Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Дальше

Глава VI.
Всадники Ассирии и Урарту

Откуда они брали своих коней?

Я побил его всадников. Его боевое снаряжение,
Царские сокровища, всадников я отнял у него.

Надпись Салманасара

Особый интерес для нас представляет рассмотрение тех областей, где, по данным письменных источников, брали коней ассирийцы и урарты. Ведь еще в древних заклинаниях Двуречья можно было прочесть: «Они — искормленные на горах кони...» [6, 114-115].

Мы знаем, что коня называли «ослом с востока» или «ослом гор». Какими же материалами о появлении всадников мы располагаем с территорий, находящихся к востоку от Двуречья вплоть до южного побережья Каспийского моря? Основным источником являются здесь сосуды в форме оседланных и взнузданных коней из Амлаша (IX—VIII вв. до н. э.), Маку (конец VIII в. до н. э.) и Суз (VII в. до н. э.); несколько отдельных изображений всадников, а также всадников на протомах коней, крылатых коней и обширная коллекция так называемых луристанских удил VIII—VII вв. до н. э. Конские погребения с этой территории, изолированные или находящиеся в могиле человека, немногочисленны и. как это убедительно показала М. Н. Погребова [125], связаны со степными курганами Закавказья. Так, в Марлике (конец II тысячелетия до н. э.) в небольшой яме найдены конское снаряжение, бляхи, бронзовые удила и зубы лошади. Взнузданные кони обнаружены в погребении своего хозяина в некрополе Калу-рада (рубеж II и I тысячелетий до н. э.), а также в Годин-тепе и Бабаджан-тепе. [75]

Уникально погребение в Хасанлу, недалеко от Урмии, где складывалось государство Манна. В большой и глубокой яме при костяке, снабженном обычным погребальным инвентарем, были найдены четыре конских скелета. Размеры погребальной ямы, по мнению Р. Гиршмана [188], не позволяют предположить, что здесь захоронена запряженная траурная колесница. Аналогии же со степными курганами говорят в пользу того, что это могли быть верховые кони, принесенные и жертву. Р. Дайсон датирует этот комплекс IX—VIII вв. до н. э. и относит его к скифскому, a P. Гиршман [188] считает его скифской могилой, прежде всего исходя из массового захоронения коней, и датирует серединой VIII в. до н. э. на основании лавролистных стрел. Нет никаких оснований считать, что скифы в VIII в. до н. э. были в Передней Азии. Поэтому точка зрения М. Н. Погребовой, которая считает, что этот комплекс следует связывать не со скифами, а с ираноязычным населением, оставившим степные курганы Восточного Закавказья, кажется наиболее убедительной.

Интересна находка в Хасанлу стремечковидных удил, кабаньих клыков, украшающих конскую уздечку, и диска с изображением крылатого коня. По мнению Р. Гиршмана, они свидетельствуют о наличии здесь собственно иранских племен. Большую загадку представляют собой луристанские удила, как правило с одночастным грызлом, что делает неудобным, если не невозможным, их использование по назначению. Псалии представлены фигурками различных животных — коней, баранов, всадников и т. д., в которых делалось центральное круглое отверстие; через него выходила петля удил, а в нее вставлялось кольцо для повода. В другие же вырезы между конечностями изображенных животных проходили ремни оголовья. Хронологически и типологически такие фигурные псалии VIII—VII вв. до н. э. представляют собой аналогии трехдырчатых псалий.

Р. Гиршман, которому посчастливилось внимательно осмотреть несколько десятков подобных изделий в музейных и частных коллекциях, отмечает, что он ни разу не встречал на них следов использования и изношенности. Этот факт, так же как массивность и большой вес (до 2 кг), говорит о том, что изготавливались они [76] специально для погребения и клались в могилу, символически заменяя коня. Подкрепляет это положение одночастность удил. Практически их нельзя было применить, так как коню легко было «закусить» такие удила и всадник или колесничий потерял бы в этом случае управление. Очевидно, следует согласиться с мнением А. Годара и П. Мури, которые считали, что луристанские удила предназначались для военных или церемониальных целей [190, 77-78; 217, 25].

Луристанские псалии из Северного Ирана в виде всадника

Для выяснения пород и снаряжения верховых лошадей наиболее выразительным материалом служат упомянутые выше сосуды в виде фигур коня. Несмотря на то что назначение сосудов в некоторой степени определяло особенности их формы (в частности, короткие ножки), мастера безусловно видели перед собой два резко отличавшихся типа лошадей. Ритоны из Амлаша и Суз, так же как изображения на керамике из Сиалка (X—IX вв. до н. э.), рисуют нам стройного породистого коня с подтянутым животом, сильной грудью, выступающим плечом, тонкими ногами, легкого, несколько [77] вытянутого, с лебединой, красиво моделированной шеей, короткой, подстриженной гривкой, стоячими ушами и маленькой, изящной головой. Этот тип мы уже наблюдали на северокавказском материале, но здесь он представлен более четко. Конь символизирует быстроту и легкость. Недаром на шее у него мы видим солярные знаки небесного коня. Он, очевидно, должен отнести в загробный мир того, в могилу которого положен.

Другой тип коня встречается на ритоне из Маку. Подчеркнем, что речь идет не об обобщенности или схематизме изобразительных средств, поскольку рисунок седла-попоны и нагрудных ремней здесь более тщательно выполнен и детализирован. Конь тяжеловат, с прямым выходом массивной и мощной шеи, головой более крупной и простой формы, несколько вислыми ушами, мощным корпусом, с прямой линией живота. Он олицетворяет силу, хотя использовался только для верховой езды, видимо, под тяжеловооруженного всадника.

