Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вестник древней истории. 1969. № 3. С. 205-208.
[205] – конец страницы.
OCR Юлли.

Дандамаев М.А.
V Международный конгресс иранского искусства и археологии

С 10 по 18 апреля 1968 г. состоялся V Международный конгресс иранского искусства и археологии. Заседания конгресса проходили в Тегеране и Ширазе. Конгресс открыл шах Ирана Мухаммед Реза Пехлеви, президентом конгресса был А. У. Поуп, вице-президентами — Р. Гиршман и К. Биттель, директором — Е. О. Негахбан. В его работе приняли участие около 250 делегатов из 27 стран, в том числе 9 из СССР.¹⁾

Заседания конгресса проходили по секциям: 1) «доисторического и протоисторического периодов», 2) «исторического периода (ахеменидский, парфянский и сасанидский периоды)», 3) «исламского периода», 4) «синтеза культур Востока и Запада». Всего было прочитано около 180 докладов, часть которых содержала свежую информацию о недавно найденных памятниках иранской культуры. Даже простой перечень этих докладов занял бы много страниц. Однако, поскольку заседания всех четырех секций проходили одновременно, а тезисы докладов не были опубликованы, в настоящем отчете мы ограничимся изложением содержания наиболее интересных докладов преимущественно по ахеменидскому периоду, которые нам удалось посетить,²⁾ а также тех докладов советских ученых, от которых нам удалось получить их резюме.

Многие доклады были посвящены итогам археологических раскопок, которые ведутся в настоящее время в различных районах страны иранскими, французскими, английскими, американскими, западногерманскими и японскими археологами. В ряде докладов были рассмотрены геологические условия Ирана в доисторический и раннеисторический периоды, появление древнейших земледельческих и керамических культур на территории Ирана, техника изготовления расписной керамики и т. д. Десятки докладов были посвящены произведениям иранского искусства (прежде всего, луристанской бронзы II тыс. до н. э., индийской архитектуры и персепольских памятников³⁾).

На конгрессе были прослушаны следующие доклады советских делегатов: «Монументальное искусство Центральной Азии и Ирана в VI—VIII вв.» (А. М. Беленицкий); «Изучение иранских языков в СССР в 1917—1967 гг.» (Ю. В. Ганьковский); «Связи между Эламом и Вавилонией в ахеменидский период» (М. А. Дандамаев); «Исторический аспект в изучении памятников культуры Ирана эпохи Сасанидов» (В. Г. Луконин); «Открытия и исследования архитектурных памятников Мавераннахра и Северного Хорасана (1957—1967 гг.)» (Г. А. Пугаченкова); «Древнейшее искусство Туркменистана и его иранские параллели» (В. И. Сарианиди).

В докладе «Исторический аспект в изучении памятников культуры Ирана эпохи Сасанидов» В. Г. Луконина излагался и обосновывался метод изучения памятников культуры Сасанидского Ирана в качестве источников по истории общества и государства. Предлагалась интерпретация отдельных памятников культуры (наскальные рельефы Бишапура, монеты сасанидского шаханшаха Варахрана II и др.). Эти памятники связывались с отрывочными данными различных письменных источников, эпиграфики, топографии, археологии и т. д., которые ранее не давали единой исторической картины. В результате была получена возможность описать события, происшедшие в Иране в начале царствования Варахрана II: восстание на Востоке Ирана двоюродного брата шаханшаха — Хормизда (282—283 гг. н. э.), целью которого была узурпация власти. Эти события, как оказалось, были запечатлены на одном из больших наскальных рельефов, отражены на монетах и, вероятно, описаны в нескольких надписях верховного жреца Ирана Картира (надписи в Сар-и Мешхед и Накш-и Рустам). Появилась возможность исследовать более трети текста надписей Картира, которые до сих пор невозможно было прочесть из-за многочисленных лакун, и получить некоторое представление о содержании этого текста.

В докладе Г. А. Пугаченковой были освещены в обобщенной форме некоторые результаты советских исследований архитектуры Средней Азии и отчасти Афганистана. [206]

Работы эти уточняют периодизацию средневекового зодчества Среднего Востока. Общий процесс развития среднеазиатской архитектуры IX—XII вв. определяет как бы три потока, сливающихся в единое стилевое русло: первый из них связан с сохранением традиционных форм местного домусульманского зодчества при постепенной утрате ими первоначального содержания, второй — с трансформацией древних форм в соответствии с новой идейной основой сооружений, третий — с разрешением на базе новых конструктивно-технических и декоративно-художественных методов совершенно новых архитектурных задач, выдвигаемых запросами эпохи. Эти положения раскрываются на примерах эволюции «гофр», становления типов столпных мечетей, формообразования мавзолеев — центрических, портальных, спаренных, развития архитектурного орнамента в резном штуке и дереве.

