выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Вестник древней истории, № 4, 1969.
[152] - конец страницы.
Хеттское общество — одно из наиболее интересных и в то же время наименее исследованных обществ древней Передней Азии. В советской научной литературе до последнего времени не было работ, посвященных этому обществу в целом, кроме статьи акад. В. В. Струве «Хеттское общество, как тип военно-рабовладельческого общества» («Очерки социально-экономической истории древнего Востока», М.-Л., 1934) и комментария И. М. Дьяконова и Я. М. Магазинера к изданию Хеттских законов (ВДИ, 1952, № 4). Однако работа В. В. Струве за столь длительный срок, естественно, отчасти устарела. Комментарий же И. М. Дьяконова и Я. М. Магазинера, по необходимости, краток, к тому же основное внимание в нем уделено праву, а кроме того, со времени его появления вышло в свет новое издание ХЗ Фридриха, внесшее ряд изменений в понимание текста. Потребность в большой обобщающей монографии ощущалась всеми советскими историками. Поэтому следует приветствовать выход в свет книги Э. А. Менабде «Хеттское общество». Она несомненно привлечет пристальное внимание не только специалистов-востоковедов, но также и тех, кто занимается экономической историей, историей права и рядом других дисциплин. Она несомненно вызовет также и полемику по целому ряду затронутых в ней проблем, что вполне естественно, ибо одна монография, каковы бы ни были ее достоинства, не может дать исчерпывающего решения всех вопросов. Первой задачей нашей рецензии и является обратить внимание читателей на книгу Э. А. Менабде, а также начать полемику вокруг нее.
Рецензируемая работа состоит из введения, представляющего собой краткий очерк историографии и истории хеттского общества, и двух больших разделов: «Хозяйственная деятельность населения и экономические отношения» и «Брак, семья и порядок наследования». Первый [152] из этих разделов по существу распадается на два, один из которых посвящен производительным силам (глава I «Сельское хозяйство» и глава II «Ремесленное производство и торговля»), а другой — анализу отношений собственности (глава III «Основные виды собственности»). Производственных отношений в целом автор не разбирает. Таким образом, книга практически состоит из трех разделов, второй из которых, естественно, наиболее труден для автора и наиболее интересен для читателя. Это обстоятельство и определяет структуру нашей рецензии. Основное внимание в ней будет уделено именно той части книги, которая касается собственности. По остальным же разделам книги мы намерены ограничиться частными замечаниями, отметив лишь то, что в наибольшей степени бросается в глаза.
Книга «Хеттское общество» производит сильное впечатление прежде всего благодаря большой начитанности ее автора. Он использовал едва ли не все работы, имеющие хотя бы косвенное отношение к рассматриваемым проблемам. Уже одно это обстоятельство, несомненно, делает работу Э. А. Менабде настольной книгой каждого, кто занимается этими проблемами. Другая сильная сторона книги — стремление автора рассматривать изучаемые проблемы в тесной связи с соседними обществами древней Передней Азии. Поэтому работа Э. А. Менабде — существенный вклад в дело изучения древневосточного общества, в частности, порождающего острые дискуссии вопроса об азиатском способе производства.
Впрочем, эти и другие достоинства книги очевидны. Но именно ее достоинства, а также тот факт, что книгой заинтересуются широкие круги читателей, заставляют главное внимание уделить ее недостаткам. Это гораздо важнее для читателей, да и для самого автора, который, надо полагать, еще не раз вернется к этой проблематике.
