выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион.
Общественные науки. Спецвыпуск 2007 г.
Актуальные проблемы исторических исследований.
{36} – конец страницы.
OCR OlIva.
Среди народов Северо-Западного Кавказа ислам появляется приблизительно в XVI в. [1, с. 106]. К племенам адыгов он проникает посредством проведения Османской империей завоевательной политики на Черноморском побережье, а также через племена абазин и ногайцев [2]. Интенсивное усиление мусульманской религии происходит именно после захвата Турцией Черноморского побережья, поскольку турки использовали ислам как «идеологическое обоснование своей завоевательной политики» [3, с. 165]. Параллельно с османами проводили исламизацию местного населения и крымские ханы.
Стоит отметить, что наиболее прочно ислам утвердился именно на побережье, где местное население имело достаточно продолжительные экономические связи с Османской империей. Вокруг Анапы, вдоль р. Кубани вели торговлю бывшие жители турецкой крепости, которые вследствие своего влияния и примера способствовали принятию ислама местными жителями. Путешественник Джордж Белл в своем дневнике отмечал, что «от Геленджика и на некоторое расстояние внутрь страны, где влияние турок слабело, к мусульманству примешивались явные следы христианских обрядов» [4, с. 100]. Проникновение ислама, а ранее и христианства в глубь гор было медленным и не всегда успешным. Это было связано с тем, что равнинная часть всегда была доступнее для миссианской деятельности, «для которой была преградой разность языка и малодоступная местность Кавказских гор» [5, с. 173]. В связи с этим в горной местности были сильны языческие верования. Со временем традиционная религия адыгов постепенно вобрала в себя христианские, а позднее и исламские обряды.
В конце XVIII — первой половине XIX в. горская цивилизация и традиционная культура северокавказских народов подверглись значительной трансформации. В этот период горские народы испытывали «кризис самоидентификации».
Наряду с усилением политического влияния Российской империи во второй половине XIX — начале XX в. происходит проникновение в северокавказскую культуру российского просвещения и национальных традиций. Северокавказская культура достаточно быстро влилась в универсальную систему российской культуры и адаптировалась к ней. Постепенно начинался процесс становления русско-кавказской культуры, охвативший национальную элиту, часть средних слоев горского общества и русского населения края. Правда, основная масса горцев оставалась вне воздействия русского влияния [6, с. 47-48].
Угроза потери независимости, необходимость преодоления этнической, клановой и социальной разобщенности усиливали исламизацию Северного Кавказа, которая стала одной из причин интеграции горских народов. По мнению В.В. Черноуса, это привело к Кавказской войне, которую он рассматривает как цивилизационно-культурный конфликт [7, с. 157].
Культурная интеграция способствовала укреплению экономики региона. Одним из аспектов экономического роста было заселение Северного Кавказа, вызванное, по мнению Б.Н. Миронова, процессом аграрного перенаселения в Центральной части России. Правительство решало эту проблему, переселяя избыточное население в другие местности, в частности на Кавказ [8, с. 27].
Царская администрация на присоединенных территориях Северного Кавказа занималась преимущественно военными и восстановительными проблемами. Генералам и офицерам приходилось решать гражданские вопросы, примирять социально-политические элиты местных народов, благоустраивать города, строить дороги и т.д. [9, с. 173].
