Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
|
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
[1] — конец страницы
Примечания в бумажном сборнике — подстраничные;
в электронной версии помещены под соответствующими статьями.
Горбенко А.А. Азовский семинар, год восьмой
Белинский И.В. Работы Приморского 1-го отряда Азовского краеведческого музея в 1988 году.
Белинский И.В., Бородавицын И.А. Курган № 17 могильника Козинка-1.
Бойко А.Л. Спасательные работы на некрополе Крепостного городища.
Волков И.В. Охранные раскопки мусульманского могильника в г. Азове.
Гордин И.А. Раскопки в Волгодонском и Мясниковском районах.
Гудименко И.В. Работа отряда "Дельта" на позднеантичном поселении Рогожкино-XIII в 1988 году.
Гудименко И.В., Перевозчиков В.И. Работы I Азовского археологического отряда в 1988 г.
Житников В.Г. Раскопки курганов в Константиновском районе.
Козюменко Е.В., Парусимов И.Н. Работы Приморского отряда Новочеркасской экспедиции.
Янгулов С.Ю., Горяйнов С.Г., Кузнецов В.В. Раскопки экспедиции РГПИ в Багаевском районе в 1988 году.
Безуглов С.И. Позднесарматское погребение у ст. Хапры (1924 г.)
Власкин М.В. Золотые зооморфные пряжи из курганного могильника у x. Нового.
Волков И.В. Хронология турецких слоев Азова (XVI—XVIII вв.)
Гуркин С.В. К вопросу о семантике половецких святилищ.
Захаров А.В. Погребение раннесарматского времени с бронзовой фибулой из правобережного Подонья
Королев В.Н. Донская разведка в XVII в.
Косяненко В.М. Новые материалы позднеантичного времени с территории г. Ростова-на-Дону
Лукьяшко С.И. Природные условия Нижнего Дона в I тысячелетии до н.э.
Максименко В.Е. К вопросу о происхождении савроматов по данным античной традиции.
Молчанов А.А., Фомичев Н.М. Находки монет Трапезундской империи в Азове
Рогудеев В.В. Поминальные курганы культуры многоваликовой керамики
Очередной семинар, проводимый Азовским краеведческим музеем, собирает широкий круг археологов и историков, чьи исследовательские интересы связаны с Нижним Доном.
Расширение состава участников семинара в значительной мере связано с развитием самостоятельных археологических подразделений АКМ, РГУ, РГПИ, РОМК, отряды которых составляли прежде Азово-Донецкую экспедицию. Большие масштабы полевых работ этих учреждений, отсутствие специального информационного сборника сделали необходимой публикацию кратких сведений об исследованиях последних лет (раздел I настоящего сборника).
Вторая, большая по объему часть сборника, представляет результаты научной работы сотрудников музеев и ВУЗов области. Здесь можно найти публикации археологического материала, анализ письменных источников и их историческую интерпретацию. В последние годы четко наметилась тенденция к расширению хронологического диапазона и проблематики исследований участников семинара. Интерес, который проявляют к семинару археологи и историки, позволяет рассчитывать на повышение его теоретического уровня и на объединение вокруг него людей, истинно неравнодушных к прошлому края.
Предлагаемые читателю материалы семинара отражают лишь часть большой работы сотрудников музеев и учебных заведений области. Пропаганда и популяризация результатов этой работы и являются первоочередными задачами семинара, проводимого на Азовской земле уже в восьмой раз. [1]
С мая по ноябрь 1988 г. Приморский I отряд АКМ проводил спасательные работы на новостройках мелиорации в Азовском, Багаевском и Сальском районах. В результате этих работ было раскопано 33 кургана.
Наибольшее количество курганов было исследовано в зоне строительства Приморского магистрального канала (22 насыпи). Эта группа курганов получила наименование Займо-Обрыв-1. К сожалению, в данной курганной группе большинство насыпей было уничтожено при строительстве канала. Большая часть курганов, исследованных в данной группе, относится к железному веку. Погребения данного времени встречаются также и в насыпях более раннего времени. На них хотелось бы остановиться более подробно. Чаще всего это погребения, совершенные в подпрямоугольных могильных ямах, ориентированных осью по линии восток-запад, хотя встречаются погребения и в подбоях. Данная группа погребений, судя по инвентарю и обряду трупоположения, относится к раннескифскому времени (VI, возможно конец VII вв. до н.э.). В свою очередь, из группы этих погребений хотелось бы особо выделить погребение 4 кургана 7. По конструкции могильной ямы и ориентировке оно полностью соответствует вышеперечисленной группе погребений, но вместе с тем резко отличается по набору инвентаря и трупоположению (вытянуто на груди). Инвентарь данного погребения состоял из двух сосудов; один из них по тулову украшен прочерченными знаками, скорее всего имеющими какое-то практическое значение (календарь, карта или что-то в этом роде), керамической крышки из тулова сосуда; костяной булавки-заколки со стилизованной головой орла; комка серы и небольшого кусочка битума (смолы). [2]
Погребения бронзового времени представлены комплексами катакомбной и срубной культур и некоторым количеством переходных от бронзового к железному времени.
В Сальском районе, в совхозе им. Фрунзе, в зоне строительства орошаемого участка, было раскопано 8 курганов. Все курганы относятся к бронзовому времени. Наибольший интерес представляет погребение I кургана 5, относящееся к ямному времени и имеющее богатый инвентарь (костяные молоточковидные булавки, бронзовые бляшки с пуансонным орнаментом, бронзовое шило и керамический слабопрофилированный остродонный сосуд).
В Багаевском районе, в совхозе "Орошаемый" было раскопано 3 кургана. Два из них относились к бронзовому времени (один имел впускные погребения среднесарматского времени), а один, ограбленный, относился, вероятнее всего, к эпохе железа.
Во всех трех пунктах работы будут продолжены в 1989 г.
В 1987 году Маныческим отрядом (нач. отряда Белинский И.В.) АКМ велись работы у г. Пролетарска, в 25 км к ЮВ от него. Было вскрыто 30 насыпей, содержащих захоронения от ямного до позднекочевнического времени. Наибольшее количество комплексов относится к катакомбной культуре. Мы хотели бы рассмотреть курган № 17, который долгое время использовался в качестве кладбища эпохи средней бронзы.
1. Курган № 17 к началу раскопок имел высоту 3.58 м, сооружен [3] в ямное время. Содержал восемь разновременных насыпей и 23 погребения, из которых 10-13 являлись могильными конструкциями эпохи средней бронзы. Нам представляется возможным выделение трех хронологических групп погребений этого времени. В первую входят захоронения №№ 11, 14, 21, имеющие индивидуальные насыпи. Вторая группа объединила погребения №№ 1, 5, 12, 22. Насыпи, сооруженные над ними, практически неотделимы друг от друга. Третья группа представлена катакомбами №№ 16, 19, 20, причем для №№ 16, 20 существует общая насыпь. Первая группа характерна для начала, вторая для середины, а третья для конца среднебронзового времени. Некоторые погребения требуют детального рассмотрения из-за их неординарности и наличия в них довольно редко встречающегося инвентаря. В основном погребения этой эпохи принадлежат к волго-маныческому варианту.
2. Как уже ранее отмечалось, присутствие в кургане погребений катакомбной культуры (они составили больше половины находящихся в нем захоронений) позволило почти точно определить смещение центра кургана на протяжении нескольких сотен лет. Это также дало возможность определить время и последовательность сооружения погребальных конструкций. Хочется подробнее сказать о расположении этих погребений в кургане. Размещение могил происходит по полукругу и группы, выделенные нами выше, располагались компактно, каждая для своего отрезка времени. Дальнейшее изучение расположения погребений в этом курганном могильнике позволит получить более полное представление об истории и культуре этой эпохи.
[4]
Во время полевого сезона 1988 г. экспедиция АКМ, помимо широкомасштабных раскопок, проводила исследования на участках разрушений погребений античного времени, относящихся к некрополю Крепостного городища (возможно, Паниардис К. Птолемея).
В апреле были проведены раскопки по пер. Социалистическому, около школы № 15, на участке водопроводной траншеи. Были изучены три частично разрушенных погребения.
В двух случаях нами установлены форма погребальных сооружений и поза погребенных. В погребениях 1 и 2 костяки лежали вытянуто, в прямоугольных могильных ямах, с ориентировкой на С и СВ. Среди находок: небольшие бронзовые зеркала с петельчатой ручкой, валиком по краю и коническим утолщением в центре (п 1, п 2); глиняные пряслица различных форм (п 1, п 2); серолощеный кувшин биконической формы со следами починки (п 1); стеклянные бусы бочонковидной, продольно-вытянутой формы (п 2).
Погребение 3 ограблено в древности и говорить о форме могильной ямы можно лишь весьма условно. Вероятнее всего, это была катакомба либо подбой. Из инвентаря сохранились лишь трехлопастные черешковые наконечники стрел, разбросанные по всей площади могильной ямы. В заполнении ее встречены фрагменты античной керамики и костей животного.
В апреле-мае проходили раскопки по ул. Октябрьской на участке газоводных траншей. Было исследовано шесть погребений, разрушенных как во время прокладки траншей, так и хоз. деятельностью в начале XX века.
О форме могильных ям с полной определенностью можно говорить в пяти случаях (пп. 1, 2, 3, 4, 5) — это ямы прямоугольной формы. Ориентировка прослежена в пяти случаях (пп. 2, 3, 4, 5, 6) — это С-СВ. [6] О вытянутой позе погребенных можно говорить с полной уверенностью лишь в одном случае (п. 5), в остальных случаях мы можем только предполагать, так как погребения в разной степени разрушены.
Из общего числа погребений выпадает погребение 1, которое можно трактовать как хозяйственный комплекс с близлежащего городища, часть погребения или тризну, относящуюся, возможно, к еще не изученному комплексу. На небольшом участке неразрушенной ямы находился развал буроглиняной амфоры (нижняя часть не сохранилась). Инвентарь остальных комплексов представлен: краснолаковым кувшином с приземистым туловом и цилиндрическим горлом, большой краснолаковой миской на кольцевом поддоне с загнутыми внутрь краями венчика (п 3); фрагментированным лепным горшком с несколькими налепами в верхней части тулова, бусами бочонковидной и биконической формы (п 4); тремя лучковыми подвязными фибулами, фрагментом зеркала, пряслицем, пятью браслетами, разнообразным стеклянным бисером и бусами (п 5); чернолощеным кувшином с горлом, стилизованным под ойнохойю, фрагментами фибулы и железной пряжки (п 6).
В июне по ул. 50 лет Октября было обнаружено погребение, совершенное в прямоугольной могильной яме. Костяк, ориентированный на СВ, сопровождался следующим инвентарем: краснолаковым сосудом и миской (форма которых не восстанавливается), краснолаковой чашечкой на кольцевом поддоне, с двумя небольшими ручками, лучковой подвязной и "воинской" фибулами.
В июле по ул. Либкнехта исследовано полностью разрушенное погребение. С погребенным, в могиле прямоугольной формы, находились: браслет, маленькая смычковая фибула, серолощеная миска и кружальный сосуд (форма не восстанавливается).
Большой интерес представляет исследованная И.В.Волковым на [6] пл. III Интернационала катакомба, в которой обнаружен костяк, ориентированный на ЮЗ, с которым находились: железный серп, сильно профилированная фибула, серолощеные кувшин и миска.
В течение всех месяцев проводились сборы на территории некрополя, собрано значительное количество амфорной, лепной и кружальной керамики. Хорошо поставленная работа с местными информаторами позволила своевременно реагировать на большинство разрытий в зоне некрополя Крепостного городища. Ими же переданы находки из ранее разрушенных захоронений. Следует отметить, что наибольший результат дают еженедельные обходы территории некрополя сотрудниками музея.
В июле-сентябре 1938 г. 1-я Азовская экспедиция проводила охранные раскопки грунтового могильника, расположенного в районе улиц Ленина и Чехова в г.Азове. Исследована площадь более 600 кв.м. Выходы золотоордынского культурного слоя на участке не обнаружены. Глубина погребений — 0,6-1,2 м. от современной поверхности. Мощность верхнего переотложенного слоя — 0,15-0,3 м. Многочисленные перекопы последних двух веков нанесли могильнику незначительный ущерб.
Исследовано 334 погребения, подавляющее их большинство — мусульманские. Время функционирования могильника — XIII—XVIII вв., хотя точные датировки в большинстве случаев невозможны из-за отсутствия инвентаря в погребениях. Все погребения вытянутые, с западной ориентировкой. Лицевая часть черепа в большинстве случаев обращена на [7] кыблу, значительно реже — вверх или на север. С определенной степенью условности можно выделить золотоордынский, турецкий и русский периоды функционирования могильника.
Основная масса погребений относится к золотоордынскому периоду и должна укладываться преимущественно в XIV в. Колебания в ориентировке составляет приблизительно 30° в каждую сторону от западного направления. Учитывая то, что синхронные погребения должны были иметь приблизительно одинаковую ориентировку, этот признак может быть использован для выделения хронологических групп.
Важной особенностью могильника золотоордынского периода является обычай установления надгробий над погребениями. На синхронных столичных поволжских памятниках эта черта не зафиксирована. Всего было обнаружено 7 обломков надгробий и только 2 из них — над погребениями, к которым они относились. Надгробия представляют собой стелы, высеченные из рыхлого известняка-ракушечника. Одно из них (рис. 1) — это обломок верхней части стелы с выбитым геометрическим изображением сакрального характера. Скорее всего, погребенный входил в состав религиозно-ремесленного братства Ахи. Примечательно, что дервиши именно этого ордена выделили Ибн Батуте проводников на дорогу из Малой Азии в Азак. Находка в строительном отвале небольшого обломка тонкой мраморной плиты позволяет предположить, что на могильнике были и мраморные надгробия.
В трех местах на кладбище встречены непогребальные комплексы. Они, скорее всего, представляли собой небольшие ямки-тайники. В одной из них найден неполный развал гончарного горшка, в другой — обломки точильного камня и неполный развал гончарного кувшина, в третьей — небольшое скопление обломков гончарного сосуда со следами извести изнутри. [8]
В рамках золотоордынского периода погребальный обряд значительно варьирует. Устойчивые разновидности признаков погребального обряда пока не выделены. Не давая его классификации, можно предварительно перечислить признаки, зафиксированные на погребениях могильника.
Форма могильных ям в плане:
- прямоугольная;
- подпрямоугольная, с сильно скругленными углами;
- трапециевидная;
- прямоугольная, с овальными в плане заплечиками.
Разрез могильных ям:
- с вертикальными стенками;
- с простыми покатыми заплечиками;
- с узкими заплечиками с последующим расширением стенок.
Неземляные конструкции:
- поперечное перекрытие на заплечиках;
- обшивка стенок досками в нижней части и поперечное перекрытие поверх обшивки (иногда с железными гвоздями или скобами);
- продольное перекрытие досками;
- завал камней в заполнении;
- кирпичная выкладка над погребением;
- каменно-кирпичная мастаба.
Общее положение костяка:
- на спине;
- на правом боку;
Положение рук:
- вытянуты вдоль тела; [9]
- обе кисти на тазе;
- обе кисти под тазом;
- обе кисти на груди;
- обе кисти на животе;
- правая рука отведена, левая кисть на нижней части живота;
- обе руки согнуты в локтях, а кисти обращены к югу.
Положение ног:
- вытянуты;
- обе подогнуты коленями к югу;
- правая нога подогнута, левая — вытянута.
Выделить последовательность использования различных вариантов обряда пока затруднительно. Исключение составляют бесспорно позднейшие погребения в мастабах. Они ни разу не были прорезаны более поздними погребениями и, в свою очередь, часто "садятся" на более ранние. Даже без проведения специального антропологического исследования видно, что в мастабах были похоронены покойники с наиболее выраженными монголоидными признаками. Не исключено, что распространение этого обряда во 2-ой половине XIV в. связано с миграцией в период "великой замятии" части населения из поволжских столиц в более стабильный Азак.
Инвентарь в погребениях золотоордынского периода практически отсутствовал. В одном случае под черепом была найдена кольцевая медная серьга с напускной стеклянной бусиной, в другом — в районе черепа встречена характерная бипирамидальная сердоликовая бусина. В 5 случаях в заполнении ям встречены медные джучидские монеты.
К турецкому горизонту можно достоверно отнести только один парный склеп подпрямоугольной формы из обломков кирпича и рваного [10] камня со входом в северной части западной стенки. В кладку были положены 2 маленьких обломка золотоордынских надгробий. Основанием для датировки послужило то, что в кладке был использован малоформатный кирпич (3*9*18 см.), который встречается обычно в слоях XVII века на территории Азовской крепости.
Три могилы со старообрядческими крестами относились к русскому периоду существования кладбища. В одной из них лежали 4 покойника, расположенных один над другим. Кроме крестов в этом погребении найдены бритва, кресало, подковы сапог, пуговицы и крючки от одежды. К этому же времени могут быть отнесены несколько погребений с костяками в "христианских" позах.