Несмотря на отличия типов лошадей, эти ритоны позволяют говорить о единстве идеологических представлений (связь коня с культом солнца и культом мертвых) и уровня материальной культуры оставившего их населения. Это же касается и общности цивилизации Сиалка, Хурвина, Хасанлу и Амлаша, несмотря на их локальные отличия.

Лучше всего документирован различными источниками переход от колесниц к всадникам в ассирийской армии, что, по единодушному мнению исследователей, произошло в результате приспособления к новым тактическим возможностям северных ираноязычных соседей и их противников.

Индоевропейский тип тренинга стал известен ассирийцам почти в то же время, что и хеттам. Во всяком случае, он документирован фрагментами текстов XIII в. до н. э. Комментарии к нему, в частности те, которые касаются снаряжения верхового коня, относятся, очевидно, уже к началу I тысячелетия до н. э. Восходя к тому же источнику, что и тренинг хеттов, ассирийский тренинг содержит ряд моментов, которых не было у Киккули. Ассирия на протяжении царствования Салманасара I и Тукульти-Нинурта I захватила те земли хурритов, которые ранее славились своими тренерами. Хетты, обращаясь в свое время в Вавилон с просьбой [78] прислать лошадей, просили молодых животных, которые могли бы привыкнуть к холоду Анатолии. В Ассирии же лошади из холодных областей должны были приспособиться к ее жаркому климату, акклиматизироваться. Поэтому тренинг у ассирийцев начинался осенью. Ассирийцы, очевидно, отказались от тренинга в разное время суток: ночью лошади находились в конюшне, утром их тренировали. Место для тренинга намеренно выбиралось разное: либо свободное поле, либо ипподром со скаковой дорожкой, ограниченной деревянным барьером. Дорожка имела по длинной прямой 300 м, по короткой — 150 м или 240 м, т. е. всего около 1000 м. Причем на этих ипподромах тренировали как колесничных, так и верховых лошадей.

Основную цель тренинга ассирийцы видели в подготовке лошади к движениям различными аллюрами, акклиматизации. «Во время пути заставишь ты их рысить, они будут галопировать, поворачивать, пот ты должен растирать, ты должен сделать их жаждущими, круп их покрыть [?], шерсть вблизи огня [высушить]» [183, 52].

Ассирийцы получают дань конями с побежденных народов (VIII в. до н.э.)

Если обратить внимание на изменение количественного состава различного рода войск в ассирийской армии, так же как и на упоминание упряжных и верховых коней среди полученной добычи, то можно усмотреть здесь определенную закономерность. Так, если во II тысячелетии до н. э. упоминались только колесницы, то начиная с I тысячелетия до н. э. конница в войске занимает все более прочное место. Ассирийский текст [79] восполняет наши знания и о снаряжении коня — в нем говорится о различных ремнях, уздечках и упряжи, плетке или палке для управления.

Терминология конского снаряжения верхового коня и Ассирии и колесничного коня у хеттов близки по своему характеру. Это указывает на то, что старые, привычные названия были приспособлены к тем деталям снаряжения, которые родились на других территориях и пришли в Ассирию уже в сложившемся виде. Под термином napsime здесь имели в виду не уздечку в современном понимании этого слова, а оголовье и удила, то же, что у хеттов называлось purialli [183] или serin-nafu [220]. Для поводьев (собственно, в отношении колесниц их правильнее было бы называть вожжами) ассирийцами применялся термин appatu, а для ремней, шедших от морды к задней части туловища коня, — pagumu, (термин для повода верховых коней принял женскую форму этого слова — pagudatu). Все ремня, идущие через ярмо, которые служили для управления и связи коня с колесницей, включая подпружные пряжки и попону, ассирийцы называли paguttu. Тем же словом они обозначали седло-попону верховых коней и ослов. В этом же фрагменте о снаряжении коня мы читаем: «Подпругой (husuk) для похода перепоясывают...» [183, 55]. В европейско-арамейском под словом hasag понимали снаряжение седла.

Обилие сцен царских охот и военных походов в росписях и рельефах дворцов Ассирии, на костяных пластинках мебели и других предметах позволяет нам не только реконструировать конское снаряжение, но и сделать это с точностью до века, а иногда и полувека. На протяжении трех веков, с момента появления изображений всадников в ассирийском искусстве (IX в. до н.э.) вплоть до падения Ассирии (VII в. до н. э.), тип снаряжения коня и посадка всадника менялись настолько, что по отдельным деталям можно четко датировать памятники. По сравнению со II тысячелетием до н. э. псалии делаются более мягкими (отсутствует шип, давящий на губы лошади), грызло всегда двусоставное, бронзовое, позднее — железное, чаще гладкое. Для IX в. до н. э. характерна оригинальная уздечка с оголовьем из широких ремней, покрытых бляшками. Состояло оно из налобного, затылочного, подганашного, [80] закрепленного наглухо с помощью двух овальных или прямоугольных перекрестных блях, и дополнительного затылочно-подганашного ремня, который закреплялся после того, как надевалась уздечка. Для того чтобы лошадь не могла скинуть уздечку, затылочно-подганашный ремень соединялся с ошейником.

