Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
|
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
К разделу Кавказ
Северный Кавказ: историко-археологические очерки и заметки
(Материалы и исследования по археологии России – 3). Москва, 2001
Могильник Клин-Яр III, находящийся на западной окраине г.Кисловодска, в одноименном эпонимном урочище, в 3,5-4 км к западу от корпусов санатория «Велинград», в 1980—1990-х гг. приобрел широкую известность благодаря работам ряда экспедиций ИА АН СССР, Ставропольского госуниверситета и Ставропольского государственного унитарного предприятия «Наследие» (1. S. 179). Его погребения и отдельные комплексы, относящиеся к эпохе раннего железа, стали в последние полтора десятилетия объектом пристального исследования и публикационной деятельности ряда археологов (1; 2; 3; 4). Тем не менее, основная часть материалов, относящаяся к древностям западно-кобанского типа (из более чем 200 погребений), все еще не издана. Среди них значительное место занимают предметы вооружения, среди которых, как и в опубликованной части клин-ярской коллекции, встречается немало весьма редких, а то и просто уникальных вещей, представляющих незаурядный научный интерес. К кругу таковых относятся и те находки, публикации которых и посвящена настоящая статья.
Прежде всего, мы имеем в виду остатки лука из погр. 261, раскопанного в 1989 г. в ходе работ археологической лаборатории Ставропольского госуниверситета (рук. А.Б. Белинский).1) Опишем это погребение.
Оно было обнаружено по каменной вымостке, состоявшей из необработанных камней местного ракушечника. Форма вымостки, размерами 1,36*1,10 м, сложенной в основном из плоских камней в один слой, близка к квадратной. В восточной части вымостки был обнаружен фрагмент сероглиняного лепного толстостенного сосуда с прочерченным геометрическим орнаментом, заполненным белой пастой с добавлениями дресвы и толченной ракушки в тесте.
За краями вымостки, под ней, с южной и восточной стороны было прослежено заполнение могильной ямы. Восточнее ее края проходила кротовина с выносом щебня у окончания. На верхушке выноса был обнаружен бронзовый наконечник ножен кинжала весловидной формы (длина — 7,9 см, ширина — 2,4 см) (рис. 2, 8). В верхней части предмета — два отверстия по бокам диаметром 0,4 см, в одном из них — остатки бронзовой заклепки, в нижней части — следы литейного брака и последующей заделки. В наконечнике обнаружены фрагменты железа и деревянного тлена. За краями вымостки могильная яма сохранилась не полностью, так как в северной части она была прорезана строительной траншеей. Сохранившаяся часть могильной ямы подпрямоугольной формы была размерами 1,40*1,20 м. В заполнении, на разных уровнях встречались необработанные камни и отдельные незначительные фрагменты керамики. Центральная часть могильной ямы была практически забутована камнем. Погребение, по-видимому, подверглось ограблению уже в древности. В южной части ямы, на 20 см выше уровня дна, находились фрагменты черепа (рис. 1, 1). У западной стенки ямы, на дне был выявлен древесный тлен, имеющий слоистую структуру (рис. 1, 5) — предполагаемые остатки лука (см. ниже). В 30 см к юго-востоку от центра деревянною предмета (рис. 1, 6) найдена бронзовая биконическая бусина диаметром 0,6 см (рис. 2, 6).
На северном участке сохранившейся чести могильной ямы были выявлены две бронзовые литые бляшки с арочной петлей на обороте и солярным знаком в виде четырехлучевой розетки на лицевой выпуклой стороне (рис. 1, 7). Одна бляшка округлой, другая — ромбической формы (рис. 2, 2, 4). Здесь же выявлены железный предмет (рис. 1, 8) и фрагменты сосуда (рис. 1, 4). Железный предмет длиной 10,3 см (нож?) сохранился во фрагментах (рис. 2, 7). Фрагменты принадлежали лепному толстостенному сероглиняному сосуду с дугообразной шейкой и прочерченным на ней геометрическим орнаментом (рис. 2, 3, 5). Юго-западнее фрагментов сосуда встречены кусочки древесного угля (рис. 1, 9).
