Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Гуревич А.Я.
К читателю

Одиссей-1989, стр. 5-10.
Spellchecked OlIva.

Настоящий сборник задуман первым в серии. Замысел редколлегии — объединить и стимулировать усилия историков и других гуманитариев, изучающих общественное сознание. При этом мы хотели бы сосредоточить внимание прежде всего на таких новых подходах и методах, которые позволили бы преодолеть хотя бы часть трудностей, встретившихся ныне на пути истории культуры и социальной истории в целом. Дело в том, что история культуры в традиционном понимании изучает, как известно, преимущественно ее высшие достижения. При таком подходе в центре внимания оказываются великие мыслители, поэты, писатели, художники, шедевры искусства, выдающиеся философские или эстетические теории.

Правомерность этого подхода к изучению истории культуры сама по себе не вызывает никаких сомнений. Однако нужно отдавать себе отчет и в его ограниченности.

Во-первых, он молчаливо предполагает, что история культуры по сути своей элитарна, что культура творится немногими и является достоянием лишь части общества. Что же до остальной «серой массы», то она как бы «выводится за скобки», пребывает вне культуры, в лучшем случае потребляя какие-то из ее фрагментов.

Во-вторых, при традиционном подходе к истории культуры очень сложно проследить глубинные связи между духовными свершениями человека и его социальной жизнью, т. е. преодолеть разрыв между историей общества и историей культуры.

Преодолению этого разрыва, видимо, мог бы помочь взгляд на культуру как на выражение способности человека придавать смысл своим действиям. Эта способность, по нашему мнению, не ограничивается областью художественного творчества, она проявляется универсально, в любом поступке любого человека, в повседневной жизни, в быту — так же, как и в высших формах интеллектуальной деятельности. Исследователю и нужно найти способы распознавать этот смысл в любом тексте, в любом артефакте, оставленном человеком.

В этом плане наиболее перспективными представляются современные школы гуманитарного знания, которые исследуют знаковые системы, присущие данной цивилизации, систему поведения принадлежащих к ней людей, структуру их ментальностей, их концептуальный аппарат, «психологическую вооруженность». Они пытаются реконструировать, основываясь на оставшихся от изучаемой эпохи текстах, способы выражения виденья мира и социально-культурные представления людей того времени, унаследованные ими и формируемые в процессе их социального общения. Историки стремятся максимально конкретизировать эти представления и картины мира, проследить, в какой мере и каким именно образом были они усвоены представителями разных социальных групп, как видоизменялись в зависимости от того, принадлежали ли эти люди к числу носителей устной традиции или традиции письменной. Подобные исследования проводятся на материале не только и не столько уникальных культурных текстов, сколько текстов серийных, дающих более надежную опору для заключений и обобщений.

Если культура есть важнейшая и неотъемлемая сторона человеческой жизнедеятельности, социальности человека, и если вся его общественная активность пронизана теми или иными культурными представлениями и навыками, специфическим образом окрашивающими ее и во многом ее определяющими, то, видимо, нет человека «вне культуры». Он погружен в нее точно так же, как принадлежит к обществу. «Сколько» и «какой» культуры и как именно он усваивает, зависит от его положения в обществе и от его личных качеств, но он живет в атмосфере культуры, говорит и мыслит на языках той или иной культуры, пользуется ее понятиями и образами, разделяет со всеми другими членами данной социально-культурной общности коренные представления о мире и человеке.

Следовательно, равно невозможно понять ни культуру вне ее социального контекста, ни само общество, абстрагируясь от культуры, как органического аспекта его функционирования. В этом смысле можно утверждать, что культурологическое исследование указанного типа есть вместе с тем и социальное исследование.

Соответственно, изучение социальной истории надлежит понимать как «глобальную», всеобъемлющую стратегию, направленную на раскрытие и «объективных», и «субъективных» предпосылок исторического движения.

Это последнее противопоставление представляется нам вообще во многом двусмысленным. «Объективные» предпосылки человеческой деятельности не действуют автоматически, люди должны так или иначе воспринять и осознать их для того, чтобы превратить в стимулы своих поступков. «Субъективные» же эмоции, идеи, представления, верования оказываются мощными факторами общественного поведения человека. Можно присоединиться к мысли тех историков, которые утверждают, что общество и его члены в своей жизни, в своих поступках в меньшей мере сообразуются с «объективной реальностью», чем с тем ее образом, который вырабатывается их сознанием. Не отсюда ли, не из этого ли «зазора» между общественной утопией и «грубыми фактами жизни» и проистекают бесчисленные коллизии, кризисы, разочарования, свидетелями которых являемся и мы?

