой, я тотчас же окаменел» (Афиней, VI, 224с). «Клянусь Афиной, — говорит Алексис, — я поражаюсь торговцам рыбой. Почему все они небогаты, получая царские подати? Ибо они взимают не одну десятую, сидя в городах, но ежедневно отбирают все» (Афиней, VI, 226а). Поэт предлагает даже вынести специальное постановление, запрещающее торговцам продавать рыбу сидя. Они должны стоять, чтобы усталость заставила их продавать свой товар по более дешевой цене (Афиней, VI, 226b-с). Поэт Дифил утверждает: «Если бы Посейдон собирал одну десятую часть цены проданной ими рыбы, он стал бы богатейшим из богов» (Афиней, VI, 226е).

Конечно, не всякая рыба была дорогой. Соленая рыба стоила очень дешево и поэтому была излюбленной пищей бедноты. Из свежей морской (258/259) рыбы были дешевы мелкие рыбки — мембрады, род сардинок — афйэ, морские полипы. Тимокл говорит о парасите Кориде: «Была у этого человека, я думаю, смешная страсть: придя с четырьмя халками,⁷²⁾ смотреть угрей, тунцов, скатов, кровяных крабов, и все это обходя, спрашивал — сколько стоит, а узнав, бежал к мембрадам» (Афиней, VI, 241а).

Состоятельные люди встречались чаще всего у рыбного ряда. В «Лягушках» Аристофан обвиняет поэта Еврипида за то, что он одел в рубище царей:

Морская рыба поступала на рынок уже уснувшей. Поэтому наблюдатели за рынком звонили в колокол при появлении нового рыботорговца, чтобы афиняне торопились покупать рыбу, пока она свежая. А рыбакам запрещалось законом поливать рыбу водой, чтобы они спешили ее скорее продать и не очень дорожились. Рыботорговцы же прибегали ко всевозможным уловкам, чтобы полить рыбу водой, обойдя закон, но это удавалось сравнительно редко.

Неподалеку от рыбного начинался мясной ряд, где, кроме говядины и свинины, продавалась и ослятина, преимущественно для городской бедноты. Здесь же продавалась и дичь — зайцы и кабаны, конечно, для богатых.

На птичьем базаре наиболее дорогие сорта птиц, уже ощипанных, продавались на выставленных глиняных дощечках; а дешевые, как, например, зяблики, стоили обол за семь штук, продетых на шнурок.

Существовал и овощной рынок, где ввиду дешевизны продавцы выкрикивали свой товар, привлекая покупателей и острым словцом и прославлением своих овощей. В комедиях женщины-торговки наделены злым языком и активной жестикуляцией. Не случайно поэтому Аристофан в насмешку над Еврипидом представил его мать торговкой пряными травами.

Во фруктовом ряду продавались знаменитые афинские фиги, свежие и сухие, оливки, разнообразные сорта орехов и привозимые из Мегар дорогие яблоки и гранаты.

Особое место занимали цветы и венки, сыры, мед, вина и масло.

На рынках же можно было купить древесный уголь и лекарства от всех болезней, чаще всего продававшиеся врачами-шарлатанами.

На агоре и вблизи нее в лавках и мастерских ремесленников можно- было купить готовую одежду, от дешевой эксомиды до пурпурных (259/260) гиматиев богачей, шкуры и выделанную кожу, обувь различного фасона, глиняные светильники и разнообразную посуду, бронзовые и железные изделия — бытовую утварь, сельскохозяйственные орудия, оружие и предметы украшения.

Продажа книг привлекала людей, интересующихся наукой и литературой. Здесь можно было посидеть и, даже не покупая, ознакомиться со всеми новинками. Там, согласно Платону, можно было купить книги Анаксагора за драхму.

Много народу собиралось на рынке рабов. Каждое новолуние отмечалось особенно большой ярмаркой рабов. Распространенным среди рабов было имя «Нумений» (новомесячный) по времени и месту его покупки. Рабов продавали работорговцы и государство. При конфискации имущества должников глашатаи на рынке объявляли о дне продажи, перечисляя домашнее имущество и рабов. Часто эта продажа приурочивалась к новому месяцу, к аукциону рабов; в эти дни было особенно много покупателей, так как можно было купить раба или рабыню дешевле, чем в обычные дни.