Судя по сохранившимся деталям погребального обряда и ритуала (фунтовая могила с каменным закладом-забутовкой, кусочки древесного угля) погребение, в принципе, соответствует известным чертам похоронных традиций западного варианта кобанской культуры (по В.И. Козенковой), культурно-исторической общности (далее КИО) (по В.Б. Ковалевской, С.Л. Дудареву, Я.Б. Березину), отличаясь от изученных ранее фунтовых могил с каменным оформлением мощностью каменного заклада (5, с. 74, 75, 80; 6; 7, с. 181, 182). Обнаруженные на вымостке, в заполнении и на дне захоронения фрагменты керамики также принадлежат сосудам, характерным по декору для древностей западнокобанского ареала (об их форме нельзя сказать ничего определенного в связи с небольшими размерами обломков посуды) (8, с. 96-107). Следует отметить лишь редкость для них посуды с геометрическим орнаментом, затертым белой пастой (8, с. 97, 105).
Приступая непосредственно к рассмотрению остатков предмета, который мы считаем луком «скифского» типа, относящимся к эпохе начала железа, следует, прежде всего отметить, что длина его кибити, судя по протяженности древесного тлена, была около 80 см. Если учесть, что меньшее, левое «плечо» лука, по-видимому, дошло до нас не полностью (не сохранился «рог», которым завершается противоположный конец предмета), то подлинные размеры лука могли достигать и 90 см. Такие размеры превышают известные для данной категории древнего вооружения величины, если вспомнить, что средние размеры скифских луков, по Е.В. Черненко, были около 80 см (9, с. 12). Длина савроматских луков, однотипных скифским, была определена К.Ф. Смирновым также в 80 см (10, с. 32). Еще меньшие размеры для скифских луков устанавливали А.И. Мелюкова (чуть более 60 см), А.И. Тереножкин и В.А. Ильинская (70 см). Небольшими были и татарские луки, варьировавшие в длину от 60 до 80 см (11, с. 64). Однако параметры клин-ярской находки уже не будут вызывать удивления, если учесть, что единственный сохранившийся «киммерийский» лук из погребения 5 в кургане у г. Зимогорье Ворошиловградской области имел общую длину 93 см (12, с. 166).
Слоистая структура предмета вполне соответствует той, которая известна у изученных образцов «скифского» типа, которые состоят из двух-трех слоев древесины при толщине 1-2 см (9, с. 9; 12, с. 166). В нашем случае правое «плечо» лука состоит, как будто, из большего числа слоев, но эти «слои», возможно, являются следствием смещения древесины при давлении фунта (?). Максимальная толщина кибити в районе рукояти — 2 см.
С правой стороны лука четко фиксируется один из его «рогов» с характерно выгнутым вверх концом и вырезом для крепления тетивы. Характер расположения предмета in situ показывает, что лук был положен в могилу в спущенном состоянии. Он имеет присущую для луков указанного типа форму. У него прослеживаются явно асимметрично расположенные и выгнутые плечи и перехват-рукоять, конфигурация которых хорошо известна в памятниках монументального и прикладного искусства Евразии эпохи раннего железа (Кавказ, Европейская Скифия, Алтай, Монголия) (13, табл. XI, XIII, XVII; 14, с. 131-133; 15, табл. XXIV; 16, табл. XVI, VI; 17, с.68, рис. 3, 8; 18, с. 194, рис. 1-23). Среди них выделим изображение луков на бронзовых поясах из погр. 74б и 76 Тлийского могильника, которые необходимо считать одними из древнейших изображений луков «скифского» типа (не позднее первой половины VII в. до н.э.) (19, с. 91, 92). Отметим при этом, что такие исследователи как Б.В. Техов и А.Ю. Скаков относят топор из тлийского погр. 76 к еще более раннему времени (20, с. 35, 38; 21, с. 77, 78).
Определяя датировку клин-ярского лука, необходимо обратить внимание на то, что на ее связь с предскифским временем указывают уже бляхи с четырехугольной звездочкой, относимые В.И. Козенковой к III типу западно-кобанских уздечных блях, датируемых исследовательницей VIII — первой половиной VII вв. до н.э. (22, с. 111). Если совсем недавно более узкую и раннюю дату мог дать весловидный наконечник ножен, аналогичные которому считались бытовавшими не позднее рубежа НаВ2 — НаВ3 (2, с.257). Однако недавно проделанное одним из авторов исследование показало, что такие наконечники ножен использовались вплоть до конца «предскифского» времени и не могут диагностировать сколько-нибудь узкие хронологические отрезки внутри периода IX — первая половина VII вв. до н.э. (23, с. 148, 149).
