Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделам Россия – XVI век | Россия – XVII век | Крым

Александров В.А.
Организация обороны южной границы Русского государства во второй половине XVI — XVII в.

Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979.
{159} – конец страницы.
OCR OlIva.

На протяжении второй половины XVI — XVII в. борьба с экспансией Крыма и Турции составляла одну из важнейших внешнеполитических задач России. В зависимости от международных ситуаций, внутреннего состояния России, расчетов (или просчетов) русского правительства она то обострялась, то временно затухала, но на протяжении веков не теряла ни значения, ни остроты. Ее этапы определялись изменявшимися возможностями борющихся сторон. Падение Золотой орды еще не означало окончания вековой борьбы России с татарскими государственными образованиями. После падения Казани и Астрахани на южных и юго-восточных границах России во второй половине XVI — XVII в. очагами постоянной опасности оставались Крымское ханство и ногайские орды. Эта опасность осложнялась тем, что Крымское ханство попало в вассальную зависимость от Турецкой империи, которая на протяжении XVI—XVII вв. вела упорно наступательную политику в отношении Центральной и Восточной Европы, Кавказа и Ирана.

В этих условиях всякие попытки России ликвидировать пережитки подданического отношения Руси к Золотой орде, за которые цеплялись крымские ханы, а тем более вступать в открытую борьбу с Крымом рассматривались Турцией как угроза ее коренным интересам в Северном Причерноморье. Незыблемость существования Крымского ханства была основой политики Турции в Причерноморье, а набеги крымских ханов на русские земли, совершаемые систематически и весьма часто по собственной инициативе, нередко без ведома Стамбула, молчаливо им подразумевались, с одной стороны, как право на обогащение и существование за счет соседей, а с другой стороны, рассматривались как метод воздействия на усиливавшееся централизованное Русское государство, точнее, как метод его ослабления в целях успеха {159} в дальнейшем собственно турецкой экспансии¹⁾. Таким образом, «золотоордынское наследие» Крымского ханства по грабежу русских земель было принято турецким правительством составной частью его экспансионистской политики.

Организация обороны южной границы России на протяжении второй половины XVI — XVII в. отражала вполне определенный оборонительный этап во внешней политике русского правительства в отношении Крыма и Турции. Эффективность и результативность этой обороны были необходимыми предпосылками наступления на причерноморские степи, начатого русским правительством в конце XVII в. и продолжавшегося в XVIII в. Указанная проблема, разумеется, не может рассматриваться только с узко военной точки зрения (стратегической, тактической, инженерной). В ней отражались и отношение русского правительства к своим внешнеполитическим задачам, и степень народнохозяйственного освоения южнорусских областей, и особенности социальной политики правительства, проводимой по отношению к населению этих областей. Только при таком многостороннем учете всех этих вопросов возможно объективно представить себе целенаправленность организации обороны на юге и ее результаты.

Известно, что начиная с Ливонской войны и до «вечного мира» с Польско-Литовским королевством (1686 г.), т.е. на протяжении 120-130 лет, внешняя политика России подчинялась прежде всего отношениям с государствами на западе и северо-западе. Как бы тонко ни оценивала русская дипломатия того времени все перипетии своих взаимоотношений с Крымом, Ногаями и Турцией и их отношения между собой, в целом она стремилась избегать втягивания страны в тяжелые и длительные военные конфликты с ними.

Уже Ливонская война показала, насколько от положения на юге, от политики крымских ханов зависели успехи и неудачи России на Западе. Стратегическое значение защиты южной границы было очевидно. На протяжении 24 лет Ливонской войны только три года южные области России не испытали разора от татарских набегов, причем в 1568—1574 гг. ситуация складывалась угрожающая, когда в 1571 г. Довлет-Гирей захватил Москву, а в 1572 г. вновь перешёл Оку. Фактически в 1568—1574 гг. {160} России пришлось, помимо Ливонской войны, вести войну с Крымом²⁾. Основная линия русской обороны в то время опиралась на течение Оки, где в Калуге, Серпухове, Тарусе или Алексине, в Коломне и Кашире располагались полки.

