выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Советская этнография, № 6, 1982.
[163] — конец страницы.
Серия «Кавказские этнографические сборники» (КЭС) — издание, давно зарекомендовавшее себя в кавказоведении. Начиная с первых выпусков, опубликованных в 1950-х годах, эти сборники всегда вызывали живейший интерес как у специалистов — историков и этнографов, так и у всех любителей кавказской этнографии. Показателем большого интереса к изданию может служить тот факт, что приобрести очередной выпуск КЭС бывает чрезвычайно сложно даже в первые дни после его выхода. Авторитет у издания вполне заслуженный. Это объясняется не только его высоким научным уровнем, но и разнообразием рассматриваемых кавказоведческих проблем. В то же время отрадно, что исследования московских кавказоведов идут в русле основных направлений, характерных для современного этапа советской этнографической науки: этнические процессы в прошлом и настоящем, новое и традиционное в бытовой культуре, этническое развитие малых народов и этнографических групп и т. д. Рецензируемый VII выпуск не является в этом плане исключением.
Книга открывается статьей В. К. Гарданова и Г. X. Мамбетова «Хан-Гирей и его „Записки о Черкесии"», посвященной жизни и деятельности одного из видных представителей адыгской культуры XIX столетия, истории создания и анализу его известного историко-этнографического сочинения. К сожалению, в короткой жизни Хан-Гирея много невыясненного и запутанного. Данное разыскание В. К. Гарданова и Г. X. Мамбетова позволяет внести ряд уточнений и поправок в его биографию. Однако изучение биографии выдающихся личностей имеет своей целью не только удовлетворение вполне понятного интереса к ней последующих поколений. Главный смысл лежит здесь несколько в иной плоскости. Известно, что в жизнедеятельности выдающихся личностей всегда отражена эпоха, выдвинувшая их на историческое поприще, с ее идейными исканиями и духовными запросами. Хан-Гирей принадлежал к первой плеяде адыгских просветителей, выступивших в середине прошлого века, в период, когда интенсивно протекал объективный и исторически прогрессивный процесс вхождения ряда народов Кавказа в состав Российского государства, когда все более укреплялись давние и многосторонние культурные связи народов Кавказа с Россией.1) Коренные изменения в судьбе родины способствовали пробуждению и росту национального самосознания горских народов, и в частности адыгов. У истоков этого широкого общественного движения стоял Хан-Гирей и другие представители передовой адыгской и — шире — кавказской интеллигенции того времени.
Ничто так не способствует росту национального самосознания, как осмысление собственной истории, поэтому закономерно, что Хан-Гирей занялся именно вопросами истории и этнографии родного народа. Однако у его главного труда самая трагическая судьба, какая может постичь отписанное произведение. «Записки о Черкесии» не увидели свет ли при жизни автора, ни спустя много лет после его смерти. О причинах этого подробно и обстоятельно говорят авторы статьи. Лишь после случайной находки рукописи Хан-Гирея в 1958 г. появилась возможность ее публикации.2) Несомненно, появление в печати «Записок о Черкесии» явилось заметным событием в кавказоведении последних лет.
Статья Н. Г. Волковой «Хыналыг» интересна уже потому, что это фактически первое в этнографической литературе монографическое описание данного малого народа Кавказа. Автор в большей или меньшей степени касается этногенеза хыналыгцев, а также их этнической и социальной истории. Задачи, стоявшие перед Н. Г. Волковой, были очень сложными. Дело в том, что у исследователя данной проблемы практически отсутствует комплекс необходимых источников, позволяющих реконструировать этапы этногенетического процесса. Археологически и антропологически район Хыналыга совершенно не изучен. Характер сведений античных и средневековых источников также не дает возможности делать далеко идущие выводы о генетической преемственности современного и древнего населения на территории Восточного Кавказа. Поэтому осторожная позиция Н. Г. Волковой в этом вопросе вполне понятна. Тем не менее, основываясь на данных лингвистики, она считает возможной этногенетическую связь между хыналыгцами и кавказоязычным населением Албании.
