Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вопросы истории, 1988, № 1.
OCR Ольга Вербовая.

Меликян О.Н.
Антивоенное сознание в прошлом и теперь

Огромные усилия, которые прилагают сегодня сторонники разоружения и решения насущных задач человечества мирным путем, опираются на глубокое осмысление исторического опыта борьбы за мир, многовекового развития антивоенной общественной мысли, возникшей уже тогда, когда вопрос о возможной гибели человечества выступал в форме представлений о «конце света».

Призывы отказаться от войн, несправедливых войн, заменить милитаристские устремления миролюбивыми, положить конец побоищам между народами раздавались издревле. Неполная библиография антивоенной мысли насчитывает за 3400 лет (XV в. до н. э. – XIX в. н. э.) свыше 8 тыс. трактатов о мире. Умнейшие и образованнейшие люди разных времен и народов восставали против войны. Но в прошлом веке антивоенное мышление перестало быть уделом одиночек, особенно со второй половины столетия, когда против милитаризма выступил рабочий класс, стали собираться антивоенные конгрессы. С этого времени четко обозначились два направления в развитии антивоенного мышления – реформистское и революционное. Они пронизывают науку, философию, литературу, искусство, накладывают отпечаток на право, политику и нравственность.

В результате образуются различные уровни антивоенного сознания начиная от обыденного, массового и кончая высокими формами теоретического мышления. Но на всех уровнях прослеживается главная мысль о том, что «в войне не будет победителей в том смысле, что плодов победы не будет пожинать никто»¹⁾. Война постепенно перестает быть продолжением политики другими средствами, как утверждал в первой половине XIX в. К. Клаузевиц, и превращается в угрозу тотального уничтожения человечества. «Благодаря сильно возросшему могуществу человека и расширению его сферы деятельности чудовищно возросла разрушительность войны и дезорганизация, ею вызываемая, и потому война теперь не может больше считаться действительным, хотя и грубым средством для улаживания недоразумений между двумя правительствами и народами», - утверждал Г. Уэллс²⁾. Прав был А. Бебель, предупреждая, что разработка новых технологий производства оружия усиливает угрозу миру еще до войны и затем ужасы самой войны. Еще в 1889 г. он писал: в будущих войнах уничтожение людей достигнет таких масштабов, каких еще не знала история; будут иметь место душераздирающие и возмутительные сцены массовых убийств»³⁾.

Анализируя причины возможной угрозы экономического разорения народов Европы под бременем военных расходов и предвосхищая истребительность и опустошительность войны, «какой еще не видел мир», Энгельс спрашивал: как поступить? «Я утверждаю: разоружение, а тем самым и гарантия мира, возможно; оно даже сравнительно легко осуществимо»⁴⁾. Обрети тогда эта идея жизненное воплощение, и миру не пришлось бы испить чашу страданий. Развязавший две мировые войны империализм – главный их виновник. VII конгресс Коминтерна (июль – август 1935 г.) справедливо объявил проблему достижения мира центральной задачей коммунистических и всех миролюбивых сил. «Нужно опоясать земной шар такой сетью организаций друзей мира, - писал Г. Димитров 1 мая 1936 г., - таким мощным движением интернациональной солидарности, такими действенными мероприятиями единой международной политики пролетариата в интересах сохранения мира, чтобы сковать злодейские руки зачинщиков войны»⁵⁾.

Международное рабочее движение не раз подчеркивало свою решимость «устранить классовые различия путем социальных преобразований, вступив тем самым на тот единственный путь, который приведет к миру внутри отдельных народов и к международному миру»⁶⁾. Коммунисты всегда стремились слить воедино выступления против войны с борьбой против империализма. В этом они видели возможность устранения как эксплуатации «человека человеком и одной нации другими нациями», так и «войн вообще»⁷⁾. «Социальные антагонистические противоречия не отменишь и сегодня, но способы, методы, пути, формы их разрешения не могут не модифицироваться, и, во всяком случае они должны быть подчинены главнейшему: сохранению жизни рода человеческого, жизни вообще», - подчеркивает Ю. Ф. Карякин⁸⁾.

