Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К оглавлению Дальше


ВВЕДЕНИЕ

ГДЕ ОНИ ОБИТАЛИ? КТО ИХ НАШЕЛ?

Географические условия. Историческая Цебельда еще в середине XIX в. включала в себя довольно обширную территорию, ограниченную с юга передовым известняковым хребтом (горы Апианча, Агыш, Чижоуш), с запада — рекой Келасури, с востока — рекой Кодор и с севера — Главным Кавказским хребтом. Во II—VII вв. н. э. эта территория целиком входила в ареал цебельдинской археологической культуры.

Основная географическая особенность рассматриваемой территории — это наличие двух достаточно обширных, идущих параллельно друг другу долин, Цебельдинской и Азантской, которые продолжаются в основном в сторону гор, вдоль ущелья реки Кодор (Дальское ущелье). Долины окружены со всех сторон известняковыми горами. Породы их, как известно, способствуют формированию узких каньонов, крутых склонов и обширных скальных участков, делающих местность труднопроходимой. Значительные пространства долин сложены эоценовыми мергелями, а на окраинах — глинами, для которых характерны мягкие формы рельефа, обрамленного широкими речными террасами [40]. Именно на стыке твердых (известняки) и мягких (мергели, глины) пород и сосредоточены основные памятники цебельдинской культуры. Крепости и поселения тяготеют, как правило, к скалистым известняковым вершинам, обладающим высокой естественной защищенностью, в то время как могильники занимают ближайшие мергелистые и глинистые пространства.

Любопытно и то обстоятельство, что большинство памятников древних цебельдинцев располагалось в местах [9] с наиболее благоприятным микроклиматом, создаваемым направлением горных склонов, вдоль которых устремляются щелевые потоки воздуха со стороны моря и гор. Отмеченные на этих памятниках следы многотысячелетнего обитания людей задолго до зарождения и расцвета цебельдинской культуры говорят о том, что в числе географических причин, обусловивших топографию ее памятников, фигурировали и особенности микроклимата.

Рис. 1. Схема расположения основных поселений цебельдинской культуры и соединявших их в древности троп вдоль современной Военно-Сухумской дороги.

В Цебельдинскую и Азантскую долины со стороны моря можно проникнуть через четыре ущелья. Наиболее доступным, по-видимому, считалось ущелье Большой Мачары, где и теперь проходит единственное шоссе, ведущее в горы. Подступы к долинам через ущелья Кодора, Малой Мачары и Келасури гораздо сложнее. Со стороны гор в обе долины было проще всего попасть через ущелье Кодора, по которому издавна проходил Клухорский перевальный путь, известный ныне как Военно-Сухумская дорога [6].

Клухорский перевальный путь... Его значение в истории Восточного Причерноморья пока еще явно недооценивается. [10] Вместе с тем в распоряжении науки уже имеются определенные данные, говорящие о том, что в VI—IX вв. здесь через Апсилию шел важнейший торговый путь, соединявший Византию со Средней Азией в обход Каспийского моря [31, 72-73]. Засвидетельствованная источниками [2, 3] ожесточенная борьба за район Цебельды в VI в. между Византией и Персией была обусловлена прежде всего наиболее благоприятными на Западном Кавказе местными географическими возможностями для проникновения на Черноморское побережье кочевников из северокавказских степей. В свою очередь арабы в конце VII — начале VIII в. неоднократно вторгались в Цебельдинские ущелья, прежде всего потому, что география благоприятствовала здесь их движению дальше, через Северный Кавказ на территорию Хазарии. Даже эти достаточно отрывочные сведения говорят о существовании пути через Клухорский перевал, что заставляло окрестные народы возводить здесь различные заслоны. Основную работу в этом направлении должны были вести Рим и его преемница Византия — более организованные и, следовательно, более ранимые, чем их северокавказские «антиподы» (Алания и Хазария). Их забота об охране подступов со стороны Северного Кавказа к важнейшим провинциям империи выражалась прежде всего в сооружении в I—VI вв. вдоль восточного побережья Черного моря Понтийского лимеса — цепи приморских укреплений, в которых были размещены постоянные гарнизоны легионеров [43]. Историческая Цебельда в силу своего расположения оказалась форпостом этой оборонительной системы на пути к перевалам: на долю ее населения выпала основная задача укрепления подступов со стороны Северного Кавказа, в результате чего сформировался самобытный и яркий комплекс, позволивший выделить памятники древней Цебельды в самостоятельную археологическую культуру.