До окончания раскопок исполком Азовского городского Совета народных депутатов решил начать строительство, что и было исполнено. В результате уничтожено более 400 погребений. Исследование не завершено. [11]
Волгодонским археологическим отрядом АКМ в 1988 г. производились археологические исследования в зонах строительства орошаемых участков в с/х "Левобережный", у х. Пирожок Волгодонского района, в колхозе Мясникяна возле с. Чалтырь Мясниковского района и в колхозе "Заветы Ильича" у с. Пешково Азовского района.
В с/зе "Левобережный" было доисследовано семь курганов, шесть из которых были спланированы при проведении земляных работ, седьмой курган высотой до одного метра был раскопан полностью. Водораздел, где был расположен данный могильник, носит местное название "Гребенек". Могильник представлен погребениями ямной, катакомбной, срубной, прохоровской, позднесарматской, салтовской культур и погребениями половецкого времени.
Три кургана исследованы в колхозе Мясникяна на полях бригады № 6. Это 1 курган высотой до 4 м и 2 кургана высотой до 2 м. Один из курганов до 1 м имел спаренную насыпь с курганом до 4 м. В данных курганах были раскопаны погребения, принадлежащие к ямной, катакомбной (донецкий вариант), срубной и сарматской культурам. Одной из интересных находок в этих курганах является тайник в кургане №3 — золотой пояс среднесарматского времени, в который были завернуты ф-ты бронзового котла.
Под селом Пешково (к/з "Заветы Ильича") Азовского района нашим отрядом начаты исследования курганной группы "Рясни", состоящей из 8 курганных насыпей, одна из которых — высотой до 4 м, а семь — высотой до 1 м. В этом году археологическому исследованию подвергся только один курган — высотой до 4 м. Обнаружены погребения ямной, катакомбной и срубной культур и раннежелезного века. [12]
С 6 по 28 августа 1988 г. отряд "Дельта" археологической экспедиции АКМ производил раскопки на территории позднеантичного поселения Рогожкино-XIII.
Работы велись в основном в юго-восточном секторе поселения, на участках, наименее подвергшихся разрушению в ходе выборки грунта при производстве местными жителями различных строительных работ. Мощность культурного слоя на этом участке составила 0,40-1,20 м. В процессе раскопок удалось проследить три культурных напластования, относящихся к различным этапам существования поселения. Из них два — позднеантичного времени. Обнаружено 35 хозяйственных ям, одно погребение, три траншеи. Из исследованных ям две (№ 69, 70) можно предположительно отнести к остаткам наземных, слегка углубленных в землю двухкамерных печей с выгребной ямой для золы перед топкой. В заполнении печей обнаружены: светлоглиняный светильник и каменные, сильно обожженные грузила.
Ямы в основном имеют чисто хозяйственное назначение. В заполнении ям — большое количество костей животных, фрагменты и развалы серолощеной, лепной керамики, светлоглиняных амфор "инкерманского" типа. Многие амфоры имеют надписи — "дипинти", выполненные красной краской на горлах амфор. Обнаружено значительное количество изделий из кости — лощило, рашпиль, обломки гарпуна, терочников из крупных фрагментов костей животных.
Скорее всего, в результате раскопок 1986 г. была исследована жилая часть поселения, тогда как в 1985—1987 гг. в основном исследовалась территория, занятая в древности комплексами рыбозасолочных ям, хорошо прослеживаемых по мощным слоям рыбной чешуи на дне, [13] отсутствию фрагментов керамики и костей животных в заполнении.
В результате составления сводного плана поселения, по результатам раскопок 1985—1988 гг. выяснена планировка поселения, топографические особенности местности, основные принципы взаиморасположения комплексов хозяйственных ям и построек позднеантичного времени III—IV вв. н.э.
В марте-мае 1988 г. производились спасательные раскопки на месте строительства девятиэтажного жилого дома по ул. Чехова. Общая площадь раскопа составила 1500 кв.м. Всего было исследовано 45 погребений, 1 жилище и 12 хозяйственных ям. Культурный слой практически полностью уничтожен поздними перекопами. Из слоя происходит верхняя часть известнякового надгробия (?), украшенного геометрическим рельефным орнаментом в виде шестиугольников и шестиконечных звезд.
Погребения относятся к средневековому мусульманскому могильнику. Погребенные лежали в узких могильных ямах и были ориентированы головой на запад. Трупоположение — вытянутое, на спине. Сильно варьирует положение рук — вдоль туловища, кисти на животе, тазе или под тазом, одна из рук согнута в локте поперек туловища и другие, более частные комбинации. Иногда стенки могильных ям обшиты деревом. В подавляющем большинстве погребения безынвентарные. Лишь в погребении 29 обнаружено бронзовое височное кольцо в виде знака вопроса с [14] шарнирным соединением кольца и бусины.
В процессе раскопок удалось проследить хронологическое соотношение золотоордынских ям и погребений. Части некоторых погребений "просели" в ямы. Следовательно, последние функционировали в более ранний период.
Ямы в большинстве своем неглубокие (1,5-2,8 м от уровня обнаружения), цилиндрической формы. Их заполнение — либо материковая глина, либо гумус, либо их чередующиеся слои, с большим количеством керамики. Обращает на себя внимание обилие целых форм массовой неполивной и поливной красноглиняной и кашинной керамики. Из редких находок особо следует отметить бронзовый кувшин, арабскую лампу из голубого стекла с изображением фантастических животных и птиц в технике росписи эмалью бледно-розового, красного, зеленого цветов и позолотой, кашинную вазу "для розовой воды" с изображениями рыб и павлинов (?) в технике росписи черным под бирюзовой глазурью и кашинную чашу с изображением леопарда (?) в технике полихромной росписи с рельефом под бесцветной поливой. Монеты датируют исследованный участок первой половиной — серединой XIV века.
В апреле 1968 г. по сигналу местных жителей в траншее под водопровод по ул. Газеты "Известия" была доисследована гончарная печь XIV в. Печь имела двухъярусную конструкцию и круглую в плане форму. Ее одноканальная топочная камера и нижняя половина обжигательной были вырублены в материке. Горячий воздух поступал из топки в обжигательную камеру через 7 продухов (10*10 см каждый), сделанных в ее поде (его диаметр — 1, 60 м). 6 продухов располагались через равные расстояния по периметру пода, а 1 — в его центре. Высота топочной камеры — 0,95 м, диаметры дна — 2,00 м, свода — 1,90 м. Стенки обжигательной камеры сохранились на высоте 1,2 м. Ее свод [15] рухнул, по-видимому, еще в древности и раздавил стоявшие в ней сосуды. В топке зафиксирован толстый слой слежавшейся камышовой золы с многочисленными включениями фрагментов керамики.
С 1961 г. в Азове исследовано уже 8 гончарных печей. Данная печь отличалась от них большими размерами и своей многофункциональностью. В ней обжигалась как неполивная (кувшины, кумганы, амфоры, горшки, ямы, туваки, копилки, светильники, трубы), так и поливная (разных размеров кувшины, кумганы, горшки, туваки, чаши с вертикальным бортиком, пиалы и блюда) керамика. Особый интерес представляют находки 35 сипай (подставок-треножек для обжига поливных чаш) и фрагментов 11 матриц-штампов для изготовления полусфер тулова кувшинообразных сосудов со штампованным рельефным орнаментом. Таким образом, в гончарной мастерской изготовлялся почти полный ассортимент керамики, использовавшейся в хозяйстве городских жителей Золотой Орды в XIV веке. Найденная при расчистке обжигательной камеры неполностью обожженная керамика свидетельствует о том, что гончарная печь прекратила свое функционирование внезапно.
Константиновский отряд Ростовского университета в 1987—1988 гг. продолжал раскопки курганов в зоне строительства Константиновской оросительной системы, в Константиновском районе Ростовской области. На правобережной пойме Дона, у хутора Кастырка, а также на водоразделе между поймой и балкой Ближняя Россошь, севернее станицы Богоявленской исследовано 24 кургана, входивших в состав могильников "Кастырский V", "Кастырский VIII", "Ближнероссошский I" и содержавших [16] 115 разновременных погребений.
Наиболее ранними в курганах донской поймы являлись 6 погребений, относящихся к энеолиту. Пять из них перекрыты индивидуальными насыпями, одно к тому же было окружено округлым в плане рвом диаметром 9*11 м, с одной перемычкой. Захоронения совершены в прямоугольных ямах с широтной ориентировкой; в двух ямах зафиксированы уступы. Погребенные лежали на спине, головой на восток, с согнутыми и поднятыми в коленях ногами. Среди инвентаря — уникальный для Нижнего Подонья гончарный трипод — сосуд, составленный из трех идентичных сосудиков, которые соединены глиняными жгутами, кружальные красноглиняные сосуды майкопского типа, остродонный лепной сосуд, бронзовые тесла, нож и шило, серебряные кольца и бусы, кремневые наконечники стрел и ножи.
Среди погребений эпохи ранней бронзы интерес вызывает конструкция одного из захоронений в кургане IV могильника "Ближнероссошский I". По углам обширной прямоугольной ямы выявлены глубокие ямки от опорных столбов, поддерживавших перекрытие, а вдоль длинных стенок могилы — 4 овальных углубления (0,9*0,4 м), символизировавших, видимо, колеса повозки. Погребенный лежал скорченно, на спине, головой на запад, инвентарь отсутствовал.
Наиболее многочисленны (45 комплексов) погребения эпохи средней бронзы. Они совершены в могильных сооружениях катакомбного типа с прямоугольными колодцами и овальными в плане камерами. Погребенные покоились в скорченном положении, на правом боку, ориентировка неустойчива. Имеются парные и коллективные (до 3-х погребенных) захоронения. Инвентарь представлен в основном разнообразными орнаментированными сосудами и жаровнями, а также бронзовыми подвесками, бусами и шильями, каменными выпрямителями древков стрел и булавой. Отметим, что захоронения указанной группы относятся к [17] донецкому варианту катакомбной культуры.
Погребения эпохи поздней бронзы впускные; положение костяков — скорченное, на левом боку, на север или северо-восток. В инвентаре — сосуды баночной и острореберной формы, каменная булава.
Одно из погребений кургана 12 могильника "Кастырский VIII" относится к скифскому времени. В обширной прямоугольной яме костяк погребенного отсутствовал. Среди вещей — лепной сосуд на высоком поддоне, бронзовые ворварка* и наконечник стрелы, железный меч и дротик.
В могильниках "Кастырский V" и "Ближнероссошский I" под индивидуальными насыпями открыты 2 сарматских диагональных захоронения I в. н.э., которые совершены в обширных квадратных ямах, ориентированных сторонами по странам света. Погребенные лежали вытянуто, на спине, на ЮЗ. В инвентаре — бронзовый котелок, железный меч с кольцевым навершием, сероглиняные кувшин и чаша, бусы и гешировые подвески. В могильнике "Кастырский VIII" выявлены две катакомбы 2-й половины III—IV вв. н.э. Погребения были окружены рвами и имели узкие колодцы и обширные овальные камеры. Погребенные ориентированы головой на ЮВ и ВСВ. Среди находок — лепные сосуды, кувшин с зооморфной ручкой, миска, бронзовая и железная фибулы, бронзовые зеркало и пряжка.
Два впускных захоронения относятся к VII в. н.э. Одно из них совершено в длинной узкой яме (ССВ-ЮЮЗ) и содержало лепной сосуд и серебряные подвески, во втором найдена бронзовая пряжка.
* так — HF.
Отряд археологической экспедиции Новочеркасского музея проводил [18] исследования в зоне строительства Приморской ОС. На землях с-за "Задонский" были раскопаны два кургана эпохи бронзы.
Первая насыпь кургана I была возведена над кострищем. Вероятно, имела место кремация. В раннекатакомбное время был совершен ряд почти единовременных досыпок над погребениями 20, 22, 25, 26. Причем погребен. 2.2 совершено в яме с заплечиками. Характерными для погребений этой серии являются колодцы сложных конструкций, прямоугольные камеры с плоскими потолками и обряд отчленения черепа.
В сарматское время в курган были впущены несколько погребений и сооружен кольцевой ровик. В погр. 12 найден круглодонный сосуд прохоровского облика. Интересна находка 8 лошадиных черепов в северо-восточном секторе насыпи кургана. Южный сектор кургана в позднекочевническое время был занят семью единообрядными погребениями.
В кургане помимо катакомбного погребения 4 с реповидным маныческим горшком, интересно погр.3 раннескифского времени, разрушенное в древности. Можно предположить подбойную конструкцию могилы и западную ориентировку погребенного. В западной части ямы находился крупный лощеный сосуд. В заполнении найдено дисковидное бронзовое зеркало с бортиком и петелькой в центре.
Были продолжены работы на территории к-за им. "XX партсъезда" по исследованию курганов могильника "Красногоровка". Было раскопано 10 насыпей, 6 из которых были возведены в бронзовом веке.
Наиболее мощный пласт погребений бронзового века составляют ранние катакомбы с прямоугольными колодцами, перпендикулярно сопряженными с камерой. Наличие большого числа этих погребений вообще характерно для бронзовых курганов Доно-Кагальницкого водораздела.
Хотя чаще всего основными для бронзовых насыпей курганов являются погребения в ямах с заплечиками, нередко в этой роли выступают [19] ранние катакомбы. Между этими категориями погребений не существует пока случаев обратной хронологии, однако данные стратиграфии и изучение материала позволяют говорить об их временной параллельности, или уж во всяком случае близости.
На некотором материале бронзовых погребений следует остановиться подробнее. Интересна находка целого крупного короткошейного горшка во входе камеры (к. 20 п. 10), орнаментированного по плечу горизонтальными полотенцами оттисков мелкозубчатого штампа. Обломки сосудов таких размеров часто встречаются в качестве жаровен. Необычна бронзовая игла с ушком, происходящая из катакомбного погр. 11 кург. 23. Представляет интерес и сама форма этой катакомбы с узким, длинным колодцем, больше напоминающая подбойную конструкцию. Имеется еще несколько катакомб подобного типа (к. 14 п. 7, 8; к. 16 п. 1, 2). Две жаровни из стенок чернолощеных сосудов кавказского облика найдены в поздних катакомбах (к. 14 п. 7; к. 23 п. 1).
Катакомбная амфора из погр. 11 кург. 20 найдена в комплексе с короткошейным горшком с одной петельчатой ручкой. Еще одна маленькая амфорка с вытянутым коническим туловом найдена в катакомбном погр. 9 кург. 23. Вместе с ней жаровня из сосудика с горизонтальной петельчатой ручкой на плече. В двух катакомбах найдены деревянные миски. То, что миски укреплялись бронзовыми накладками и ремонтировались бронзовыми скобами, говорит о ценности этой категории предметов.
Из находок срубного времени интересен сосуд раннего типа на кольцевом поддоне, орнаментированный паркетными композициями.
Сарматское время представлено рядовыми погребениями. В диагональном погребении 1 кург. 19 найдена миниатюрная бронзовая фибула. В погр. 6 кург. 22 в ногах погребенного встречены серолощеные лепная [20] миска и крупный кувшин с шаровидным туловом, массивным сливом и витой ручкой. Из прочих находок этого периода обращает на себя внимание крупная полихромная бусина с меандром искусной работы.
В 1966 году экспедиция РГПИ приступила к охранным раскопкам в Багаевском районе Ростовской области. Было исследовано 2 кургана высотой более 4-х метров могильника "Пустошкин-I" и доследован разрушаемый строительными работами курган 2 в могильнике "Арпачинский-I", высота которого била свыше метра. Все три кургана располагались в донской левобережной пойме.
Исследованные курганы содержали 27 разновременных погребений. К ямной культурно-исторической общности относятся 5 погребений; еще 5 погребений, совершенных в ямах, но содержащих раннекатакомбный инвентарь, мы можем отнести к переходному периоду от позднеямного к раннекатакомбному времени; 8 комплексов датируются раннекатакомбным временем; 2 погребения относятся к маныческому варианту катакомбной культуры; к сарматскому времени относятся 3 комплекса; одно погребение средневековое.
В кургане I могильника "Пустошкин-I", помимо исследованных погребений, на погребенной почве был обнаружен фрагмент лепного сосуда, относящийся к майкопскому времени. К этому же времени принадлежит и найденный в центре кургана кремневый наконечник стрелы флажковидной формы.
В кургане 2 могильника "Пустошкин-I" с уровня четвертой насыпи [21] стратиграфически четко прослеживается ровик прямоугольной формы с перемычками по углам, относящийся к хазарскому времени. Хотя хазарских погребений обнаружено не было, с ровиком явно связаны найденные в восточной части кургана захоронения животных — в трех ямах обнаружено большое количество костей диких кабанов и овец.
