Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Мюллер-Карпе Г.
Циркумпонтийские отношения в период ранней и средней бронзы

[157] — конец страницы.

Кавказ в системе палеометаллических культур Евразии.
Тбилиси, 1987

В статье идет речь о середине 2-ого тысячелетия до н.э., причем вторая четверть этого тысячелетия именуется периодом ранней бронзы, третья четверть — периодом средней бронзы, как это было предложено недавно. При этом мы предполагаем рассмотреть не весь указанный период, а обратить внимание в основном на 16 столетие, что, однако, не должно пониматься в каком-то узком и точном аспекте. Здесь будет говориться в основном о периоде, который археологически характеризуется микенскими траншейными захоронениями.

Учитывая принципиальное значение хронологической (а также абсолютно-хронологической) основы каждого исторического и культурно-исторического исследования, мы должны прежде всего убедиться в методическом обосновании начала этого периода, для того, чтобы уяснить степень надежности этого абсолютно-хронологического определения и точность определения промежутка времени (а) археологически и (б) в абсолютных годовых датах.

Эгейская ступень культуры, которая традиционно относится к 16 в. до н.э. и характеризуется на греческом материке микенскими траншейными захоронениями, а на Крите — концом среднеминойской и ранней фазой позднеминойской культуры, за последние 10 лет была обогащена новыми материалами, в первую очередь, открытиями второго цикла микенских траншейных захоронений и поселения Акротири на Тере. Первый комплекс находок расширил представление о формах и периоде развития раннемикенской культуры в направлении к раннему времени (на поколение или несколько меньше) по сравнению с использовавшимся ранее определением, основанным на шлиманском цикле траншейных захоронений типа "А". В свою очередь, насильственное разрушение Тери играет существенную роль в определении конца этого периода. Известные архитектурные данные этого периода, развитие художественно-ремесленного производства (в первую очередь раскрашенной лаком керамики, украшения из драгоценных металлов, глиптики и оружия с роскошной отделкой), а также захоронения в крепостной стене в Микенах позволяют высказать предположение, что максимальная продолжительность этого периода — четыре поколения (это единодушно отмечалось в исследованиях многих [157] специалистов.

Что касается абсолютно-хронологического начала этой ступени, то прежде всего необходимо констатировать — все штампованные египетские изделия периода Хачепсути и Тутмоса III (т.е. первой половины 15-го в. до н.э.) одинаково датируются по отношению к микено-минойским находкам, т.е. последующим периодом траншейных захоронений. И наоборот, найденные в тебанических захоронениях высокопоставленных чиновников периода Хачепсути и Тутмоса III изображения Кефтиу (возможно, жителя Крита или Микен) оснащены предметами, более или менее близкие аналоги которых в траншейных захоронениях не ограничиваются лишь этой ступенью. Во всяком случае, в настоящее время существует единое мнение, что родство эгейских находок и изображений из египетских захоронений первой половины 15 века до н.э. может быть расценено в качестве общего указания на критско-микенскую культуру, но не как специальное указание на синхронность (между прочим, здесь еще в более общих чертах следует помнить об эгейско-анатолическом регионе).

Раннемикенскую ступень  (ступень траншейных захоронений) можно связать со сменой египетских фараонов на основании гиксосского скарабея из траншейной могилы Ро в Микенах, а также на основании типологического и стилистического сходства некоторых изображений из Микен с таким же изображением на кинжале с именем Амозе из тебанической могилы его матери Аахотеп, умершей, очевидно, еще при жизни сына, т.е. в середине 16-го века до н.э., или незадолго до этого. Гиксосский скарабей связывается с довольно широким кругом египетских изделий, на которых есть имена Гиксосских царей (в первую очередь Чиан). Эти изделия направлялись в переднеазиатские и эгейские княжеские дворы (то, что наряду с Хаттусей и Кноссом, о которых мы уже знали, сюда относятся и Микены, является новым и примечательным) и относятся к первой половине 16 в. до н.э.