После поражения в Крымской войне к самодержавию пришло осознание необходимости некоторой либерализации общественно-экономического и социально-политического строя страны. Правительство начинает проводить ряд реформ, направленных на изменение сложившейся ситуации. Последующий период (во второй половине XIX — начале XX в.) определяли преобразования 1860–1870-х гг., стимулировавшие переход от системы принудительного труда к свободному, от административно-мобилизационных методов модернизации к рыночно-капиталистическим. В технологическом плане данная эпоха соответствовала до- и раннеиндустриальной стадии модернизации, которые характеризовалась переходом от мануфактуры к машинному или фабрично-заводскому производству, превращением орудия труда из ручного в механическое, появлением и широким внедрением в производство машин. {36}
Как указывает академик В.В. Алексеев, ритмы модернизацинных субпроцессов в технико-технологической, хозяйственно-экономической, политико-правовой сферах не были синхронными. Он констатирует, что институциональные перемены 1860–1870-х гг. имели большое политическое и социальное значение и способствовали переходу к капиталистической модернизации. Но их поворотное значение, по его мнению, не следует переоценивать, поскольку они не разделили столетие на два абсолютно разновекторных множества. Это было обусловлено тем, что, во-первых, такие институциональные ограничения, как крепостное право и принудительный труд, преодолевались людьми задолго до 1861 г., в частности на Урале. Во-вторых, несмотря на тормозящее воздействие крепостного права, технические инновации начали внедряться в промышленность задолго до 1861 г. В-третьих, с одной стороны, рыночные отношения отвоевали экономическую и социальную ниши еще до буржуазных реформ, с другой — последние привели к моментальному и повсеместному внедрению в экономику рыночных механизмов хозяйствования. Элементы внеэкономического принуждения еще долго сохранялись. После отмены крепостного права условия освобождения крестьян на длительное время прикрепили их к земле, вынуждая трудиться на основе полуфеодальных отработок [10, с. 58-59].
Проведение реформы было начато с Центральной части страны, а затем на ее окраинах, в том числе и на Северном Кавказе, который отставал от России в экономическом развитии. Такая постепенная политика по отношению к национальным окраинам империи была продиктована необходимостью «приспособить социальный строй народов Северного Кавказа к потребностям экономического развития Центральной России» [11, с. 7-8]. Хотя в регионе не было ярко выраженных экономических противоречий как в центральных губерниях, здесь помимо экономического отставания были и социальные проблемы, решение которых во многом зависело от реформы.
Главной особенностью проведения реформ на Северном Кавказе была поэтапность и осторожность. В свете не прекращавшейся агитации местных жителей иностранными агентами к переселению в Турцию, власти сочли рискованным открытое наступление на права князей и дворян [12]. Правительство преследовало две цели: сохранение прежних отношений с местной элитой, избегание назревавшего социального протеста со стороны горских крестьян. Перед ними стояла еще одна задача: создание свободного земельного фонда.
В основу реформ на Северо-Западном Кавказе были положены принципы, использованные ранее в Терской области. В соответствии с «Положением об устройстве поземельного быта горских племен Кубанской области», население области было поделено на три категории [13, с. 388]. Лицам первой и второй категорий, выделявшихся заслугами перед государством и родовым происхождением соответственно положению каждой фамилии, выделялись крупные земельные участки в потомственное и фамильное пользование. Лицам третьей категории, состоявшей из крестьян-общинников, — по 7 дес. на душу мужского пола на правах общинного владения [14, с. 66]. Однако по «Положению», не предусматривалось наделение землей холопов и крепостных крестьян (унаутов), считалось, что они должны пользоваться землями из участков своих господ.
Земельная реформа была начата с наделения землей феодальных владельцев ногайского и абазинского народов Верхне- и Нижне-Кубанских приставств, активно содействовавших проведению внутреннего курса царских властей. На наш взгляд, выбор этих народов был обусловлен не столько их преданностью царскому правительству, сколько тем, что остальное горское население области или находилось в конфронтации с властями, или выселилось в Турцию.
В связи с учетом предстоящей отмены крепостного права правительство признало необходимым увеличить земельные наделы представителям третьей категории, а также наделить крепостных крестьян (унаутов) земельными участками. В целом, спорные вопросы, которые могли возникнуть между бывшими крестьянами и их владельцами по разделу имущества, предлагалось решать с помощью адата [15, с. 396]. Таким образом, при исполнении правительственных инициатив власти старались руководствоваться традиционным правом горцев, а не исламским правом — шариатом.
В дальнейшем проведение реформ внесло еще большее изменение в политическое и экономическое развитие региона. В России отмена крепостного права назревала в ходе определенного экономического развития промышленности и низкой производительности труда в сельском хозяйстве.
