Система OrphusСайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Мир ислама

[149]

Родионов М.А.
Ал-Мутанабби: поэт в исламском обществе X в.

Ислам. Религия, общество, государство.
М., «Наука», 1984.
[149] – начало страницы.

Вера в то, что арабским поэтам ведомо прошлое и будущее, а их стихи наделены особой силой, существовала в Аравии задолго до ислама. И. Гольдциер убедительно показал, что термин ша'ир означал тогда не только «поэт», но и «ведун».1) Производные арабского корня ш'р (ши'р — «знание», «поэзия»; ша'р — «волосы») имеют хорошо известные общесемитские и доевропейские аналогии.

В исламскую эпоху на источники поэтического вдохновения азывает Коран. Таких источников два: для поэтов, не принявших ислам, — это шайтаны (XXVI, 221-224), а для поэтов, которые, подобно прочим мусульманам, «уверовали и творили добрые дела», — это «дух верный» (XXVI, 227, 193), снизошедший на Мухаммада при передаче ему коранических откровений.2) Последнее положение так и не стало общепринятым. Теряя роль Провидцев, выражающих самосознание и моральные ценности племенного общества,3) арабские поэты первых веков ислама становились обычно придворными панегиристами, зависимыми от своих меценатов. Центры поэзии переместились в большие города. Однако для многих мусульман стихи по-прежнему оставались «Кораном Дьявола» (кур'ан Иблис).4) Распространение одного из таких «ложных Коранов» приписывалось поэту Абу-т-Таййибу Ахмаду б. ал-Хусайну ал-Джу'фи (915—965), за что он, вероятно, и получил прозвище Лжепророк — ал-Мутанабби.

Три касыды, условно называемые «Касыда лести» (I), «Касыда упрека» (II) и «Касыда поношения» (III), принадлежат к самым известным произведениям ал-Мутанабби.5) Первая касыда —это панегирик халабскому эмиру Сайф ад-дауле, причем лесть достигает в ней поистине космического размаха (I, 5), а некоторые гиперболы едва ли приемлемы для исламского благочестия (I, 18, 41). Вторая касыда относится к тому времени, когда, жестоко оскорбленный на глазах эмира своим соперником — литератором Ибн Халавейхом, — поэт покинул Халаб и оправился в Египет ко двору темнокожего нубийца евнуха Кафура. Ал-Мутанабби восхвалял Кафура в льстивых и порой двусмысленных стихах, но, не добившись ожидаемых милостей, бежал и из Египта. Вскоре после этого была сочинена язвительная и насмешливая третья касыда. [150]

В каждой из них (особенно во II и III) отчетливо отражается позиция автора, для которого обращение к идеалам бедуинского прошлого должно прежде всего подчеркнуть благородство и достоинство самого поэта, имеющего право менять покровителей, если их благодарность ниже его поэтического дара. Стихами и собственной судьбой ал-Мутанабби стремился возродить традиционный образ поэта-изгоя, которого отделяет от общества уже не нарушение племенных обычаев, а поэтическое вдохновение, непостижимое для простых людей. Поэт охотно повторяет старые «ведовские» мотивы доисламской поэзии, называя свои стихи «то ли поэзией, то ли заклинаниями» (III, 32, дословный перевод).

Свиток (киртас) из знаменитых строчек «Касыды упрека» (II, 23) наводит на мысль о генеалогических реестрах, куда при первых халифах заносились имена «чистокровных арабов». Возможно, в этом месте касыды поэт и впрямь вспоминает не тот свиток, в который записывает стихи, а тот, где записаны его благородные предки. Кахтанитско-аднанитское соперничество не мешает ал-Мутанабби, кахтаниту из племени джу'ф, воспевать военные победы аднанитов — «потомков Низара» — под водительством эмира Сайф ад-даулы, в котором он видел возможного объединителя всех арабов (I, 4-18, 30, 40-41).6) Утратив живые связи со своим племенем, поэт гордится принадлежностью к более широкой этнической общности — к арабам в целом.