Первый раздел книги, как уже отмечалось, посвящен историографии, источниковедению и истории. Историографическая часть этого раздела существенных возражений не вызывает. Что же касается источниковедения, то напрасно Э. А. Менабде ограничивается в ряде случаев глухим упоминанием «текстов» и «табличек» (см., например, стр. 7, 8, 9 и др.), не указывая, на каком языке они написаны. Ведь далеко не все из них написаны по-хеттски, как может подумать читатель-неспециалист. Это, в частности, относится к тексту «Царь битвы», язык которого — литературный вавилонский. Вместе с тем нельзя не пожалеть, что очерку политической истории хеттов автор уделил всего три с половиной странички. Ведь, как уже указывалось, читателями этой книги будут не только специалисты по истории древней Передней Азии (для этих последних, впрочем, столь краткий очерк тем более бесполезен). В его настоящем виде этот очерк кажется не более как формальной данью «условностям жанра». А между, тем было бы весьма полезно более подробно остановиться на вопросах хронологии, тем более, что многие датировки в хеттской истории весьма спорны. Подробная хронологическая канва (пусть даже спорная) существенно облегчила бы восприятие книги в целом.
Основное наше внимание привлекла глава III, посвященная, судя по ее названию, анализу основных видов собственности. Следует, однако, заметить, что в действительности ее содержание уже и сводится почти исключительно к анализу земельной собственности. Уже в самом начале этой главы автор постулирует положение, что всей территорией страны «номинально и фактически владел сам правитель Хатти, считавшийся верховным собственником всех богатств страны» (стр. 83). Впрочем, такое же положение было выдвинуто автором еще раньше; на стр. 56: «Уже из факта дарения (земли с людьми и прочим имуществом. — В. Я.) вытекает, что верховным собственником всего имущества (в первую очередь, недвижимого) был сам царь, государство». Далее, на стр. 60, следует пояснение: «По всей видимости, „раб" (речь идет о людях, являвшихся, по-видимому, владельцами хозяйств, включенных в „Дарственный текст". — В. Я.) здесь — не представитель общественного класса, а лишь лицо зависимое, „вассал" своего „сеньора", в качестве которого выступает личность, получающая дарение непосредственно от царя, являющегося высшим „феодалом»."
Особенно трудно понять последнее замечание. Э. А. Менабде в своей книге воздержался от каких-либо конкретных выводов о формационной принадлежности хеттского общества. Но какой же вывод должен сделать читатель? Если автор усматривает в хеттском обществе феодализм (или хотя бы его элементы), то наблюдение столь капитальной важности должно быть тщательно обосновано. Если же автор феодализма не усматривает, то как следует понимать его слова о «вассале», «сеньоре», высшем «феодале» и царском «домене» (стр. 85)? Кавычки положения не спасают, они способны лишь усугубить растерянность читателя. Что же касается верховной собственности царя на землю, то этот тезис, применяемый ко всем древневосточным обществам, давно уже стал общим местом во многих работах, посвященных истории древнего Востока. Однако истинность этого тезиса, особенно при столь широком его применении, в последние годы все больше подвергается сомнению, ибо материалы по целому ряду конкретных обществ не позволяют его обосновать. И в рецензируемой [153] книге этот тезис и попытки последовательно его придерживаться порождают целый ряд трудностей для автора, заставляя его подчас противоречить самому себе. Попытаемся проследить за ходом его рассуждении. После того как Э. А. Менабде выдвинул тезис о верховной собственности царя, он тут же вынужден сделать оговорку: «...Все сказанное отнюдь не означает полного стирания граней между различными видами собственности» (стр. 85). Далее он указывает, что следует различать собственность храмовую, общинную и царскую (т. е., очевидно, уже не верховную, а личную). Под последней понимаются «земли дворца», в число которых, по мнению автора, «несомненно» входят и владения царицы. Однако это не так уж несомненно, ибо хорошо известно, что, например, в Ассирии хозяйство царицы не входило в состав дворцового (царского) хозяйства. Во всяком случае, голословным утверждением тут не обойтись. Что касается генезиса этой царской собственности, то и здесь многое остается для читателя темным. Автор утверждает, что эта собственность возникла «на базе старой родовой (и общинной) земли, которая принадлежала роду и соплеменникам царя. Возглавив данный род и данную общину, царь прибрал к рукам их собственность, дальнейшее увеличение которой шло уже самыми различными путями» (стр. 85). А что же стало с «родом и общиной», собственность которых царь «прибрал к рукам»? Неужели они остались без земли? Поверить этому трудно, тем более, что на следующей странице автор говорит уже о «владениях царского рода».