Погребения, относящиеся к переходному периоду, были совершены в ямах, имевших в плане форму, близкую к квадрату. Во всех 5 комплексах погребенные располагались в слабоскорченном положении головой на запад. Важно отметить, что в одном из комплексов этой группы погребений были обнаружены 2 спиралевидные подвески из серебра. Идентичные подвески встречаются в наборе инвентаря в погребениях раннекатакомбного времени, что дает нам основание высказать предположение о происходящих изменениях в формировании погребального обряда. Помимо этого, в названной группе погребений переходного времени были обнаружены бронзовые ножи, бронзовые шило и проколка. Интерес представляют костяная молоточковидная булавка из погребения 5 могильника "Арпачинскик-I" (аналогичные молоточковидные булавки были найдены Приморским отрядом АКМ при исследовании могильника "Красногоровка-II") и изделие из рога из погребения 4 могильника "Арпачинский-I".
Обращает внимание и находка костяного изделия из погребения 9 могильника "Пустошкин-I", также относящегося к переходному времени. Изделие хорошо отполировано, имеет форму втока, с расширенной верхней частью с отверстием, и скругленной нижней частью. Оно было найдено рядом с коленным суставом правой ноги погребенного.
Серия из восьми погребений раннекатакомбного времени характеризуется наличием: колодца, имевшего в плане форму вытянутого прямоугольника; ступеньки в колодце в виде заплечиков вдоль стенок; Т-образной в плане формы погребального сооружения (длинные оси [22] камеры и колодца перпендикулярны). Из находок этой группы погребений интерес представляет лепная курильница из погребения 8 кургана 2 могильника "Пустошкин-I". Стенки курильницы орнаментированы композицией в виде треугольников, обращенных вершинами вверх, нанесенной оттиском веревочки. Внешняя поверхность дна орнаментирована композицией из оттисков веревочки, образующих форму креста.
Погребения из курганов могильников "Арпачинский-I" и "Пустошкин-I", представляющие маныческий вариант катакомбной культуры, наряду с общими деталями погребального обряда (северная ориентировка погребенных, наличие в наборе инвентаря сосудов реповидной формы, бронзовых ножей пламевидной формы.), имеют ряд существенных отличий. Парное погребение 6 кургана 2 могильника "Арпачинский-I" было совершено в яме, имевшей в плане округлую форму, тогда как погребение 9 кургана 2 могильника "Пустошкин-I" было совершено в катакомбе. Погребение б отличается более богатым набором инвентаря, содержавшего, помимо названных предметов, бронзовое шило, сердоликовые бусы, астрагалы. Вызывает интерес орнаментальная композиция одного из реповидных сосудов из этого погребения. Ребро и верхняя часть сосуда украшены валиками и шнуровым орнаментом. [23]
[24]
В фондах Ростовского областного музея краеведения хранится пара бронзовых псалиев (инв. № 5772/281) с обломанными секировидными окончаниями. На одном из них сохранились остатки петли удил и бронзовое кольцо поводного зажима (рис. 1, 1-2). В инвентарной книге музея, составленной в 1954 г., указано место обнаружения псалиев — "Хапры". Сведения о времени и обстоятельствах находки отсутствуют.
Состав и паспортные данные комплекса, в который входили псалии, удалось полностью восстановить при работе с личным архивом А.А.Миллера, возглавлявшего Северо-Кавказскую экспедицию ГАИМК в 1923—1928 гг. Из записей, сопровождающих рисунки вещей на карточках, следует, что они были найдены 4 мая 1924 г. в обвале стенки песчаного карьера у ст. Хапры и доставлены в Донской областной музей (ныне РОМК) жителем г. Ростова С.И. Сергеенко (1, л. 2, 4). Комплекс состоял из следующих предметов: фрагментированного гончарного сероглиняного сосуда "с красным ангобом по внешней поверхности" (рис. 1, 5), пары бронзовых псалиев с остатками удил (Миллером был зарисован лишь один — рис. 1, 7), пары бронзовых ромбических пластинок (рис. 1, 3), из них одна в обломках, пары полусферических бляшек (рис. 1, 4), "пряжки" (рис. 1, 6) и обломков ещё двух пряжек, мелких обломков бронзы и костей. По слонам находчика, внутри сосуда были косточки.
В настоящее время все вещи комплекса, кроме псалиев, утрачены. Очевидно, это произошло во время войны; тогда же были утрачены и паспортные данные находки.
Морфология кувшина из Хапров (рис. 1, 5) обычна для керамики второй половины II и первой половины III вв., производившейся на нижнедонских городищах ("кобяковский тип"). Судя по описанию, характерным [25] для этой группы посуды было и керамическое тесто. На кувшинах этой группы нередко украшение основания ручки рельефными "усами" или "куриной лапкой", как на рассматриваемом экземпляре.
Металлические вещи хапровского погребения (псалии, ромбические бляхи, бляшки) относятся к уздечному набору. Помимо него, мне известно два случая совместных находок пары псалиев совершенно аналогичной формы с парой таких же ромбических блях. Это курган 60 Старицкого могильника в Нижнем Поволжье (2, с. 162-164, табл. 52, 2-3) и курган 2 могильника Московский II в бассейне р.Сал (3, с. 126). Старицкие псалии не оставляют сомнений в том, что пряжка, известная нам по зарисовке А.А. Миллера (рис. 1, 6), соединяла удила с поводным ремнем, в то время как прямоугольные петли на псалиях скреплялись с ремнями оголовья. Ромбические бляхи, помимо трех упомянутых находок (Хапры, Старица, кург. 60, Московский II, кург.2) известны еще в двух богатых комплексах, где исполнены в серебре (Высочино VII, к. 12, раскопки В.В. Чалого 1981 г.; Центральный II, к. 16, п. 8-4, с. 106, рис. 3, 3-4). По материалам старицкото кургана 60 эти бляхи были трактованы В.П. Шиловым как налобник и наносник. Взаиморасположение блях в двух непотревоженных донских находках (Высочино VII-12, Центральный VI-16/8) исключает такую реконструкцию и позволяет предположить их использование в виде нащечников. Совершенно аналогично им использовались круглые серебряные бляхи (м-к Валовый, к. 25 — исследован Е.И. Беспалым в 1987 г., погребение "в саду черкеса Абул-Кады" в Ульском ауле, раскопанное Н.И. Веселовским в 1909г.).
Псалии и ромбические бляхи из хапровского погребения, учитывая их непосредственные аналогии, связывают могилу у ст. Хапры с большим по численности и территориальной протяженности стилистико-хронологическим горизонтом всаднических воинских погребений. Предметы [26] конского убора (псалии, нащечники, привески, фалары, пряжки, наконечники ремней, накладки, сбруйные бусы), оружие (мечи, кинжалы и их ножны, наконечники стрел и костяные обкладки луков), детали поясов и портупеи, обоймы нагаек, некоторые специфические типы импортной бронзовой посуды (типы 100 и 160 по Г.К. Эггерсу, ковши, близкие типам 140 и 144 его же классификации, кувшины типа "Стралджа" и котелки типа "Дебелт" по терминологии Б.А. Раева) — все это образует замыкающийся круг аналогий, характеризующий культурно-хронологический облик горизонта. Используя только подручный материал, я насчитал 22 таких комплекса. Крайние территориальные точки горизонта на территории СССР отмечены курганом 9 у с. Нагорное (5, с. 44-48) и лебедевскими курганами в Западном Казахстане (раскопки М.Г. Мошковой 1978—1979 гг. и Г.И. Багрикова 1967 г.). Комплексы этой группы известны в Подонье, волго-донском междуречье и Заволжье, Прикубанье и Южном Приуралье. Ряд вещей-индикаторов этого горизонта встречен в некоторых керченских гробницах (4, c. III; 6, с. 271-292, табл. Б). Характерные датирующие вещи, встреченные в комплексах этой группы — лучковые подвязные фибулы 4-5 вариантов по А.К. Амброзу, стеклянная и бронзовая импортная посуда, светлоглиняные амфоры типа Д, несколько хорошо датированных типов пряжек. К этому горизонту примыкает и воинское погребение в кургане 12 в Танаисе (7, c. 128-129), где обнаружена золотая индикация монеты 193—211 гг. н.э. (определение Д.Б. Шелова). В Паннонии пряжки и наконечники ремней, обычные для характеризуемой группы (т.н. «сарматские») бытовали в двух последних десятилетиях II — первой трети III вв. Таким образом, наиболее вероятно помещение этого горизонта в условные хронологические рамки 180—250 гг.
Полусферическая бронзовая бляшка (рис. 1, 4) могла украшать конский налобник или служить самостоятельным уздечным украшением. [27]
[28]
Литература
1. Зарисовки древностей из Ростова-на-Дону, на карточках, с рукописными заметками. // Архив ЛОИА, ф. 24 (А.А. Миллера), д. 131.
2. Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции 1961 г. // Архив ИА АН СССР, P-I, №2380.
3. Ильюков Л.С. Раскопки курганов на левобережье р. Сал. // АО-1986, М., 1988.
4. Безуглов С.И. Позднесарматское погребение знатного воина в степном Подонье. // СА, 1983, № 4.
5. Гудкова А.В., Фокеев М.М. Земледельцы и кочевники в низовьях Дуная в I—IV вв. н.э. Киев, 1984.
6. Штерн Э.Р. Содержание гробницы, раскопанной в 1895 г. в Керчи. // ЗООИД, т. XXI, Одесса, 1898.
7. Каменецкий И.О. Катакомбное погребение в некрополе Танаиса. // AO-1972, М., 1973.
Важным источником для изучения культуры сарматских племен, населявших евразийские степи, являются изделия, выполненные в зверином стиле. В отличие от савроматской культуры, для которой характерно массовое распространение бытовых и культовых предметов, украшенных изображениями животных, в прохоровской и в последующих сарматских культурах зооморфизм представлен значительно слабее (1, с. 80). Несомненный интерес представляют новые находки, выполненные в этом стиле.
В 1982 году экспедицией археологической лаборатории РГУ проводились исследования в мартыновском районе Ростовской области. На [29] левобережье р. Сал, в среднем течении, исследован курганный могильник, расположенный у x. Нового.1 В двух погребальных комплексах были найдены две однотипные золотые пряжки, выполненные в зверином стиле (2; 3, с. 120).2 Одна из пряжек найдена в заполнении ограбленной в древности могилы (к. 46 п. 4). В подпрямоугольной яме с заплечиками был погребен мужчина 45-50 лет3 на спине, вытянуто, головой на Ю. Среди находок отметим железный короткий меч с кольцевым навершием, железный трехлопастной черешковый наконечник стрелы, два бронзовых пластинчатых наконечника ремня; к поясному гарнитуру, по-видимому, относятся две крупные волютообразные железные подвески с аппликацией из золотой фольги; здесь же найден краснолаковый флакон. Этот тип флаконов обычно датируется второй половиной III—II вв. до н.э. (4, с. 110, рис. 95, 2). В целом, погребальный обряд и обнаруженный в могиле инвентарь характерны для сарматских памятников II—I вв. до н.э. Ажурная золотая литая пряжка из этого комплекса имеет подпрямоугольную форму, украшена рельефной зеркальной композицией из четырех головок фантастических птиц — ушастых грифов с сильно изогнутыми клювами. (рис. 1). Грифы попарно обращены друг к другу, длинные шеи их соединены в одной точке, где в специальном гнезде закреплена стеклянная вставка. Каплевидными стеклянными вставками фиолетового цвета отмечены торчащие над головой уши (две вставки утрачены), в глазницах инкрустация не сохранилась. Пряжка крепилась к [30] ремню с помощью щелевидного отверстия, расположенного сбоку, и трех небольших отверстий, пробитых в углах. Для застегивания ремня использовался отогнутый наружу шпенек, припаянный на краю пряжки, рядом с ним имеется отверстие для продевания ремня.
Пряжки с неподвижным язычком-выступом наиболее характерны для памятников прохоровской культуры. Распространение получили кольцевидные и восьмерковидные пряжки, реже встречаются прямоугольные, украшенные зооморфными фигурами (1, с. 80, 82, рис. 6, 13, 14; 5, с. 93). В работе, посвященной раннесарматским бронзовым пряжкам, М.Г. Мошковой отмечено, что манера заключения в рамку изображения одного или группы животных присуща сибирским, северо-китайским и монгольским древностям (5, с. 303).
Ближайшая аналогия пряжке из к. 45 имелась в коллекции Витзена, составленной из могильного золота Сибири (6, с. 7, рис. 1, 3). Подобное изображение известно также на двусоставной пряжке из Сибирской коллекции Петра I, отличающейся от экземпляра из Нового большей "ажурностью"; композиция из головок ушастых грифов дополнена фигуркой ежа, схватившего змею; обе составные части пряжки инкрустированы бирюзой (6, табл. II, 4).
Голова грифа, как самостоятельный орнаментальный мотив, или в сочетании с другими мотивами, был наиболее популярен в скифское время, особенно ярко проявившись в изобразительном искусстве алтайских племен (7, с. 285-291, 315, рис. 146). Не позднее VI в. до н.э. мотив головы хищной птицы или грифона появляется у савроматов (8, с. 216) и становится одним из ведущих мотивов среди зооморфных изображений савроматской культуры (1, c. 75, рис. 3). Некоторые предметы (пряжки, перекрестия и навершия мечей) украшаются волютообразными композициями из двух головок птиц, обращенных друг к другу [31] клювами (8, рис. 77, 24; 9, с. 13, 14). Навершия в виде двух голов хищных птиц наибольшее распространение получили в Южной Сибири, на Алтае и а Семиречье (3, с. 220; 10, с. 34, 35). Голова грифа в традиционном исполнении сохраняется в сарматское время, но мотив этот встречается довольно редко. Головки ушастых грифов, например, включены в композицию на поясных пластинах из Запорожского кургана и на пластинах из Сибирской коллекции Петра I (11, с. 171-174, рис. 2-4, 15).
Исследователями скифо-сибирского звериного стиля отмечалось, что зооморфные образы выполняли не только декоративную функцию, но в них вкладывался и сакрально-магический смысл (1, с. 75; 8, с. 244; 12, с. 33). По-видимому, головки ушастых грифов, изображенные на пряжке из Нового, подобно другим хищным персонажам звериного стиля, были не только апотропеями, но и способствовали усилению боевых качеств владельца пряжки (8, с. 244; 12, с. 33). Отметим еще один аспект. Символическая композиция на пряжке из Нового, составленная из головок грифов, напоминает тамгообразный знак. Не исключено, что подобные композиции могли быть прототипом для некоторых видом тамг, распространенных в первые века н.э. в Северном Причерноморье (13, табл. III-VI).
Вторая зооморфная пряжка найдена в к. 70 п. 5. Погребение ограблено. Могильная яма с двумя подбоями, в каждом из них был захоронен мужчина 18-20 лет, вытянуто, на спине, головой на Ю. В западном подбое среди находок отметим колчанный набор с железными трехлопастными наконечниками стрел, остатки железного меча в деревянных ножнах, лопасти которых были снабжены массивными круглыми золотыми заклепками. Пояс, расшитый раковинами каури, застегивался золотой пряжкой. Анализ погребального обряда и инвентаря позволяет датировать этот комплекс II—I вв. до н.э. [32]
Золотая литая пряжка подпрямоугольной формы с округлыми углами (рис. 2). С тыльной стороны имеется сломанная в древности петелька; для крепления к ремню использовались также два небольших отверстия, пробитые в углах пряжки. На противоположной стороне пряжки, по центру, имеется квадратное отверстие, в котором закрепляется язычок (не сохранился). Рядом расположено щелевидное отверстие для продевания ремня. Всю поверхность пряжки занимает рельефное изображение фантастического животного (вид сверху), ориентированного головой к щелевидному отверстию. Представляется возможным выделить несколько основных элементов, составляющих композицию. В центре изображен ушастый ёж.4 На узкой мордочке, с притупленным окончанием, имеются глаза и уши. Зона, где у реального ежа растут иголки, специально выделена, но иглы не обозначены. Отсутствие такого специфического видового признака можно, очевидно, объяснить стремлением мастера подчеркнуть фантастичность создаваемого образа. Атрибуция задних лапок животного не вызывает затруднений. По морфологическим признакам их можно определить как лягушечьи. Передние лапки выполнены небрежно, рядом с ними располагаются изогнутые отростки, которые являются, по-видимому, стилизованными изображениями змей. В передней части животного выделены волютообразные "усики", охватывающие щелевидное отверстие. Расшифровка этого мотива из-за крайней степени стилизации не может быть однозначной. Вероятнее всего, это стилизованные изображения головок хищных птиц. [33]
Ближайшая аналогия рассматриваемой пряжке, — золотая пряжка из богатого сарматского погребения, датируемого рубежом н.э., исследованного у с. Косика в Астраханской области (14, с. 126). Центральной фигурой на этой пряжке является еж, держащий передними лапами за головы двух змей. Перед ежом располагаются две головки хищных птиц с торчащими ушами; головки обращены друг к другу изогнутыми клювами (этот мотив уже рассматривался в связи с анализом композиции на пряжке из п. 4 к. 46). В орнаментации пряжек из Нового и Косики использованы сходные мотивы, вместе с тем, имеются конструктивные и стилистические отличия. Пряжка из Носики двусоставная, усложнена дополнительными деталями, — с тыльной стороны припаяны сосудики для жидкости или порошка; инкрустирована цветными камнями (14, с. 126). Животные выполнены более реалистично. Тщательно смоделирована приостренная мордочка ежа, мелкие ячейки на спине имитируют иглы (15, обложка).