На агоре стоял беспрерывный шум, усиливаемый криками разносчиков и продавцов. Здесь собирались не только толпы афинян, но и покупатели, пришедшие из соседних с Аттикой городов и поселений, особенно в дни большого рынка. На отведенное им особое место приходили гетеры. К услугам покупателей стояли «бегуны», свободные бедняки, нанимавшиеся доставлять на дом закупленные товары. Здесь же сновали мелкие жулики и воры.

Но проходило время «наполненной агоры», покупатели расходились по домам или отдыхали в портиках, торговцы разбирали палатки, агора пустела. Лишь некоторые упорные торговцы оставались где-нибудь вблизи площади, рассчитывая на запоздавших покупателей. Когда спадала жара, люди вновь заполняли агору, но теперь уже для прогулок и встреч.

Афиняне больше времени проводили на агоре, чем дома, потому что агора была центром политической, деловой и торговой жизни Афинского государства, а также средоточием культов полисных богов.

Бассейны и колодцы обеспечивали посетителей питьевой водой, а платаны, насаженные Кимоном, давали тень для прогулок в аллеях; один платан был знаменит тем, что гинекономы вывешивали на нем выбеленные дощечки с объявлениями о наказаниях женщин, нарушивших правила приличного поведения. У белого тополя собирались откупщики налогов — архоны, на «черном тополе» сикофанты вывешивали свои таблички с обвинениями в государственном преступлении или измене кого-нибудь из граждан. По-видимому, эти тополя и платан не были окружены другими деревьями или кустарниками; отчетливо выделяясь, они были приметны издали при приближении к агоре. Группы деревьев, или, как их называли греки, «сады», были насажены только (260/261) в районе алтаря Сострадания и позже на Рыночном холме у храма Гефеста.⁷³⁾

Прогулки в тени аллей, споры и речи мудрецов в портиках, возможность быть в курсе всех политических и бытовых новостей, выслушивая ораторов агоры, — все это привлекало сюда народ.

Теофраст выводит в «Характерах» одного из таких площадных ораторов: «Он мастак то привлекаться к суду, то заводить тяжбу, то клятвенно отпираться, то являться, имея ящичек с доказательствами за пазухой и пачки документов в руках; он же не побрезгует ни маклерствовать, ни верховодить рыночными перекупщиками, и тотчас же даст им деньги в рост, и взыскивает процент за драхму в полтора обода в день, и обходит харчевни и рыбные лавки, лавки с соленой рыбой, и проценты с барыша складывает за щеку. И он же может считаться среди тех, кто собирает вокруг себя толпу и зазывает, выкрикивая ругательства громким и надтреснутым голосом и переговариваясь между собой; и посреди его речи одни продвигаются поближе, другие же отходят прочь прежде, чем выслушают его, и одним он говорит начало, другим вывод, третьим же часть дела; нигде при других обстоятельствах он не дает так видеть своего сумасбродства, как при больших скоплениях народа.

Тяжелы люди, имеющие легко развязываемый на брань язык и кричащие громким голосом, так, что им вторят агора и мастерские» (Теофраст, Характеры, VI).

Пользуясь стечением народа, на агоре постоянно выступали, собирая добровольные даяния, фокусники, укротители зверей, гимнасты, акробаты, отличавшиеся своими шутками мимические актеры; здесь же показывались различные диковинки, привлекавшие внимание любопытных ко всему новому афинян. В антологии Стобея рассказывается, что некий астролог показывал на агоре доску с изображением звезд, утверждая, что именно таковы блуждающие звезды. Кто-то из услышавших это возразил ему: «Не лги, друг. Ибо „блуждающие” совсем не таковы, а вот они», — и он показал ему на сидевших здесь афинян (Стобей, Флорилегиум, 80, 6).

Жизнь вне агоры для любого афинянина была невозможной. И не случайно один из ораторов говорил, что все афинские граждане ежедневно бывают на агоре: «Все двадцать тысяч афинян, и из них каждый в отдельности, что-то делая, приходит на агору, конечно, клянусь Гераклом, по своим и по общественным делам» (Псевдодемосфен, XXV, 51). (261/262)

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ Остатки пяти колонн найдены in situ, так же как и основание шестой. Несмотря на то, что позже Толос неоднократно перестраивался, он сохранял свою традиционную, форму. Были найдены также фрагменты капители, в том числе ионической, но они пока не поддаются восстановлению.