Далее автор переходит к рассмотрению статуса «Каменного дома», опять-таки исходя из того, что хозяйство «Каменного дома» составляло часть царского хозяйства. Он приводит текст, который, по его мнению, довольно четко определяет статус «Каменного дома» (см. текст на стр. 87 слл.). Следует сразу же заметить, что статус «Каменного дома» по прочтении этого текста отнюдь не становится ясным, видно только, что у «Каменного дома» имеется обширное хозяйство и люди различных профессий (но мы ничего не знаем об их количестве) и что земли «Каменного дома» не могли быть проданы, причем из текста не видно, относится ли этот запрет также и к землям людей «Каменного дома», хотя Э. А. Менабде молчаливо отождествляет те и другие. Но существует ли такое тождество — еще большой вопрос. Неизвестно также, откуда брались эти люди и кто они были. Утверждение автора, что «Каменному дому» передавались рабы и «свободные общинники», не вытекает из текста, который не содержит никаких социальных терминов. Автор здесь вновь противоречит самому себе. По его мнению, передаваемые «Каменному дому» земледельцы, скотоводы и ремесленники — рабы, а в доказательство передачи свободных он ссылается на упоминание о «целых общинах (URUHI-A)». Очевидно, имеется в виду вторая строка текста. Однако, ведь и в строке 4 сказано, что упомянутые земледельцы, скотоводы и ремесленники передаются вместе с их поселениями (URUHI-A — см. KUB, XIII, 8). В тексте Э. А. Менабде оба раза переводит эту идеограмму словом «поселения», а в комментарии говорит уже об «общинах». Следует, конечно, переводить «поселения», о статусе же их жителей сказать пока ничего определенного нельзя. Указав далее, что «Каменный дом» служил усыпальницей царя, автор пишет, что «Каменный дом» стоял во главе и руководил хозяйственной деятельностью «довольно крупного экономического района» (стр. 92). Тремя страницами раньше речь шла об «обширном хозяйстве». Но на этом автор не останавливается. На следующей странице, сославшись на документ, согласно которому «Каменный дом» страны (области?) Хулая освобождается от поставки воинов для царского войска, Э. А. Менабде пишет уже, что «Каменный дом» есть «центральное административное ведомство в одной из областей Хеттского царства»! Этот же вывод в еще более категорической форме повторяется на стр. 94. Здесь автор пишет: «Наличие подобного ведомства вполне наглядно показывает на полное единство собственности на всей территории царства, что в конечном счете олицетворялось в единой личности царя — верховного правителя, собственника и жреца всей страны. В этом смысле можно говорить об отсутствии различия между царской, храмовой и частной собственностью, слившейся в единую государственную собственность».
Так шаткие предположения вырастают в категорические утверждения. Каковы же доводы? Во-первых, уже упоминавшаяся ссылка на освобождение «Каменного дома» от рекрутского набора. Но ведь это может также объясняться тем, что храмы, в принципе, несли общегосударственные повинности, а данный «Каменный дом» получил иммунитет. Во-вторых, ссылка на то, что указы относительно «каменных домов» издавались от имени царя и царицы. Но это обстоятельство не отличает «Каменный дом» от других храмов. Ведь и «Инструкция служителям храмов» издана несомненно от имени верховной власти. Наконец, ссылка на тяжкое наказание (смертная казнь и конфискация имущества) за причинение вреда «Каменному дому». Но такое же наказание угрожало и тем, кто (даже неумышленно) причинит вред храму. Все это показывает лишь, что «Каменный дом» был некоей разновидностью храма, скорее всего, заупокойным храмом, обладающим храмовым хозяйством. Все остальные высказывания [154] Э. А. Менабде о роли «Каменного дома» и, в особенности, о верховной собственности царя — не доказаны. Основная ошибка автора состоит, по нашему мнению, в смешении прерогатив верховной власти с прерогативами собственника.
