Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Коптев А.В.
Античная форма собственности и государство в Древнем Риме

Вестник древней истории, 1992, № 3.
[3] — конец страницы.
OCR OlIva.

В марксистской литературе возникновение государства всегда связывалось с появлением частной собственности и общественных классов. При этом взаимосвязанности процессов классообразования и возникновения государства часто придается своего рода автоматизм¹⁾. А поскольку теоретически государство мыслится как аппарат для угнетения одного класса другим, то исследования в основном сосредоточены на выявлении степени отделенности от народа существующих в том или ином обществе систем управления²⁾. В то же время марксизму не чуждо представление о государстве как определенной форме устройства общества, политически организованного как государство³⁾. Такой подход, однако, мало разработан в нашей литературе, с чем, видимо, связано отсутствие четкости в определении таких дефиниций, как собственность и классы. Небезынтересно, что и в современной западной этнологии также представлены два подхода к характеристике государства — как системы власти и как организации общества, хотя разрабатывается в основном первый⁴⁾. В англоязычной литературе обычно выделяют несколько уровней типологической классификации общества: автономные поселения (или племена), вождества-чифдом (протогосударства), государства, империи⁵⁾. По мнению Р. Карнейро, общество становится государством, когда имеет три уровня территориальной и политической организации: местный уровень — обособленные поселения, региональный — охватывающий некоторое число поселений, организованных в политическое единство, и государственный — объединяющий какое-то число районов, слитых в единое общество⁶⁾. Одновременно достижение каждого уровня общественного развития связано с определенной внутренней организацией. По классификации М. Фрида это эгалитарное (сегментированное) общество, ранжированное общество (rank society), стратифицированное общество (stratified society) и государство (state society)⁷⁾. Общепризнано, что государство возникает [3] только в стратифицированном обществе. Причем четко отделить государство от негосударства на первых стадиях сложно.

Поэтому в современной этнографии возникло понятие «раннее государство»⁸⁾. По определению П. Скалника, «раннее государство — это централизованная социополитическая организация для регулирования социальных отношений в сложном, стратифицированном обществе, разделенном по крайней мере на две основные страты — управляющих и управляемых, отношения которых характеризуются политическим господством первых и налоговыми обязанностями последних, узаконенными общественной идеологией, основным принципом которой является реципрокность»⁹⁾. По мнению западных этнологов, социальная стратификация означает появление социальных групп, которые уже можно называть классами, поэтому для них возникновение классового общества и государства — не одно и то же. Государство возникает позднее, когда одни классы группируются в правящую страту, а другие — в подчиненную¹⁰⁾. Советские исследователи связывают государственный уровень с возникновением классовой дифференциации, зарождающейся в обществе с социальной стратификацией¹¹⁾. Последняя характеризуется «появлением в обществе лиц и семей с различным имущественным достатком, с неравным статусом, занимающих различное положение в распределительной сети и общественной жизни. Однако в отношении доступа к жизнеобеспечивающим ресурсам все еще равны, никто не получил возможности не заниматься производительным трудом, сосредоточить свои усилия или стремления исключительно на управлении общественными делами»¹²⁾. В западной литературе такое общество рассматривается скорее как ранжированное. В советской же появление тех или иных форм зависимости рассматривается как зарождение первых классов и переход к раннеклассовому обществу. В последнем же видится социальный эквивалент раннего государства, под которым понимается «неустойчивый род государства... со сложной и нестабильной социальной структурой и различными отношениями зависимости»¹³⁾. При таком подходе неясно, чем отличаются классы от предшествующих им «архаических сословий».

Это отличие можно увидеть в завершении разделения труда между производителями и организаторами-руководителями. Такая логика тесно связана с одной из плодотворных идей К. Маркса и Ф. Энгельса, в соответствии с которой все исторические эпохи можно рассматривать как эпохи прогрессирующего разделения труда¹⁴⁾. Поэтому для них было очевидно, что «в основе деления на классы лежит закон разделения труда»¹⁵⁾. Как известно, при поступательном развитии общества от родового строя к государственному (не к классовому!) Ф. Энгельс насчитывал три крупных общественных разделения труда. [4] С каждым из них он связывал определенный тип классового деления, так что классы в его понимании не всегда связывались с формой эксплуатации¹⁶⁾. По логике Энгельса, появление первых классов — рабы и господа — не создавало потребности в государстве, господство над рабами вполне осуществимо силами родового строя. Поэтому, следуя за Энгельсом, придется признать, что классовое общество не тождественно государству и, следовательно, адекватным противопоставлением родовому строю является не классовое общество, а государство, т.е. такой строй, когда классы достигли не примиримого средствами родового строя антагонизма¹⁷⁾. Государство становится необходимым лишь тогда, когда появляются, по терминологии Энгельса, классы богатых и бедных внутри самого общинного коллектива и этот новый раскол на классы достигает критической точки. Античная структура, ориентированная на относительную однородность гражданского коллектива и эксплуатацию рабов, тормозила этот раскол. Поэтому столь соблазнительно признать верной основную идею работы Е.М. Штаерман о позднем возникновении государства в Риме¹⁸⁾. Однако это будет решением вопроса о государстве только как аппарате, политической силе, стоящей над обществом.

Ф. Энгельс, выделяя основные признаки государства в сравнении с родовой организацией, учреждение публичной власти, не совпадающей непосредственно с населением, ставил только на второе место. А первый признак государства в его понимании — разделение подданных по территориальным делениям в противовес родовым¹⁹⁾. Внимание к этому признаку важно потому, что исходит из взгляда на государство как на особым образом организованное общество. При таком подходе к государству несколько меняется и привычный акцент в отношении к классам: классы не только борются между собой, поскольку одни эксплуатируют других, но в этой борьбе классы функционируют в едином государственном организме, обеспечивая за счет выраженного при этом общественного разделения труда (или кооперации труда, как говорили в домарксистской политэкономии) те или иные потенции развития общества. Следовательно, теоретически более корректным критерием классового деления будет не антагонизм между эксплуатируемыми и эксплуататорами (он, конечно, есть, но теоретически он вторичен²⁰⁾), а структура общества, юридически выраженная в той или иной форме частнособственнических отношений. Использование этого критерия легло в основу исследования Е.М. Штаерман кризиса рабовладельческого строя в Римской империи и получило развитие в работах И.М. Дьяконова, Г.М. Бонгард-Левина и особенно Е.М. Штаерман²¹⁾. Однако [5] при этом не всегда учитывается, что и само понятие «класс» приобретает несколько иное содержание, чем априори принято считать.

Представляется, что современное понимание класса в нашей литературе претерпевает своего рода кризис, который выражается в учащающихся попытках для ранних стадий общественного развития заменить «класс» понятием «сословие». Появилась тенденция связывать возникновение первых государств не с классовым, а с сословным делением²²⁾. Введен даже термин «сословное государство». Все более утверждается представление, что возможно государство без сложившейся классовой структуры²³⁾.Тогда как для классиков марксизма естественной была другая логика: возможны классы без государства. Для них не стояла современная дилемма: считать некие общественные группы классами или сословиями. Любая группа общества, обособленная на основе общественного разделения труда, есть класс²⁴⁾. Сословие же — это конкретно-историческое воплощение места человека в негражданском обществе. В современной литературе утвердилось представление, что классы и сословия это качественно разные категории, принадлежность к которым основана на несравнимых критериях: экономическом — к классу, юридическом — к сословию. Поэтому часто считается, что с развитием общества классовая и сословная принадлежность могут расходиться и даже вступать в парадоксальные противоречия (например, раб, имевший викария, по классовой принадлежности — рабовладелец, а по сословной — раб). Однако такое разделение производственного и юридического критериев для докапиталистических обществ кажется искусственным, ведь общественное производство как система — это вся совокупность общественных отношений, ибо общества вне производства не существует, а сама организация общества является составной частью производительных сил. Поэтому, будучи более общей категорией, чем сословие, применительно к конкретному обществу «класс» не является чем-то иным, отличным от «сословия». Классовое деление является и сословным.

