Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Индокитай

§ 1. Источники местного происхождения

Юго-Восточная Азия — область с самыми молодыми на Древнем Востоке классовыми обществами. Это обусловило и специфику источников по их истории, относительно большую роль внешних источников (китайских, индийских, античных). В то же время тот факт, что большинство древних народов этой части Древнего Востока существует до сих пор, сохраняя до недавнего времени тот же тип хозяйства и частично исповедуя те же религии, существенно компенсирует малое количество письменных источников источниками этнографическими. В немалой степени этому способствует и этнографическое своеобразие области проживания аустрических народов (аустроазиатов — предков мон-кхмеров и родственных им вьетов, и аустронезийцев — предков малайцев, яванцев и других народов островной части Юго-Восточной Азии). Дело в том, что от большинства древних народов в прошлом «отслаивались» небольшие группы, обычно горные, остававшиеся на разных ранних уровнях социально-экономического развития и иллюстрирующих с определенными поправками на реликтовость разные этапы развития самих этих народов (включая сохранение доклассовых [371] отношении, рабовладельческого уклада и пр.). Соответствующие данные тем более важны, что аустрический мир не знал массовых быстрых переселений, а до колониального периода — и господства чуждого культурно и экономически этноса (кроме вьетнамцев, чьи земли длительное время были включены в состав китайских империй). Смена религий здесь, как правило, не затрагивала основ народной культуры. Имевшие же место переселения земледельческих народов привели к ассимиляции части аустрического населения, но не привели к исчезновению ни одного древнего народа, большинство из которых сохранило государственность или автономию.

Письменных источников по истории Юго-Восточной Азии известно сравнительно мало, что объясняется несколькими причинами.

Во-первых, это были раннерабовладельческие общества, которые всегда производили мало текстов. Эти общества скорее всего не дошли до создания крупных архивов и длинных религиозных текстов к моменту, когда их развитие заметно ускорилось в связи с контактами с развитыми государствами Южной и Восточной Азии.

Во-вторых, пути самостоятельного развития были относительно короткими, всего несколько веков, по истечении которых начал активно восприниматься социальный опыт древних индийцев и древних китайцев, что сопровождалось изменениями в культуре и забвением значительной части собственной исторической традиции. Важно, что это происходило при относительно невысоком общем объеме текстов, типичном для ранних государств.

В-третьих, значительная часть аустрических народов восприняла древнеиндийскую культурную традицию с присущим ей отсутствием хроник и преобладанием религиозной литературы, мифа и эпоса.

В-четвертых, другая, меньшая часть «прото-Юго-Восточной Азии» (включавшей кроме современной Юго-Восточной Азии населенные древними вьетами прибрежные районы к северу от Южно-Китайского моря) постепенно попадала в орбиту политического влияния древнекитайских государств, чья историческая традиция с определенного времени отрицала культурную ценность исторического опыта «варваров» и не интересовалась их историей, тем более древней. Это привело к исчезновению соответствующей литературы, о существовании которой есть различные свидетельства.

Таким образом, развитая хроникальная традиция скорее всего не успела возникнуть, а ряд факторов способствовал [372] прекращению ее развития и исчезновению уже написанного. Тем не менее летописная традиция юэских (вьетских) государств в северо-восточной части Юго-Восточной Азии сохранилась в отрывках и пересказах в китайских сочинениях, таких как «У Юэ чуньцю» и «Саньгочжи». Сохранились ранние разделы монских хроник, но они практически не изучены; сохранились и куски лаквьетской (предков вьетнамцев) исторической традиции в виде полулегенд, вошедших в различные средневековые вьетнамские сочинения. Поскольку сравнение с более ранними внешними источниками подтверждает реальность описываемых в этих полулегендарных повествованиях событий, этой традиции можно верить, как и данным античных авторов, располагавших источниками, до нас не дошедшими.