Интернациональное учение рабочего класса, впитавшее в себя творческое наследие прошлого, подсказывало эффективные решения военных кризисов с помощью разоружения, роспуска кадровых армий, демилитаризации общества, торжества антивоенных идей. В 4-й резолюции Парижского конгресса II Интернационала (1890 г.) говорится: «Бесконечный рост военных расходов, налогов и займов является причиной нищеты и разорения»; в казармах содержится «цвет молодежи в период ее профессиональной подготовки, учебы, наибольшей общественной активности»; милитаризацией «тормозится подъем науки, искусства, наносится удар по развитию личности человека, семьи»⁹⁾. Ж. Жорес заявил, что даже под угрозой расстрела он будет выступать против милитаризма. «Милитаризм опасен не только сам по себе, - отмечал Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, выступая перед рабочими Варшавы. – Он причиняет страшный вред человеческой нравственности, умножая злобу и насилие в мире»¹⁰⁾. Нравственные, духовные категории антивоенного мышления сегодня, как никогда, обретают политический вес.

Этика политична, а политика этична¹¹⁾, утверждал древнегреческий философ Сократ. Он имел в данном случае в виду очеловеченную политику. Именно такая политика всегда была нужна людям, и именно ее всегда недоставало по разным причинам, в том числе связанным с классовым мышлением. В потоке конфликтов и войн контакт между моралью и политикой все более исчезал. Это устраивало многих сторонников милитаризма. Они пытались разгородить мораль и политику, чтобы показать, что не может быть синтеза политики и нравственности; следовательно, никогда не будет вечного мира. Много потрудились на этом попроще и «отцы церкви». Достаточно вспомнить Крестовые походы. Короли, императоры, цари, вступив под колокольный звон на престол, часто действовали по циничным рецептам Н. Макиавелли с той лишь разницей, что в своих наставлениях он исходил из конкретных условий слабых итальянских княжеств, масштабы же их государств были иными. У истории долго не хватало времени, чтобы мирное сосуществование (термин, введенный в оборот английским философом Т. Гоббсом¹²⁾) обеспечивало людям более или менее сносные условия жизни, работы, досуга. Войны, интриги, подкупы, быстро меняющиеся военные союзы, главный смысл которых состоял в захвате чужого и выгоде только для себя, - вот политика, которая нанесла человечеству и культуре невосполнимый урон. Отсутствие твердой этики у людей, ответственных за политику, дорого стоило человечеству. «Как бы ни велика была цель, безнравственные средства вредят цели», - подчеркивал Т.Н. Грановский¹³⁾. Осуждал аморальную вседозволенность в политике и Н. М. Карамзин. Тема несовместимости деяний истинного «преобразователя государственного» со злодейством всегда волновала его и служила исходным пунктом осуждения политического деспотизма. Поэтому многие страницы работ этого историка невольно ассоциируются с актом «неуклонного нравственного правосудия»¹⁴⁾. Практика разбивала надежды на гуманизацию политики; но Карамзин, преодолевая натиск столь могущественных обстоятельств упорно защищал идею соединения этики с политикой.

Еще К. Маркс и Ф. Энгельс обращали внимание на то, что политика, не связанная с законами нравственности и справедливости, все болезненнее будет отражаться на взаимоотношениях между народами. Они призывали восстановить порванную нить между человечностью и отношениями в сфере мировой политики, «добиваться того, чтобы простые законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами»¹⁵⁾. Английский мыслитель ХХ в. Р. Дж. Коллингвуд не раз обрушивался с критикой на популярное в международной и внутренней политике отделения моральных принципов от официальных поступков, которые якобы диктуются государственной мудростью и ответственностью. На характер этой критике, несомненно, влияло то, что Коллингвуд был непосредственным свидетелем первой мировой войны, которую считал «беспрецедентным позором для человеческого разума». Война «подорвала, словно взрывчаткой, моральную энергию всех ее участников», а т.н. послевоенное урегулирование стало не чем иным, как «разгулом самых низменных и идиотских страстей»¹⁶⁾.