Определяющее деление каждого докапиталистического постпервобытного организма — деление на господствующий и эксплуатируемый классы, правителей и управляемых²⁵⁾. Будучи само порождено разделением труда управляющих и управляемых, возникшим еще в переходный период потестарной организации, оно обычно соотнесено с двумя разными системами общественного разделения труда, порожденного функционированием общественного производства. Каждая из них может претендовать на формирование своей классовой структуры.

Первая система выражается в разделении на тех, кто является собственником или потенциальным собственником, и тех, кто является собственностью или лишенным собственности с точки зрения господствующего права (рабы [6] и потенциальные рабы)²⁶⁾. Класс рабов имел особенно большое значение на первой стадии развития постпервобытных обществ, когда в их структуре еще доминировали общинные принципы²⁷⁾.

Вторая система подразумевает деление внутри коллектива собственников. Оптимальная организация производственных отношений в сельском хозяйстве в условиях господства натурального и полунатурального хозяйства — это сочетание крупного и мелкого землевладения с мелким парцеллированным земледелием. Разделение труда, возникающее на основе такой организации производственных отношений, является наиболее типичным в докапиталистических обществах, а классовая структура, формирующаяся на его основе, может считаться тем оптимумом, к которому стремится структура каждого такого общества. Поэтому с позиций этого разделения труда основные классы любого традиционного общества будут одни и те же. Это крупные собственники средств производства (действительные или потенциальные организаторы общественного производства = общественных отношений) и мелкие собственники или потенциальные собственники средств производства (работники в своем или чужом хозяйстве)²⁸⁾.

Усложнение общественной организации обычно повышает массу управленческого класса и значение внутриобщественного разделения труда правителей и управляемых. Последнее обнаруживает тенденцию к формированию собственной классовой структуры: государственный аппарат — подданные. Это классовое деление иногда возникает на этапе раннего государства (там, где роль и количество управленцев повышают организация общественного труда и отношения редистрибуции), но повсеместно распространяется на этапе зрелого государства. Поэтому оптимальной организацией общества на втором этапе докапиталистической формации будет сочетание в той или иной пропорции двух классовых структур: государственный аппарат — подданные и крупные земельные собственники — мелкие. Это объясняет популярность представления о всеобщем феодализме как типичном пути докапиталистических обществ. Такое общество развитого «феодализма» уже не нуждается в использовании родовых и псевдородовых форм как для маскировки эксплуатации, так и для целей соционормативного регулирования²⁹⁾.

Для раннего же государства как раз характерно воспроизводство «родовых форм», поскольку главное классовое деление (крупные и мелкие собственники) еще не оформилось, а государственный аппарат не освободился от форм потестарной организации. Поэтому этап раннего государства характеризуется половинчатостью развития государственных признаков. В области экономики характерна двухукладность, или, по выражению Ю.И. Семенова, «двухэтажность», когда господствующий способ производства является своего рода надстройкой над крестьянско-общинным укладом³⁰⁾. Соотношение между складывающимися [7] классовыми делениями определяется формой собственности, лежащей в основе общественных отношений. Практически возможны различные варианты сословно-классовой структуры, но теоретически количество моделей докапиталистических обществ ограничивается удачно выраженной А.И. Фурсовым формулой соотношения индивида (И) с коллективом (К)³¹⁾. В соответствии с ней теоретически возможны три формы докапиталистической частной собственности (К > И, К = И, К < И), которые К. Маркс идентифицировал с азиатской, античной и германской³²⁾.

Применительно к римской истории в настоящее время существует две трактовки соотношения государства и античной формы собственности (гражданской общины). Первая восходит к Ф. Энгельсу: государство, возникающее в эпоху Сервия Туллия, предшествует складыванию гражданской общины³³⁾. Вторая полнее всего выражена в концепции Е.М. Штаерман, согласно которой гражданская община не может считаться государством и только ее разложение привело римское общество к государственному устройству³⁴⁾.

В дискуссии, развернувшейся по поводу статьи Е.М. Штаерман, не раз звучала мысль о возможности рассмотрения в качестве государства римской civitas. В то же время при обсуждении явно обнаружилось, что в нашей науке забылся, ушел на второй план спорный вопрос о характере самой раннеримской истории, столь занимавший прежние поколения исследователей. Между тем римская традиция о царской и раннереспубликанской эпохах, сознательно создававшаяся по восточносредиземноморским образцам, хотя и впитала в себя оригинальные сведения, представляет их концептуальную переработку и осмысление. Фабий Пиктор и его последователи не только действовали в строго заданных сенатом рамках, но и были людьми, жившими в иных, нежели римляне доганнибаловой эпохи, общественных условиях — условиях государственности. Поэтому обращаясь к сведениям из их рук, мы должны делать поправку и на их собственное восприятие, и на идеологическую установку возвеличивания римского народа и государства. Греческие же авторы многое воспринимали сквозь призму собственной традиции, поэтому как римская civitas не полностью тождественна полису, так и греческие институты — род, фратрия, фила — вряд ли следует отождествлять с римскими gens, курия, триба. Между тем идеи, идущие от Ф. Энгельса, основаны именно на таком отождествлении.

Если связывать начало римской государственности с возникновением античной формы собственности, то римское общество эпохи сословной борьбы патрициев и плебеев следует рассматривать как протогосударство — чифдом³⁵⁾. Ведь «чифдом... иерархически организованное общество, в котором отсутствует сильный управленческий аппарат, присущий государству»³⁶⁾. По мнению Т. Эрля, чифдом основывается на двух организационных принципах: ранжировании личных статусов внутри местных общин (local community) и региональной централизованной организации местных общин³⁷⁾. «Социальные отношения внутри местных общин организуются на основе родства таким образом, что личный статус детерминирован генеалогической дистанцией от старшей линии. ... На региональном уровне централизованное объединение местных общин является качественным скачком из развивающихся на основе сегментации обществ. [8] Сегментированное общество является неотъемлемой характеристикой независимых местных групп. Такая местная группа структурно идентична другим соседним. Отношения между группами основываются на реципрокации, которая придает особое значение равенству или симметрии отношений... Фактически местная община является доминирующим социальным объединением сегментированного общества. Напротив, чифдом является территориально организованным обществом, включающим какое-то количество местных общин, связанных своим местом в вождеской иерархии»³⁸⁾

В современных исследованиях основными структурообразующими единицами раннеримского общества считаются роды (gentes) и курии — фактический аналог local community Т. Эрля. Причем в качестве первичного социального элемента рассматривается gens, в котором обычно видят патриархальный род. Однако, как выясняется в этнографических исследованиях, в отличие от материнского патриархальный род не был первичной общинно-производственной ячейкой поздней первобытности, часто выступая лишь объединяющим (брачно-регулирующим, культовым и т.п.) началом более мелких генеалогических подразделений — линиджей. Римский же gens, как показывает пример переселения gens Claudia или «война» с вейентами gens Fabia, был компактной, имеющей известного родоначальника (что характерно для линиджа, а не рода) единицей. Поэтому возможны сомнения в том, что род и gens тождественны, последний скорее линидж, имевший определенный статус в латинской иерархии линиджей. Как подчеркивает П. Де Франчиши, он возникал одновременно с фамилией, которая в генеалогическом аспекте также может рассматриваться как минимальный патрилинидж. Что касается рода, то он в этих условиях имел характер системы распыленных по более или менее обширной территории линиджей (gentes), вероятно, связанных экзогамией и родовым культом, иногда именем (судя по одноименным римским и альбанским gentes). Права на землю, как кажется, род не имел. Уже в древнейший период она находилась во владении курий (Dionys. II.7)³⁹⁾. Первоначально курии были этническими социально-потестарными и религиозными объединениями родственных соседних поселений (vici) на определенной территории (pagi)⁴⁰⁾. Но этническая и социальная гомогенность курий была нарушена еще в доримскую или раннеримскую эпоху⁴¹⁾. Переселение родственных групп (линиджей), занимавших свободную землю на территории пагов, вело к включению их в состав курий. Как производственные группы, строившиеся на основе патрилиниджа, такие хозяйственные ячейки внутри курий, вероятно, следует считать патронимиями. Курия в целом, видимо, представляла собой соседскую общину или группу близких общин. В общественной жизни курии, вероятно, участвовали взрослые мужчины независимо от линиджной принадлежности, поэтому курия может рассматриваться как сообщество мужчин (co-viria)⁴²⁾. Исследователям оно иногда напоминает мужской союз, а место собрания (curia) — мужской дом соседской общины⁴³⁾. Главенствовали в нем, видимо, главы генеалогических групп (patres gentium). Во главе [9] курии стоял курион, наделенный сакральными функциями (аналог «местного вождя» с двойным статусом у Т. Эрля). Как сообщает Дионисий (II.47), со времен Ромула курии именовались «частично по мужам-гегемонам, частично по пагам».