Мотив, в основе которого лежит изображение ежа, не получил распространения в сарматское время, аналогии ему единичны. Еж, держащий змею, изображен на упоминавшейся ранее пряжке из Сибирской коллекции Петра I (6, табл. II, 4); в этой же коллекции имеется золотая подвеска в виде фигурки ежа с притупленной мордочкой, спина его покрыта зернью, имитирующей иглы (6, табл. XXI, 33). Изображение лягушки либо частей ее тела — также редко встречаемый мотив. В основном, это подвески-амулеты (16, табл. II, 3-12); известна бронзовая застежка из Ордоса в виде лягушки, окруженной змеями (17, рис. 216).
В литературе уже отмечалось, что полиморфные образы животных могут восходить к древним тотемам, соединяющим в себе признаки нескольких животных (8, с. 245). Обычно изменение внешнего вида животного идет по линии увеличения его силы и мощи, животное снабжается [34] органами нападения (18, с. 115). Какова семантика встречающихся в различных сочетаниях изображений ежа, лягушки, змеи — предстоит еще выяснить.
В последние годы на Дону в комплексах второй половины I — первой половины II вв. н.э. выявлена серия находок с зооморфными изображениями (19, рис. 2-5; 20, с. 140, 141, вклейка). Эти изделия сопоставимы с находками из Тилля-тепе, для которых предполагается бактрийское происхождение (21, с. 179-281). Золотые зооморфные пряжки из Нового, происходящие из комплексов, наиболее вероятная дата которых I в. до н.э. — рубеж н.э., в силу некоторых стилистических особенностей не могут быть связаны с этим кругом изделий. Нет сомнений в том, что эти пряжки поступили с востока, точное установление центра их производства требует дополнительных изысканий. [34]
Примечания
1 Раскопки производились под руководством Л.С. Ильюкова. Мы благодарны автору за предоставленную возможность использовать неопубликованный материал.
2 Предполагается полная публикация этих памятников.
3 Половозрастные определения выполнены м.н.с. археологической лаборатории РГУ Е.Ф. Курхиной (Батиевой).
4 Ареал обитания этого животного охватывает значительную часть евразийских степей (юго-восточные области Европейской части СССР, Казахстан, Средняя Азия). На этой территории ушастый еж обитал и в сарматское время. Консультация получена на кафедре зоологии РГУ.
Литература.
1. Смирнов К.Ф. Савромато-саврматский звериный стиль. // Скифо-сибирский стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976.
2. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганного могильника у х. Нового Мартыновского района Ростовской области в 1982 году. Т. I, II // Архив ИА АН СССР, Р-I, 1955, 1956.
3. Ильюков Л.С. Сальские курганы. // АО 1962 года, М., 1984.
4. Парович-Пешикан М. Некрополь Ольвии эллинистического времени. Киев, 1974.
5. Мошкова М.Г. Раннесарматские бронзовые пряжки. // МИА. № 78. М., 1960.
6. Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I //САИ, вып. Д3-9. М.-Л., 1962.
7. Руденко С.И. Культура населения центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960.
8. Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов. // МИА, № 101.М., 1961.
9. Акишев Х.А. Курган Иссюк. М., 1978.
10. Манцевич А.П. Находка в Запорожском кургане. // Скифо-сибирский Звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976.
11. Артамонов М.И. Скифо-сибирское искусство звериного стиля. // МИА, 1977. M., 1971.
12. Драчук B.C. Системы знаков Северного Причерноморья. Киев, 1975.
13. Дворниченко З.В., Плахов В.В., Федоров-Давыдов Г.А. Погребение у с. Косика Енотаевского района Астраханской области. // АО 1984 года. М., 1986.
14. Наука и жизнь. № 11, 1984.
15. Алексеева Е.М. Античные бусы Северного Причерноморья. // САИ, вып. Г1-12. М., 1975.
16. Артамонов М.И. Сокровища саков. М., 1973.
17. Гольмстен В.В. Из области культа древней Сибири. // ИГАИМК, вып. 100. М.-Л., 1933.
18. Прохорова Т., Гугуев В. Богатое сарматское погребение в кургане на восточной окраине г. Ростова-на-Дону. // Известия Ростовского областного музея краеведения. Вып. 5. Ростов-на-Дону, 1988. [36]
19. Беспалый Е. К нашей вклейке. // Дон, № 10, 1988.
20. Сарианиди В.И. Тилля-тепе и ювелирное искусство ранних кушан. // Центральная Азия. М., 1987.
Определение хронологии турецких слоев Азова имеет неоценимое значение, поскольку этот город — один из немногих в степной зоне — просуществовал без перерыва от падения Золотой Орды до Нового времени. Только здесь можно получить надежную стратиграфическую колонку для послеордынского времени. Выделение датирующих видов керамики позволит получить более точную и ценную информацию из археологических материалов казачьих городков и других памятников этого времени.
Коллекции из раскопок турецкой части города немногочисленны, с небольшим количеством закрытых комплексов. Имеющиеся материалы показывают изменения керамики по сравнению с золотоордынским временем.
1. В слоях XVI—XVIII вв. поливная керамика (за немногими исключениями, которыми можно пренебречь) — крымского происхождения. Её отличительные признаки — сплющенный поддон и полное забвение гравировки по ангобу. Качество ангобирования падает. Для поливной керамики в целом характерно широкое распространение декора, нарушающего ротационную форму: гофрировка, каннелирование, защипы и т.п. В тесте значительная примесь шамота.
2. Господствуют две формы чаш:
а) мелкие, имеющие форму шарового сегмента, с простым скругленным венчиком; [37]
б) более глубокие, со сложнопрофилированным венчиком.
Эта форма является более поздней. Тарелки, как правило, имеют уплощенный край с валиком. Распространяются многоярусные светильники.
3. Основная масса неполивной керамики — также крымского происхождения. Ее отличительные признаки — тесто с примесью крупнодробленого шамота, красно-коричневый ангоб, корни ручек "размазаны" по стенкам; дно, как правило, срезано ниткой. Наиболее характерной формой являются водолеи с "желобковым" венчиком.
4. Другой характерной группой неполивной керамики являются коричневоглиняные сосуды из теста с обильной примесью минеральных отощителей. Наиболее характерная форма таких сосудов — "урны" с горизонтально налепленными ручками и массивным плоскоотогнутым венчиком, украшенные горизонтальными поясками гребенчатого штампа. Эти сосуды имеют вытянутую бочонкообразную форму с крутым плечиком. Происхождение керамики этой группы не определено.
5. В слоях присутствуют фаянсовые изделия, преимущественно из Изника и Кютахьи.
6. Особой категорией находок являются керамические курительные трубки. Как правило, они украшены штампованным орнаментом с помощью нескольких штампов. Значительная часть оттисков настолько индивидуальна, что может быть отнесена к одному мастеру (или по крайней мере, одной мастерской). Присутствие на части трубок клейм мастеров значительно облегчает выделение хронологических пластов, определяющихся временем работы одного мастера. С увеличением числа закрытых комплексов с трубками будет возможно создать весьма дробную хронологию.
Пока имеется только один
комплекс, точно датируемый 1641 г., [38]
в котором в общей массе трубок
найдены три экземпляра с клеймами
мастеров Ханали (
) и Амина (
).
На части трубок из открытых
комплексов и случайных находок
встречены клейма мастеров Тахирбаш
(
), Амир
Али (
), Сураб (
). Есть клейма
с изображениями.
7. Пока в турецких слоях не удается выделить керамику местного производства. Вероятно, политическая и экономическая обстановка в этой маленькой крепости не позволяла организовать работу собственных гончаров.
Археологической наукой накоплен огромный материал, касающийся половецких изваяний (1; 2; 3; 4; 5; 6; 7; 8). Все исследователи, занимавшиеся изучением половецкой скульптуры, непременно сталкивались с проблемой их культового назначения (5, с. 191-192; 6, с.72-76; 7, с. 199-208; 8, с. 107-108; 9, с. 27-39).
Вопрос семантики изваяний заключается в том, кого и с какой целью изображали эти статуи, а также какую роль они играли в религиозных представлениях половцев. Если дореволюционные исследователи в основном выясняли этническую принадлежность изваяний и считали их надмогильными памятниками (10, с. 251; 11, с. 142-144), то все современные ученые сходятся во мнении, что в половецкой скульптуре отразился культ предков (5, c. 191-192; 6, с. 72-76). Сам по себе этот тезис не вызывает сомнений. Однако, за последние годы накопился целый ряд деревянных и каменных половецких статуй, находки которых выходят за рамки обычных представлений об обряде сооружения святилищ и установки [39] в них изваяний (8, с. 100-109; 12, с. 105; 13, с. 126; 14, с. 131).
В настоящее время можно выделить два типа половецких святилищ, исходя из их месторасположения и характера установки в них изваяний:
1. Святилища со статуей (статуями) устроены на вершинах курганов эпохи бронзы или раннежелезного времени. Каменные изваяния установлены в них вертикально, чаще всего лицом к востоку — северо-востоку, обозреваются издалека и со всех сторон легко доступны (6, с. 72-76; 7, с. 208-209).
2. Святилища-ямы, оборудованные обычно в центральном или северо-восточном секторах насыпей древних курганов. Изваяния (в подавляющем большинстве деревянные) установлены в ямах вертикально, лицевой частью к востоку — северо-востоку. Часто в ямах встречаются также остатки жертвоприношений, в том числе и человеческих (8, с. 107-108; 12, с. 105; 13, с. 126; 14, с. 131). Статуи недоступны для обзора. Характер сооружения святилищ второго типа наводит на мысль о кратковременном сроке их действия.
Святилища обоих типов хронологически одновременны и датируются XI—XIII вв. Сомнения по этому поводу рассеялись благодаря серии находок святилищ второго типа с каменными изваяниями (8, с. 107-108; 12, с. 105; 13, с. 126; 14, с. 131).
Чем обусловлено наличие двух типов половецких святилищ? По мнению С.А.Плетневой для каменных изваяний, «как правило, половцы выбирали, конечно, наиболее заметные в степях возвышенности, в наиболее заселенных местах, пересеченных дорогами... Ставили их под открытым небом в доступных для всех коллективных или одиночных святилищах. Все проезжающие обязаны были приносить им жертвы и поклоняться им" (6, с. 73-76). Это высказывание объясняет причину сооружения [40] святилищ первого типа. Но тогда остается непонятным, с какой целью деревянные и некоторые каменные статуи устанавливались в святилищах второго типа и после совершения жертвоприношений засыпались землей.
По-видимому, установка изваяний над вершинами курганов и в их насыпях неразрывно связана с религиозными представлениями половцев.
В советской археологической науке сложилось мнение, что половцы, как и древние тюрки, казахи, алтайцы считали изваяние временным вместилищем души умершего (6, с. 72-76; 8, с. 108; 15, с. 76; 16, с. 114). Однако, все тюркоязычные и монголоязычные народы считают, что у человека имеется не одна, а несколько душ (9, с. 36; 17, с. 74-75; 18, с. 46-47; 19, с. 23; 20, с. 47-53). Так, в представлениях бурят человек обладает:
1. "Душой-дыханием", превращающейся после смерти в ветер или вихрь;
2. "Душой-судьбой", которая после смерти, видимо, воплощается в каком-либо материальном объекте ("душа-судьба" великого человека становится гением-хранителем своего рода, племени).
3. "Душой-тенью", после смерти уходящей в мир умерших или духов (19, с. 23; 20, с. 47-62).
В шорских легендах также содержится развитая система представлений о душе. У каждого человека имеется четыре души. Среди них есть и такая душа, которая после смерти ее обладателя должна отправляться в царство мертвых. Она не желает расставаться с телом, хочет быть на земле, а не под землей и шаману приходиться уговаривать ее уйти в подземный мир. Душа уходит и часто возвращается. Обычно она уходит после похорон, иногда не сразу, а на седьмой или девятый день (17, с. 74-75). А у тюркоязычного населения Минусинского [41] края бытует представление, что одна из душ умершего в течение года обитает на земле, а по истечении этого срока переселяется в страну мертвых (18, с. 46-47).
На основании данных этнографии о религиозных представлениях родственных кипчакам тюркоязычных и монголоязычных народов можно предположить, что первый тип половецких святилищ отражает представления половцев, связанные с «душой-судьбой» умершего предка-хранителя своего рода, племени. Второй тип половецких святилищ, видимо, связан с "душой-тенью", которая должна после смерти ее владельца уходить в страну мертвых или духов. Обычно она перебирается в потусторонний мир после окончания поминок. Возможно, в этом типе святилищ отразился заключительный акт номинального обряда половецкого времени, сходный с древнетюркскими и казахскими поминальными обычаями (8, с. 108). Следовательно, данный тип сооружений мы можем называть" святилищами" лишь условно.
К сказанному нужно добавить, что мир предков отличается от мира умерших в соответствии с представлениями о разных душах, имеющихся у каждого человека (20, с. 61). И, поэтому, умершему могло посвящаться насколько статуй, а не одна, как считалось ранее.
Литература.
1. Пискарев А.И. О местонахождении каменных баб в России. // ЗРАО. Т. III. СПб., 1851.
2. Уваров А.С. Сведения о каменных бабах. // Тр. I АС. Т.I, II. М., 1871.
3. Уварова П.А. К вопросу о каменных бабах. // Тр. XIII АС. Т. II .М., 1908.
4. Веселовский Н.И. Современное состояние вопроса о "каменных бабах" или "балбалах". // ЗООИД. Т. XXXII. Одесса, 1915.
5. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., изд-во МГУ, 1966.
6. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. // САИ. 1974. Вып. Е 4-2. [42]
7. Швецов М.Л. Половецкие святилища. // СА. 1979. № 1.
8. Гуркин С.В. Половецкие святилища с деревянными изваяниями на Нижнем Дону. // СА. 1987. №4.
9. Кызласов Л.Р. О назначении древнетюркских каменных изваяний, изображающих людей. // СА. 1964. №2.
10. Городцов В.А. Результаты археологических исследовании в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии. // Тр. XIII AC. Т. I. М., 1907.
11. Терфильев Е.П. Археологическая экскурсия по течению pp. Кальмиуса и Нальчика в пределах Мариупольского уезда Екатеринославской губернии летом 1904 г. // Тр. XIII AC. T. I. M., 1907.
12. Копылов В.П. Раскопки курганов в Цимлянском районе. // AO-1980. M., 1981.
13. Мирошина Т.З. Раскопки курганов у с. Бешпагир. // AO-1983. M., 1985.
14. Кореневский С.Н., Андреева М.В. Ульянова О.А. Раскопки Ставропольской экспедиции. // AO-1986. М., 1988.
15. Кубарев В.Д. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск, Наука, 1984.
16. Гумилев Л.Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю. // СА. 1959. № 1.
17. Хлопина И.Д. Из микологии и традиционных религиозных верований шорцев (по полевым материалам 1927 г.) {так — HF} // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск: Наука, 1978.
18. Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л., 1975.
19. Владимирцов Б.Н. Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах. // Северная Монголия. Л., Изд-во АН СССР. 1927.
20. Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск. Наука. 1987. [43]
Всякая новая находка фибул позднеэллинистического времени в степи вызывает неизменный интерес, обусловленный, с одной стороны, достаточной редкостью этой категории находок в погребениях кочевников последних столетий до н.э., а с другой — особым вниманием к I в. до н.э. в свете дискуссии о начале среднесарматского этапа (1; 2; 3; 4).
Экспедицией Ростовского областного музея краеведения в 1987 г. исследовано погребение 3 кургана 40 в могильнике Валовый.1 Захоронение совершено в подбойную могилу (рис. 1, 1), впущенную в насыпь кургана эпохи поздней бронзы, что не позволило проследить форму входной ямы. Вход в подбой, сооруженный в восточной стенке ямы, был закрыт вертикально и наклонно поставленными обломками известняка (использовался, вероятно, камень из кромлеха и панциря бронзового времени).