На всех верховых конях (снаряжение колесничных было таким же) псалии имели бантообразную форму, иногда приближавшуюся к прямоугольной или стержнеобразной, и соединялись с оголовьем, нащечные ремни которого всегда были разделены на три части от места пересечения с налобно-подганашным ремнем. Спецификой уздечки IX в. до н. э. было отсутствие наносного ремня. Грудь коня, очевидно, защищалась кожаным нагрудником с висящими кистями, который соединялся с передней подпругой у колесничного коня и с седлом-попоной у верхового. У седла-попоны (в IX в. до н. э. чаще всего большого размера) всегда были нагрудный и подхвостный ремни, тогда как подпруга (находившаяся под грудью или брюхом коня) имелась не всегда. Иногда всадник сидел без седла-попоны. Начельник у верховой лошади обычно отсутствовал, а у колесничной имел форму полукружия (с торчащими птичьими перьями) или небольшого султанчика. Судя по первым изображениям всадника, можно сделать вывод, что в то время не отошли еще от принципов езды в колеснице. Оставалось четким разделение функций между «браздодержцем» (по терминологии Гомера) или «правчим» (по терминологии русской летописи) — возницей, который [81] должен был управлять обоими конями, сидя на одном из них, и воином, руки которого оставались свободными для стрельбы из лука и метания дротика или копья. Причем «правчий» всегда изображается на переднем плане и может находиться как слева, так и справа от воина. Лошади удивительно хорошо съезжены, скачут, что называется, «ноздря в ноздрю». Иногда оруженосец ведет в поводу оседланную лошадь без всадника, может быть, для царя, который впереди него охотится, стоя на колеснице. Всадники могут стрелять как с мчащейся, так и с остановленной лошади.

Посадка их резко отличается от того, что мы видим в пору развитого всадничества: воины сидят, откинувшись слишком далеко назад, почти на крупе, в несколько жокейской, неестественной при отсутствии стремян манере, когда нога от бедра до колена идет параллельно линии верха коня; коленями всадник упирается и холку, а сильно согнутые ноги идут от колена назад, причем ступни находятся под брюхом или же почти у паха. Эта посадка, которую в западной литературе называют donkey seat («как на осле»), неудобна как для всадника, так и для лошади, поскольку центр тяжести коня находится по линии, идущей от основания шеи к копытам передних ног. Она очень неустойчива — ведь всадник соскальзывает на круп во время галопа и держаться ему, собственно, не за что, поскольку ноги все время уходят назад. Эту посадку мы наблюдаем на всех изображениях всадников IX в. до н. э., причем угол между верхней и нижней частью ноги человека всегда острый (от 66° до 84° при среднем для шести изображений в 75,5°).

Ассирийские художники в своих батальных сценах изображали не только ассирийцев, но и их врагов, причем (поскольку они отличались большой наблюдательностью) с этнографической точностью. В этой связи представляет интерес сцена на рельефе из дворца Ашшурнасирапала II в Калху первой половины IX в. до н. э., где мы видим конных лучников, стреляющих на скаку в своих преследователей. Т. Сулимирский привел этот рельеф как пример самого раннего изображения скифов в ассирийском искусстве [231, 290-292], Э. А. Грантовский, не соглашаясь с Т. Сулимирским, видит здесь «присутствие всаднических, очевидно, иранских [82] (происходивших из Юго-Восточной Европы) племен лишь на территории центрального Курдистана или в соседних районах» [52, 371-372].

Рассмотрим сцену из Калху в сопоставлении с одновременными изображениями ассирийских всадников первой половины IХ в. до н. э. Поскольку период совпадает, все замеченные отличия должны будут говорить не о хронологических, а об этнографических (либо социальных) особенностях.

Начнем с всадников, их вооружения и посадки. Скачут они попарно, налево. В одном случае стреляющий лучник держит руку на поводе, в другом — лошадью лучника управляет всадник второго коня, находящегося на заднем плане. В отличие от изображений ассирийцев, «правчий» вооружен не только щитом, но и копьем (что, правда, не мешало ему оставаться лишь оруженосцем), если ассирийские всадники изображены босыми или в сандалиях, то оба лучника обуты в мягкие сапоги. Посадку их, и это особенно важно, характеризует большая свобода и непринужденность, которая проявляется и в полуобороте назад для стрельбы, и в несколько более глубокой посадке — сидит они ближе к холке, колени несколько ниже, ноги сильнее раздвинуты, угол между бедром и голенью прямой (к этому ассирийские всадники придут только в VIII в. до н. э.). Отличает их иной головной убор, сближает же с ассирийцами широкий пояс, на который спереди (слева) крепится обычным способом с помощью портупеи и двух небольших ремешков меч. Близко и снаряжение коня: тот же тип уздечки (только несколько проще и беднее), такое же седло-попона с нагрудным (подперсье) и потфейным (подхвостным) ремнем и одной подпругой (оно тоже бедное, без кистей на ремнях и по нижнему краю попоны). Одинаково оформлен и хвост коня, перехваченный двумя нахвостниками.

Следовательно, основные отличия, подчеркнутые художником, заключаются в том, что враги обладали более совершенными навыками верховой езды и стрельбы с коня назад — специфика скифов и саков в представлениях античных авторов позднего времени. Одинаковое снаряжение коня у ассирийцев и у их противников подчеркивает зависимость его в Передней Азии от южнорусских степей. Что же касается этнической принадлежности [83] врагов ассирийцев, то скорее это были киммерийцы, чем скифы.