Перевод касыд выполнен по современному бейрутскому изданию.7) При переводе сделана попытка передать арабские метры (тавил, басит, мутакариб) и найти русские соответствия довольно бедным созвучиям подлинника. «Касыда поношения» написана размером мутакариб (= амфибрахий). Этот размер накрепко связан с арабской темой лермонтовскими строчками «В песчаных степях аравийской земли / Три гордые пальмы высоко росли». Тавил «Касыды лести» и басит «Касыды упрека» вызывают ассоциации с русским народным стихом. Быть может, эта последняя метрическая параллель стадиально оправдана устно-формульной основой обеих поэзии — арабской доисламской, которой подражает ал-Мутанабби, и русской народной.8)

В арабском мире все три касыды до сих пор чрезвычайно популярны. Отрывки из них мне доводилось слышать в Сирии и Ливане как «крылатые выражения» (например, I, 42; II, 16-19, 23, 27, 30, 31, 34, 35; III, 1, 20-24, 27-31, 34-36). Полубейт «худшая из стран — место, где нет друга» (II, 35, дословный перевод) А. С. Грибоедов процитировал в письме от 1820 г. из Тебриза. Послужившее темой для заметки И. Ю. Крачковского9) и воспроизведенное как эпиграф к первой главе романа Ю. Н. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», это полустишие ал-Мутанабби стало широко известно и в нашей стране. [151]


I. Касыда лести (мимийа)
(Из другой десницы милости не приму)

1.

Коль хвалишь достойного — любовный зачин к чему?

Ужель все поэты служат жару любовному?

2.

Любовь к сыну Абдаллаха лучше, чем к женщинам:

ведь славы начала и концы вручены ему.

3.

И я льстил красавицам, пока не увидел я

великое зрелище, его предпочту всему.

4.

Увидел я, как Державы Меч — Сайф ад-даула

кровавым своим клинком судьбу разрубил саму.

5.

Тавро его — на Луне, а слово его — закон

для Солнца. Прикажет он — и сбудется по сему.

6.

Казнит он и милует соседей-соперников,

как будто наместники они у себя в дому.

7.

И этим обязан он не грамотам, а клинкам,

 

не хитрым посланникам, а войску могучему.

:8.

Какая рука ему посмеет противиться?

Какие уста поют другому? Да и кому?

9.

В какой же мечети его имя не славится?

Какому динару оно чуждо иль дирхаму?

10.

Он рубит врага, когда булаты сближаются.

Он видит его сквозь пыль, он чует его в дыму.

11.

Как звезды падучие, несется созвездие

гнедых с вороными. С ним не справиться никому.

12.

Сломают оружие героям противника,

затопчут копытами, не выжить ни одному.

13.

Они скачут посуху за волчьими стаями,

они за китом плывут по морю огромному.

14.

И в руслах безводных рек с газелями прячутся,

с орлами летят в зенит, чуть голову подниму.

15.

Пускай для копья подыщут древко крепчайшее —

но натиска конницы копью не сдержать тому.

16.

В дни битвы, в дни мира нет эмиру подобного

по щедрости, доблести, по славе и по уму.

17.

Его превосходство признают даже недруги,

и даже невежда — свет звезды его зрит сквозь тьму.

18.

И время само ему подвластно. Я думаю,

что мог бы вернуть он жизнь и аду, и джурхуму.10)

19.

О ветер проклятый! Помешать нам пытается.

О славный поток! Тебе он следует, щедрому.

20.

Напрасно нас ливень увлекал и испытывал,

ему б о тебе булат ответил по-своему.

21.

Ты щедростью выше облаков, тебя встретивших

дождем. Это ведомо и облаку самому.

22.

Лицо капли трогали, как некогда дротики,

в воде платье, как в крови бывало по бахрому.

23.

Идет за потоком конным — водный из Сирии,

внимая тебе, как будто школьник ученому.

24.

С потоком одну могилу вы навещаете,

едиными чувствами вы полнитесь потому.

25.

Ты воинов выстроил, но все их величие —

во всаднике, чьи власы не спрячутся под чалму.

26.

Вокруг море бранное доспехов волнуется,

и конница среди них крутому под стать холму.

27.

Заполнит все впадины, и местность сровняется,

и горы нанижутся, как бусины на тесьму.

28.

А лица у воинов мечами исписаны,

копьем точки ставлены. Их грамоту я пойму. [152]

29.

Он львиные лапы приподнял над кольчугою,

и войско внимает его взору змеиному.

30.

Арабской породы и знамена, и лошади,

и бронь, и отрава стрел, несущих врагам чуму.

31.

Обучена конница приказы угадывать,

по взгляду его влетает в смертную кутерьму.

32.

И делом ответствует. Он ею командует

без слов, лишь движеньем век, по манию своему.

33.