Ленинский Декрет о мире, обращенный не только к правительствам, но и к народам, возвестил начало новой эры в международных отношениях. Впервые в государственной практике было положено реальное начало стратегии борьбы за мир как принципиальной основы всей внешней политики, открыто декларирующей невиданный ранее курс в международных отношениях. Теперь сами народные массы должны были являться арбитрами в оценке справедливости любой конкретной политики на международной арене, взвешивая, насколько соответствуют выспренние слова государственных деятелей их реальным делам. «Искренность в политике», - подчеркивал В. И. Ленин, - есть вполне доступное проверке соответствие между словом и делом»¹⁷⁾.

Существует прямая связь между Декретом о мире и разработанной XXVII съездом КПСС программой сохранения мира и преодоления гонки вооружений. В ядерную эпоху от любого государственного деятеля, как никогда в прошлом, подчас требуется способность ставить общечеловеческое выше классового, интернациональное – выше национального, этический разум – над страхом и недоверием. По этому пути, например, идут участники движения «Генералы за мир», некогда высокие чины НАТО, не проявляющие ныне и тени колебаний, как убежденные сторонники разоружения. Совесть и разум человечества требует неуклонно добиваться такого состояния международных отношений, «чтобы мир был нескончаемым»¹⁸⁾.

Ядерная эпоха – великий ревизор всех человеческих институтов. Она возвращает нас к формуле Сократа, но на ином, более ответственном уровне. Очеловечивание международных отношений стало сегодня стержнем внешнеполитического курса Советского Союза и других братских стран социализма. Антивоенный тип мышления приобретает все большее значение, поскольку в ядерный век насилие может превратиться из «повивальной бабки истории» в ее «могильщика»¹⁹⁾. Вплоть до 1950-х годов не существовало ничего подобного. Например, в сознании средневекового человека мир представал как нечто величественное и универсальное, в котором идет постоянная борьба между силами добра и зла, носящая, однако, локальный и временный характер и не простирающаяся до всеземных масштабов. Ни в античную эпоху, ни в средние века, ни в новое время народы не представляли себе войну событием со столь необратимыми последствиями для человечества, как сегодня.

Именно поэтому сейчас возникла острая потребность утверждения нового, интеллектуально-нравственного миропорядка, ибо само существование жизни на Земле зависит от того, найдет ли человечество силы удержать и утвердить мир как антипод безумию ядерной катастрофы. «Мы плывем в океане тревог, надежд, сомнений ХХ века, в поисках берега новой земли. И он обнаружен, - пишет Ч. Айтматов. – Тот берег гигантски многолюден. Тот берег – это рождение нового человеческого духа, новой исторической этики и морали, нового планетарного гуманизма, принцип которого гласит: не только «не убий», но из соображения всеобщей безопасности и самосохранения поколений и не мысли категориями убийства. Ибо с позиции разума нет и не может быть в наше время таких политических целей и задач, ради которых кто-либо мог бы себе позволить прибегнуть первым к применению ядерного удара»²⁰⁾.

На всех континентах все чаще раздаются призывы к миру. В политических выступлениях звучит требование похоронить войну, ибо никаких надежд на политическую эффективность первого, второго или еще какого-либо ядерного удара нет. Выходят фильмы о ядерной катастрофе. Проводятся конгрессы, форумы и телемосты с требованиями запрета ядерного оружия. Участники антивоенного движения выходят на улицы (часто вместе с детьми), несут самодельные транспаранты: «Не хотим преждевременной смерти человечества: оно может прожить на Земле 6 миллиардов лет!», устраивают театрализованные представления, изображая жертв войны, проводят кампании гражданского неповиновения близ военных баз, выступают с идеей общенациональных референдумов по вопросам войны и мира. Миллионы людей стремятся выйти из тупика тирании ядерной мощи на путь доверия и взаимопонимания. Тенденция решать эти проблемы прямо на всенародных форумах, как подчеркивает западногерманский социолог Р. Вассерманн, причиняет властям западных держав немало неприятностей»²¹⁾.