²⁾ Постепенно уровень его поднялся до 0,45 м в результате скопления угля, золы и битой керамики, найденной в углублении пола.

³⁾ Картину «Битва при Эное» упоминает только Павсаний, кроме этого места, еще раз (Павсаний, X, 10, 3-4). Может быть, она относится к середине V в., т.е. ко времени постройки стои; другие относят ее к IV в., — тогда, следовательно, картина была нарисована позже остальных картин. На основании рассказа Павсания у нас все же не создается впечатления о порядке расположения картин на стенах портика. Можно лишь предположить, что центральное место должны были занимать три картины, связанные между собой общей идеей замысла: битва с амазонками, взятие Трои и Марафонская битва.

⁴⁾ Аякс — сын локридского царя, сражавшийся под Троей; во время взятия Трои Аякс пытался захватить дочь троянского царя Кассандру у алтаря богини Афины, т.е. совершил нечестие по отношению к божеству, у которого Кассандра искала защиты. Суд собравшихся срочно царей указывает на серьезность совершенного преступления и одновременно — на правосудие и благочестие греков.

⁵⁾ Щиты, захваченные в 425 и 421 гг., могли висеть на стенах или на колоннах. В цистерне на агоре южнее Гефестиона был найден щит с надписью: «Афиняне от лакедемонян из [Пи]лоса». Вероятно, он был одним из той серии щитов, которую видел Павсаний, хотя один из этих щитов задолго до времени Павсания по каким-то причинам из стои исчез.

⁶⁾ В тексте Диогена Лаерция «Пистоанакта» вместо «Плистоанакта».

⁷⁾ Вторая надпись восстанавливается лишь предположительно (cp. R.Е. Wycherley. The Athenian Agora, III, 1957, №№ 97 и 98, p. 45. — В дальнейшем ссылки даются в условном сокращении: W.).

⁸⁾ И далее Эсхин приводит стихотворные надписи, те же, что Плутарх, но в другом порядке (Эсхин. Против Ктесифонта, 184).

⁹⁾ Ср. Гомер. Илиада, II, 552 сл.

¹⁰⁾ Последних двух строк у Эсхина нет.

¹¹⁾ По другой версии схолий ко «Всадникам» Аристофана, статуя Гермеса стояла в центре агоры.

¹²⁾ Ср. Псевдоплутарх. Жизнь десяти ораторов, VIII, 2. — Может быть, алтарь, посвященный Гермесу Каллистратом, не был первым по времени алтарем.

¹³⁾ Ср. в словаре Гарпократиона под словом «гермы».

¹⁴⁾ Первые же слова этого отрывка: «выше Керамика и стой, называемой „Царской“, — подверглись различным толкованиям. Дело в том, что греческий предлог «hyper» с винительным падежом значит одновременно и «выше», и «за»; перевод топографически важного свидетельства Павсания, таким образом, может быть двояким: «За Керамиком и Царской стоей» или «выше Керамика и Царской стои», что существенно изменяет местоположение памятника. Немецкий ученый Е. Райц, тщательно исследовав все случаи употребления Павсанием предлога «hyper» в местном значении, установил, что трижды он употреблен в значении «за» и 63 раза в значении «выше». В сочетании с родительным падежом 13 раз — в первом и 68 раз — во втором смысле. Поэтому, хотя вопрос о точном переводе этого предлога в данном пассаже и остается до конца не решенным, Райц полагает, что перевод этого предлога в значении «выше» может быть предпочтен другому значению (Ed. Reitz. De praepositionis ‘ΥΠΕΡ apud Pausaniam Periegetam usu locali, 1891). Это предположение, как уже отмечалось в литературе, подтверждается замечаниями и в словаре Гарпократиона, где в одном случае местоположение храма Гефеста и святилища Еврисака определяется на Рыночном холме, а в другом — указано, что святилище Еврисака находится на территории дема Мелите, который, включая в себя Рыночный холм, заканчивался у западной части агоры.

¹⁵⁾ Н. Koch. Studien zum Theseustempel in Athen. 1955.

¹⁶⁾ H.A. Thompson. The Pedimental Sculpture of the Hephaisteion. Hesp., XVIII, 1949.