При рассмотрении сходства вышеупомянутых изображений на кинжалах, (независимо от надежности общехронологичеоких связей) как только появляется необходимость более детальной хронологической или культурно-исторической оценки этой взаимосвязи, возникают существенные проблемы. Правда, изображение папируса на одном из микенских кинжалов является бесспорным указанием наличия египетских элементов на этом изображении, однако исследователи почти единодушно отмечают, что изображение на кинжале с именем Амозе является по своей сути микенским, или же следует его рассматривать как продукцию микенских ремесленников. Следовательно, в эгейском регионе нет никаких надежных опорных точек для отнесения именно к этому эгейскому кругу богато и фигурно украшенных мечей и кинжалов, появившихся впервые в микенских траншейных захоронениях; сама по себе форма оружия, также как [158] и их украшение представляют здесь нечто новое; в эгейской традиции их нет. С другой стороны, что касается кинжала с именем Амозе, то в головках Хатор и в надписи и в технике инкрустации нельзя не заметить египетские традиционные элементы. Так и для форм мечей и кинжалов из траншейных захоронений аналоги имеются уже в период Гиксосов и Среднего царства на Переднем Востоке(в первую очередь, в Сирии и Палестине), наподобие того, как египтяне, начиная с 12 династии имели обыкновение украшать свое парадное оружие фигурными изображениями. Если на серповидном мече с ниелло-серебристой средней полосой (роспись по металлу, наподобие микенского оружия из траншейных захоронений) из захоронения 12 династии (следовательно, несомненно не позднее 19 в. до н.э.) имеется изображение змеи Уреи, то это подчеркивает египетские элементы передно-восточной традиции подобных парадных видов оружия, в которой, кстати, есть и микенские элементы.

Эти выводы имеют значение для исторической оценки раннемикенского оружия (царского) — и, тем самым, в определенной степени, раннемикенского царства. В сравнительной хронологии данные выводы свидетельствуют о том, что мы можем понимать сходство (и без сомнения родства) между кинжалом с именем Амозе и кинжалом из Микен не как непосредственную связь, а лишь как косвенную. На основания типологической, технологической и стилистической традиций (последняя включает в себя две первых), можно констатировать, что в отличие от микенских траншейных захоронений на Переднем Востоке она может быть прослежена вплоть до времени, предшествующего правлению Амозе. Был ли тот кинжал изготовлен до или после похода Амозе в Палестину (известного из текстов), это еще вопрос, требующий ответа. Пока существует полная уверенность в том, что данный предмет не представляет чего-либо нового на данной исторической территории, даже если бы нам не было известно роскошно украшенное оружие Гиксосских царей. Следует лишь вспомнить о том, что, в сколь значительной степени для обычного оружия гиксосского времени, известного из недавно наследованных нижнеегипетских могильников в Тель ед-Даб'а, характерны переднеазиатские черты, несомненные и представляющие интерес не только для исследования переднеазиатского происхождения Гиксоссов, но и для продолжавших существование после начала их господства тесных культурных, а быть может, и административных связей с палестинско-сирийским районом), чтобы на основании этого составить представление о том, какие традиции должны были найти свое отражение в парадном оружии Гиксосских царей. Все это означает, что кинжал с именем Амозе, какой бы надежной не казалась абсолютная дата ого изготовления, не может рассматриваться в дальнейшем в отношении раннемикенских парадных мечей и кинжалов в качестве terminus post quem, ни как terminus ante quem, а лишь как общее, но зато [159] надежное основание для датирования — 16 в. до н.э.

Поскольку речь идет о соответствия раннемикенского оружия с оружием с Переднего Востока, то необходимо наряду с мечами и кинжалами упомянуть и копья, втульчатые наконечники которых (длиною порой более 50 см) в равной мере встречаются в траншейных захоронениях в Микенах, в египетских Фивах (один экземпляр с именем Амозе) и в Передней Азии. И, наконец, боевая колесница, которая является предметом вооружения и впервые появляется в эгейском мире в микенских траншейных захоронениях, дает повод для предположения о наличии взаимосвязей между ее появлением в Египте во время Гиксоссов (зафиксировано в текстах, впервые изображено на рисунке во второй половине 16 в. до н.э. при Тутмосе I) и в Передней Азии.