Определяя клин-ярскую находку VIII — первой половиной VII вв. до н.э. (нижняя дата бронз новочеркасского типа, к которым относятся уздечные бляхи из погр. 261, на наш взгляд, не может быть опущена глубже VIII в. до н.э.) (23, с. 152-159) мы с полным основанием можем считать сложносоставной лук из погр. 261 первой и пока наиболее ранней находкой лука «скифского» типа на Кавказе и всего второй на Юге Восточной Европы и в Предкавказье (учитывая лук из Зимогорья).
Другая находка, вводимая нами в научный оборот, связана с погр. 362, исследованным экспедицией археологической лаборатории СГУ в 1995 г.2)
Приведем его описание полностью. Погребальная конструкция представляла собой комбинированное сооружение, частично перекрытое каменными плитами. Его западная и южная стенки были грунтовыми, восточная стенка была выполнена сухой кладкой, состоящей из 6 рядов необработанных плиток песчаника, а северная стенка состояла из двух каменных плит, поставленных на ребро, вероятно, на ступеньке, поскольку их основание было выше уровня дна на 0,20-0,24 м. Костяк погребенного лежал скорченно на правом боку, головой на север (рис. 3). У северной стенки была выявлена крупная раздавленная сероглиняная миска с резко выраженным ребром (рис. 3, 1). На горле сосуда нанесен геометрический орнаментальный фриз из групп изображений типа «шахматной доски», «подвешенных» треугольников и др., выполненных с помощью процарапанных линий. Ниже фриза располагались два ряда углублений, образующих горизонтальную опоясывающую полосу. Поверхность сосуда заглажена и имеет серо-коричневый цвет.
В северо-западном углу найден железный плохо сохранившийся наконечник копья (рис. 3, 2), с неясной формой пера (рис. 4, 1). Пред лицевой частью черепа, у костей кисти правой руки располагался бронзовый топор кобанского типа (рис. 3, 3), с дважды изогнутым корпусом (рис. 5, 1, 2). Поверх локтевых и лучевых костей левой руки, частично заходя на плечевую кость лежал каменный оселок из серого песчаника, прямоугольный в сечении (рис. 3, 4; 4, 2). На локтевой и лучевой кости правой руки находился железный черешковый однолезвийный нож с горбатой спинкой (рис. 3, 5; 4, 4).
Между локтевым сгибом правой руки и коленным сгибом левой ноги располагалось бронзовое шило (рис. 3, 6; 4, 3). Из отвала погребения происходит фрагмент серповидного ножа (рис. 4, 5) и стеклянная бусина из бесцветного стекла цилиндрической формы (рис. 4, 6).
Описанное погребальное сооружение имеет наиболее близкие аналогии в самом Клин-ярском могильнике III, где, например, известны могилы с двумя фунтовыми и двумя каменными стенками, сложенными сухой кладкой (1, S. 183, Abb. 3, 1). Мы условно именуем их «гробницы с грунтовыми стенками» (1, S. 208). Но в данном случае имеет место еще не описанный в печати синтез фунтовой ямы, гробницы, сложенной кладкой и каменного ящика (ср.: 5, с. 74-79, 171-183, табл. XXIV-XXXVI).
К самой типичной и многочисленной категории глиняной посуды из западнокобанских памятников относится миска (8, с. 96). Степень ее фрагментированности не позволяет сделать точное заключение о принадлежности сосуда к определенной разновидности мисок данного ареала кобанской КИО и его хронологии. Заметим лишь, что наличие шахматного узора, зафиксированного на фрагментах сосуда, прослежено в древностях Пятигорья и в VI—IV вв. до н.э. (Минераловодский могильник) (24, с.28).