Ощущение причастности личной судьбы к мировой истории – так можно характеризовать настроения участников «движения за выживание человечества». Судьба мира зависит теперь от всех и каждого; без этого его существование представляется уязвимым и неустойчивым. «Многие из нас, - пишет профессор Нью-Йоркского университета Д. Фишер о коалиции различных интеллектуальных и политических сил, достаточно независимых и прямо воздействующих на политику, - больше не желают, и небезосновательно, отдавать проблемы войны, мира и безопасности на откуп «экспертам», которые привели нас к теперешнему положению. Все больше людей начинают критически рассматривать оборонную политику своих правительств; они хотят понять, совместима ли эта политика с обычно провозглашаемыми задачами поддержания мира, или она фактически делает войну более вероятной»²²⁾.

Ни одна из политических сил мира не может не учитывать в своей деятельности антивоенного сознания 1980-х годов. С этим в известной мере связаны, в частности, приход к власти испанских социалистов и Всегреческого социалистического движения, новозеландских лейбористов, определенное, хотя и медленное, возрастание авторитета СДПГ и английских лейбористов, возникновение различных альтернатив международной, но по существу антинародной, гонке вооружений. Поддержка антивоенного протеста содействует непредвзятому ознакомлению с разными позициями и взглядами, что полезно всем, включая консерваторов, социал-демократов и коммунистов; «полезно прежде всего для активизации борьбы за мир и международную безопасность»²³⁾ и противостоит попытками милитаристов внедрить в массовое антивоенное сознание на Западе недоверие к тем, кто всегда якобы стремился использовать пацифизм в своих интересах, не доверяя ему полностью и видя в нем проявление «абстрактной морали», «внеклассовой позиции», «идеализма» и «политического вегетарианства».

Люди, участвующие в борьбе за мир, с каждым днем все острее сознают свою ответственность за то, какой оборот примут события: пойдет ли мир по пути дальнейшей самоубийственной гонке вооружений, или же ее удастся обуздать и обеспечить мирные условия жизни. Многие пацифисты считают, что они лично обязаны сделать все возможное, чтобы человечество могло избрать второй путь. В ходе длительной борьбы за предотвращение ядерной войны массы участников антивоенного движения становятся политически более зоркими и стойкими. В результате меняется стереотипное представление о них. Ленин, отмечая социальную природу былого пацифизма, одновременно и неоднократно рекомендовал работать вместе с пацифистами на пользу мира, разоружения и безопасности²⁴⁾. Возникнув в самых глубинах седой древности и пройдя «университеты» античных времен и раннего христианства, существенно видоизменившись с течением веков, антивоенное мышление наполняется в наши дни новым, сугубо материалистическим содержанием, ибо такова реальная действительность, определяющая это сознание: ядерного оружия накоплено столько, что можно несколько раз уничтожить все живое.

Конечно, антивоенное сознание выступает в разных обществах не в «чистом» виде, а во взаимодействии с представлениями и установками, выработанными различными идейно-политическими течениями. Но важно отметить, что сегодня весьма значительная часть участников антивоенного движения воспринимает социализм и мир как синонимы. Выступления за мир нередко проходят под антиимпериалистическими, антикапиталистическими лозунгами. В то же время идеологи неокосерватизма пытаются переключить «обиду» с прямых виновников ракетно-ядерного кризиса на «коммунистическую опасность», «темное облако советской угрозы». В принципе антимилитаристский образ мышления, его активность и пассивность во многом зависят и от массовой социальной психологии.

Антивоенное сознание формируется ныне под влиянием общей ядерной опасности. Но большое значение имеют также исторические, национальные традиции. Например, в Англии устойчивость такого сознания определяется не только конкретной ситуацией размещения там ракетно-ядерного оружия, но и долговременными традициями пацифизма, борьбы за мир тред-юнионов и лейбористской оппозиции. В ФРГ фактором антивоенного сопротивления служит история Германии с ей фашистским прошлым. Хотя Гегель и отмечал, что единственным практическим уроком истории является то, что она никого никогда и ничему не научила²⁵⁾, на деле феномен немецкого антивоенного сознания свидетельствует о противоположном. Внутренний мир человека, жившего в обстановке, когда все вокруг напоминало ему о страшном побоище, травмируется теперь размещением ядерного оружия, над которым он не имеет контроля. Отсюда – стойкость антивоенного протеста трудящихся ФРГ.