¹⁷⁾ Ch. Picard. L’Eleusinon d’Athènes et les trépieds de l’Anthippassia. RA, XI, 1, 1938; Inadvertances possibles au sujet de l’Eleusinion. RA, XII, 1, 1938; Les prétendus «Jardins d’Héphaistos» à Athènes. RA, XI, 1, 1938; Enigmes de la topographie d’Athènes. RA, XII, 2, 1938; Jardins sacrés. RA, XII, 2, 1938; Les sculptures du Pseudo-Théseion d’Athènes. RA, XIII, 1, 1939.

¹⁸⁾ Мужскую фигуру на восточном фризе Бр. Сауэр отожествил с Гефестом (Br. Sauer. Das sogennante Theseion und sein plastischer Schmuck. Leipzig, 1899); Ш. Пикар, отвергая это отожествление, считает, что это — фигура Диониса (RA, XIII, 1, 1939).

¹⁹⁾ W.В. Dinsmoor. Observations on the Hephaisteion. Hesp., Suppl. V, 1941.

²⁰⁾ В 475 г. Кимон, по предписанию полученного им оракула, перенес останки Тесея из Скироса в Афины.

²¹⁾ К празднествам в честь Тесея допускались и неафиняне.

²²⁾ Е. Delebecque. Euripide et la guerre du Pèloponnèsse. Paris, 1951.

²³⁾ Ср. также стихи 334 сл. с фронтоном храма (см. стр. 228 сл.).

²⁴⁾ Возражения Г. Коха и Ш. Пикара о непричастности культа Афины и Гефеста к священным садам, несомненно, очень серьезны. Но следует обратить внимание на то, что этот так называемый «сад Гефеста» возник не раньше IV в., тогда как статуи богов были поставлены в последней четверти V в. Если принять замечания Коха о связи сада с культом Тесея и Геракла и соображения Пикара, отожествляющего Тесейон-Гефестион с Элевсинием, то не менее странным представляется сравнительно позднее появление насаждений в районе храма на Рыночном холме (ср. Н. Koch, там же; Ch. Picard, RA, XI, 1, 1938; ХЛ, 2, 1938).

²⁵⁾ Размеры стилобата — 15,168 м * 33,244 м, храма — 13,70 м * 31,77 м длины.

²⁶⁾ Последовательность изображенных подвигов такова: 1) немейский лев; 2) лернейская гидра; 3) керинейская лань; 4) эриманфский вепрь; 5) конь Диомеда; 6) Кербер; 7) борьба с амазонками; 8-9) борьба с исполином Герионом, владетелем огромных стад быков; 10) Геспериды.

²⁷⁾ В метопах оказались выпущенными борьба Геракла со стимфальскими птицами, очищение Авгиевых конюшен и поимка критского быка.

²⁸⁾ Четыре метопы южной стороны: 1) Тесей и Перифой; 2) Синис; 3) марафонский бык; 4) Минотавр. Северные: 1) дикий кабан Кроммиона; 2) Скирон; 3) Прокруст, 4) единоборство с исполином Керкионом.

²⁹⁾ Восточный фриз занимает всю ширину храма, вплоть, до перекрытия периптерной колоннады; западный кончается над антами. Каждая плита восточного фриза содержит пять фигур, кроме последней, самой южной, на которой четыре фигуры. На западном фризе пять фигур на каждой плите, обычно три лапифа и два кентавра; обратное соотношение только на второй с севера плите.

³⁰⁾ В одной группе (вторая плита) Афина, Гера и Зевс; во второй (пятая плита), — может быть, Посейдон, Амфитрита или Афродита, но если принять предположение Коха, — третья фигура может быть Гефестом.

³¹⁾ Ср. анализ К. Блюмеля (С. Blümel. Phidiasische Reliefs und Parthenonfries. Berlin, 1957).

³²⁾ Дерево и дракон, вероятно, были бронзовыми.

³³⁾ По другой версии, дракон был отравлен Гесперидами.

³⁴⁾ Тема апофеоза Геракла была уже отображена в 570—550 гг. на поросовом фронтоне строившегося храма, найденного на Акрополе в персидских обломках, а также на афинской сокровищнице в Дельфах, где были изображены подвиги Геракла и Тесея. Эти сюжеты были очень распространены и в вазовой живописи афинских гончаров.