Так же, как и в случае с парадным оружием, благодаря новым находкам и исследованиям, мы можем лучше и детальнее судить о раннемикенской торевтике по драгоценным металлам в ее отношении к Переднему Востоку, причем здесь опять между хронологическими и историческими оценками наблюдается взаимообусловленность, что не должно сводиться к circulus vitiosus. Уже самые древние свидетельства эгейской торевтики по драгоценным металлам 3-го тыс. до н.э. позволяют проследить связь с Передним Востоком и определить тем самым хронологические рамки, в которые укладываются сосуды из драгоценных металлов из клада храма Эль-Тод в Нижнем Египте (как это подтверждается надписями) Сесостриса II, т.е. несомненно не позднее 19 в. до н.э. Внешнее сходство между этими и золотыми сосудами из раннемикенских захоронений в Микенах, Пилосе и т.д. часто приводило исследователей к мнению, что эти сосуда, найденные в Египте, являются микенскими, что, однако, не могло бы быть обосновано. Можно высказать лишь предположение, что подобная торевтика по драгоценным металлам в эгейском регионе относится ко времени 12 египетской династии, но для такого утверждения, однако, нет археологических оснований. Вместо этого можно назвать большое количество свидетельств из различных областей Передней Азии, что начиная со времени ранних шумерских династий (царские захоронения Ура), в течение всего времени княжеских захоронений Аладжа-Хуйук и древнеассирийского-древневавилонского времени (к этому времени относится клад Эль-Тод), до периода траншейных захоронений в Микенах, можно наблюдать многократно переплетающиеся одна с другой ремесленнические традиции в области типологии и технологии торевтического материала. Это переплетение традиций весьма своеобразно проявляется в разных регионах в разные периоды, выступая, однако, в виде цельного культурно-исторического феномена. Эта существующая в течение многих веков торевтическая традиция и играющие определенную роль межрегиональные отношения между историческими районами Переднего [160] Востока, включая эгейский район, могут при ошибочной непосредственной увязке конкретных явлений, связанных лишь косвенно, легко привести к ошибочным хронологическим и историческим выводам.

Наряду с дорогим оружием и дорогими металлическими сосудами, в качестве третьей группы предметов выступают украшения из драгоценных металлов, раннемикенские черты которых имеют существенное сходство с синхронными им переднеазиатскими украшениями. Наиболее заметно проявляется в бусах, украшениях с золотыми элементами: двойными спиралями, которые совершенно одинаковы в Вавилоне, Ассирии и в Центральной Анатолии; то же самое можно сказать и о золотых диадемах с рядами розеток, которые имеют сходство о подобными изделиями из Ассирии и египетских царских захоронений ранней 18-ой династии (как, например, диадема супруги Тутмоса III).

Перечисление соответствующих находок можно было бы продолжить. Но ограничимся вышеупомянутыми и поставим вопрос: что дает нам суммирование всех имеющихся археологических находок из передневосточных и эгейских областей для определения процесса исторического становления культурных контактов 16 в. до н.э. между передовыми историческими районами: Египтом, Вавилонией, Верхней Месопотамией, Ханаанской зоной, Хатти, Критом и Микенами? При этом мы можем опираться на письменные источники этого времени и, кроме того, имеем право в определенном отношении дополнительно привлечь литературные источники 15 в. до н.э.

1. Особенно подчеркиваемое в текстах решающее значение царей и князей в событиях, повлекших за собой установление культурных связей между историческими регионами, которое доказывается и археологическими данными, обусловлено, конечно, не отрывочностью и маловажностью сохранившихся текстов, а является скорее всего указанием значительного своеобразия происшедших исторических событий.

2. Военные походи с обширными грабежами, совершавшиеся далеко за пределами областей, граничащих с районами собственных поселений и с подвластными территориями, приводили к накоплению не произведенного ими имущества. В первую очередь, это было оружие, металлические изделия, драгоценности, сосуды из драгоценных металлов. В качестве пленных приводились и ремесленники. Подробно известны такие военные похода фараонов ранней 18-ой династии в Переднюю Азию, которые достигали до верхнего течения Евфрата. Подробные списки трофеев знакомят нас с тем, что было принято считать ценным при грабежах. Показательным является и предпринятый в 1600 г. до н.э. военный поход хеттского царя Мурсили I из Центральной Анатолии в Вавилон (примерно до 500 км). Вавилон был при этом разграблен и доставленная в Хаттусу чрезвычайно богатая добыча, вероятно, не только способствовала [161] укреплению царской власти в стране, но и способствовала развитию культуры древнехеттского царства.

3. Между царскими и княжескими дворами соседних и отдаленных областей существовали (если не было войн) постоянные сношения, которые у народов, имеющих письменность, могли бы иметь форму настоящих дипломатических отношений о обилием взаимных подарков. Причиной и поводом этих сношений часто была дань, которая была следствием войны или предназначалась для ее предотвращения, вплоть до преподнесения подарков в знак дружеских отношений. Сохранившиеся списки таких даней и подарков показывают, что предпочтение отдавалось тем же изделиям, которые стоят на первом месте в списках вещей, похищаемых при грабежах: дорогое оружие, сосуды из благородных металлов и дорогие ожерелья, изделия из металлов, необработанный металл, ткани, конская упряжь и т.д.