На формирование антивоенного мышления оказывают влияние и те философии, которые признают жизнь индивида и в целом человеческого рода одной из центральных ценностей. Тут и христианская философия с ее различными интерпретациями мира (точнее, устранения войн как непременного условия нашего существования); и другие, порою близкие вероисповедания, адепты которых в своей моральной технологии выступают с чисто пацифистских позиций (меннониты, квакеры и пр.)²⁶⁾. Многие христианские мыслители ведут постоянные дискуссии по проблемам определения характера войн – справедливых или несправедливых, относительно насильственных и ненасильственных форм сопротивления. Разногласия по этим вопросам сказываются и на характере антивоенного сознания в тех или иных странах. «Причины, по которым христиане в одних странах действуют, а в других остаются безразличными; причины, заставляющие одних участвовать в мирных демонстрациях, а других – поддерживать программы ядерного вооружения, безусловно, включают не только учет официальных позиций из церквей, но и политические факторы»²⁷⁾, - пишет К. Меллон, известный в католических кругах специалист по этим вопросам. Его не прельщает моральный релятивизм макиавеллиевского типа с девизом «Цель оправдывает средства», ибо сторонники гонки вооружений, которая обычно заканчивается войной, и ее потенциальные жертвы находятся в разных условиях выживания. Одним гарантировано пребывание в комфортабельных антиядерных бункерах (хотя «начинка» их функционирует небезупречно²⁸⁾), другим, которые выживут после ядерной катастрофы, выпадут на долю голод, болезни и вымирание.

В современном сознании большинства людей символ всемирной деспотии вкупе с обманом ассоциируется с ядерным оружием и милитаризмом, диктующим и рабство духа²⁹⁾. Некоторые буржуазные идеологи, от неоконсерваторов до технократов, нередко рассматривают антивоенное сознание как пораженческую мораль, проявление трусости, капитулянтства перед советской мощью, маскируемые такими понятиями, как реализм, гуманность, готовность к миру. Вся яркая, многокрасочная картина выступлений трудящихся с участием церкви, экологических, левых, феминистских и пацифистских движений против войны оказывается в их изображении залитой то сплошным черным, то красным цветом (когда весь конгломерат антивоенных протестантов изображают «агентурой Кремля» и троянским конем в осажденной со всех сторон варварами в крепости «свободного мира»). Лучше мир с ядерным устрашением, чем пацифистская идиллия, заявляют они, атакуя антивоенное движение. Под влиянием неоконсерватизма западные средства массовой информации подчас игнорируют даже самый термин «антивоенное движение».

Идеологи милитаризма используют для обработки массового сознания ограничительное толкование ими ужасов войны, маскируют ее жестокую сущность. В их жаргоне появились такие термины, как «равноценное нацеливание», как будто речь не идет о возможности испепеления целых стран и народов; «устранение» ракетного оружия противника, как если бы это была блокировка корпусом в хоккее; «ядерный обмен» - термин, напоминающий нечто вроде обмена сувенирами. Весь этот набор эвфемизмов и «невинных» выражений призван проложить путь к фатальному спокойствию духа, бездействию и нравственному оцепенению. Милитаризированное мышление затронуло даже мультипликационные фильмы, например, о «звездных войнах». Здесь война выглядит изящным космическим представлением, как некий хорошо отрепетированный танец конусов и спутников, зеркал и ракет, самолетов и ракет-перехватчиков: балет, не более!

