Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам Византия | Крым

Романчук А.И. (Екатеринбург)
К проблеме культурного слоя: ошибки интерпретации и диктат письменных источников

Историческое познание: традиции и новации:
Материалы Международной теоретической конференции.
Ижевск, 26-28 окт. 1993 г. Часть 1.
Ижевск: Изд-во Удмуртского университета, 1996.
{46} – конец страницы.
OCR OlIva.

Одной из важнейших проблем при использовании данных археологии для реконструкции хода исторического процесса является проблема интерпретационных возможностей археологических источников. В значительной мере она связана с вопросом о том, какую роль отводят исследователи материалам археологических раскопок в процессе изучения тех периодов исторического развития, для которых имеются сведения письменных источников. Многолетнее изучение археологической литературы В.Ф. Генингом, одним из крупнейших теоретиков археологии наших дней, привело его к выводу о том, что археологические сведения в большинстве случаев выполняют роль иллюстративного материала, используются в качестве дополнения к письменным источникам; «общая же канва исторического процесса обычно излагается в стиле собственно исторической науки»¹⁾. Можно привести примеры и такого подхода, когда данные археологии объясняются с помощью свидетельств письменных источников. В качестве такового обратимся к отчетам о раскопках в Херсонесе и реконструкции истории этого города в научных штудиях.

Практически во всех изданных отчетах раскопок северного района Херсонесского городища отмечены слои разрушения, которые на основании керамических находок и монет были датированы концом X — началом XI в. Обнаруженная археологическая ситуация позволила исследователям сделать вывод о том, что в конце X в. или на рубеже X—XI вв. над городом или над данной его частью разразилась катастрофа, все здания погибли в пожаре и были разрушены²⁾. Образование слоев разрушения являлось результатом какого-то значительного события в жизни жителей Херсона, и при создании обобщающей истории этого города археологическая ситуация была связана с событием, которое могло привести к подобным последствиям — появлению слоев разрушения па территории различных кварталов. «989 г. — осада и взятие Корсуни Владимиром, — сделал вывод А.Л. Якобсон, — как бы завершили целый период в жизни города»³⁾. То обстоятельство, что в слоях разрушения встречались монеты Василия II (976—1025), отчасти противоречило датировке слоев, так как образование их можно было отнести и к 30-м годам XI в. Но вывод был {46} однозначным: «Монеты резко обрываются на времени Василия II... Однако вынести дату пожарища за пределы X в. невозможно, ибо для начала следующего столетия мы не знаем ни одного сколь-нибудь крупного события, с которым такое пожарище можно было бы связать»⁴⁾.

Приведенный пример не является единичным, и характерен он не только для исследований в Херсонесе. Аналогичные ситуации, применительно к античной истории, анализирует А.М. Снодграсс⁵⁾, подчеркивающий: достаточно часто «принимается, что происшествия, которые могут быть установлены археологическими раскопками, совпадают с событиями, изображенными в древних исторических повествованиях».

На подобном интерпретационном подходе сказывается стремление «увязать показания двух существенно отличающихся друг от друга видов источников, имеющих и свой особый словарь»⁶⁾; при этом не учитывается то, что археологические источники не могут дать представления о ходе какого-либо события, они отражают только его результат, при этом не называя конкретного времени произошедшего события.

Итак, одной из центральных проблем в процессе использования археологических материалов в исторических штудиях является проблема их интерпретации, что связано с выявлением причин и особенностей формирования культурного слоя. Относясь к совершенно особому классу источников, археологические данные в то же время, как и письменные, требуют источникового анализа⁷⁾, в процессе которого центральное место должно принадлежать такому аспекту, как выявление причин обилия археологического материала, так и их малочисленности или отсутствия для каких-либо периодов истории поселений. Другими словами, анализ причин «умолчания источника». Однако в исторических штудиях последний аспект практически не обсуждается, а из факта малочисленности или отсутствия находок чаще всего делается вывод о кризисе или упадке, в некоторых случаях перерывах жизнедеятельности на поселении. Особенно последовательно «факт умолчания источника» эксплуатируется при объяснении особенностей развития византийского города в переходный период — в период «темных исков». В частности, говоря о Херсоне ранневизантийского времени, А.Л. Якобсон отмечал: «О резком упадке города в VIII — первой половине IX в. косвенно свидетельствует и то, что ярко выраженный культурный слой этого времени на городище, по-видимому, вообще отсутствует, по крайней мере до сих пор выявить его не удалось»⁸⁾. Позднее данный вывод был доведен до логического конца: «Он (Херсон) разделил судьбу многочисленных византийских {47} городов, пришедших в VII—VIII вв. в глубокий упадок в результате крушения рабовладельческого строя... Херсон в VIII в., видимо, обнищал и обезлюдел»⁹⁾.