Костяк женщины старше 60 лет2 лежал вытянуто на спине, головой на ССВ. Затылочная часть черепа приподнята, так что лицо умершей было обращено на ЮЮЗ. Кисть правой руки лежала ладонью вниз, левой — вверх. У правого плеча покойной обнаружена передняя нога овцы с лопаткой, на которой лежал железный нож (рис. 1, 2). Рядом с ножом находилась застегнутая бронзовая фибула (рис. 1, 3), у правого же плеча найден обломок железной пружины еще одной фибулы (рис. 1, 4). Возле фибулы находились шесть маленьких с белой металлической прокладкой бусин прозрачного бесцветного стекла (рис. 1, 5) и золотисто-желтая ромбическая прозрачная пронизь (рис. 1, 6). Несколько бус были найдены среди костей грудной клетки: четыре каплевидные полихромные подвески, в [44] которых чередуется белое, желтое, синее и зеленое стекло (рис. 1, 7), гирьковидная подвеска зеленоватого полупрозрачного стекла (рис. 1, 8) и четыре бусинки уже упомянутого типа с металлической прокладкой. Такие же бусы находились в районе запястий (13 на правом и 15 на левом). В отверстиях некоторых из них сохранились остатки кожаного шнурка, с помощью которого бусы нашивались на одежду. Наконец, еще одна такая же бусинка лежала между голеней покойной.
Обнаруженная в погребении фибула принадлежит к "неапольскому" варианту проволочных надвязных фибул среднелатенской схемы, для которого характерны специфично изогнутая спинка и многовитковая пружина с наружной тетивой. Фибулы этого варианта, впервые выделенного А.К. Амброзом (5, с. 22), были датированы им на основании находок в мавзолее Неаполя Скифского (6, рис. 24, 11; 11, 1) I в. до н.э. Б.Ю. Михлин считал возможным несколько изменить эту дату, отодвинув ее нижнюю границу к концу II в. до н.э. и ограничив верхний предел бытования таких фибул третьей четвертью I в. до н.э. (7, с. 200). Если нижний рубеж аргументировался им достаточно четко, то в отношении верхней даты ссылка на состояние костяков склепа 39 Беляусского некрополя (7, с. 196) как основание для датировки, кажется неубедительной. Заметим, что в приведенном А.К. Амброзом списке фибул присутствует находка из комплекса с монетой конца III—II вв. до н.э. (раскопки Н.П. Сорокиной в Кепах 1960 г. — 5, с. 22). думается, что широкая дата II—I вв. до н.э. при нынешнем состоянии источников является наиболее корректной. К этому времени мы относим и публикуемое погребение.
Фибула из Валового стала, по нашим данным, двенадцатой застежкой среднелатенской схемы на Нижнем Дону. Из них пять, кроме нашей, — надвязные: фибулы из кургана 50/8 у х. Попова (8, рис. 29, 1), из могильника у х. Арпачин (9, рис. 1, 2) и из некрополя Танаиса (10, табл. II, 1), а также две фибулы из Азовского района. Одна из них найдена Е.И. [46] Беспалым в погребении 5 кургана 24 могильника Высочино-V3 (рис. 1, 9), вторая — случайная находка в дельте Дона у с. Рогожкино4 (рис. 1, 10). Если фибулы из Попова, Арпачина и Танаиса — "неапольские", то короткие пружины, завязки и пропорции застежек из Азовского района сближают их с фибулами "беляусского" варианта (7, рис. 4, 4-9).
Еще шесть фибул представляют другие варианты "среднелатенских" застежек: бронзовая и железная (10, табл. 11, 2, 3) фибулы со скрепкой-лапкой, не имеющие паспортных данных и хранящиеся в Новочеркасском музее, а также найденный в дюнах дельты Дона (пункт Дугино X) бронзовый экземпляр с трехвитковой пружиной и профилированной лапкой-скрепкой (рис. 1, 11).5 Фрагменты еще одной железной фибулы (со скрепой?) с короткой пружиной и высокой наружной тетивой происходят из Константиновского района Ростовской области.6
Нынешнее местонахождение пятой донской фибулы со скрепой нам неизвестно. Эта застежка, ранее хранившаяся в Донском музее, введена в литературу А.К. Амброзом (5, с. 21) со ссылкой на фотографию в каталоге Х.И. Попова (11, фото). Редкость неизданного каталога делает, на наш взгляд, необходимой публикацию рисунка О. Васильева, сохранившегося в деле Императорской Археологической комиссии (12, л. 23). Конструкция фибулы не совсем обычна: длинная пружина и коленчато-изогнутая граненая спинка сочетаются с обвитой тетивой и муфтой-скрепой, (рис. 1, 12).
А.К. Амброз указывает место находки: ст. Старо-Гугнинская (5, с. 21). Благодаря любезному сообщению Л.С. Ильюкова, мы можем уточнить, что [46] находка сделана в песках у х. Старо-Гугнинского Баклановской станицы 2-го Донского округа и в сентябре 1886 года передана урядником П.Л. Ромашковым в Донской музей.7
Фибулы со скрепкой из Северного Причерноморья практически одновременны "неапольским": А.К. Амброз датировал их I в. до н.э., но приведенные им данные о находках таких фибул с монетами конца II и рубежа II—I вв. до н.э. не позволяют исключить возможность их появления по крайней мере в конце II в. до н.э.
Ареал распространения фибул среднелатенской схемы в степном Причерноморье достаточно широк. Они встречены в памятниках Украины (13, рис. 2, 1; 14, рис. 37, 5, 7; 43, 7; 45, 3, 6; 46, 4), Поволжья (14, рис. 41, 1; 16, рис.1, 7) и Прикубанья (17, рис. 2, 3). Несколько экземпляров таких застежек происходят из погребальных комплексов Северного Кавказа (18, рис. 19, 1, 7). Судить о месте их производства сложно. Все же обращает на себя внимание то обстоятельство, что все опубликованные застежки "неапольского" и "беляусского" вариантов происходят из Крыма и территорий, находящихся к востоку и северо-востоку от него (5, табл. 18, 2). Можно предположить, что эти фибулы, отличающиеся единообразием конструкции и стандартными размерными группами, изготавливались в одном производственном центре, находившемся в Крыму.
Ареал распространения фибул со скрепой более широк. Это обстоятельство, а также большая вариабельность в материале, размерах и особенностях конструкции заставляют думать о возможности их изготовления в разных регионах.
Двенадцатая из известных нам застежек среднелатенской схемы происходит из раскопок Кобяковской экспедиции в 1961 г. В погребении 7 кургана 2 у пос. Донского (правобережное Подолье) обнаружен фрагмент железной фибулы, свободный конец ножки которой приварен к [47] спинке (рис.I, 13). А.К. Амброзу были известны четыре фибулы с таким способом скрепления (пайкой для золота и меди). Они включены им в пеструю, явно искусственную "лебяжьинскую" серию (5, табл. 10, 1-3). Между тем, есть еще несколько экземпляров подобных застежек, изготовленные из железа. Две из них, происходящие из Чаплинского могильника, Ю.В.Кухаренко выделил (именно по способу скрепления) в специальный вариант Л (19, с. 33, табл. 13, 18). А.К. Амброз, знавший эти фибулы только по фотографиям, отнес их к рамчатым (5, с. 22). Тоже рамчатой (и тоже ошибочно) назвал фибулу из могилы 20 Беляусского некрополя Б.Ю. Михлин (округло-овальное сечение ножки противоречит этому — 7, рис. 5, 4). Наконец, еще одна застежка, отнесенная Г.И.Смирновой к позднелатенской схеме, происходит из погребения 6 у с. Долиняны (20, рис. 4, 6). Вопрос о дате фибул с припаянным (приваренным) свободным концом ножки вряд ли может быть до конца решен без привлечения дополнительного материала. Из вышеперечисленных датируются лишь находка из Чаплина (вторая половина I в. до н.э. — частично I в. н.э.) и беляусская фибула (начало I в. до н.э.). А.К. Амброз считал подобные фибулы непосредственно предшествующими лучковым и датировал эти "псевдолатенские" застежки I в. до н.э. Соглашаясь с этой датой, заметим все же, что серия подобных застежек обязана своим появлением не неумению или небрежности мастера (5, с. 55), а представляет собой широко распространенную, но неизученную разновидность скрепленных фибул.
Любопытно, что многие "фибульные" погребения имеют ориентировку умерших в северный сектор (Арпачин, Валовый, Высочино-V, Донской, Рыбный, Бабино, Новолуганское, Привольное). Кроме них на Нижнем Дону есть уже более 20 захоронений с северной ориентировкой без фибул, но относимых по разным основаниям ко времени до рубежа эр (21). Уточнение культурной атрибуции этих памятников, выяснение причин их исчезновения к I в. н.э. и происхождения представляется очень интересным. [48]
Примечания
1 Могильник расположен в 12 км к западу от с. Чалтырь, на коренной правобережной террасе Мертвого Донца, неподалеку от Танаиса.
2 Определение А.В. Шевченко.
3 Искренне благодарю Е.И. Беспалого и И.Н. Парусимова за разрешение опубликовать фибулу.
4 Сборы А.М. Завгороднего.
5 Автор признателен И.В. Гудименко, позволившему воспроизвести рисунок находки.
6 Погребение 15 кургана 2 в могильнике Суходюдеревский II (раскопки В.Г. Житникова в 1986 году).
7 О 1886 г. писал и А.К. Амброз (5, с. 21), однако датировка рисунков О. Васильева 1884 г. позволяет предположить, что фибула найдена как минимум за два года до передачи в музей.
Литература
1. Скрипкин А.С. Проблемы хронологии сарматской культуры и ее исторический аспект. // Задачи советской археологии в свете решений XXVII съезда КПСС. М., 1987.
2. Скрипкин А.С. Некоторые итоги изучения хронологии сарматской культуры. // Античная цивилизация и варварский мир в Подонье-Приазовье. Новочеркасск, 1987.
3. Скрипкин А.С. Азиатская Сарматия: проблемы истории и культуры. // Проблемы сарматской археологии и истории (тезисы докладов конференции). Азов, 1988.
4. Мошкова М.Г. Понятие "археологическая культура" и савромато-сарматская культурно-историческая общность. // Проблемы сарматской археологии и истории (тезисы докладов конференции). Азов, 1988.
5. Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР. // САИ, вып. Д1-30. М., 1966.
6. Погребова Н.Н. Погребения в мавзолее Неаполя скифского. // МИА, № 96, 1961.
7. Михлин Б.Ю. Фибулы Беляусского могильника. // СА, 1980, № 3.
8. Столяр А.Д. Раскопки курганов у х. Попова в 1950—1951 гг. // МИА, № 62, 1958.
9. Раев Б.А. Сарматское погребение из кургана у х. Арпачин. // СА, 1979, № 1.
10. Амброз А.К. Фибулы из раскопок Танаиса. // Античные древности Подонья-Приазовья. М., 1969.
11. Попов Х.И. Каталог Новочеркасского музея. Новочеркасск, (б.г.).
12. О присылке в Комиссию на рассмотрение древностей, принадлежащих учреждаемому в Новочеркасске Донскому музею. // Архив ЛОИА, ф.1, ДАК № 65, 1836 г.
13. Шаповалов Т.О. Сарматскi поховання поблизу с. Новолуганське. // Археологiя, 8, 1973.
14. Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М., 1984. [50]
15. Шилов В.П. Калиновский курганный могильник. // МИА, № 60, 1959.
16. Скрипкин А.С. К датировке некоторых типов сарматского оружия. // СА, 1980, № 1.
17. Игнатов В.Н. Катакомбы сарматского времени из курганов у ст. Хоперская. // КСИА, 186, 1986.
18. Керефов Б.М. Памятники сарматского времени Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1983.
19. Кухаренко Ю.В. Зарубинецкая культура. // САИ, вып. Д1-19.М., 1964.
20. Смирнова Г.И. Могильник типа Поянешты-Лукашевка у с. Долинины на Буковине (раскопки 1977—1978 гг.). // СА, 1981, № 3.
21. Глебов В.П. Сарматские погребения с северной ориентировкой III—I вв. до н.э. на Нижнем Дону. // Тезисы докладов областного научно-практического семинара "Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе". Донецк, 1989.
Постоянная необходимость для Войска Донского вести борьбу с гораздо более сильными неприятелями, главным из которых была многомиллионная Османская империя, заставила казаков систематически добывать информацию о положении противников и создать собственную разведку. Даже скупые сведения о казачьих разведывательных мероприятиях, содержащиеся в "Донских делах" и других источниках, свидетельствуют об очень высоком уровне этих мероприятий. Казаки и в последующем, являясь "глазами и ушами" русской армии, проявляли свои специфические возможности и способности, однако уже в плане тактической разведки. Весьма характерными являются записанные в XIX в. донские пословицы и поговорки: "зипуны у нас серые, да умы бархатные", "кафтан у казака сер, да ум черт не съел", "казак — глазастая собака", "казаки — обычаем собаки", "развязать язык — вложить саблю", "от лишних слов слабеют руки" и др. Согласно Далю, общераспространенные [51] выражения: "добыть языка", "стоять на слуху", "скрасть караулы" имели первоначально казачье происхождение.
Войско Донское регулярно осуществляло морские разведывательные походы; в случае необходимости одно или несколько из судов казачьей флотилии возвращались на Дон с добытой важной и срочной информацией. Сухопутные разведывательные команды ежегодно направлялись к Крыму, на Кубань и в другие районы, представлявшие военный интерес. Богатая информация собиралась казаками-дипломатами во время переговоров с соседями; иногда станицы (посольства) специально посылались за "вестями". Разведывательные данные собирали находившиеся за рубежом казаки-торговцы или казаки, изображавшие из себя торговцев. Донцы, бывавшие в Азове по любым случаям, собирали "разговоры азовцев". Активную роль в сборе информации для Войска Донского играли донские татары, другие казаки азиатского происхождения, казаки, знавшие иностранные языки.
Источники сообщают о ценных показаниях, которые давали в Войске специально захваченные языки, "ясыри" (пленные), выходившие из плена казаки, русские и украинские люди, перебежчики — турки, татары, черкесы и др., европейцы, находившиеся в турецком или крымском рабстве и сумевшие бежать на Дон. Вольно или невольно информацию казакам давали также приезжавшие в Войско греки-торговцы, прибывавшие для "окупа" татары и др. Особенно важными были показания языков, захватывавшихся регулярно в нужное для казаков время и в нужных пунктах; иногда эти пленные "для развязывания языков" подвергались пытке. Не исключено, что донцы могли получать ценную информацию от знатных пленников, попадавших в их руки (в разное время в плену у казаков побывали шурин турецкого султана, братья кафинского и азовского пашей, черкесские князья, сын темрюцкого князя, сын таманского бея, дочь и внуки ногайского князя, различные турецкие и [52] крымские военачальники).
У донцов была и агентурная разведка: необходимые сведения систематически давали "прикормленные" люди в Азове, "прикормленные" крымские татары и др. Внутреннее разложение в Турции и Крыму, продажность многих чиновников, внутренние распри помогали казакам находить и использовать нужных людей. Известны казнь в Крыму приближенного хана за тайные связи с Войском Донским и случаи бегства на Дон крымского мурзы (1639) и даже крымских царевичей (1584 г.). Информацию казаки получали также от многочисленных христиан Османской империи и русских рабов в Турции, Азове и Крыму. В июне 1642 г. татары схватили в оставленном донцами Азове неких русских "лазутчиков", прибывших сюда из Стамбула с опоздавшим сообщением о движении неприятельских сил на Азов.
В целом в результате активной деятельности разведки Войско Донское, по выражению В.Д. Сухорукова, представляло собой "живую газету новостей" и постоянно имело хорошее представление о событиях в Турции, Крыму, на Балканах, Кавказе, Украине, в бассейне Средиземного моря, о настроениях и передвижениях неприятельских войск, походах османских эскадр и т.д. Разведывательная информация умело использовалась донскими атаманами при планировании и осуществлении морских и сухопутных операций (в частности, при нападениях на турецкие порты и крымские города, взятии Азова в 1637 г. и др.).
Войско Донское регулярно обменивалось разведывательными данными со своим союзником — Запорожской Сечью и поставляло информацию Москве, куда постоянно посылались станицы с вестями и соответствующими "отписками", доставлялись некоторые из пленных татар. Большим успехом донцов были случаи заключения с Азовом договором об обмене информацией о присылавшихся — соответственно — царских и султанских [53] грамотах, причем источники сохранили жалобы азовцев на невыполнение казаками своих обязательств на этот счет.
Москва и Дон на протяжении долгого времени не доверяли полностью друг другу. Во всяком случае, несмотря на регулярное представление донской информации в Москву, последняя вели против Войска Донского разведку, используя свою агентуру (некоторых старшин, священников и др.). В свою очередь и Дон получал тайную информацию о планах и замыслах Москвы через воевод-взяточников, своих лазутчиков в украинных городах и т.д.
Разведку против Войска Донского вели Крым, черкесы, ногайцы, эпизодически Польша; сохранились сведения о донском агенте господаря Молдавии. Но, разумеется, наиболее активной в этом отношении была Турция, действовавшая преимущественно через Азов. Османские власти использовали разные способы добывания информации и борьбы с донской разведкой (пытки казаков-пленников, засылка агентуры, подстроенное бегство пленных казаков с навязанной им дезинформацией, особые меры предосторожности в Азове, вплоть до выжигания камыша на 10 верст от города и др.).