Древние торговые пути в какой-то степени подобны рекам: по ним из столетия в столетие циркулирует стремительный поток народов, предметов, идей. На территории исторической Цебельды этот поток наибольшую силу проявил в период наиболее активной римско-византийской экспансии на побережье, то есть во II—VII вв. н. э. Поэтому со всей определенностью может быть сделан [11] вывод о том, что цебельдинская археологическая культура обязана своим происхождением в первую очередь благоприятному сочетанию местной географической среды с соответствующими общественно-экономический и политическими предпосылками, характеризовавшими Восточное Причерноморье в тот период.

История поиска. В самом начале 80-х годов XIX в. на одном из холмов близ горы Шапка арендовал участок земли грек, переселившийся сюда из окрестностей Трапезунда. Вскоре он уступил его другому греку, а сам таинственно исчез. Новый владелец, копая как-то яму, наткнулся на кувшин, в котором нашел пережженные человеческие кости. Эту находку он объяснил тем, что первый арендатор совершил убийство и таким способом уничтожил следы своего преступления. Предложенная им версия долго волновала местное население. Таково было первое сведение о кремационных захоронениях на территории исторической Цебельды.

В 1886 г. здесь побывала председатель Московского археологического общества графиня П. С. Уварова, которая тогда же отметила в своем дневнике: «...в стороне от Мачарского ущелья... местный житель, Рейман, производил раскопки и открыл могилы с признаком сожжения» [56, 103]. По всей видимости, речь шла о могильнике в районе Герзеульской крепости.

В 1907 г. археолог А. А. Миллер проводил раскопки в крепости Цибилиум (бывшее имение генерала Краевича), но обратил основное внимание лишь на средневековые храмы [47, 75]. В 1911 г. отсюда же вдовой генерала Краевича в Археологическую комиссию был переслан медный саркофаг, найденный местными крестьянами, которые, по слухам, разграбили находившиеся в саркофаге богатые погребения мужчины и женщины [16, 61]. В 1915 г. ботаник Ю. Н. Воронов передал в Тифлисский музей большую коллекцию предметов (топоры, мечи, наконечники копий, фибулы, бусы и др.) из могил, разрушенных крестьянами при обработке почвы [38, 93].

В 1924 г. группа ученых в составе Н. Я. Марра, Б. В. Фармаковского, Д. П. Гордеева, Г. Г. Григора, Д. И. Гулиа, С. М. Ашхацава, А. Л. Лукина и В. И. Стражева совершила поездку в Цебельду, где «произвела осмотр чрезвычайно интересных остатков еще никем не обследованных укреплений и сооружений, признав крайне [12] желательным начать на месте осмотра археологические раскопки» [14, 28]. Речь шла о крепости на вершине горы Шапка. В 1925 г. В. И. Стражев опубликовал краткие сведения об этой крепости, которую он отнес, однако, к развитому средневековью [52, 161].

В последующие два десятилетия археологи М. М. Иващенко, В. И. Стражев и Л. Н. Соловьев неоднократно посещали Краевичи, в окрестностях крепости Цибилиум. Местные крестьяне приносили им древние предметы из разрушавшихся могильников, хранящиеся теперь в фондах Абхазского государственного музея [16, 61].

В 1945 г. геолог и археолог И. А. Гзелишвили с помощью художницы С. В. Вороновой осмотрел крепость на горе Шапка, раскопал 12 погребений западнее усадьбы Вороновых, собрал на распахиваемых участках ряд предметов из разрушенных погребений в окрестностях сел Ольгинское, Цебельда, Марамба, Краевичи [26]. В 1959 г. керамику из раскопок И. А. Гзелишвили опубликовала К. И. Бердзенишвили [11].