При указанном подходе к истории культуры в центре внимания оказывается подлинный предмет ее изучения — не памятники культуры и материальной жизни, взятые сами по себе, не «дух времени», не логические понятия, сконструированные философами, социологами и политэкономами (сколь бы ни были они важны для исторического познания), но человек, общественный человек и общество, понимаемое как сверхсложная организация людей. Такой подход можно определить как антропологически ориентированную историю, поскольку историческое исследование фокусируется на человеке в обществе, в группе, на человеке во всех его проявлениях.

Настоящий сборник как раз и имеет своей целью разработку теоретических и конкретно-исторических проблем антропологически ориентированной истории.

Одна из задач этого направления — реконструкция картины мира, складывающейся в различных человеческих общностях. Ее решению могут помочь различные дисциплины, подводящие с разных сторон к воссозданию этой картины. Это и историческая поэтика, вскрывающая формы и методы художественного освоения действительности и их изменения в ходе истории, и семиотика, которая выявляет знаковые системы, пронизывающие запечатленное в текстах человеческое поведение и воздействующие на него. Это и этнопсихология, сосредотачивающаяся на прояснении традиций виденья мира определенными сложившимися человеческими общностями, и другие отрасли исторической психологии. Это культурология, которая стремится завязать активный диалог с людьми других культур, с тем, чтобы расшифровать их логику, специфику их культурного сознания и присущие этому сознанию противоречия. Обнаруживая своеобразие другой культуры, культурология, олицетворяемая в нашей стране прежде всего М. М. Бахтиным, помогает нам понять и нашу собственную культуру, и ее место в мировом историческом процессе. Это историческая демография, изучающая воспроизводство человека в данных социально-культурных общностях, и в особенности та ее ветвь, которая исследует демографические представления и демографическое поведение. Это, наконец, история ментальностей, которая стремится реконструировать способы социального поведения людей, продиктованные их мыслительными и эмоциональными установками, и которая опирается на все названные выше направления. На протяжении двух последних десятилетий именно история ментальностей продемонстрировала свою высокую продуктивность, включив в сферу исторического рассмотрения широкий спектр новых проблем, относящихся к человеку, и целые пласты действительности, традиционно остававшиеся «вне истории».

Разграничить исследовательские подходы отдельных направлений гуманитарного знания нелегко, они подчас сближаются, а отчасти и переплетаются, переходят один в другой. Существенно, что они движимы единой «сверхзадачей»: приблизиться к пониманию неповторимого облика, специфики данной культуры, в контексте которой формируются определенные типы личности. То, что подходы разных дисциплин отличаются один от другого, в высшей степени плодотворно. Общество и его духовная жизнь — феномены предельно сложные и могут быть изучены лишь при множественности точек зрения и при помощи различных исследовательских методов. Не забывая об их специфике и сохраняя относительную автономию каждого из направлений, нужно применять выработанные ими подходы, сопоставлять результаты и оценивать их продуктивность. Полидисциплинарность в изучении человека как социального существа дает возможность создать более многомерную, «стереоскопичную» картину исторического прошлого человека. Тем самым, как кажется, откроется путь к преодолению разобщенности социально-экономического и культурологического исследования, к построению более емких и всеобъемлющих моделей.

Многие из применявшихся до сих пор способов исторического исследования не обеспечивали преодоление отмеченной выше методологической трудности — сочетания в одной логически связанной картине общества и культуры. Не является ли категория социально и культурно детерминированного поведения тем связующим звеном, которое может их объединить? Мировосприятие и культурная традиция, религия и психология — суть та среда, в которой выплавляются человеческие реакции на внешние стимулы, не говоря уже о том, что широкий пласт поступков вообще диктуется сложившимися идеалами и культурными моделями, а не материальными интересами. Следовательно, речь идет не о какой-то «психологизации» или «бихевиоризации» истории, а о понимании того, что любые факторы исторического движения становятся его действенными пружинами, реальными причинами, когда они пропущены через ментальность людей и трансформированы ею. Поэтому человек с его внутренним миром, в свою очередь исторически и культурно обусловленным, не может не стоять в центре гуманитарного исследования.

Новые подходы к изучению истории помогают освободиться от ее мистификации и по-новому понять природу исторической закономерности, не возвышающейся над человеком и обществом, но складывающейся в процессе живой, конкретной общественной практики людей. Именно на этой основе можно, на наш взгляд, с особым успехом рассчитывать на достижение исторического синтеза, более емкого и многостороннего, нежели тот, какой удавалось создавать в прошлом. С этой точки зрения, изучение картин мира, ментальностей, социально-психологических аспектов жизни людей открывает принципиально новые возможности исторического познания. Ибо последовательное применение в историческом исследовании «антропологического измерения» предполагает расширение границ исторической науки, освоение ею новых «территорий», нетрадиционных проблем и, соответственно, применение новых методов и подходов.