К середине VIII в. до н. э. меняется и посадка всадника, хотя пока он еще зачастую не обходится без помощника, управлявшего его конем. Наряду с этим на некоторых изображениях появляются всадники, которые сами управляют конем и сражаются на нем. Копейщики и лучники представлены в равной степени, причем иногда всадник вооружен и копьем и луком. Во второй половине VIII в. до н. э. с появлением в документах имени киммерийцев закрепились новые элементы в посадке всадника и снаряжении коня.

Прежде всего всадник окончательно отказался от чужой помощи в управлении конем. На первом этапе следует отметить появление на ошейнике кисти-науза, через которую проходил ремень поводьев. Этим достигалось фиксированное (при этом свободное и подвижное) положение повода под головой коня. Всадник освобождался от угрозы потерять при движении повод, который лошадь могла перекинуть через голову. Собственно, так зарождался современный мартингал, принявший более определенную форму в VII в. до н. э.

На втором этапе всадник добивался того, чтобы повод свободно лежал на холке и можно было держать его одной рукой (иногда вместе с копьем или плетью), а при стрельбе вообще отпускать. В наше время для этих целей используется повод, концы которого на петлях свободно двигаются так, чтобы можно было, наложив его концы друг на друга, зафиксировать это положение на определенной длине. Так, например, делает всадник, если ему предстоит длительный полевой галоп, а потом на шагу повод можно будет отпустить. На изображениях VIII в. до н. э. видно, что оба конца повода закручены вокруг основного ремня и торчат в видe кисти (очевидно, конец повода делался из тонких ремешков).

Казалось, можно было бы просто зафиксировать повод на необходимую длину, но, поскольку на лошадях нужно двигаться различными аллюрами, останавливать их на скаку (тогда повод должен быть короче), прыгать (тогда его следует отпустить), всадника могли удовлетворять только такое положение, при котором повод не укорачивался и закреплялся намертво. Mapтингал [84] современного типа появился на рубеже VIII—VII вв. до н. э. и использовался на протяжении всего VII в. до н. э. Уздечка на протяжении VIII—VII вв. до н. э. упрощается: вместо бантообразных псалий в VII в. до н. э. появляются прямоугольные пластинчатые, которые соединяются с оголовьем с помощью как тройного окончания нащечных ремней, так и двойного, что специфично для всего периода. В VIII в. до н. э. эпизодически, а в VII в. уже во всех случаях используются изогнутые псалии из оленьего рога, что можно считать влиянием скифов и мидийцев. К VI в. до н. э. они приобретают стандартный широко распространенный тип так называемых азиатских удил, которые характерны для Египта, Двуречья, Афин и Закавказья. Они связаны с оголовьем с помощью разделенного на два ремешка нащечного ремня. Удила строгие. Грызло могло быть из двух или трех звеньев, покрытых во многих случаях выступами. В VIII в. до н. э. появляется прямой наносный ремень, который в VII в. до н. э. смеется косым, соединенным с металлическим наносником. Оголовье также упрощается, исчезает один из лобно-подганашных ремней. Взамен прямоугольных и овальных бляшек на перекрестиях ремней возникают розетки, типичные для VIII—VII вв. до н. э. С VIII в. н. э. появляются и бытуют весь VII век начельники в виде полукружий (вместо трех треугольников, поставленных друг на друга). В этот же период лошадям подвязывают хвосты, тогда как в VII в. до н. э. (вновь, к в IX в. до н. э.) их перевязывали у репицы и посередине.

У всадника изменилась посадка. Уже в VIII в. н. э. он сидит ближе к холке, бедра сильнее раздвинуты, колени — на плече лошади, нога свободно спускается от колена вниз. Посадка у всадника профессиональная, корпус прямой (в VII в. до н. э. — несколько наклоненный над шеей), лошадь «в шенкелях». Изменение положения ног от сильно согнутых в IX в. до н. э. до выпрямленных в VII в. до н. э. является хронологическим признаком.

Меняется форма седла-попоны. Исчезают подхвостные ремни. В VIII в. до н. э. на изображениях появится небольшие седла-попоны (с острыми углами, заканчивающимися кистями), закрепленные при помощи [85]

Таблица: изменение снаряжения всадника Ассирии IX—VII вв. до н. э.

[86-87]

передних подпруг и нагрудных ремней. В VII в. до н. э. седла-попоны имеют уже прямые углы, возможно, с валиками для фиксации колена. Они крепятся с помощью трех подпруг и нагрудного ремня. В VII в. до н. э. появляется небольшое треугольной формы мягкое седло, возможно, с передней и задней подпругой, положенное поверх большой попоны.

Все эти материалы сведены в таблицу. Мы видим, как на протяжении IX—VII вв. до н. э. менялись детали конского снаряжения, способы управления конем и посадки всадника. В таблицу внесены признаки изображения, имеющие точную датировку, и изображение на костяной пластинке из Зивийе. Оно датировано Р. Гиршманом [188] VII в. до н. э., тогда как данные таблицы убедительно свидетельствуют в пользу передатировки пластинки, отнеся ее к IX—VIII вв. до н. э. или же к началу VIII в. Из одиннадцати рассмотренных признаков для Зивийе семь имеют аналогии только на изображениях, датированных IX в. до н. э.; один — в основном на изображениях IX в. до н. э. и в одном случае — VIII в. до н. э.; один — только VIII в. до н. э.; один — VIII—VII вв. до н. э. и, возможно, IX в. до н. э. и один — не говорит о дате.