Еще в 1550-х годах русское правительство выдвигало с целью активной обороны значительные силы полевой армии далеко за Оку, под Тулу и далее на рубежи рек Быстрая и Тихая Сосны к Днепру и Дону³⁾. Для предупреждения татарских набегов с 1571 г. именно там, на рубежах Дикого поля была организована постоянная, с апреля и до зимы, полевая сторожевая служба с центрами в Путивле и Рыльске. Ее структура и функции были отражены в первом известном на Руси военном уставе, который был разработан в Москве в результате совещания во главе с князем М.М. Воротынским южных детей боярских, знатоков полевой службы. Основная цель этой службы заключалась в том, чтобы неприятельские «воинские люди войной безвестно не приходили». Достигалось это тем, что одновременно по точно расписанным маршрутам русские разъезды передвигались вдоль всей южной границы. Кроме того, далеко в степи высылались специальные разъезды⁴⁾.

Стремясь предупредить заранее о надвигавшихся татарских войсках, эти разъезды следили прежде всего за несколькими шляхами (дорогами), по которым обычно проходила татарская конница, а именно: наиболее западным Муравским (между Ворсклой и Сев. Донцом), разветвлявшимся затем на Бакаев, Свиной и Тахмуцкий шляхи; Изюмским (между Сев. Донцом и Осколом), Калмиусским (между Осколом и Доном) и Ногайским (между верховьем Битюга и Цной). Эти шляхи проходили по речным водоразделам и возвышенностям⁵⁾, так как татары старались избегать речных переправ, болот, оврагов и лесов. С учетом тактики неприятеля строилась и русская сторожевая служба. Однако в борьбе с крайне подвижным противником, избегавшим осад укрепленных пунктов и боевых столкновений с крупными соединениями русских войск, при всей оперативности сторожевой службы далеко не всегда удавалось вовремя сконцентрировать полевые рати и преградить путь татарам. Поэтому во второй половине XVI в. вдоль южного «берега» Оки постепенно был создан единый оборонительный комплекс, {161} состоявший из лесных завалов (засек), полевых укреплений на дорогах и в других местах, особенно на бродах через Оку, и непосредственно крепостных сооружений, возникших до XVI в. в городах Веневе, Туле, Одоеве, Белеве, Лихвине, Козельске, которые были опорными пунктами в системе обороны складывавшейся Засечной черты⁶⁾.

После окончания Ливонской войны русское правительство начало усиливать сторожевую линию постройкой городов-крепостей. Иначе говоря, на основе сторожевых постов стали создаваться опорно-оборонительные крупные пункты. На протяжении 1580—1590-х годов возник ряд так называемых «украинных» городов — Воронеж, Елец, Ливны, Оскол, Лебедянь, Курск, Белгород, Валуйки, Кромы, Царев-Борисов. Создание этих опорных пунктов позволило иначе дислоцировать полевую армию, которую ежегодно с 1599 г. в ожидании татарских набегов стали развертывать не вдоль Оки, а много южнее — в «украинных» городах, в лесостепной зоне, обычно в треугольнике между Мценском, Орлом и Новосилем. Эти изменения в обороне южной границы отразились и на военно-окружной организации боевых сил; так, наряду с «Береговым» разрядом, в который входили полки, развертываемые вдоль берегов Оки, появились Рязанский и Украинный разряды, объединявшие ратные силы в городах, тяготевших к Рязани и к «украйне»⁷⁾.

