Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Тюменев А.И., акад.
К вопросу об этногенезе греческого народа

Вестник древней истории. 1953, № 4; 1954, № 4.
Разрядка заменена жирным шрифтом.
[20] — начало страницы.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.
OCR OlIva.

Очерк I. Постановка вопроса и данные античной традиции об этногенезе греков.

Очерк II. Следы первоначального распределения греческих племен в диалектах позднейшего времени
и вопрос о языке надписей микенского времени.

Очерк I.
Постановка вопроса и данные античной традиции об этногенезе греков

Вестник древней истории, 1953, № 4.

Вопрос о населении Греции в микенскую эпоху неоднократно в течение последнего пятидесятилетия привлекал к себе внимание исследователей. Свыше 50 лет назад английский историк Риджуэй выдвинул чисто расистскую теорию этногенеза греков. Согласно этой «теории», микенская культура была создана доахейским населением (пеласгами), отличавшимся темным цветом волос и кожи; в отличие от темноволосых туземцев светловолосые ахейцы представляли арийское племя северян (близкое к кельтам), принесшее в Грецию свою родственную Гальштадтской культуру, а именно: железо, фибулы, геометрическую посуду, обряд сожжения трупов и пр. Появившись на почве Греции приблизительно за сто лет до времени Троянской войны, ахейцы усвоили язык туземцев и слились с ними. Господству ахейцев положило конец вторжение фракийско-иллирийского племени дорийцев¹⁾.

Базируясь исключительно на археологических данных и совершенно игнорируя данные античной традиции, А. Эванс в 1912 г. выступил с речью²⁾, в которой, отрицая принадлежность микенской культуры грекам, развивал положение, что минойский Крит не только оказывал культурное влияние на континентальную Грецию, но и фактически занимал там господствующее положение. Согласно его точке зрения, правившие вплоть до XII столетия в Микенах и других центрах Арголиды династии по своему происхождению были минойскими. Соответственно Эванс предполагал, что и гомеровский эпос, воспевавший правителей этих династий, первоначально был составлен не на греческом, а на минойском языке и лишь позднее, возникнув в двуязычной среде, где минойцы были правящим слоем, а греки находились в зависимом положении, образуя основную массу населения, получил свое окончательное оформление на греческом языке. [20]

Точка зрения Эванса не получила признания. Некоторые исследователи, как Лиф³⁾ и позднее Майрс⁴⁾, говорят о господстве Крита на греческом континенте лишь в отношении более ранней эпохи, до появления здесь ахейцев. С рядом возражений против предполагаемого Эвансом господства Крита на континенте Греции выступил М. П. Нильсон⁵⁾. Другие исследователи в вопросе об этногенезе греческого народа ближе держались античной традиции. П. Кретчмер⁶⁾, исходя из анализа данных диалектов греческого языка, пришел к заключению, что первым эллинским племенем, утвердившимся в Греции, были ионийцы, за которыми последовали ахейцы, и, наконец, дорийцы. На основании лингвистических данных, в частности данных греческих диалектов, решается вопрос о догреческом и греческом населении в древнейшую эпоху и в небольшой статье Дебруннера⁷⁾.

Особое внимание исследователей привлекал вопрос о племенной принадлежности фигурирующих в гомеровском эпосе ахейцев и данайцев. С одной стороны, Белох ⁸⁾ и вслед за ним Парети⁹⁾ и Карштедт¹⁰⁾, как известно, отождествляли ахейцев с дорийцами, которые обычно признаются наиболее чистыми и наименее подвергшимися смешению представителями греческой народности. Прентис, напротив, видит в ахейцах (как в северных, так и в пелопоннесских) иноземных пришельцев с о. Кипра и с южного побережья Малой Азии¹¹⁾. Вейль¹²⁾ различает «ахейцев двух периодов»: сначала это доэллинское племя, прибывшее в Грецию из-за моря, затем, с появлением на территории Греции эллинов, тем же названием обозначается эллинское племя. Аналогичным образом и Кюни¹³⁾ считает имя ахейцев не индоевропейским, перенесенным затем на индоевропейцев, иммигрировавших в Грецию и ставшим их действительным наименованием.

Так же различно трактуется и термин «данайцы». Так, Холланд¹⁴⁾ противопоставляет наименование данайцев, не имеющее территориального значения, наименованиям ахейцев и аргосцев, связанным с определенной местностью, и видит в «данайцах» не племенное обозначение, но название правящего рода, прибывшего в Арголиду из Сирии. Главным аргументом в пользу этого последнего утверждения служит факт упоминания в письме Абимелека тирского (одного из участников Тель-Амарнской переписки) имени царя Дануна. Напротив, Майрс¹⁵⁾ признает Даная [21] и данайцев представителями местного правящего рода. В своем толковании мифа о Данае он исходит из свидетельства Манефона, отождествляющего одного из многочисленных претендентов на египетский престол в смутное время по смерти Аменхотепа IV в середине XIV столетия с греком Данаем и видит в Данае предводителя наемников, изгнанного из Египта после неудачной попытки захватить власть. Аналогичное толкование того же мифа в более развитом виде дано было также в специальной статье Шахермейра, относящего, однако, события, нашедшие себе отражение в мифе, к значительно более раннему времени, именно ко времени изгнания гиксосов из Египта (первая половина XVI в.)¹⁶⁾. Шахермейр основывается на одной из версий античного предания, сообщаемой в схолиях к «Гекабе» Еврипида, ст. 886, согласно которой Данай, царь Аргоса, изгнал своего брата Египта, удалившегося в Египет и давшего свое имя этой стране. Египет и его сыновья — это участвовавшие в изгнании гиксосов греческие наемники, которых их соотечественники по возвращении не хотели принять обратно. В дальнейшем термин «данайцы», по мнению Шахермейра, служил для обозначения более узкого круга населения, и именно «военного сословия» (Kriegerstand, стр. 345).

Французский исследователь Пуассон посвятил две статьи более частным вопросам о происхождении пелопидов и кадмейцев, которых он предпочитает называть «спартами». Вопрос о происхождении пелопидов решается им путем остроумного сопоставления имени отца Пелопса Тантала с именем одного из последних хеттских царей Tuthalijaš, в котором первая гласная, согласно распространенному в Малой Азии произношению, должна звучать с носовым оттенком. В результате Пуассон не только в согласии с легендой ведет Пелопса из Малой Азии, но и сопоставляет его эмиграцию с кризисом, переживавшимся в то время хеттским царством¹⁷⁾. Менее остроумна была предложенная Пуассоном гипотеза происхождения Кадма и его спутников, которых он с помощью аналогичных, но менее удачных фонетических сопоставлений выводил из Лидии.¹⁸⁾ Исидор Леви¹⁹⁾ и Раймонд Вейль²⁰⁾ также выводили Кадма и его спутников не из Финикии, а из Анатолии, поскольку название Финикии в древнейшее время не имело определенной локализации, как позднее, но относилось вообще к побережью восточного Средиземноморья (еще в историческое время Кария иногда обозначалась как Финикия). О происхождении кадмейцев высказывались и иные мнения. Так, Майрс²¹⁾ видел в прибывших с моря «людях с красным цветом кожи» минойцев, относя их прибытие в Беотию к 1400 г. и считая их не основателями, а реоккупантами Фив. В 1949 г. появилась интересная книга английского историка-марксиста проф. Томсона²²⁾, в которой делается попытка на основании данных античной традиции осветить имевший место задолго до троянской войны процесс постепенного слияния путем племенных скрещений догреческих пеласгов²³⁾ [22] с первыми греческими пришельцами, принадлежавшими к нерасчлененному еще эолийско-ионийскому племени (стр. 197), причем греками автор признает также и лапифов (там же, ср. стр. 265 сл.). Гипотетичность подобных предположений неизбежна, но, во всяком случае, следует отметить, что проф. Томсон также относит факт появления первых эллинских племен на почве Греции и эллинизации догреческого населения к Микенской эпохе.

Из советских работ, касающихся интересующей нас проблемы, можно указать на небольшую статью Р. В. Шмидт «Античное предание о дорийском переселении» (ВДИ, 1938, № 2, стр. 204-218), в которой вопрос о дорийском переселении рассматривался в полном соответствии с данными античной традиции, исходя из факта заселения Греции уже до дорийского переселения основными греческими племенами. Среди большинства других советских историков того времени по вопросу об этногенезе греческого народа господствовали, однако, глубоко неверные и антинаучные взгляды. На пути правильного разрешения проблемы стояло распространенное в то время, в частности, среди некоторых историков древней Греции, порочное учение Марра о скачкообразном развитии языка. Признавая аборигенность населения Греции, некоторые историки (Б. Л. Богаевский, К. М. Колобова и др.) различали, однако, в его развитии две стадии: 1) догреческую и 2) греческую, когда население Греции стало говорить на собственно греческом языке, причем между «греками» и «догреками» они видели не этническое, а чисто стадиальное различие. Придерживаясь такой точки зрения и в то же время разделяя отрицательное отношение теории Марра ко всяким миграционным процессам в истории, они не признавали не только иммиграции греческих племен, но и исторически засвидетельствованного факта дорийского переселения. Естественно, что с этой точки зрения совершенно игнорировались различия между отдельными греческими племенами, существование которых на почве Греции признавалось античной традицией еще в догомеровскую эпоху.

Обзор различных мнений относительно племенного состава населения Греции в микенскую эпоху показывает, что никто из исследователей, не исключая и тех, которые, как Эванс, признавали носителями микенской культуры представителей минойских династий, не сомневался в принадлежности основной массы населения микенской Греции к греческой народности²⁴⁾. Некоторые разногласия существовали лишь относительно времени первого появления греков в эгейской области²⁵⁾. Характерно, что [23] даже Грозный, пришедший к выводу, что надписи микенской эпохи, найденные на греческом континенте, писаны не на греческом, а на критском языке, не только не отрицал наличия среди смешанного населения микенской эпохи греков-ахейцев, но и признавал за ними господствующее положение²⁶⁾.

Таким образом, факт принадлежности населения микенской Греции к эллинской народности до сих пор не вызывал сомнений. Однако в последнее время болгарский ученый Вл. Георгиев выступил с гипотезой, не признающей микенских ахейцев греками и связывающей время первого проникновения эллинских племен в Эгейскую область со временем так называемого дорийского переселения. Необычность выдвинутой Вл. Георгиевым гипотезы, делающей необходимым в случае ее признания коренной пересмотр начальных периодов истории Греции, заставляет отнестись к ней с особым вниманием и самым тщательным образом рассмотреть те основания, на которых она строится. Развитию и обоснованию своей гипотезы Вл. Георгиев посвятил несколько вышедших в последние годы работ и статей²⁷⁾. Наиболее последовательное изложение своей точки зрения Вл. Георгиев дает во второй части работы, посвященной дешифровке минойского письма²⁸⁾. Положения, развитые здесь, повторяются Вл. Георгиевым и в статье, опубликованной в ВДИ²⁹⁾. В первой из этих работ Вл. Георгиев более подробно останавливается только на неолитической и элладских эпохах, причем, следуя Хертлею, признающему лишь два вторжения через Македонию — в начале позднего неолита и затем в конце элладской эпохи, т. е. около 1200 года, видит в этом подтверждение своей точки зрения (стр. 59). Здесь, в отличие от статьи, опубликованной в ВДИ, уточняются как вопрос о прародине греков, так и время и обстоятельства их появления в южной части Балканского полуострова. До XIV—XIII вв. греки должны были обитать еще где-то в Югославии, Венгрии и Чехословакии (ук. соч., стр. 62). Из этих отдаленных мест и пришли греческие иммигранты в XII в., неся с собою новую культуру. «Вся микенская цивилизация была полностью уничтожена. Катастрофа эта закончилась появлением нового стиля — геометрического, а также элементов Bückel-keramik, характерной для лужицкой цивилизации» (стр. 61). По мнению Вл. Георгиева, большие массы чужеземных племен проникли в Грецию в тот самый момент, когда микенские вооруженные силы были заняты войной против Трои³⁰⁾.

Аргументы, приводимые Георгиевым в пользу своей точки зрения в работе о дешифровке минойского письма, в общем те же, что и в русской статье: возможность эллинизации по аналогии с латинизацией различных племен Италии («Годишник», стр. 62, ср. ВДИ, стр. 63) — аргумент сам по себе никакой обязательной силы не имеющий, тем более что различные племена, населявшие Италию, и не претендовали на общность [24] происхождения, тогда как различные греческие племена признавали факт своей принадлежности к единой эллинской народности; отсутствие упоминаний о дорийцах, эолийцах и ионийцах в гомеровском эпосе (упоминание ионийцев в XIII песне Илиады признается позднейшей вставкой)³¹⁾; противопоставление фессалийских эллинов (панэллинов) ахейцам во второй песне Илиады, хотя и относящейся к наиболее поздним ее частям, но получившей окончательное оформление, когда будто бы сохранялось еще воспоминание об этническом различии между греческими племенами и ахейцами³²⁾. В статье ВДИ эти аргументы дополнены еще ссылкой на додонских селлов, в которых Вл. Георгиев думает видеть предков эллинов³³⁾. Особое значение придает проф. Георгиев сопоставлению этнонимических обозначений и прежде всего сопоставлению имен аданавана (дануна) и гомеровских данайцев³⁴⁾.

Некоторые из приведенных доводов более обстоятельно развиваются Вл. Георгиевым в двух специальных статьях. Одна посвящена доказательству предположения, что упоминание ионийцев в тринадцатой песне Илиады (ст. 685) представляет позднейшую интерполяцию³⁵⁾, в другой более обстоятельно проводятся этнонимические сопоставления имен пеласгов и филистимлян (египетское пелести, евр. пелишти) и данайцев с аданавана, одним из хеттских племен, обитавшим в восточной Киликии с центром в Каратепе и говорившим на хеттском иероглифическом языке. Родиной тех и других Георгиев признает Крит и микенскую Грецию, откуда они в течение микенской эпохи и в особенности в конце XII в. выселились на восток. Факт эмиграции критян в южную часть финикийского побережья, действительно, хорошо засвидетельствован еврейскими и иными источниками. Но предположение относительно переселения греческих «данайцев» из Греции в область народа аданавана (в районе Каратепе) не имеет оснований в источниках³⁶⁾.

Слабую сторону аргументации, с помощью которой Вл. Георгиев пытается обосновать свое основное положение о позднем появлении греков на территории Греции, представляет ее крайняя односторонность. Вл. Георгиев — лингвист и в своих работах оперирует почти исключительно лингвистическими данными. Определяя задачу исследования, Вл. Георгиев говорит: «Я попытаюсь трактовать проблему переселения греков в свете новых концепций относительно доэллинского языка, принимая во внимание результаты новейших археологических исследований» («Годишник», стр. 52). Но лингвистические данные в этой области остаются все еще крайне шаткими, так как вопрос о характере и типе догреческих языков исследован еще далеко недостаточно. Что же касается археологических данных, то проф. Георгиев использует их сравнительно мало, ограничиваясь главным образом ссылками на работы Хертлея. Несколько больше привлекает он археологию при решении вопроса о первоначальном [25] месте обитания греков. Однако археологические аргументы, приводимые им в этом случае, вызывают серьезные возражения. Геометрический стиль в керамике и кремация трупов, которыми, по мнению проф. Георгиева, характеризуется новая принесенная греками культура, уже давно взяты под сомнение и частью опровергнуты. Еще в 1910 г. Сам Виде, публикуя результаты раскопок саламинского некрополя³⁷⁾, применил к саламинской керамике термин «протогеометрическая», видя в ней связующее звено между микенским и геометрическим стилем. Однако он выдвинул при этом ошибочную гипотезу, считая геометрический стиль возвращением к домикенскому «мужицкому стилю» (Bauernstil). Крайности его точки зрения не были приняты, но представление о постепенном переходе от микенского к геометрическому стилю получило признание. Майрс в своей книге «Who were the Greeks» посвятил вопросу о геометрическом стиле особый раздел (стр. 473-515), причем приходил к выводу о «естественном переходе от микенского стиля к геометрическому в результате чисто стилистического развития». Известно, что геометрический стиль получил наиболее полное развитие не в Пелопоннесе, послужившем непосредственным объектом вторжения, но в Аттике и в других областях (вплоть до Кипра), менее или вовсе не затронутых миграцией «новых» племен. Раскопки некрополей в Афинах послемикенского времени дают возможность проследить постепенное развитие стилей субмикенского и геометрического, переходящего затем в геометрический³⁸⁾. Историю развития геометрического стиля в Афинах, признавая также его происхождение от микенского и субмикенского, дает П. Каане³⁹⁾. Факт возникновения геометрического стиля в результате постепенного развития из стиля микенского представляется в настоящее время, можно сказать, общепризнанным. Его разделяют и такие специалисты, как Прашникер, Хертлей и др. Не менее спорным представляется утверждение относительно распространения обряда кремации в связи с приходом северных племен. Сомнение в этом высказывал еще Майрс (ук. соч., стр. 445, стр. 380 сл.). Милонас⁴⁰⁾ приходит к выводу, что обряд кремации не был привнесен завоевателями, но заимствован от троянцев. Лоример⁴¹⁾ объясняет распространение кремации прежде всего неустойчивыми условиями времени и вынужденной массовой эмиграции общественных верхов и отрыва их от прежней родины. Как, однако, ни объяснять факт возникновения и распространения обычая кремации, предположение о связи этого факта с приходом «новых» племен представляется наименее вероятным. За это говорит то обстоятельство, что обычай кремации ранее всего, уже с самого момента катастрофы микенской культуры распространяется в Аттике⁴²⁾, а также в местах, совершенно не затронутых дорийским переселением (Колофон и др.).

Совершенно недостаточно привлекаются проф. Георгиевым и данные античной традиции. Несколько используемых им мест из Илиады, Фукидида и Аристотеля, как будет показано ниже, толкуются неправильно.

Проблема этногенеза греческого народа может быть разрешена лишь в результате всестороннего ее изучения и анализа всех видов источников [26] и прежде всего данных античной традиции. Ведь греки интересовались своим прошлым не менее современных исследователей. В своих преданиях и сказаниях они хранили воспоминание о героической эпохе своей истории, события той же героической эпохи составляли содержание народного эпоса греков; совершенно невероятно, чтобы эпос греков воспевал героев чуждого народа, тем более народа, разгромленного и обращенного в рабство, культуру которого сами греки разрушили. Позднейшие греческие писатели никогда не выражали сомнения в принадлежности населения Греции додорийского времени к греческой народности. Если Фукидид и говорит, что во время Троянской войны эллины еще не носили этого имени, то сам он все же называет их эллинами (I, 3).