Не останавливаясь в данном случае подробно на фактах, противоречащих тезису «обезлюдевания» в VIII в. Херсона, приведу только два достаточно хорошо известных по истории Византии.

Сопротивление херсонитов тем карательным экспедициям Юстиниана II и провозглашение на престол своего ставленника Вардана-Филиппика (начало VIII в.).

Ссылка в Херсон братьев Льва IV (775—780), составивших против него заговор.

Херсон и прилегающие к нему территории известны также как одно из направлений эмиграции иконопочитателей. В литературе, посвященной сфрагистике, встречаются печати этого центра, относящиеся к VIII в.¹⁰⁾

Следовательно, если считать, что обычная жизнедеятельность на поселении приводит к образованию культурного слоя, а наличие жизни в городе должно отражаться в культурном слое и находках, то таковые (VII—VIII вв.) на Херсонесском городище должны были быть обнаружены¹¹⁾.

В чем же дело, почему для некоторых периодов действительно археологические материалы малочисленны или вовсе отсутствуют, хотя и сомнений в существовании поселения, а следовательно, деятельности его обитателей не существует?

К числу объективных причин малочисленности археологических источников относятся:

1. Территориальный континуитет многих исследуемых в настоящее время античных и византийских центров (Афины, Коринф, Несебр, Милет), в результате чего не представляется возможным производить их планомерное изучение, раскопки широкой площадью. Взаимосвязь между размерами изучаемой территории и масштабами археологической информации можно показать на примере Боспора позднеантичного времени, рассмотрение истории которого долгое время завершалось IV в. Новые раскопки, исследование широкого круга памятников позволили получить данные о существовании поселений Восточного Крыма в IV—VI вв.¹²⁾.

2. Другой существенной причиной малочисленности археологических данных является последовательное разрушение более ранних комплексов в ходе строительства поздних, последующих хронологических периодов. В данном плане чрезвычайно показательны замечания в отчетах о раскопках в Херсонесе. Так, публикуя итоги раскопок северного района, исследователи неоднократно отмечали, что «полная картина стратиграфии средневековых слоев {48} редко наблюдается из-за разрушений»¹³⁾, что раннесредневековые остатки малочисленны, так как «они подвергались разрушению при строительных работах последующего времени»¹⁴⁾. Все это привело к тому, что находки ранневизантийской керамики крайне слабо изучены. Это обстоятельство являлось тормозом для выявления раннесредневекового слоя Херсонесского городища»¹⁵⁾.

Субъективной причиной является выбор объектов раскопок, прежде всего наиболее представительных архитектурных комплексов — оборонительных стен, культовых построек. Существенно также и то, что вне поля зрения исследователя достаточно часто оставались особенности формирования культурного слоя.

В археологической практике мы всегда имеем дело либо с мощным культурным слоем, в котором содержатся представительные строительные остатки с огромным количеством разнородного материала, определенным образом датируемого, либо с полным отсутствием слоя для длительного времени, либо с маломощными слоями с невыразительным материалом и отсутствием в нем строительных комплексов. Логика исследователя естественным образом подсказывает, что если нет культурного слоя или же встречаются только единичные находки (а не статистически массовый материал), то это свидетельствует о стагнации или, более того, — о прекращении жизнедеятельности на данном поселении (подобный пример из истории Херсонеса уже приводился выше).

Обращение к теории культурного слоя, разработанной для античной археологии, показывает, что культурные напластования образуются в течение сравнительно короткого срока, когда разрушались постройки; немногим больший отрезок времени отражает накопление материала как результата нового строительства¹⁶⁾. Быстрая смена культурных напластований является результатом быстрого обветшания и разрушения небрежно сооруженных жилых построек¹⁷⁾. Яркие свидетельства этому дали раскопки на северовосточном склоне горы Митридат, где в течение кратковременного периода (середина VI — начало V в. до н.э.) отложилось восемь пластов, возникших в результате ремонтов непрочных конструкций небольших построек¹⁸⁾. Таким образом, наличие многочисленных слоев является показателем сильного огрубления технических приемов строительства, вероятно, связанных со значительной экономической депрессией, иногда даже с «увяданием» данного населенного пункта¹⁹⁾.