Укрепление южной границы и выдвижение полевых ратей ближе к степям было тотчас замечено в Крыму и получило своеобразную интерпретацию. В 1602 г. хан Казы-Гирей запросил русского посланника князя Гр. Волконского — «не видим ли вашего умысла столь недружелюбного; вы хотите задушить нас в ограде»⁸⁾. В это время русское правительство не могло и думать о серьезном наступлении на Крым, но по южной границе оно поставило «ограду» (правда, несовершенную), которая, что существенно отметить, была построена в значительной степени силами местного южнорусского населения. М.Н. Тихомиров, описывая южные области России в XVI в., их население и хозяйство, отмечал, что «Распределение сторожевой службы в Диком поле соответствовало заселению края»⁹⁾. На основе ряда свидетельств он же заключал далее: нет основания говорить о том, что область «украинных» городов была заново заселена {162} только в XVI в. «Вероятно, она никогда не испытывала полного запустения»¹⁰⁾. Этот вывод был поддержан в исследовании о постройке Белгородской черты В.П. Загоровским¹¹⁾. Достаточно указать, что при постройке Воронежа значительную часть его населения составили люди, набранные на месте, среди которых были бывшие крепостные, беглые холопы и крестьяне. Известно о существовании русских поселений на берегах Сейма и Оскола в 1580-х годах. В то же время за коренными жителями Путивльского уезда укрепилось особое название — севрюки; есть основание видеть в них даже особую этнографическую группу населения, наличие которой свидетельствовало о давнем заселении территории. В существовании донского казачества в рассматриваемое время со сложившейся общественной организацией так же не приходится сомневаться¹²⁾.

Тяжелые годы «Смуты», крестьянской войны под руководством И. Болотникова и иностранной интервенции разрушили систему южной обороны. По известным, но, по всей вероятности, неполным данным, с 1607 по 1618 г. были разрушены или полуразрушены южнорусские города Чернь, Кромы, Орел, Карачев, Ряжск, Волхов, Серпухов, Царев-Борисов, Дедилов, Епифань, Крапивна, Лебедянь, Серпейск, Мещевск, Козельск, Лихвин, Перемышль, Путивль, Оскол, Ливны, Елец, Данков, Шацк, Михайлов, Калуга¹³⁾. На протяжении этих лет татарские отряды ежегодно опустошали всю южную часть государства, переходили Оку, появлялись под Москвой и при полной безнаказанности проявляли стремление вообще «вон не выхаживать» из русских земель. А.А. Новосельский очень образно писал, что в это время «татары ходили на Русь до утомления»¹⁴⁾. Трудно даже учесть количество угнанных ими пленных. Из одной только орды Больших нагаев было в 1619 г. освобождено до 15 тыс. находившихся там русских пленников. Иранский шах Аббас, безусловно осведомленный о состоянии восточных рынков, на которых продавались русские пленники, в 1620-х годах выражал свое удивление русским послам по поводу того, что в России еще оставались жители¹⁵⁾.

Деулинское перемирие 1618 г. с Польшей, заключенное на 14¹/₂ лет, дало возможность правительству патриарха Филарета провести неотложные мероприятия по восстановлению системы обороны южной границы. Важнейшим {163} условием для этого было урегулирование отношений с Крымом и Турцией; международная обстановка для этого благоприятствовала. Всеми силами стремясь удержать свои позиции в Европе, в частности в Причерноморье, Турция втянулась в длительную борьбу с Польшей, а крымская политика в это время целиком была подчинена турецкому руководству. В 1621 г. Турция даже склоняла Россию к военному союзу против Польши и прислала в Москву посольство во главе с опытным дипломатом Фомой Кантакузином¹⁶⁾. Эта попытка была дипломатично отведена в Москве, но набеги татар почти прекратились¹⁷⁾. Русское правительство восстанавливало оборону на юге в значительных, сокращенных по сравнению с концом XVI в. масштабах и из-за недостатка сил и средств не могло учесть памятные уроки Ливонской войны и «Смутного времени». Как и в конце XVI в., оборонительные полевые рати ежегодно в 1620-х годах выдвигались за Оку, но на более северную линию: Мценск — Крапивна — Тула — Дедилов — Михайлов — Пронск — Рязань. Сокращен был и радиус расстановки сторожевой службы, упорядоченной в 1623 г. Она не выдвигалась далеко в степь, не достигала Днепра и низовьев Дона и Донца, как в XVI в., а ограничивалась течением Сейма, Пела, верховьями Ворсклы, Оскола и Тихой Сосны. Даже из передовых «украинных» городов — Путивля, Белгорода и Валуйки — сторожевые разъезды не отходили далее чем за 15 верст¹⁸⁾.