В этой ситуации казакам приходилось заниматься большой контрразведывательной деятельностью. Показания языков и "выходцев" подвергались перепроверке, некоторые перебежчики брались под особое наблюдение, подозрительные элементы из торговцев не пускались в город, соблюдалась осторожность в сношениях с союзниками-татарами, зачастую цель похода объявлялась только в ходе самого похода. Для изменников-казаков была введена смертная казнь; в отдельные периоды все пленные, захваченные на Казачьем острове, подлежали смерти. Войско Донское использовало против врагов и дезинформацию (ложные показания казаков в плену под пыткой). Не исключено, что отдельные [54] казаки намеренно попадали в плен для передачи дезинформации. Известная донская песня о Маноцкове имеет разные варианты: в одних он предатель, в других — человек, для виду переметнувшийся к неприятелю. В определенной степени, в качестве дезинформации у казаков, может быть, можно рассматривать утверждения западноевропейских и других современников о "легкомыслии" казаков, о том, что они "мало думают о завтрашнем дне", и т.п.
Решение вопроса об органе, который руководил разведывательной деятельностью донцев, вызывает значительные затруднения. Формально языки, "ясыри" и "выходцы" давали показания в кругу, круг же принимал решение о добыче языков и вызывал для того охотников; донской атаман заявлял в Москве, что все вести сказываются в кругу. Однако известно, что "старые" казаки не пускали в круг "молодых", что старшины втайне допрашивали языков, что часто многие вопросы решались в казачьих верхах, а потом уже объявлялись низам. Исходя из этого, а также из важности, сложности и секретности разведывательной работы, допустимо предположить, что, хотя такие органы, как "канцелярия войсковых дел" и "войсковая сотня для секретных дел" известны нам для XVIII в., подобные органы в зачаточной, зародышевой форме существовали и в XVII столетии.
В ходе работ на Елизаветовском могильнике во второй половине 70-х — начале 80-х гг. была получена значительная серия погребальных комплексов IV—V вв. до н.э. (106), содержащих разнообразный [54] погребальный инвентарь. Материалы 75 комплексов хранятся в Азовском краеведческом музее, что составляет 30 процентов всех надежно документированных погребений одного из первых родовых могильников степной Скифии. Большинство этих комплексов датируется в достаточно узких хронологических рамках, что имеет крайне важное значение для изучения распространенности категорий погребального инвентаря, их генезиса на только для памятников Нижнего Подонья, но и всего Северного Причерноморья.
Наиболее распространенной категорией инвентаря елизаветовских курганов являются амфоры, из 243 надежно документированных комплексов, открытых за все годы раскопок, амфоры были открыты в 147 (60 %). Расписная и чернолаковая керамика отмечена в 60 (25 %) комплексах и при этом в 45 (18 %) случаях она находилась в погребениях совместно с амфорами. Простая красно- и сероглиняная импортная керамика встречена в 34 (142) комплексах, а лепная в 58 (23 %). Металлическая посуда присутствовала в 5 (2 %) погребениях, стеклянная в 3 (1 %), a бронзовые котлы в 8 (3 %). Комплексов с вооружением 136 (56 %) и из них в 102 (42 %) отмечены остатки колчанных наборов, а в 9 (3 %) — "пращевые камни". Мечи были встречены в 47 (19 %) погребениях, копья в 83 (34 %), но при этом в 9 случаях они были представлены только втоками. В 32 (13 %) случаях устанавливается положение копий в могилах, а в 18 (7 %) фиксировалась их длина по взаимному расположению наконечника и втока. Длина копий колебалась от 1,75 м. до 3,1 м., но наиболее распространенной была длина 2, 5 м. Очевидно, длину могильных ям Елизаветовского могильника отчасти можно объяснить обычаем елизаветовцев помещать в погребения целые копья.
Предметы защитного доспеха отмечены в 23 (9 %) комплексах, при этом трижды они зафиксирована в женских погребениях. В 14 (6 %) случаях [56] встречены остатки чешуйчатых панцирей, в 10 (4 %) — защитных наборных поясов и лишь дважды присутствовали кнемиды, щиты и шлемы. Ворварки отмечены в 17 (7 %) погребениях, предметы конской узды в 16 (6 %), предметы, выполненные в зверином стиле в 8 (3 %), железные ножи в 76 (31 %), а кости животных — остатки напутственной пищи — в 128 (52 %).
Зеркала присутствовали в 24 (10 %) комплексах, пряслица в 39 (16%), а остатки веретен прослежены дважды. Проколки встречены в 16 (6%) погребениях и почти всегда вместе с пряслицами.
Наиболее распространенной категорией украшений в комплексах Елизаветовского могильника являются бусы, которые встречены в 77 (31 %) погребениях, браслеты — в 37 (5 %), кольца в 8 (3 %) и раковины каури — в 5 (2%). Несмотря на сильную ограбленность елизаветовских курганов, в 26 (11%) погребениях встречены украшения из золота и серебра.
Подсчет категория инвентаря из комплексов, датированных греческой импортной керамикой, по двум хронологическим группам — V в. и IV в. до н.э., позволил сделать ряд важных наблюдений. По сравнению с V в. до н.э. уменьшается число комплексов IV в. до н.э. с расписной и чернолаковой посудой с 48 % до 37 %, комплексов с лепной керамикой соответственно с 49 % до 14 %, тогда как простая гончарная керамика распространена в этих хронологических группах практически равномерно — 20 % и 22 %. Бронзовые котлы получили распространение в елизаветовских комплексах лишь в IV в., но уже с середины этого столетия они встречены исключительно в погребениях курганной группы "Пять братьев".
Если число комплексов с мечами сокращается во второй хронологической группе по сравнению с первой более чем в 4 раза с 47 % до [57] 11 %, с копьями соответственно с 51 % до 33 %, с ворварками с 18 % до 3 %, а с ножами с 44 % до 31 %, то число погребений со стрелами увеличивается на 10 % с 24 % до 34 %. Отмечается рост числа комплексов IV в. до н. э. с зеркалами на 4 %, с браслетами на 14 %, а с бусами на 22 %. Наблюдения за распространенностью отдельных категорий инвентаря в комплексах Елизаветовского могильника позволили зафиксировать в погребениях знати второй половины IV в. до н.э., которые совершались только в группе курганов "Пять братьев", умышленное сохранение архаичности инвентаря и отдельных черт погребальной обрядности, характерных для Курганов V в. до н.э. Если верно наше предположение, что в курганах "Пять братьев" хоронили представителей царского рода, который окончательно обособился в середине IV в. до н.э., то станет понятным стремление подчеркнуть в ритуале погребения и инвентаре его роль как хранителя традиций этнического образования, контролировавшего район дельты Дона в V—IV вв. до н.э.
На территории г. Ростова-на-Дону находится большое количество археологических памятников, в том числе античного времени. Среди них есть и такие, о которых б условиях городской застройки мы узнаем лишь по случайным находкам в ходе строительных работ.
В 60-х — 70-х годах из района Ливенцовского карьера (западная окраина г. Ростова-на-Дону) в Ростовский областной музей краеведения поступили находки из двух погребений. И хотя обряд восстановить не удалось, предметы представляют значительный интерес для изучения [58] материальной культуры племен, населявших Нижнее Подонье в позднеантичную эпоху.
В одном из них были обнаружены сероглиняный кружальный кувшин, бронзовые зеркало с боковым ушком и фибула, веточки-пронизи из розовых кораллов, обломки гешировой и стеклянных бус (рис. 1, 11-16).
Кувшин серого цвета, хорошего качества формовки. Глина с небольшим количеством песка и слюды. Местами сохранилось лощение. Кувшин с горлом-раструбом, биконическим сплющенным туловом и цилиндрической "гофрированной" средней частью, на небольшом кольцевом поддоне. Ручка-трубочка перемычкой соединяется с горлом и опирается на тулово (рис. 1, 19).
Кувшин является продукцией кобяковских гончарных мастерских. Форма редкая, нам известно еще два таких сосуда. Наиболее ранний, отличающийся деталями, размером и качеством глиняного теста, происходит из погребения 4/1958 Кобяковского некрополя начала I в. н.э. По внешнему облику, пропорциям ливенцовский сосуд близок азовскому, найденному случайно в городе.
Бронзовая фибула (рис. 1, 17) относится к группе сильно профилированных застежек западных типов. Она одночленна с биконическим утолщением на дужке, опорной площадкой над пружиной и укороченным приемником. Такие фибулы распространялись на широкой территории, в том числе и в СССР (в основном Западная часть Северного Причерноморья). На Дону это редкая находка. Датируется она 70-90 годами I в. н.э. (1, с. 27).
Бронзовое зеркало (рис. 1, 13) с боковым ушком и орнаментом-тамгой на оборотной стороне. Зеркало диаметром 5,5 см, массивное, с утолщенным краем, скошенным наружу, с сохранившейся в центре конической выпуклостью и массивной вытянутой ручкой тоже с утолщенным краем и овальным (?) отверстием. Такие зеркала исследователи датируют [59] концом I в. н.э. (2, с. 67; 3, с. 129).
Таким образом, комплекс этого погребения можно отнести к концу I века.
В другом погребении найдены сероглиняные кружальные кувшин и кубышка, бронзовая фибула, два пряслица, небольшой терочник с плотным куском красно-бурого камня, три бусины (рис. 1, 3-5): одна из раковины, две из стекла.
Редкой находкой в комплексе являются каменный терочник продолговатой формы со следами красновато-бурой краски на плоской поверхности и окатанный кусок краски — бурого камня с пачкающей поверхностью (рис. 1, 8).
Кувшин и кубышка (рис. 1, 8, 7) выполнены из серо-коричневатой глины с примесью слюды. Кое-где сохранились следы темно-серого лощения. Кувшин с отогнутым округлым венчиком, подцилиндрическим горлом, округло-биконическим туловом, вогнутым дном и вертикальной ручкой. В верхней части два рельефных ободка и такой же в месте перехода горла в тулово. Ручка витая в верхней части, с небольшим выступом с двух сторон, украшенным двумя маленькими круглыми налепами, по тулову от ручки проходят два продолговатых налепа. Кубышка с раструбным горлом, округло-биконическим туловом, плоским дном. Сероглиняные сосуды представляют продукцию местных кобяковских гончарных мастерских.
Бронзовая фибула (рис. 1, 1) с пластинчатым приемником с биконическим утолщением на конце, с пластинчатой спинкой с двумя утолщениями на ней и многовитковой пружиной. Она относится к I группе по кобяковской классификации и датируется II в. н.э. (4, с. 40).
Интересно, что в погребении 84/1957 Кобяковского некрополя обнаружен кувшин, являющийся модификацией формы, представленной в по-[60]
[61]
гребении из Ливенцовки. Отличается он выступом наверху ручки и отсутствием рельефных ободков в верхней части горла, нижняя часть кобяковской ручки не сохранилась. Состав кобяковского погребения аналогичен: такая же фибула, пряслице, три бусинки, лепная миска.
Исходя из этого, ливенцовское погребение можно отнести ко II в. н.э.
Все представленные в музей материалы происходят из погребений в зоне курганных могильников, которые исследовались в округе города в XIX—XX вв. Мы можем только предположить, что в данном случае это остатки курганов, насыпи которых были уничтожены в связи с бурным ростом города.
Литература
1. Щукин М.Б. Горизонт Рахны-Почеп: причины и условия образования. // Культуры Восточной Европы первого тысячелетия. Куйбышев, 1986.
2. Хазанов A.M. Генезис сарматских бронзовых зеркал. // CA.I963, М.
3. Абрамова М.П. Зеркала горных районов Северного Кавказа в первые века н.э. // В кн.: История и культура Восточной Европы по археологическим данным. М., Изд-во "Советская Россия", 1971.
4. Косяненко В.М. Бронзовые фибулы из некрополя Кобяковского городища. // СА, 1987, № 2.
Важным показателем, влияющим на формирование и функционирование хозяйственно-культурных типов, их преемственность в условиях смены этнической и исторической ситуации, направлений экономического развития, является экологическое своеобразие региона. Экологический фактор оказывает воздействие на общество не отдельными [62] составляющими, а всем комплексом-системой элементов, среди которых особенно заметными бывают основные определяющие.
Рельеф — самая консервативная составляющая экосистема, — не претерпел серьезных изменений. Известны лишь колебания гидрологического уклона и связанные с этим изменения в островной части дельты. Описываемый античными авторами климат, даже при учете предвзятого к нему отношения, все же несколько отличается от современного. Он был несколько более суровым. Характерной деталью климата были частые ветры с преобладанием южных и восточных, последний имел даже название у греков "ксикроп".
Большей суровости климата соответствуют и данные о флоре лесов и степи. Судя по всему, границы смешанного леса проходили гораздо южнее его нынешних границ. В античных источниках имеются сведения о наличии, по крайней мере, дикорастущих фруктовых и ягодных деревьев. Имеются сведения о полезных свойствах некоторых растений. Видовой состав стада и диких промысловых животных известен по специальным исследованиям палеозоологов.
Среди полезных ископаемых Дона обращают на себя внимание большие запасы соли, разрабатываемые в соляных варницах вплоть до XIX в. Вряд ли эти природные богатства оставили равнодушными древнее население степи.
Таким образом, система природных ресурсов Нижнего Дона имела благоприятные условия для развития кочевого скотоводства, охоты, рыболовства, производства и импорта соли и в то же время создавала внутренний рынок значительной емкости, ощущавший потребности в металлах и изделиях из них, в продуктах ремесленного труда, тканях, керамики и т.д. [63]
1. При постановке и попытках решения вопроса об этногенезе савроматов, чаще всего используется приводимая Геродотом легенда о происхождении их от браков скифских юношей и амазонок (Геродот, IV.110). Эта же легенда легла в основу традиционного определения границ владений между скифами и савроматами в VI—V вв. до н.э. по Танаису-Дону. Сопоставление геродотовой версии с данными других античных авторов (псевдо-Гиппократа, Эфора, Диодора Силицийского и др.), на наш взгляд позволяет не только поставить под сомнение традиционный подход к определению истинных границ, но и несколько по-иному рассмотреть процесс формирования савроматского союза.
2. Савроматский этнический массив начал формироваться в степях Предкавказья, после разделения сфер влияния между возвратившимися участниками киммерийско-скифских походов в Переднюю Азию и ухода скифов в степи Северного Причерноморья и Приазовья (к западу от р. Танаис).
Основа савроматского союза — племя (или группа племен) с сильными матриархальными пережитками. Это позволяет предположить, что корни савроматского этноса следует искать в степях Прикубанья-Предкавказья в среде потомков киммерийцев-"женовладеемых" меотов-кочевников. Гинекократические черты у киммерийцев проявлялись весьма сильно и именно они легли в основу раннегреческих легенд о воинственных амазонках с берегов Меотиды и Танаиса.
3. В легенде Геродота нашел отражение момент отделения от основного ядра части савроматов и создание нового, локального (савромато-скифского) объединения на землях у Танаиса (т.е. в низовьях [64] Дона и Северного Донца).
Аналогичные процессы сегментации основного ядра и обособление некоторых савроматских племен отмечает Диодор Сицилийский (II.43) и другие авторы, повествующие о перемещении "меото-савроматских" объединений.
Особенно показательно в этом отношении передвижение иксибатов вдоль побережья Меотиды. Первоначально (VI в. до н.э.) они — северные соседи синдов (Гекатей. Землеописание, фр. 166 по Стефану Византийскому), позднее (IV в. до н.э.) — под именем язаматов (савроматов по Эфору) они известны на Танаисе (Псевдо-Скимн, 874-865).
В дальнейшем, видимо от язаматов, отделились языги, которые в I в. н.э. известны на Истре и под именем савроматов известны Овидию (Письма с Понта I. 2, 73; Печальные песни. 185-204).
4. Во времена Геродота и Псевдо-Гиппократа (т.е. в V в. до н.э.) этнополитическое единство савроматов еще сохранялось, но в рамках союза под главенством скифов. Раскол произошел после обособления европейских савроматов (сирматов). И в более поздние времена античные авторы подчеркивают, что савроматы единый народ, но разделенный на множество племен (Помпоний Мела. Землеописание. I.116).
Для изучения истории средневекового Азака — золотоордынского города, располагавшегося на месте нынешнего Азова — немаловажное значение имеют данные нумизматики. Существенный интерес представляют, в частности, сведения об участии иноземной монеты в денежном обращении города. Среди такого рода нумизматических памятников, найденных в разные годы в Азове, выделяется группа из восьми медных монет, относящихся к чекану Трапезундской империи.