О культурно-хронологической принадлежности железного наконечника копья невозможно судить из-за его плохой сохранности. Гораздо более информативны другие железные и бронзовые предметы из погребения. Остановимся вначале на ножах и шиле. Образец целого ножа (рис. 4, 4) с его плавно переходящим в спинку черешком, и выделенным, слегка приподнятым вверх острием, сочетает в себе черты III и V типов западнокобанских ножей из бронзы и железа, имеющих широкий диапазон бытования (XII—VI вв. до н.э.) (8, с. 9, 10). Довольно широк хронологический разброс и для серповидных ножей II типа из того же ареала (X—VI вв. до н.э.), подобных экземпляру, фрагмент которого происходит из отвала погребения (8, с. 7-9). Однако в обоих случаях нужно иметь в виду, что дата железных ножей II, III и V типов не заходит глубже VIII в. до н.э.
Бронзовое шило находит себе ближайшую территориально и наиболее точную морфологически аналогию в виде железного образца из слоя X—VIII вв. до н.э. из слоя поселения Ушгубаганалы 2 (8, табл. III, 10).
Бусы же, подобные найденной в отвале погр. 362, многочисленны в клин-ярских захоронениях «предскифского» времени, но довольно редки в других могильниках той же эпохи из Кисловодской котловины (25. с. 45).
Перейдем, наконец, к главному предмету комплекса — великолепному бронзовому топору с дважды изогнутым изящным корпусом, выделенным обушком, овальной проушиной, оттянутым назад полукруглым лезвием и тремя литыми ребрами на обеих «щеках» проушины. При реставрации экземпляра выяснилось, что на лицевой и тыльной сторонах проушины располагаются изображения трех попарно расположенных групп рыб и кружочков, пространство внутри которых заполнено пуансонными точками. Они отделены от лезвийной части гравированным пояском, лицевая часть которого покрыта косой штриховкой, охватывающей «шейку» топора. Еще одна рыба, как бы «перепрыгнув» поясок, находится ниже его на лицевой стороне топора справа. Ниже пояска, на обеих лопастях топора были выгравированы изображения двух змей (головки которых, трактованные в традициях колхидо-кобанского искусства гравировки на металле в виде треугольников, заходили на лицевую и тыльную стороны корпуса топора), инкрустированные железом (рис. 5, 1, 2). Инкрустация бронзовых изделий железом появляется в конце периода Кобан II (по В.И. Козенковой). т.е. на рубеже XI—X, в самом начале X в. до н.э. (26, с. 93). С этим обстоятельством еще совсем недавно прекрасно коррелировало бы то обстоятельство, что публикуемый топор очень близок той группе топоров Тлийского могильника, которые Б.В. Техов одно время относил к XII—X вв. до н.э. (I тип) (14, с. 81). Однако впоследствии I тип топоров был разделен исследователем на 5 подтипов. При этом подтип 1, с которым наиболее четко сопоставляется клин-ярский экземпляр, был помещен в рамки XI—VIII вв. до н.э., с заходом отдельных экземпляров в VII в. до н.э. (20, с. 6-14). В свою очередь, А.Ю. Скаков (разделивший развитие орнаментированных бронзовых кобано-колхидских топоров на четыре периода), отнес топоры, подобные нашему, с изображением рыб и змей, к первому хронологическому периоду, синхронизированному им с периодом Кобан II В.И. Козенковой (21, с.72; 27, с. 12). В то же время, он отмечает несколько важных диагностирующих моментов, которые помогают точнее определить хронологическую позицию топора из клин-ярского погребения 362. На топорах первого периода нет орнаментального пояска на «шейке» топора и шнурового орнамента на его гранях; изображения же как бы переползают с грани на грань. На экземплярах второго периода есть пояс, но нет шнура; на топорах третьего есть пояс и появляется шнур; четвертого — есть и пояс и шнур. При этом изображения на топорах в процессе хронологического развития уже во втором периоде ограничиваются расположением в одной плоскости. Руководствуясь этими наблюдениями можно сказать, что клин-ярский топор характерен соединением как самых ранних (рыбы, змеи, «переползание» изображения, отсутствие шнура, инкрустация железом), так и несколько более поздних черт (поясок с частично штриховкой) и может быть на данном основании отнесен к X—IX вв. до н.э. Заметим, что к этой дате, в общем-то, тяготеет и бронзовое шило из комплекса. И все же эту дату нельзя считать окончательной для погр. 362. Присутствие в нем сразу трех железных предметов (двух ножей и наконечника копья) не характерно в таком количестве для твердо датированных комплексов конца белозерского и начала раннечерногоровского времени из Предкавказья, т.е. того времени, которое у В.И. Козенковой именуется периодом Кобан IIIA (23, с. 144-152; 26, с. 95, 96; 28, с. 24-30). Поэтому время погр. 362 могильника Клин-яр III следует ограничить первой половиной VIII в. до н.э.