Множество сомнений вызывает также и следующий параграф этой главы, посвященный вопросу о царских «пожалованиях». Э. А. Менабде указывает, что в хеттском обществе царские пожалования перерастают затем в систему частных владений в отличие от Шумера, где отдельные участки «не могли быть вырваны из системы царского хозяйства». Это различие, по его мнению, объясняется неодинаковым значением общегосударственной системы ирригации. «Шумерийцы не могли допустить дробления государственных (царских) земель, что должно было нанести ущерб общей системе орошения, потребности которой в целом определяли формы землевладения и землепользования в Месопотамии» (стр. 102). Читатель вправе спросить, почему же эти потребности не помешали резкому изменению форм землевладения в послешумерскую эпоху, когда, как известно, получила большое распространение система частных хозяйств. Кстати, здесь же (стр. 103) автор, вопреки тому, что он сам писал в предыдущем параграфе, указывает на наличие самостоятельных хозяйств у царицы и членов царского рода. Правда, он полагает, что эти земли они получили от царя в «кормление». Однако его ссылка на §§ 16, 17 УХ не убедительна. Там говорится о конфискации имущества царской дочери за участие в заговоре против царя (!). И здесь, следовательно, царь действует как носитель верховной власти, а не как собственник. Следует заметить, что это не единственный случай небрежного обращения с текстами. На стр. 105 слл., говоря о царских земельных пожалованиях, Э. А. Менабде пишет: «Ясная инструкция по составлению дарственного документа дана в KUB XIII, 4, II, 32 сл.» и приводит отрывок текста. Далее, продолжая разбирать вопрос о царских пожалованиях, связанных с определенными повинностями, он указывает, что право продажи этого «дара» было сильно ограничено и обставлено целым рядом формальностей, нарушение которых влекло за собой смертную казнь (стр. 109). Здесь он вновь ссылается на другую часть того же текста (кстати, непонятно, почему в цитате на стр. 105 нумерация строк дана по KUB, XIII, т. е. по оригиналу, а в ссылке на стр. 109 — по переводам, изданным в ANET и в хрестоматии Стертеванта, где нумерация строк иная). Недоумение читателя вызывает уже знакомство с одной цитатой — ведь речь идет там отнюдь не о земле, а о дарении золота, серебра, одежды и металлических орудий. Недоумение возрастет, если обратиться к тексту в целом. Оказывается, что в рассматриваемом разделе указанного текста, являющегося частью «Инструкции служителям храмов», говорится, что все золото, серебро и металлические орудия, находящиеся на территории храма, являются его собственностью, служители же храма этих предметов иметь не могут, если, тем не менее, кто-нибудь из них получит такие предметы в дар от дворца, то должен быть составлен соответствующий документ (именно этот отрывок процитирован на стр. 105); смысл этого требования ясен: документальное оформление дара необходимо для того, чтобы он не мог служить прикрытием для хищения храмового имущества. Далее в тексте говорится, что и после такого оформления служитель храма не может держать указанные предметы в своем доме, а должен (!) их продать (см. KUB, XIII, 4, II, 38 слл.) при соблюдении надлежащих формальностей. Если же кто-нибудь продаст эти предметы, не предъявив документальных доказательств, что они являются царским даром, то и продавец, и покупатель подлежат смертной казни. И здесь смысл совершенно ясен: не должно быть никаких сомнений в том, что продается именно царский дар, а не имущество, похищенное из храма. Таким образом, этот текст не имеет никакого отношения к рассматриваемому вопросу о царских земельных пожалованиях и связанной с ними службе. Подобные недочеты аргументации не могут не производить неприятного впечатления, хотя с конечными выводами автора о широком распространении в хеттском обществе системы служебных наделов и о том, что эти наделы при известных условиях могли быть проданы, превращаясь таким образом в частную собственность, следует, по-видимому, в общем и целом согласиться. Непонятно только, что же в таком случае остается от «верховной собственности» царя.