Таким образом, локальный уровень характеризовался развитием соотношения между родственными связями и общинными формами освоения сельскохозяйственной территории. Разрастание гентильных групп вело к выделению агнатского и когнатического родства и, следовательно, агнатских групп и когнатов. Однако, как представляется, четкость эта родственная система приобрела с возникновением нехватки земли. В глубокой древности (условно, до Ромула) этому успешно противились путем ликвидации лишнего потомства и стариков, человеческих жертвоприношений, выселением молодежи (ver sacrum). Но с ростом населения вставал вопрос о собственности на землю, который первоначально должен был решаться в соответствии с нормами родства. В этот период gentes и приобрели генеалогическую четкость.

Как показали исследования К.В. Вестрапа, Г. Франчози и И.Л. Маяк, в царский период происходило сокращение гентильных групп (когнатов по мужской линии, т.е. патрилиниджа) в пределах 6–7-й степени родства от их глав⁴⁴⁾. Одновременно в составе образующихся gentes консолидировались агнатские и фамильные группы, рассматривающиеся исследователями как патриархальные семьи. Это позволило высказать предположение, что фамилии, которые оказывались за пределами гентильных групп, не получали земли, достававшейся более близким родственникам, и утрачивали связь со своей гентильной группой. Они должны были искать своей доли на свободных территориях. В случае удачи они становились основой новых, как считается, родов⁴⁵⁾, или, точнее, линиджей. Образовывалось типичное сегментированное общество.

Первоначально, по-видимому, относительное равноправие новообразовавшихся gentes со старыми было возможно лишь при территориальном удалении их друг от друга (например, римские и альбанские gentes), когда они образовывали самостоятельные общинные организации типа патронимии в составе курий. Постоянные же контакты разделившихся родственников обусловливали сохранение клановых связей (когнатских по отцу) и сакрального единства. Создавались условия для формирования ранжированного общества (с рангами знатности на основе степеней родства). Если вошедшие в gentes ближайшие родственники их глав (patres) оказались социально признаны как члены общества — гентилы-патриции, то оказавшиеся за шестой степенью родства образовывали аморфную с точки зрения формировавшегося гентильного права массу вокруг gentes — плебеев ⁴⁶⁾. Они не могли претендовать на образование собственных gentes, так как принадлежали к линиджам гентильных patres, бывших главами патрицианских gentes. Формально плебеи были обязаны им подчинением (Cic. de rep. II.9.16; Dionys. II.8-9), с чем, видимо, и связан тот факт, что в первых книгах Ливия плебеям чаще противопоставлены не патриции, а «отцы», от законной власти которых они стремились освободиться. В религиозной и общественной жизни плебеи принимали участие в своих куриях, где заправляли patres первоначальных gentes (Cic. de rep. II.9.14).

Очевидно, что первоначально такие плебеи сохраняли экзогамное единство с оставшимися в гентильной группе более близкими родичами ее главы — патрициями. В законах XII Таблиц, сохранивших немало архаических норм, запрещены [10] браки между патрициями и плебеями (XI. 1), что может рассматриваться как указание на принадлежность их к одному экзогамному сообществу. Ко времени записи законов этот запрет, видимо, стал уже анахронизмом, и закон Канулея отменил эту норму. Только после принятия этого закона экзогамной общностью стала группа гентилов, включавшая шесть степеней родства. Вероятно, к этому времени следует относить и превращение патрициев и плебеев из родственных подразделений ранжированного общества в сословия стратифицированного. Таким образом, до закона Канулея не gens был экзогамным коллективом, а более широкая общность. Согласно римским терминам родства эту общность можно обозначить как агнаты в широком смысле (Gai. Instit. III. 10) или когнаты по отцу (Dig. 38.10.10.2), по классификации Э. Эванс-Причарда, это большой (максимальный) патрилинидж, а в соответствии с принятой в нашей литературе терминологией — это род. После принятия закона Канулея род, видимо, окончательно утратил общественное значение, уступив место линиджу меньшего порядка (gens), а плебеи получили возможность узаконить свои gentes. Но этот результат уже не имел такого значения, которое ему придавалось в ходе борьбы за его достижение. Внутри малого патрилиниджа (gens) развитие производительных сил и земледелия вело к превращению минимального линиджа (фамилии) в самостоятельную единицу. На смену родовым отношениям, основной ячейкой которых был gens — патронимия (род → gens ← курия), выступали территориальные, ячейкой которых была патриархальная семья — фамилия (триба → фамилия ← цивитас). Этот процесс замещения одних структур другими не был простым. Выделению фамилии в самостоятельную единицу предшествовало, видимо, образование внутри сообщества гентилов более узкой общности агнатов, составлявших в совокупности familia communi iure (Dig. 16.195.2).

По распространенному мнению, первоначальное римское общество состояло из патрициев и клиентов, а плебеи появились позднее, ко времени Анка Марция⁴⁷⁾. Однако вопрос о соотношении плебеев и клиентов состоит из двух частей в соответствии с делением на ранжированное и стратифицированное общества. В отношениях первоначальной клиентелы права и обязанности патронов, по-видимому, были продолжением прав и обязанностей гентильных patres, а обязанности клиентов — продолжением обязанностей сородичей⁴⁸⁾. «Учреждение» клиентелы Ромулом, видимо, знаменует исторический момент, когда совершилось разделение (по рубежу шестой-седьмой степени родства) двух групп гентилов на собственно гентилов (патриции) и «слывущих гентилами» (Clientes < cluentes gentiles), что в свою очередь привело к разделению понятии patres и patroni⁴⁹⁾. Поэтому в качестве рангов ранжированного общества клиенты и плебеи возникли одовременно и могли быть одними и теми же лицами (Cic. de rep. II.9.16; Dionys. II.8-9). В этом случае название «клиенты» указывало на их место по отношению к gens как к патрилиниджу, а «плебеи» — как к патронимии. Естественно, что первое имело внутриродовое значение и регулировалось древними религиозными нормами, а второе — общинное и, с развитием территориальных связей, все более приобретало общественное значение. Поэтому именно плебеи стали сословием, а клиенты сохранили частноправовые отношения со своими патронами. Общественно значимое разделение клиентов и плебеев, очевидно, произошло в период превращения [11] ранжированного общества в стратифицированное. Но накапливались эти изменения постепенно и были связаны с увеличением массы внегентильного населения Рима. Последнее же было следствием развития уже на ином, трибальном уровне.

Таков локальный уровень куриально-гентильных образований. В целом, как видится, он охватывался понятием populus, составными частями которого были patres, patricii, plebs (cluentes gentiles). Все они, как члены курий, были quirites (currites)⁵⁰⁾. Формирование первоначального populus Romanus было следствием двух процессов: иерархизации (по принципу родственной близости) и сегментации мужской части общин. Хотя в принципе, как отмечается в литературе, оба процесса могут происходить одновременно, в римской истории сегментация предшествовала иерархизации⁵¹⁾.