Античная традиция признавала автохтонность ионийцев и, хотя Геродот и признает их эллинизированными пеласгами (I, 57, ср. VII , 94; VIII, 44), однако, поскольку автохтонность ионийцев Аттики противопоставлялась миграциям других эллинских племен⁴³⁾, такая эллинизация должна была совершиться задолго до миграции конца XII в. Согласно генеалогическим преданиям об эпонимах эллинских племен, Ион и Ахей первыми проникают в среднюю и южную Грецию, тогда как Эол и Дор остаются на своей прародине в северной Фессалии. Конечно, это предание представляет собою искусственную реконструкцию, но реконструкция эта восходит, по крайней мере, ко времени Гесиода, а возможно, и ранее, и, следовательно, мы вправе предполагать, что в основе ее лежали представления о действительной последовательности передвижений эллинских племен. Даже в критском Миносе античная традиция склонна была видеть эллина⁴⁴⁾. Диодор, «Историческая библиотека» которого представляет не более, как компиляцию из трудов историков предшествовавшего времени, дает обстоятельный обзор истории Греции в додорийскую эпоху. Известны попытки установить основные хронологические даты этих событий. Мало того, представители греческой и эллинистической науки непосредственно занимались также и вопросами происхождения и распределения отдельных диалектов греческого языка. Впервые интерес к вопросам языка проявляется уже в V в., когда возникают первые языковые теории. Более систематическим изучением различных диалектов занимались александрийские филологи в связи с изданием и комментированием литературных текстов различного времени, но из многочисленных диалектологических трактатов александрийского периода не сохранился ни один, и мы узнаем об их содержании лишь из позднейших компиляций⁴⁵⁾.

Античная традиция сохранила, таким образом, немало данных относительно древнейших периодов истории Греции, в частности относительно греческих племен и их распределения на территории Греции в додорийскую эпоху. К обзору этих данных мы и должны прежде всего обратиться.

Наиболее полную и развернутую картину образования и развития основных племен и диалектов, как она рисовалась самим грекам, находим мы у Страбона. Ввиду существенного значения этого известия приведу его полностью: «В Элладе есть много племен, но древнейших из них столько, сколько мы знаем эллинских диалектов, а этих последних четыре: ионийский (‘Ιάδα) мы считаем тождественным с древним аттическим, потому что древние жители Аттики назывались ионийцами. Из Аттики вышли ионийцы в качестве колонистов в Азию, говорили они на том самом наречии, [27] которое теперь называется ионийским (γλώττη ‘Ιαδι). Дорийский (диалект) мы считаем тождественным с эолийским, потому что все народы, живущие по ту сторону перешейка (οι εκτος ‘Ισθμου), за исключением афинян, мегарян и дорийцев в области Парнасса, называются и теперь эолийцами. Весьма вероятно, что дорийцы, которых было немного и которые населяли суровую страну, не сообщаясь с другими, изменили язык и нравы до такой степени, что стали не единоплеменны (с эолийцами), составляя прежде одно племя. То же самое случилось с афинянами, которые также занимали почву тощую, каменистую, не подвергались неприятельским вторжениям и считали себя поэтому автохтонами, как утверждает Фукидид, ибо никто не вытеснял их из населяемой ими страны и не замышлял овладеть ею. Это именно обстоятельство и было, по всей вероятности, причиною, почему афиняне, несмотря на малочисленность, сохранили и свой язык и свою народность. С другой стороны, когда эолийцы господствовали в областях по ту сторону перешейка, то жители и по сю сторону перешейка (т. е. в Пелопоннесе. — А. Т.) были также эолийцы; потом они смешались (с другими племенами); когда ионийцы из Аттики овладели Эгиалеей, а дорийцы были приведены Гераклидами, те дорийцы, которые заселили Мегары и основали многие пелопоннесские города. Вскоре после этого ионийцы были вытеснены ахейцами, народом эолийского племени, и в Пелопоннесе остались две народности (εθνη) эолийская и дорийская. Все те жители Пелопоннеса, которые имели менее сношений с дорийцами, как аркадяне и элейцы, из которых первые жили в горах и не подверглись разделу (дорийцами), а последние, будучи посвящены олимпийскому Зевсу, долгое время пребывали в покое, к тому же были эолийского племени и приняли к себе шедшие с Оксилом военные отряды во время возвращения гераклидов, говорили на эолийском (диалекте). Остальные же пользовались языком, смешанным из обоих (диалектов) эолийского и дорийского, у одних более, у других менее приближавшимся к эолийскому. Почти до настоящего времени жители разных городов говорят различно, хотя и существует (ошибочное) мнение, что все они пользуются дорийским диалектом, вследствие преобладания дорийцев» (Strabo, VIII, I, 2, стр. 333 сл.)⁴⁶⁾.

Из этого очерка можно видеть, что у древних греков существовали вполне сложившиеся и определенные представления как относительно единства греческой народности, так и по вопросу об образовании отдельных диалектов еще в додорийскую эпоху. Ионийцы еще задолго до дорийского переселения занимали не только Аттику, но и область северного Пелопоннеса Эгиалею. Весь Пелопоннес и области «по ту сторону Истма» заселены были эолийскими племенами, причем к числу этих племен относились и ахейцы, не образовавшие особой диалектической группы. Дорийцы в течение долгого времени жили изолированно в области Дориде. Так обстояло дело до начала дорийского переселения. Вторжение дорийцев в Пелопоннес имело своим последствием, с одной стороны, вытеснение оттуда ионийцев, с другой — более или менее полную доризацию всего населения Пелопоннеса (за исключением Аркадии и Элиды), в результате чего образовался ряд смешанных эолийско-дорийских наречий⁴⁷⁾. Уже одного [28] этого свидетельства Страбона, содержащего, так сказать, квинтэссенцию древнегреческой науки о диалектах, достаточно, чтобы усомниться в правильности гипотезы проф. Георгиева. Но сообщаемые Страбоном сведения о распределении греческих племен и диалектов в додорийское время могут быть значительно расширены и дополнены данными, почерпнутыми из других источников. Рассмотрим эти данные по отдельным племенным группам. Начнем с ионийцев.

Краткое сообщение Страбона о занятии ионийцами Эгиалеи в северном Пелопоннесе в значительной мере дополняется сведениями, почерпнутыми из других источников⁴⁸⁾. Из других же источников мы узнаем, что, помимо Эгиалеи, ионийцы занимали в Пелопоннесе ряд других областей — область Эпидавра, где до прихода дорийцев правил сын Иона Питирей⁴⁹⁾, область Трезена, о чем свидетельствует то место, какое эта область занимала в аттических мифах и легендах⁵⁰⁾, также Мегариду на Истме⁵¹⁾.Таким образом, не только северное, но и все северовосточное побережье Пелопоннеса было занято ионийцами. Геродот сообщает, что ионийцы первоначально жили также и в Кинурии (прибрежной области между Арголидой и Лаконией), причем они сохраняли свой племенной характер и язык и только после прихода дорийцев, попав под власть Аргоса, были доризированы (VIII, 73). Известно, что, подобно жителям Аттики, Геродот и ионийцев Кинурии называет автохтонами. Это не значит, конечно, что именно самое племя ионийцев составляло исконное население страны. Ионийцев потому и считали автохтонами, что видели в них эллинизированных пеласгов. Геродот (I, 56) прямо называет афинян пеласгическим народом; пеласгами он признает также и ионийцев Эгиалеи, причем те и другие получили свое наименование ионийцев от их общего эпонима Иона⁵²⁾. На основании всех этих сообщений можно видеть, что в представлении древних греков именно ионийцы были первым эллинским племенем, пришедшим в соприкосновение с пеласгами, населявшими среднюю и южную Грецию ⁵³⁾.

Данные о происхождении ахейцев содержат миф о сыновьях Эллина. Миф этот, как уже указывалось выше, восходит ко времени Гесиода и даже ранее, и потому за вымышленными именами племенных эпонимов и их странствованиями можно видеть воспоминание о первоначальных перемещениях отдельных племен. Из сыновей Эллина, владевшего Фтиотидой, Эол и Дор остаются на родине, в то время как третий сын Ксуф, изгнанный братьями, нашел убежище в Афинах, где женился на дочери царя Эрехтея Креусе и имел от нее двух сыновей — Иона и Ахея⁵⁴⁾. Ион, как мы видели, сделался эпонимом ионийцев, аттических и эгиалейских; относительно же Ахея существуют две версии: по одной Ахей возвратился в отцовские владения в Фтиотиде, и только его сыновья — Архител и Архандр прибыли из Фтиотиды в Аргос, где сделались зятьями царя Даная, женившись на его дочерях. «Когда сыновья Ахея получили большую силу в Аргосе и [29] Лакедемоне, то жившие там люди стали называться ахейцами, и это имя вытеснило другие названия. Это название было общим для этих обоих народов, аргивяне имели специальное имя — данаи» (Paus., VII,1, 6-7)⁵⁵⁾. Согласно другой версии, передаваемой Страбоном (VIII, 7, 1, стр. 383), Ахей, сын Ксуфа, совершив нечаянное убийство, бежал в Лаконику. У Страбона (VIII, 5, 5, стр. 365) находим и третью версию, по которой Аргос и Лаконику занимает не Ахей, но фтиотийские ахейцы с Пелопсом во главе. Из того факта, что Ахей удаляется сначала на север, и только его сыновья попадают в Пелопоннес, можно сделать заключение, что, согласно античной традиции, ахейцы заняли Пелопоннес несколько позже, нежели ионийцы Аттику и северные области Пелопоннеса⁵⁶⁾. С другой стороны, то обстоятельство, что генеалогический миф выделяет Иона и Ахея в качестве сыновей Ксуфа, свидетельствует не о большей племенной общности ионийцев и ахейцев (Страбон, как мы видели называет ахейцев эолийским племенем), но об их более ранней эмиграции с общей прародины.

Коренной областью, занятой эолийскими племенами, признавалась средняя и северная Греция к северу от Истма. В частности, Фессалия носила первоначально название Эолиды; Беотия до прихода в нее северозападного племени беотийцев также являлась эолийской областью⁵⁷⁾. Фукидид свидетельствует, что первоначально и южная часть Этолии, где находился известный по связанным с ним героическим сказаниям г. Калидон, также была занята эолийцами (III, 102, 5). Страбон, как мы видели, признавал, что весь Пелопоннес в додорийское время занят был эолийскими племенами, и это должно относиться не только к «эолийскому племени» — ахейцам; если восточные и юго-восточные области Пелопоннеса — Арголида и Лакония заняты были ахейцами, то западную часть полуострова заселили другие эолийские племена. Это видно и из того обстоятельства, что предания относительно заселения западного Пелопоннеса связываются непосредственно с сыновьями или с потомками Эола. Так, один из сыновей Эола Периэр владел Мессенией (Apollod., I, 9, 5); ему наследовал его сын Левкипп. Внуку Эола (сыну Кретея) Амитаону приписывалось проживание в Пилосе (Apollod., I, 9, 11). Спустя некоторое время, в Мессению прибыла новая волна эолийских колонистов: отец Нестора Нелей вместе с ахейцами, фтиотийцами и эолийцами вступил с вооруженной силой (εστράτευσεν) в Пелопоннес и, проникнув в Мессению, вновь основал или занял там г. Пилос (Diod., IV, 68, 3)⁵⁸⁾. В Элиду прибыл из Фессалии и сын Эола Салмоней со многими эолийцами и основал там город Салмону⁵⁹⁾. Сыну Эола Сизифу приписывалось основание Эфиры (будущего Коринфа) (Apollod., I, 9, 3), причем Сизиф был отцом Главка и дедом Беллерофонта. Фукидид признает [30] население Коринфа в додорийскую эпоху эолийским⁶⁰⁾. Мало того. Потомки Эола, в лице сыновей Амитаона — Бианта и Мелампа, утвердились в самом Аргосе, принадлежавшем до тех пор потомкам Даная⁶¹⁾; от Бианта власть перешла к его сыну Адрасту и в конце концов к внуку последнего, герою Троянской войны, Диомеду, который также, таким образом, оказывается эолийцем.

На основании всех приведенных свидетельств мы можем убедиться, что, согласно античной традиции, уже в додорийскую эпоху вся Греция была густо заселена греческими племенами (за исключением дорийцев, остававшихся пока в Дориде и к северу от нее): ионийцы занимали Аттику, Мегариду, северный и северо-восточный Пелопоннес, область Кинурию, эолийцы — Фессалию, Беотию, область Коринфа и в Пелопоннесе Элиду и Мессению, ахейцы (также «эолийское племя») — Арголиду и Лаконику.

Таковы были области, занятые греческими племенами в континентальной Греции. Из Одиссеи (XIX, 175) известно, что на Крите рядом с другими местными племенами обитали также ахейцы. В результате торговых связей, установившихся между микенской Грецией и странами Востока, на южном побережье М. Азии и на о. Кипре возникает ряд поселений ахейцев из Арголиды и Лаконики, а также аркадян и др. Воспоминания об основании этих поселений сохранились в античной традиции. Так, основание Пафоса на Кипре приписывалось аркадцу Агапенору, попавшему на Кипр во время его возвращения из троянского похода⁶²⁾; Курий был основан аргосцами (Her., V, 113), Голги — сикионцами (Steph. Byz., s. v.), Лапатос — лаконцами⁶³⁾. О том, что все эти поселения возникли на Кипре еще в додорийское время, свидетельствуют как местное наречие (аркадо-кипрское, близкое к древнеахейскому, см. «Очерк II»), так и ряд местных обозначений, как наименование мыса ‘Αχαιων ακτή, как обозначение прорицателей словом αχαιομάντις,⁶⁴⁾ один из кипрских городов носил название Лакедемон (Steph. Byz., s. v.); на Кипре существовал культ Аполлона Амиклейского (Амиклы — древний центр Лаконии, как известно, долее остальной территории державшийся против дорийциев). Воспоминание об ахейских колониях на южном побережье М. Азии сохранилось в названии киликийцев — υπαχαιοί (Her., VII, 91), воспоминание о связях с Ликией — в мифе о Беллерофонте (Ноm., Il., VI, 168 сл.). Если термин «ахийява» имел какое-либо отношение к греческим ахейцам, то только именно к жителям этих поселений, сохранивших, как мы видели, имя ахейцев⁶⁵⁾.

Наконец, и относительно дорийцев античное предание также сообщает сравнительно полные и определенные сведения. Вспомним прежде [31] всего, что говорит о них Страбон. Он не только признает принадлежность их к одной народности с остальными греческими племенами, занимавшими всю территорию Греции уже до времени дорийского переселения, но в тоже время устанавливает большую близость их с эолийским племенем и, в частности, следовательно, с «эолийским народом» ахейцев⁶⁶⁾. Он ничего не знает о приходе дорийцев с севера, но, напротив, говорит о том, что они в течение долгого времени жили в Дориде; наконец, он специально отмечает их малочисленность, что подтверждается и другими источниками (см. ниже) и исключает возможность отождествлять дорийцев со всем греческим народом, как это делает Вл. Георгиев.

У других авторов находим более полные сведения относительно древнейшей истории дорийцев. Геродот сообщает подробности об их первоначальном местопребывании: «При царе Девкалионе дорийцы занимали область Фтиотиду, а при Доре, сыне Эллина, область у подножья Оссы и Олимпа, называемую Гестиэотидой; оттесненные кадмейцами, они поселились на Пинде под именем македнов⁶⁷⁾, впоследствии перешли в Дриопиду, а из Дриопиды, наконец, в Пелопоннес, где и названы были дорийцами» (Her., I, 56⁶⁸⁾). Те же сведения о древнейшем местопребывании и перемещениях дорийцев находим и в других источниках (между прочим и у более раннего автора, как Пиндар)⁶⁹⁾. Из сопоставления всех этих данных можно видеть, что первоначальное направление перемещений дорийцев, согласно античной традиции, происходило не с севера на юг, а, напротив, с юга на север. Исходным пунктом так называемого дорийского переселения, послужившего толчком для дальнейших миграций среди греческих племен, античная традиция признавала последнюю занятую дорийцами область — Дориду, которую Геродот, например, называет метрополией пелопоннесских дорийцев⁷⁰⁾. Здесь же в Дориде⁷¹⁾, согласно преданию, происходила и неудачная для дорийцев война с лапифами, в которой помощь дорийцам оказал Геракл, что и повлекло за собою сближение дорийцев с его сыновьями, гераклидами⁷²⁾.

В античной традиции имеются, правда, сомнительные, указания также и на то, что, помимо Дориды, дорийцы уже в эпоху, предшествовавшую их общему переселению, проникли на Крит. У античных авторов мы находим ряд свидетельств относительно переселения на Крит части дорийцев с их прародины в Фессалии задолго до общего дорийского переселения, поскольку это переселение на Крит связывается с именем Тектама, сына эпонима дорийцев Дора⁷³⁾. Отправным пунктом была Гестиэотида; в качестве спутников Тектама наряду с дорийцами указываются также эолийцы или ахейцы и пеласги. Скит (ук. соч., стр. 53 cл.) признает все это сообщение [32] позднейшей реконструкцией, созданной специально для объяснения упоминания в Одиссее среди населения Крита дорийцев, ахейцев и пеласгов. Не все исследователи настроены, однако, столь же скептически, и, например, Майрс допускает историчность этого факта. Возможно, что во время вытеснения дорийцев из Гестиэотиды главная масса их направилась в область Пинда, часть же удалилась за море. Большое сомнение в историчности этого сообщения вызывает, однако, то обстоятельство, что в числе участников похода названы именно те же племена, что и в Одиссее.

Население микенской Греции, как известно, не было однородным. Наряду с проникшими сюда еще в додорийское время греческими племенами, в состав его входили, с одной стороны, остатки местного догреческого населения, в значительной мере эллинизированного, с другой стороны, иноземные пришельцы, иммигрировавшие из стран Востока. И этот смешанный характер населения также нашел себе отражение в античной традиции. Если во многих областях, как в Аттике и других местностях, занятых ионийцами, догреческое население — пеласги — было полностью эллинизировано, то в отдельных случаях оно, повидимому, долее сохраняло и известную независимость и свои племенные особенности. Так, в Аркадии правила местная династия, родоначальником которой признавались Пеласг и его сын Ликаон (Paus., VIII, 1, 4; 2, 1 сл.). В Лаконике также в течение долгого времени (до Тиндарея) держалась местная династия, о чем свидетельствует эпонимическое имя ее родоначальника Лелекса⁷⁴⁾. Эпоним Лелекс упоминается также в Мегариде (Paus., I, 39, 6; 44, 3). Лелегами признавал локрийцев Гесиод (у Strabo, VII, 7, 2, стр. 322); от лелегов происходили также телебои в Акарнании (Аристотель у Страбона, там же).

В известных мифах о Данае и данаидах в Аргосе, о Кадме и кадмейцах в Фивах, о Пелопсе и пелопидах сохранилось воспоминание о прибытии иммигрантов с Востока в микенскую Грецию и слиянии их с местным населением. Мифы эти, как мы видели, не раз привлекали внимание исследователей, занимавшихся вопросом этногенеза греческого народами, и служили основанием для различных более или менее остроумных толкований и предположений. С другой стороны, именно в этих мифах находят свое объяснение такие этнонимические сходства, как обозначение хеттского племени аданавана и микенских данайцев, сопоставление которых является главным аргументом проф. Георгиева в пользу его гипотезы о негреческом населении додорийского времени. С рассмотрения этого мифа мы и начнем.