Стратегически задача обороны сводилась к старому принципу — не дать татарам прорваться через Оку к Москве и в центральные уезды. Исходя из этого, восстанавливались разрушенные города и существенно усиливались их гарнизоны (стрельцы, пушкари)¹⁹⁾; основную массу стрельцов на юге концентрировали не на Оке и не в передовых крепостях, а в городах, расположенных на южных притоках Оки (Проня), а также на юго-западных рубежах по линии Калуга—Брянск—Путивль, что объяснялось подготовкой к борьбе с Польшей за потери, понесенные по Деулинскому перемирию.

Война с Польшей, начатая в 1632 г. и закончившаяся в 1634 г. Поляновским миром, показала полную несостоятельность обороны южной границы, что во многом определило, как известно, неудачу этой войны. Надежда Крыма на нейтралитет в этот момент оказалась напрасной, а украинные {164} города не смогли предохранить уездное население от татарского погрома. А.А. Новосельский подробно охарактеризовал причины, по которым крымские ханы, воспользовавшись ослаблением султанской власти, самочинно начали в огромных масштабах набеги на русские земли в самый не подходящий для турецкой дипломатии момент (голод, разорение, междоусобия)²⁰⁾. Еще в 1631 г. возобновившиеся татарские набеги достигали рязанских земель, но осуществлялись разрозненными и относительно небольшими отрядами (до 800 человек)²¹⁾. Однако уже в июле 1632 г. до 20 тыс. татар вторглось в русские пределы — в Мценский, Новосильский, Орловский, Карачевский, Ливенский и Елецкий уезды. Бои с ними продолжались до октября. К 1633 г. польским дипломатам, пообещавшим от имени короля Владислава увеличенные «поминки», без труда удалось склонить крымского хана повторить набег. В июне 20-30 тыс. татар с царевичем Мубарек-Гиреем достигли Оки. Помимо наиболее южных уездов, татарскому погрому подверглись непосредственно приокские — Серпуховской, Тарусский, Калужский, Алексинский, Каширский, Коломенский, Рязанский. Часть этой орды перешла Оку и вторглась в Московский уезд. В последующие 1634—1637 гг. набеги продолжались в тех же масштабах, и если не достигали Оки, то только из-за слабости общего татарского руководства. Несмотря на упорное сопротивление русских полевых полков, одержавших ряд побед, общая численность угнанных татарами пленных в 1630-х годах достигала много больше 10 тыс. человек²²⁾.

В этих обстоятельствах русское правительство пришло к единственной, принципиально верной оценке внешней политики Крымского ханства и сделало из нее также единственно верный вывод. Ошибочность русской политики в отношении ханства была очевидна. История показала, что дипломатические соглашения с кочевыми хищниками, т.е. татарской знатью, не обеспечивали ни безопасности страны, ни претворения в жизнь ее внешнеполитических задач. В середине 1630-х годов русское правительство принимает решение об обороне южной границы и на протяжении последующих десятилетий XVII в. упорно осуществляет грандиозное строительство, создавая беспрецедентную до того систему оборонительных сооружений глубиной в сотни верст. В этой системе принципиально {165} новым был подход к тактической оценке средств обороны. Ее основу составляли сплошные оборонительные линии, а крепости оставались опорными узлами сопротивления. Против тактики боевых действий татарской конницы это была единственная возможность успешной обороны.

Очередность создания отдельных звеньев этой системы находилась в полном соответствии с динамикой направлений татарских нападений. Первостепенное внимание было уделено оборонным сооружениям на Ногайском и Калмиусском шляхах²³⁾. Создание оборонительной системы было начато в 1635 г. На протяжении последующих пяти лет была реконструирована старая тыловая Засечная черта и положено начало наиболее передовой и в оборонном отношении основной Белгородской черты. Белгородская линия протягивалась приблизительно по линии сторожевых постов, установленных после 1571 г.