Значительно больше дошло до нас эпиграфических материалов. Начиная с пока не прочитанных надписей с территории, где с VII в. до н.э. существовало государство Юэ (в устье Янцзы), и интереснейших хозяйственных документов (III—II вв. до н.э.) царства Диен (совр. провинция Юньнань), посвященных передаче рабов и скота, написанных полупиктографически и типологически близких к ранним письменностям Западной Азии и Египта, и кончая подробными кхмерскими документами, наиболее ранние из которых восходят к V—VI вв. н.э., практически все древние аустрические народы оставили нам то или иное количество документов на камне или металле. Примечательной особенностью эпиграфики этих веков является преимущественный интерес к личности владельца, к его движимому имуществу и рабам, в то время как в средние века основная часть эпиграфических документов трактует о земельном имуществе. Эта особенность документации также позволяет относить соответствующие классовые общества к дофеодальным. К сожалению, кроме «Надписей Камбоджи» Ж. Седеса и одноименной книги Р. Маджумдара, содержащих в числе прочих надписи эпохи древности, а также эпиграфического приложения в книге Р. Маджумдара «Королевство Тьямпа», где есть аналогичные документы по истории государства Тьямпа в современном Центральном Вьетнаме, остальные надписи опубликованы в журналах в разное время и не сведены в издания типа корпуса.

С середины I тысячелетия до н.э. в северо-восточной части «прото-Юго-Восточной Азии» распространяется китайская письменность и вэньянь постепенно становится официальным языком, вытеснившим ко II в. н.э. (насколько можно судить сейчас) местные ранние формы [373] письменности. С рубежа новой эры в ранних государствах остальных аустрических народов распространились письменности на базе различных индийских алфавитов и санскрит как язык религии и государства.

Даже в своем современном виде, практически на заре своего исследования, эпиграфика донесла до нас основные вехи исторического процесса, а у древних кхмеров и тьямов с IV—V вв. н.э.— и основные факты политической и культурной истории, династийные мифы и весьма важные сведения о социально-экономических отношениях. Для эпиграфики древности здесь характерно обобщенное описание экономических реалий, преимущественный интерес к религиозно-мифологическим сюжетам и династийной истории. Примечательно, что развитие эпиграфики шло у разных народов, воспринявших культурный опыт Индии, не единым путем, а в соответствии с их потребностями и особенностями социально-экономического устройства. У народов, «избравших» индуизм с его мощными храмовыми комплексами, быстро развивалась каменная «деловая» эпиграфика, но поздно возникли хроники, а там, где был распространен буддизм, рано появились хроники, но поздно — «деловая» эпиграфика, хотя иные ее виды были.

Надписи делались в основном на камнях (стенах, постаментах статуй, стенах храмов), кирпичах, металлических табличках, погребальных урнах, печатях и т.д. В более пространных обычно упоминались монарх, различные божества и перечислялись богоугодные дела монарха или высокопоставленных лиц. Реже встречались чисто религиозные надписи. Но все они относительно кратки, об исторических событиях в них почти не сообщается, кроме данных по генеалогии и сообщений о конкретном событии, вызвавшем создание надписи. Но поскольку собирание надписей только еще начинается, поскольку древних городов известно много, а раскопан пока только один (да и то частично), такие конкретные сообщения должны постепенно сложиться в общую историческую картину.

Археологические источники играют особо важную роль при изучении древней Юго-Восточной Азии в силу указанных выше особенностей письменных источников, и в первую очередь при изучении ранних этапов развития классового общества. Степень археологической изученности, резко возросшая за последние десятилетия, тем не менее ниже, чем для других обществ Древнего Востока, регулярные всесторонние планомерные исследования пока ведутся только в Социалистической Республике Вьетнам. Многие крупные [374] исторические области, длительные исторические периоды еще практически не изучены, по ним имеются лишь отрывочные сведения. Многое еще предстоит сделать и для выработки методики полевых исследований, в которой надо учитывать специфику культурного слоя поселений с деревянной, нередко столбовой архитектурой домов, что в сочетании с плохой сохранностью образует весьма своеобразные слои и др.