Вместе с тем милитаризм сохраняет в силе доктрины безопасности, теоретическая сущность которых являет собой разительный контраст на фоне разрушительных свойств ядерного и современного неядерного оружия. Первый стереотип – «вооруженный мир», сводящийся к отождествлению безопасности с наращиванием военной мощи (будто войны возникают потому, что накоплено мало оружия). Такое представление было неразумным и в прошлом, а в ядерный век оно вообще абсурдно. Симптомом глубины возникающих конфликтов является гонка вооружений. Она не только дорого обходится экономически, но и обладает тенденцией завершаться войною. Таково, в частности, справедливое мнение американского специалиста по проблемам мира М. Уоллеса. Он пришел к выводу, что в 99 случаях «серьезных разногласий и военных конфронтаций» с 1820 по 1964 г. 23 случая из 28, которым предшествовала гонка вооружений, закончились войной, в то время как 68 случаев из 71, которым не предшествовала гонка вооружений, обошлись без войны³⁰⁾.

Другой стереотип исходит из того, что баланс сил противостоящих держав якобы не допускает столкновения между ними, обеспечивая международную безопасность. А вот в книге западногерманского автора Х. Афхельдта доказывается, что равенство военных возможностей не в состоянии предотвратить войну. Наоборот, оно, как показывают факты, обусловливает лишь продолжительность и тяжесть войн, о чем свидетельствуют война Спарты и Афин, Пунические войны между Римом и Карфагеном, Тридцатилетняя война католиков и протестантов в Центральной Европе. Примерное равенство сил противостоящих военных союзов существовало и в период первой мировой войны, но оно не предотвратило их столкновения³¹⁾.

Накануне первой мировой войны милитаристами широко использовался стереотип – «опасная зона слабости», т.е. преднамеренное завышение оценки мощи противника. Прошло несколько десятилетий, и этот стереотип вновь приобретает силу аргумента, но уже в виде «окна уязвимости». Эскалация таких штампов в наши дни особенно опасна, поскольку не меняется представление об «образе врага», который порою ассоциировался с «нечистой силой».

Вместе с тем было бы неверно оценивать концепции идеологов милитаризма, основываясь лишь на анализе их работ, отметающих претензии антивоенного мышления на истину. По мере роста антивоенного движения, в начале 1980-х годов на Западе усилились голоса, призывающие по-новому взглянуть на деятельность миролюбивых сил. Открытая проповедь антипацифизма обернулась против самих ее авторов. Это признал, например, старейшина «журналистского цеха» США Дж. Рестон, заявивший, что на тьму участников антивоенных выступлений не находится с другой стороны ни одного настоящего «просветителя»³²⁾. В условиях образования широкого антивоенного фронта тут прозвучал как бы призыв к созданию политических идей, способных эффективным образом повлиять на массовую опору и психологические особенности сторонников антивоенного протеста.

Ученые «ядерной» закалки (А. Карнсейл, П. Доти, С. Хоффманн, С. Хантингтон, Д. Най-мл. и С. Саган), объявили, что выступают противниками двух крайностей: первой – веры в то, что ядерное оружие исчезнет; второй – что с ядерным оружием можно обращаться, как с любым другим, существовавшим в истории³³⁾. Они утверждают, что необходимо научиться сосуществовать с ядерным оружием, причем угроза ядерной войны может растянуться на бесконечно долгое время. Никто не погибнет, если практические шаги будут предприниматься непрестанно; конечно, нет более серьезного испытания для человеческого духа, чем это; но атомный огонь невозможно погасить, ибо страх перед применением ядерного оружия останется вмонтированным и в психику человека до конца истории. В их изображении страх – продуктивное явление. Чем длительнее он будет сохраняться, тем сильнее укрепится установившаяся тенденция неприменения ядерного оружия, и это невозможно изменить ни антивоенными демонстрациями, ни политическими заклинаниями, ни дебатами по вопросам ядерного разоружения.

Воззрение на мир без ядерного оружия представляется апологетам «равновесия страха» утопией и досужей игрой ума, беспредметным взглядом и прыжком в вымышленный мир, где только и может царить полная безопасность. Но в отличие от них многие ученые Запада и Востока не верят в рациональный характер такого ядерного оружия. Они рассматривают борьбу за жизнь без атомной бомбы в качестве первейшей задачи человечества и с помощью серьезных аргументов определяют ее решение: ведь удалось же избавиться от «людоедства, рабовладения и колониализма, хотя эти институты были когда-то изобретены и имели долгую историю», - пишет акад. Г. А. Арбатов³⁴⁾.