Как и в других частях страны, крестьянская реформа вызывала неоднозначную реакцию правящей элиты того или иного региона. Архивные материалы свидетельствуют о том, что среди горских народов распределение крестьян по категориям не было однородно. В различных округах увеличивалось или уменьшалась та или иная категория. Общее количество зависимого населения было невелико по сравнению с другими областями Российской империи [15]. Земельная реформа была проведена в интересах дворянства и горских феодалов, а также представителей высшего горского сословия и поддержана горской знатью, поскольку, с одной стороны, не противоречила исламу, с другой — давала возможность дальнейшего использования ранее зависимого населения в силу высоких выкупных платежей. Северный Кавказ с господствовавшим на тот момент аграрным земледелием был втянут в формирующуюся мировую экономику.
Экономические изменения происходили не только под влиянием отмены крепостного права, но и как следствие политики заселения горских территорий русскоязычным населением. С появлением на Северо-Западном Кавказе иногородних жителей, изменения в экономике стали протекать быстрее. Но это, как правило, касалось равнинных территорий и больших городов, куда переселенцы селились охотнее.
Наиболее интенсивными были процессы заселения Северо-Западного Кавказа. Первые переселенцы попадали в разряд коренных и имели право на приобретение земельного участка; те же, кто переселился после распределения земель, относились к иногородним. {37} В местах компактного проживания горского населения количество иногородних жителей было значительно меньше. Например, в соответствии с архивными данными, на территории Терской области, в районах, населенных преимущественно кабардинцами и балкарцами, в первые пореформенные годы проживало только местное население. Появление иногородних фиксировалось к концу XIX в. и, как правило, они не составляли большинство среди населения [17]. На территории адыгов происходили похожие процессы. Это свидетельствует о том, что среди представителей горского населения были достаточно сильны не только национальные традиции, но и внутриобщинные связи, которые препятствовали появлению представителей других национальностей и вероисповеданий.
Модернизационные процессы второй половины XIX в. способствовали быстрому развитию экономики страны. Что же касается Северного Кавказа, то здесь осуществление модернизационных преобразований всегда было связано с взаимоотношением местной этнической культуры и норм, внесенных извне. Поэтому результаты этих реформ предопределяются не только собственным содержанием реформаторских программ, но и степенью их совместимости с местной социокультурной традицией.
Реформы 60–70-х гг. XIX в. проводились после завершения Кавказской войны и были направлены на устойчивую интеграцию местных общностей в социально-политическую систему Российской империи, совместимой с традициями местных народов
Экономические изменения соседствовали с социальными преобразованиями. Крестьянская реформа способствовала смене экономических и личных отношений крестьян и бывших владельцев, и сама структура горского общества претерпела определенные изменения. В процессе экономических преобразований горское общество столкнулось с таким, ранее не известным для себя явлением, как маргинализация. По мнению В.Н. Шевелева, модернизация всегда сопровождалась существенными изменениями в жизни общества и человека, влекущие за собой смену «инвариантов культурной традиции», которые соотносятся с данным этносом. Неизменным остается лишь ядро культуры народа, которое помогает сохранить критерий принадлежности к данной этнической группе. С.А. Ляушева справедливо отмечает, что до тех пор, пока ядро культуры не разрушено, этнос сохраняет свою идентичность, меняя лишь форму ее выражения. Элементы культуры, зависящие от социально-политических условий, выстраиваются вокруг ядра [18, с. 71-72, 181]. Она отмечает, что сформированный образ мира, присущий тому или иному этносу, должен быть устойчивым при соприкосновении с новой реальностью и, следовательно, в этнической культуре должны быть заложены защитные механизмы, поддерживающие внутреннюю целостность этнической картины мира. Такой этнической культурой для большинства жителей Северо-Западного Кавказа был ислам, который определял как экономические, так и политические правовые основы горских народов.