В 1945 году Б. А. Куфтин издал сведения о коллекции ботаника Ю. Н. Воронова в Тифлисском музее [38, 93-95]. В 1954 г. С. И. Четверухин передал в Государственный исторический музей богатую коллекцию предметов (оружие, керамика, монеты, серебряный сосуд и др.) из доследованных им разрушающихся погребений (ГИМ, инв. № 84974). Позднее автор настоящей работы за несколько лет собрал на распахиваемых и размываемых участках более тысячи предметов из разрушенных погребений. Передача этой коллекции в 1959 г. в Абхазский государственный музей вызвала большой интерес у местной научной общественности [48, 29]. Так завершился первый, стихийный этап накопления сведений о цебельдинской археологической культуре.

В 1960 г. известный абхазский археолог М. М. Трапш при участии Ю. Н. Воронова и В. С. Орелкина приступил к систематическим раскопкам могильника у крепости Шапка в окрестностях сел Октомбери (Ольгинское) и Марамба. В 1962—1967 гг. в состав экспедиции вошли также Г. К. Шамба, М. М. Гунба, В. Б. Ковалевская и др. В ходе семилетних работ было выявлено около 200 погребений, сосредоточенных главным образом на пяти холмах — Стеклянном (семейный комплекс Абгидзраху), Церковном (семейный комплекс Ауахуамаху), [13] Верином (семейный комплекс Ахьацараху), Монетном (семейный комплекс Алраху) и Грушевом (семейный комплекс Ахаччарху).

В эти же годы материалы из раскопок цебельдинских могильников публикуются в серии статей, включаются в отдельные монографии. В 1961 и 1963 гг. М. М. Транш опубликовал краткие итоги исследований в Цебельде [54, 55]. В 1964 г. материалы Цебельдинских могильников рассматривались в монографии 3. В. Апчабадзе [9, 214-219]. В том же году К. В. Голенко описал все известные ему находки монет в окрестностях Цебельды [27, 65-67]. Тогда же Л. А. Ельницкий посвятил специальный экскурс серебряному медальону из могильника на Грушевом холме (Ахаччарху) [30, 144]. В 1965—1967 гг. несколько статей опубликовал Г. К. Шамба [62, 64-66], который провел комплексное изучение могильника Ахаччарху. Эти материалы легли в основу его кандидатской диссертации [63]. В 1966 г. А. К. Амброз в своей монографии, посвященной фибулам юга Европейской части СССР, провел предварительную классификацию фибул исторической Цебельды [5, 50-57].

Параллельно с участием в экспедициях М. М. Транша автор настоящей работы в те же годы занимался выявлением новых памятников цебельдинской культуры. Были установлены границы исследовавшегося могильника, а также принадлежность его населению крепости и поселения на горе Шапка; выявлены крепости, поселения и могильники цебельдинской культуры в поселке Краевичи (Цибилиум), севернее села Цебельда (гора Ахыста) и в селе Азанта (гора Бат и ее окрестности), в урочище Апушта и в урочище Лар, в селе Чины (Пал), в селе Верхняя Юрьевка, в селе Герзеул, на горе Пскал и др. Крепости обмерялись, фиксировались поселения и могильники, следы древних дорог; в частности, были отсняты трассы путей, соединявших крепость Цибилиум с крепостями Шапка и Пал.

Таким образом, в 1962—1968 гг. сплошными разведками удалось охватить значительную горную зону общей площадью до 200 кв. км. В этих работах автору оказывали большую помощь Л. Н. Соловьев, В. С. Орелкин, В. А. Юшин, А. С. Вознюк, В. И. Воротников, В. И. Моисеенко, А. С. Четверухин, А. Н. Берников, В. Н. Воронов, А. А. Судаков, В. С. Орелкин, В. Г. Воронов и другие. [14]


Рис. 2. Схема распространения памятников цебельдинской культуры в Северо-Восточном Причерноморье и эволюция накопления фактов о ней с 1880 по 1972 г. [15]

Итог исследованиям был подведен в издании «Археологическая карта Абхазии», опубликованном в 1969 г. [16].