В 14-13 вв. до н.э., а, возможно, и в более раннее время, цари предпочитали жениться на иностранных принцессах, что безусловно способствовало укреплению связей между соседними и отдаленными княжествами и последующему развитию культурных связей.

4. Потребность в сырье и прежде всего в металлических предметах, а также в самоцветных камнях и других ценностях, которых на собственной или подвластной территории не было, частично удовлетворялось при помощи дальних экспедиций. Засвидетельствован также ограниченный товарообмен между соседними областями.

Четкое представление об этих отношениях между раннемикенской культурой и переднеазиатскими историческими регионами является важным для нашей темы как в отношении хронологических дат этого периода, так и в отношении установления исторических событий, обуславливающих культурные контакты.

Что касается первого пункта, то ясно, что датировку микенских траншейных захоронений 16 в. до н.э. можно считать точным, хотя мы должны избегать того, чтобы четко ограничивать это временное определение. Кроме того, наше сравнение раннемикенских траншейных захоронений с синхронными переднеазиатскими и египетскими культурными явлениями показало нечто большее, чем сравнение археологических феноменов, которые должны связываться с методической целью синхронизации, что в общем-то нельзя просто абстрактно-механически связывать друг с другом внешне сходные явления, а нужно, по возможности, пытаться определить их место внутри местной региональной традиции, выяснить, как возникли эти культурные связи.

Что касается второго пункта, то в нашей вводной части при помощи четырех (существенных для обоснования синхронизации) аспектов исторических событий или отношений, было выделено то, что по аналогии [162] необходимо учитывать и в нашей теме — оценке и интерпретации археологических фактов этой временной ступени причерноморского региона.

После этих основополагающих замечаний мы можем непосредственно перейти к нашей теме, в то время как репрезентативными здесь являются кавказский погребальный инвентарь из Триалети, обнаруженный учеными на территории советской Молдавии Бородинский клад и найденный в южном Прикарпатье в долине Дуная Першинарский клад. Эти находки являются репрезентативными в хронологическом отношении, а также в отношении определенных, характерных для причерноморского региона (как и вне его) исторических черт данного периода.

Оснащение богатых захоронений Триалети сосудами из благородных металлов и бронзы, украшениями из золота, оружием из бронзы и серебра, расписной и чернолощенной керамикой и т.д. позволят заключить следующее:

1. Выделить в конечном счете общую кавказскую ремесленную традицию от изделий Майкопской культуры, если сравнивать престижные предметы из захоронений племенных вождей с погребальным инвентарем Майкопской культуры.

2. В этих художественно-ремесленных изделиях, несмотря на их исключительно кавказский характер, чувствуются технологические, типологические и стилистические связи с переднеазиатским искусством обработки благородных металлов и изготовления украшений (причем в этих художественно-ремесленных отраслях и группах переднеазиатских культур в свою очередь проявляется традиция второй половины третьего тысячелетия).

3. Прекрасная фигура коня (исходя из условий, при которых она была найдена, и судя по степени ее сохранности, ее назначение неясно) указывает на значение этого животного в указанном периоде. Значение это на Переднем Востоке, в юго-восточной, восточной и центральной Европе становится очевидным о появлением конской упряжи, а также художественными изображениями колесниц, а у племен с высокоразвитой культурой — первыми письменными упоминаниями о боевых колесницах, как о новой форме ведения войны и признаке уровня развития.

4. Наконец, имеющаяся между Триалети и микенскими траншейными захоронениями общность в искусстве обработки металлов, формах украшений и в парадном оружии вряд ли носит случайный характер. Не имея возможности дать здесь подробный анализ форм захоронений в Триалети, вое же представляется очевидным то, что богатые захоронения в Триалети, которые датируются первой половиной и серединой 2-го тыс. до н.э., являются свидетельством существования на Кавказе вождей, либо какого-то высшего социального слоя, подобно тем, которым в эгейском регионе принадлежат раннемикенские траншейные захоронения. Общими [163] характерными особенностями захороненных в Триалети и в раннемикенских траншейных захоронениях являются как интенсивность их культурных связей, прежде всего с Передней Азией, так и их важное значение для общего культурного развития в их историческом регионе в эпоху средней и поздней бронзы.