Под европейским влиянием изменялась не только экономика, но и законодательная база стран Азии и Востока. Так, в XIX — начале XX в. на Востоке на смену шариатскому законодательству пришли светские законы. Джеймс Норман Андерсон, западный исламовед, описывал два вида реформ, которые проводились в этот период в мусульманских странах. Первый вид характеризовался тем, что на смену шариату в таких областях, как коммерческое и уголовное право, и в некоторых других приходили законы, заимствованные извне и применявшиеся в системе светского судопроизводства. Второй вид характеризовался тем, что даже в семейное право (дело в том, что в то время все дела, связанные с семейным правом, в большинстве мусульманских стран рассматривались в специальных шариатских судах) были внесены существенные изменения, касающиеся применения и толкования шариата. Другой юрист, Герберт Лебесни, описывал отказ от шариатского судопроизводства под влиянием светского законодательства, которое подтверждало коммерческое право. Это означало, что именно в этой области произошли первые и самые значительные отступления от шариата в пользу светского права. Затем иностранное воздействие и замещение шариатских норм светским законодательством проникает в сферу уголовного права, в законы, регулирующие владение недвижимостью, в контрактное и гражданское право. Семейное право и порядок наследования в силу исламских традиций оставались менее затронутой сферой, и вопросы, связанные с ними, разбирались по нормам шариата во всем мусульманском мире [19, с. 16-17].
При проведении судебной реформы на Северном Кавказе судебные уставы 1864 г. распространялись на русское население, а на горское население Терской и Кубанской областей нет. Для него были введены специальные «Временные правила для горских словесных судов Кубанской и Терской областей», которые должны были действовать «до полного введения» судебных уставов от 20 ноября 1864 г. До этого момента все судопроизводство происходило в горском словесном суде под председательством окружного или уездного начальника, его помощника и депутатов от местного населения. В примечании к документу говорилось о том, что порядок избрания и утверждения депутатов, кандидатов и кадия определяется особой инструкцией Кавказского наместника. Применение шариата предусматривалось действием ст. 50 и 51. В соответствии с ними, «горский словесный суд решает дела на основании местного обычая (адата) и только по тем делам, по которым обычай не сложился, руководствуются общими законами Империи» [20, с. 238]. На основании шариата разбирались следующие дела: заключение и расторжении брака, о личных и имущественных правах, о законности рождения и о наследовании. При разборе дел, подлежащих шариатской юрисдикции, суд выслушивал мнение кадия, но оно полностью учитывалось только по бракоразводным делам.
Помимо уголовного и гражданского права влияние мусульманского законодательства прослеживалось в такой области, как финансы. Во второй половине XIX в. модернизационные изменения затронули большинство стран Востока. Власти Российской империи сталкивались с такой же проблемой в начале XX в., когда {38} были введены в обращение процентные бумаги внутренних военных займов. В межведомственном отношении Министерства внутренних дел Министерству финансов говорилось, что «российские мусульмане принимают во многих местностях весьма малое участие в приобретении… займов». Низкую активность мусульманского населения власти списывали на «известную косность», «низкий общий уровень развития» и традиции. Среди российских богословов не существовало единого мнения по данному вопросу. Ортодоксально настроенные представители духовенства утверждали, что Пророк категорически запретил получение процентов в виде общего правила, не допуская в этом отношении никаких исключений. Другие, умеренные, толковали эти нормы как запрет на личное обогащение при использовании трудного финансового положения должника. Сторонники этого направления считали, что запреты шариата не относятся к займам, совершаемым общиной или государством. С учетом этих противоречащих друг другу мнений, властями было предписано высшим административным чиновникам всех областей и губерний, густо населенных мусульманами, обратить внимание на отношение местного мусульманского населения к государственным военным займам. Параллельно требовалось отправить запросы к «духовным главам магометан в целях допустимости участия мусульман в военных займах по закону их религии». Духовным лидерам предлагалось дать «пояснения пастве и содействовать вообще популяризации упомянутых займов» [21, с. 115-116].