Она Мейяфарикин левее оставила,11)

и кажется, будто сострадает она ему.

34.

Но если бы город встал стеной против конницы,

увидел бы, чья стена слабее и почему.

35.

Ужели кровавым мясом конница вскормлена

и вновь алчет им набить живот, будто бы суму?

36.

На кóнях доспехи, и доспехи на всадниках.

От грозного зрелища волнения не уйму.

37.

Бронею прикрыты не из страха пред копьями,

а чтобы зло — злом пресечь, как следует умному.

38.

Не думают ли мечи, что ты, о Державы Меч,

к их корню принадлежишь, к их роду булатному?

39.

Чуть стоит тебя назвать — и, мнится, от гордости

они улыбаются сквозь ножен своих тюрьму.

40.

Ты — царь, а довольствуешься скромным прозванием.

Такое величие неведомо низкому.

41.

Ты к жизни дороги заступил, так что смертные

живут или гибнут по желанию твоему.

42.

И я от другой десницы гибели не боюсь,

и я из другой десницы милости не приму.

II. Касыда упрека (мимийа)
(Погони, кони и ночь меня узнали в степи)

1.

Пылает сердце одно — да холод в сердце другом.

Переменилась судьба, усталость в теле моем.

2.

Посмею ли утаить от Сайф ад-даулы любовь,

когда за милость его народы спорят кругом.

3.

Коль нас любовь собрала к его прекрасным чертам,

так пусть по силе любви и воздается добром.

4.

Я был при нем, а мечи — тогда лежали в ножнах.

Потом взгляну, а мечи — в крови, что льется ручьем.

5.

По праву лучшее он из всех созданий Творца

и сам себя превзошел природой, нравом, умом.

6.

Сулит победу поход — враги без боя бегут.

Ты рад, но все-таки зол, что не расчелся с врагом.

7.

Тебе предшествовал страх, заменой воинам стал,

и ужас вместо меча спешит докончить разгром.

8.

Иным довольно того, но не довольно тебе:

врагу не скрыться в степи и за высоким хребтом.

9.

Ужель ты будешь всегда бегущих трусов разить,

ужели пылкость велит нестись за ними верхом?

10.

Пускай спасаются прочь, про честь и стыд позабыв.

Позор на них, а тебе — лишь слава в деле таком.

11.

Неужто сладость побед ты ценишь только тогда,

когда встречается сталь — с волос тугим завитком?

12.

О справедливейший муж! Зачем пристрастен ко мне?

Ответчик в тяжбе моей, ты будь судьею притом.

13.

Господь тебя укрепи, дабы сумел отличить

жирок обжор и отек, приобретенный битьем.

14.

Ведь если путать начнем и свет равнять с темнотой,

какая польза живым от зренья в мире земном? [153]

15.

Еще припомнят меня, признают все при дворе,

что я любого честней в собранье этом честном.

16.

Я — тот, чьи знанья и ум сияют даже слепцу

и чьих речений глагол находит отзвук в глухом.

17.

Спокойно веки смежу, рассыпав редкости слов,

а их толкуют всю ночь и вслух твердят целиком.

18.

Бывало, стольких невежд я тешил в их простоте,

но смех мой бил наповал и рвал кровавым клыком.

19.

Не думай, если тебе раскрылась львиная пасть,

что улыбается лев перед беспечным глупцом.

20.

Я столько душ погубил, летел на них — видит Бог —

в седле, надежном, как храм, на иноходце своем.

21.

Мелькают нога его попарно, будто их две,

моим рукам и ногам скакун послушен во всем.

22.

Когда сходились войска, на нем я рвался вперед,

разил — и волны смертей сшибались насмерть потом.

23.

Погони, кони и ночь меня узнали в степи,

я им пожаром знаком, ударом, свитком, пером.

24.

Утесы я удивлял и груды черных камней,

кружа в безводных местах с матерым диким зверьем.

25.

О тот, с кем так тяжело расстаться будет навек!

Не впрок придется добро, что мы без вас обретем.

26.

Бывало прежде у вас в обычай нас награждать.

Увы, нет близости той и вы забыли о сем.

27.

Раз вам по вкусу навет, что наш завистник плетет, —

не станет рана болеть, удар покорно снесем.

28.

Внемлите этой мольбе, ведь понимание — долг

для всех разумных мужей, но вам мольба нипочем.

29.