Костяная пластинка из Зивийе с изображением двух всадников

Все аналогии относятся к IX и середине VIII в. [88] до н. э., т. е. до переломного момента в освоении верхового коня.

Действительно, мы видим всадника, который не только не может управлять сам, но не в состоянии и стрелять на скаку — перед ним, держа коней за узду, стоит пехотинец. Здесь имеется и любопытная деталь, неизвестная по другим изображениям, но безусловно ранняя. Правый бородатый всадник (возница-правчий) правой рукой высоко держит повод коня лучника, а левую руку с плетью — у его крупа, добиваясь того, чтобы конь лучника не заносил круп влево. Уздечки IX в. до н. э. имеют налобно-подганашный, затылочный, расщепленный на три части нащечный ремень (без наносного) и ошейник и без кисти-науза. Вместо бантообразных здесь прямоугольные псалии, типичные уже для VIII в. до н. э., существование которых в IX в. до н. э. на основании аналогий с находками удил Х—IX вв. до н. э. отрицать нельзя.

Это же относится к долго бытующему начельнику в виде полукруга. Самым убедительным доказательством ранней даты рассматриваемого изображения является посадка всадника, откинутого далеко назад, с углом между бедром и голенью в 80°, что соответствует данным IX в. до н. э. (начиная с VIII в. до н. э. угол уже не острый, а тупой).

В целом на протяжении трех веков ассирийцы стали прекрасными всадниками. Но и их враги были не хуже. Источники Саргона II и древние изображения говорят о том, что кони умели преодолевать различные преграды. Обучение коней и передача их воинам входила в обязанности ассирийского царя. Так, один из военачальников пишет письмо Саргону II: «Царь, господин мой, знает, что лошади у меня пали; пусть царь скорее пришлет лошадей под моих всадников» (714—706 гг. до н. э.) [7, 2, 317]. Поэтому, изучая анналы ассирийских царей, мы видим, что одной из первоочередных задач того времени была доставка лошадей, главным образом из Мидии и Урарту.

«Обширные табуны коней, мулов, лошаков и скот их лугов без счета угнал я. Наложил на них дань 1200 коней» [7, 2, 273], — сообщает Тиглатпаласар I (1115—1077 гг. до н. э.) о четвертом походе на Наири. «От страны Шубард до стран Гильзану и Наири... [89]

Ассирийский копейщик (VII в. до н.э.) [90]

захватил я всего 2720 коней» [7, 2, 284], — читаем мы у Тукультининурты II (889—884 гг. до н. э.). Ашшурнасирапал II (884/3—59 гг. до н. э.), ко времени которого относятся первые изображения всадников, писал: «Колесницы и конницу взял я с собой» [7, 2, 292]. Он получает лошадей и мулов из Киррури, Симеси, Симеры, Гильзана, Хубушкийи, Нирбу, Внутреннего Уруму, Наири, Нирдуна и т. д. [7, 2, 285-292].

В текстах IX в. до н. э. упоминаются упряжные кони. А по экстерьеру колесничные и верховые лошади не отличались друг от друга, и съезженность колесничных лошадей считалась очень ценным качеством для всадников IX—VIII вв. до н. э. Шамшиадад V (823—810 гг. до н. э.) также перечисляет страны, откуда наряду с другой добычей он получал упряжных лошадей, причем особенно ценных давали ему месийцы («погнался в горы за месийцами, взял упряжных лошадей») [7, 2, 301].

Рекорд, который был побит через 2775 лет

И вот уж он с соперником бок о бок
Летят, то тот, то этот впереди...

Софокл

Много лет назад я впервые столкнулась с прекрасными археологическими материалами из Урарту. В большой мрачноватой комнате с высокими каменными сводами на столах громоздились материалы, найденные в урартской крепости Тейшебаини, раскопанной около Еревана. Это был кабинет акад. Б. Б. Пиотровского в Государственном Эрмитаже. Из рассказа явственно возникал город, осажденный кочевниками-скифами две с половиной тысячи лет назад. Так и виделось, как мечутся на плоских крышах обезумевшие люди и кони, падают, охваченные огнем и осыпанные градом стрел; как солдаты гарнизона спешно делят царские богатства и прячут их на дно огромных, в человеческий рост, глиняных сосудов для хранения зерна и вина, чтоб никогда уже не прийти за своей долей [107; 123].

Для археолога большая «удача» раскапывать город, [91] неожиданно захваченный врагом, особенно если он уже не смог оправиться от постигшей катастрофы. Мы получаем то, что враги не смогли вытащить из-под горящих развалин, что они не нашли, не успели или почему-то не захотели взять.

В заключение рассказа Б. Б. Пиотровский ударил палочкой по бронзовой чаше с клинописными знаками и сказал: «А сейчас вы услышите голос урартского царя Менуа». Раздался мелодичный звон разбуженных тысячелетий.

Еще будучи царевичем, Менуа поставил первый рекорд и прыжке на коне, который был побит только через... 2775 лет. В конце XIX в. в стене церкви Сикех, недалеко от озера Ван, в том месте, где еще в эпоху средневековья находился ипподром армянских князей, была найдена каменная стела с клинописной надписью: "Могуществом бога Халди, Менуа, сын Ишпуини, говорит: С этого места конь, по имени Арциви, под Менуа, прыгнул на 22 локтя (11 м и 22 см или 11 м 44 см)" [8; 11].

Изображение головы коня на дышле урартской колесницы (из раскопок Б.Б. Пиотровского в Кармир-Блуре).