Распространенная версия мифа говорит о прибытии Даная из Египта. Попытки увязать сообщаемые мифом подробности с действительными событиями из истории Египта (например, Шахермейра, Майрса и др.⁷⁵⁾) малоцелесообразны и вряд ли способны привести к цели⁷⁶⁾. Наиболее существенным [33] для решения вопроса о происхождении Даная представляется сообщение в письме тирского царька Абимелека Аменхотепу III (EAm, 151, 22, около 1400 г.) о смерти царя Дануна, которому наследовал его брат. Холланд на основании этого письма искал родину Даная не в Египте, а в Сирии (см. выше). Эд. Мейер⁷⁷⁾, исходя из того, что в этом письме идет речь не только о Сирии, но и об Угарите и о Кадеше, распространяет его содержание также и на эгейскую область и видит в дануна непосредственно греческих данайцев. В настоящее время, с нахождением при раскопках в Каратепе и прочтением билингвы, написанной на хеттском иероглифическом и финикийском языках, местонахождение Дануна может быть установлено с точностью, поскольку билингва составлена от имени царя страны Аданауа (в финикийском тексте Дануна)⁷⁸⁾. Область Дануна (Каратепе) находилась в самой восточной части Киликии, несколько к северу от Сирии⁷⁹⁾. Таким образом, она действительно оказывается в районе, охватываемом письмом Абимелека. Показательно, что все эти области связаны генеалогическим мифом воедино: Бел, как сказано, признавался отцом Даная и Египта, а его брат Агенор — отцом Феникса, эпонима финикийцев, Киликса, эпонима киликийцев, и Кадма, эпонима кадмейцев. Если эти дануна (аданауа билингвы, аданавана хеттских памятников) действительно имели какое-либо отношение к греческим данайцам, то лишь такое, о каком повествует миф о Данае: часть этих аданавана (дануна) эмигрировала в Грецию, где положила начало аргосской династии и затем слилась с местным населением. Эмиграция эта могла последовать в результате неудачного столкновения с египтянами, чем, быть может, и объясняется миф о преследовании «дочерей Даная» «сыновьями Египта» (ср., например, типичные для древности библейские выражения «сыны Израиля», «дочери Израиля»).

Уже то обстоятельство, что наименование данайцев заимствовано было с Востока, показывает, что никакого собственно греческого племени с этим названием никогда не существовало⁸⁰⁾. Данай изображается в мифе в качестве основателя династии Данаидов, и лишь позже имя данайцев было распространено также и на подданных этой династии⁸¹⁾. Эпонимом населения Арголиды и Лакедемона был Ахей, и именно ахейцы и было [34] племенным обозначением этого населения. Об этом прямо, как мы видели, говорит Павсаний, когда он признает общим названием населения Арголиды — имя ахейцев, имя же данайцев особым наименованием для жителей. Аргоса. Из всего этого нетрудно видеть, что племенным названием было ахейцы, аргосцы (аргейцы Гомера) — обозначением их же по месту жительства, наконец, данайцы — по подданству. Поскольку же именно ахейцы и их правители возглавляли поход под Трою, в гомеровском эпосе все эти обозначения распространительно применялись в отношении всего греческого ополчения.

О другом случае иммиграции с Востока сообщает миф о Кадме. Здесь идет речь уже не об основании династии, а о вторжении целого племени, захватившего власть в Беотии и занявшего в ней господствующее положение. Предание о Кадме рано обросло различными мифическими и сказочными подробностями. Уже у Еврипида (Phoen., 638 сл.) миф о Кадме передается в почти вполне сложившемся виде. Оставляя в стороне все сказочные элементы предания, остановимся на содержащемся в нем историческом зерне. По свидетельству Геродота (V, 57-59), убийцы Гиппарха происходили от тех «финикиян», которые пришли в страну, именуемую теперь Беотией, вместе с Кадмом и заняли доставшуюся на их долю Танагрскую область; изгнанные оттуда беотийцами, они нашли убежище в Афинах. Попутно Геродот сообщает о принесенном финикийцами искусстве письма, которого до тех пор эллины не знали⁸²⁾. Более обстоятельно о смене племен в результате прихода Кадма «с финикийским войском» говорит Павсаний (IX, 5,1, ср. X, 35, 5). «Финикийцы» нашли здесь два племени — гиантов и аонов, которые, по мнению Павсания («как мне кажется»)⁸³⁾, принадлежали к местному беотийскому племени; из этих двух племен, гианты были разбиты и должны были удалиться в Фокиду, аоны, жившие в то время в деревнях, остались на месте вместе с «финикийцами», основавшими город, который и теперь еще (во времена Павсания) называется Кадмеей. Страбон (IX, 2, 3, стр. 401) сообщает, что Кадм укрепил (ετείχισε) Кадмею и передал власть своим наследникам. Из сопоставления всех этих данных видно, что кадмейцы овладели страной насильственно и, обосновавшись в укрепленном центре Кадмее, установили здесь наследственную царскую власть в роде Кадма. Сопровождавшие Кадма «финикийцы» сделались родоначальниками местных знатных родов (в том числе и упоминаемых Геродотом Гефиреев). Воспоминание об этом сохранилось в мифической версии предания, согласно которой выросшие из зубов дракона и уцелевшие от побоища пять героев сделались родоначальниками фиванской знати. Вспомним, что кадмейцам приписывалось и изгнание дорийцев с их первоначальной родины. В кадмейцах античная традиция видела, таким образом, иноземных завоевателей, притом более культурных по сравнению с местным населением, поскольку они сообщили эллинам искусство письма и многие другие знания. Возможно, впрочем, что введение письма приписывалось «финикийцу» Кадму лишь на том основании, что греческий алфавит происходил из Финикии.

Античная традиция называет Кадма «финикийцем». Обычно этому определению не придается значения. Современные исследователи пытались установить иное место его происхождения; Пуассон выводил Кадма из Лидии; Майрс — с Крита (см. выше). Оба эти предположения, как было показано выше, одинаково неудачны. Античная традиция, повидимому, не так [35] уж далека от истины, поскольку, согласно генеалогическому мифу, кадмейцы оказывались в ближайшем родстве с финикийцами (см. выше). Проф. Томсон (стр. 376) высказывает предположение (и, повидимому, не без основания) о возможном пути Кадма через Крит, который, как известно, имел связь с Финикией (Угарит).

Такой же характер насильственного вторжения имела, повидимому, и иммиграция Пелопса в получивший от него свое имя Пелопоннес. Прибытие его в Пелопоннес (область Элиды) относится к значительно более позднему времени по сравнению с иммиграцией Даная и Кадма, поскольку Пелопс был дедом Агамемнона и Менелая. Предание о Пелопсе сохранило сравнительно полные и определенные сведения как относительно его родины, так и относительно обстоятельств его эмиграции. Фукидид (I, 9, 2) ведет его из Азии. Большинство других источников определяет место происхождения Пелопса более точно, называя родиной Пелопса Лидию или Фригию⁸⁴⁾. Местоположение царства Тантала, отца Пелопса, определяется и еще точнее. Именно, в горах Сипила (в долине реки Герма) указывалась его могила, которую видел Павсаний (II, 22, 3)⁸⁵⁾. На вершина Сипила находилась скала, в которую была превращена дочь Тантала и сестра Пелопса Ниоба (рассказ о которой встречается уже в гомеровском эпосе — Il., XXIV, 614 сл.)⁸⁶⁾. Традиция сообщает сведения не только о местопребывании Пелопса в Азии, но также и об обстоятельствах, вынудивших его эмигрировать. Богатства отца Пелопса Тантала, как известно, вошли в древности в поговорку, и именно унаследованным Пелопсом от отца богатствам Фукидид (I, 9,2) со ссылкой на «лиц, получивших от предков самые достоверные предания о судьбах Пелопоннеса», приписывает прежде всего успех Пелопса в Пелопоннесе. Пуассон сделал остроумную догадку о тождестве имени Тантала с именем одного из последних хеттских царей Тутхалии (см. выше). Сам Пуассон, однако, на том основании, что у Тутхалии не было сыновей с именем Пелопса, высказывает предположение, что Пелопс не был сыном Тантала, но просто предводителем партии эмигрантов. Однако, не говоря уже о том, что у Тутхалии мог быть сын с аналогичным именем, оставшийся нам неизвестным, более вероятно в самом Тантале видеть не хеттского царя, но его вассала с таким же именем, относительно широко распространенным среди хеттов, тем более что центр царства Тантала (в районе Сипила) находился достаточно далеко от столицы хеттского царства.[36]

Павсаний сообщает, что царствование Тантала в Сипиле закончилось благополучно, но сын его, изгнанный из своей области фригийцем Илом, должен был эмигрировать из Азии (Paus., II, 22,3). Традиция сообщает сведения и относительно пути, которым следовал Пелопс по пути в Грецию, именно через остров Лесбос (Theopomp., fr. 339). Возможно, что дальнейший его путь лежал через Фтиотиду и Бэотию (см. стр. 35, прим. 3). У Страбона находим сообщение, что Пелопс прибыл в Пелопоннес со своим «народом» (VII, 7, 1, стр. 321): Πέλοπος μαν εκ τησ Φριγίας επαγγαμένου λαόν. Повсюду в Пелопоннесе и особенно в Лакедемоне встречались большие насыпные могилы (χόματα), которые назывались погребениями фригийцев Пелопса (Athen., XIV, 21, стр. 648е). От спутников Пелопса были переняты фригийский и лидийский лады в музыке (там же). Пелопс, благодаря богатству и военной силе, расширил свои владения и приобрел такое влияние, что по его имени весь полуостров получил свое название⁸⁷⁾. Помимо Элиды, он овладел частью Лаконики, где основал несколько городов (Strabo, VIII, 4, 4, стр. 360). Потерпев неудачу в походе против аркадского царя Стимфала, он все же коварством захватил последнего и убил (Apollod., III, 12, 6.). Если уже Пелопсу удалось приобрести такое влияние, то его сын Атрей, благодаря свойству с Еврисфеем, по смерти последнего становится царем крупнейшего центра всей Греции — Микен, а сын Атрея и внук Пелопса Агамемнон, изгнавший из Микен временно завладевших ими Фиэста и Эгисфа, становится наиболее могущественным царем всей Греции и главой всего греческого ополчения под Троей. На примере Пелопса и его сыновей и внуков можно видеть, какого влиятельного положения в микенской Греции достигали иноземные пришельцы. Однако, с другой стороны, не следует и преувеличивать значение этого обстоятельства: Атрей и тем более Агамемнон могли занять господствующее положение среди массы основного населения страны лишь после того, как они полностью освоили местный язык и нравы.

Обзор данных античной традиции показывает, что сами древние греки не только не сомневались в том, что население Греции до начала дорийского переселения было греческим, но и имели достаточно полные и определенные представления относительно отдельных греческих племен в микенскую эпоху.

Обратимся теперь к рассмотрению данных гомеровского эпоса. Проф. Георгиев придает большое значение тому обстоятельству, что в Илиаде действуют ахейцы, данайцы, аргосцы, но ничего не говорится о дорийцах (? — дорийцы оставались в это время еще в отдаленной Дориде и не участвовали в троянском походе) и эолийцах, об ионийцах же упоминается только в одном, и притом, как утверждает автор, интерполированном позднее месте. Но ведь Илиада и Одиссея — не трактат о греческих диалектах. В них действуют отдельные племена, а не основные племенные группы. Если обратиться к истории Греко-персидских войн Геродота или истории Пелопоннесской войны Фукидида, то и там точно так же речь идет об афинянах, спартанцах, коринфянах, фиванцах, а не о дорийцах, эолийцах, ионийцах (поскольку речь не идет о жителях Ионии). Ахейцы (названия аргейцев и данайцев, как показано выше, были лишь иным обозначением того же племени) составляли одно из таких племен, принадлежащих к эолийской группе, и если именно названия этого племени распространительно применялись в отношении всего греческого ополчения под Троей, то прежде всего потому, что именно это племя занимало господствующее [37] положение в стране и, в частности, в походе. Единственным греческим племенем в Илиаде Вл. Георгиев признает эллинов Ахилла, племя, которое обитало около Додоны в Эпире и «к середине XIII в. ... переселилось в юго-западную Фессалию» (ВДИ, 1950, № 4, стр. 65) (но откуда это известно?). Однако Ахилл стоял во главе не только эллинов, но также мирмидонян и фтиотийских ахейцев. Следовательно, он объединял под своею властью не только разноплеменные группы, но и совершенно чуждые одна другой народности. Такова точка зрения проф. Георгиева, но не такова была точка зрения самих авторов поэмы, не проводивших никакой грани между эллинами, с одной, — и мирмидонянами и ахейцами, — с другой стороны. Так, например, в IX песне Илиады (395) мы читаем: «много ахеянок есть и в Элладе и в счастливой Фтии» (πολλαι ‘Αχαιιδες εισίν αν ‘Ελλάδα τε Φθίνη τε). В XVI песне (595 сл.) об одном из павших в битве греков говорится: «долгоживущий в цветущей Элладе, счастием он и богатством блистал средь мужей мирмидонских». Мы видели, что не только Ахилл был греком-эллином, но и многие другие известнейшие герои Троянской войны происходили непосредственно от Эола и, таким образом, были эолийцами, т. е. греками (например, Диомед, Нестор); Аякс Теламонид приходился по отцовской линии двоюродным братом «эллину» Ахиллу.

Нетрудно, наконец, убедиться, что и то место, где речь идет об ионийцах и которое проф. Георгиев считает интерполированным, на самом деле не интерполировано, но принадлежит к основному тексту поэмы и относится к ионийцам-афинянам. Предполагая, что в стихе 685 XIII песни слова ‘Ιάονες ελκεχίτωνες интерполированы по образцу гомеровского гимна Аполлону (стих 147: ελκεχίτωνες ‘Ιάονες), проф. Георгиев предлагает заменить их другими, именно: “Αβαντεσ χαλκοχίτωνες⁸⁸⁾. Однако из контекста данного места видно, что именно упоминание абантов здесь менее уместно, нежели ионийцев. В строках 685-686 перечисляются племена и ополчения, участвовавшие в отражении натиска Гектора, — беотийцы, иаоны (ионийцы), локрийцы, фтийцы, эпейцы. Далее снова перечисляются все эти племена с описанием того участия, которое каждое из них принимало в бою, причем вместо иаонов (ионийцев) названы афиняне; таким образом, не остается сомнения в том, что именно афиняне в данном случае и названы ионийцами (относительно абантов во всем этом отрывке совершенно нет речи). Более оснований поэтому предполагать, что не стих Илиады интерполирован по образцу гимна Аполлону, а, напротив, этот последний повторяет эпитет, примененный к ионийцам в Илиаде.

В подтверждение своего тезиса о том, что ахейцы не были греками (эллинами), проф. Георгиев ссылается на противопоставление ахейцев панэллинам в стихе 530 второй песни Илиады, где говорится, что Аякс Оилеев в искусстве метания копья превосходил всеэллинов (панэллинов) и ахейцев. В этом противопоставлении ахейцев панэллинам Георгиев хочет видеть «воспоминание того времени, когда этническое различие между греческими племенами и ахейцами еще существовало, т.е. того времени, когда ахейцы еще не были эллинизированы» (ВДИ, 1950, № 4, стр. 65-66). Объяснения такого противопоставления следует искать не в воспоминании «об этническом различии», но в самом содержании данного места (так называемого «каталога кораблей»). Поскольку все это место представляет собой перечень племен, участвовавших в осаде Трои, применение имени ахейцев в распространительном его значении представляется неуместным [38] и встречается в «каталоге» лишь в отношении одного из аргосских ополчений (562) и северных ахейцев из Фтии (684). С другой стороны, к тому более позднему времени, к которому относится эта часть поэмы, обозначение всех греческих племен, как эллинов, в первоначальной форме «панэллинов», вошло уже в общее употребление⁸⁹⁾. В ахейцах, таким образом, в данном случае мы должны видеть ахейцев в узком смысле, т. е. собственно племя ахейцев, выделявшееся среди прочих участников похода в качестве племени-гегемона, в панэллинах же — остальные племена греческого ополчения под Троей⁹⁰⁾. В параллель можно указать в Одиссее аналогичные, но более определенные противопоставления Эллады Аргосу. В одном месте Пенелопа говорит о своем супруге, «столь преисполнившем славой своей и Элладу и Аргос» (Od., I, 344); в другом случае Менелай, обращаясь к Телемаку, говорит: «Если ж ты хочешь Аргос посетить и объехать Элладу, сам я тебе проводник» (Od., XV, 80-81).

Помимо гомеровского эпоса, проф. Георгиев думает найти оправдание своей точки зрения в словах Фукидида, что «Эллада, во всей своей совокупности, и не носила еще этого имени, что такого обозначения ее вовсе не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона, но что названия ей давали по своим именам отдельные племена, преимущественно пеласги» (Thuc, I, 3, 2). Однако, не говоря уже о том, что генеалогический миф об Эллине относится ко времени, намного предшествовавшему Троянской войне, из дальнейших слов Фукидида, опущенных проф. Георгиевым, видно, что греческий историк признавал племена, населявшие Грецию, эллинами. «Точно так же, — говорит Фукидид, — Гомер не употреблял и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров. Итак, эллины, жившие отдельно по городам, понимавшие друг друга и впоследствии названные всеобщим именем, до Троянской войны по слабости и отсутствию взаимного общения, не совершали ничего сообща... Да и в этот-то поход они выступили вместе уже после того, как больше освоились с морем».

Мало действительна и ссылка на тексты, называющие окрестности Додоны в Эпире «древнейшей областью Эллады» (ВДИ, 1950, № 4, стр. 65). Уже давно доказано, что цитируемое место «Метеорологии» Аристотеля (I, 14, стр. 352) представляет собой испорченный и недостоверный текст⁹¹⁾. Еще менее может иметь значения ссылка на такой поздний источник, как схолии к Илиаде, XXI, 194. В обоих случаях мы имеем дело с домыслами, основанными на сопоставлении имен селлов и эллинов.⁹²⁾ [39]

Вопрос об употреблении наименований Эллада и эллины интересовал также уже и самих древних греков и, хотя по этому вопросу и среди них существовало расхождение во мнениях, однако самый вопрос для них заключался не в том, были ли герои гомеровского эпоса эллинами, а лишь в том, назывались ли уже они этим именем. Свидетельство об этих разногласиях находим мы у Страбона. «Об Элладе, эллинах и панэллинах существует разногласие. Фукидид утверждает, что Гомер нигде не употребляет слово „варвары”, потому что в то время эллины не обозначались еще единым именем в противоположность не-эллинам. По мнению Аполлодора, эллинами у Гомера называются только жители Фессалии, называвшиеся мирмидонянами и вместе эллинами. По мнению того же писателя, Гесиод и Архилох называли уже эллинами и панэллинами всех греков... Другие на это возражают, что у Гомера встречается слово „варвары”, так как карийцев он называет „говорящими по-варварски”, и что эллинами у него назывались все греки» (Strabo, VIII, 6, 6, стр. 370).

Не менее полную и развернутую картину дает античная традиция и по вопросу о миграциях XII в. Между тем в работах проф. Георгиева эти данные игнорируются и сообщения античной традиции относительно переселения дорийского племени подменяются общей иммиграцией эллинов, притом не разделенных еще на основные племенные группы.

У Геродота (VII, 20) находим сообщение о набеге мисийцев и тевкров, которые из Азии через Боспор проникли в Европу и, пройдя Фракию, достигли берегов Ионийского моря и реки Пенея в Фессалии. Набег этот Геродот относит еще ко времени до Троянской войны. Движение это, повидимому, было связано с теми обширными миграциями, которые привели к падению хеттского государства. Возможно, что это движение в какой-либо мере отразилось на миграционных процессах, начавшихся на почве Греции с середине XII в., однако определенно утверждать этого нельзя⁹³⁾.