Эта преемственность была не случайной; создатели черты опирались на опыт старой сторожевой службы и, исходя из местных ландшафтных условий, ставили преграду татарским набегам вдоль южной границы лесостепи, так сказать, прямо перед степью²⁴⁾. Строительству предшествовали изыскательные инженерные работы и создание карт-чертежей. На первостепенные работы ассигновывались 111 тыс. рублей и 24 тыс. четвертей хлеба для обеспечения рабочих²⁵⁾. В течение 1630-х годов был создан прежде всего Козлово-Тамбовский укрепленный район (Козлов, Тамбов, Верхний и Нижний Ломовы, перекрывающий Ногайскую дорогу). Почти одновременно на Калмиусском и Изюмском шляхах возникли Усерд, Яблонов, Короча, Чернавск, несколько севернее черты — Ефремов и впереди нее, между Муравским и Изюмским шляхами,— Чугуев.

Укрепление границы тотчас вызвало, как и в 1602 г., соответствующую реакцию в Крыму. В 1638 г. хан Бегатыр-Гирей потребовал разрушения выстроенных городов, а после, разумеется, отказа в 1644 г. татары предприняли хорошо организованный набег со стороны еще не укрепленного русскими Муравского шляха. Они вторглись в пределы Польши, а затем — России; 30-40-тысячное татарское войско угнало свыше 10 тыс. русских пленников, а в 1645 г. повторило набег и угнало еще свыше 6 тыс. человек²⁶⁾. Однако, как ни тяжелы были последствия {166} этих набегов, они коснулись только юго-западных уездов — Рыльского и Путивльского. Татары не рискнули сталкиваться с расположенными севернее полками русской полевой рати, так как в связи с завершением строительства Засечной черты перспектив прорыва к Оке у них уже не было.

Засечная (приокская) линия к этому времени тянулась примерно параллельно Оке, между Мещерскими и Брянскими лесами. Она начиналась у Рязани и далее на запад проходила до Венева, к Туле, Крапивне, Одоеву, Лихвину и Белеву и завершалась около верховий Жиздры. К западу от Тулы леса шли полосой до массива брянских лесов, а потому особое внимание русских градодельцев привлекла восточная часть черты, и тульские, веневские, каширские и рязанские засеки были подвергнуты особо серьезной реконструкции. Перестройкой Засечной черты руководили виднейшие представители московской администрации, и для работ, по известным данным, было привлечено до 27 тыс. человек и до 3,5 тыс. лошадей. Из этого количества основная часть работников (до 23 тыс.) концентрировалась на наиболее уязвимом для нападения восточном крыле черты²⁷⁾. Засечная черта, протянувшаяся на 500 км, представляла собой выдающееся военно-инженерное сооружение. Она была создана с учетом топографических особенностей местности, а также тактики и боевых средств противника. Борьба с татарской конницей не требовала монументальных каменных сооружений, а потому русские инженеры, используя и усиливая естественные препятствия (овраги, водные рубежи, болота, лесные засеки), возводили земляные укрепления — крепости и валы — с таким расчетом, чтобы затруднить маневренность и подвижность противника. Некоторые из валов до сих пор сохранились немыми свидетелями осуществленных работ. Правительство России долго уделяло внимание Засечной черте; несмотря на ее тыловое положение, она ремонтировалась и ее отдельные элементы реконструировались вплоть до 1670-х годов²⁸⁾.

Татарские набеги 1640-х годов побудили правительство ускорить завершение еще более грандиозного сооружения — передовой Белгородской черты, тянувшейся на 800 км с запада, от верхнего течения Ворсклы до Дона и далее на северо-восток, вдоль течения р. Воронеж к {167} р. Цне. В 1640-е годы на всем ее протяжении было построено 18 городов-крепостей, создано два укрепленных района — на востоке, в Лебедянском уезде (Добрый, Сокольск), и на западе, в Комарицкой волости, под Севском. Особое внимание было уделено наиболее западной части черты, закрывавшей Муравский шлях²⁹⁾. К 1653 г. Белгородская черта была сооружена и, как писали современники, «татарский ход унялся, и городы и уезды стали в береженье»³⁰⁾. В инженерном отношении Белгородская черта не отличалась от Засечной, но превосходила ее по мощности укреплений — валы, рвы, подолбы, острожки и города составляли почти сплошную цепь³¹⁾.