Видимо, скудостью источников можно объяснить довольно краткий очерк общественного строя, а также общественного быта хыналыгцев. У нас имеются довольно подробные данные о Хыналыге лишь последней четверти XIX в., которые в максимальной степени были использованы автором статьи. Важные этнографические материалы получены Н. Г. Волковой в поле. Они существенно дополнили имеющиеся литературные свидетельства и помогли автору дать очень ценное и интересное описание хыналыгцев, их традиционной и современной бытовой культуры. Н. Г. Волкова зафиксировала присутствие в ней трех пластов: общекавказского, азербайджанского и европейского, причем проникновение в повседневную жизнь двух последних все более интенсифицируется. Автор отмечает непрерывный процесс слияния хыналыгцев с крупным соседним этносом — азербайджанцами.
Вообще кавказский материал предоставляет широкое поле деятельности для исследования такой важной проблемы, как этническое развитие малых народов в окружении крупных этносов, для изучения особенностей протекания объективных ассимиляционных и интеграционных процессов. Между тем этот материал еще не в полной [163] мере привлек внимание этнографов. Более того, мы еще недостаточно знаем, так сказать, исходный материал для выяснения конечных результатов этнических процессов — конкретную этнографию многих местных народностей и этнографических групп, активно участвующих в трансформационных процессах. Так, насколько мне известно, нет ни одной научной публикации по соседям хыналыгцев — будугам и крызам, также сливающимся в настоящее время с азербайджанцами. Мало исследованы многочисленные народности аварской группы, консолидирующиеся ныне в единую нацию. Поэтому работы, подобные той, которую провела Н. Г. Волкова, будут всегда с интересом встречаться специалистами разного профиля.
Одним из важных традиционных направлений этнографического кавказоведения является изучение хозяйства и хозяйственного быта народов Кавказа. Исследование названной проблемы представляется особенно существенным в последние годы в связи с подготовкой общекавказского историко-этнографического атласа, в котором раздел «Хозяйство» — один из главных. Поэтому статья Б. А. Калоева «Моздокские осетины. Хозяйство и хозяйственный быт», основанная на значительных архивных и полевых материалах, собиравшихся автором в течение ряда лет, важна именно в связи с научной работой в этом направлении.
Однако работа Б. А. Калоева интересна не только возможностью использования в атласе представленных в ней материалов. Как видно из названия статьи, автор описывает особую группу осетин-переселенцев, оседавших в окрестностях Моздока с 1763 г. по начало XIX в. Этнокультурное развитие этих мигрантов, включавших осетин-иронцев, дигорцев и туальцев, в течение более 200 лет происходило в постоянном тесном общении с другими народами, населявшими этот район Северного Кавказа, — армянами, русскими, грузинами, адыгами, караногайцами. Все это, конечно, влияло на жизненный уклад осетинских переселенцев. Проследить конкретный механизм и результаты этого влияния (возможно, взаимовлияния) — интересная этнографическая задача. Правда, эта сторона исследования в статье Б. А. Калоева представлена довольно фрагментарно, но материал для соответствующих разысканий в ней имеется.
Исследование отдельных элементов материальной культуры — тема двух работ сборника: В. П. Кобычева — «О местоположении камина в традиционном жилище народов Северного Кавказа (К вопросу о методологии изучения народного жилища)» и Г. А. Сергеевой «Женские украшения народов аварской группы Дагестана второй половины XIX — начала XX вв.». Авторы рассматривают вопросы, почти неразработанные в кавказской этнографии. Поэтому обе работы ценны не только своими обширными материалами, но и постановкой темы. Как и статья Б. А. Калоева, исследования В. П. Кобычева и Г. А. Сергеевой являются несомненным вкладом в разработку Кавказского историко-этнографического атласа.
Ставя перед собой цель определить местоположение камина в традиционном кавказском жилище, В. П. Кобычев выявляет удивительный разнобой во мнениях, .которые существуют по этому поводу как в дореволюционной, так л в советской этнографической литературе. Автор считает, что причина этого в том, что камин, являвшийся для северокавказских народов новым и малопривычным элементом материальной культуры (он начал вытеснять традиционный очаг лишь в послереформенное время), и не имел устойчивого местоположения. Тем не менее, анализируя литературные и собственные полевые данные, В. П. Кобычев выясняет, что преобладающим было все-таки местоположение камина у фасадной стены.