Не останавливаясь на этом вопросе, обратимся к рассмотрению данных античной традиции о миграциях собственно эллинских племен. Миграция в Греции началась с продвижения фессалийского племени (из группы северо-западных, близких к дорийскому племен) из области Феспротии (в юго-западном Эпире) (Her., VII, 176)⁹⁴⁾. Фессалийцы заняли область [40] Эолиду, которая с этого времени по их имени стала называться Фессалией; Фукидид относит это событие к 60 году после Троянской войны. Под давлением фессалийцев беотийцы (также северо-западное племя) должны были покинуть г. Арну в южной Фессалии и окончательно заселили Беотию, называвшуюся до того кадмейской землей (Thuc, I, 12,3). Сообщая об этом, Фукидид в то же время замечает, что беотийцы частично занимали Беотию и ранее, принимая участие в троянском походе⁹⁵⁾.

Несколько позже, в 80 г. после падения Трои (Thuc, I, 12,3) начинается так называемое переселение дорийцев, в котором приняли участие, однако, не одни дорийцы, но также и другие северо-западные племена (говорившие на близком дорийскому диалекте) и прежде всего этолийцы. Античная традиция, как известно, связывает вторжение дорийцев на Пелопоннесский полуостров с преданием о возвращении Гераклидов, и у нас нет никаких оснований не видеть в содержании этого предания исторического зерна в виде династической борьбы внутри правивших в Арголиде родов⁹⁶⁾. Само собою разумеется, причины массовых переселений были гораздо глубже, но в качестве повода или предлога для начала переселения и факт «возвращения Гераклидов» мог сыграть свою роль. Более глубокие причины, как известно, были указаны еще Фукидидом. Причины той легкости, с какою возникали передвижения, он видел прежде всего в слабом развитии земледелия и в тяге к более плодородным землям Фессалии, Беотии, Пелопоннеса (за исключением Аркадии), и эта тяга, очевидно, должна была становиться тем сильнее, чем дальше подвигалось разложение первобытно-общинного строя и чем большую роль в качестве основной отрасли производства начинало играть земледелие. Таким образом, миграции XIIв. Фукидид рассматривает исключительно как местные явления, порожденные местными же причинами. Никаких воспоминаний о каких-либо дальних или более широких племенных передвижениях античное предание не сохранило ⁹⁷⁾.

В особо тяжелом положении оказывались в это время дорийцы, вытесненные из прежних мест поселения и зажатые в горной бесплодной местности, какою была Дорида. Поскольку ближайшие плодородные области, Беотия и Фессалия, были уже заняты, взоры дорийцев, естественно, должны были обратиться на не менее плодородные области Пелопоннеса, причем вполне возможно, что именно связь с Гераклидами не только направила их стремления в эту сторону, но и послужила благоприятным предлогом для осуществления этих стремлений. Подробности преданий о возвращении Гераклидов показывают настойчивость, с какою они пытались [41] осуществить эти свои намерения. Согласно преданию⁹⁸⁾, преследуемые Еврисфеем, сыновья Геракла находят убежище в Афинах; с помощью афинян они добиваются победы над Еврисфеем, павшим в битве, однако укрепиться в Пелопоннесе им не удается, после чего они обращаются за помощью к дорийцам. Во время первого похода, закончившегося поединком Гилла с Эхемом и смертью Гилла, против Гераклидов, которым на этот раз помогали дорийцы, на защиту Истма выступили не только пелопоннесские ахейцы, но также и ионийцы (Her., IX, 26). Этот первый поход имел место еще за 10 лет до начала Троянской войны. Повторные же нападения (также, очевидно, с помощью дорийцев) сына Гилла Клеодея и внука Аристомаха также успеха не имели. Только около ста лет спустя (по традиционной хронологии, которую дает Фукидид, 80 лет после падения Трои, т. е. в 1104 г.⁹⁹⁾), притом в совершенно иных условиях и иным путем, произошло, наконец, успешное вторжение в Пелопоннес и завоевание его дорийцами. На этот раз дорийцы предпринимают поход уже не одни, а в союзе с некоторыми северо-западными племенами и прежде всего с этолийцами. Теперь дорийцы направились не в сторону Истма, где они несколько раз терпели неудачу, а к местечку Навпакту, на берегу Коринфского залива. Выбору этого пункта нападения, вероятно, способствовало также и участие на этот раз в нападении этолийцев, на территории которых находился Навпакт¹⁰⁰⁾. Полиэн (I, 9) в числе других стратегем рассказывает о хитрости, примененной Теменом: чтобы обмануть пелопоннесцев, он послал к ним перебежчиков из локрийцев, которые должны были сообщить, будто Гераклиды находятся с флотом в Навпакте, но не с целью переправы, а с намерением сделать высадку десанта на Истме. Обманутые пелопоннесцы устремились к Истму, и Темен легко овладел Рионом, расположенным на противоположном берегу Коринфского залива. Дальнейший путь завоевателей намечается традицией также вполне определенно. Этолийцы с Оксилом во главе заняли плодородную область Элиды и, по всей вероятности, не участвовали в продолжении похода¹⁰¹⁾. Путь дорийцев в Арголиду лежал через Аркадию (Paus., V, 4, 1). Характерна подробность, что Оксил, бывший проводником дорийцев, специально повел их не через Элиду, чтобы не соблазнять их плодородием почвы и возделанными землями этой области, но через Аркадию. Путь через Аркадию, почему-то подвергаемый сомнению современными исследователями, представлялся вполне естественным, так как выводил непосредственно на берег Арголидского залива, к северу от Кинурии¹⁰²⁾. Этим же путем, только в обратном направлении, впоследствии прошел в Ахайю сын Ореста, Тисамен, после изгнания ахейцев из Арголиды. Исследователи, отрицающие путь через Аркадию и предполагающие, что вторжение дорийцев произошло со стороны моря (см. ниже), обращают внимание на факт занятия Теменом местечка Темения на северном берегу Арголидского залива, откуда он и овладел Аргосом¹⁰³⁾. На основании этого факта делают предположение, что [42] именно в Темении состоялась высадка дорийцев. Но если, как сказано, дорийцы могли выйти через Аркадию к берегу Арголидского залива, то и в таком случае путь их на Аргос проходил через тот же Темений. После захвата Микен и Аргоса дорийцы направились на север и овладели всей северо-восточной частью Пелопоннеса — Трезеном, Эпидавром, Сикионом, Флиунтом, позже других Коринфом¹⁰⁴⁾, причем и при взятии Коринфа предварительно был захвачен господствующий над местностью холм Солигей (Thuc, IV, 42, 2).

Завоевание Лаконики и Мессении не прошло так же быстро и гладко, как захват восточных и северо-восточных областей Пелопоннеса. Традиция сохранила немало сведений о занятии отдельных городов и местечек Лаконики¹⁰⁵⁾. Столица Менелая была разорена и предана огню. Новый город Спарта возник на противоположном берегу, на месте, где в микенскую эпоху не существовало никаких поселений¹⁰⁶⁾. Другие центры держались долее. Особенно упорно оборонялся г. Амиклы, осада которого длилась до середины VIII в. (Paus., III, 2, 6)¹⁰⁷⁾.

Часть побежденных ахейцев удалилась через Аркадию в Ионию (позднейшую Ахайю)¹⁰⁸⁾, часть была порабощена и превращена в илотов¹⁰⁹⁾. Мессения также была завоевана и, как известно, согласно преданию, досталась второму сыну Аристомена Кресфонту. Дворец в Пилосе, как о том свидетельствуют археологические данные¹¹⁰⁾, одновременно с другими микенскими центрами подвергся полному разрушению и с тех пор более не заселялся. Сопротивление населения здесь, однако, было еще более длительным и упорным, нежели в Лаконии.

Последствием дорийского завоевания было изгнание ионийцев из Пелопоннеса. Из северного Пелопоннеса, носившего первоначально название Ионии, они были изгнаны ахейцами, вытесненными из Арголиды и Лаконики и предводимыми сыном Ореста Тисаменом. Хотя Тисамен пал в битве, но ионийцы были разбиты, осаждены в Гелике и затем были вынуждены удалиться из Пелопоннеса¹¹¹⁾. В северо-восточном Пелопоннесе область, занимавшаяся до того ионийцами Акте (побережье между Трезеном и Эпидавром), также была теперь захвачена дорийцами¹¹²⁾. Наконец, ионийцы в Кинурии подпали под власть дорийского Аргоса и были в конце концов доризированы (Her., VIII, 73). Продвигаясь на север, дорийцы проникли в область Мегариду, принадлежавшую до того афинянам, и доходили до самих Афин. Хотя от Афин они были отбиты (см. ниже), однако Мегарида была для Афин потеряна, и здесь был основан дорийский город Мегары¹¹³⁾.

Только после занятия Мегариды, чем завершено было завоевание всего Пелопоннесского полуострова, включая Истм, снаряжены были экспедиции для захвата Крита, Родоса, Коса и других [43] островов¹¹⁴⁾, после чего дорийцы распространились вдоль южного берега M. Азии вплоть до Памфилии.

Античная традиция, таким образом, дает вполне четкую и определенную картину последовательного хода племенных передвижений, вызванных «дорийским переселением», притом картину, почти свободную от каких-либо сказочных и легендарных элементов. Напротив, сообщаемые ею подробности, как военная хитрость Темена, уловка Оксила, направившего дорийцев через Аркадию, как занятие определенных господствующих над местностью пунктов при осаде городов, вполне реалистичны и жизненны. И тем не менее многие современные исследователи видят в традиции о дорийском переселении искусственную реконструкцию и не признают за нею исторического значения. На это можно возразить, что она во всяком случае не является голой реконструкцией, но что в основе ее лежат народные предания, восходящие ко времени Тиртея, а вероятно, и много ранее. Данные самого предания, однако, никем специально не анализируются и не разбираются. Одни, как Эд. Мейер (см. выше) и Карштедт¹¹⁵⁾, ограничиваются голым отрицанием. Доводы других носят слишком общий характер, чтобы можно было их принимать всерьез. Так, указывают (Белох, Мильтнер), что Дорида представляла слишком незначительную по своим размерам область, чтобы она могла послужить исходным пунктом для столь обширного предприятия. На это можно возразить, во-первых, что дорийцы занимали не только Дориду, но и прилегающую к ней область Пиндских гор; не следует, во-вторых, преувеличивать численность дорийцев, участвовавших в походе; античные источники, напротив, говорят об относительной малочисленности дорийцев¹¹⁶⁾. Исократ называет даже слишком незначительную цифру участников дорийского похода (две тысячи — Isoсr., XII, 255). Далее, дорийцы предпринимали свой поход не одни, но совместно с другими родственными им северо-западными племенами. Наконец, свидетельство античных источников, начиная с самых ранних, относительно Дориды, как исходного пункта и метрополия пелопоннесских дорийцев, настолько многочисленны и единодушны, что сомневаться в их достоверности не приходится.

Говорят далее, что путь на Навпакт был неосуществим вследствие мер, принятых пелопоннесцами для его обороны (Мильтнер). Но мы знаем уже о военной хитрости, с помощью которой Темену удалось отвлечь пелопоннесцев от Навпакта к Истму. С другой стороны, нам ничего неизвестно относительно каких-либо мер к укреплению и защите южного побережья Коринфского залива. Археологические данные показывают, что ввиду начавшихся с конца XIII в. миграционных движений (возможно, в связи с первым нападением дорийцев на Истм) были приняты меры к созданию новых оборонительных сооружений в главных центрах — Тиринфе, Микенах, Афинах. Однако в то же время никаких оборонительных мероприятий более общего характера, повидимому, не предпринималось. Никаких следов укрепления горных проходов, ни даже Истма, не обнаружено¹¹⁷⁾. Некоторые современные [44] исследователи, следуя модному гиперкритическому направлению, совершенно отрицали факт дорийского переселения (Белох и примыкающие к нему Карштедт и Парети, см. выше). Другие, как Эд. Мейер (GdA, II, 1, стр. 570 сл.) и Мильтнер¹¹⁸⁾, не идут так далеко. Они признают факт вторжения дорийцев в Пелопоннес; Мильтнер согласен даже рассматривать предание о Гераклидах, отрицаемое, как мы видели, Мейером, в качестве исторического источника, поскольку оно не противоречит его собственным измышлениям (ук. соч., стр. 56 сл.). Однако Эд. Мейер и Мильтнер признают лишь голый факт дорийского переселения, решительно отвергая в то же время сообщения античной традиции относительно последовательного хода и путей этого переселения. Отрицая основанные на древних преданиях реконструкции античных авторов, оба исследователя взамен их создают свои реконструкции, уже ровно ни на чем не основанные. Оба одинаково не признают возможным путь через Навпакт и через горы Ахайи и Аркадии, хотя именно этот путь не только засвидетельствован античной традицией, но и представляется наиболее вероятным, как потому, что Навпакт находился на территории союзников дорийцев и непосредственных участников похода этолийцев, так и потому, что такой путь был вполне естественным для дорийцев, обитавших в горной местности Дориды, куда они проникли с гор Пинда.

Вместо этого вполне естественного и, в сущности, единственно возможного для горцев пути оба исследователя предполагают совершенно необычный для горных племен (притом в сопровождении семей) морской путь. Не имея для такого предположения никаких данных в античной традиции и располагая поэтому полной свободой выбора, Эд. Мейер и Мильтнер направление морского пути дорийцев определяют совершенно различно. Эд. Мейер ведет дорийцев к берегам Малийского залива и затем морским путем на Крит и только оттуда к берегам Арголиды (ук. соч., стр. 570 сл.). Путь дорийского переселения, устанавливаемый Мильтнером, еще более фантастичен. Вытесненные с первоначальной своей родины и оттесненные в сторону Пинда, дорийцы направились оттуда не на юг в сторону Дриопиды и затем Дориды, как сообщает античная традиция, но на запад до побережья Ионического моря, оттуда на о-ва Керкиру и Левкаду и далее, огибая Пелопоннесский полуостров и мыс Малею, на остров Крит и, наконец, проделав этот кружный путь, высадились на берегу Арголиды. Трудно представить себе что-либо более фантастическое и менее правдоподобное, нежели эти измышления Эд. Мейера и в особенности Мильтнера.

Античная традиция, как известно, утверждает, что Аттика не подвергалась нападению со стороны дорийцев. Предание о самоотверженной смерти царя Кодра, вероятно, не более как заключительный эпизод, которым закончилось завоевание Мегариды дорийцами, после чего дорийцы повернули обратно. Никаких следов нападения дорийцев от этого времени на Акрополе не сохранилось. Археологические данные, напротив, свидетельствуют о спокойном и ничем не нарушаемом течении жизни в Афинах послемикенского времени¹¹⁹⁾.

Заселение западного побережья Малой Азии традиция также связывает с дорийскими переселением. Часть эолийского населения Фессалии (бывшей Эолиды), спасаясь от нашествия фессалийцев, устремилась на остров Лесбос и затем на противолежащее северо-западное побережье [45] Малой Азии. Иония заселена была разноплеменными беглецами из Пелопоннеса — ионийцами, ахейцами, эолийцами, причем обычным сборным местом и исходным пунктом колонизации служили для них Афины. Не останавливаясь на частностях (тем более что местные предания об основании отдельных городов в значительной мере искажены позднейшими реконструкциями), отметим лишь основные этапы этой колонизации, как они нашли себе отражение в античной традиции. Заселение Эолии, согласно традиции, на четыре поколения (100–120 лет) предшествовало колонизации Ионии¹²⁰⁾. Этим общим сведениям вполне соответствуют и данные предания, связывающего колонизацию Лесбоса и Эолии с именем Ореста¹²¹⁾ и его ближайших потомков — сына Панфила (Strabo, XIII, 1, 3 стр. 582) и внуков¹²²⁾, тогда как колонизация Ионии приписывается прежде всего сыновьями Кодра, смерть которого, согласно традиционной хронологии, приходится на 1068 г., т. е. почти на сто лет позже. Факт более ранней колонизации Эолии вполне соответствует тому обстоятельству, что и миграция на почве греческой метрополии началась именно с передвижения фессалийцев.

В античной традиции можно найти указание на основную характерную особенность колонизации Малой Азии, отличающую ее от колонизации последующего времени: в то время как позднее в качестве метрополий выступают определенные города, колонизация Малой Азии носит еще определенно выраженный характер племенных миграций. В качестве основателей малоазиатских городов называются не определенные городские центры, но различные племена, причем если в колонизации Эолии участвует только одно племя — эолийцы, то в отношении колонизации Ионии специально отмечается ее смешанный племенной характер. Геродот отмечает, что в колонизации Ионии, наряду с ионийцами из Аттики, принимали участие другие племена — орхоменские минийцы, кадмейцы, дриопы, фокейцы, аркадские пеласги, эпидаврийские дорийцы и др. (Her., I, 146). К этому надо добавить также еще эолийцев, поскольку Кодриды, возглавлявшие основание большей части колоний, принадлежали к эолийскому роду Нелидов. И это относится не только к колонизации в целом, но и к основанию отдельных городов, совершавшемуся в большинстве случаев при участии нескольких племенных групп.

Такой смешанный характер участников колонизации находит себе объяснение лишь в том обстоятельстве, что колонизация направлялась из Афин, в которых скоплялись беженцы из различных местностей и различной племенной принадлежности. О скоплении беженцев в Афинах свидетельствует Фукидид (I, 2, 6). Сюда стекались прежде всего ионийцы из Пелопоннеса, но также и представители других племен. Многие аристократические роды Аттики вели свое происхождение от эолийских, минийских и ахейских иммигрантов, переселившихся в Аттику, согласно традиции, именно в связи с племенными миграциями XII в.¹²³⁾ Вспомним о кадмейском роде Гефиридов, о котором шла речь выше. Мессенянин Меланф из эолийского рода Нелидов сделался даже царем в Афинах, ему наследовал его сын Кодр, сыновьям же последнего приписывалась исключительная роль в колонизации малоазиатского побережья¹²⁴⁾.

Время колонизации античная традиция на основании позднейших реконструкций относит ко второй половине XI в. Археологический материал [46] свидетельствует, повидимому, о более позднем утверждении здесь греков (в период развитого геометрического стиля)¹²⁵⁾. Наличие более раннего материала, относящегося к протогеометрическому и частью к субмикенскому времени, засвидетельствовано лишь в отношении некоторых отдельных пунктов, например, Милета¹²⁶⁾, Самоса¹²⁷⁾. Очевидно, колонизация Ионии представляла длительный процесс. Необходимо учитывать, что она происходила не на пустом месте и что греческим колонистам приходилось выдерживать упорную борьбу с местным населением, прежде чем им удавалось утвердиться на месте. Лоример (ук. соч., стр. 31) предполагает, что за первым появлением греческих колонистов последовало отступление и затем снова медленное наступление. О длительности и постепенности освоения малоазийского побережья свидетельствует тот факт, что в основании многих городов участвовали уже основанные ранее города Ионии. Так, в основании Клазомен принимали участие колофонцы, в основании Эфеса, отнятого у карийцев, — самосцы и теосцы. Приэна и Миунт основаны при участии милетян. В занятии Смирны, принадлежащей ранее эолийцам, приняли участие колофонцы и эфесцы.