Наиболее полная и обоснованная классификация эмиссий монетной [65] меди Понтийского государства Великих Комнинов принадлежит О.Ф. Ретовскому (Нумизм. сб., т. I, М, 1911). Ряд коррективов к ней предложила недавно И.В. Соколова (Нумизматика и эпиграфика, 1984, т. XIV). Но и до настоящего времени некоторые атрибуции остаются спорными и даже сугубо гипотетические. Однако рассматриваемые нами монеты из находок в Азове относятся к достаточно надежно атрибутируемым выпускам.
1. Монета из коллекции азовского краеведа К.Н. Иванова. Принадлежит к типу, приписываемому О.Ф. Ретовским (с. 217, 218, № 150, 151) императору Иоанну II (1280—1297 гг.), а И.В. Соколовой — Иоанну III (1342—1344 гг.). Вес — 1,35 г. Хранится в фондах АКМ (КП/ОК 721).
Л.С. Изображение императора в рост с державой в левой руке, над которой видна восьмилучевая звезда; точечный ободок.
О.С. Св. Евгений в рост с длинным крестом в правой руке, справа от головы святого — звезда (?), под звездой — остатки надписи: "...ОС" (последние две буквы от имени "Евгениос"), точечный ободок.
2. Монета, использовавшаяся позднее как украшение в составе мониста. Встречена в кладе медных золотоордынских, хулагуидских и трапезундских монет, найденных при раскопках В.В.Чалого в 1983 г. за кинотеатром "Октябрь". Чеканена при Иоанне II (1280—1297 гг.). Вес — 0,995 г,
Л.С. Стоящие рядом св. Евгений (слева) и император (справа) со скипетром в левой руке, вверху буквы — "йота" и "омега" (сокращенное написание имени "Иоанн"), точечный ободок.
О.С. Плохо сохранившееся изображение орла с распущенными крыльями (?).
Ранее такой тип трапезундской меди не был известен. Судя по стилю и иконографии изображений на аверсе, монета относится к концу правления Иоанна II.
3. Еще одна монета из клада 1983 г. По некоторым характерным деталям изображения на аверсе она отождествляется с чеканенными при Михаиле (1344—1349 гг.). Вес — 1,14 г.
Л.С. Поясное изображение императора, держащего в правой руке [66] скипетр в виде трезубца, а в левой руке — щит, украшенный шестилучевой звездой; справа вверху — буква "М"; точечный ободок. О.С. Полустертое поясное изображение св. Евгения, держащего в правой руке крест, верхняя часть которого (перекрестье) не видна; точечный ободок.
4-6. Однотипные монеты, чеканенные при императоре Михаиле (1344—1349 гг.). № 4 находилась в составе все того же клада 1983 г. (ее вес — 0,77 г.). № 5 (вес — 1,16 г) и № 6 (обломок) происходят из коллекции К.Н. Иванова (фонды АКМ, КП/ОК 722, 723).
Л.С. То же, что и № 3, но букв и ободка не видно. О.С. То же, что и № 3.
7. Монета из раскопок В.В. Чалого 1983 г. за кинотеатром "Октябрь". Чеканена при императоре Михаиле (1344—1349 гг.). Авторам данной публикации известен битый той же парой штемпелей экземпляр лучшей сохранности из частной коллекции. Вес — 0,62 г.
Л.С. Полустертое поясное изображение императора со скипетром в правой руке и щитом в левой руке.
О.С. Поясное изображение св. Евгения с коротким крестом в правой руке; точечный ободок.
8. Монета очень плохой сохранности из раскопок В.В.Чалого 1979 г. (в котловане под дом на ул. Ленина, жилище № 2). Исходя из наличия в имени императора буквы "Р" (?), может быть отнесена Андронику III (1330—1332 гг.). Однако полной уверенности в правильности прочтения литеры нет и потому не исключается возможность выпуска этой монеты при императоре Михаиле (1344—1349 гг.).
Л.С. Изображение императора в рост со скипетром в правой руке и державой (?) в левой руке, слева плохо различимая буква ("Р"?)
О.С. Полустертое изображение св. Евгения в рост; точечный ободок.
До сих пор по упоминаниям в литературе было известно лишь о четырех случаях обнаружения меди Великих Комнинов на территории Северного Причерноморья:
I. В 1928 г. при раскопках в Судаке (византийская Сугдея) найдена [67] медная монета, которая, судя по ее описанию (САИ, 1962, вып. Е4-4, с. 34, № 221), чеканена в Трапезунде между серединой XIII и сер. XIV вв.
2. В нумизматической коллекции, собранной при раскопках портового района Херсонеса (византийский Херсон) в 1963—1964 гг., находилась трапезундская монета неизвестного ранее типа (со знаком, напоминающим курсивную "бету", в центре реверса), относимая И.В. Соколовой (НЭ, т. XIV, с. 66, 71, табл. IIБ) Иоанну II (1280—1297 гг.) или его сыну Алексею — (1297—1330 гг.).
3. Также из раскопок в Херсонесе происходит монета, чеканенная, по мнению И.В. Соколовой (с. 68, 71), при Иоанне II.
4. Среди подъемного материала с Херсонесского городища встречена в 1980 г. еще одна монета Иоанна II (Древнейшие государства на территории СССР. 1981 год. М., 1983, с. 219, прим. 3).
Как видим, эти находки локализуются в пределах "Заморья", упоминаемого в титулатуре трапезундских василевсов и включающего в себя бывшие византийские владения в Крыму, в том числе Сугдею и Херсон. Таким образом, они иллюстрируют наличие не только экономических, но и в первую очередь политических связей между Понтийской державой Великих Комнинов и признававшими в определенный период ее власть над собой городами Таврики.
Иначе обстоит дело с вышеописанным комплексом монетных находок в Азове. Его тяготение в целом к середине XIV в. выглядит весьма закономерным, поскольку к этому времени золотоордынский город-порт в устье Дона становится, после появления здесь венецианской и генуэзской колоний, крупным экспортным центром на перекрестке международных торговых путей, связывавших Средиземноморье со странами Востока и древнерусскими землями. Оба важнейших причерноморских эмпория — Трапезунд и Азак — выполняли тогда сходную роль перевалочных пунктов [68] транзита товаров и поддерживали друг с другом тесные контакты, которые подтверждаются письменными источниками.
Поливная керамика Причерноморья, несмотря на довольно хорошую изученность, постоянно привлекает внимание исследователей, поскольку позволяет проследить некоторые особенности развития художественных ремесел, быта и народной культуры жителей города, выявить торговые связи и наличие влияний на ремесленную традицию городов данного региона. Большое значение поливная керамика имеет и для датировки других археологических находок, слоев и комплексов. Но для того, чтобы стать достаточно надежным датирующим материалом, поливная керамика должна иметь достаточно хорошо разработанную хронологию. В большинстве случаев исследователи имели дело с многослойными памятниками, что до некоторой степени затрудняет датировку находок.
Памятником, где находки укладываются в сравнительно узкие хронологические рамки (XIV в.), является золотоордынский Азак. Ценность Азовской коллекции не только в том, что она позволяет на основании нумизматических находок получить данные для датировки ряда сосудов, время производства которых вызывает расхождения среди исследователей, и выделить более узкие хронологические группы, но и рассмотреть наличие влияния керамических образцов из других причерноморских центров на местную гончарную школу. Последняя хорошо известна благодаря открытию на территории Азова остатков нескольких гончарных мастерских XIV в. с полуфабрикатами и керамическим браком. [69]
Традиционное деление поливной керамики по цвету поливы и технике орнаментации мало что дает в установлении центров ее производства. Композиции орнамента и отдельные декоративные элементы на поливной "красноглиняной" керамике, в отличие, например, от кашинной, характеризуются очень большим разнообразием. Кроме того, одни и те же декоративные элементы встречаются на поливных сосудах из разных средневековых городов рассматриваемого региона. Практика показывает, что поиски аналогий только по орнаментации без учета характера сырья и формовочных масс заведомо приводят к искажению представлений о продукции керамических центров. Вывоз даже больших партий продукции с одинаковой орнаментацией (если таковой вообще имел место) из прославленных керамических центров, несомненно приводил к рассеиванию отдельных экземпляров в широком географическом ареале. Поэтому отражались такие поступления, по всей вероятности, в каждом конкретном случае единичными находками. В этом свете гораздо более объективной может быть классификация поливной керамики по характеру формовочных масс.
Было отобрано около 100 наиболее характерных образцов импортной поливной (условно красноглиняной) посуды из раскопок 1975—1985 гг. По характеру формовочной массы отобранная керамика делится на девять групп, распадающихся в зависимости от наличия дополнительных второстепенных примесей на 18 подгрупп (здесь не приводятся), в которых по количественному составу примесей можно выделить варианты.
Группа 1. Основа формовочной массы — тонкая пластичная глина. Основные примеси — известковые включения, блестки слюды. Датируется найденными вместе с керамикой монетами 20 — п.п. 50 гг. XIV в.
Группа 2. Пластичная глина. Известковые включения, единичные мелкие включения охры (в основном бордового цвета) и блестки [70] слюды. 20—30 гг. XIV в.
Группа 3. Тонкая пластичная глина. Известковые включения, шамот и блестки слюды. 10 — п.п. 80 гг. XIV в.
Группа 4. Пластичная глина. Известковые включения, шамот, охра (в основном бордового цвета), блестки слюды. 10 — п.п.50 гг. XIV в.
Группа 5. Пластичная глина. Известковые включения, шамот, пироксен, блестки слюды. 10 — 80 гг. XIV в.
Группа 6. Тонкая пластичная глина. Известковые включения, редкие включения мелкодробленого шамота, пироксен, единичные включения охры (в основном бордового цвета), блестки слюды. 40 — 60 гг. XIV в.
Группа 7. (1 экз.). Тонкая пластичная глина. Единичные крупные известковые (мел) включения, единичные мелкие включения охры темно-бордового цвета, редкие точечные включения рыхлых серых частиц (выгоревшая органика?), редкие блестки слюды. Черепок очень легкий, пористый. 60(?) гг. XIV в.
Группа 8. Среднепластичная глина. Единичные точечные известковые включения, редкие включения оранжевых частиц сухой глины, сравнительно частые точечные включения охры (в основном бордового цвета), редкие точечные включения "рыхлых" серых частиц (выгоревшая органика?), блестки слюды; значительнее содержание относительно мелкозернистого песка. Монетами не датируется.
Группа 9. (1 экз.). Сильно запесоченная глина. Единичные включения крупного (до 3 мм) шамота розового цвета и мелких оранжево-коричневых частиц сухой глины, многочисленные зерна кварца, редкие блестки слюды; очень большое содержание крупнозернистого песка. Монетами не датируется. [71]
Эти группы иллюстрируют, по всей вероятности, далеко не весь диапазон импорта поливной керамики. Полную картину можно будет представить лишь в результате изучения всего ее комплекса. К тому же, вполне возможно, что продукцией одного центра могут являться сразу несколько вышеперечисленных групп или даже только одна подгруппа.
Трудность на сегодняшний день состоит в том, что далеко не но всех центрах ремесла и торговли, определявших в XIV в. экономическую и культурную жизнь Причерноморья, обнаружены хотя бы следы местного производства поливной керамики. Это обстоятельство не позволяет с достаточной степенью достоверности разграничивать в этих центрах местную и привозную керамику. Кроме того, почти все исследователи дают очень поверхностное описание черепка, часто указывая только его цвет (который никак не может являться определяющим признаком) или в лучшем случае (но очень редко) наиболее явные и крупные примеси, не перечисляя при этом всего их качественного и количественного состава.
Поэтому аналогии образцам, формирующим вышеперечисленные группы, на сегодняшний день можно искать практически всего лишь по двум (хотя и немаловажным) признакам — технике и мотивам орнаментации, которые никак не могут быть определяющими. Такие аналогии мы находим в комплексах поливной керамики ("красноглиняной") Крыма (группы 1-6, 8), Белгорода-Днестровского (гр. 1-6, 8), Молдавии (гр. 1-7), Румынии (гр. 1, 2, 4, 8), Болгарии (гр. 1, 3), Валахии (гр.8), Византии (гр.8), Сирии (гр. 3, 7), Грузии (гр.1, 4), Азербайджана (гр. 1, 4), Северного Кавказа (гр. 3), Нижнего Поволжья (гр. 2-5) и Согда (гр. 1, 4). Эта география наглядно демонстрирует широкие торговые и культурные связи Азака-Таны в XIV в. Общность принципов декора, близость (а иногда и тождественность) орнаментальных схем и мотивов, развившихся и [72] распространенных в достаточно широкой зоне Причерноморья (а отчасти, очевидно, и Средиземноморья) свидетельствуют о том, что поливная керамика зодотоордынского Азака представляет собой одно из звеньев единого историко-художественного явления, охватывавшего в XIV в., как показывают факты, широкий географический ареал.
В насыпях курганов культуры многоваликовой керамики (далее КМК) довольно часто встречаются фрагменты сосудов, кости животных (1, с. 453; 2, с. 6; 3, с. 28). Связаны они с совершением поминального обряда. В большинстве случаев после поминальных действий остаются незначительные следы, тем интересней, когда в больших курганах жертвенно-поминальному обряду уделялось большое внимание. Прежде всего — выделение специального места для проведения подобного обряда, иногда даже сооружение поминального кургана.
Один из таких курганов описан Л.С. Ильюковым (4, с. 51-52, 86, рис. 12). Это курган у Лакедемоновки, Миусский полуостров. К первоначальной насыпи во время КМК была добавлена более мощная насыпь. На древнем горизонте была сооружена тростниковая площадка с зольниками и морскими раковинами, эта площадка была засыпана небольшим слоем суглинка, а на нем сооружена вторая тростниковая площадка, тоже с зольником. Автор зафиксировал 5 таких площадок, на трех из них найдены предметы, относящиеся к КМК: керамика с валиковым и прочерченным орнаментом, просверленный астрагал быка, кусочки бордовой краски и пр. В центре кургана с древнего горизонта впущена яма с прослойкой костного тлена на светло-сером грунте, под которым был слой [73] мела. В центре кургана погребений не было; три погребения КМК (скелеты ориентированы на З) располагались по краю тростниковой площадки.
Не меньший интерес представляет курган № 30 (рис. 1, Б) Новосадковского могильника,1 левобережье р.Сал (5, с. 166). В нем было 4 погребения, все бронзового века; на вершине кургана — небольшой ровик, вероятно, половецкого времени. Насыпь состояла из однородного грунта и не читалась. Наиболее ранним было погр.1 катакомбной культуры, выкид из него лежал на древнем горизонте. В эту первоначальную насыпь было впущено погр. 3, тоже катакомбной культуры. Рядом с небольшой катакомбной насыпью совершено погр. 2, времени КМК, выкид из него также лежал на древнем горизонте. Это был второй этап сооружения насыпи кургана. В могиле (рис. 1, В) скелет лежал скорченно на левом боку, черепом на З с отклонением к С, инвентарь — костяная пряжка (рис. 1, 1) с одним большим отверстием. Четвертое, безынвентарное, совершено в насыпи, скорченный костяк черепом на С-З, по аналогии с погр. 2 можно отнести к той же культуре.
Последний этап сооружения насыпи связан с жертвенным комплексом — ямой № 1. В яме находились кости животного. Возможно, второй и третий этапы были одновременны, не это важно; важно, что центром кургана стала жертвенная яма времени КМК. В насыпи и на древнем горизонте довольно часто встречались кости животных, керамика с валиковым орнаментом (рис. 1, 3).
От курганов с погребениями КМК перейдем к поминальным курганам-кенотафам этого времени.
Курган № 29 (рис. 1, А) Новосадковского могильника (5, с. 163) содержал одно впускное погребение железного века. Возведен он в один [74] прием. Вокруг вершины кургана кольцом насыпан коричневый суглинок, словно специально выделяя центральную площадку. В насыпи встречались фрагменты сосудов, орнаментированных валиками (рис. 1, 2). В юго-западном секторе была выкопана яма. В затечном заполнении были: угольки, кусок обожженой глины, створка раковины, фрагмент валиковой керамики, кость животного; яма относится к времени КМК.
Наиболее близка ей подробно описанная А.А. Узяновым (6, с. 141, 142, рис. 3, 13) жертвенная яма в кургане № 1 Кузнецовского 2 могильника (тоже нижнее течение р. Сал). Она располагалась в южной части кургана, в ней были: кострища, кости животных, валиковая керамика. То есть более четко выраженный поминальный комплекс. В кургане бесспорных погребений КМК не было.
Курган № 72 (рис. 1, Г), могильника Царский (правобережье Дона) вблизи г. Ростова н/Д. Три впускных погребения: одно срубной культуры (погр. 3) и два раннесредневековых (погр. 1, 2). Срубное было совершено в каменном ящике, Ю-З сектор кургана. Западнее него была округлая яма без находок. В центре кургана погребений не было, там же на древнем горизонте суглинком была оформлена площадка. В насыпи найден фрагмент сосуда КМК (рис. 1, 4). Так как из впускных погребений самым ранним было срубное, можно предположить, что первоначальная насыпь относилась к КМК. Но не исключается возможность ее принадлежности и к раннему этапу срубной культуры.