Исследования, ориентированные на человека в группе, в обществе, в культуре, не могут не обогатить наших знаний о прошлом и, в конечном итоге, наших знаний о самих себе. Не обещает ли историко-антропологическое видение истории новых побед историзма? Будем надеяться, что да.

Вместе с тем, нет оснований впадать в эйфорию. Историческая антропология — не панацея от всех сложностей нашей науки. Ментальности изменяются чрезвычайно медленно. Трудности, сопряженные с объяснением изменений в истории, этим подходом не снимаются, ибо изучение картин мира ориентировано преимущественно на раскрытие синхронных состояний, статичных явлений. Проблема сочетания диахронии и синхронии остается актуальной.

Как представляется, изложенный выше ход мысли открывает достаточно широкий простор для применения неодинаковых подходов к проблеме «Человек в истории». Он ничего и никого не отсекает. Напротив, мы хотели бы на страницах наших сборников видеть статьи ученых разных взглядов, разного профиля, разных профессий, объединенных лишь стремлением к раскрытию «человеческого» содержания истории. Исследование конкретных проблем истории, отдельных периодов и общетеоретические построения, дискуссии по актуальным проблемам гуманитарного знания с особым акцентом на полидисциплинарность подхода к ним, обсуждение нетрадиционных методов, анализ отечественного и мирового опыта науки — таких работ ожидает редакционная коллегия.

В особенности редколлегия «Одиссея» приветствовала бы дискуссии. Худший враг науки — категоричность суждений, безапелляционность выводов. Мы — за столкновение и сопоставление разных подходов к истории общества и культуры, за уважение к разным точкам зрения. Уже подготавливаются к опубликованию материалы дискуссии на тему «Личность и индивидуальность в истории» (они появятся в следующем выпуске «Одиссея»).

Первый выпуск сборника лишь отчасти отвечает этим требованиям. Причина в том, что охарактеризованные выше подходы еще не нашли у нас широкого применения. Опыты культур-антропологически ориентированных конкретных исследований касаются преимущественно средневековья и начала нового времени — извечных «испытательных полигонов» новых методов познания. Именно эти периоды шире всего затрагиваются на страницах первого выпуска. Мы не хотели бы, однако, в будущем ограничиваться лишь медиевистическими или близкими к ним по хронологии работами и рассчитываем публиковать исследования, касающиеся всех периодов прошлого и различных географических ареалов.

Первый выпуск сборника открывается теоретическими статьями, как бы продолжающими обсуждение историко-антропологического подхода к познанию прошлого, начатое в данном введении. Второй и третий разделы сборника содержат конкретные исследования, посвященные картине мира в обыденном сознании и массовому поведению. Четвертый раздел включает историографические обзоры, в которых анализируются современные труды в области антропологически ориентированной истории. В этом же разделе предполагается публикация статей, исследующих преемственные связи и своеобразие наших подходов по сравнению с подходами отечественных и зарубежных ученых прошлого и настоящего. Мы считаем необходимым обратиться к творческому наследию М. М. Бахтина. В последующих выпусках предполагается опубликовать статьи о таких зачинателях историко-психологических исследований в дореволюционной России, как Л. П. Карсавин и П. М. Бицилли. В октябре 1989 г. в Москве нам удалось провести первую творческую встречу с виднейшими представителями французской (собственно, теперь уже интернациональной) школы «Анналы», и материалы этой дискуссии найдут свое отражение в третьем выпуске «Одиссея». Мы намерены рассказать также и о западногерманской школе «повседневной истории» и др. Цель отдела публикаций нашего сборника — издание оригинальных текстов, не воспроизводившихся по-русски (или представляющих библиографическую редкость) , в которых запечатлена интеллектуальная деятельность отдельных индивидов, оказавших наиболее заметное воздействие на обыденное сознание современников, а также текстов, непосредственно отражающих это обыденное сознание.

Мы рассчитываем на поддержку и активное участие в сборнике «Одиссей» всех гуманитариев, заинтересованных в обсуждении актуальных проблем исторического знания, и в частности — на членов семинара по исторической психологии, который работает в Академии наук СССР (при Научном совете по истории мировой культуры и Институте всеобщей истории АН СССР).

Закончить хотелось бы выражением надежды на то, что наш сборник, вместе с другими новыми изданиями по истории, будет способствовать активизации исторических исследований и возвращению нашей исторической науке того престижа, который был утрачен ею в годы сталинщины и последующие десятилетия застоя.