Содержание статьи шире ее заглавия. Автор не ограничивается рассмотрением вышеизложенного вопроса, а характеризует очаг во взаимодействии с некоторыми сторонами быта и культуры северокавказских народов. «Очаг, — пишет В. П. Кобычев, — фактически отождествлялся с жилищем». Эта мысль делает понятной огромную роль очага в общественной и семейной жизни кавказских горцев, в системе их идеологических представлений. В статье много фотоматериалов и рисунков, иллюстрирующих основную идею исследования.
Работа Г. А. Сергеевой не первая публикация автора по материальной культуре народов Дагестана.3) Автор верен давно избранной теме, и каждое его новое исследование раскрывает иные грани народной культуры дагестанцев. В основу предложенной Г. А. Сергеевой классификации аварских женских украшений положен способ их ношения и функциональное назначение. Внутри этих крупных градаций даны более мелкие подразделения.
Работа Г. А. Сергеевой насыщена интересным материалом, который собирался автором в течение ряда лет во всех районах Аварии. Для исследования привлечены также коллекции различных музеев страны, в частности Государственного музея этнографии народов СССР, Государственного Исторического музея, Государственного музея Грузии и др. Органическую часть статьи составляют иллюстративные материалы, наглядно показывающие художественную ценность дагестанских украшений. (Следует отметить прекрасные этнографические снимки, выполненные Г. А. Аргиропуло и С. Н. Ивановым.) Остается только пожалеть, что эти материалы изданы лишь в черно-белом изображении и читатель лишен возможности увидеть великолепную цветовую гамму народных ювелирных украшений. Думаю, статья Г. А. Сергеевой будет интересна не только этнографам, но и представителям других специальностей, и прежде всего искусствоведам и художникам. [164]
Статья Я. С. Смирновой «Новое и традиционное в быту осетинской сельской семьи» основывается на результатах этносоциологического исследования, проведенного в 1973 г. Северо-Осетинским НИИ при участии автора. Одновременно автором были использованы собственные полевые наблюдения, сделанные в ряде районов Северной Осетии. Я. С. Смирнова справедливо отмечает, что, будучи социальным институтом, семья и все ее параметры не могут не соответствовать социально-экономическим условиям общества. В то же время многие стороны семейного быта обладают относительной консервативностью. Поэтому семья как срез, на фоне которого исследуются традиции и новации в одной из сфер бытовой культуры осетин, позволяет вполне зримо представить их диалектическое единство, переплетение и взаимопроникновение. В работе сопоставляются дореволюционные данные и показатели уже упоминавшегося этносоциологического обследования, в результате чего явственно видны огромнейшие изменения, происшедшие в семейном быту осетин за годы Советской власти. Я. С. Смирнова прослеживает их как в материальной, так и, самое главное, в духовной культуре осетинского сельского населения.
Думается, особенно интересны те разделы статьи, в которых автор анализирует изменения характера внутрисемейных отношений. Как известно, они в наибольшей степени определялись нормами старинного патриархального быта и отступление от них особенно сурово осуждалось и преследовалось. Неукоснительное следование традиционным нормам поведения порой принимало гипертрофированные формы, становясь по существу отрицательной стороной старой горской жизни. Это, естественно, вступало в противоречие с новыми условиями социалистической действительности. Я. С. Смирнова отмечает, что одни семейно-бытовые традиции, несовместимые с советским образом жизни, исчезли или исчезают; другие, проникнутые гуманизмом народной культуры, получают новую жизнь в современной социалистической действительности.