Данный пример наглядно показывает, что проводимая со второй половины ХIХ в. правительством политика имела свои результаты. С одной стороны, власти получили лояльных представителей мусульманского духовенства, с другой — духовные лидеры мусульман пользовались авторитетом со стороны не только прихожан, но и государства.
С момента своего появления на Северном Кавказе ислам был органично включен в менталитет горских народов. На протяжении всего ХIХ в. происходил поступательный процесс исламизации народов Кавказа. Его усилению во многом способствовало военное противостояние с Российской империей. Однако после завершения Кавказской войны процесс исламизации не повернулся вспять. Наоборот, власти способствовали укреплению религиозной самоидентификации местного мусульманского населения и развитию религиозного образования. При проведении реформ царская администрация учитывала влияние ислама на социокультурную жизнь горского населения и стремилась использовать его для экономического, политического и правового развития Северо-Западного Кавказа.
1. См.: Спенсер Э. Путешествие в Черкессию. Майкоп, 1998. С. 106.
2. Ногмов Ш.Б. История адыгейского народа, составленная по преданиям кабардинцев. Нальчик, 1994; Лилов А.И. Очерки из быта горских мусульман // Сб. материалов для описаний местностей и племен Кавказа Тифлис, 1886. Вып. V.
3. Авксентьев А.В. Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь, 1973.
4. Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии. Нальчик, 1978.
5. Зубов П.А. Картина Кавказского края, принадлежащего России, и сопредельных оному земель в историческом, статистическом, этнографическом, финансовом и торговом отношениях // Русские авторы XIX в. о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик, 2001. Т. 1.
6. Лубский А.В. Конфликтные факторы на Юге России: Методология исследования и социальные реалии. Ростов н/Д, 2005.
7. Черноус В.В. Кавказская горская цивилизация — субъект цивилизационно-культурного взаимодействия в Черноморско-Каспийском регионе. Ростов н/Д, 2004.
8. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). СПб., 1999. Т. 1.
9. Дегоев В. Кавказ и имперская идея // Звезда. 2004. № 6. С. 173.
10. Алексеев В.В. Опыт российских модернизаций XVIII—XX вв. М., 2000.
11. Культура и быт народов Северного Кавказа (1917—1967 гг.) / Под ред. В.К. Горданова. М., 1968.
12. ГАРФ, ф. 109, оп. 22, д. 228, л. 11.
13. Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. Т. 1.
14. Гаврилов П.А. Устройство поземельного быта горских племен Северного Кавказа // Сб. сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1869. Вып. 2.
15. ГАКК, ф. 774, оп. 2, д. 384, л. 21, 21 об, 22, 23, 37, 38 об., 40, 42, 44.
16. ГАС КБР, ф. И-6, oп. 1, д. 477; ф. И-2, oп. 1, д. 654; ф. И-6, oп. 1, д. 481, л. 3 об-4.
17. НАРА, ф. И-73, oп. 1, д. 1; ф. И-72, oп. 1, д. 1; ф. И-21, oп. 1, л. 28; ф. И-21, oп. 1, д. 608, л. 8, 11; ф. И-21, oп. 1, д. 1; ф. И-21, oп. 1, д. 2.
18. Шевелев В.Н. Северокавказский социум: модернизация, традиционность, маргинальность // Традиционализм и модернизация на Северном Кавказе. Ростов н/Д, 2004; Ляушева С.А. Традиции и механизмы культурной адаптации // Там же.
19. Абдуллахи Ахмед Ан-Наим. На пути к исламской реформации (гражданские свободы, права человека и международное право). М., 1999.
20. Временные правила для горских словесных судов кубанской и Терской областей, составленные на основании 5 пункта Высочайшего указа 30 дек. 1869 г. // Кубанская справочная книжка 1891 г. Екатеринодар, 1891.
21. Трудности разрешения мусульманского вопроса не отрицают сами мусульмане. Межведомственное отношение Министерства внутренних дел Министерству финансов // Российский архив. 2003. № 4. С. 115. {39}
Написать нам: halgar@xlegio.ru