У некоторых буржуазных авторов (М. Татю, Р. Хантер) отчетливо обозначилась тенденция представлять антивоенное сознание в роли стимулятора нового витка гонки вооружений, связанного, в частности, с милитаризацией космоса³⁵⁾. По их мнению, «стратегическая оборонная инициатива» (СОИ) вообще не имела бы под собой почвы, если бы не движение против ядерного оружия. СОИ представляется им благотворным актом, избавляющим западный мир от страха перед перспективой ядерного конфликта и «произвола» крайних сил пацифистского бунта, хотя все это находится в прямом противоречии с фактами.

Ныне развертывается грандиозный процесс ломки обветшалых представлений о мире. В этих условиях некоторые вульгарно-патриотические деятели США и сторонники военно-промышленного комплекса даже нынешнюю американскую администрацию обвиняют в пацифизме и «политике умиротворения». Выступаю за наращивание вооружения «по всем азимутам», идеологи милитаризма прикрывают агрессивность своих воззрений ссылками на некую непредсказуемость политики СССР, хотя он хотел бы видеть в США прежде всего партнера, а не врага в вопросах разоружения. Многие видные политические деятели, историки и политологи Запада заявляют, что век ядерного оружия требует выработки доктрины совместной безопасности и партнерства. В том же направлении работают различные исследователи, проблемные группы ряда политических партий, общественные круги в странах с разными социальными системами. На этой почве союз разнообразных классовых и идейно-политических сил приводит к согласию в борьбе против роковой опасности, нависшей над общечеловеческим домом. «Сейчас, как никогда, важно, чтобы мировая общественность, все прогрессивные силы, - подчеркивает М. С. Горбачев, - поднялись на борьбу с силами, которые не хотят разоружения»³⁶⁾.

Советско-американская встреча на высшем уровне в Вашингтоне 7-10 декабря 1987 г. положила практическое начало строительству мира без ядерного оружия. Обе стороны проявили при этом взаимную уступчивость. И весь мир вздохнул с облегчением.

Следующий этап – 50-процентное сокращение стратегических ядерных вооружений. Будет ли достигнут и в этом случае компромисс? Свою роль в положительном решении вопроса должна сыграть антивоенная мысль. Она продолжает участвовать в творческом процессе выработки идей взаимного доверия, взаимопонимания и партнерства, без которых невозможно представить себе международную безопасность, о чем свидетельствует опыт истории. Вот почему столь авторитетно звучат голоса тех, кто связывает воедино человеческую психологию, возможности человека, его разума с судьбой Земли, а судьбу Земли – с судьбой космоса. «Люди хотят жить в мире, где их не угнетал бы страх перед ядерной катастрофой, - подчеркивал на встрече в Вашингтоне М. С. Горбачев. – Люди хотят жить в мире, в котором американские и советские космические корабли встречались бы для стыковок и совместных путешествий, а не в «звездных войнах». Люди хотят жить в мире, где им не приходилось бы ежедневно тратить миллионы долларов на оружие, которое они могут использовать только против самих себя… Люди хотят знать правду друг о друге и ощутить, наконец, великое общечеловеческое родство наций, этнических групп, языков и культур»³⁷⁾.

«Вопрос о мире есть жгучий вопрос, больной вопрос современности»³⁸⁾. Эта мысль, высказанная Лениным в момент Октябрьского восстания в Петрограде, сохраняет значение и в наше время, совпадая с политической позицией тех, кто борется против безумия милитаризма. И здесь в перекличке революционных эпох чувствуется живая связь времен, соединяющих Великий Октябрь с борьбой за мир на современном этапе мирового развития, когда мы предлагаем осуществить и завершить процесс освобождения Земли от ядерного оружия еще до конца нынешнего столетия.