Клин-ярский топор явно связан своим происхождением с горными районами Центрального Кавказа и уникален для древностей Пятигорья начала раннего железа. Известные здесь находки колхидо-кобанских топоров относятся к иным модификациям этой категории вооружения племен кобанской КИО (22, с. 68-71).
Обнаружение этого необычного для местных памятников начала I тыс. до н.э. топора, функциональное назначение которого может быть определено как культово-парадное и боевое, в довольно скромном комплексе рядового воина (погребения с подобным набором инвентаря — нож, наконечник копья, оселок и т.п. — на могильнике «Мебельная фабрика» № 1 входят в III группу мужских захоронений, представляющую небогатых пеших воинов) (29, с. 24) с наибольшей вероятностью может быть объяснено, пожалуй, следующим обстоятельством. Замечательный клин-ярский бронзовый топор — это, скорее всего, военный трофей, свидетельство воинской удачи, улыбнувшейся рядовому общиннику, которому было явно не по рангу заполучить его «мирным» путем.
Впрочем, все же, было бы неверно исключать и другую, более гипотетическую, но не лишенную, на наш взгляд, интереса, трактовку. Обращают на себя внимание параметры захоронения 362 — 1,95*1,30 м. Такие (и еще большие) размеры имели до сих пор только погребения богатых и знатных конных воинов как на самом Клин-яре (1, S. 208, 209), так и на «Мебельной фабрике», а также в могильнике «Индустрия» и в гробнице 3 Терезе (29, с. 26, 27). Разумеется, это всего лишь предположение, но может быть, человек, захороненный в погр. 362, некогда входя в воинскую элиту своего коллектива был одним из обедневших впоследствии представителей дружинной аристократии, при погребении которого сородичи постарались отметить его былой статус хотя бы некоторыми атрибутами неординарности.
1. Berezin J.B., Dudarev S.L Neue präskythische Funde aus der Umgebund von Pjatigorsk, Nordkaukasien // Eurasia Antiqua. Zeitschrift fur Archäologie Eurasiens. Band 5. Berlin, 1999.
2. Андреева М.В., Козенкова В.И. Комплекс начала I тысячелетия до н.э. из урочища Клин-яр (Кисловодская котловина) // СА. № 3.1986.
3. Белинский А.Б. К вопросу о времени появления шлемов ассирийского типа на Кавказе // СА. № 4. 1990.
4. Флеров В.С., Дубовская О. Р. Мужские погребения кобанского могильника Клин-яр III в г. Кисловодске // Вестник Шелкового пути. Археологические источники I. M., 1993.
5. Козенкова В.И. Кобанская культура. Восточный вариант // САИ. Вып. В2-5. М, 1989.
6. Ковалевская В.Б. Археологическая культура — практика, теория, компьютер. М., 1995.
7. Березин Я.Б., Дударев С.Л. Могильник «Лермонтовская скала (у реки)» — памятник раннего железного века Пятигорья // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. 1. Археология. Ставрополь, 1998.
8. Козенкова В.И. Материальная основа быта кобанских племен. Западный вариант // САИР. Вып. В2-5. М., 1998.
9. Черненко Е.В. Скифские лучники. Киев, 1981.
10. Смирнов К.Ф. Савроматы // МИА. № 101. 1961.
11. Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. М., 1967.
12. Дубовская О. Р. Погребение лучника раннего железного века // СА. № 2. 1985.
13. Хидашели М.Ш. Графическое искусство Центрального Закавказья в эпоху раннего железа. Тбилиси, 1982.
14. Техов Б.В. Центральный Кавказ в XVI—X вв. до н.э. М., 1979.
15. Греков Б.Н. Скифы. М., 1971.