Обратимся теперь к региональному уровню, т.е. к собственно чифдом, который согласно римской традиции первоначально оформился в виде regnum. После работ М. Фрида в литературе наметился некоторый отход от представления о племенах как необходимой общественной фазе, предшествовавшей возникновению государства. В этом смысле римская история не является исключением, возникновение Рима рассматривается как процесс синойкизма родовых и территориальных общин. М. Фрид высказал соображение, что племена являются вторичными образованиями, появление которых должно быть стимулировано наличием рядом с трибализирующимся обществом влияющего на него более развитого образования⁵²⁾. Но основываясь на материале римской традиции, можно было бы предположить, что такой внешней силой могло быть не только находящееся по соседству государство, а и находящиеся на той же стадии иноэтничные общины, испытывающие недостаток земли и, следовательно, потребность в военной активности. Поэтому ко времени образования полиэтнического римского regnum, возникшего для общей борьбы с окрестными «народами», возможно, курии уже образовывали какие-то объединения на более узкой основе. Такой основой могло быть этническое самосознание, уходящее корнями в эпоху раннеродового строя. На основе моноэтничных родственных групп могли образовываться борющиеся за территорию трибы.

Римская традиция связывает возникновение единого Рима с подразделением его на три трибы: Рамнов, Тициев и Луцеров. Причем этническая принадлежность Рамнов и Тициев считается вполне определенной. Это латины и сабины, синойкизм которых, абсорбировавший предшествующие поселения, и считается римским синойкизмом. Однако имеется немало неясного в хронологических рамках этого синойкизма. Согласно традиции, слияние двух «народов» относится ко времени Ромула. Но та же традиция изобилует сведениями о конфликтах римлян с сабинами, в которых им часто помогали латины. Эпоха этих конфликтов занимает весь царский период и почти весь первый век республики. Вряд ли описание этих многочисленных войн следует понимать буквально. Скорее это отражение латинско-сабинского противостояния. Как попытался показать Ж. Пусе, ранние легенды о сабинах отражают соотношение между римлянами и сабинами, сложившееся к V в. до н.э.⁵³⁾ Даже если не со всеми трактовками источников, предложенными Пусе, можно согласиться, возникновение [12] на римской территории однородного в социально-экономическом плане общества, пользовавшегося общими достижениями материальной культуры, отнюдь не означало его абсолютного политического единства. Трибы, по-видимому, структурно были связаны с gentes определенной этнической принадлежности, доминировавшими в куриях. Поэтому при создании regnum стояла задача соединить эти деления (gens — курия — триба), что и приписывается Ромулу. На практике это слияние разных структур вряд ли могло произойти одновременно и бесконфликтно. Конфронтация подпитывалась растущей потребностью в земле и наличием по соседству с Римом двух крупных соперничавших этнических общностей — латинов и сабинян, с которыми были тесно связаны родственными, дружескими, религиозными и прочими узами обитатели города. Поэтому представляется, что объединение родственных гентильных групп в трибы латинов и сабинян происходило в период становления regnum, представлявшего собой сложный чифдом (complex chiefdom), по терминологии Т. Эрля. Тройное, несколько искусственное в римской ситуации членение на три трибы, как считается, оформилось в интересах военной организации и отвечало общественным традициям древних италиков. Этническая принадлежность трибы Луцеров в отличие от двух других неопределенна. Часто видят в ней этрусков, иногда выделяется лигуро-сикульская основа. Видимо, с учетом полиэтничности первоначального римского населения ее можно было бы считать сборной (Plut. Rom. XX), созданной учредителем regnum в качестве противовеса противостоявшим латинам и сабинам. Но возможна иная логика рассуждения, развивавшаяся еще в литературе прошлого века.

Судя по традиции, политическая система сочетала в себе локальный уровень (курии) и региональный (regnum). Цари опирались на сенат из patres (условно по 100 в трибе), объединенных в декурии (по 10 в трибе)⁵⁴⁾. В период междуцарствия власть осуществлялась по очереди десятью интеррексами из patres, по-видимому, коллегией 10 курионов. По Титу Ливию (I.8.6-7; 17.5-6), от Ромула до Тарквиния Приска римский сенат состоял из 100 patres, а интеррексами после смерти Ромула было 10 человек. Это указывает либо на то, что в этих фрагментах традиция сохранила лишь латинскую часть преданий и до Тарквиния общность была чисто латинской, либо что латины политически господствовали в союзе триб. Правда, Дионисий Галикарнасский (II.57) и Плутарх (Rom. XX) говорят об удвоении числа сенаторов в правление Ромула — Тита Тация, но это кажется логической конструкцией ученых греков, ликвидировавших несогласованность своих источников и концепции традиции в пользу последней. Это видно и из того, что согласно Дионисию, хотя после смерти Ромула у римлян было уже 200 сенаторов, власть интеррексов получили не все они, а те же 10 декурий (100 сенаторов), что и у Ливия. В ливианской традиции, которая считается более архаичной, явно прослеживается постепенность создания единого общества.

В передаче Ливия (II. 1.10-11) третья сотня сенаторов была «приписана к отцам» в начале республики, в отличие от patres они назывались conscripti. Как бы ни относиться к датировке этой акции, можно заключить, что представители третьей трибы, подобно главам плебейских gentes, латинской традицией не считались patres. Очень вероятно, что отнесение Ливием conscripti к началу республики является такой же подправкой данных его источников, как и отмеченная у Дионисия и Плутарха. Conscripti — это, по-видимому, «вписанные в отцы» Тарквинием Приском (Liv. I.35.6). Но они были не второй, а третьей сотней сенаторов, на что указывает Дионисий (III.67). Это подтверждает и его сообщение о добавлении Тарквинием Приском двух жриц Весты [13] к уже имевшимся четырем (по две на трибу). Вторая же сотня — это не сабиняне Тита Тация, а старейшины Альбы Лонги, после переселения Туллом Гостилием «записанные в отцы» (Liv. I.28.7; 30.2). Поэтому и потребовалась новая Курия, построенная Туллом. В таком случае две из трех триб были латинскими. А обозначение сенаторов третьей сабинской трибы как conscripti указывает на иноэтничный характер представляемой ими трибы. Ведь в отличие от них римские и альбанские gentes первоначально, видимо, принадлежали к одним и тем же родам. Поэтому часть латинских сенаторов была patres maiorum а другая — patres minorum gentium (Cic. de rep. I I.20; Liv. I.33.6). Изначально maiores были альбанцы, a minores римляне, но впоследствии, быть может, положение изменилось. Победа Горациев над Куриациями могла изменить статус римских и альбанских линиджей и их место в родовой иерархии.

Ливий (I.30.3) сообщает, что Тулл Гостилий набрал из альбанцев 10 турм всадников. Турма — 30 всадников, всего, следовательно, 300. Столько же было в трех центуриях Ромула (I.13.8). Это сообщение столь же показательно, сколь и противоречиво. Во-первых, оно явно указывает на удвоение народа, чего не отрицает и сам Ливий (I.30.1). Значит, он знал, что альбанцы стали основой второй трибы. Но, с другой стороны, цифровые данные указывают на тройственную структуру общества. Очевидно, этого требовала концепция традиции, по которой латинская и сабинская трибы уже были, а альбанцы образовали третью.

На самом же деле то удвоение римского народа, которое традиция связывает с включением сабинян Тита Тация, было объединением римлян ромуловой трибы с альбанскими gentes при Тулле Гостилии⁵⁵⁾. Ливий ( I.24.4-9) рассказывает о конфликте в его правление между римлянами и альбанцами, завершившемся договором, по которому народ, чей представитель окажется победителем в турнире Горациев и Куриациев, станет повелителем народа, представители которого будут побеждены. Очевидно, эта легенда была отражением реальной борьбы за первенство в Риме ромуловых римлян и переселившихся их родственников — латинов Альбы⁵⁶⁾. Последние образовали вторую трибу, но ее оформление, быть может, следует отнести ко времени Тарквиния, когда произошло объединение с сабинами и возникли общественные структуры регионального уровня.