Возникнув в начале XX в. по преимуществу как археология первобытного общества, не располагавшая сколько-нибудь значительными кадрами и не знавшая крупных длительных экспедиций, археология древней Юго-Восточной Азии лишь в 30-х годах начинает разрабатывать две свои основные темы: во-первых, материальная и духовная культура предклассовых и раннеклассовых обществ эпохи поздней бронзы (I тысячелетие до н.э.), и прежде всего древневьетского (лаквьетского) общества, оставившего знаменитую Донгшонскую культуру, и, во-вторых, древние города Юго-Восточной Азии, прежде всего древнекхмерские и древнемонские.

Необходимо отметить планомерные широкие раскопки памятников эпохи поздней бронзы, принадлежащих Донгшонской культуре (работы Ле Ван Лана, Фам Ван Киня, Нгуен Линя и др.), раскопки поселений в Таиланде и, несколько ранее — в Кампучии, исследования погребений правителей царства Диен в Шичжайшане, древней столицы вьетов Колоа, города Шрикшетра в Бирме и расположенного там же города близ современного Пейктано, наконец, знаменитые раскопки в Окео, близ которого был раскопан один из древних городов империи Бапном.

Городская культура была в основных своих чертах самостоятельной, со своими храмовыми и дворцовыми комплексами, с тесной застройкой кирпичными и каменными зданиями. Исследования выявили системы древних каналов, ирригационных и транспортных и т. д. Тем самым в корне изменились сложившиеся в 30-е годы представления о Юго-Восточной Азии как области, где в первые века новой эры складывались лишь зачатки государственности, причем под сильным индийским и китайским влиянием. Пока раскопана лишь часть одного города, не упоминающегося в письменных источниках, но и в нем помимо упоминавшихся архитектурных комплексов было найдено большое количество предметов европейского производства, не говоря уже об импорте из Индии, Ирана, Китая. Их во много раз больше, чем дали случайные находки и разведочные раскопки [375] во всей Юго-Восточной Азии за век археологических исследований. Эти раскопки показали, что внешние письменные источники, преобладающие по численности в древней истории области, не дают адекватного представления об уровне социально-экономического и культурного развития аустрических народов.

§ 2. Источники чужеземные

Специфика внешних источников применительно к истории Юго-Восточной Азии состоит, во-первых, в их односторонности, во-вторых, в изменчивости интереса, который вызывала одна страна или группа стран у жителей другой страны на протяжении длительного времени, и, в-третьих, в культурной ограниченности авторов, часто не позволяющей адекватно понять те или иные реалии.

Индийские источники по истории Юго-Восточной Азии немногочисленны (отдельные упоминания в Рамаяне, пуранах, джатаках), к тому же они в значительной степени обесцениваются отсутствием привязки во времени, вообще присущим индийским текстам. Страны аустрического мира встречаются там как пример «далеких стран» в литературно-религиозных текстах и очень редко. Это могло бы показаться странным, если учесть обилие индийских вещей I—VI вв. н.э. в Юго-Восточной Азии и степень восприятия там индийской культуры. Но это же лишний раз подчеркивает неадекватность степени информированности народов Индии о странах на Востоке и той информации, которая сохранилась о них в источниках. Информация была значительной, но, во-первых, культурно незначимой, так как аустрический мир в это время не влиял на Индию, во-вторых, она относилась к той разновидности информации, которая плохо фиксировалась и применительно к самой Индии (описания стран и их истории). Индийская культура широко распространилась в аустрическом мире по сравнению с древнекитайской, но самое Индию это интересовало мало (в отличие от интереса, например, сингальских хроник Шри Ланки в средние века к делам в западной части Юго-Восточной Азии). Отсутствие соответствующих жанров привело к тому, что неизмеримо слабее влиявшее на древнюю Юго-Восточную Азию древнекитайское общество дало описания даже тех стран, где не обнаружено пока ни одного предмета китайского производства, не говоря уже о следах культурного влияния. [376]