16. Кубарев В.Д. Древние изваяния Алтая. Новосибирск, 1979.
17. Кубарев В.Д. К интерпретации предмета неизвестного назначения из кургана 1 памятника Туэкта (Горный Алтай) // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981.
18. Новгородова Э.А. Древняя Монголия (Некоторые проблемы хронологии и этнокультурной истории). М, 1989.
19. Дударев С.Л. Из истории связей населения Кавказа с киммерийско-скифским миром. Грозный, 1991.
20. Техов Б. В. Бронзовые топоры Тлийского могильника. Тбилиси, 1988.
21. Скоков А.Ю. К вопросу об эволюции декора кобано-колхидских бронзовых топоров // Древности Евразии. М., 1997.
22. Козенкова В.И. Оружие, воинское и конское снаряжение племен кобанской культуры (систематизация и хронология). Западный вариант // САИР. Вып. В2-5. М., 1995.
23. Дударев С.Л. Взаимоотношения племен Северного Кавказа с кочевниками Юго-Восточной Европы в предскифскую эпоху. Армавир, 1999.
24. Афанасьев Г.Е., Рунич А.П. Минераловодский могильник VI—IV вв. до н.э. // Известия Юго-Осетинского НИИ. Вып. ХХ. Цхинвали, 1976.
25. Виноградов В.Б., Рунич А.П., Михашов Н.Н. Новое о кобанской культуре Центрального Предкавказья // АЭС. T.IV. Грозный, 1976.
26. Козенкова В.И. Культурно-исторические процессы на Северном Кавказе в эпоху поздней бронзы и в раннем железном веке (Узловые проблемы происхождения и развития кобанской культуры). М., 1996.
27. Скаков А.Ю. Об одной из групп кобано-колхидских орнаментированных топоров // Историко-археологический альманах. Армавир-Москва, 1998.
28. Дударев С.Л. О хронологии некоторых памятников конца II — начала I тысячелетия до н.э. // Проблемы хронологии погребальных памятников Чечено-Ингушетии. Грозный, 1986.
29. Дударев С.Л. Социальный аспект раннего этапа освоения железа на Центральном Предкавказье и в бассейне р.Терека (IX—VII вв. до н.э.) // Археология и вопросы социальной истории Северного Кавказа. Грозный, 1984.
Рис. 1. План погребения 261 могильника Клин-яр III. 1 — кости черепа; 2 — зубы; 3 — фрагмент железного предмета; 4 — фрагмент керамики; 5 — органический тлен (лук); 6 — бронзовая бусина; 7 — бронзовые бляшки; 8 — железный предмет с древесным тленом; 9 — кусочки древесного угля.
Рис. 2. Остатки лука (1) и другие предметы погребального инвентаря (2-8) из погр.362 могильника Клин-яр III (2, 4, 6 — бронза; 3, 5 — глина; 7 — железо; 8 — бронза и железо).
Рис.3. План и разрезы погребения 362. 1 — фрагменты сосуда; 2 — железный наконечник копья; 3 — бронзовый топор; 4 — каменный оселок; 5 — железный нож; 6 — бронзовое шило.
Рис.4. Орудия труда и предметы вооружения из погр. 362 (1, 4, 5 — железо; 2 — камень; 3 — бронза; 6 — стекло).
1) В работе экспедиции принимали участие старший научный сотрудник ИА РАН В.Г. Петренко — как научный консультант, Я.Б. Березин — старший научный сотрудник Ставропольского краеведческого музея имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве. Значительную часть реставрационных работ, ведение полевой описи и документации, чертежные работы выполнили сотрудники лаборатории — старшие лаборанты: В. Бабенко, А. Калмыков, Д. Состин, М. Шафорстова. В раскопах принимали участие студенты Ставропольского государственного педагогического института.
2) В работе экспедиции принимали участие: доцент департамента археологии университета в Ридинге, Великобритания, Г. Харке, директор Кисловодского филиала Ставропольского объединенного краеведческого музея и.н. С.Н. Савенко, ст.н.с. археологической лаборатории СГУ Я.Б. Беризин, ст.н.с. А. Калмыков, н.с. ИА РАН М. Зотько и Д.Коробов, студенты Ставропольского и Ридинского университетов.