«Нынешние поколения – и не только в нашей стране – ответственны за судьбу цивилизации и самой жизни на Земле. От них в конечном счете зависит, станет ли начало нового тысячелетия всемирной истории ее трагическим эпилогом или же вдохновляющим прологом в будущее»³⁹⁾. Являясь логическим продолжением Декрета о мире, эта идея делает более четкими и общепланетарными рамки антивоенного сознания.

¹⁾ См. Коллингвурд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М. 1960, с. 373.

²⁾ Уэллс Г. Краткая история человечества. Л. – М. 1924, с. 238.

³⁾ Цит. по: Voigt R. D. Wege zur Arbüstugn. Frankfurt a/M. 1981, S. 140.

⁴⁾ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 22, с. 387.

⁵⁾ Цит. по: Мельников О. Н. Знамя Первомая – интернационализм. М. 1986, с. 127 – 128.

⁶⁾ Там же, с. 69.

⁷⁾ Ленин В.И. ПСС. Т. 32, с. 78.

⁸⁾ Пути в незнаемое. Писатели рассказывают о науке. Сб. 19. М. 1986, с. 16.

⁹⁾ Цит. по: Мельников О. Н. Ук. соч., с. 12, 13.

¹⁰⁾ Правда, 2.VII.1986.

¹¹⁾ Цит. по: Нерсесянц В. С. Политические учения Древней Греции. М. 1979, с. 123.

¹²⁾ См. Иодль Ф. История этики и новой философии. Т. 1. М. 1986, с. 85.

¹³⁾ Лекции Т. Н. Грановского по истории позднего средневековья. М. 1971, с. 107.

¹⁴⁾ Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя. М. 1986, с. 20, 505.

¹⁵⁾ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 16, с. 11.

¹⁶⁾ Коллингвуд Р. Дж. Ук. соч., с. 373.

¹⁷⁾ Ленин В. И. ПСС. Т. 32, с. 259.

¹⁸⁾ Правда, 11.I.1987.

¹⁹⁾ Там же, 14.XI.1986.

²⁰⁾ Там же, 4.II.1985.

²¹⁾ Wassermann R. Die Zuschauedemokratie. Düsseldorf. 1986, S. 25.

²²⁾ Fischer D. Preventing War in the Nuclear Age. Totova. 1984, pp. 2-3.

²³⁾ Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М. 1986, с. 74.

²⁴⁾ Подробнее см.: Темкин Я. Г. Марксисты и пацифисты (Из опыта взаимоотношений). – Вопросы истории КПСС, 1987, № 8.

²⁵⁾ Коллингвуд Р. Дж. Ук. соч., с. 60.

²⁶⁾ Павлова Т. А., Чибисенков В. С. «Общество друзей». – Вопросы истории, 1986, № 12; Mellon Ch. Chrétiens devant la Guerra et la paix. P. 1985.

²⁷⁾ Mellon Ch. Op. cit., p. 96.

²⁸⁾ Ford D. The Button. N. Y. 1985.

²⁹⁾ Адамович А. Overkill. Адекватна ли реакция. – Дружба народов, 1985, № 1, с. 190, 209; Шагинян М. Собр. соч. Т. 5. М. 1973, с. 273.

³⁰⁾ Цит. по: Fischer D. Op. cit., p. 63.

³¹⁾ Afheldt H. Atomkrieg. Müchen. 1984, S. 27.

³²⁾ Carnesale A., Doty P., Hoffmann S., Hantington S. P, Nye-jr. J. S., Sagan S. D. Living with Nuclear Weapons. Cambridge (Mass.) – Lnd. 1983, p. 23.

³³⁾ Ibid., p. 265.

³⁴⁾ Правда, 9.III.1987.

³⁵⁾ International Herald Tribune, 30.III.1983; Tatu M. Eux et nous. P. 1985, p. 77.

³⁶⁾ Правда, 14.V.1987.

³⁷⁾ Правда, 9.XII.1987.

³⁸⁾ Ленин В. И. ПСС. Т. 35, с. 13.

³⁹⁾ Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. М. 1987.