В докладе В. И. Сарианиди был выдвинут тезис, что на юго-западе Средней Азии в VI—II тыс. до н. э. существовала самостоятельная школа южнотуркменистапского искусства, составлявшая северный форпост древневосточного искусства вообще. Эта во многом оригинальная и самобытная художественная школа с собственными культурными традициями развивалась в тесном контакте с искусством сопредельных стран и в первую очередь Ирана. Предварительно можно выделить семь периодов в истории развития южнотуркменистанского искусства (период становления, переходный период, период формирования, период двух керамических стилей, период унификации, период расцвета и период упадка). Наиболее показательные и ощутимые связи с искусством древнего Ирана отмечаются в период существования двух керамических стилей.

Л. де Мейер (Бельгия) сообщил о находке трехсот хозяйственных документов II тыс. до н. э., составленных на аккадском языке. Эти документы были обнаружены во время недавних французских раскопок в Сузах.

В. Хинц (ФРГ) сделал попытку расшифровать надпись эламского линейного письма, которая сохранилась на серебряной вазе, являющейся уникальным произведением древневосточного искусства. По мнению докладчика, ваза относится к III тыс. до н. э. и была посвящена одному из эламских божеств.

П. Кальмейер (ФРГ) в докладе «Вавилоняне в Западном Иране» рассмотрел некоторые надписи конца II тыс. до и. э. на памятниках луристанской бронзы. На многих из этих памятников сохранились надписи на эламском и аккадском языках, в том числе надпись времени Навуходоносора I, в которой упоминается наместник Вавилона (bēḫl pihāt bābili).

В ряде докладов были рассмотрены древнеиранские храмы огня и различные проблемы религиозной идеологии иранцев. К. Шиппманн (ФРГ) в докладе «Развитие иранского храма огня» проследил эволюцию иранских храмов в ахеменидский, парфянский и сасанидский периоды. По мнению докладчика, при Ксерксе и Артаксерксе I произошли значительные изменения в культе, которые были связаны с отходом от зороастризма.

Доклад Г. Валъсера (Швейцария) «Народы в древнеперсидских надписях» был посвящен идентификации и отождествлению некоторых упомянутых в ахеменидских надписях племен, представители которых изображены на рельефах.

Преподаватель Пехлевийского университета Б. Гариб (Иран) сообщила о находке близ Персеполя новой надписи Ксеркса и дала ее транслитерацию и перевод. Надпись составлена на древнеперсидском языке и по содержанию почти полностью совпадает с известной надписью Дария I из Накш-и Рустама, в которой изложены принципы государственного управления, а также сообщается о моральных и физических качествах ахеменидских царей. Новая находка дает возможность уточнить чтение и интерпретацию ряда слов, которые до сих пор оставались неясными.

Остановимся более подробно на некоторых докладах.

Р. Гиршман (Франция) в докладе «Роль эламской цивилизации в возникновении цивилизации персов» указал, что исследователи многократно отмечали влияние на ахеменидское искусство культур Египта, Ассирии, Вавилонии, Греции и т. д. (египетский гипостильный зал, греческие колонны, ассирийские барельефы, вавилонские эмалированные кирпичи). Однако, по мнению Р. Гиршмана, ученые до сих пор недооценивают влияние эламского культурного наследия на искусство ахеменидского Ирана. В этом отношении исследования последних лет расширили наш горизонт. В частности, раскопки в Сузах раскрыли характер эламской городской жизни II тыс. до н. э. Дома правителей в Сузах и Чога-Занбиле в отличие от дворцов вавилонских и ассирийских царей характеризуются равновесием и ясностью направления в расположении дворов и комнат. Вопреки общепринятому мнению, дворец Дария I в Сузах, как полагает Р. Гиршман, не имеет характерных черт вавилонской архитектуры. План дворца, его архитектура, украшение эмалированными кирпичами сохраняют традиции эламского искусства. Кроме того, скульптурные изображения свиты «бессмертных», обширные панно реальных и фантастических животных с блестящими красками, являются работой эламских мастеров. Заслуживает внимания также архитектура храма бога Нуску в Чога-Занбиле с залом длиной более 30 м и шириной 13 м. Рядом с храмом [207] были расположены дворцовые покои. Архитектура этого храма, который функционировал под открытым небом, позднее повлияла на возникновение иранских храмов, открытых со всех сторон, в частности, на храмы типа аядана, предназначенные для домашнего культа иранских царей. Иранцы, по мнению докладчика, заимствовали у эламитян также и некоторые религиозные обычаи.