Заканчивая на этом обзор данных античной традиции относительно миграций XII в., мы можем констатировать, что она дает не менее четкую и определенную картину перемен, происшедших в результате миграций, чем в отношении распределения греческих племен на территории микенской Греции. При этом, вопреки не обоснованному утверждению проф. Георгиева, что эллины участвуют в миграции XII в. в качестве единого нерасчлененного на отдельные племена и диалекты народа¹²⁸⁾, античная традиция показывает, что в миграционных процессах XII в. все основные различные по диалектам племенные группы фигурируют в качестве активных или пассивных участников этих процессов. В последующее время происходит не распадение на особые диалекты, как полагает проф. Георгиев, а постепенное развитие государственной жизни в форме обособленных полисов, вместе с чем племенные деления по признаку особых диалектов все более отходят на задний план и утрачивают свое первоначальное значение. Античная традиция далее показывает, что миграции носили чисто местный характер и число участников даже основной миграционной группы дорийцев было относительно невелико и что говорить, таким образом, о вторжении целого народа никак не приходится. Население некоторых областей, как Аттики и Аркадии, вообще не было непосредственно затронуто миграционными передвижениями.

На вопросе о данных диалектов позднейшего времени для решения вопросов первоначального распределения греческих племен мы остановимся в следующем очерке.

Очерк II.
Следы первоначального распределения греческих племен в диалектах позднейшего времени и вопрос о языке надписей микенского времени

Вестник древней истории, 1954, № 4.

Наука о греческих диалектах существует свыше ста лет¹²⁹⁾, и за это время ей удалось установить не только отличительные черты и особенности, характеризующие отдельные диалекты, но до известной степени наметить их историю, поскольку исследование диалектов позволяет выявить факты скрещения диалектов, наложения одних диалектов на другие и таким образом вскрыть следы первоначального их распределения. Вместе с этим мы получаем возможность проверить сведения античной традиции об этногенезе греческого народа и о распределении греческих диалектов в додорийскую эпоху.

Напомню вкратце, каково было, согласно данным античной традиции, первоначальное распределение греческих племен и какие перемены внесли в это распределение миграции ХII в. Области северной и средней Греции — Фессалия и Беотия были заняты эолийскими племенами, в том числе фтиотийскими ахейцами. Ионийцы, помимо Аттики, занимали Мегариду, весь север и северо-восток Пелопоннеса, также область Кинурию на юго-восточном побережье к югу от Арголиды. Восточная часть полуострова — Арголида и Лаконика — занята была эолийским племенем — ахейцами; западные области — Мессения и Элида — другими эолийскими племенами. В Аркадии существовало еще догреческое пеласгическое население с сильной примесью ахейских и эолийских элементов. Ахейцы распространились на острова Феру, Мелос, на Крит, Родос, побережье Памфилии, на остров Кипр. Эолийское население Фессалии и Беотии подверглось нападению северо-западных племен беотийцев и фессалийцев. В Пелопоннесе Элида была занята этолийцами. Ахейцы, вытесненные дорийцами, направились через Аркадию на северное побережье Пелопоннеса, откуда вытеснили, в свою очередь, ионийцев, удалившихся в Аттику. Значительная часть ахейцев эмигрировала на восток в ахейские колонии в Памфилии, но главным [42] образом на Кипр, куда дорийцы не проникли. Ионийцы, занимавшие до того северо-восточный Пелопоннес — области Эпидавра и Трезена, были также частью вытеснены, частью доризированы так же, как ионийцы области Кинурии.

Проф. Георгиев, утверждавший, что население микенской Греции не было греческим и что греки впервые появляются на почве Греции лишь в результате миграций XII в., так уверенно говорил о том, что ахейцы не были греками, а их язык не был греческим, как будто ахейский язык (точнее, диалект) совершенно неизвестен. А между тем наукой о греческих диалектах уже давно установлен тот факт, что отличающийся специфическими особенностями аркадско-кипрский диалект представляет не что иное, как пережиточную форму ахейского языка¹³⁰⁾. Факт этот является одним из наиболее твердо установленных и бесспорных положений науки о диалектах¹³¹⁾, и игнорировать его невозможно.

Аркадия, область, которая уже ранее должна была усвоить ахейский язык и в которой нашли прибежище многие беженцы из соседних Арголиды и Лаконики, сохранила, как это отмечал еще Страбон, вследствие изолированности свой древний диалект. То же следует сказать и относительно ахейцев, поселившихся на Кипре и также в чистоте сохранивших свой древний диалект. Только общностью происхождения первоначального языка можно объяснить то полное тождество, какое наблюдается между наречиями аркадским и кипрским — местностей, столь удаленных и изолированных одна от другой¹³²⁾.

Ряд характерных особенностей свойствен только аркадскому и кипрскому наречиям и не встречается ни в одном из других диалектов. Таковы, например, союз κάς вместо και¹³³⁾, предлоги ιν вместо εν¹³⁴⁾, πός вместо προς¹³⁵⁾, местоимение σίς вместо τις¹³⁶⁾, ονυ вместо οδε¹³⁷⁾; общи обоим диалектам окончание -αυ в род. п. мужских имен, оканчивающихся на -ας, например Καλλιάου¹³⁸⁾, глагольные окончания среднего залога вместо το, ντο, — τυ, ντυ¹³⁹⁾. Помимо названных, в обоих диалектах имеется еще ряд других, менее существенных общих моментов. Особенно показателен факт сохранения в аркадском и кипрском диалектах слов, встречающихся [43] только в поэтическом, и прежде всего в гомеровском, языке, например αισα, ευχωλά, κέλευθος, Fάναξ, αυταρ (Buck, § 191, стр. 132).

Язык ахейцев не выделялся в особый диалект, поскольку ахейцы признавались эолийским племенем (Страбон, см. очерк I, ВДИ, 1953, № 4). И действительно, эолийские диалекты и аркадско-кипрский диалект не только обнаруживают большое сходство между собой, но и отличаются такими сходными особенностями, которые никаким другим диалектам не свойственны¹⁴⁰⁾. Вот эти особенности: 1) Замена гласной о гласной υ (произносимой как ου) — обычно в предлоге απύ = από, а также и в ряде других слов — ονυμα, αλλυ (вместо αλλο), υμοίως, γίγνυνται и мн. др.¹⁴¹⁾ 2) Вместо α в предлоге ον, соответствующем ανά, а также в словах δέκοτος, hεκοτόν— с¹⁴²⁾ причем в некоторых случаях это измененное о, в свою очередь, склонно переходить в υ (ανέθηκε — ονέθηκε — υνέθηκε — Buck, § 22, стр. 25; особенно обычны переходы α в о перед или после ρ : στροτάς (στρατός), βροχύς, κορζία (καρδία)¹⁴³⁾. 3) Для всех эолийских диалектов, в том числе для аркадского и кипрского, характерны архаические формы πτόλις, πτόλεμος, известные у Гомера, но не встречающиеся в других диалектах, кроме эолийского¹⁴⁴⁾. 4) Аркадско-кипрское местоимение ονυ ( = οδε) (соответствует фессалийскому ονε) (Buck, § 123, стр. 93). 5) Характерной как для аркадско-кипрского, так и вообще для эолийских диалектов представляется форма глаголов на -αω, -εω, -οω, образующихся и спрягающихся по типу глаголов на μι: ποίημι (ποιέω), κάλημι (καλέω), φίλειμι (φιλέω)¹⁴⁵⁾. 6) Частица κε, сооветствующая дорийскому и ионийскому αν¹⁴⁶⁾. 7) Предлог πεδά вместо μετά (Buck, § 135, 8, стр. 99).

Если в Аркадии в большей или меньшей чистоте сохранился диалект додорийского (ахейского) населения, то остальные области Пелопоннеса были доризированы; однако и этот процесс не был вполне односторонним: почти во всех областях Пелопоннеса в позднейших дорийских диалектах сохранились характерные следы додорических эолийско-ахейских диалектов. Особенно заметны были эти следы в Элиде, подпавшей господству этолийских завоевателей¹⁴⁷⁾. Так, несомненно эолийские формы представляют дат. п. мн. ч. на -εσσι и вин. п. мн. ч. на -οις и -αις; к додорическому диалекту восходит и применение слова παις вместо υιός (παίδωσις) [44] в значении усыновления и ряд других особенностей диалекта Элиды, (Thumb, I², стр. 237).

В Лаконике характерны додорийские формы имен богов: Ποhοιδάν вместо дорийск. Ποτοιδάν и "Αρτεμις рядом с дорийск. "Αρταμις; встречается ряд эолийско-ахейских элементов и в отдельных словах и оборотах, например: πεδά вместо μετά, κάτ вместо κατά и πέρ вместо περί, κασάτα вместо καταβάτα¹⁴⁸⁾. Следует заметить, что следы додорийского диалекта в Лаконике могут быть отмечены лишь, поскольку они нашли себе отражение в надписях и литературных памятниках; диалект же илотов нам совершенно неизвестен.

Эолийско-ахейские элементы встречаются одинаково и в других диалектах Пелопоннеса — в Мессении¹⁴⁹⁾, в Арголиде¹⁵⁰⁾. Менее всего додорийских элементов сохранилось как раз в диалекте населения области, получившей название Ахайи¹⁵¹⁾. Объясняется это, по всей вероятности, тем обстоятельством, что ахейцы не составляли здесь исконного населения страны, но относительно немногочисленную группу эмигрантов, быстро утративших свой прежний диалект, очутившись в окружении северо-западных племен. Насколько рано завершился этот процесс, видно из того, что никаких следов додорийских диалектов не сохранилось и в языке основанных ими в южной Италии колоний (VIII в.).

Прилежащие к Лаконике острова Мелос и Фера и далее на восток острова Крит, Кос, Родос, берега Памфилии еще в микенскую эпоху были колонизованы ахейцами, и, таким образом, и здесь дорийские завоеватели, помимо местного населения, также встречались с ахейцами. Вот почему и здесь в позднейших дорийских диалектах сохранились элементы ахейского диалекта, и притом в большем количестве, чем в диалектах Пелопоннеса; в отношении же Памфилии следует говорить уже собственно не о дорийском, но о смешанном диалекте, в который входили элементы дорийский, ахейский, также ионийский и эолийский, в результате позднейшей колонизации южного берега Малой Азии¹⁵²⁾. Факт такого ослабления влияния дорийского диалекта представляется вполне естественным, поскольку по мере продвижения на восток убывала и самая волна дорийского переселения.

Помимо ахейцев и эолийцев значительную часть Пелопоннеса занимали, согласно античной традиции, также ионийцы. И хотя ионийцы впоследствии либо удалились из Пелопоннеса, либо были доризированы, как это было в Кинурии, однако следы их предшествовавшего пребывания на полуострове сохранились в позднейших диалектах, и прежде всего в Кинурии, где, по свидетельству Геродота, они были автохтонами, оставались там после дорийского завоевания и лишь постепенно были доризированы. Поскольку Кинурия частично граничила с Аркадией и Арголидой, в позднейших диалектах обеих этих областей имеются следы ионийского диалекта. Так, в позднейшем аркадском диалекте встречается немало форм и оборотов, свойственных также ионийскому диалекту. При этом, если тождество [45] аркадского диалекта с кипрским свидетельствует об общности предков двух ветвей когда-то единого племени, если общие черты этих диалектов с эолийским говорят о более отдаленном племенном родстве, то элементы, общие для аркадского и ионийского диалектов, не имеют такого же органического характера и являются следствием взаимного заимствования в результате длительного соседства и общения¹⁵³⁾. Наиболее яркий пример параллелизма между аркадско-кипрским и ионийским диалектами представляет окончание неопределенного наклонения на -ναι (специально ионийская форма), которому в лесбосском диалекте соответствует окончание -μεναι¹⁵⁴⁾, например τιθέναι вместо τιθέμεναι, как в лесбийском¹⁵⁵⁾. Характерна также свойственная только аркадско-кипрскому и некоторым ионийским диалектам глагольная форма βόλομαι (= βούλομαι)¹⁵⁶⁾. Общим с ионийским в аркадском диалекте представляется далее употребление союза ει с сослагательным наклонением¹⁵⁷⁾. Только в Аркадии распространена чисто ионийская частица αν вместо эолийской (в том числе и кипрской) κε и κα дорийского и северо-западных диалектов¹⁵⁸⁾. Рядом с общей для аркадского и кипрского диалектов формой предлога ον вместо ανά в Аркадии одновременно встречается и форма αν (сокращенная от ανά). И в этом также следует видеть влияние ионийского диалекта¹⁵⁹⁾.

Следы пребывания ионийцев сохранились также и в позднейших диалектах областей Эпидавра и Трезена, значительно отличающихся от чисто дорийского диалекта Арголиды (в долине р. Инаха). Здесь мы встречаем, например, такие чисто ионийские формы, как ιερός вместо ιαρός, ζημία вместо ζαμία, σ вместо τ (например, в слове διακοσιαν), предлог είς вместо ενς, окончание вин. п. мн. ч. на -ους вместо -ονς¹⁶⁰⁾.

Там, где господство племен-завоевателей не выливалось в столь определенные и специально подчеркнутые политические формы, как в Спарте и в Мессении, там имело место не столько усвоение местным населением диалекта завоевателей, сколько взаимопроникновение и образование смешанных диалектов. Такой процесс мы отчасти наблюдали уже в Элиде. Еще более определенно выраженный смешанный характер диалектов находим мы в Беотии и в Фессалии, где основной эолийский диалект этих областей воспринял в себя более или менее значительные элементы диалекта племен-завоевателей — беотийцев и фессалийцев, факт, в свою очередь служащий подтверждением данных античной традиции о вторжении этих племен в области, занятые ранее эолийским населением. В Беотии [46] в результате слияния двух диалектов образовался единый, общий для всей области диалект. В Фессалии, в зависимости от различной степени смешения диалектов, возник целый ряд местных говоров. Так, Фтиотида, куда прежде всего проникли и где в наибольшем числе осели фессалийцы, почти полностью усвоила их диалект, и потому диалект этой области относится к северо-западной группе. В остальной части области эолийский элемент оставался господствующим, восприняв лишь отдельные слова и словообразования из диалекта завоевателей, почему диалект Фессалии и рассматривается в основном как эолийский.

В беотийском диалекте усвоено от беотийцев употребление буквы τ вместо σ, например в слове Fικατι (είκοσι), окончание -τι в глагольных формах δίδωτι (вместо -σι), члены τοι, ται; букваξ в будущем времени глаголов на ζω. Но от эолийского диалекта сохранилась губная согласная π вместо зубной τ, например πέτταρες. окончание дат. п. мн. ч. на -εσσι, ΐος, ια в значении «один», «одна», предлог πεδά вместо μετά, формы спряжения некоторых глаголов, патронимические обозначения с окончанием на -ιος вместо обычного указания имени отца в род. падеже, например Άντιμάχιος — сын Антимаха, Ίσμηνίηος — сын Исмения¹⁶¹⁾.

В Фессалии общим для всех местных говоров было западногреческое τι вместо σι (ικατι, κατίγνειτος), а также указанная особенность спряжения глаголов на ζω. Остальные заимствования из западных диалектов наблюдаются лишь в западных областях Фессалии¹⁶²⁾.

В обзоре греческих диалектов Страбон специально отмечает продолжительное пребывание дорийцев в изоляции от остальных греческих племен, вследствие чего их диалект стал значительно отличаться от эолийского, который Страбон считает первоначально близким к дорийскому. Исследование дорийского диалекта показывает, что благодаря продолжительной изоляции дорийский язык сохранил наиболее архаические изначальные формы греческого языка. Долгое α в отличии от ионийской η представляет общую черту с эолийским диалектом. Ряд других особенностей отличает дорийский диалект от всех остальных. Вот эти особенности: 1) Сохранение буквы τ, замененной в других диалектах буквой σ, например в членах мн. ч. τοι, ται, во втором лице ед. ч. τυ вместо συ. 2) Склонение местоимения первого лица ед. ч. в род. п. εμέος вместо εμου, в дат. п. εμίν вместо εμοί. 3) Частица κά (эол. κέ, ион. αν). 4) Окончание неопределенного наклонения глаголов -μεν (эол -μεναι, ион. -ναι). 5) Формы спряжения настоящего времени: 3 л. ед. ч. -τι (вм. -σι), 1 л. мн. ч. -μες (вместо -μεν), 3 л. мн. ч. -ντι (вм. -ουσι)¹⁶³⁾. Об изначальности этих форм свидетельствует их большая близость к формам индоевропейских языков: местоимение 2 л. ед. ч. τυ и глагольные окончания наст. вр. — -τι, -μες, -ντι, которым в латинском языке соответствуют -t, -mus, -nt¹⁶⁴⁾.

Таким образом, результаты сравнительного исследования греческих диалектов вполне подтверждают данные античной традиции как относительно первоначального распределения греческих племен в микенскую эпоху, так и относительно тех перемен, какие внесли в это распределение миграции XII в. Приведенный обзор греческих диалектов не содержит ни [47] новых данных, ни каких-либо новых выводов и представляет не более как сводку давно установленных и хорошо известных и общепризнанных результатов исследования греческих диалектов. Результаты эти, как и данные античной традиции, несомненно хорошо известны проф. Георгиеву. Тем не менее, по крайней мере до последнего времени, он к сожалению не принимал их во внимание.

*

Имеется еще один вид источников, принадлежащих непосредственно крито-микенской эпохе, именно — многочисленные хозяйственные записи и документы, писанные на табличках. До недавнего времени такие таблички известны были лишь на Крите. На почве континентальной Греции, за исключением нескольких сосудов с нацарапанными на них краткими надписями, никаких других письменных памятников обнаружено не было. Но в 1939 г. Блеген и Куруниотис во время раскопок «дворца Нестора» близ мессенского Пилоса обнаружили до 600 табличек, составлявших аналогичный критским архив хозяйственных документов¹⁶⁵⁾. При продолжении раскопок в 1952 году было найдено еще дополнительно около 300 табличек (AJA, 57, 1953, стр. 63 и таблицы 36, 37). Единичные таблички были обнаружены и в следующем году (там же, 58, 1954, стр. 29-30). В самое последнее время при раскопках в Микенах в так называемом «доме торговца оливковым маслом» найдены были 38 табличек, писанных линейным письмом «В»¹⁶⁶⁾. Понятно, какое исключительное значение для решения нашей проблемы должна иметь дешифровка этих надписей, и прежде всего языка, на котором они писаны (как и критские позднеминойского времени, они писаны линейным письмом «В»)¹⁶⁷⁾.