В исторических штудиях оценка археологической ситуации достаточно часто прямо противоположна. Хотелось бы подчеркнуть, что при этом без внимания исследователей остаются также субъективные и объективные факторы, которые снижают репрезентативность {49} археологических источников. В данном случае следует отметить еще одну причину субъективного характера, оказавшую существенное влияние на процесс формирования археологических источников для тех византийских центров, которые развивались там, где ранее существовали античные города. Греческий исследователь X. Бурас чрезвычайно образно выразил отношение к более позднему материалу: «Рвение археологов-античников достичь гораздо более важных для них нижних слоев уничтожило средневековые уровни»²⁰⁾. Вероятно, данное обстоятельство привело к тому, что только в 1970-е годы было начато обсуждение стратегии и методики византийской археологии²¹⁾, которая еще и в наши дни находится на стадии начального развития²²⁾.

Однако вернемся к проблеме культурного слоя.

Для античных городов В.Д. Блаватский выделил три причины формирования слоя: а) сооружение постройки; б) бытование ее; в) разрушение. В ходе археологических раскопок, как правило, — подчеркивал исследователь, — выявляются слои, образовавшиеся в процессе строительства или гибели постройки, но не те, которые возникли в период ее функционирования²³⁾.

Таким образом, самой спецификой источника предопределены хронологические лакуны. Далее, слои разрушения, пожарища дают в руки археолога наибольшее количество находок, ценность которых в том, что это предметы, бытовавшие одновременно. Безусловно, это не означает, что все они были также изготовлены в близкое время. В сгоревшей, внезапно разрушенной усадьбе могут встретиться какие-либо раритеты, особенно ценившиеся вещи, доставшиеся по наследству, наряду с предметами массового характера, хронологически близкими (посуда, тара, различный инструментарий). Последние позволяют представить как бы горизонтальный срез жизни, а первые, относящиеся к более раннему периоду, опуститься по вертикали. Они отчасти восполняют хронологические лакуны.

Следовательно, наличие значительного количества археологических источников не во всех случаях может свидетельствовать о «процветании поселения», с территории которого они происходят, как и малочисленность таковых нельзя однозначно трактовать в качестве показателя упадка, кризиса. Находки из слоев разрушения вряд ли характеризуют жизнедеятельность более чем одного поколения. Дом же, усадьба, напротив, использовались в течение длительного срока, особенно, если это достаточно качественно возведенное строение из камня. В итоге в большинстве случаев мы фиксируем две даты: слой строительства — начало использования постройки, слой разрушения — ее конец. Период {50} функционирования, учитывая, что обитатели жилого дома поддерживали необходимую для жизни санитарную культуру, образует как раз ту лакуну, которая только отчасти восполняется «предметами длительного пользования» (иконы, высоко ценимая сервизная посуда). Безусловно, можно возразить, что в любом случае «выбывшие из обращения изделия» должны присутствовать. Конечно, разбитые горшки, сломанные ножи существовали, но частично они утилизировались (шамот — добавка к новым сосудам, шли в переплавку — металл всегда ценился) или скапливались на свалках. Однако, если учитывать «исследовательскую избирательность» объектов раскопок, а также то, что не существует в византийской археологии полностью открытых поселений, не изучаются территории, находящиеся за пределами оборонительных стен, обнаружить эти свалки позволяет только счастливая случайность.

Текущая жизнедеятельность может оставить и такой след, как выравнивание полотна улиц, какие-либо хозяйственные ямы во дворах усадеб, подмазка глинобитного пола в жилых или хозяйственных помещениях. В некоторых случаях сохранившаяся археологическая ситуация позволяет проследить эти детали. Но полученный в таких случаях материал настолько невыразителен, что датировать его не представляется возможным.