Почему же тогда вопрос о conscripti, т.е. о третьей трибе возник у Ливия только в начале Республики? По-видимому, после изгнания царей этой трибе было отказано в признании, ее patres (conscripti) не были санкционированы как таковые латинским куриальным сообществом и, следовательно, должны были рассматриваться как плебеи. Поэтому потребовалась сецессия на Mons [14] Sacer (в сабинской области), после которой сабинские patres оказались вновь в сенате. Таким образом, та сецессия, которую традиция помещает на Священную гору, скорее была сецессией сабинян, которых пытались представить «безотцовщиной» (без patres). В традиции она слилась с сецессией плебеев на Авентин.

Из сказанного можно заключить, что, хотя объединительные процессы имели место и в более раннюю эпоху, реформы, знаменовавшие объединение трех триб regnum, следует относить не к Ромулу, бывшему лишь рексом латинского куриального объединения (simple chiefdom), а к Тарквинию Приску⁵⁷⁾. В этом случае regnum (complex chiefdom) был созданием царей этрусской династии, вследствие чего и названия трибы получили этрусские (Varro L.L.V.55)⁵⁸⁾. Объединение латинов с третьей трибой, видимо, было вынужденной мерой Тарквиния. На это ясно указывает Ливий (I.35.6), говоря: «Они держали, конечно, сторону царя, чье благодеяние открыло им доступ в курию». Согласно традиции, Тарквиний Приск не только «вписал в отцы 100 человек», но в период сабинской войны намеревался добавить к всадникам Рамнам, Тициям и Луцерам еще и центурию всадников своего имени. Против этого выступил авгур Атт Навий и вместо новой центурии Тарквиний увеличил число всадников в уже существовавших трибальных центуриях (Liv. I.36.2-8). Этот эпизод, по-видимому, отражает попытку создания новой трибы Тарквиний. Однако Атт Навий запретил четвертую трибу, видимо, потому, что три соответствовали латинским социально-сакральным представлениям, а четыре — уже нет⁵⁹⁾. Реформа такого рода, однако, назрела не только для ведения войн, но и отражала определенные сдвиги в общественных отношениях на куриально-гентильном уровне. Поэтому четвертую трибу ввел следующий царь Сервий Туллий, которому традиция приписывает разделение города на четыре части⁶⁰⁾. Важность этого мероприятия и его последствий, видимо, и заставила римскую историографию связать с именем этого царя центуриатную реформу, в датировке которой до сих пор нет единства.

Деление на четыре городские трибы обычно ставят в один ряд с выделением сельских, ориентируясь на конечный результат развития территориального деления римлян. Однако применительно к эпохе VI—V вв.. до н.э. нет полной ясности относительно количества сельских триб. Судя по Ливию (II.21.7), в 495 г. была основана 21-я триба. Варрон (у Нония Марцелла) для времени Сервия Туллия дает 26 сельских regiones (Non. Marcel, s.v. viritim). Дионисий (IV. 15) указывает, что традиция о 26 сельских филах идет от Фабия Пиктора. Судя по его изложению, она означала конструкцию, имевшую основой число 30 (26 + 4 городских). Число 30 для этой эпохи в традиции связано с числом курий, поэтому И. Хан связал regiones Варрона с земельными участками курий⁶¹⁾. На это указывает и традиция о 26 Аргейских святилищах. А свидетельство о куриальной собственности на землю позволяет отождествить указанные regiones с пагами и, видимо, клерами Дионисия (II.7). Термин regiones употреблял [15] и Ливий, говоря о «населенных regiones и холмах», разделенных Сервием Туллием на четыре трибы. Очевидно, что это не территория внутри померия.

Если все это так, то и 20 триб у Ливия до 495 г. — это территории 20 курий, ромуловой и альбанской триб. Поэтому неверно ставить в один ряд территориальных триб и сельские (куриальные), и называемые городскими (трибальные) районы. Территориальная организация была присуща всем уровням римского чифдом: линиджи (gentes) жили в vici, курии — в пагах (regiones), трибы Рамнов, Тициев и Луцеров, по Варрону (L.L. V.55), занимали на ager Romanus определенную территорию. Перемешивание населения и замещение родственных связей соседскими вело к выдвижению на куриальном уровне на первый план территориального принципа. Этот же процесс происходил и на уровне триб. Поэтому традиция часто путает территориальную организацию куриального единства и триб. Однако в VI в. до н.э. это был еще разный уровень общественного устройства.

На трибальном уровне четвертая триба ничем не отличалась от трех прежних и Сервий Туллий здесь шел проторенным путем, повторяя основателя regnum, создавшего третью трибу (или признавшего ее в качестве таковой). Видимо, поэтому в сознании передатчиков традиции образ Сервия перекликался именно с образом первого царя и, согласно Ливию (I.49.1), Тарквиний Суперб не давал похоронить Сервия, «твердя, что Ромул исчез тоже без погребения». С образованием четвертой трибы, видимо, связана и легенда об освящении храма Дианы на Авентине, отразившая попытку сабинян установить контроль за ним. Если Диана была покровительницей четвертой трибы, так же как Юпитер, Марс и Квирин трех первых, то речь шла о привлечении новообразованной трибы на свою сторону⁶²⁾. Согласно традиции, эта акция сабинам не удалась (Liv. I.45.2-7).

В социальном плане четвертая триба, видимо, состояла из ставшей со временем значительной массы плебеев, частью входивших в курии, но лишенных права на официально признанные gentes. Поэтому на региональном уровне эта триба отличалась от первоначальных: в ней не было курий, поскольку часть плебеев входили в уже существовавшие курии трех триб, а другие были новопоселенцами. Выделение новой трибы создавало исходное условие для освобождения плебеев из-под власти патрициев, доминировавших в куриях. По крайней мере с этого времени плебеи разделились на две группы: одна входила в курии, а другая — нет. Это и положило начало расхождению старого деления на курии и нового на территориальные трибы. Основой его была становившаяся ощутимой, особенно ко времени Анка Марция, нехватка земли. Поэтому появляется деление на adsidui, имевших землю на территории трибы, и пролетариев, не имевших земли. Это создавало основу для большей престижности территориального деления по сравнению с гентильно-родовым.

Этнически в новой трибе, видимо, преобладали латины, переселенные Анком Марцием после завоевания Теллен, Фиканы, Политория⁶³⁾. Как Палатин и Эсквилин были поселением древних римлян, Капитолий и Квиринал — сабинов, Целий — альбанцев, так и Авентин стал местом жительства новых поселенцев (Liv. II.33.2; Cic. de rep. II.18.33). Поэтому святилище Дианы при Сервий Туллии [16] возникло по договоренности с латинами именно на Авентине⁶⁴⁾. Дионисий (IV.36) сообщает об убежище Дианы на Авентине, представлявшем явную параллель с убежищем, согласно традиции, устроенным Ромулом на Капитолии. И Авентин, по одной из версий, был местом сецессии плебса.

Создание четвертой трибы не только значительно увеличило власть римских царей, но и было связано с социально-экономическими переменами. Наряду с ростом сплоченности общества в этническом плане реформы вели к превращению противоположности патрициев и плебеев в социально-политическое противостояние. Плебеи из подразделения ранжированного общества стали превращаться в сословие стратифицированного. Реакция патрициев, отразившаяся в традиции о правлении Тарквиния Суперба, была негативной. Переход к республике был реакцией patres на трансформацию направляемого ими царя — сакрального представителя «римского народа» — в реального руководителя regnum⁶⁵⁾. Очевидна и связь последнего с формировавшимся сословием плебеев, которые начали борьбу с патрициями, лишившись законного «заступника». Если следовать традиционной хронологии, начало республики ознаменовалось если не распадом, то сильным обособлением триб. Коллегиальность римских консулов, видимо, определялась тем, что они представляли двойное образование: латинскую гентильно-патрицианскую общность (первоначально римскую и альбанскую трибы) и дискриминируемую сабинско-плебейскую. Очевидно и направление эволюции института консулата: со временем консулы стали представлять сословия патрициев и плебеев. Это позволяет сделать некоторые хронологические прикидки: первыми латинским и сабинским консулами под 449 (и 509) г. были М. Гораций и Л.(П). Валерий, а первыми патрицианским и плебейским под 366 г. Л. Эмилий Мамерк и Л. Секстий.