³⁵⁾ Высота колонн нижнего ряда — 3,91 м, верхнего — 2,23 м. Колонны и архитрав были из пентеликонского мрамора.

³⁶⁾ Ширина основания — 3,086 м.

³⁷⁾ Сам Августин, однако, полагает, что основанием легенды скорее всего послужило толкование имени Эрихтония.

³⁸⁾ S. Papaspyridi-Karusu. Alkamenes und das Hephaisteion. AM, B. 69/70, 1954/1955, стр. 79-94.

³⁹⁾ Алтарь Прометея находился за городом — в Академии.

⁴⁰⁾ Cp. R.Е. Wycherley. The Athenian Agora, vol. III, (1957), стр. 25-45.

⁴¹⁾ Ср. также в словаре Свиды (X в. н.э.) под словом «basileios stoa».

⁴²⁾ Текст считался испорченным; была сделана попытка переставить слово «Зевса» из первого предложения во второе.

⁴³⁾ Ср. подробное описание здания у Томпсона (Hesperia, VI, 1, 1937). Общая площадь здания около 46,55 м (с севера к югу) и около 18 м (с востока к западу). Семь колонн внутреннего ряда, по-видимому ионического ордера, но без каннелюр, имели впереди двух крайних колонн еще по одной колонне. Боковые стены крыльев были сплошными, заканчиваясь к агоре антами. Кроме колонн, весь антаблемент был тоже из мрамора, за исключением триглифов, которые были из пороса. Крыша поддерживалась деревянными стропилами и была покрыта терракотовыми черепицами.

⁴⁴⁾ Ш. Пикар (Ch. Picard. Les acrotères de la Stoa Basileios et ceux du «PseudoTheseion». RA, XII, 1938, стр. 95-96), однако, оспаривает выводы, к которым пришел Г.А. Томпсон (Hesperia, VI. 1, 1937, стр. 5 сл.), считая, что испорченный конец текста Павсания (I, 3 καὶ οί παῖδα γενέσθαι Φαὲθοντα*** καὶ φύλακα ἐποίησε τοῦ ναοσ) позволяет предполагать, что речь у древнего географа шла не о двух только, а по меньшей мере о трех скульптурных акротериях. Кроме того, Пикар считает маловероятным соединение на одном здании терракотовых и мраморных акротериев. Он отмечает также, по аналогии с афинским храмом на Делосе, невероятность соответствия центрального акротерия (Тесей–Скирон) акротерию одного из двух выступающих крыльев (Эос–Кефал). Его замечание о том, почему же Павсаний остановился лишь на глиняных акротериях, менее ценных, чем мраморные, о которых Павсаний не сказал ни слова, не кажется убедительным. Вполне вероятно, что на Царской стое были сохранены или воспроизведены ее более древние терракотовые акротерии, освященные легендарной традицией этого священного для афинян места. Павсаний, конечно, не ставил перед собой цели описать все архитектурные детали здания, но старинные раскрашенные терракотовые скульптуры должны были в первую очередь привлечь его внимание.

⁴⁵⁾ Гемера значит «день»; в рассказе Гесиода богиня названа Эос («Утренняя заря»). Несколько более поздняя версия об Эос и Кефале была представлена мраморным акротерием в храме афинян на о. Делосе.

⁴⁶⁾ Платон, Федр, 235D; Плутарх (Солон, 25) относит это к клятве фесмофетов, приносимой на агоре; Демосфен, LIV, 26 (на него ссылается Гарпократион).

⁴⁷⁾ Элиан. Пестрые истории, VI, 1. — Обычно это событие датировалось 506 г. до н.э. Однако в издании Меритта (В.D. Meritt, H.T. Wade-Gery and M.F. McGregor. The Athenian Tribute Lists, vol. III, 1950, стр. 294-297) победа над Халкидой и раздел земли Гиппоботов и Педантского поля на храмовую и государственную землю датируется временем Перикла — 446 г. до н.э.

⁴⁸⁾ Дж.Г. Оливер думает, что, кроме более древней записи законов на стене стои, еще одна стена из соединенных плит перед стоей предназначалась для выставления законов, пересмотренных в 403 г. (ср. Hesperia, IV, 1, 5 сл).