К сожалению, в наше время соревнования по прыжкам в ширину на лошади проводятся очень редко. На Олимпийских играх в Париже в 1900 г. победителем и этом виде спорта стал бельгиец Ван Лангендонк, конь которого прыгнул всего на 6 м 10 см. Официальный мировой рекорд — 8 м 40 см, а рекорд Советского Союза, установлен мастером спорта И. Ф. Шеленковым на кобыле Бура и равен 8 м 20 см.

Если бы нам приходилось располагать только эти ми данными, можно было бы, наверное, упрекнуть царя Менуа в сильном преувеличении. Однако хорошим [92] подтверждением возможности такого рекорда служит тот факт, что во время стипль-чеза при прыжке через канаву венгра Чандлера было зафиксировано расстояние 11 м 28 см от начала толчка до приземления коня.

Летом 1975 г. был установлен новый рекорд, когда был разыгран большой приз Майзенлайма для лучших всадников Европы. Победу одержал К. Бергманн из ФРГ на Свингере, прыгнувшем через жердевой заборчик и канаву... на 22 м 16 см. Именно ему был присужден Большой приз.

Прыжок на лошади царя Менуа говорит о том, что древние урарты обращали особое внимание на спортивные достижения и были точны в приводимых цифрах. Интересно, что урартское слово, обозначающее прыжок, имеет индоевропейское происхождение, так же как и имя коня «Арциви» («Орел»). Из урартского языка это слово проникло в грузинский и армянский, поэтому при провозглашении победителей конноспортивных состязаний на закавказских ипподромах часто можно услышать имена тезок прославленного в веках Арциби — Арциви или Арцив.

Какими были их кони?

С лебединой шеей твой гнедой,
Тонкий, в две ладони шириной,
Готов к взлету.

Нартский эпос

Каковы же были эти древние кони, что можем мы сказать о них, глядя на скульптурные и чеканные изображения, изучая описания современников и дошедший до нас остеологический материал? Они были небольшими, как и все лошади древнего мира, стройными, тонконогими, с крепкими и крутыми копытами, высокой шеей, подстриженной или густой гривой, спадающей на обе стороны, и длинным хвостом. Голова с прямым профилем, небольшими, обращенными вперед стоячими ушами, выпуклыми, хорошо поставленными глазами, трепетными ноздрями. Все свидетельствует о том, что перед нами темпераментные и энергичные скакуны. Интересно, что головка коня, венчавшая дышло урартской колесницы, найденная в Зивийе, имеет такую же лебединую [93] шею, как и на одном из иранских изображений, рассмотренных нами выше.

В Урарту мы не знаем изображений воинов, лошадью которых управляет безоружный всадник. На рельефах первой половины VIII в. до н. э. всадник с щитом и левой руке и мечом в правой сидит слишком прямо и близко к крупу, с коленями у холки (как у ассирийцев в IX — первой половине VIII в. до н. э.), но угол между бедром и голенью здесь прямой (промежуточное по сравнению с Ассирией IX—VIII и VIII—VII вв. до н. э. положение). У коня начельник полукруглой формы и большая кисть на лбу. Хвост перевязан у репицы и посередине (как и в Ассирии IX и VII вв. до н. э.).

Следовательно, верховую езду урарты освоили раньше, чем ассирийцы, получая коней из многих горных стран, с которыми они граничили и где данные топонимики и ономастики позволяют говорить об ираноязычном населении.

В царствование Аргишти I (786—724 гг. до н. э.) за 13 лет из стран и городов Апуни, Артарму, Бариша, Бихадзуни, Диаухи, Када, Манна, Мармуна, Уитерухи, Урме, подвергшихся нападениям его воинов, было получено около двухсот тысяч пленных и не менее чем 10 717 коней. Во время похода Аргишти I в 785 г. до н. э. на Диаухи была наложена дань в тысячу верховых коней, не считая золота, серебра, меди, с обязательством поставлять ежегодно по триста верховых лошадей, что, по-видимому, осуществлялось регулярно. Причем число захваченных коней следует увеличить чуть ли не в десять раз, поскольку вслед за завоеванием начинался период «мирного» взимания дани. Недаром мы почти не видим повторных походов в те же самые страны или города. В походах Ишпуини и Менуа на юг участвовало 106 колесниц, 9174 всадника и 2704 пехотинца. В Урарту славилась коневодством область Ушкайа (северо-восточная оконечность озера Ван). Источники в связи с этим сообщают: «Люди, живущие [в Ушкайе] во всем Урарту, не имеют равных и умении обучать лошадей для конницы. Малые жеребята, порождение страны его обширной, которых он взращивает для своего царского полка и ежегодно берет как подать, пока они не будут взяты в области Суби, которую люди Урарту называют страной Маннеев, [94]

Охота Ашшурбанипала (VII в. до н.э.) [95]

и стать их не будет рассмотрена, на них не ездят верхом, выходам, вольтам и поворотам, всему, что нужно для битвы, их не учат, они ходят расседланные» [7, 1, 326].

Таким образом, почти три тысячи лет назад уже создавались конные заводы в местах, особенно удобных для разведения лошадей, где были земли, пригодные только для табунного отгонного скотоводства. В районе Улху, где содержались кони, было широко развито искусственное орошение, садоводство и высокопроизводительное земледелие.

В этой связи любопытно сообщение Саргона II об урартском царе Русе I: «Пустынные земли он превратил в луга, и зеленели они весьма сильно в начале года; трава и пастбища не прекращались ни зимой, ни летом. Он превратил их в загон для коней и стад, сделал всей своей темной стране известными верблюдов» [7, 2, 186].