Хотите в нас отыскать хотя б единый изъян,

да благородство и Бог — не в помощь в деле таком.

30.

Ведь честь моя высока, подобно звездам Плеяд,

и, как над старцем звезда, горит она над грехом.

31.

Мне громы облако шлет, дожди дарует другим.

Местами нас поменяй! Меня обрадуй дождем!

32.

Но вы теперь далеки — и нам в дорогу пора,

неутомимый верблюд ее осилит с трудом.

33.

Исчезнет справа Думейр, и неизбежно тогда

взгрустнется брошенному, вздохнет в разлуке тайком.12)

34.

Когда уходишь от тех, кто не хотел удержать,

ушел не ты, а они родной покинули дом.

35.

О, хуже прочих земель — край, где товарища нет,

и хуже прочих богатств — добро, что сами клянем.

36.

И хуже прочих добыч — раздел, где стайка пичуг

и сокол чистых кровей имеют долю в одном.

37.

Подонки портят стихи, а ты потворствуешь им!

Едва ль арабы они, и персы тут ни при чем.13)

38.

Упрек тебе не в упрек — его любовь родила,

на нем не жемчуг горит — слова сияют огнем.

III. Касыда поношения (хамзийа)
(Смеяться начнешь — навернется слеза)

1.

Красотку, что плавной походкой, мила,

отдам за кобылу, что рвет удила.

2.

Отдам за верблюдицы тряский намет.14)

На что мне походки сейчас красота!

3.

Седло меня к жизни привяжет. На нем

уйду от обид и от козней врага.

4.

Лечу по степи, словно кости мечу:

иль выпадет эта, иль выпадет та. [154]

5.

Чуть что — все прикроет спина скакуна,

меча белизна и копья чернота.

6.

Вот Нахла колодец мелькнул и исчез.

Мы к жажде привычны. На что нам вода!

7.

Никаб миновали, и выбрать пора:

нам — в Вади-ль-Мийях или в Вади-ль-Кура.

8.

Верблюдиц спросил: «Где Ирака земля?»

В Турбане они говорят: «Вот она!»

9.

От Хисма они полетели, как буд-15)


то встречные вихри — дабур и саба.16)

10.

Несутся к Кифафу и в Кибд аль-Вихад,

а дальше — к Бувайре и Вади-ль-Гада.

11.

Как тряпка, Бусайта разорвана и-

ми. Страус отстал и пропал без следа.

12.

Источник Джуравий за Укдат аль-Джауф

сумел нашу жажду умерить едва.

13.

Водой вспыхнул Савар — и утра заря,

Шагур заблистал — и полудня жара.

14.

Под вечер они в аль-Джумáйий примча-

лись, утром — в Адари, а после — в Дана.

15.

О ночь возле Акуша! Вех путевых

не видно. Дорога трудна и темна.

16.

Когда до Рухаймы доехали мы,

еще полпути эта ночь не прошла.17)

17.

Мы, спешившись, копья в песок утверди-

ли. В них наша храбрость и славы дела.

18.

Мы глаз не сомкнули, целуя клинки —

шершавую сталь, что от крови горька.

19.

Пусть знает Египет, Авасым, Ирак,

что я — удалец, что мне честь дорога.18)

20.

Я слово держу, ни пред кем не дрожу,

удар отражу я ударом меча.

21.

Не всяк, кто клянется, надежен в речах.

Не всяк, кто унижен, отплатит сполна.

22.

А муж с моим сердцем — пройдет напролом

сквозь сердце беды до победы венца.

23.

Пусть трезвый рассудок сердца укрепит.

Пред разумом не устоит и скала.

24.

Куда б удальцу ни лежала тропа,

не ступит он шире, чем ступит стопа.

25.

Скопец прохрапел эту ночь до конца.

И в сон наяву клонит тупость скопца.19)

26.

Мы были близки, но стояла всегда

меж: нами пустыней его слепота.

27.

Не зная скопца, мнил я, что голова

обычно вместилищем служит ума.

28.

Узнавши, я понял: весь разум его

таится в мошонке, а там пустота.

29.

Ах, сколько смешного в Египте сейчас!

Смеяться начнешь — навернется слеза.

30.

Там сыну пустыни мужлан-набатей20)


толкует арабских родов имена.

31.

Там черный губу распустил до колен,

а все ему льстят: «Среди ночи — луна!»

32.

Я сам носорога того восхвалял,

его околдовывал силой стиха.