Характерный для античных источников интерес к реальностям окружающих стран привел к тому, что сведения о древних странах Юго-Восточной Азии попали в достаточно распространенные труды, которые дошли до нашего времени (сочинения Страбона, Помпония Мелы, автора «Перипла Эритрейского моря» и др.). И это при значительно меньшем объеме контактов по сравнению со странами Индии. Но к сожалению, эта информация весьма односторонняя. В рамках сложившейся традиции географических описаний дальних стран почти не было места для экономических и культурно-политических реалий. Географические точки, пути, названия, немного чудес (для совсем уже отдаленных районов), кое-что о торговле — вот все, что узнаем мы об этих странах. И это при высочайшей точности географических представлений, точности контуров побережья и расстояния (естественно, с известными искажениями, но с большей точностью, чем, например, в начале XVI в.), в основе которой лежало хорошее знакомство с этими районами европейских мореплавателей. Об этом же говорят сведения о посольствах в эти районы, находки римских изделий и др. Но дошедшие до нас упоминания содержатся в научных трудах со всеми вытекающими отсюда ограничениями на использование имеющегося материала. Нам известна лишь верхушка огромного айсберга сведений древних авторов о Юго-Восточной Азии. И вряд ли нам суждено узнать что-то большее.

Значительную часть имеющейся информации содержат древнекитайские источники. Их авторам присущ интерес к реалиям в самых различных сферах. Описаний чудес (кроме ранних описаний типа «Каталог гор и морей») мало, детальность описаний порой очень высока. Но в данной историко-культурной традиции исследователь сталкивается с другой особенностью внешних источников по сравнению с уже перечисленными — сменой интереса к одним сторонам жизни описываемых обществ интересом к другим ее сторонам. Это «беда» всех внешних источников описательного характера — односторонность и произвольность выбора аспекта преимущественного описания, «пульсация интереса» к данной стране. К этому необходимо добавить и искажения, имеющие пространственные причины, т.е. связанные с недостаточной информированностью о далеких странах и с падением степени информированности по мере удаления (это приводит к умалению значения и мощи далеких государств по сравнению с более слабыми, но близкими). Надо учитывать и искажения, имеющие концептуальные [377] причины (враждебность к данному государству, уважение или неуважение по отношению к его культурным достижениям и т.п.). Все эти виды искажений особо важно учитывать в случаях, когда отсутствие своей подробной хроникальной или родственной ей традиции делает внешние источники основными, как это имеет место для северо-восточной части древней Юго-Восточной Азии.

В первой половине I тысячелетия до н.э. китайские источники кратки и содержат лишь описание политической истории. Эти описания даны в одинаковой форме и для древнекитайских государств, и для их соседей на юге — государств «прото-Юго-Восточной Азии». Рассмотрение древнекитайского общества как центра, а всего остального — как варварской периферии еще только складывается, и концептуальные аберрации минимальны для китайской исторической традиции этого времени, тогда как пространственные — о сильных и больших, но далеко расположенных государствах — велики. Описаний стран нет, есть лишь история, причем в основном наиболее близких к землям древних китайцев государств.

С середины I тысячелетия до н.э. информация становится более разносторонней, появляются описания, характеристики отдельных сторон жизни государства Вьет (Юэ) в сочинениях по военному искусству, в книге «Речи Царств» (Гоюй), в биографиях и т.п. С III—II вв. до н.э. появляется новый, важный для древней истории Юго-Восточной Азии вид источника — описание дел в соседнем государстве, его внутренней и внешней политики [наиболее характерны главы о Намвьете (Наньюэ) и других вьетских государствах у Сыма Цяня и соответствующие сведения, внесенные в «Ханьшу»]. Внимание к древним вьетским государствам, в том числе и к государству предков вьетнамцев — Аулаку — диктовалось как новой ситуацией (противостояние вьетских государств империям древних китайцев), так и изменением характера древнекитайских исторических источников в это время и общим ростом как созданного, так и дошедшего до нас объема текстов. Но после захвата этих государств в 111 г. до н.э. описания такого рода резко уменьшаются в числе на несколько веков, так как вьетские земли стали рассматриваться как провинции, описания которых появились лишь века спустя, включали гораздо меньше информации, в основном административного характера. Остальные же страны Юго-Восточной Азии мало интересовали империю Хань, и информация о них стала поступать позднее из сочинений, созданных по преимуществу [378] в южных царствах (У и др.). Заморские связи — основной источник информации древних китайцев о невьетских странах аустрического мира — были у империи Хань крайне незначительны. От этого времени дошли лишь краткие описания правлений части ханьских губернаторов, упоминания о восстаниях и их подавлении, части биографий крупных деятелей, если им приходилось служить во вьетских землях, сведения об изменении административного устройства и краткие налогово-статистические сведения.