Когда лошади, содержавшиеся на конных заводах, достигали определенного возраста (скорее всего двух лет), проводилась, как бы мы сказали сейчас, бонитировка, оценка экстерьера. Далее лошади, подходившие под самые высокие стандарты (для царского полка), начинали проходить тренинг. Их обучали подчиняться воле человека, превращая в боевых коней. Причем тренинг происходил в областях, особенно тесно связанные с иранским населением. Здесь, в Аништании, был построен конный завод с огромными конюшнями, между Ушкайей, славящейся верховыми конями, и Тармакисой, на границе с Бари-Сангибуту, «где кони, запас его царского полка, были поставлены в конюшни и откармливались ежегодно» [7, 2, 188]. Таким образом, тренинг уже взрослых, годных для строя лошадей происходил не на конных заводах, где они воспитывались, а в другом месте, как, собственно, было принято еще начиная со времени Киккули. Ряд деталей конского снаряжения из Урарту проник на другие территории. Так, Р. Гиршман сообщает о находке бронзовых урартских наглазников в погребениях VIII в. до н. э. из Дайламана, на юго-западном побережье Каспийского моря [189].

Урартские по своему происхождению наглазники, на одном из которых написано «собственность Менуа», на другом — «вещь Аргишти», или были захвачены в походах [96] на Урарту, или же являлись дарами союзников. Использовались они, судя по древним изображениям, для колесничных и верховых лошадей в Урарту, Ассирии и, возможно, киммерийцами. Трудно сказать, когда они возникли. В трактате Киккули о них нет сведений, тогда как в коневодческом аккадском трактате уже говорится о «наглазнике осла». Р. Гиршман полагает, что их появление относится к рубежу I тысячелетия до н. э., возможно у урартов, откуда наглазники проникли и на другие территории [189].

Рассмотрим теперь, как шло развитие и менялась конструкция колесниц [208; 211; 212; 215; 226; 235]. IX век до н. э. в этом смысле был переломным [187].

В этот период (как ранее у хеттов) мы видим в. колеснице трех человек — возницу, лучника (или копейщика) и оруженосца со щитом, хотя чаще (особенно в сценах царской охоты) их двое. Очень часто встречаются изображения трех лошадей: двух в дышловой запряжке, одной пристяжной. Уже в это время использовались колесницы, запряженные квадригой (четверкой коней). Количество спиц в колесе увеличивается, достигая шести. Обод колеса трехсоставный. Круто изогнутое дышло венчает фигурка или голова животного, часто лошади. Выше дышла, уходящего под кузов колесницы, между лошадьми расположен удлиненный эллиптической формы щит, украшенный изображениями солнца, луны и звезд. В кузове по углам укрепляются высокие штандарты и копья, а на правой боковой стенке — два горита с луком, стрелами и секирой. Задняя стенка у кузова отсутствовала, и во время движения отверстие, служившее входом, закрывалось щитом [218].

Лошади были богато украшены, причем кожаные ремни, покрытые металлическими розетками, служили защитными доспехами для коня, закрывая почти полностью его грудь. Значительного прогресса достигло и снаряжение для управления лошадью. Однако главным по-прежнему оставалась выездка, которой обучали коней как на ипподроме, так и при специальном тренинге.

В VIII в. до н. э. колесницы стали еще более сильным и мощным оружием. Во время похода Саргона II на вооружении были уже большие колесницы той же дышловой запряжки, но с ярмом, рассчитанным на четырех лошадей. Поводья шли через специальное приспособление, [97] причем у крайних лошадей их держал в руках возничий или же один повод (наружный) закреплялся за край колесницы. Упростился способ крепления ярма. Кузов колесницы увеличился, теперь он прямоугольной формы без закруглений с вертикально закрепленными копьями (у задних углов) и вертикально (у передних) повешенными горитами. Наряду с эллиптическим щитом между лошадьми появляется резко изогнутое дышло, заканчивающееся головкой животного и соединенное с кузовом железной (или ременной) тягой, что является хронологическим признаком VIII в. до н. э. Колесницу отличают очень крупные колеса (диаметром 1,20-1,30 м) с восемью спицами, причем увеличение числа спиц в колесе также служит четким хронологическим признаком. Колесница стала монументальнее и тяжелее. На ней мы уже видим трех или четырех человек, причем оруженосец держит два щита, одним он защищает воина, другим — возницу.

Восьмая военная кампания Саргона II

Ассирияне шли, как на стадо волки,
В багреце их и в злате сияли полки,
И без счета их копья сверкали...

А. К. Толстой

О военной кампании Саргона II 714 г. до н. э. против Урарту мы узнаем из огромной, имеющей более 400 строк надписи [7, 2, 317-333; 123]. Этот текст дополняют изображения в новом дворце Саргона в Дурр-Шаррукине, построенном сразу же после похода. Мы можем представить себе вооружение ассирийской и урартской армий, войсковые подразделения, марши и отдых войска, осаду городов, увод пленных, захват храмов, переправу через реки и многое другое.