33.

Но в те похвалы, что ему отпускал,

влагал я насмешек своих вороха.

34.

Бывало, за Бога сходил истукан,

но чтобы с ветрами бурдюк — никогда! [155]

35.

Ведь идол молчит, а бурдюк говорит,

Чуть тронь его — ветры испустит тогда.

36.

Не знает он сам, что ему за цена,

да людям она превосходно видна!

1) I. Goldziher. Abhandlungen zur arabischen Philologie. Bd 1. Leiden, 1896, с. 17.

2) Интерпретацию суры «Поэты» (XXVI) см.: I. Shahid. A Contribution to Koranic Exegesis. — Arabic and Islamic Studies in Honor of H. A. R. Gibb. Leiden, 1965, с. 563-580.

3) А. В. Сагадеев. Предисловие. «Знание» и познавательное отношение к действительности в средневековой мусульманской культуре. — Ф. Роузентал. Торжество знания. Концепция знания в средневековой мусульманской культуре. М., 1978, с. 6.

4) Shahid. A Contribution..., с. 572; R. Blachère. Le poète arabe al-Mutanabbi et l'Occident musulman. — REI. 1929, cah. 1, с. 128.

5) Прозаический перевод касыд I и III В. Р. Розена см.: Крачковский. Избр. соч. Т. 2, с. 558-562. Прозаические переводы касыды II М.О. Аттаи и касыды III А.Е. Крымского см.: М.О. Аттая, А.Е. Крымский. Художественные представители пограничной Сиро-Месопотамии времен византийского героя X в. Дигениса Акрита: Поэт-витязь Абу-Фирас (932—968) и панегирист Мотанаббий (915—965). — Восточный сборник в честь А.Н. Веселовского. М., 1914, с. 42-44, 49-52. Стихотворные переложения касыд I и I II С. Северцева см.: Арабская поэзия средних веков. М., 1976, с. 401-408.

6) См. также: Диван ал-Мутанабби. Бейрут, 1964, с. 389, 403, 433 и др.

7) Диван ал-Мутанабби, с. 302-305, 331-334, 509-512. Бейты 27-28, 35 [ касыды III переведены по кн.: Арабская хрестоматия. Сост. В.Ф. Гиргас и В.Р. Розен. СПб., 1876, с. 550.

8) Дж.Т. Монроу. Устный характер доисламской поэзии. — Арабская средневековая культура и литература. М., 1978, с. 93-142.

9) И.Ю. Крачковский. Арабская цитата в письме Грибоедова. — Крачковский. Избр. соч. Т. 1, с. 157-161.

10) Ад — народ, много раз упомянутый в Коране как истребленный Аллахом за неверие в пророческую миссию Худа (Коран VII, 63/65 и др.). Джурхум, или джурхам, — арабское племя, пресекшееся, согласно традиции, в доисламскую эпоху (EI. Т. 2, с. 618).

11) Маййафарикин — город в Месопотамии, где находилась могила матери Сайф ад-даулы.

12) Думайр — горный хребет в Сирии, остающийся справа, если ехать в Египет.

13) Очевидно, намек на соперника ал-Мутанабби перса Ибн Халавейха.

14) Т. е. поэт отдаст любую красавицу за нубийскую (буджавийскую) верблюдицу, выворачивающую ноги при беге.

15) Нахл — колодец на пути из Египта в Сирию. Никаб — место близ Медины, где дорога раздваивается — на Вади ал-Мийах и Вади ал-Кура. Турбан и Хисма — местности в Сирии.

16) Дабур — западный ветер, саба — восточный.

17) Ал-Кифаф, Кибд ал-Вихад, ал-Бувайра, Вади ал-Гада, Бусайта — местности в Сирии. Ал-Джурави — источник в Сирийской пустыне близ стоянки сУкдат ал-Джауф. Савар и аш-Шагур—источники на границе Сирии и Ирана. Ал-Джумайси — местность. Ал-Адарис — водоем. Ад-Дана и Аскуш — местности близ Куфы. Ар-Рухайма— источник близ Куфы.

18) Ал-сАвасим — область на границе Сирии и Византии.

19) Начинается поношение Кафура — регента малолетнего ихшидидского правителя Египта.

20) Набати — здесь: арамей из Нижней Месопотамии. Возможно, намек на Абу-л-Фадла, вельможу при дворе Кафура.

























Написать нам: halgar@xlegio.ru