Наиболее значителен поминальный комплекс (из выше перечисленных) в кургане у Новолакедемоновки, но в нем же и наибольшее число погребений КМК. По-видимому, это и обусловило многократность совершения поминального обряда.
Из вышесказанного можно сделать вывод: в курганах с погребениями в центре находилась яма с костными остатками, в поминальных курганах выделялась центральная площадка. Все это показывает, сколь важным считался в данных случаях жертвенно-поминальный обряд. [75]
[76]
К сожалению, на столь скудном материале затруднена реконструкция подобного обряда. Эта скудость, в частности, обусловлена тем, что курганы использовались в последующее время: впускные погребения, перекопы, различные досыпки сильно нарушили первоначальную картину, затруднили их выделение.
Описание поминальных курганов имеет положительное значение и со временем количество их будет увеличено.
1 Благодарю Л.С. Ильюкова за разрешение опубликовать данный материал.
Литература
1. Археология Украинской ССР. T. I, Киев, 1985.
2. Березанская С.С., Отрощенко В.В., Чередниченко Н.Н., Шарафутдинова И.Н. Культуры эпохи бронзы на территории Украины. Киев, 1986.
3. Шарафутдинова Э.С. Погребения культуры многоваликовой керамики на Нижнем Дону. // Памятники бронзового и раннего железного веков Поднепровья. Днепропетровск, 1987.
4. Ильюков Л.С., Казакова Л.М. Курганы Миусского полуострова. РГУ, 1988.
5. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганов в зоне строительства Мартыновской оросительной системы в Ростовской области в 1985 году. // Архив ИА СССР, P-I, № 10925.
6. Узянов А.А. Курган I Кузнецовского II могильника. // Древности Дона. М., 1963.
7. Ильюков Л.С. Отчет об исследовании курганного могильника "Царский" в Мясниковском районе Ростовской области в 1988 году.
В 1987 г. экспедицией Ростовского областного музея краеведения была исследована группа курганов в центральной части могильника [77] Валовый. В числе прочих было обнаружено пять погребений эпохи ранней бронзы, происходящих из двух курганов.
К.39, п.3 (рис.1). Погребальное сооружение представляет собой овальную яму, ориентированную длинной осью по линии В-З. На дне ямы — костяк ребенка, ориентированный головой на З. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая отсутствует. Ноги, первоначально находившиеся в положении коленями вверх, упали влево. Дно ямы и кости погребенного сохранили посыпку красной охрой. У южной стенки ямы находился лепной сосуд закрытой формы со слегка уплощенным дном. Венчик сосуда косо срезан внутрь и украшен двумя рядами противонаправленных косых оттисков короткого гребенчатого штампа, разделенных оттиском крупновиткового шнура. Ниже, углами вниз, расположены треугольники, заполненные оттисками крупновиткового шнура. В керамическом тесте видна примесь песка и толченой ракушки.
К.39, п.4 (рис.4). Коллективное погребение в яме прямоугольной формы, длинной осью ориентированной по линии В-З.
Костяк I — лежит на спине, головой на З. Правая рука вытянута вдоль туловища, левая рука отведена локтем в сторону. Ноги, первоначально находившиеся коленями вверх, упали влево. Однако кости левой ноги перекрывают кости правой, что позволяет предположить положение "нога на ногу".
Костяк II — находится к югу от костяка I. Погребенный лежал на правом боку, головой на З, лицом к костяку I. Грудная клетка и таз завалились назад. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая слабо согнута в локте. Ноги согнуты в коленях под углом чуть больше прямого.
Костяк III — находится к Ю от костяка II на спине, головой на В. Левая рука слабо изогнута в локте, вытянута вдоль туловища. Правая [78] рука согнута в локте под тупым углом. Ноги согнуты в коленях под острым углом.
Все дно могилы и кости погребенных, в особенности стопы, посыпаны красной охрой.
Чуть выше костей грудной клетки костяка I, у нижнего окончания его лопатки, было обнаружено медное шило, четырехугольное в сечении (рис. 5).
Несколько выше правого локтя костяка III отмечено скопление раковин морских моллюсков. Севернее черепа костяка III, вплотную к нему, находилась трубчатая кость животного.
К.43, п.5 (рис.3). Погребальное сооружение — яма прямоугольной формы со скругленными углами, длинной осью ориентирована по линии CB-ЮЗ. Сверху яма была перекрыта известняковыми плитами. Погребенный подросток головой ориентирован на ЮЗ, лежал на спине. Правая рука была согнута под тупым углом, левая лежала параллельно туловищу. Ноги подогнуты в коленях под острым углом и завалены влево. На костях сохранились следы посыпки ярко-красной охрой, особенно интенсивной в области стоп. У левого плеча и у правого крыла таза — обломки ракушечника аморфной формы. Под черепом и одним из камешков выявлены следы сиреневого тлена.
К.43, п.8 (рис.6). Погребальное сооружение — яма четырехугольной формы, длинной осью ориентированная по линии ЮЗ-СВ. Костяк практически не сохранился. По положению остатков таза и ног можно предположить, что погребенный лежал на спине, головой на Ю-3 , ноги завалены вправо. На костях следы посыпки красной охрой. Погребение безинвентарно.
К.43, п.13 (рис.7). Погребальное сооружение — яма в форме вытянутого овала, длинной осью ориентированная по линии В-3. Погребенный [79] лежал головой на З, на спине. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая слабо согнута в локте и тоже лежит вдоль туловища. Ноги сильно согнуты в коленях и завалены вправо. Справа от погребенного, устьем на З находился лепной сосуд с яйцевидным туловом и коротким сужающимся горлом (рис. 8). Венчик сосуда косо срезан внутрь, горло украшено двумя параллельными оттисками крупновиткового шнура. Переход от тулова к горлу подчеркнут поясом из обратных жемчужин и находящимся ниже поясом пальцевых защипов. Ниже, до середины тулова -пять горизонтальных параллельных оттисков крупновиткового шнура. В керамическом тесте видна примесь толченых раковин и мелких камешков.
В насыпи кургана 43 был обнаружен лепной сосуд с округлым дном и коротким сужающимся горлом (рис. 9). Горло орнаментировано двумя горизонтальными оттисками мелковиткового шнура. Плечи сосуда украшены четырьмя такими же оттисками. Ниже, доходя до самого дна, идут сходящиеся под острым углом полосы шнуровых оттисков. В керамическом тесте видна примесь песка.
Все описанные выше погребения составляют однородную группу, т.к. они имеют сходные формы могильных ям, сходные положения костяков и ориентировку погребенных, близкие формы сосудов.
По таким признакам, как западная ориентировка, шнуровая орнаментация сосуда и т.д., они относятся к VII группе нижнедонских погребений по классификации В.Я. Кияшко, которая разделяется на два хронологических этапа. Наиболее поздние погребения ее сосуществуют с раннекатакомбными.
Погребения могильника Валовый относятся к самому концу II этапа и датируются финалом III тыс. до н.э. [80]
[81]
Штампованные бляшки представляют собой обширную группу золотых украшений сарматского периода и являются своеобразными памятниками искусства своего времени.
Нашивные бляшки из фондов АКМ имеют всевозможные формы и размеры, различные мотивы. Большинство этих бляшек снабжено небольшими отверстиями или петельками для пришивания. В фонде драгметаллов музея учтено 6500 бляшек и 10 фрагментов из 27 комплексов. Только в 1938 г. количество бляшек в фонде увеличилось на 4474 единицы за счет поступления бляшек 4-х типов из одного комплекса (Чалтырь-88, курган 3, ситуация 1).
Бляшки из фондов АКМ могут быть разделены на 14 типов, 39 вариантов. При выделении типов за определяющие признаки принималась форма бляшек; за вариантные признаки взяты: наличие орнамента, система крепления бляшки, техника изготовления.
Отдел I. Бляшки округлой в плане формы.+
Тип I объединяет бляшки полусферической формы.
Вариант 1. Бляшки с двумя диаметрально расположенными отверстиями для пришивания — 1080 экземпляров из 13 комплексов.
Вариант 2. Бляшки с петлей для пришивания на оборотной стороне — 47 экз. из трех комплексов.
Тип II. Полусферические с отогнутым горизонтальным полем, имеющим выпуклый валик по краю.
Подтип I. Бляшки с двумя диаметрально расположенными отверстиями для пришивания. [82]
Вариант I. Бляшки без орнамента — 35 экз. из одного комплекса.
Вариант 2. Бляшки с пуансонным орнаментом на выпуклом валике — 46 экз. из двух комплексов.
Вариант 3. Бляшки с выпуклым ободком по краю, украшенным пуансонным орнаментом, изображением человеческой личины на щитке — б экз. из одного комплекса.
Подтип II. Бляшки с припаянными на обороте петельками.
Вариант 4. Бляшки без орнамента — 6 экз. из одного комплекса.
Вариант 5. Бляшки с пуансонным орнаментом на щитке -50 экз. из одного комплекса.
Вариант 6. Бляшки с зернью по краю — 42 экз. из одного комплекса.
Тип III. Конические.
Вариант I. Бляшки с двумя отверстиями для пришивания — 253 экз. из одного комплекса.
Вариант 2. Бляшки с заклепкой на оборотной стороне — I.
Тип IV. Круглые плоские с вертикально загнутыми вниз краями.
Вариант I. Бляшки с двумя отверстиями для пришивания, расположенными симметрично по краю бляшки — 4231 экз. из трех комплексов.
Вариант 2. Бляшки с петелькой для крепления на оборотной стороне — 4 экз. из одного комплекса.
Тип V. "Розетки". По количеству лепестков, наличию орнамента, системе крепления бляшки можно разделить на следующие варианты: [83]
Вариант I. Круглые четырехлепестковые — 12 экз. из одного комплекса.
Вариант 2. Круглые шестилепестковые с четырьмя отверстиями — 17 экз. из одного комплекса.
Вариант 3. Круглые шестилепестковые с пуансонным орнаментом — 26 экз. из одного комплекса.
Вариант 4. В виде шестилепестковой розетки, вырезанной по контуру лепестков. Внутри каждого лепестка — вырез — 44 экз. из одного комплекса;
Вариант 5. Восьмилепестковые полусферической формы с петельками для пришивания — 4 экз. целых и 3 фрагмента из одного комплекса.
Отдел II. Бляшки геометрических форм.
Тип VI. Подтреугольной в плане формы.
Вариант I. Орнаментированы выпуклыми квадратами в шесть рядов — 2 экз. из одного комплекса.
Вариант 2. В форме трехъярусной пирамидки с тремя отверстиями для пришивания — 133 экз. из одного комплекса.
Вариант 3. Вырезаны в форме трехъярусной пирамидки, образуя Т-образный вырез посередине, с тремя отверстиями для пришивания — 2 целых и 7 фрагментированных из трех комплексов.
Вариант 4. В форме равнобедренного треугольника с пуансонным орнаментом, тремя петельками на обороте — 11 целых и 3 фрагмента из одного комплекса.
Вариант 5. Листовидной формы с псевдозернью по краю, двумя отверстиями для пришивания — 206 экз. из четырех комплексов.
Вариант 6. Подтреугольной формы с псевдозернью, тремя отверстиями для пришивания — 13 экз. из одного комплекса. [84]
Тип VII. Ромбической в плане формы.
Вариант I. Ажурные бляшки, украшенные орнаментом, образующим перевитую веревку, с четырьмя отверстиями для пришивания — 12 экз. из одного погребения.
Вариант 2. Ажурные, с изображением внутри бляшки человеческого лица в головном уборе, образующем верхние ребра ромба, с четырьмя отверстиями для пришивания — 12 экз. из одного комплекса.
Вариант 3. Ромбовидные с солярным орнаментом, четырьмя петельками на обороте — 26 экз. из одного комплекса.
Вариант 4. Ромбовидные с вертикально загнутым краем, двумя отверстиями для пришивания — 3 экз. из одного комплекса.
Отдел III. Бляшки с зооморфными изображениями.
Тип VIII. Бляшки с рельефным изображением фигур львов — 9 экз. из одного комплекса.
Тип IX. Бляшки с изображением головы и рогов барана.
Вариант I. Ажурные, с поперечной перекладиной, увенчанной роговидными завитками; голова трактована в виде ромба с тремя и четырьмя отверстиями для пришивания — 14 экз. из двух комплексов.
Вариант 2. Ажурная бляшка, голова быка трактована в виде двух ромбов, а роговидные завитки расположены на вершинах ромба, с тремя отверстиями для пришивания — 1 экз.
Вариант 3. Ажурные, с поперечной перекладиной, трактовкой головы барана в виде ромба, роговидными завитками, с тремя отверстиями для пришивания — 100 экз. из одного комплекса.
Вариант 4. Голова сердцевидной формы с волютообразными завитками, двумя отверстиями для пришивания — 1 экз. [85]
Вариант 5. Горообразной формы с четырьмя отверстиями для пришивания — 7 экз. из одного комплекса.
Вариант 6. В виде сдвоенных закрученных рогов барана, орнаментированные пуансоном, с четырьмя отверстиями для пришивания -42 экз. из одного комплекса.
Отдел IV. Объединяет единичные бляшки различных форм, пяти типов, шести вариантов.
Наиболее распространенной формой бляшек являются полусферические выпуклые и круглые плоские с двумя отверстиями для пришивания. Хотя штампованные бляшки не относятся к числу уникальных художественных изделий, каждый тип воплощает в себе конкретный художественный образ. Несомненно, изображения имели не только декоративное, но и религиозно-магическое значение. Даже простые, как кажется на первый взгляд, бляшки геометрических форм при более детальном изучении можно отнести к зооморфному стилю. Так, в коллекции АКМ встречены бляшки, выполненные в форме фигурок львов; шестью вариантами представлены бляшки с изображением головы и рогов барана. [86]
+ Выделение текста использовано вместо форматирования отступами в бумажном варианте — HF.
АКМ — Азовский краеведческий музей
АО — Археологические открытия
АС — Археологический съезд
ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры
ДАК — Дела археологической комиссии
ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей
ЗРАО — Записки Русского археологического общества
ИА — Институт археологии АН СССР
ИГАИМК — Известия Государственной Академик истории материальной культуры
ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии ЛИ СССР
МГУ — Московский государственный университет
МИА — Материалы и исследования по археологии
НЭ — Нумизматика и эпиграфика
ОС — Оросительная система
РГПИ — Ростовский государственный педагогический институт
РГУ — Ростовский государственный университет
РОМК — Ростовский областной музей краеведения
СА — Советская археология
САИ — Свод археологических источников [87]
Безуглов Сергей Иванович — младший научный сотрудник археологической лаборатории РГУ
Белинский Игорь Владимирович — зав. сектором полевых исследований АКМ
Бородавицын Игорь Александрович — техник АКМ
Бойко Андрей Леонидович — младший научный сотрудник АКМ
Власкин Михаил Васильевич — младший научный сотрудник археологической лаборатории РГУ
Волков Игорь Викторович — аспирант МГУ
Гордин Игорь Анатольевич — младший научный сотрудник АКМ
Горяйнов Сергей Геннадьевич — студент исторического факультета РГПИ
Гудименко Игорь Викторович — младший научный сотрудник АКМ
Гуркин Сергей Викторович — ассистент кафедры истории древнего мира - средних веков РГУ
Житников Виктор Георгиевич — старший научный сотрудник археологической лаборатории РГУ
Захаров Александр Васильевич — зав. отделом археологии РОМК
Козюменко Евгений Владимирович — нач. отряда экспедиции Новочеркасского музея
Копылов Виктор Павлович — преподаватель РГИИ
Королев Владимир Николаевич — доцент РГУ, кандидат исторических наук
Косяненко Виктория Мечиславовна — старший научный сотрудник РОМК
Кузнецов Виталий Викторович— лаборант археологической лаборатории РГПИ
Лукьяшко Сергей Иванович — зам.декана исторического факультета РГУ
Максименко Владимир Евгеньевич — декан исторического факультета РГУ, кандидат исторических наук [88]
Молчанов Аркадий Анатольевич — старший научный сотрудник Московской областной реставрационной мастерской, кандидат исторических наук
Парусимов Игорь Николаевич — нач. отряда экспедиции Новочеркасского музея
Перевозчиков Вадим Иванович — главный хранитель АКМ
Рогудеев Василий Васильевич — младший научный сотрудник археологической лаборатории РГУ
Саяпин Вячеслав Викторович — старший научный сотрудник РОМК
Филимонова Марина Евгеньевна — младший научный сотрудник АКМ
Фомичев Николай Михайлович — старший научный сотрудник АКМ
Янгулов Сергей Юрьевич — младший научный сотрудник археологической лаборатории РГПИ