В § 12 Э. А. Менабде рассматривает вопрос о повинностях и обязательствах, связанных с частным землевладением. К сожалению, внутренние противоречия и слабости аргументации, свойственные этой главе в целом, проявляются и здесь. По недостатку места остановимся лишь на некоторых примерах. На стр. 116 автор пишет, что «продажа общинных земель на сторону была в принципе запрещена (§ 48 ХЗ)». Эта глухая ссылка на § 48 отнюдь не достаточна. Ведь в большинстве известных переводов этого параграфа ХЗ не содержится упоминания об общинных землях. В оригинале говорится о землях, принадлежащих LUhipparas, и лишь только В. В. Иванов (см. ХИДВ) переводит этот термин словом «общинник». Означает ли это, что В. А. Менабде признает перевод В. В. Иванова наиболее правильным? Если так, то следовало бы объяснить, почему. Впрочем, в конце [155] этого же параграфа своей книги Э. А. Менабде пишет (стр. 131): «Запрещение заключения сделки о купле-продаже поля в ХЗ-ах касается только LUhipparas, положение которого во многом напоминает статус вавилонского rē/īdū(m)'a...». Иначе говоря, автор не считает LUhipparas общинником. А на стр. 144 он вполне убедительно объясняет, почему перевод В. В. Иванова сомнителен.
Вопрос о характере повинностей в хеттском обществе вызывает большие разногласия среди исследователей. К сожалению, Э. А. Менабде не удалось внести ясность в эту запутанную проблему. Объясняется это, как и в предыдущих случаях, небрежным обращением автора с текстами, особенно с текстами законов. Здесь нет возможности разбирать всю затронутую проблему целиком, поэтому возьмем в качестве примера трактовку автором §§ 40 и 41 ХЗ. Речь идет о земле, связанной с повинностью саххан. Автор пишет: «Как видно из текста Хеттских законов (§§ 40-41) основным владельцем поля саххана был человек орудия (ремесленник — LU GISTUKUL)» (стр. 127). Однако это верно лишь в том случае, если справедливо предположение автора, что повинность саххан состоит в выполнении ремесленных и строительных работ в царском хозяйстве (стр. 126). Между тем это нужно еще доказать. Несмотря на работу Ф. Зоммера, на которую ссылается Э. А. Менабде, остается еще не вполне доказанным, что LU GISTUKUL — это действительно ремесленник. Ведь дословно эта идеограмма означает «человек оружия» (т.е. воин), и GISTUKUL никогда в клинописи не означает «орудие (вообще)». Текст §§ 40-41 ХЗ, по нашему мнению, не подтверждает точку зрения Э. А. Менабде, что «саххан — это повинность, выраженная в обязанности выполнять работу ремесленника» (стр. 127). В § 40 говорится, что «человек повинности» (LU IL.KI), занявший добровольно место погибшего LU GISTUKUL и заявивший об этом, «и GISTUKUL (оружие?) получит, и саххан будет исполнять». Здесь, следовательно, говорится не об одной повинности, как полагает Э. А. Менабде, а о двух: 1) GISTUKUL (т. е. повинность «GISTUKUL» и 2) саххан. § 41 рассматривает противоположный случай: погибает LU IL.KI, а его место соглашается занять LU GISTUKUL. И в этом случае он «и оружие получит, и саххан будет исполнять», т. е. будет нести обе повинности. Это и естественно для владельца двух повинностных участков. Особенно ясно это становится, если обратить внимание на последствия их отказа от дополнительных повинностей. § 40, отказ «человека повинности» от GISTUKUL «приводит к тому, что поля человека оружия» обрабатываются общинниками, пока царь не даст пленного для заполнения вакансии. О судьбе caxxaн'a, в отличие от § 41, ничего не говорится, и ясно почему: саххан остается за «человеком повинности», т. е. IL.KU и есть саххан. Согласно же § 41, если LU GISTUKUL отказывается от саххана, то «поля LU IL.KI возвращаются дворцу, а саххан упраздняется». Иначе говоря, саххан связан именно с полями IL.KU, а не с полями GISTUKUL. Таким образом, признание большинством авторов IL. КU и саххана тождественными вполне оправдано. Но зато неправ Э. А. Менабде, полагая, что при таком отождествлении §§ 40 и 41 «стали бы совершенно идентичными, и двойное написание одной и той же статьи было бы лишено всякого смысла» (стр. 128). Наоборот, именно при таком отождествлении становится ясно, что §§ 40 и 41 рассматривают два противоположных случая с совершенно различными юридическими и практическими последствиями. По этой же причине нельзя признать правильным вывод автора о «военном характере повинности IL.KU в Хеттском государстве» (стр. 129). Военную повинность, скорее всего, нес все-таки LU GISTUKUL.