Интерес к странам Юго-Восточной Азии усиливается в III в. н.э., но не в собственно китайских царствах, а в южном царстве У, возникшем на месте ряда вьетских государств, Унаследовав традиционные связи с другими государствами Юго-Восточной Азии, царство У продолжало поддерживать с ними оживленные и разнообразные контакты. Это привело к появлению целого ряда сочинений с описаниями этих стран и поездок туда официальных лиц. Интерес к югу был связан и с активными контактами с буддийскими центрами Индии и обусловлен распространением буддизма в III—V вв. в верхах китайского общества. Этот период «культурной открытости» сопровождался возросшим интересом к путешествиям и к географическим знаниям о сопредельных районах. Географические описания этого времени сообщают много интересного об экономике, культуре и политической истории многих стран Юго-Восточной Азии. Наиболее интересная подборка таких сведений (о Малаккском полуострове) содержится в книге П. Уитли «Золотой Херсонес». Но в начале средних веков подобные контакты ослабли, приток информации и ее воспроизведение в текстах сократились в объеме, сводясь во многом к сообщениям о прибытии купцов из этих стран, обычно рассматривавшимся как «принесение даров».

Как видно из этого краткого описания, у древнекитайских авторов имел место интерес то ко внутренней политике, то к географическим описаниям, то к административной деятельности, а порой не было практически никакого интереса. Все это имело следствием односторонность описаний, а то и их отсутствие. Помимо этого имеющиеся описания содержали в различной степени и искажения, обусловленные культурно-исторической традицией. На смену описанию государств Дальнего Востока и «прото-Юго-Восточной Азии» как одинаковых пришло противопоставление «культурного» центра и «варварской» периферии, из него вышла концепция цивилизаторской миссии по отношению к «варварам». Отсюда вытекало нежелание рассматривать [379] культурные достижения соседних государств (помимо связанных с буддизмом в III—V вв. н.э.), а порой — и откровенные выдумки (о распространении китайскими администраторами, а порой и послами, культурных достижений, таких, как одежда, умение пахать землю и т.д., в то время как не только археологические свидетельства, но и данные древнекитайских источников доказывают наличие соответствующих явлений до контакта с китайцами). В то же время географические описания содержат массу ценных сведений, поскольку имели целью предоставление администрации справочных данных, а не рассказ о «чудесах далеких стран». Реалии передавались достаточно точно, хотя из-за регулярной переписки старых трудов имеются заметные искажения (особый вид искажений, связанный со «скрытым цитированием» источников, порой удаленных на века).

Изучение источников по древней истории Юго-Восточной Азии еще только начинается. Большие задачи стоят перед археологией, так как из многого уже обнаруженного раскопана лишь небольшая часть. То немногое из эпиграфических памятников, что пока найдено, достаточно для констатации наличия здесь в прошлом развитой и многообразной эпиграфики, созданной на своих, заимствованных и переработанных уже в древности, письменностях. Исследованы еще не все известные памятники, такие, как хроники монов, только начато изучение исторической традиции вьетов, содержащейся как во вьетских, так и в китайских текстах. И наконец, из массы древних и раннесредневековых китайских текстов пока извлечено лишь то, что находится в разделах, так или иначе посвященных странам и народам Юго-Восточной Азии.

* * *

Общий обзор источниковедения Древнего Востока показывает, что дошедшие до нас источники дают обширную информацию об истории и культуре древневосточных народов. Нет необходимости преувеличивать трудности интерпретации древневосточных документов вплоть до того, чтобы объявить принципиальную невозможность понять ход исторического процесса и особенности древневосточных культур как совершенно оторванных от современного исследователя. И богатый опыт сохранения многих древних традиций в современных странах Южной Азии и Дальнего Востока, и совершенные методы исследования ученых показывают, что современная наука может составить себе адекватное представление об основных особенностях и сущности исторического процесса в древневосточном мире.[380]

Назад К оглавлению