Севернее эгейского региона, в районе нижнего течения Дуная и в Карпатах богатые могильники эпохи ранней бронзы не встречаются, хотя известны клады с богатым оружием: боевые топоры из золота, серебра и бронзы, мечи из золота и бронзы, золотые кинжалы, а также золотые украшения, среди них золотые диски. Неясно, посему эти клады были зарыты, установлено, однако, что речь идет о вещах, принадлежавших высшему социальному слою, или династии. То, что богатое оружие не жертвовалось умершему, а (все равно, по какой причине) зарывалось в качестве клада, не должно нас беспокоить, т.к. для нас важно лишь археологическое доказательство аристократическо-династического слоя, как такового.

Для характеристики последним важным фактом является то, что в принадлежащих этому слою мастерских впервые в регионе (и вообще в Европе) в качестве нового оружия изготовлялись мечи, а также явно новые типы такого известного с древних времен оружия, как топор (форма отверстия для рукояти и форма обуха). Эти придворные мастерские были, видимо, причастии и к созданию черенковых типов кинжалов (т.е. наиболее характерной для европейских групп формы оружия эпохи ранней бронзы). В любом случае золотые кинжалы с закругленным клинком першинарской формы представляют собой нечто уникальное в своем роде среди многих типов европейских черенковых кинжалов.

Засвидетельствование особого характера карпатского парадного оружия (в котором наблюдается плавный функциональный переход от оружия как такового к символам власти), является таким же важным, как и указание его связи с таким же оружием из раннемикенских траншейных захоронений. Неоспоримой является такая связь, а именно — типологическая — для золотого меча из Першинари. При этом заслуживает внимания тот факт, что по ширине першинарский меч превосходит все микенские (самым большим является экземпляр с золотой рукоятью из Стафилоса на Скопелосе). Несмотря на принадлежность формы к раннемикекскому типу, нашедшему свое выражение в изогнутых плечиках, цельнолитая рукоять першинарского меча, а также форм выреза рукояти подчеркивают, что этот меч принадлежит к дунайско-европейской традиции. Следует еще заметить и то, что золотые кольца для волос, золотые декоративные диски, мундштуки, а также втульчатые наконечники копий связывают карпатский круг форм из богатых кладов эпохи ранней бронзы с раннемикенским кругом траншейных захоронений. [164]

В 350 км севернее Першинари находится Бородино, где был обнаружен сравнительно богатый клад. Он содержал большую золотую булавку о серебряными накладками и богатое оружие; два серебряных втульчатых наконечника копий с золотой обкладкой, фрагмент третьего такого же наконечника, серебряный кинжал с золотой обкладкой, четыре кельта из полудрагоценного камня, фрагмент пятого кельта и трех алебастровых наверший булав. Хотя расположенный недалеко от черноморского побережья район между Прутом и Днестром (где находится Бородино) отличается от валахо-молдавско-карпатских (наиболее четко описанных на основе керамики) групп Теи, Монтеору и Витенберг, существуют близкая связь между Бородинским кладом, нижнедунайско-карпатскими кладами эпохи ранней бронзы и региональными группами, которые они представляют (головки булавок в виде ромбов и спиралей, которые завершаются наискось просверленными шарами, головки каменных булав с 4-мя выступами, боевые топоры и втульчатые наконечники копий).

Исследователи иногда указывают о связи Бородинского клада с микенскими траншейными захоронениями, а некоторые из них отрицают это. Обе эти точки зрении в известном смысле правильны, поскольку непосредственная связи между ними не просматривается, а улавливается только косвенная. Вопрос о том, насколько правильной является синхронизация Бородино с микенским периодом траншейных захоронений (либо с последующим среднемикенским периодом сводчатых захоронений, т.е. 15 в. до н.э.) является неразрешенной; однако существенно, что Бородинский клад является таким же значительным для культурного развития северочерноморской степной зоны, как и Першинарский и Апаартский клады для своих регионов.