Размеры рецензии не позволяют столь же подробно рассмотреть остальные разделы этой главы. Если говорить о главе в целом, то следует признать, что по важности поднятых в ней вопросов она занимает центральное место в книге Э. А. Менабде. Однако решение этих вопросов в ряде случаев нельзя признать убедительным.
В особенности важно то, что автор в этой главе свободно оперирует различными социальными категориями, не объясняя, каким образом он установил их наличие в хеттском обществе. В действительности все эти категории (крестьяне, арендаторы, общинники, рабы и т. п.) выводятся им из «Дарственного текста» (стр. 49 слл.), но выводы эти произвольны и подтверждения в тексте не находят. Весь подход Э. А. Менабде к этому тексту изложен им в прим. 165 на стр. 51, однако совершенно бездоказательно. Результаты не замедлили сказаться. Так, отнесенный им к числу «крупных владельцев земель, скота и рабов» Мулияцити (стр. 57) на самом деле сам входит в число «голов» «дома Мулияцити» (см. сткк. 1-6), а затем — в общий итог «голов» прислуги (SAG.GEME.IRmes) в строке 41 (Мулияцити и есть «изготовитель хурритской одежды», упомянутый в строках 3 и 41). А ведь сам же Э. А. Менабде на стр. 59 объявляет SAG.GEME.IRmes рабами. Иначе говоря, вопрос о социальных категориях так и остается открытым, но Э. А. Менабде уже считает их реально существующими. [156]
Наличие значительного количества поспешных выводов и опрометчивых высказываний является огорчительной особенностью книги в целом. Так, на стр. 71 автор вступает в спор с И. Фридрихом (а заодно и с большинством других исследователей) по поводу интерпретации термина DUMU.UMMIAN (§ 176b ХЗ). Э. А. Менабде утверждает, что этот термин, в отличие от LUummeanu, означает не «мастер», а «подмастерье». В качестве доводов говорится о «невысокой цене на него», а также о том, что «ученик ремесленника (DUMU) упоминается в § 200b ХЗ»). Однако при ближайшем рассмотрении оба эти довода оказываются несостоятельными. О цене на рабов мы знаем слишком мало, чтобы судить об ее высоте в данном конкретном случае. Что же касается § 200b, то в нем «ученик ремесленника» вообще не упоминается. Там говорится об отдаче сына (или, возможно, мальчика: DUMU) в обучение той или иной профессии, как совершенно правильно перевел параграф сам же Э. А. Менабде на следующей странице. Более того, общеизвестно, что идеограммы, обозначающие профессии, часто начинаются с DUMU вместо LU, и это не меняет их смысла (см. идеограммы, начинающиеся с DUMU: А. Deimel, Sumerische Lexikon, II Teil, Bd. 2, стр. 351 слл.). Далее следует совсем уже странное замечание: «Обращает внимание тот факт, что в первом случае ummeanu употребляется с детерминативном LU, а во втором с DUMU. Не указывает ли это на то, что последний на время ученичества становился рабом?». Во-первых, автор здесь противоречит самому себе, ибо он сам только что высказал мнение, что различие в детерминативах означает различие в степени профессиональной квалификации. Во-вторых, совершенно непонятно, как можно сделаться рабом «на время ученичества». Что, собственно, это означает юридически и практически? И, наконец, в-третьих, знак DUMU, как уже указывалось (и как понимает это сам Э. А. Менабде; см. его перевод на стр. 72-73), вообще не является в данном случае детерминативом, а представляет собой самостоятельное значащее слово.