Большой интерес участников конгресса вызвал доклад К. Ниландера (Швеция) «Чужеземные ремесленники в ахеменидской Персии». Рассматривая ахеменидское искусство, специалисты обычно считают, что те или иные его формы и элементы заимствованы из Месопотамии, Урарту, Мидии, Финикии, Египта, Греции и т. д. Но в таком случае для самых персов ничего не остается. По мнению К. Ниландера, исследователи переоценивают влияние греческого искусства на ахеменидское, считая это влияние наиболее важным. Искусство — не сумма заимствований, продолжал докладчик, а скорее то, что в конечном итоге получилось из них, как они были выработаны в нечто большее, чем простое сочетание заимствованных элементов. К. Ниландер указал на необходимость исследовать вопрос, как и на каком уровне сложного планирования и строительства можно представить передачу таких влияний? Как объяснить, что при пристальном взгляде на ахеменидское искусство легко обнаруживается, что заимствования и влияния только формальны и поверхностны и что они потеряли все свои типичные и первоначальные качества в новом содержании? На эти вопросы надо искать ответы в самом искусстве, а не в происхождении или в традициях мастеров. Несмотря на заимствования, все глубокие, самые существенные аспекты ахеменидского искусства остаются полностью нетронутыми и оригинальными, и само это искусство не производит впечатления чужеземного как целого. Как известно, о деятельности чужеземных мастеров в Персии свидетельствуют античные источники, древнеперсидские надписи, эламские документы из персепольской сокровищницы, а также памятники материальной культуры. Кроме этих источников, К. Ниландер использовал в своем докладе ценные данные подготовленных к печати, но еще не изданных эламских документов из персепольской крепостной стены, предоставленные ему проф. Р. Халлоком. Согласно этим документам, среди персепольских каменотесов, скульпторов, мастеров по изготовлению надписей, плотников, кузнецов, ювелиров и т. д. в связи с работами на камне и дереве преимущественно упоминаются египтяне, вавилоняне, ионийцы, карийцы, ликийцы (?) и фракийцы. В 1600 персепольских табличках ионийцы упомянуты только четыре раза, обычно группами вместе с представителями других народов, а в одном случае вместе с женщинами и детьми. Это работники низкого социального положения, которые плохо оплачивались, большинство из них — депортированные люди, военнопленные рабы, или лица, отбывавшие «барщину». Письменные данные о чужеземных работниках в Персии в 1965 г. обогатились находкой греческих надписей в одной каменоломне недалеко от персепольской террасы. На скале каменоломни ионийскими буквами написано: «Я (скала) принадлежу Питарху». Очевидно, эта скала была намечена для грека Питарха и его товарищей по работе для будущих разработок камня. Недалеко от этой каменоломни другой грек Никон увековечил свое имя. По эпиграфическим данным эти надписи датируются началом V в. до н. э.⁴⁾ К тому же времени относится изображение Геракла со шкурой льва и другие произведения греческих мастеров, найденные в Персеполе. В 1952 г. иранский ученый Али Сами нашел кусок белого известняка, украшенный тремя высеченными розетками с отверстиями для металлической инкрустации, являющийся частью дверных створок башни в Пасаргадах.⁵⁾ Это — работа ионийского грека, но здесь поражает то, что типично греческие особенности стиля употреблены в типично негреческом оформлении. Техника обработки камня, использованная в Пасаргадах, почти полностью совпадает с современной ей греческой и лидийской техникой и не имеет ничего общего с традициями других стран Ближнего древнего Востока. Это свидетельствует о том, что ремесленники из Ионии и Лидии существенным образом сотрудничали в планировании и строительстве Пасаргад. Именно Пасаргады, а не Персеполь, дают, по мнению К. Ниландера, свидетельство действительно греческой фазы ахеменидского искусства. Но из всех формальных и стилистических греческих черт в Пасаргадах только стиль драпировки сохранил свое значение, и то в глубоко негреческом оформлении и в негреческих функциях. В заключение своего доклада К. Ниландер [208] отметил, что остается еще неразгаданным секрет древнеперсидского искусства и необходим глубокий анализ особенностей его стиля и концепций пространства и времени

Р. Бауман (США) в докладе «Ахеменидские ступки и пестики с арамейскими надписями» рассказал о находке в южном конце стоколонного зала Персеполя зеленых, голубых и ляпис-лазоревых тарелок и пестиков, часть которых содержит арамейские надписи, написанные чернилами и нацарапанные острым предметом. Эти сосуды служили ритуальными предметами, чтобы растолочь хаому, из которой получали опьяняющий напиток.⁶⁾ Далее докладчик остановился на одной из этих надписей, которая позволяет сделать важные наблюдения относительно древнеперсидской религии. Согласно этой надписи в церемонии приготовления напитка хаома участвовало восемь человек, каждый из которых сидел в определенном положении по отношению к остальным. В числе этих лиц были хилиарх («начальник тысячи»), ганзабара («начальник сокровищницы»), заотар (чтец священных гимнов яшты), жрец — хранитель огня и т. д. Церемония происходила в специальной комнате крепости, в которой стоял персидский гарнизон. Судя по собственным именам, встречающимся в этой надписи, она датируется временем между 7 и 19 годами царствования Ксеркса.