⁴⁹⁾ Ср. Андокид, I, 82 сл. (399 г.).

⁵⁰⁾ Ср. Псевдодемосфен, XXV, 23.

⁵¹⁾ Ср. «Большой этимологии» и словарь Свиды, в обоих со ссылкой на оратора Гиперида.

⁵²⁾ В первый период существования размеры парапета с востока на запад — 9,35 м и с севера на юг — 9,85 м; после восстановления его длина с севера на юг — 9,86 м, а с востока на запад — 9,05 м. Различия состоят в ином способе укрепления мраморных плит парапета, поставленных на поросовом фундаменте.

⁵³⁾ У Диодора (XII, 39,1) сообщается другая версия: «Из тех, кто работал вместе с Фидием, некоторые, подученные врагами Перикла, сели просителями у алтарей богов».

⁵⁴⁾ Стаций, Фиваида, XII, ст. 481-509.

⁵⁵⁾ В надписи первой половины IV в. (IG, II², 4564; W., 376, стр. 122) читаем: «Филипп, сын Ясидема из Колона, посвятил это двенадцати богам и Счастливой судьбе» (база для статуи из пентеликонского мрамора).

⁵⁶⁾ Были обнаружены ямы (ок. 1 м в диаметре и такой же глубины), засыпанные землей другого качества. Фрагменты керамики датируют эти работы IV в.

⁵⁷⁾ Вторую фигуру Гетце считает Герой, но Томпсон полагает, что это тоже одна из Гесперид.

⁵⁸⁾ Или в самом начале IV в.

⁵⁹⁾ Позже, в начале III в., внутреннее помещение было перепланировано, и 12 рядов мраморных скамей, разделенных проходами в северо-западном и юго-восточном направлении, образовывали правильный полукруг, окаймляющий круглую площадку с бемой оратора. Кроме того, к южной стороне здания был пристроен портик, выходящий фасадом в сторону Толоса.

⁶⁰⁾ Они избирались путем вытаскивания бобов (темных или светлых). Поэтому часто иносказательно Совет назывался «Избранным бобами».

⁶¹⁾ Его много раз перестраивали; в римское время он принял квадратную форму.

⁶²⁾ В римский период здание Гелиеи было перестроено, и центральный двор был оформлен перистилем по шести колонн с каждой стороны. С юга на него выходили четыре помещения разных размеров.

⁶³⁾ Позже водяные часы для удобства публики были перенесены в Башню ветров вблизи восточного входа на позднейшую римскую агору.

⁶⁴⁾ Hesperia, XXII, 1953, стр. 29; XXIII, 1954, стр. 44.

⁶⁵⁾ Ср. Hesperia, XXIII, 1954, стр. 45 сл.

⁶⁶⁾ Софист Тимей (IV в. н.э.) в платоновском словаре (Timaios Soph., Lex. Platonicum, s.v. ὀρχήστρα) указывает как место постановки статуй орхестру агоры, которая во времена Писистрата служила местом праздничных зрелищ и занимала центр агоры.

⁶⁷⁾ Обе эти скульптуры не сохранились, а по изображениям трудно судить об их отношении друг к другу.

⁶⁸⁾ Ср. Hesperia, V, 1936, стр. 355, примечание 1; VI, 1937, стр. 352.

⁶⁹⁾ Это решение народа, однако, в более позднее время было дважды нарушено — для Антигона и его сына Деметрия Полиоркета, а позже — для Брута и Кассия, убийц Цезаря.

⁷⁰⁾ Позже Агораномий помещался на агоре римского периода.

⁷¹⁾ Cp. J. Bekker. Anecdota graeca, Bd. I. Berlin, 1814, p. 290, 33.

⁷²⁾ Халк — мелкая медная монета.

⁷³⁾ Археологические исследования обнаружили здесь следы насаждений, с трех сторон обрамляющих храм. Все посадки были сделаны в цветочных горшках, за небольшими исключениями, одинаковыми по форме и выделке. Днище каждого из них аккуратно вырезано. Точная датировка не ясна; В. Томпсон полагает, что можно различить два периода: позднеэллинистический и римский (ср. Hesperia, VI, № 3, 1937, стр. 396 сл.).

Назад К содержанию Дальше