Постройка Белгородской черты существенно отразилась на организации обороны южной границы. С 1646 г. полевые полки стали дислоцироваться непосредственно за сплошной оборонительной линией, концентрируясь в районах Белгорода, Яблонова, Карпова. Белгород (вместо Тулы) становится не только центром всей оборонительной линии, но и центром управления всей южной обороны, центром сложившегося военно-административного округа — Белгородского разряда. В ведении округа находились гарнизоны всех южных городов, и по «воинским вестям» к Белгороду должны были стягиваться из более северных городов служилые люди. На территории этого разряда находилось до 68 городов (90 уездов — в конце XVII в.)³²⁾. Тем самым была достигнута значительная централизация в обороне границы. В 1666 г. на юго-западе был выделен особый округ — Севский разряд (12 уездов).

Строительство черты осуществлялось силами местного населения, бурно увеличивавшегося в результате народной колонизации юга. Оно же в большей степени дало необходимое число людей для комплектования местных гарнизонов, которые лишь отчасти пополнялись правительством путем перевода служилых людей из более северных городов. По подсчетам В.М. Важинского, в 1630—1640-х годах в 30 городах Белгородской черты «прибор» в служилые люди для городовой службы из местного населения дал почти 7,5 тыс. семей (60%), а перевод из других городов — 5 тыс. семей (40%). В большинстве своем приборные чины — казаки, стрельцы, пушкари — происходили из служилой и крестьянской среды, из холопов и гулящих людей³³⁾.{168}

С образованием сплошной Белгородской черты изменялось и соотношение родов войска, обеспечивавших оборону. Комплектование вооруженной силы на Белгородской черте совпало с началом упадка поместной конницы и первыми опытами по созданию регулярных полков. В 1640-х годах в некоторых уездах — Воронежском, Лебедянском, Севском и др. — были организованы из местного крестьянского населения драгунские полки для несения конной и пешей пограничной службы. Попавшие в их состав крестьяне (5500 человек) были освобождены от всех повинностей и налогов и обязаны нести воинскую службу наряду с ведением своего хозяйства. Существовали эти полки до 1680-х годов. В середине XVII в. в Белгородском разряде появились конные полки «нового строя» — рейтары и копейщики (из детей боярских и других сословных групп). Местные казаки частично попали в новые полки, частично пополнили гарнизоны новых городов. Наконец, с середины XVII в. из украинских переселенцев, осевших по Белгородской черте, было организовано пять поселенных полков — Острогожский, Харьковский, Ахтырский, Сумской, Изюмский. К 1670-м годам в них было свыше тринадцати тысяч человек, столько же украинцев числилось на городовой службе в гарнизонах³⁴⁾.

Всего в Белгородском разряде на 1651 г. число ратных людей достигало 46 тыс. человек, среди них все большую роль играла пехота, задачей которой была оборона укреплений Белгородской черты. Непосредственно в 22 городах, расположенных собственно по Белгородской черте, в 1651 г. числилось около 18 тыс. служилых людей (4,8 тыс. детей боярских, свыше 5 тыс. казаков, около 3,5 тыс. стрельцов, около 3 тыс. драгун и т.п.)³⁵⁾. В 1670-х годах поместная конница как основной род войск потеряла свое значение. В Белгородском разряде только 10% дворян числилось на старой полковой службе, 50% — в полках нового строя и 40% — на городовой службе. В целом в результате организационной деятельности правительства по созданию вооруженной силы из числа местного населения к середине XVII в. на территории Белгородского разряда насчитывалось 275 тыс. человек обоего пола, составлявших семьи служилых людей; к концу века их число возросло почти до полумиллиона человек. Среди этих семей дворянская прослойка была {169} незначительна (менее 10% общей массы служилых людей), чему способствовала гибкая политика правительства.

К концу XVII в. общая численность служилых людей, постоянно проживавших на территории Белгородского и Севского разрядов, достигала более 84 тыс. человек, т.е. возросла с середины века на 85% при резком увеличении солдат, копейщиков, рейтар и падении роли старой поместной сотенной организации кавалерии.