По мнению В. Хинца, выступившего во время обсуждения доклада, приведенная Р. Боуманом арамейская надпись свидетельствует о том, что при Ксерксе произошли существенные изменения в религиозном культе и данный ритуал (в отличие от практики, существовавшей при Дарии I) не имеет ничего общего с зороастризмом, но является доказательством распространения культа Митры в персидском войске.

X. Лушей (ФРГ) в докладе «Проблемы Бехистуна» осветил итоги работы немецких археологов, которые с 1963 г. ведут раскопки и исследования на Бехистунской горе и прилегающей территории. Были обнаружены палеолитические пещеры и неолитические поселения, свидетельствующие о том, что Бехистун был обитаем за много тысячелетий до ахеменидского времени. У Бехистунской горы обнаружены также руины индийской крепости, являвшейся частью большого фортификационного комплекса. По мнению докладчика, возможно, что эти крепостные сооружения носили названия Сикаяуватиш и именно там Дарий I вместе со своими приверженцами убил Гаумату. Другое доахеменидское место на Бехистунской скале, которое до сих пор оставалось незамеченным исследователями, расположено под рельефом Дария и первоначально имело форму террасы со стенами. Эта терраса имеет около 10 м в ширину и снабжена входом в форме ската со ступеньками. На террасе когда-то стояло сооружение из сырцового кирпича и, по-видимому, справа и слева у входа на террасу находились алтари, посвященные божествам огня и воды. Немецкие археологи исследовали также Бехистунский рельеф Дария I с подмостков на близком расстоянии.⁷⁾ По мнению X. Лушея, новое исследование Бехистунской надписи на месте дало дополнительные свидетельства о введении древнеперсидского письма Дарием I.

На заключительном заседании было принято решение о созыве следующего конгресса в 1972 г. в Оксфорде (Англия), а также был выбран организационный комитет. Кроме того, конгресс обратился ко всем странам и ЮНЕСКО с просьбой принять меры к тому, чтобы прекратить вывоз исторических памятников из одних стран в другие.

Во время пребывания в Иране благодаря исключительному гостеприимству иранских ученых и любезности западных коллег нам удалось увидеть Бехистунскую надпись, Хамадан, Персеполь, Пасаргады и другие исторические места, посещение которых не было предусмотрено программой конгресса, а также ознакомиться с работой западных археологических институтов в Иране.

[1] О. Ф.Акимушкин, Р. М. Алиев, А. М. Беленицкий, Ю. В. Ганьковский, М. А. Дандамаев, В. Г. Луконин, Б. Б. Пиотровский, Г.А.Пугаченкова, В. И. Сарианиди.

[2] Полное представление о работе конгресса читатель может получить после опубликования трудов конгресса.

[3] В настоящее время Персеполь становится одним из хорошо изученных городов древности: уже опубликовано два тома об итогах раскопок, которые проводились там в течение нескольких десятилетий Чикагским университетом, а третий том находится в печати; изданы ахеменидские надписи и эламские документы персепольской сокровищницы, закончена также подготовка к печати публикаций эламских документов крепостной стены и арамейских надписей ахеменидского времени, которые были найдены в Персеполе.

[4] Согласно информации, полученной от проф. Р. Халлока, среди эламских табличек крепостной стены имеется одна с греческим текстом, который переводится: «два марриш (мера) вина (за месяц) тебету». Среди тех же документов обнаружен один ярлык без надписи, но с оттиском монеты с изображением афинской совы, использованной в качестве печати. Кроме того, в некоторых печатях на эламских табличках заметно греческое влияние. Все эти памятники датируются концом VI — началом V в. до н. э.

[5] До сих пор название «Пасаргады» было известно только по упоминаниям у античных авторов, и многие ученые полагали, что оно было искажено греками. Проф. Д. Стронах показал нам недавно найденную и еще не изданную греко-арамейскую билингву (по-видимому, конца IV в. до н. э.), из которой видно, что греческая передача правильно воспроизводит иранское название этого города.

[6] В арамейском тексте этот напиток назван 'skr (ср. аккадское 'šikāru «пиво»).

[7] Фотографии рельефа ивсех его деталей, а также искусствоведческий анализ будут даны в I томе новой серии журнала «Archaeologische Mittellungen aus Iran».