Примеры же длительного существования — на протяжении нескольких веков — дают не только фундаментальные общественные сооружения (храмы, оборонительные стены) в византийских городах, но и жилые комплексы. Так, во время раскопок в портовом квартале 2 Херсонесского городища выявлено здание, сооруженное в начале VII в. и прекратившее свое существование в 30-х гг. XI в.²⁴⁾

Итак, первую посылку — обилие археологического материала не всегда свидетельство «благополучия и процветания» — подтверждает характер образования слоев, экстраординарный в некоторых случаях. Трудно удержаться еще от одного примера херсонесских раскопок. Для поздневизантийского периода на Херсонесском городище четко фиксируются два слоя разрушения²⁵⁾, в некоторых помещениях встречаются даже останки не успевших спастись херсонитов²⁶⁾. После последнего пожара и разрушения жилых усадеб, датируемых концом XIV в., следы нового строительства зафиксированы только в портовом районе. Дважды в течение двухсот лет херсониты пережили катастрофу, для этого периода мы имеем обильный археологический материал именно благодаря данным катастрофам. Но между ними и восстанавливались дома, и работали ремесленники, кто-то торговал на рынке.

А в археологических источниках сохранились лишь следы экстраординарных {51} событий, а не обычной жизнедеятельности, и «повернуть горизонталь» вниз мы можем не настолько, чтобы восполнить хронологические лакуны.

Приведенные выше примеры относятся к истории исследований одного из византийских центров и могут быть восприняты как единичный случай в византийской археологии. Перечислить большее количество не позволяют рамки доклада, однако хотя бы еще на одном свидетельстве важности выявления «причин умолчания источника» нельзя не остановиться.

Сердика — Средец — София была обитаемым городом на протяжении всего средневековья²⁷⁾, если же следовать, без критического анализа, археологической ситуации, фиксирующей только отдельные эпизоды жизни, то такового впечатления не складывается²⁸⁾. Как же быть в тех случаях, когда отсутствует возможность сопоставления археологических данных и свидетельств письменных источников?

Многие исследователи отмечают, что для восстановления картины обычной жизни, изучения направлений торговли, ремесла археологические источники имеют первостепенное значение, но «объем их и степень (качество) обработки неудовлетворительны»²⁹⁾ для многих византийских, особенно небольших центров, они носят случайный характер³⁰⁾. Вклад византийской археологии в изучение города мог быть более существенным при интернациональном сотрудничестве и обсуждении интерпретационных подходов³¹⁾. Попытка поиска таковых на примере истории Херсонеса изложена в настоящем докладе, основная цель которого состояла в том, чтобы показать, что отсутствие археологических данных, их малочисленность не всегда являются показателем кризисного, стагнационного развития поселенческих структур.

Примечания

¹⁾ Генинг В.Ф. Объект и предмет науки в археологии. Киев: Наук. думка, 1983. С. 25.

²⁾ Белов Г.Д. Раскопки в северной части Херсонеса в 1931—1933 гг. // МИА. 1941. № 4. С. 208, 217.

³⁾ Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес (XII-XIV) // МИА. 1950. № 17. С. 6.

⁴⁾ Там же. С. 14. Новая атрибуция монет, явившаяся результатом ретроспективного анализа деятельности Херсонского монетного двора (Анохин В.А. Монетное дело Херсонеса. Киев: Наук. думка, 1977; Соколова И.В. Монеты и печати византийского Херсона. Л.: Искусство, 1983), изучение структуры кладов (Гилевич А.М. Новый клад херсоно-византийских монет // ВВ. 1964. Т. 24. С. 150-158) и предпринятый в связи с новыми данными анализ нумизматических {52} находок из слоев разрушения показали, что слои разрушения, относимые к концу X в., должны быть датированы более поздним временем, несмотря на то, что событий, которые «могли бы привести к таким последствиям», письменные источники не называют. См. об этом подробнее: Романчук А.И. Слои разрушения X в. в Херсонесе (к вопросу о последствиях Корейского похода Владимира) // ВВ. 1989. Т. 50. С. 182-187.

⁵⁾ Снодграсс А.М. История Греции в свете археологии // ВДИ. 1992. № 2 С. 32-40.

⁶⁾ Шер Я.А. Типологический метод в археологии и статистике//Доклады и сообщения археологов СССР на VII Международном конгрессе доисториков и протоисториков. М., 1966. С. 258.