Заинтересованное в заселении, хозяйственном освоении и обороне южной части государства, русское правительство сдерживало распространение в южных уездах вотчинного и помещичьего элемента и сквозь пальцы смотрело на прибор в ратную службу беглых крестьян. С 1637 г., т.е. с начала строительства Белгородской черты, было запрещено давать поместья и вотчины боярам и московским дворянам в Волхове, Воронеже, Ельце, Карачеве, Курске, Лебедяни, Ливнах, Мценске, Новосиле, Орле, Рыльске, Старом Осколе и всех городах, лежащих к югу от них. Только с 1670—80-х годов в интересах крупных феодалов правительство начало постепенно отказываться от такой «охранительной» политики и крепостничество стало распространяться на юге³⁶⁾.

Глубоко эшелонированная оборона способствовала заселению и хозяйственному освоению южного края. С укреплением границы на юге крестьянское население, спасавшееся от крепостной неволи, бурно росло: в 1646 г. — 230 тыс. человек, в 1678 г. — 470 тыс. человек. В итоге общая численность населения на юге достигла в последней четверти XVII в. свыше миллиона человек. К концу XVII в. только служилые люди, занимавшиеся сельским хозяйством, как правило, своими силами, владели более 3 млн. десятин пашни³⁷⁾.

По самым минимальным подсчетам за первую половину XVII в. татары угнали из русских пределов 150-200 тыс. человек³⁸⁾. После постройки Белгородской черты татары могли прорваться в русские пределы только в случае обхода оборонительной полосы с запада или востока. Так, в 1659 г. после тяжелого поражения русской поместной конницы под Конотопом Мухамед-Гирей вторгся с запада и подверг грабежу 21 уезд Севского и Белгородского разрядов, где было убито и пленено 27 тыс. человек и сожжено около 10 тыс. дворов³⁹⁾. Но в 1670-х годах во время русско-турецкой войны и знаменитой обороны {170} Чигирина татары не рисковали предпринимать серьезных попыток прорыва Белгородской черты. Более того, обороняя Чигирин и вступая в полевые сражения с турецкой армией, русские войска опирались на черту как надежно укрепленный тыл.

В это же время стало неизбежно укрепление местности впереди Белгородской линии, активно заселявшейся русским и украинским населением (к югу и юго-западу от Белгорода, между Ворсклой и Северным Донцом, Полтавой и Харьковом). В 1683 г. ногайцы и крымцы напали на возникшие там селения и дошли до Полтавы. С 1679 г. и вплоть до 1690-х годов эта территория была укреплена «Новой» (Изюмской) чертой. Она тянулась на 400 верст по лесостепной местности от г. Усерда, расположенного на Белгородской черте, к югу до Валуек, затем по р. Осколу на Царев-Борисов и далее к р. Коломаку, прикрывая собой заселявшуюся Слободскую Украину⁴⁰⁾. Таким образом, Белгородская черта на своем значительном протяжении становилась второй линией обороны.

С 1680-х годов Белгородская и Изюмская черты стали играть существенную роль не только собственно в обороне. В 1683 г., когда турки предприняли наступление на Вену, где потерпели сокрушительное поражение от польско-имперских войск Яна Собесского, русские войска, стоявшие в Поднепровье и опиравшиеся на Белгородскую черту, сковывали значительную часть вооруженных сил Крымского ханства⁴¹⁾. Вскоре же Белгородская и Изюмская черты послужили опорой при начавшемся наступлении русских на Крым. Правда, походы В.В. Голицына в конце 1680-х годов не увенчались успехом, но перелом в борьбе с Крымским ханством, жившим за счет грабежа соседей, прежде всего Польши и России, был очевиден; в значительной степени он был обусловлен грандиозным оборонительным строительством, обеспечившим сначала безопасность южнорусских областей, а в дальнейшем — активную наступательную борьбу.