В течение пятидесяти лет со времени открытия первых критских табличек делались неоднократные попытки дешифровки критского письма, однако долгое время никаких положительных результатов все эти попытки не давали¹⁶⁸⁾. Главную трудность составляло то обстоятельство, что исследователям приходилось иметь дело с двумя неизвестными, поскольку [48] нe были известны ни язык, ни письмо критских документов. Не далее как в 1948 г. Алиса Кобер¹⁶⁹⁾, давая обзор состояния изучения критского письма, приходила к малоутешительному выводу: «Сорок лет попыток дешифрировать минойское письмо путем построения догадок относительно того или другого (языка или письма) или относительно обоих доказали бесполезность этих занятий. Минойское письмо не может быть дешифрировано, так как мы не знаем даже, существовал ли минойский язык. Мы имеем шесть систем минойского письма» (стр. 102). Поскольку обе системы критского письма («А» и «В»), при сходстве многих знаков, все же значительно различаются между собой, Кобер высказала предположение, что также различны были и соответствующие языки (стр. 101). В то же время, с ее точки зрения, факт происхождения письма пилосских документов от минойского письма «В» не говорит еще в пользу тождества языков в обоих случаях. В сороковых годах было сделано еще несколько попыток чтения минойских надписей, но и они имели не более успеха, нежели аналогичные попытки предшествовавшего времени. Попытка дешифровки, предпринятая Б. Грозным, претендовала на полное прочтение всех минойских надписей, изданных до настоящего времени¹⁷⁰⁾. Однако уже самый метод, принятый Грозным для расшифровки минойского письма путем чтения отдельных знаков по аналогии со сходными знаками самых различных систем письма, не мог привести к положительным результатам. Предложенная Грозным дешифровка минойского письма не получила признания¹⁷¹⁾. Проф. Вл. Георгиев в 1949 г. также считал, что попытки дешифровки минойского письма находятся еще в подготовительной стадии (Arch. Or., XVII, 1, 1949, стр. 275).

Попытки частичной дешифровки отдельных знаков минойского письма предприняты были в ряде брошюр Ктистопулоса¹⁷²⁾, в которых автор путем сопоставления со знаками кипрского силлабария, с египетскими иероглифами, буквами финикийского и греческого алфавитов пытался определить фонетическое значение отдельных знаков минойского письма, используя также этногеографические названия и имена мифологических героев. Однако и попытки дешифровки Ктистопулоса далеко не свободны от весьма сомнительных толкований.

Проф. Вл. Георгиев избрал более осторожный путь, нежели Б. Грозный. В отличие от последнего, Вл. Георгиев кладет в основу своей дешифровки почти исключительно сопоставление со знаками кипрского силлабария, допуская пользование комбинаторным способом лишь в исключительных случаях¹⁷³⁾. В более поздней статье на русском языке Вл. Георгиев [49] допускает также использование знаков иероглифического хеттского письма и финикийского алфавита, как возникшего под перекрестным влиянием переднеазиатских и минойской систем. Осторожность проф. Георгиева идет еще далее: фонетическое значение минойских знаков он признает твердо установленным лишь при соблюдении ряда условий, между прочим условия, чтобы фонетическое значение было идентично во всех названных системах письма (ВДИ, 1950, 4, стр. 51-52). Следуя этому методу, Вл. Георгиев ограничивает свою задачу интерпретацией только тех минойских знаков, которые поддаются дешифровке при помощи кипрского силлабария («Le déchiffrement...», стр. 6). В результате, по признанию самого проф. Георгиева, им расшифровано было около 50 знаков, из них 37 с правильным или очень вероятным значением¹⁷⁴⁾ и 16 знаков гипотетических (там же, стр. 42). При помощи этого ограниченного числа знаков проф. Георгиев читал лишь отдельные слова, в большинстве имена людей и богов, а также названия различных местностей.

Результаты уже первой работы проф. Георгиева по дешифровке минойского письма оказались совершенно неожиданными и находящимися в решительном противоречии с основными положениями его собственной гипотезы о том, что носители крито-микенской культуры не были греками, поскольку прочитанные им слова, притом как в надписях континентальной Греции, так и критских документов, оказывались определенно греческими не только по своему звучанию, но и по своим грамматическим формам (склонению и спряжению). Сопоставляя минойские слова, имена лиц, названия местностей со словами и корнями греческого языка, Вл. Георгиев в то же время и сам склонен был уже в этой первой своей работе по дешифровке минойского письма допустить, что минойские надписи составлялись на греческом или на близком греческому языке. «Вопрос заключается в том, — говорит он, — сводятся ли минойские надписи к греческому языку. Вопрос не может еще быть окончательно разрешен. А приори не исключено, что эти тексты частично были написаны на греческом языке» («Le déchiffrement...», стр. 12-13).

В работе «Проблемы минойского языка» Вл. Георгиев, продолжая свои попытки дешифровки минойского письма, еще более утверждается в выводе относительно сходства минойского языка с греческим¹⁷⁵⁾. Собственные выводы Георгиева, таким образом, как видим, противоречат его гипотезе относительно позднего появления греков в эгейской области. Чтобы, тем не менее, оправдать свою гипотезу, Георгиев высказывает предположение о наличии в греческом языке особого субстрата из индоевропейского, хотя и сходного с греческим, но все же догреческого, языка. «Догреческий язык, — говорит он, — принадлежит к группе эгейско-малоазийских индоевропейских языков, к которым причисляются иероглифический «хеттский», лувийский, клинописный хеттский и палайский; ликийский, лидийский и карийский — более поздние диалекты упомянутой группы... Догреческий язык оказал большое влияние на греческий. Следовательно, минойский язык очень похож на греческий не только потому, что оба языка принадлежат к индоевропейской группе и засвидетельствованы еще в глубокой древности, но особенно в связи с тем, что греческий язык, по причине оказанного на него влияния, значительно приблизился к догреческому. Итак, многие слова, имена собственные в особенности, а также и флективные элементы в обоих языках очень [50] сходны и даже идентичны... Несомненно, что в греческом языке скрывается под формой субстрата какой-то другой индоевропейский язык. На этом языке говорило критское население по крайней мере в первой половине II тысячелетия, а также население континентальной Греции и островов по крайней мере вплоть до начала II тысячелетия. Для этого-то языка и была создана минойская письменность» (стр. 14-15).

Для решения стоящей перед нами проблемы этногенеза греческого народа существенное значение имеет, однако, не вопрос об этнической принадлежности населения Крита, а вопрос об этнической принадлежности населения континентальной Греции микенской эпохи. Уже давно были известны происходившие из различных мест Греции сосуды и другие предметы с посвятительными надписями, писанными минойским письмом (из Орхомена, Фив, Элевсина, Микен, Тиринфа). В последнее время, как уже указывалось, открыт был обширный архив табличек, происходивший из древнего Пилоса, а также аналогичные таблички из Микен. То обстоятельство, что все эти как посвятительные надписи, так и архивные таблички писаны минойским письмом, заставляло предполагать, что они составлены были на минойском, а не на греческом языке. Еще совсем недавно С. Я. Лурье в рецензии на первые опыты дешифровки минойского письма Грозного полагал даже, что последнему «с несомненностью» удалось доказать это (ВДИ, 1947, № 4, стр. 87). Не все исследователи, однако, разделяли это предположение. В обзоре положения изучения минойского письма, написанном в то же время (АJA, LII, стр. 99), Кобер считала вопрос о том, был ли язык надписей Крита и греческого континента один и тот же, отнюдь не решенным. С другой стороны, она допускала возможность, что не все найденные на греческом континенте надписи составлены на одном и том же языке; если часть их могла быть написана на минойском языке, то многие другие вряд ли могут быть прочтены при помощи этого языка (АJA, L, стр. 495).

Теперь, когда Вл. Георгиев пришел к выводу, что даже критские надписи составлены на языке, близком к греческому, он сам допускает возможность, что таблички пилосского архива писаны на греческом языке. В заключение рассмотрения одной пилосской надписи он так определяет результаты своего анализа: «Из всего вышесказанного можно заключить следующее: минойский язык или, по крайней мере, его пелопоннесский (пилосский) диалект очень сходен с аркадо-кипрским греческим диалектом. В этом случае вполне естественно задать вопрос: не написаны ли микенские надписи из Пилоса на аркадо-кипрском диалекте? Такой вопрос уместен: надписи из Пилоса датируются XIII или XII в. до н. э., а в это время присутствие греков на Пелопоннесе уже вполне возможно. С другой стороны, аркадо-кипрский греческий диалект является именно додорийским»¹⁷⁶⁾. В дальнейшем, однако, находя в этой надписи многочисленные «негреческие формы», он приходит все же к конечному выводу, что «гораздо вероятнее, что эти надписи написаны на догреческом индоевропейском языке, каковым является минойский»¹⁷⁷⁾.

Дальнейшие работы Ктистопулоса в области дешифровки минойского письма¹⁷⁸⁾ привели его к совершенно аналогичным выводам. Расшифровав несколько групп знаков, он устанавливает ряд слов, по своему звучанию близких к греческому языку.

По аналогичному пути пошел и английский исследователь Вентрис. Отказавшись от попыток сближения минойского языка с этрусским, чему [51] были посвящены его предшествовавшие работы, Вентрис¹⁷⁹⁾ (в сотрудничестве с Чадвиком) продолжал свои исследования, исходя уже из возможного тождества языка письма «В», на котором были составлены пилосские документы, с греческим языком.

Отправляясь не от кипрского силлабария, который он сближал с критским линейным письмом «А» и в котором видел собственно минойское письмо, но идя иным путем, Вентрис подобно Георгиеву пришел к заключению, что язык пилосских табличек был греческим, однако, в признании этого факта он пошел далее проф. Георгиева. Вентрис определенно признает язык пилосских табличек чисто греческим, притом очень близким к аркадо-кипрскому диалекту и к языку гомеровских поэм (за исключением, конечно, позднейших ионизмов¹⁸⁰⁾). Мало того. Самое линейное письмо «В» Вентрис выделяет, как специально греческое, как приспособление минойского письма «А» к особенностям греческого языка, причем распространение этого письма на Крите позднеминойского времени связывает с фактом проникновения на Крит в это время микенских греков.

Признавая дешифровку Вентриса удачной, Фурумарк предполагает, что письмо «В» возникло на континенте в результате переработки и приспособления к греческому языку минойского письма «А» еще в эпоху шахтных гробниц (около 1600 г.)¹⁸¹⁾. Такая дата представляется, однако, слишком ранней.

В статье Доу о минойском письме¹⁸²⁾, автор, солидаризируясь с результатами исследования Вентриса — Чадвика, намечает возможный путь развития письма «В», причем приходит к выводу, что письмо «В» возникло и развилось на Крите в Кносе во время господства в этом городе греков во второй половине XV в. и отсюда затем распространилось на греческий континент. В то же время он устанавливает, что числовая система, относительно мало развитая на минойском Крите, получила дальнейшее развитие в греческом письме «В».

Наконец, уже после сдачи в набор настоящей статьи, в августе 1954 г. вышла в свет новая работа проф. Георгиева под названием «Современное состояние истолкования критомикенских надписей» в которой он полностью признает, что пилосские таблички написаны на греческом языке. Таким образом, гипотеза проф. Вл. Георгиева о позднейшем проникновении греков на юг Балканского полуострова окончательно отпадает.

¹⁾ W. Ridgeway, Тhе early age of Greece, т. I, 1901. II том издан посмертно в 1931 г. Еще до выхода первого тома в JHS за 1896 г. появилась статья Риджуэя «What people produced the objects called mycenaean?», в которой были уже развиты основные положения его теории.

²⁾ A. Evans, The Minoan and Mycenaean elements in Hellenic life (Address of the President to the Hellenic Society, June 1912), JHS, XXXII (1912), стр. 227-297.

³⁾ W. Leaf, Homer and history, 1915, стр. 36 сл. и 243 сл.

⁴⁾ J. L. Mуrеs, Who were the Greeks? Berkeley, 1930.

⁵⁾ M. P. Nilssоn, Homer and Mycenae, L., 1933, стр. 71-82. Обширный материал, дополняющий приводимые Нильсоном данные, содержит работа В. L. Lorimеr, Homer and the documents, L., 1950.

⁶⁾ P. Kretschmer, Zur Geschichte der griechischen Dialekte, «Glotta», I (1909), стр. 9 cл.

⁷⁾ A. Debrunner, Die Besiedlung der alten Griechenland im Lichte d. Sprachwissenschaft, NJKA, I (21) (1918), стр. 443-448.

⁸⁾ G. Веlосh, Griechische Geschichte, изд. 2, т. 2, стр. 90 cл.

⁹⁾ L. Раrеti, Storia di Sparta arcaica, I, Firenze, 1920.

¹⁰⁾ U. Кahrstedt, Die Nationalität der Erbauer von Mykenae und Tiryns, NJKA, 12(22)(1919), стр. 71-75.

¹¹⁾ W. К. Prentiсe, The Achaeans, AJA, XXXIII (1929), стр. 206-218. Прентис исходит при этом из своеобразного толкования Илиады (VI, 398 и 415) и из отождествления ахейцев с ахийява хеттских и акайваша египетских текстов, в которых он, в свою очередь, видит народ, обитавший на южном берегу М. Азии. Предполагая иноземное происхождение ахейцев, Прентис, однако, говорит о полном растворении этих пришельцев среди основного населения страны (стр. 208).

¹²⁾ R. Weill, JA, XIX, стр. 141-144, ср. «Syria», III (1922), стр. 27-38.

¹³⁾ А. Cuni, Le nom des «Pélasgues» et celui d'āchéens, «Babyloniaca», IX (1926), стр. 9 cл.

¹⁴⁾ L. Holland, The Danaoi, «Harvard studies in classical philology», XXXIX (1928), стр. 59 cл.

¹⁵⁾ Ук. соч., стр. 120, ср. стр. 332.

¹⁶⁾ F. Schachermeyr, Welche geschichtliche Ereignisse führten zur Entstehung der mykenischen Kultur, «Archiv Orientální», XVII, 2 (1949), стр. 331—350.

¹⁷⁾ G. Pоissоn, Tantale, roi des Hittites, RA, XXII (1925), стр. 75-94.

¹⁸⁾ Видя в «спартах» легенды прежде всего племенное название, Пуассон сопоставлял его с названием лидийской столицы, которое в туземном произношении звучало как Sfard.

¹⁹⁾ J. Levy, L'origine du nom de la Phénicie, «Revue de philologie», XXIX (1905), стр. 309 cл.

²⁰⁾ R. Weill, Phéniciens, égéens et hellènes dans la Mediterranée primitive, «Syria», II (1921).

²¹⁾ Ук. соч., стр. 321-322.

²²⁾ G. Thomson, Studies in ancient Greek society. The prehistoric Aegean, L., 1949.

²³⁾ Именно орхоменских минийцев, которых Томсон, вопреки мнению Нильсона и др., признает пеласгами, а не греками.

²⁴⁾ Для того чтобы найти высказывания в противоположном смысле, придется обратиться к последним двум десятилетиям прошедшего столетия, когда изучение крито-микенской эпохи или не начиналось еще или находилось в зачаточном состоянии. Так, Стефани, GRAI, 1877, стр. 31 сл., и Шульце, Eine kritische Untersuchung der Schliemanischen Altertümer, 1880, не только не считали микенскую культуру созданием греков, но, относя памятники микенской культуры ко времени почти на два тысячелетия позже, видели в них произведения готов или герулов III—IV вв. н. э. Около того же времени за карийское происхождение микенской культуры высказывались Келер, Ath. Mitt., III (1878), стр. 1-13, Дюммлер, там же, XI (1886), стр. 44 сл.; XII (1887), стр. 1сл., Студничка, там же. Несколько позднее Гельбиг развил гипотезу финикийского происхождения микенской культуры (W. Hеlbig, Sur la question mycénienne, «Extrait des mémoires del'Ac. des inscr. et belles lettres», XXXV, 2, 1896); с возражениями против мнения Гельбига выступил Б. В. Фармаковский, Микены и Финикия, «Филологическое обозрение», т. XI, отд. I, стр. 127-156.

²⁵⁾ Обычно этой датой признается начало II тысячелетия (ок. 1900 г.), см., например, G. Glotz, La civilisation égéenne, P., 1923, стр. 54; С. W. Blegen, The coming of the Greeks, AJA, XXXII (1928), стр. 153-154; J.L. Myres, ук. соч. Ed. Meуеr, Geschichte des Altertums, II, 1, 1928, стр. 221, отказывается решать этот вопрос. Так же осторожно высказывается и М. Р. Nilsson, Homer and Mycenae, стр. 85-86. С. D. Buck по соображениям лингвистического характера предполагает более позднюю дату — около 1600 г. («Classical philology», XXI, 1926, стр. 1 сл.).

²⁶⁾ В. Hrozný, Les inscriptions Crétoises (Monografie archivu Orientálniho, т. XII), Praha, 1949, стр. 110: «Les Achéens apparaissent ainsi comme véritable mélange de tous les peuples et races de l'Égéide et de l'Orient ancien — peu différents sans doute à ce titre, des habitants mêmes de la Crète — ensemble dans lequel, finalement, les grecs achéens auraient conquis la prépondérance».

²⁷⁾ Ср. более раннюю работу того же автора «Die Träger der kretisch-mykenischen Kultur» («Годишник», 1936 г.).

²⁸⁾ Вл. Георгиев, Le déchiffrement des inscriptions minoennes, «Годишник», X (1948-1949), стр. 1-66.

²⁹⁾ Вл. Георгиев, История Эгейского мира во II тысячелетии до н. э. в свете минойских надписей, ВДИ, 1950, № 4, стр. 48 сл.

³⁰⁾ Но античные авторы говорят как раз об относительной малочисленности вторгшихся в Пелопоннес дорийцев, см. об этом ниже, стр. 27 и 43.

³¹⁾ «Годищник», стр. 63; ср. ВДИ, стр. 63.

³²⁾ «Годишник», стр. 65; ВДИ, стр. 66.

³³⁾ См. критику этого предположения ниже, стр. 38.

³⁴⁾ «Годишник», стр. 63-64; ВДИ, стр. 64. Здесь уместно сослаться на приводимый в подтверждение возможности перенесения названия одного племени на другие, говорящие на ином языке, самим Георгиевым пример французов, говорящих на одном из романских языков, но получивших свое наименование от названия германского племени франков (ВДИ, стр. 65). Точно так же и название данайцев (собственно это не племенное название, а обозначение династии) получено было от восточных пришельцев, как о том свидетельствует миф о Данае, см. об этом ниже, стр. 32-33.

³⁵⁾ Вл. Георгиев, Zur Ethnogenes des griechischen Volkes. Die Ioner und die Ilias, «Списание на болгарската академия на науките», LXXI (1950), стр.195-208.

³⁶⁾ См. V. Géorgiev, Sur l'origine et la langue des Pélasgues, des Philistins, des Danaens et des Achéens, «Jahrbuch für kleinasiatische Forschung», т. 1, 2 (1950), стр. 136-141; относительно данайцев см. ниже, стр. 33 cл.

³⁷⁾ Ath. Mitt., 35 (1910), стр. 17-36 и табл. V-VI.

³⁸⁾ См. W. Кraikеr и. К. Кüblеr, Die Nekropolen des 12 bis 10 Jahrb., Kerameikos, В., 1939, стр. 138.

³⁹⁾ Р. Кahane, Die Entwicklungsphasen der attisch-geometrischen Keramik, AJA, XLIV (1940), стр. 464-482.

⁴⁰⁾ G. Mylonas, Homeric and Mycenaean burial customs, AJA, LII (1948), 1, стр. 80-81.

⁴¹⁾ H. L. Lorimer, Homer and the documents, L., 1950, гл. III.

⁴²⁾ Cm. W. Кraiker u. К. Кübler, ук. соч.

⁴³⁾ Hеr, I, 56-57; ср. Тhuс, I, 2.

⁴⁴⁾ Diоd.., IV, 60; ср. диалог Платона «Минос» и др.

⁴⁵⁾ См. сб. «Античные теории языка и стиля», 1936, вступительный очерк И. М. Тронского, стр. 13 и примечания, стр. 142-143.