⁷⁾ Об общем и отличном в структуре источникового анализа археологических и письменных источников см.: Клейн Л.С. Археологические источники. Л.: Изд-во Ленннгр. ун-та, 1978. С. 11; 72-73.

⁸⁾ Якобсон А.Л. Раннесредневековый Херсонес: Очерки истории материальной культуры // МИА. 1959. № 63. С. 35.

⁹⁾ Якобсон А.Л. Средневековый Крым: Очерки истории и истории материальной культуры. Л.: Наука, 1964. С. 27.

¹⁰⁾ Соколова И.В. Монеты и печати... С. 169.

¹¹⁾ Для середины VII в. следует упомянуть ссылку в Херсон папы Мартина, оставившего образную характеристику херсонитов и писавшего об их торговых связях. См. об этом: Романчук А.И. К вопросу о положении Херсонеса в «темные века» // АДСВ. 1972. Вып. 8. С. 42-55.

¹²⁾ Болгов Н.Н. Некоторые проблемы историографии Боспора IV—VI вв. н. э. // Проблемы историографии всеобщей истории. Петрозаводск, 1991. С. 33-38.

¹³⁾ Белов Г.Д., Стржелецкий С.Ф., Якобсон А.Л. Квартал XVIII (раскопки 1941, 1947, 1948 гг.) // МИА. 1953. № 34. С. 204.

¹⁴⁾ Белов Г.Д., Сгржелецкий С.Ф. Кварталы XV-XVI: (раскопки 1937 г.) // МИА. № 34. С. 32, 90.

¹⁵⁾ Белов Г.Д., Якобсон А.Л. Квартал XVII: (раскопки 1940 г.) // МИА. №34. С. 213.

¹⁶⁾ Блаватский В.Д. Античная полевая археология // МИА. 1967. № 146. С. 191.

¹⁷⁾ Там же. С. 143.

¹⁸⁾ Блаватский В.Д. Об имущественном положении боспорцев в VI—II вв. до н.э.// Античная археология и история. М.: Наука, 1985. С. 60.

¹⁹⁾ Блаватский В.Д. Античная полевая археология. С. 195.

²⁰⁾ Bouras Ch. City and Village: Urban Design and Architecture // JOB. 1981. T. 31/2. P. 613.

²¹⁾ Poser J.H.A Reserch Strategy for Byzantine Archaelogy // BSt. 1979. T. 6. P. 152-166.

²²⁾ Kislinger E. Notizen zur Realienkunde aus byzantinischer Sicht // Medium Aevum Quotidianum. Krems, 1987. S. 33.

²³⁾ Блаватский В.Д. Античная полевая археология. С. 43-44.

²⁴⁾ Романчук А.И., Белова О.Р. К проблеме городской культуры раннесредневекового Херсонеса // Античная древность и средние века: проблемы идеологии и культуры. Свердловск, 1987. С. 62.

²⁵⁾ См. например: Белов Г.Д. Раскопки в северной части Херсонеса в 1931—1933 гг. // МИА. 1941. № 4. С 265; Его же. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1955 г. // ХСб. 1959. Вып. 5. С. 13-72.

²⁶⁾ Косцютко-Валюжинич К.К. Отчет заведующего раскопками в Херсонесе за 1893 Г. // ОАК за 1893. СПб., 1895. С. 55. {53}

²⁷⁾ Цанкова-Петкова Г. Страници из историята на средновековна София (VI—XII вв.) // Сердика—Средец—София. София, 1976. С. 9-25.

²⁸⁾ М. Станчева неоднократно отмечала, что уровень построек VI и IX—X вв. близок, в некоторых случаях здания XII—XIV вв. лежат поверх остатков IV в. См.: Станчева М. Археологическо проучване на средновековния Средец (IX—XIV вв.). Результаты и проблемы // Сердика—Средец—София. С. 26-74. Более позднее строительство уничтожило культурный слой и более ранние комплексы. См.: Станчева М. Археологическою наследство на София. Формиране, състояние, проблеми // Сердика. 1989. Т. 2. С. 6-35.

²⁹⁾ Brandes W. Die Städte Kleinasien im 7. und 8. Jahrhundert. Berlin, 1989. S. 17.

³⁰⁾ Там же. С. 120.

³¹⁾ Там же. С. 189.