В период раздельного существования триб в их руководстве определенное значение должны были иметь лица, осуществлявшие сакральные (rех) и военные (tribunus militum — praetor) функции. Очевидно, что в куриально-гентильных трибах эти функции должны были осуществляться одним лицом. Ведь военная власть (imperium), как показывает функционирование lex curiata de imperio, была связана с куриальной (сакральной) организацией⁶⁶⁾. Однако ни традиция, ни логика развития раннеримской истории не дают ни малейшего намека на существование когда-либо трех одновременных рексов. Поэтому, по всей видимости, то Ромулово объединение, которое при этрусских царях стало называться трибой Рамнов (Ramnes, Ramnenses, Ramnium), не было образованием, однопорядковым с трибами Тициев и Луцеров (см. прим. 55). Если последние [17] были новообразованиями трибализирующегося общества, то Рамны первоначально образовывали «простой чифдом»⁶⁷⁾, обозначавшийся как regia. Ко времени Тарквиния Суперба этот первоначальный костяк римского общества «оброс» еще тремя трибами. Исходные предпосылки образования теперь уже «сложного чифдом» должны были повести к складыванию иерархии триб. Однако реальный расклад сил и политика этрусских правителей привели к борьбе за слияние триб в единую общину (отсюда и их единообразное обозначение «трибы»). Таким образом, и римский материал не отрицает идею М. Фрида о вторичности трибализации, которая осуществлялась на римских холмах под непосредственным влиянием Ромуловой regia. Вторичный характер второй и третьей триб обусловил отсутствие в них рекса. В четвертой трибе, лишенной куриальных sacra, предводитель носил имя трибуна, а не архаическое — praetor⁶⁸⁾. Этот же акцент, видимо, делался и в обозначении предводителя сабинской трибы. Впоследствии в период оформления коллегиальности магистратур наряду с двумя консулами логично возникли и два трибуна.

Ограничение власти римских консулов сенатом было связано с той ролью, которую, видимо, играли в управлении представители курий (курионы), хотя в традиции они выходят на первый план лишь в особо важных случаях. Десять курионов трибы — децемвиры, что делает убедительным мнение Р. Палмера о 30 курионах как первоначальных сенаторах⁶⁹⁾. Поэтому разделение их первоначальных функций на религиозные и управленческие кажется связанным с традицией о децемвирате 451—450 гг. При записи законов XII Таблиц сообщается о последовательном правлении двух коллегий децемвиров, но представляется, что их правление было параллельным и означало соперничество 10 представителей курий сабинской и 10 — латинской триб. Вождями децемвиров традиция называет латина Квинта Фабия и сабина Аппия Клавдия (Liv. III.41.8). Первоначальное право, имевшее религиозный характер, осуществлялось на куриальном уровне (Dig. I.2.2.2). Поэтому логично, что записью законов XII Таблиц занимались именно представители курий. Известно, что первоначально была сделана запись на 10 таблицах (по одной на курию), и только другие децемвиры (из другой трибы?) добавили еще две таблицы, о которых в традиции сохранилось воспоминание как о «несправедливых» законах (Cic. de rep. II.36.63). «Дискриминация» сабинской трибы, выставившей две таблицы по сравнению с десятью, представлявшими латинские нормы, вполне объяснима нормой представительства, так как из четырех триб три были латинскими. Отмеченные в традиции жестокость децемвиров, нежелание расставаться с властью, ориентация на архаические нормы и другие события, видимо, отражают сложный переломный момент переноса власти с куриального на трибальный уровень. Поэтому разделенные традицией деятельность этрусских царей и запись законов XII Таблиц естественнее выглядят в едином комплексе⁷⁰⁾.

Небезынтересна традиция о росте числа плебейских трибунов в V в. до н.э.: в 493 г. — два, 471 г. — пять, 457 г. — десять (Liv. II.33.1-2; 58.1; III.30.7). Само название трибунов как руководителей триб делает понятным выдвижение [18] именно двух трибунов (трибы Тарквиния и Сервия Туллия) рядом с двумя консулами (преторами). Вероятно, поэтому источники связывают первую сецессию плебса с двумя местами — Священной горой и Авентином. Цифра пять под 471 г. также объяснима: Ливий сообщает, что в 493 г. были избраны не только два трибуна, но и три их помощника. Они и фигурируют затем как пять трибунов⁷¹⁾. Традиция о 10 народных трибунах отражает либо реальное наличие курионов в непризнанной сабинской трибе, либо конструкцию по аналогии с десятичленным делением на курии патрицианских триб. Движение против вторых децемвиров, как известно, началось с захвата Авентина войском плебеев и избранием ими 10 военных трибунов. Одновременно были избраны 10 военных трибунов войском, воевавшим против сабинов. На Авентине оба войска соединились и у них оказалось 20 военных трибунов и два верховных предводителя — Марк Оппий и Секст Манилий (Liv. III.50.11-51.10). Так началась вторая сецессия плебса. По Ливию, обращаясь к патрициям, плебеи для переговоров требовали Луция Валерия и Марка Горация, выступающих затем в традиции в качестве консулов, проведших известный закон о плебисците. В соответствии с логикой нашего рассуждения сабин Валерий и латин Гораций не могли оказаться в одном лагере. Видимо, это издержка традиции. Зато вполне очевидно иное: в результате достигнутого компромисса двух латинских триб и сабинско-плебейского объединения руководителями общества стали представители противостоявших группировок. То есть было положено начало консульскому правлению.

Таким образом, патриции и плебеи управлялись однотипными органами: руководитель трибы, генетически связанной с гентильной организацией, и десять представителей курий, на основе которых, как кажется, выросло новое территориальное деление на «трибы»⁷²⁾. В традиции постоянно смешиваются два уровня организации: консулы (преторы) и два трибуна плебса отражали уровень сложного чифдом, децемвиры и десять трибунов — локальный уровень. Борьба куриально-гентильного деления с новой территориальной организацией нашла отражение и в традиции о военных трибунах с консульской властью. Они избирались с 444 по 367 г. попеременно с консулами и плебейскими трибунами. Согласно традиции, избирались либо 3 (6), либо 4 (8) военных трибунов с консульской властью, что выглядит как представительство (двойное — аналог патрицианско-плебейскому) либо трех, существовавших до Сервия Туллия, либо четырех триб. Очевидно, такое положение отражает то состояние общества, которое традиция помещает в конце царского периода. Если же следовать за традиционными датировками, то по крайней мере до второй трети IV в. до н.э. [19] Рим не преставлял собой политического единства⁷³⁾. В нем действовали два типа противоречий: между латинскими и сабинской трибами и между патрициями и плебеями, конституирование которых в сословия, таким образом, следовало бы отнести ко времени между 445 и 367 г. Со второй половины V в. до н.э. древний пласт гентильно-этнических противоречий все больше отступал по сравнению с социальными (три латинские трибы ассимилировали сабинскую). Выражаясь в терминах, предложенных М. Фридом, ранжированное общество все больше уступало место стратифицированному. Римское общество вступило на путь формирования государственности.

Законы Лициния — Секстия 367 г. следует рассматривать как важный рубеж в этом процессе. Показательно, что они уже не касались латинско-сабинского противостояния, утратившего в IV в. актуальность. Зато компромиссом завершилась в 367 г. политическая конфронтация патрициев и плебеев⁷⁴⁾. Традиция о социальной борьбе по законопроекту Лициния — Секстия, развернувшаяся в 376—367 гг., когда в течение пяти лет не было возможности избрать магистратов, является отголоском коренных преобразований римского чифдом. Представляется, что в это время происходила ломка традиционных форм управления, основанных на гентильных принципах, и замена их новыми, которые лишь по форме напоминали старые, тогда как принадлежали уже к новому этапу общественного развития. Тогда же и патриции и плебеи из гентильных групп ранжированного общества окончательно превратились в сословия стратифицированного.