Сейчас, когда рысаки в беговых качалках, предельно облегченном аналоге колесниц, летят по гладкой гаревой дорожке ипподрома, нам трудно представить себе колесницу, запряженную парой (если не четверкой) буйных жеребцов, стремительно двигающуюся по горным, труднодоступным дорогам к востоку от озер;) Урмия. Ведь источники говорят нам об опасных перевалах и высоких горах, «чья поверхность мятежна», [98] бесчисленных переправах через горные реки. В особо трудных местах царь едет верхом, идет пешком либо его несут в переносном кресле; лошадей ведут в поводу, царская колесница «положена на затылки людей»; воины, «как храбрые орлы», перелетают через теснины; вьючные ослы, мулы и верблюды «прыгают подобно козерогам»; срубаются огромные деревья, прокладываются новые дороги вместо троп, по которым «пехотинцы прошли бочком».

Ассирийское войско Саргона II на марше (VIII в. до н.э.)

Правители областей, к которым неотвратимо приближалось ассирийское войско, спешат заверить Саргона II в союзных с ним отношениях, преподнести в знак покорности богатые дары: табуны коней для пополнения конницы и колесничных подразделений; скот, зерно, муку и вино для прокорма войск. Те же, кто связал себя союзом с Урарту, спешили уйти в недоступные торы, оставив на разграбление ассирийцам дворцовые сокровища и дома жителей. Но вот гонец принес известие, что урартский царь Руса I с союзниками привел свои войска в боевую готовность «для истребления царя Ассирии обходом». Действительно, всех «бойцов он построил, посадил их на верховых быстрых коней и вручил оружие». Местом сбора войска, на погибель себе, урартцы избрали «покрытую льдом гору Уашху [очевидно, главную вершину Сахенда. — В. К.], что торчит [99] словно острие кинжала и где зияют пропасти и далекие горные ущелья». Урартцы и их союзники-горцы считали себя здесь в полной безопасности. Тем неожиданней для них было внезапное ночное нападение на лагерь после стремительного марша-броска Саргона II на боевой колеснице с гвардейскими отрядами всадников.

«Я не дал страждущим войскам [бога] Ашшура, ходившим дальним путем, уставшим и утомившимся, без счета перешедшим высокие горы, трудные при спуске и при подъеме, изменившимся в лице, успокоить их усталость, не поил я их водою, утоляющей жажду, не разбивал я стана, не укреплял я лагерных стен, бойцов моих я не послал, не собирал я полка моего, те, что были справа и слева, не успели вернуться ко мне, ожидая тех, что позади, не страшился множества войск его, презирал его коней, многочисленность его панцирных воинов не удостоил я взгляда, с единственной личной моей колесницей и с конями, идущими рядом мной, не покидающими меня во враждебных и чуждая местах, отряд табуна Син-ах-усура, как яростное копье, по нему я ударил, нанес ему поражение, отвратил его наступление, устроил ему большое побоище…» Поражение было полным и окончательным, только части из них удалось бежать, среди них был и царь Руса I, бросивший колесницу и спасшийся позорно верхом на кобыле, большая же часть была перебита и взята в плен, «их конями я наполнил горные пропасти и ущелья... подобно урагану и ливню... как темная туча вечером, покрыл я эту страну, все покрыл я, подобно стае саранчи...» — сообщает нам об этом событии надпись Саргона II.

Пройдя по окраинным землям Урарту, ассирийцы разрушили и разграбили на своем пути все города и крепости, «дома табунов», истоптали копытами все посевы «до последнего колоса» и культурные пастбища, запрудили каналы, превратив их в болота, вырубили сады. Цветущая земля стала пустыней: «Урожай их и солому их я сжег, полные амбары я открыл, ячменем без счета накормил мое войско. На луга его я пустил скот моего лагеря, как полчища саранчи они вырвали траву, его упованье, и опустошили его нивы».

Ни мощные, многометровые и высокие (до 14 м) [100] стены, ни лесистые труднодоступные горы не послужили преградой войскам Саргона II. Даже Мусасир, где находился храм верховного урартского бога Халди, оказался в осаде после труднейшего марша ассирийского войска, основу которого составляли боевые колесницы. Разграбление Мусасира, отраженное подробно как в текстах, так и в рельефах, дало огромное богатство Ассирии. Достаточно сказать, что одного золота награблено было более тонны, а серебра — более пяти тонн. Сохранились подробные списки добычи. Если город и дома его жителей были отданы на разграбление солдат, то собственность храмов и государственная казна становились царскими и подробно описывались специально приставленными к войску писцами и чиновниками. В результате археологи получили источник, который позволяет восстановить материальную культуру и искусство урартов подробнее, чем это делают раскопки.

Среди военной добычи было много коней и колесниц. Документы перечисляют: «33 серебряные колесницы... 7 вожжей и дышл, покрытых золотыми звездами, вместе с серебряным бичом с золотыми kiblu и оправой. Одно изображение Урсы [Русы] с его двумя ездовыми лошадьми и колесничим, с их сиденьями, — литая медь, — на котором можно прочесть его собственную похвальбу: „с моими двумя конями и одним колесничим рука моя обладала царской властью Урарту"».

Взятие Мусасира и храма бога Халди завершило окончательный разгром Урарту. «Собственной рукой, железным кинжалом своего пояса лишил себя жизни» Руса I. Правда, не прошло и десяти лет, как в битве с киммерийцами, а может, и во время дворцового заговора был убит и Саргон II, а самой Ассирии предстояло погибнуть через сто лет от рук скифов, мидян и вавилонян.

После того как мы увидели в боевой обстановке крупнейшую армию древности — ассирийское воинство, перед нами встает вопрос, в чем же была сила конницы киммерийских и скифских лучников. [101]

Назад К содержанию Дальше