С другим примером странного понимания роли детерминатива мы встречаемся на стр. 114 (примеч. 143). В тексте, о котором идет речь на этой странице, отсутствует детерминатив LU перед названием профессии (строка 42). Э. А. Менабде полагает, что это не случайно: «...участок земли получает военнопленный (раб). Он тоже становится ремесленником, но не „человеком" (т. е. свободным), детерминатив которого и отсутствует». Но почему LU — детерминатив свободного человека? Ведь этот знак употребляется в качестве детерминатива профессии или звания, независимо от социального статуса лица. Он, например, в различные эпохи развития клинописи постоянно применяется перед знаком IR «раб». Невозможно допустить, чтобы Э. А. Менабде этого не знал. Очевидно, его просто подвела поспешность. В тексте же, о котором идет речь, детерминатив пропущен просто-напросто вследствие описки.
Образец подобного же недоразумения мы находим и в разделе, посвященном браку и семье. Автор доказывает, что женщина и мужчина в хеттском обществе были неравноправны. Сам по себе этот тезис возражений не вызывает, но нельзя же доказывать его ссылкой на то, что согласно Хеттским законам, за убийство мужчины в качестве компенсации отдают мужчин, а за убийство женщины компенсацией служат женщины. В основе этого положения ХЗ лежит не неравенство мужчин и женщин, а присущий древнему праву принцип талиона, т. е. буквального соответствия наказания (или компенсации) преступлению и причиненному этим преступлением ущербу: око за око, зуб за зуб и соответственно мужчина за мужчину, женщина за женщину. Равным образом не является доказательством неравноправия и ссылка на то, что за укрывательство беглого раба и рабыни, согласно § 24 ХЗ, платится разная компенсация. Из текста этого параграфа ясно видно, что компенсация уплачивается в определенной сумме за каждый месяц пребывания раба или рабыни в доме укрывателя, причем за раба — вдвое больше, чем за рабыню. Иначе говоря, речь идет о возмещении за использование этих беглых в хозяйстве укрывателя и за ущерб, понесенный хозяйством их господина. Естественно, что труд мужчины производительнее, а потому и компенсация больше. Именно этим обстоятельством, кстати, объясняется и тот факт (который Э. А. Менабде тоже приводит в доказательство неравноправия), что женщина получала значительно меньшую наемную плату, чем мужчина.
Примеры подобного рода можно было бы умножить. Каждый из таких случаев сам по себе не столь уж важен, но, встречаясь в изрядном количестве, они не могут не вызывать у читателя чувство досады.
Такое же чувство вызывают и словосочетания типа «борьба отжившего себя материнского права с наступающим отцовским» (стр. 173), «власть мужа на жену» или «власть хозяина на раба» (такой оборот встречается много раз), написание jus vitae nesique (вместо necisque) и т. п. Все эти плоды авторской и редакторской небрежности, право же, совершенно излишни в этой нужной и интересной книге.
Заканчивая наш разбор, мы хотели бы подчеркнуть в книге немало ценных мыслей, тонких наблюдений, важных сведений по целому ряду вопросов хеттской [157] истории. Одновременно необходимо порекомендовать читателю подойти к ней критически, в частности к разделу, посвященному собственности. Можно не сомневаться, что и сам автор еще не раз вернется к этой проблематике. Новое издание книги «Хеттское общество» весьма желательно. Оно должно быть расширено (ибо многих проблем автор вообще не коснулся: социальная структура общества, положение непосредственных производителей и т. д.) и вместе с тем критически пересмотрено для устранения ошибок.
Написать нам: halgar@xlegio.ru