Современной сельской семье другого кавказского этноса — армян посвящена статья А. Е. Тер-Саркисянц «Основные тенденции развития современной сельской семьи у армян». Работа построена на сопоставлении данных двух экспедиций автора в одни и те же районы Армянской ССР. Первая была проведена автором в 1965—1966 гг., вторая — в 1976—1977 гг. Таким образом, прослеживается развитие армянской сельской семьи за десятилетие. Обширный материал сведен в статистические таблицы. Они занимают большое место в работе, возможно, даже несколько в ущерб ее текстовой части. Однако с их помощью наглядно характеризуется численный и поколенный состав семьи, динамика брачного возраста, возрастной состав брачащихся, развитие национально-смешанных браков. Очень интересны раздел, посвященный описанию бытовых особенностей национально-смешанных семей, и материалы об изменениях в свадебной и похоронной обрядности, фиксируемых за десятилетний срок. А. Е. Тер-Саркисянц считает, что важной тенденцией современности является постепенное стирание различий в быту, в частности семейном, армян разных этнографических районов. Вместе с тем она отмечает, что многие тенденции развития современной армянской семьи являются общими для всех советских народов.
Г. В. Цулая уже давно зарекомендовал себя как прекрасный переводчик и вдумчивый комментатор средневековых грузинских источников. В сборнике он выступает с переводом извлечений из анонимного «Хронографа» XIV в. Это сочинение занимает особое место в истории грузинского летописания. Г. В. Цулая считает, что его автор является родоначальникам реалистического направления в средневековой грузинской исторической мысли. В кратком, но весьма содержательном введении к переводу освещена политическая и этническая ситуация в Грузии того периода; комментарии органически дополняют эту характеристику, являясь в то же время ключом к пониманию неясных мест самого источника. Особо следует отметить фундированность комментариев: в них использованы многочисленные грузино- и армяноязычные источники, труды многих отечественных и зарубежных историков.
Л. И. Лавров выступает в сборнике с двумя статьями. Одна из них — «Топонимические заметки» представляет собой уже не первый опыт автора дать этимологию ряда северо-кавказских и дагестанских топонимов. Как и предыдущее, данные заметки отличаются оригинальностью подхода и смелостью предлагаемых интерпретаций, основанных на глубоких знаниях автором истории, этнографии и географии региона — триады, без которой, наверное, не нужно даже пытаться найти ключ к пониманию условий, приведших к закреплению за данным пунктом того или иного названия. Во второй статье — «Еще об интерпретации Ш. Б. Ногмовым кабардинского фольклора» Л. И. Лавров продолжает дискуссию о значении отдельных положений в научном наследии видного адыгского просветителя XIX в. для современной историко-этнографической науки. В свое время Л. И. Лавров вполне убедительно показал ряд ошибок, содержащихся в «Истории адыгейского народа» Ш. Б. Ногмова, и предостерег от безусловной веры к сообщаемым им сведениям.4) Это выступление вызвало критические отзывы, на которые Л. И. Лавров отвечает в рецензируемом сборнике. Он вновь призывает «покончить с непонятной для здравого смысла верой в непогрешимость гипотез, рожденных в эпоху, когда кавказоведение пребывало еще в младенческом состоянии». Это мнение мне представляется безусловно верным. Успехи современного кавказоведения во многом стали возможны благодаря фундаменту, заложенному дореволюционной отечественной и зарубежной наукой. Как современные, так и будущие исследователи культуры и быта народов Кавказа неизменно будут обращаться к этому бесценному наследию в поисках фактов, описаний и суждений очевидцев. Однако [165] критический подход к сведениям наших предшественников, каким бы эмоциональным ни было восприятие их имени в глазах потомков, должен стать аксиомой, иначе легко можно отступить от многих завоеваний научного кавказоведения.
В целом можно дать самую положительную опенку труду московских кавказоведов. Остается пожелать, чтобы традиции изданий КЭС не прерывались и в ближайшее время мы бы увидели очередной его выпуск.
1) Хашхожева Р. X. Адыгские просветители. — Избранные произведения адыгских просветителей. Нальчик: Эльбрус, 1980.
2) Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Вступительная статья и подготовка текста к печати В. К. Гарданова и Г. X. Мамбетова, Нальчик: Эльбрус, 1978.
3) См., например, Сергеева Г. А. Основные комплексы традиционной одежды аварцев и их трансформация в советское время. — Этнические и культурно-бытовые процессы на Кавказе. М.: Наука, 1978.
4) Лавров Л. И. Об интерпретации Ш. Б. Ногмовым кабардинского фольклора. — Сов. этнография, 1969 № 2.
Написать нам: halgar@xlegio.ru