Важнейшим вопросом организации древнего общества является вопрос о земельной собственности. Древнейшим, «до-ромуловым» видом собственности на землю в Риме была, видимо, куриальная — ager publicus < poplicus (Dionys. II.7). Распределение пахотной земли по два югера, по поводу которых сломано столько копий, вероятно, осуществлялось Ромулом или Нумой подушно, т.е. на каждого мужчину (viritim), бывшего главой малой семьи⁷⁵⁾. По всей видимости, в эту эпоху земледелие было вспомогательным типом хозяйства. Скотоводство велось коллективом родственников во главе со стоявшими у основания линиджей «отцами». Перенос акцента на земледелие потребовал иной общественной формы освоения ресурсов. Стали формироваться агнатские группы в пределах трех поколений и фамилии как производственные ячейки, претендовавшие на роль собственников пахотной земли, так как курии уступали место трибам. Фамилия возникала на основе первоначальной родственной группы из подвластных члену линиджа лиц, которым он передавал свой nomen. Такая группа насчитывала обычно три-четыре поколения⁷⁶⁾. Ее обособление было связано с накоплением первоначально движимой собственности, состоявшей прежде всего из famuli и pecunia. He будучи собственником основного средства производства, полной [20] самостоятельности фамилия не имела. Пример Атта Клавза, получившего 25 югеров пахотной земли при переселении в Рим, тогда как его клиенты получили по два югера (Plut. Poplic. XXIII), либо показывает, что главы патрилиниджей имели преимущественное право на землю, либо указывает на возникновение внутри линиджа фамильных общин, начавшееся с семей гентильных «отцов», в совокупности распоряжавшихся куриальной землей. Общинный характер фамилии находился в угнетенном состоянии по сравнению с ее характером родственной группы⁷⁷⁾.

Выделение фамилии происходило параллельно с возникновением трибального общества, а это означало, что понятие ager publicus изменяло содержание — из куриальной земли он становился трибальной. Собственно говоря, только с этого времени ager publicus приобретает классический смысл «общественное поле», находящееся в коллективной собственности. Оно было тесно связано с рексом, с одной стороны, поскольку формировалось в ходе возглавлявшихся им завоеваний, а с другой, вследствие его статуса сакрального представителя всего объединения cives и потому распределителя общественной земли. Но пока в обществе доминировали нормы, основанные на принципах родства, патриции претендовали на монопольное распоряжение «общественным полем». Со становлением социально-территориальных принципов плебеи, консолидируясь сначала в обособленные от патрициев группы, а затем в сословие, стали требовать землю как равнозначные патрициям члены территориальных триб. Перелом наступил в 367 г., когда, согласно традиции, и патриции, и плебеи получили одинаковое право на оккупацию общественной земли, которое устанавливало определенный земельный максимум. Указание на земельный максимум при всей возможной модернизации традиции под влиянием гракханского законодательства, вероятно, скрывает за собой еще один важный результат оформления стратифицированного общества. К 367 г. наряду с политическим единством гражданского коллектива, по-видимому, окончательно оформляется и его экономическая ячейка — фамилия. Только теперь из производственного коллектива внутри линиджа она становится самостоятельной социально-экономической единицей. Ее полная независимость стала возможна только с появлением фамильной собственности на землю, и законы Лициния — Секстия, как представляется, конституировали ее⁷⁸⁾. Признание за плебеями права на землю означало признание фамильной собственности на нее.

Таким образом, к середине IV в. до н.э. возникли основные слагаемые античной формы собственности: политическое единство civitas (верховный распорядитель всей общественной земли) и самостоятельная социально-экономическая ячейка (фамилия — частный собственник). Однако конституционные изменения, знаменующие новое направление развития общества, для укоренения в последнем всегда требуют времени, необходимого для приведения в соответствие политико-правовых установок с действующими социально-юридическими нормами. Чтобы утвердилась новая форма собственности, необходимо изменение структуры общественных отношений. В Риме этот процесс занял приблизительно [21] три поколения (условно с 367 по 287 г.)⁷⁹⁾. Важнейшим этапом внутреннего развития гражданской общины был закон Петелия — Папирия 326 (313) г., отменивший древнюю форму nexum, возлагавшую ответственность за долг на тело должника. Этим была заложена основа неприкосновенности личности гражданина. Только после этого стало обязательным принятие апелляции гражданина к народу в случае постановления магистрата, грозившего телесным наказанием или казнью (по закону Валерия 300 г., хотя традиция относит аналогичные постановления к 509 и 449 гг.).

С освобождением фамилии от гентильных норм связаны и известные реформы Аппия Клавдия Цека 312 г. Впервые проведенный им пересмотр списка сенаторов означал включение в него не традиционных гентильных глав, a patres наиболее значимых фамилий. Выдвижение последних определило инкриминируемое Аппию Клавдию включение в этот список сыновей вольноотпущенников. Под отпущенниками в данном случае, видимо, не следует понимать буквально бывших рабов. Скорее это были лица, освободившиеся от отеческой власти посредством древней формы троекратной продажи⁸⁰⁾. Представляется, что закон Лициния — Секстия об оккупации общественной земли главами фамилий создал предпосылку для дробления гентильных коллективов, равно как и стимулировал освобождение взрослых сыновей из-под власти отцов семейств. Впрочем, под «вольноотпущенниками» могли пониматься и бывшие гентильные клиенты, освобождение которых из-под власти «отцов» носило, по-видимому, тот же характер, что и освобождение сыновей. В этом случае закат гентильного строя, связанный с принятием закона Канулея, поднимается до 367 г. Выделение таким образом новых фамилий стало актуальным в 367 г., а к 312 г. «возраста сенаторов» достигли уже сыновья таких «вольноотпущенников». Введенное же в конце IV в. право граждан записываться в любую трибу стало возможным только с утверждением частной фамильной собственности на землю. Это право отрицало куриально-гентильный принцип организации общественных отношений и утверждало примат территориального деления. Окончательно оно оформилось в 287 г. с учреждением трибутных комиций. Поэтому закон Гортензия 287 г. о плебисцитах мог стать реальностью только после реформ Аппия Клавдия⁸¹⁾.

Таким образом, к 300—287 гг. в Риме окончательно сформировалась античная гражданская община. Такой тип общества в качестве основного классового деления предполагал противопоставление «граждане — рабы», поэтому [22] не случайно известный lex Aquilia de damno датируется приблизительно 286 г.⁸²⁾ Начавшее развиваться классическое рабство и экономически имело специфически античные черты. Как видно из исследований М.Е. Сергеенко и В.И. Кузищина, римская рабовладельческая вилла была логическим продолжением в расширенных масштабах принципов организации, лежавших в основе римской фамилии — экономической ячейки гражданского общества.