В 1968—1969 гг. М. М. Гунба выявил и раскопал в окрестностях села Марамба около 30 погребений (пункт «Апианча») с интересным инвентарем [28]. В 1970 г. он копал могильники цебельдинской культуры в селе Атара Армянская [10]. В 1966—1969 гг. Ю. Н. Воронов, А. С. Вознюк и В. А. Юшин вели охранные наблюдения на Алуштинском, Азантском и Ларском могильниках, в результате чего было спасено до 50 погребений, частично опубликованных в начале 1970 г. [17]. В 1967—1969 гг. В. А. Юшин и Ю. Н. Воронов доследовали серию богатых погребений VI—VII вв. на периферии Церковного и Юстинианова холмов на Шапкинском могильнике [18]. Первое из этих погребений с золотыми и серебряными монетами Юстиниана I было опубликовано в 1971 г. [19]. Тогда же до двух десятков погребений II—VII вв. н. э. доследовано на пашнях в окрестностях крепости Цибилиум. В 1970—1971 гг. серию поселений и могильников цебельдинской культуры удалось выявить в селах Эшера, Амткел, Зима, Ажара и др. [24, 25]. В 1970 г. Г. К. Шамба опубликовал исследование материалов раскопанного в 1962—1964 гг. могильника на Грушевом холме [61]. В 1971 г. были опубликованы основные материалы раскопок М. М. Трапша в 1960—1965 гг. в Цебельде [53], а А. К. Амброз подробно рассмотрел хронологию могильников цебельдинской культуры [4, 106-111]. Так закончился второй этап уже сознательного накопления данных о памятниках цебельдинской культуры.

Проблемы и споры. К концу 60-х годов XX в. в трактовке цебельдинских материалов определился ряд закономерных противоречий, проявившихся как в вопросах установления хронологии памятников цебельдинской культуры, так и в отношении их этнической характеристики, социально-экономического облика и т. д. Если одни исследователи (М. М. Трапш, Г. К. Шамба) датировали могильники Цебельды II—V вв., то другие (Б. А. Куфтин, А. К. Амброз, Ю. Н. Воронов) говорили о более протяженном периоде — II—VII вв.; одним (М. М. Трапш) представлялось, что могильники цебельдинской культуры оставлены древнеабхазскими племенами абазгов и апсилов, другие (Г. К. Шамба, Ю. Н. Воронов) [16] отстаивали их исключительно апсилийскую принадлежность; одни (М. М. Трапш, 3. В. Анчабадзе, Г, К. Шамба) рассматривали древних цебельдинцев как сельское население и проводили параллели с деревенским бытом абхазов, другие (И. А. Гзелишвили, Ю. Н. Воронов) усматривали в поселениях древних цебельдинцев черты городской формации; одним (М. М. Трапш, Г. К. Шамба) представлялось, что отдельные комплексы погребений, раскопанные в Цебельде, были родовыми могильниками, другие (Ю. Н. Воронов) видели в них семейные кладбища; одним (М. М. Трапш, 3. В. Анчабадзе, Г. К. Шамба, М. П. Инадзе) казалось, что христианство проникло в Цебельду в конце III—IV вв., другие (Ю. Н. Воронов, В. А. Юшин) отстаивали более позднюю дату — не ранее второй половины VI—VII вв. Дискуссионной оказалась и проблема политической ориентации амсилов — выступали они против римлян (М. М. Трапш) или же в союзе с последними (М. М. Гунба, Ю. Н. Воронов). Противоречия намечались и в определении границ Апсилии, трактовке происхождения предметов и т. д.

Таким образом, круг спорных вопросов широк. И причина этого — недостаточное количество первоначально введенных в науку вещественных материалов и скудость соответствующих письменных источников.

Вместе с тем накопившийся за последние годы материал позволяет разрешить многие спорные вопросы. Ведь выводы до сих пор делались обычно на основе анализа материалов из четырех-пяти частично раскопанных семейных кладбищ одной родовой общины. Теперь же в распоряжении исследователей находятся более 500 погребений из десятка могильников и около 20 поселений, давших несколько десятков тысяч предметов, позволяющих вплотную подойти к разрешению главных вопросов экономической, культурной и политической жизни древней Цебельды, а вместе с ней и всей Апсилии.

С уточнением хронологии отдельных этапов цебельдинской культуры можно конкретнее использовать данные византийских источников VI—VIII вв. в целях реконструкции облика и истории местных населенных пунктов. Совокупность всех имеющихся материалов уже сегодня позволяет достаточно полно воссоздать интересную картину жизни, быта и занятий древних цебельдинцев во II—VII вв. н. э. [17]


Назад К оглавлению Дальше