Распространение на север региона, для которого большое значение имеет представленная Бородино северопонтийская зона, определяется комплексами Сейма и Турбино. Мы не будем подробно на этом останавливаться, а обратимся к контактам между Бородино (а также нижнедунайско-карпатскими группами) и Кавказским регионом. Здесь следует уделять особое внимание формам боевых топоров, булавам с 4-мя выступами и втульчатым наконечникам копий с обкладкой из благородных металлов, серебряному кинжалу и двойной спирали в качестве головки булавки. Следует упомянуть, кроме того, кавказские мечи, относящиеся к началу средней бронзы и имеющие форму рапиры с изогнутыми плечиками, аналогично раннемикенским мечам карпатского бассейна, рельефные украшения ребер кавказских и карпатских боевых топоров и изготовленные частично из золота кольца для волос, которые были распространены на Кавказе, в Монтеорийской и Витенбергской культурах. Упомянуть стоит и тот факт, что в Триалети в некоторых захоронениях знати обнаружены четырехколесные повозки, которые в виде моделей известны и в упомянутых [165] карпатских группах.

В общем и целом, необходимо констатировать, что расстояние между Бородино и Кавказом (около 1500 км) не больше расстояния между другими европейскими группами эпохи ранней бронзы, которые, несмотря на ярко выраженный индивидуальный характер, проявляют некоторое сходство, указывающее на существование контактов между ними. В восточноевропейской степной зоне, так же как и в центральной и юго-восточной Европе, в это время большое значение имеет лошадь, как тягловое животное для боевых колесниц, и особенно как животное для верховой езды. В северопонтийском регионе лошадь играла немаловажную роль для преодоления больших расстояний. Можно предположить, что хозяйство и образ жизни жителей этого региона в значительной степени отличался от хозяйства и образа жизни дунайских и других европейских групп эпохи ранней и средней бронзы. Именно поэтому заслуживает внимания то обстоятельство, что в формировании высшего социального слоя, который имеет особое значение для культурного развития, в определенной мере действовали и аналогичные контакты.

Если рассматривать циркумпонтийские культурные отношения в эпоху ранней и средней бронзы, то мы не можем ограничиться только балканским, украинским и кавказским побережьями; надо принимать во внимание и анатолийское побережье. Здесь речь идет о времени образования Хеттского государства под властью Хаттусили I, что политически рассматривалось, как нечто новое, а в культурном отношении явилось дальнейшим развитием анатолийского наследия Карумского времени. Уровень исследования памятников прибрежной зоны Малой Азии еще значительно отстает от уровня изученности внутренней части анатолийского региона, хотя в настоящее время в Северной Анатолии появляются все новые и новые свидетельства, которые представляют интерес для освещения контактов с Кавказом и с северопонтийской зоной. Мы ограничимся тем, что в качестве примера приведем два необычно больших и тяжелых топора из некрополя Икиз-тепе, раскопанного несколько лет назад недалеко от впадения Кизил-Ирмака в Черное море. Найденные топоры следует рассматривать как парадное оружие или как богатые скипетры, на обеих сторонах топоров имеются рельефные изображения человека с поднятыми руками и орнаментом над ними. Не подлежит сомнению, что речь идет о мифологических существах с солнцем в руках, в этом отношении эти необычные экземпляры являются предшественниками хеттских ритуальных топоров Саркислы эпохи великой империи, на которых изображены мифические существа с поднятыми руками, в которых они держат крылатое солнце. И если докарумский ритуальный топор из Икиз-тепе в этом отношении имеет большое значение для исследования распространенного в хеттской иконографии культово-мифологического мотива, то нельзя не [166] признать, что карумские и раннехеттские топорики с иероглифами солнца являлись традиционными для данного вида оружия, либо представляли собой символ власти. Внимания заслуживает, кроме того, топор с изображением быка и дисковым орнаментом, найденный в Керчи в Крыму, который чаще всего из-за схожести с кавказским изображением быка эпохи железа датируется последним тысячелетием до нашей эры. Между тем, это далеко не так: более вероятным было бы принятие значительно более раннего времени, т.к. нельзя просто установить с упомянутыми анатолийскими топорами с иероглифами солнца. Кроме того, сочетание быка и солнца хорошо известно как в хеттской, так и в микенской культуре. Следует вспомнить и о кружковоспиральном орнаменте на золотом топоре эпохи ранней бронзы из Туфалау, хотя с другой стороны, изображение быка на керченском топоре можно сравнить с кавказскими изображениями, не только эпохи железа.

Все это пока отдельные явления, которые еще не дают достаточно ясной картины; однако при всех оговорках они все же указывают на то, что и Анатолия¹⁾ участвовала в циркумпонтийских контактах в эпоху ранней и средней бронзы. [167]

¹⁾ В книге: «в Анатолии участвовала». HF.