⁴⁶⁾ Цитировано по переводу Мищенко с некоторыми изменениями.

⁴⁷⁾ Деление греческого языка на четыре диалекта было общепризнанным в древней Греции. С эллинистического времени к четырем диалектам добавился еще пятый «общий» диалект (κοινή). Так, в позднем анонимном трактате «О диалектах», представляющем собою краткое извлечение из работы Иоанна Филопона (VI в. н. э.), различаются пять диалектов — аттический, ионийский, дорийский, эолийский, общий, причем отмечаются различные разновидности в отношении отдельных диалектов; в числе трех разновидностей эолийского диалекта был, повидимому, и ахейский (аркадо-кипрский) язык (см. сб. «Античные теории...», стр. 142-143).

⁴⁸⁾ Her., I, 145; VII, 94; Рaus., VII, 1, 3; Strabо, VIII, 7, 1, стр. 383.

⁴⁹⁾ Paus., II, 26, 1 (Spiro); ср. VII, 4, 2.

⁵⁰⁾ См. М. Р. Nilsson, Mycenaean origin of Greek mythology, L., 1932, стр. 166 cл.

⁵¹⁾ Strаbо, III, 5, 5, стр. 171; IX, 1, 5, стр. 392.

⁵²⁾ Относительно эллинизации пеласгов-ионийцев см. Her., I, 57. Афиняне первоначально назывались кранеями, затем кекропидами, наконец, по имени Иона — ионийцами (Her., VIII, 44); относительно эгиалейских ионийцев см. Her., VII, 94; ср. Strabo, VIII, 7, 1, стр. 383—384.

⁵³⁾ Ср. противопоставление у Страбона в приводившейся выше цитате двух первоначальных основных групп диалектов — аттическо-ионийской и эолийско-дорийской.

⁵⁴⁾ Strabо, VIII, 7,1, стр. 383; Ароllоd., I, 7, 3.

⁵⁵⁾ Цитировано по переводу С. П. Кондратьева.

⁵⁶⁾ В этой версии предания находит себе отражение также факт разделения ахейцев на северных — фтиотийских — и пелопоннесских.

⁵⁷⁾ Фукидид (VII, 57) еще в пятом веке относил население Беотии к эолийскому племени.

⁵⁸⁾ Попытка Грозного («Les inscriptions cretoises», стр. 328-329), вопреки данным античной традиции, с помощью более чем сомнительных лингвистических толкований вывести род Нелеидов из Малой Азии, превратив его в какую-то помесь из хеттов и вавилонян, совершенно фантастична. Прочитав (а чтение это, как увидим, очень мало заслуживает доверия) два названия местечек, относимых им к Пелопоннесу, а именно, Налу-танарий (?) и Налу-рута (?), он сопоставляет части этих названий «рута» с именем хеттской богини охоты Rutaš, в которой видит прообраз греческой Артемиды, а «налу» с вавилонским словом nalu = biche (лань — священное животное Артемиды) и, идя далее, от той же вавилонской «лани» производит и имя Нелея (nalu — Νηλεύς)(?!).

⁵⁹⁾ Diod., IV, 68, 1; Apollod., I, 9, 7. Салмоней, сын Эола, упоминается и в Одиссее (XI, 236); ср. Hеs., fr. 7 (Rzach).

⁶⁰⁾ Тhuс, IV, 42, 2: Δωριης... Κορινθοις επολέμουν ουσιν Αιολευσι.

⁶¹⁾ Appоllоd., I, 9, 12; cp. Hоm., Od., XV, 225 cл.

⁶²⁾ Paus., VIII, 5, 2; ср. Неr., VII, 90.

⁶³⁾ Strаbо, XIV, 6, 3, стр. 682; Lусоphr., 586 cл.

⁶⁴⁾ Hesусh,. s. v. В одной местной силлабической надписи грек с Кипра назван ахейцем; эта надпись цитируется в кн.: A. Meillet., Aperçu d'une histoire de la langue grecque, изд. 2-е, P., 1920, стр. 60.

⁶⁵⁾ Попытка Прентиса (см. выше), извращая факты, представить дело таким образом, будто не микенские ахейцы колонизировали южное побережье М. Азии, а, напротив, ахейцы с Кипра и из М. Азии эмигрировали в Грецию, притом как в область Фтиотиду, так и на Пелопоннесский полуостров, представляет настолько искусственное построение, что совершенно не приходится говорить о ней серьезно. Притом же, исходя из факта упоминания ахийява в хеттских и акайваша в египетских памятниках XIII в., Прентис определяет дату появления ахейцев в Греции не ранее XII в., а, может быть, и еще позже, т. е. одновременно с дорийцами.

⁶⁶⁾ Любопытно, что Платон (Leg., III, 682d-е) непосредственно отождествлял дорийцев с ахейцами. Белох и Карштедт, таким образом, уже в древности имели своего предшественника.

⁶⁷⁾ Первоначальное название македонов, приписываемое Геродотом дорийцам, объясняется, повидимому, соседством области Гестиэотиды с Македонией.

⁶⁸⁾ В другом месте (VIII, 31) Геродот отождествляет Дриопиду с Доридой; ср. также VIII, 43.

⁶⁹⁾ Относительно вытеснения дорийцев кадмейцами с их прародины — см. Diоd., IV, 67; о пребывании их в Гестиэотиде — Strabо, X, 4, 6; Stерh. Вуz., s. v. Δωρίς (Δωρίον). О поселении на Пинде — Рind., Pyth. I, 65-66 и схолии к этому месту.

⁷⁰⁾ Неr., VIII, 31; ср. Strаbо, IX, 4, 10.

⁷¹⁾ Диодор Сицилийский (IV, 37, 3) называет Гестиэотиду.

⁷²⁾ Свод данных об этой войне см. Th. Сr. Skeat, The Dorians in archaeology, Appendix, стр. 65 cл. События этой войны, как известно, послужили поводом к возникновению эпоса о дорийском царе Эгимии.

⁷³⁾ Strаbо, X, 4, 6, стр. 475 (со ссылкой на Андрона); Diоd., IV, 60.

⁷⁴⁾ Paus., III, 1, 1 и 12, 5; ср. Ароllod., III, 10, 3;Steph. Byz., s. v. Λακεδαίμων.

⁷⁵⁾ Предположение Нильсона, что Данаиды это египетские пленницы, захваченные во время нападения данауна на Египет, убившие своих хозяев и затем бежавшие (М.Р. Nilson, Mycenaean origin of Greek mythology, стр. 64), совершенно произвольно; притом оно не учитывает ни личности Даная, ни слишком поздней даты египетских текстов, если видеть в Данае основателя династии правителей Аргоса. В посмертном наказании Данаид (наполнение водой бездонных бочек) обычно видят естественный миф, олицетворяющий источники и реки Арголиды, нередко пересыхающие летом. Уже в древности миф о Данаидах связывали с орошением Данаем или его дочерьми засушливой почвы Арголиды с помощью устройства колодцев (Strabo, VIII, 6, 8, стр. 371).

⁷⁶⁾ В частности, попытки Шахермейра и Майрса тем более неудачны, что они исходят из предположения о местном происхождении Даная на основании указаний случайного позднего источника (см. выше).

⁷⁷⁾ Ed. Meуer, GdA, II, 2, стр. 224 и прим. 2.

⁷⁸⁾ См. H. Th. Воssеrt, Die phönizisch-hittitischen Bilinguen von Karatepe, «Oriens», Leiden, 1948, стр. 165 cл.; см. там же обзор раскопок в Каратепе; Halet Сambel, Karatepe, Istambul, 1946, стр. 147-162. Билингва датируется концом IX в., см. И.Н. Винников, Новые финикийские надписи из Киликии, ВДИ, 1950, № 3, стр. 92; ср. Peterson, The Phoenician inscription of Karatepe, «Acta Orientalia», т. 21, ч. I (1950), стр. 33-56, — здесь билингва датируется IX—VIII в., однако существование народности и государства Аданавана (Дануна) засвидетельствовано письмом Абимелека еще для XIV в.

⁷⁹⁾ Ввиду того, что связь имени Даная и данайцев можно считать прочно установленной, нет необходимости искать объяснения и оправдания античной версии о прибытии Даная непосредственно из Египта, как это делает проф. Томсон (ук. соч., стр. 379 сл.). Возможно, что эта версия находит себе объяснение в факте распространения власти Египта и на финикийское побережье.

⁸⁰⁾ Высказанное Вл. Георгиевым специально в подтверждение его теории, но само по себе ничем необоснованное предположение (ВДИ, 1950, №4, стр.67) о выселении данайцев из Греции в М. Азию опровергается как фактом принадлежности языка аданавана к группе хеттских языков, так и фактом отсутствия каких-либо следов письма, аналогичного хеттскому иероглифическому, в Греции. К тому же, как известно, хеттское племя аданавана (дануна) занимало район Каратепе много ранее.

⁸¹⁾ Ср. Pape-Benseler, Wörterbuch der griechischen Eigennamen, I, 1911, s. v.: «eigentlich die Unterthanen des Danaos, damit insbesonder die Einwohner von Argos».

⁸²⁾ В другом месте Геродот (II, 49) называет Кадма тирийцем; тирийцем называет его также и Еврипид в цитированном выше месте из «Финикиянок».

⁸³⁾ Это мнение Павсания противоречит известному факту более позднего вторжения беотийцев.

⁸⁴⁾ Лидийцем называет Пелопса Пиндар (Olymp., 1,24,38). У Афинея (XIV, 21, стр. 648е) также приводится сообщение, что Пелопс был лидийцем, но что власть его отца простиралась и на соседние области фригийцев. Фригийцем признают его Бакхилид, 8, 31-32 (Snell), Геродот (VII, 8 и 11), Страбон (VII, 7, 1, стр. 321); Диодор определяет первоначальное местожительство Пелопса в Азии в районе Пафлагонии (IV, 74). Изображается Пелопс (в вазовой живописи) обычно во фригийской шапочке; ср. также Philоstr., Imagines, I, 17 (изд. 1936 г., стр. 42 и 43). Томсон, дающий обстоятельный обзор и анализ преданий о Пелопсе, склонен видеть в народе Пелопса «анатолийскую ветвь ахейцев, усвоивших хеттскую культуру» (стр. 408). Эта интересная мысль, однако, вряд ли может быть оправдана, так как никаких данных о более или менее прочном занятии ахейцами собственно области на западном побережье Малой Азии нет. Упоминаемая в хеттских памятниках область Ахийява, в которой можно видеть область, занятую ахейскими колонистами, расположена была на южном, а не на западном (тем более на северо-западном) побережье Малой Азии.

⁸⁵⁾ И по сведениям, сообщаемым у Афинея (там же), царство Тантала помещалось в районе Сипила.

⁸⁶⁾ Существуют различные версии относительно пребывания Пелопса в Беотии (Strabo, VIII, 4, 4, стр.360) и о прибытии его в Пелопоннес из Фтиотиды (Strabо, VIII, 5, 5, стр. 365), возможно, конечно, по пути из Лидии. Схолии к Пиндару (FHG, IV, стр. 345) называют его ахейцем из Олена.

⁸⁷⁾ Pind., Nem., 2, 20 cл.; Bacch., I, 13-l4 (Snell;) Her., VII, 8, 11; Thuc, I, 9, 2; Eurip., fr. 515 (Nauck).

⁸⁸⁾ См. Вл. Георгиев, Zur Ethnogenes des griechischen Volkes. Die ioner und die Ilias, «Списание на болгарската академия на науките», LXXI (1950), стр. 202-203.

⁸⁹⁾ Наименование эллинов (в первоначальной форме панэллинов) встречается уже у Гесиода, Труды и дни, 528, ср. fr. 26 (51) (Rzach) y Strаbо, VIII, 6, 6, стр. 370. Гесиоду уже известна и генеалогия эпонимов эллинских племен — Эллина и его сыновей, см. κατάλογος των γυναικων, fr. 7 (Rzach).

⁹⁰⁾ Видеть в панэллинах фессалийских эллинов нет никаких оснований, так как при таком толковании остается непонятным, почему это небольшое, едва упоминаемое и не играющее никакой роли в Илиаде племя противопоставляется ахейцам, с другой стороны, почему оно называется не просто эллинами, но «всеэллинами».

⁹¹⁾ См. J. Müllеr, Hellas: 1) Angebliche Landschaft von Dodona, RE, VIII, 158 (1913).

⁹²⁾ Правда, Томсон (ук. соч., стр. 398), исходя из того же сомнительного места «Метеорологии» Аристотеля (и потому не с большим основанием), признавал гомеровских эллинов пришельцами из области Додоны, однако, в отличие от Георгиева, он не только не противопоставляет при этом эллинов Ахилла ахейцам, но признает и тех и других, равно как и беотийцев (также без особых оснований), ветвями одного племени, обитавшего в горах Эпира. Ср. также стр. 388: The Myrmidons were a tribal league composed of Achaeans and Hellenes. Указание на Додону, как на прародину Ахилла, Томсон (стр. 397-398) видит в обращении его к додонскому Зевсу. И с этим аргументом, однако, трудно согласиться: во-первых, Ахилл называет в данном случае Зевса не эллинским, а пеласгическим божеством, во-вторых, вряд ли правильно рассматривать обращение Ахилла к додонскому Зевсу не как к общему божеству греков, особо чтимому в Додоне, но как к своему родовому предку, также и потому, что из проводимой самим Томсоном родословной Ахилла (стр. 388) можно видеть, что происхождение его рода связано не с Додоной, а с Эгиной. Происхождение Аякса Теламонида, приходившегося двоюродным братом Ахиллу, также ведет на соседний с Эгиной остров Саламин.

⁹³⁾ Th. Сr. Skeat, The Dorians in archaeology, стр. 41 cл., приписывает вторжению мисийцев и тевкров значение непосредственного толчка, вызвавшего общую миграцию внутри греческого континента; однако приводимые им в пользу этого доказательства не могут не вызывать сомнения. Геродот говорит о приходе этих племен из Азии и до Троянской войны; Скит же реконструирует это движение с севера от Дуная и относит его ко времени после Троянской войны. Геродот говорит (см. ниже) о нападении фессалийцев на Эолиду из Феспротии (южный Эпир), а Скит переносит исходный пункт движения фессалийцев в северный Эпир, приписывая это движение давлению со стороны мисо-тевкров. Эд. Mейep, GdA, II, 2, стр. 569, предполагает, что Геродот ошибочно говорит о движении мисийцев и тевкров из Азии, исходя при этом из позднейшего их местопребывания там.

⁹⁴⁾ Исходным пунктом движения фессалийцев называли Эфиру в Феспротии (Strabо, IX, 5, 23, стр. 444). Некоторые из древних авторов отождествляли Эфиру с фессалийским городом Кранноном, утверждая, что таково было прежнее название города, однако такое утверждение, представлявшее не более, как лесть по адресу местного правящего рода Скопадов, лишено всякого основания; ср. Th. Cr. Skeat, ук. соч., стр. 51. Историк-компилятор II в. н. э. Харакс сообщает даже имя вождя вторгшихся в Арну фессалийцев, называя его Айятом (Steph. Вуz., s. v. Δωρίς).

⁹⁵⁾ Фукидид, очевидно, имеет в виду соответствующее место Каталога кораблей (Il., II, 494-510), согласно которому беотийцы занимали территорию позднейшей Беотии, причем Арна также числится еще среди беотийских городов (стих 507).

⁹⁶⁾ Эд. Мейер крайне скептически относится к преданию о возвращении Гераклидов, которое он называет «жалчайшим (armseligstes) продуктом греческой литературы» (GdA, II, 1, стр. 569-570), не приводя, однако, в пользу такого скепсиса никаких оснований. Против такого чрезмерного скептицизма, разделяемого и многими другими исследователями, выступил G. Vitalis, Die Entwicklung der Sage von der Rückkehr der Herakliden, Greifswald, 1930, стр. 56 cл. Исходя из того факта, что предание о Гераклидах предполагает еще существование мирных добрососедских отношений между Спартой и Аргосом, он приходит к заключению, что предание это сложилось не позднее начала VII в., а может быть, и значительно ранее и, таким образом, может рассматриваться wenigstens in den Hauptpunkten als historische Quelle. Со своей, стороны, напомним, что уже Тиртей говорит о приходе Гераклидов в Пелопоннес (fr. 2) и называет спартанских дорийцев потомками Геракла (fr. 8).

⁹⁷⁾ Относительно причин миграций XII в. ср. Р. В. Шмидт, Античное предание о дорийском переселении, ВДИ, 1938, № 2, стр. 53 сл.

⁹⁸⁾ Наиболее систематическое изложение предания дает Аполлодор (II, 8, 1 сл.); ср. Diod., IV, 57 сл.

⁹⁹⁾ Другие авторы определяют время дорийского переселения иначе, давая более ранние (Тимей — 1154/3 г.) или более поздние даты (Исократ и Эфор — 1069 г.); археологические данные свидетельствуют об основании дорийской Спарты не ранее X в. Ср. Р. Шмидт, ук. соч., стр. 59.

¹⁰⁰⁾ Paus., V, 3, 6; X, 38, 10.

¹⁰¹⁾ Her., VIII, 73; Ерhоr., fr. 15; Strаbо, X, 3, 2, стр. 463-464; Paus., V, 4, 1 cл.; ср. Sсуmn., 473 cл., 529.

¹⁰²⁾ V. Ehrenberg (RE, III, 1379) предполагает, что путь через Аркадию проходил по долине реки Алфея.

¹⁰³⁾ Strabо, VIII, 6, 2, стр. 368; ср. Paus., II, 36, 6 и 38,1.

¹⁰⁴⁾ Pais, II, 6, 7; 13, 1; 29, 5; 30, 10.

¹⁰⁵⁾ См. Р. В. Шмидт, ук. соч., стр. 57.

¹⁰⁶⁾ Ath. Mitt., XXXIV (1909—1910), стр. 4-11; ср. также XXXI (1906—1907), стр. 118-126; LI (1926—1927), стр. 55-57.

¹⁰⁷⁾ Ср. раскопки в Амиклеоне — Ath. Mitt., LII (1927).

¹⁰⁸⁾ Her., VIII, 73; Paus., III, 2, 6; V, 1,1; VII, 1, 5; Strabо, VIII, 5, 4, стр. 365.

¹⁰⁹⁾ Strabо, VIII, 5, 5, стр. 365; Paus., III, 2, 7; 20, 6; Athen., VI, стр. 265 «(Феопомп).

¹¹⁰⁾ См. С. W. Blegen a. Kourouniotis, Excavations at Pylos, AJA, XLIII (1939), стр. 561 cл.; ср. H. F. Wade-Gery, The Dorian invasion. What happened at Pylos, AJA, LII (1948), 1, стр. 115-118.

¹¹¹⁾ Paus., VII, 1, 7-9; Strabо, VIII, 5, 4 стр. 365; ср. VIII, 1, 2, стр. 333.

¹¹²⁾ Paus., II, 30, 10; 29, 5; Strabо, VIII, 8, 5, стр. 389.

¹¹³⁾ Strabо, XIV, 2, 6, стр. 653; ср. VIII, 1, 2, стр. 333.

¹¹⁴⁾ Страбон (XIV, 2, 6, стр. 653) точно определяет дату занятия Крита и Родоса после основания Мегар и смерти Кодра. Диодор (V, 80, 3) сообщает менее определенно о занятии Крита и других островов аргосцами и лакедемонянами после «возвращения Гераклидов».