Система обороны, опиравшаяся на сплошные инженерные сооружения, оказалась единственно возможной в борьбе с хищническим Крымским ханством, причем создать ее было под силу только государству с сильным централизованным управлением. ⁴²⁾ {171}

¹⁾ Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в XVII в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948, с. 422-423; Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. М.: Изд-во АН СССР, 1946, т. I, с. 3, 4, 103, 123, 158.

²⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 17, 23; Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. М.: Изд-во восточной лит-ры, 1963, с. 288-290, 330-336.

³⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 23, 43, 44.

⁴⁾ Беляев И. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской окраине Московского государства до царя Алексея Михайловича. М., 1846; Загоровский В.Н. Белгородская черта. Воронеж, 1969, с. 56-60.

⁵⁾ Загоровский В.П. Белгородская черта, с. 51, 52; Новосельский А.А. Борьба..., с. 443, 444.

⁶⁾ Никитин А.В. Оборонительные сооружения Засечной черты XVI—XVII вв. — Материалы и исследования по археологии Москвы. М.: Изд-во АН СССР, 1955, т. 8, с. 121, 122.

⁷⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 44.

⁸⁾ Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1824, т. XI, С. 28.

⁹⁾ Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М.: Изд-во АН СССР, 1962, с. 416.

¹⁰⁾ Там же, с. 422.

¹¹⁾ Загоровский В.П. Белгородская черта, с. 22-24.

¹²⁾ Тихомиров М.Н. Россия..., с. 426-429.

¹³⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 67.

¹⁴⁾ Там же, с. 80.

¹⁵⁾ Там же, с. 79, 80.

¹⁶⁾ Смирнов Н.А. Россия и Турция, М.: Изд-во АН СССР, 1946, т. II, с. 10-16.

¹⁷⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 150.

¹⁸⁾ Там же, с. 159-161.

¹⁹⁾ Александров В.А. Стрелецкое население южных городов России в XVII в. — В кн.: Новое о прошлом нашей страны. М.: Наука, 1967, с. 238, 239.

²⁰⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 181—183, 193, 197.

²¹⁾ Там же, с. 206-209.

²²⁾ Там же, с. 198, 209-216, 228-237, 265, 266, 296.

²³⁾ Там же, с. 294, 195.

²⁴⁾ Загоровский В.П. Белгородская черта, с. 17.

²⁵⁾ Там же, с. 94.

²⁶⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 336-341, 349-357.

²⁷⁾ Никитин А.В. Оборонительные сооружения..., с. 125-129.

²⁸⁾ См.: Никитин А.В. Оборонительные сооружения, с. 129 и сл. а также с. 213.

²⁹⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 369, 370.

³⁰⁾ Важинский В.М. Землевладение и складывание общины однодворцев в XVII веке. Воронеж, 1974, с. 45.

³¹⁾ Загоровский В.П. Белгородская черта, с. 77-85, 192-193 (рис. 8).

³²⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 371; Загоровский В. П. Белгородская {172} черта, с. 120, 121; Важинский В.М. Землевладение..., с. 68, 69.

³³⁾ Важинский В.М. Землевладение..., с. 58.

³⁴⁾ Там же, с. 58, 59, 69; Строков А.А. Общий курс истории военного искусства. М., 1951, т. 1, с. 137-142, 146-148, 166, 167; Очерки истории СССР: Период феодализма. XVII в. М.: Изд-во АН СССР, 1955, с. 445.

³⁵⁾ Загоровский В.П. Белгородская черта..., с. 141; Важинский В.М. Землевладение..., с. 65.

³⁶⁾ Важинский В.М. Землевладение..., с. 65, 66.

³⁷⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 305, 307.

³⁸⁾ Важинский В.М. Землевладение..., с. 54, 55, 72, 105.

³⁹⁾ Новосельский А.А. Борьба..., с. 436.

⁴⁰⁾ Важинский В.М. Землевладение..., с. 46.

⁴¹⁾ Там же, с. 46-49; Загоровский В. П. Белгородская черта, с. 18, 287-289; Смирнов Н.А. Россия и Турция, т. I, с. 26; т. II, с. 170.

⁴²⁾ Очерки истории СССР: Период феодализма. XVII в., с. 532. (В сборнике место сноски 42 не пропечатано — OCR)