¹¹⁵⁾ U. Karstedt, Die Nationalität der Erbauer von Mykenae und Tiryns, NJKA, 22 (1919), стр. 72 сл.

¹¹⁶⁾ Страбон (VIII, 1, 2, стр. 332) говорит: Τους Δορείας δε ολίυους οντας; cp. VIII, 5, 4, стр. 364, со ссылкой на Эфора: ... διά την λειπανδρίαν.

¹¹⁷⁾ I. F. Daniel, The Dorian invasion. The setting, AJA, LII (1948), 1, стр. 108-109; относительно Афин — О. Broneer, The Dorian invasion. What happened at Athens, там же, стр. 11 и 13.

¹¹⁸⁾ F. Miltner, Die dorische Wanderung, «Klio», XXVII (N. F., IX) (1934), стр. 54-68.

¹¹⁹⁾ О. Broneer, The Dorian invasion. What happened at Athens, AJA, LII (1948), 1, стр. 113-114; ср. Kraiker und Kübler, ук. соч.

¹²⁰⁾ Strabo, XIII, 1, 3, стр. 582 и XIV, 1, 3, стр. 632 со ссылкой на Ферекида.

¹²¹⁾ Pind., Nem. XI, 34; Hell., fr. 114.

¹²²⁾ Strabo, XIII, 1, 3, стр. 582; Paus., III, 2, 1; ср. Athen., XI, стр. 466с.

¹²³⁾ См. J. Töpffer, Attische Genealogie, В., 1889.

¹²⁴⁾ О значительном увеличении населения Афин в период времени, последовавший за дорийским завоеванием, свидетельствуют и археологические данные, ср. Кrаikеr und Kübler, ук. соч., стр. 177 и Н. L. Lоrimer, ук. соч., стр. 105.

¹²⁵⁾ Hanfmann, Archaeology in Homeric Asia, AJA, LIV (1948), стр. 145 сл., на основе односторонне подобранного и истолкованного материала устанавливает чрезмерно низкую дату заселения Ионии греками — в конце VIII в. или даже около 700 г.

¹²⁶⁾ Weiсkert, Bericht von dem VI internationalen Kongress für Archäologie, табл. XXV; сp. Gerkan und Weickert, Bericht III über internationalen Kongress für Archäologie, стр. 314, 325 сл. табл. XXIV сл.

¹²⁷⁾ Тесhnau, Athen. Mitt., LIV (1929), стр. 7; Buschor und Schleif, там же, LVIII (1933), стр. 146 сл.,ср. АА, 1933, стр. 251 и 1938, стр. 580.

¹²⁸⁾ Такое утверждение глубоко неправильно и с чисто методологической точки зрения, ибо путь развития идет не от единой народности к распадению ее на различные племена, а, напротив, к слиянию племен в единую народность. Ср. И. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат, 1951, стр. 12.

¹²⁹⁾ Обзору греческих диалектов посвящены следующие обобщающие труды: L. Ahrens, De Graecae linguae dialectis, I-II, 1839—1843; R. Meister, Die griechischen Dialekte auf Grundlage von Ahrens Werk, I-II, 1883—1889; О. Hоffmann, Die griechischen Dialekte in ihrem historischen Zusammenhang, I-III, 1891, 1893, 1898; F. Вeсhtel, Die griechischen Dialekte, I-III, 1921, 1923, 1924; C.D. Buck, Introduction to the Study of Greek Dialects, 1928; A. Τhumb, Handbuch der griechischen Dialekte, I-II, 1-е изд. — 1909, 2-е изд. — Thumb — Kieckers, Ι, 1932.

¹³⁰⁾ Ср. Thumb, 1909, стр. 269: «Der altachäische Dialekt lässt sich aus dem arkadischen und kyprischen erschliessen».

¹³¹⁾ Hoffmann предпочитает прямо называть аркадско-кипрский диалект ахейским, посвятив ему два первые тома своей работы (первый том — южно-ахейскому, второй — северноахейскому диалекту); ср. Τhumb, 1909, стр. 269; F. Весhtel, I, стр. 313 сл.; Buck, стр. 9: «The Arcado-Cyprian or Achaean Group»; A. Meillet, Aperçu de la langue grecque², P., 1920, стр. 59. Hоffmann, I, стр. 327-330, делает попытку реконструкция южноахейского диалекта в его отличии от ионийского и дорийского диалектов и дает указатель слов, употребительных в аркадском и кипрском диалектах и обычных также для эпоса (там же, стр. 276-292).

¹³²⁾ Ср. Buck, стр. 6: «Никакие другие два диалекта, даже аттический и ионийский, не обнаруживают с большей очевидностью взаимную близость, как диалекты Аркадии и отделенного Кипра». Специфические особенности, отличающие каждый из этих диалектов в отдельности, не существенны и не характерны (см. там же, §§ 189-200, стр. 132-134).

¹³³⁾ Buck, § 134, 3 (стр. 98); ср. § 189 (стр. 132); Thumb, 1909, стр. 279 и 285; Весhtel, I, стр. 378 (§ 122) и 437 (§ 80).

¹³⁴⁾ Как отдельно, так и в сложных словах, см. Buck, § 10 (стр. 20), § 189 (стр. 132); Thumb, 1909, стр. 266; Bechtel, I, стр. 327 (§ 12) и 410 (§15). Внутри слов ε перед ν так же переходит в ι (Вuск, там же).

¹³⁵⁾ Buck, § 135,6 (стр. 100) и § 189 (стр. 132); Thumb, 1909, стр. 266; Весhtel, I, стр. 381 (§ 130) и 440 (§ 90).

¹³⁶⁾ Buck, § 68 (стр. 58) и § 189 (стр. 132); Весhtel, I, стр. 327 (§12) и стр. 410-411 (§ 17).

¹³⁷⁾ Buck, § 123 (стр. 93) и § 189; Весhtel, I, стр. 358 (§ 79).

¹³⁸⁾ Buck, §22 (стр. 25), ср. § 189 (стр. 132).

¹³⁹⁾ Buck, там же.

¹⁴⁰⁾ Τhumb, § 225 (стр. 206); Buck, стр. 6; Весhtel говорит об аркадском и кипрском диалектах в томе, посвященном эолийским диалектам.

¹⁴¹⁾ Thumb, § 236, 2 (стр. 220) (беотийский диалект), §255,3 (стр. 255) (лесбосский диалект), 264, 2 (стр. 272), (аркадский диалект), § 274, 2 (стр. 289) (кипрский диалект); ср. Buck, § 22 (стр. 25); Buchtel, I, стр. 317-318 (§§ 1-2) и 401(§§ 1-2).

¹⁴²⁾ Τhumb, § 245,1 (стр. 237) (фесc.), 255,2 (стр. 255) (лесб.), § 264,1 b (стр. 272) (аркад) § 272,1 b (стр. 289) (кипр.); Buck, § 6 (стр. 18); Весhtеl, I, стр. 24 (§ 15) (лесб.), 327 (§11) (аркад.), 409 (§ 13) (кипр.).

¹⁴³⁾ βροχύς в беотийском, см. Thumb, § 226b, 2 (стр. 208); в лесбосском, см. там же, § 255, 2b (стр. 255); в кипрском κορζία, см. там же, § 274, 1b (стр. 289); ср. Buck, § 5 (стр. 17-18); Bechtel, I, стр. 25 (§16) и 147 (§ 14).

¹⁴⁴⁾ Thumb, § 245, 15 (стр. 240) (фесс.) и § 274, 12 (292) (кипр.); Bechtel, I, стр. 417 (§ 26); Buck, § 67 (стр. 57); о перемене этой формы в Аркадии см. Paus., XII, 12, 9.

¹⁴⁵⁾ Thumb, § 237, 10 (стр. 230) (беот.), § 246, 10 (стр. 243-244) (фесс.), § 256, 12а (стр. 263-264) (лесб.), 265, 10 (стр. 276-277) (аркад.), § 275, 8 (стр. 295) (кипр.); Buck, § 157 (стр. 114); Bechtel, I, стр. 360-361 (§ 84) и 430 (§ 58).

¹⁴⁶⁾ Thumb, § 247, 3b (стр. 245) (фесс.), § 257, 3b (стр. 266) (лесб.), § 266, 2 (стр. 279) (аркад.), § 276, 2 (стр. 297) (кипр.); Buck, § 134, 2 (стр. 98).

¹⁴⁷⁾ Наиболее значительны эти следы в Трифилии (южной части Элиды), население которой Страбон в очерке греческих диалектов (см. очерк I, ВДИ, 1953, № 4, стр. 26 сл.) причисляет непосредственно к аркадянам. Ср. Hoffmann, I, стр. 5; Thumb, I², стр. 236-237.

¹⁴⁸⁾ Thumb, I², § 91 (стр. 82) и § 94, 2-3 (стр. 89); F. Sоlmsen, Vordorisches, in Lakonien, RhM, 62 (1907), стр. 329-338; Bechtel, II, стр. 317, 321-322, 330 cл., 340-341.

¹⁴⁹⁾ Thumb, I², § 112 (стр. 104); ср. Buck, § 49, 2 (стр. 41).

¹⁵⁰⁾ Hoffmann, I, стр. 8; Thumb, I, § 120 (стр. 112); Bechtel, II, стр. 464-465.

¹⁵¹⁾ Thumb, Ι², §§ 178-179 (стр. 228 cл.); Bechtel, II, стр. 867-888.

¹⁵²⁾ Мелос и Фера: Thumb, I², § 146 (стр. 172 слл.); ср. §§ 147,7; 148, 10; 14а, 15b; 149, 8; Bechtel, II, стр. 531-532 (§ 14) и 546 (§ 68). Крит: Thumb, Ι², § 139 (стр. 146); Bechtel, II, стр. 701-702 (§ 26) и 767 (§ 178). Родос и др.: Thumb, I², § 152 (стр. 185), § 159 (стр. 195-196). Относительно Памфилии см. Thumb, 1909, § 279 (стр. 298).

¹⁵³⁾ Факт такого взаимного заимствования отмечает Thumb, 1909, § 283 (стр. 304) и более обстоятельно Bechtel, I, стр. 374-375; ср. Buck, стр. 6-7.

¹⁵⁴⁾ В северо-западных диалектах и, очевидно под их влиянием, в фессалийском и беотийском -μεν.

¹⁵⁵⁾ Thumb, 1909, § 265, 14b (стр. 278) (аркад.), § 275, 11 (стр. 296) (кипр.), § 312, 16 (стр. 358-359) (ион.);. Bechtel, I, § 371 (стр. 108), 436 (§ 76); Buck, § 154, 1 (стр. 113); ср. § 190 (стр. 132).

¹⁵⁶⁾ Thumb, § 264, 5 (стр. 273) (аркад.), § 274, 4 (стр. 289) (кипр.), § 283 (стр. 304), § 312, 10а (стр. 357) (Эретрия, Ороп); Bechtel, I, стр. 361-362 (§ 85); ср. стр. 430-431 (§ 60); Buck, § 75b (стр. 61); ср. § 190, 2 (стр. 132).

¹⁵⁷⁾ Thumb, § 266, 3 (стр. 279); Buck, § 134 (стр. 98); Bechtel, I, стр. 373: «Den Besitz von ει haben die Arkader ausschliesslich mit den Joniern und Attikern gemein: eine neue bedeutsame Berührung zwischen den beiden Dialekten».

¹⁵⁸⁾ Thumb, § 263 (стр. 271), § 266 (стр. 279), § 283 (стр. 304); Buck, § 134, 2 (стр. 98) и § 193, 2 (стр. 133).

¹⁵⁹⁾ Bechtel, I, стр. 375; там же и другие примеры параллелей между аркадско-кипрским и ионийским диалектами. Ионийские элементы в аркадском диалекте отмечает также Kretschmer, Zur Geschichte der griechischen Dialekte, «Glotta», I (1909). Элементы ионийского диалекта ахейцы перенесли также на Мелос, Феру и другие острова, см. Thumb, I², § 146 (стр. 172) и § 147, 5, 13,16 (стр. 174 cл.) (Мелос и Фера); относительно других островов см. там же, § 159 (стр. 146-147).

¹⁶⁰⁾ Τhumb, § 119 (стр. 112); ср. Buck, § 251 (стр. 148).

¹⁶¹⁾ Thumb, § 235 (стр. 218-220), с ссылкой на специальные параграфы; Вuck, §203 (стр. 135), §216 cл. (стр. 139); F. Solmsen, Eigennamen als Zeugen der Stammesmischung in Böotien, RhM, 59 (1904), стр. 481-505.

¹⁶²⁾ Thumb, § 243 (стр. 235-236); ср. Buck, §§ 201-202 (стр. 135), § 209 cл. (стр. 136-137); F. Solmsen, Thessaliotis und Pelasgiotis, RhM, 58 (1903), стр. 598-623.

¹⁶³⁾ Τhumb, I², §§ 79-80 (стр. 70 cл.); ср. сводную диаграмму, там же, стр. 53; Вuск, § 233 (стр. 141).

¹⁶⁴⁾ Ср. A. Mеillеt, ук. соч., стр. 69.

¹⁶⁵⁾ С. W. Blegen — К. Kourouniotis, Excavations at Pylos, 1939, AJA, 1939, 4, стр. 557-576; ср. ILN, 1939, № 5224.

¹⁶⁶⁾ A. J.B. Waсe, Mycenae, 1952, JHS, LXXIII (1953), стр. 131; он же, The Discovery of Inscribed Clay Tablets of Mycenae, «Antiquity», 108, 1, 1953, июнь, стр. 84-86; см. также «Archaeology», 6 (1953), стр. 75-81 и Ε. L. Веnnet, The Mycenaean Tablets, «Proceedings of the American Philosophical Society», 1953, стр. 422-470.

¹⁶⁷⁾ В настоящее время полностью опубликованы документы как кносского, так и пилосского архивов: А. Evans, Scripta Minoa, т. Ι, Οxf., 1909; т. II, edited from the notes and supplemented by J. L. Myres, Oxf., 1952; Ε. L. Вennet, The Pylos Tablets, a preliminary transcription, Princeton, 1951.

¹⁶⁸⁾ Обзор этих попыток см. в статье С. Я. Лурье «Догреческие надписи Крита», ВДИ, 1947, № 4, стр. 70 cл., но там не названы издания надписей системы письма «А»: Chapoutier, Les écritures minoennes au palais de Mallia, P., 1930; G. P. Сarratelli, Le iscrizione prehelleniche di Hagia Triada in Creta e délla Grecia peninsulare, «Monumenti antichi», XI (1945), стр. 422-602. Помимо непосредственных попыток дешифровки ряд статей посвящен был частным вопросам, касающимся выяснения общего характера критского письма и языка. Каррателли пытался показать тождество языка систем письма «А» и «В» и континентальной Греции (стр. 500-529). Вопросу о соотношении письма кносского и пилосского архивов посвящены были статьи: Sundwall («Forschungen und Fortschritte», 1939, стр. 293), Merigg («Die Antike», 1941, стр. 170-176); сличению письма систем «А» и «В» — брошюра К. Ktistopoulos, Some Remarks on the Minoan Language, Athens, 1947. Выяснению строения минойского языка (его флексий и суффиксов) посвящены были статьи А. Кобер в AJA, XLVII (1944), 1, стр. 64-75; XLIX (1945), 3, стр. 143 cл.; L (1946), стр. 268-275. Частных вопросов касались статьи: Sundwall, Methodische Bemerkungen zur Entzifferung minoischer Schriftdenkmäler, «Eranos», 1940, стр. 3 cл. и он же, Phonetic Values of Minoan Script B, AJA, LII (1948), 2, стр. 311-320.

¹⁶⁹⁾ A. W. Koher, The Minoan Scripts : Fact and Theory, AJA, LII (1948), стр. 82-103.

¹⁷⁰⁾ F. Hrozný, Kretas und Vorgriechenlands Inschriften. Geschichte und Kultur. Entzifferungversuch, I, «Archivum Orientale Pragense», 1943, № 1-2, стр. 1-117; он же, Les inscriptions Crétoises, II: essai de déchiffrement, Arch. Or., XV (1946), 3-4, стр. 158-302; он же, Liste des signes crétoises, de leurs valeurs d'après notre déchiffrement, Arch.Or., XVI (1949), стр. 164-184; он же, Les inscriptions crétoises, Praha, 1949.

¹⁷¹⁾ См. рецензии на работы Грозного: AJA, L (1946), 4, стр. 494-495 (Кобер); AJA, LII (1948), 1, стр. 104-106 (Майрса); AJA, LIV (1950), 1; стр. 81-82 (Беннетта). Более благоприятную оценку работы Грозного дает С. Я. Лурье (в названной статье), однако и в его статье делается ряд оговорок, сводящих на нет благоприятный вначале отзыв.

¹⁷²⁾ К. Ktistоpoulоs, A Contribution to the Problem of the Minoan Script, Athens, 1945; он же, Πρωται παρατηρήσεις επι επιγραφων της Πύλου, 'Αθήναι, 1951; он же, Recherches sur les mots minoennes, Athènes, 1952.

¹⁷³⁾ V. Geоrgiev, Le déchiffrement des inscriptions minoennes, «Годишник на Софийския университет», Ист.-фил. фак., XLV (1949); он же, История эгейского мира во II тысячелетии до н. э. в свете минойских надписей, ВДИ, 1950, № 4, стр. 49-57; он же, Проблемы минойского языка, София, 1953.

¹⁷⁴⁾ «Le déchiffrement...», стр. 40; в ВДИ, 1950, № 4, стр. 54, указаны 44 знака.

¹⁷⁵⁾ Следует заметить, что в своей последней работе Георгиев вынужден был отказаться от многих из своих, казалось бы, наиболее показательных дешифровок (стр. 13). Многие из его сопоставлений, например сопоставление слова, читаемого им как tê-vá, со славянским «дева», представляются крайне сомнительными.

¹⁷⁶⁾ Вл. Георгиев, Проблемы минойского языка, стр. 80.

¹⁷⁷⁾ Там же.

¹⁷⁸⁾ С. D. Ktistopoulos, Recherches sur les mots minoannes, Athènes, 1952.

¹⁷⁹⁾ M. Ventris and J. Chadwick, Evidence for Greek Dialect in the Mycenaean Archives, JHS LXXIII (1953), стр. 84-103; J. Сhadwiсk and M. Ventris. Greek Records in the Minoan Script, «Antiquity», № 108, 1953, стр. 196-206; M. Ventris, King Nestor's Four-Handled Cups. Greek Inventories in the Minoan Script, «Archaeology», 1954, № 1, стр. 153.

¹⁸⁰⁾ Некоторые незначительные отступления от аркадо-кипрского диалекта объясняются, быть может, тем обстоятельством, что Мессения, как было показано в предыдущей статье автора (ВДИ, 1953, № 4), была занята не ахейской ветвью эолийского племени, а непосредственно северными эолийцами. Отца Нестора Нелея предание, как известно, признает эолийцем.

¹⁸¹⁾ А. Furumark, Ägäische Texte in Griechicher Sprache, «Eranos», LI (1953), fasc. 3-4; LII (1954), fasc. 1-2.

¹⁸²⁾ S. Dоw, Minoan Writing, AJA, 58 (1954), 2, стр. 77-129.