Однако возникновение гражданской общины было лишь одной стороной становления римской государственности, точно так же как сама civitas — это не все государство, а гражданский коллектив — не все подданные государства. Осуществлявшиеся параллельно с консолидацией римского общества завоевания в Италии, объединившие Рим с самоуправляющимися италийскими общинами, были местным проявлением процесса сегментации в условиях сокращения свободных земельных ресурсов. В результате первоначально в Лации сложилась система союзных общин, до конца IV в. походившая на иерархически организованный сложный чифдом. Он, как видится, имел двойную структуру: латины, частью которых были римляне, и остальные (дедитиции). «Воспоминание» об этом периоде можно видеть в структуре римских представлений о свободе (libertas). Три status римского гражданина — libertatis, civitatis, familiae, — по-видимому, оформились ко времени обособления гражданской общины. Как известно, утрата libertas считалась capitis deminutio maxima, тогда как утрата civitas — media (Gai. Instit. I.159-161; Dig. 4.5.11), т.е. «свобода» была более широким понятием, чем «гражданство». Но представления о свободе вообще у римлян не существовало. В то же время libertas не была идентична и гражданскому статусу (civitas)⁸³⁾. Следовательно, представление о libertas оформилось в определенный переходный период римской истории. Таким периодом могли быть десятилетия, связанные с оформлением цивитас. На это косвенно указывает тот факт, что в случае предоставления рабу свободы он становился civis, latinus Iunianus или dediticius. Также и свободнорожденные (ingenui) в классическом праве делились на cives, latini coloniarii, peregrini. Обращает на себя внимание не только тройственность, но и место латинской свободы в этих представлениях. Дело, видимо, в том, что в период становления государственности в IV в. римская община (populus Romanus Quirites) была частью Латинской федерации и политически и сакрально после ассимиляции сабинян мыслила себя латинами. Приобретавшиеся до конца IV в. земли осваивались двумя способами: либо включались в состав римской общины на правах новой трибы, либо на них выводились колонии. Причем до 338 г. это были «латинские колонии», даже если их основывали и населяли римляне. Поскольку решение об их основании принималось Латинской федерацией, выведенная колония автоматически становилась независимой общиной и входила в Латинский союз⁸⁴⁾. Формально римляне настолько не выделялись еще из прочих латинов, что, описывая решающее сражение в Латинской войне, Ливий говорит (VIII.8.2): «Казалось, то была битва в гражданской войне, настолько полным было сходство латинов и римлян во всем...». Однако их фактическая роль в Латинском союзе определялась тем, что в результате деятельности этрусских царей два важнейших латинских святилища — Юпитера на Капитолии и Дианы на Авентине — оказались в Риме. Приняв от Лавиния и Альбы Лонги роль сакрального центра латинов, Рим однако имел ту особенность, что возглавил латинское тридцатиградье на иной стадии общественного развития. Древние сакральные союзы объединяли автономные общины, трибы и простые [23] вождества, находившиеся на стадии ранжированного общества. В V—IV вв. Латинский союз если не объединял протогосударственные образования, то уже возглавлялся Римским протогосударством со стратифицированным обществом.

Оформление гражданского коллектива привносило новые черты и в организацию латинской общности. Эти новые принципы начали проявляться с роспуском в 338 г. Латинского союза и ассимиляцией в гражданство части «старых латинов»⁸⁵⁾. После 338 г. началось основание coloniae civium Romanorum, означавшее переход к прямой эксплуатации завоеванной территории. Но логическое развитие эти принципы получили в III в., когда Рим вступил на путь образования провинций, приобретая подданных (альтернатива классическим рабам в условиях обширной державы, управлявшейся маленькой гражданской общиной). Управление провинциями осуществлялось на основе военного империя. Поэтому роль руководителей армии, всегда бывшая высокой в эпоху республики, особенно выдающейся стала не со времени Мария и Суллы, а с III в. до н.э., особенно с Пунических войн⁸⁶⁾. Причем этому способствовал и все более развивавшийся отрыв армии от гражданства; к концу III в. она уже на две трети состояла из италиков (socii)⁸⁷⁾. Специфика взаимоотношений с подданными определяла и специфику аппарата для их «подавления». Хотя античное управление и не требовало большой массы специалистов-чиновников, аппарат в принципе существовал. Он лишь принял форму, непривычную для нас. В роли такого аппарата, угнетения и подавления выступал сам гражданский коллектив. Такое понимание государства соответствовало, как показал С.Л. Утченко, правосознанию самих римлян, не отделявших органы управления от народа (res publica = res populi)⁸⁸⁾. С позиций современной политической мысли, принципиально разделяющей государство и (гражданское) общество, это выглядит суррогатом политического аппарата, но суть дела не меняется⁸⁹⁾.

В Риме своеобразное положение в этом аппарате занимали общины италийских союзников. Фактически италики, имея ту или иную долю приобщения к гражданству, были непривилегированной частью античного господствующего класса. В эпоху чифдом они противостояли римлянам и латинам, хотя это противостояние и не измеряется в сословно-классовых дефинициях. Но по мере укрепления римского государства акцент в их положении смещался, они все более превращались в менее привилегированный, чем римские граждане, класс-сословие. Объективно им отводилась роль орудия гражданской общины для поддержания господства граждан над провинциалами и рабами. Став суверенной общиной, Рим стал заключать формальные (не сакральные) союзы с зависимыми италийскими общинами. Но распространяя на италиков обязанности, фактически равные гражданским, римляне неизбежно должны были «пожать» и требование предоставления гражданских прав.

Итак, для типологической характеристики сложившейся в Риме к III в. до н.э. социально-политической системы представляется соответствующей категория «раннее государство». Одно из его определений, особенно подходящее для римской civitas в период ее расцвета, дал Р. Коэн: «Раннее государство — централизованная и иерархически организованная политическая система, в которой центральная власть имеет контроль над наибольшим количеством производительных [24] сил в обществе»⁹⁰⁾. X. Клэссен и П. Скалник выделили основные характеристики раннего государства: «1. Наличие достаточного количества населения для выделения социальных категорий, стратификации и специализации. 2. Гражданство определяется местом жительства или рождением на определенной территории. 3. Правительство централизовано и имеет необходимую суверенную власть для поддержания закона и порядка посредством использования авторитета и силы или демонстрации силы. 4. Оно (государство) независимо, по крайней мере de facto, и правительство обладает достаточной властью, чтобы предотвратить его распад, и способно защитить его целостность против внешней угрозы. 5. Производительность (уровень достигнутых производительных сил) достигает такой ступени, что имеется регулярный прибавочный продукт, который используется для поддержания государственной организации. 6. Население демонстрирует уровень социальной стратификации, на котором возникают социальные классы (правители и управляемые), могущие быть разделены. 7. Существует общественная идеология, на которую юридически опирается правящая страта (правители)»⁹¹⁾. С точки зрения марксиста, определяющей характеристикой из перечисленных является характер классового деления. В Риме с III в. до н.э. он определялся античной формой собственности. В западной этнологии в качестве критерия отличия государства от негосударства (чифдом) принят предложенный Р. Коэном — возникновение институтов, предотвращающих распад⁹²⁾. Римская структура, выдержавшая в конце III в. до н.э. нашествие Ганнибала, доказала свое право считаться государством. Говоря об этапах развития раннеримского общества, следует обратить внимание на показательный ряд хорошо известных фактов: сецессии плебса (494/ 3 — 449 — 287 гг. до н.э.), внимание к законам (ок. 510 — 451/450 — 304), законы Валерия о провокации (509 — 449 — 300), обострение долгового вопроса (494/493 — 384/367 — 326/313), договоры с Карфагеном (508 — 348 — 278), упоминание традицией Аппиев Клавдиев (505 — 450/449 — 312). Отмеченный хронологический ряд, который при желании можно дополнить, ясно указывает на три (менее выраженно на четыре) этапа. Если абстрагироваться от частностей и принять поправку Э. Гьерстэда, объединяющего события 509/493 и 451/449 гг., .то общая картина эволюции раннеримского общества будет следующей:

1. Автономные поселения с эгалитарным (сегментированным) обществом:
а) датировка традиции — до 753 г. до н.э.
б) уточненная датировка — до 616/578 г. до н.э.

2. Ранжированное общество и простой чифдом (regia):
а) с 753 г.; б) с 616/578 г.

3. Начало перерастания ранжированного общества в стратифицированное и формирование сложного чифдом (regnum):
а) с 616/578 г.; б) с 509/493 г.

4. Перенос акцента с гентильно-ранговых связей на сословные, уравнение плебеев с патрициями и юридическое признание фамилии; завершение латинско-сабинского противостояния и объединение триб в сложный чифдом — с 449/ 445 г.

5. Оформление стратифицированного общества: превращение патрициев и плебеев в сословия, а фамилии в социально-экономическую ячейку, складывание единой политической системы сложного чифдом — с 367 г.

6. Раннее государство: оформление гражданской общины и возникновение классов-сословий граждан и рабов — с 300/287 г.

В заключение обратимся к завершающему этапу эпохи раннего государства. [25] В сборнике «Раннее государство» A.M. Хазанов среди прочих поднятых им проблем поставил вопрос: где верхняя граница раннего государства, как отделить раннее государство от нераннего, зрелого?⁹³⁾ Отвечая на него, X. Клэссен и П. Скалник обратили внимание на то, что идеология раннего государства базируется на концепции реципрокации: все категории населения обязаны суверену податями и повинностями, за что суверен в свою очередь ответствен за их защиту, закон и порядок и обязан «дарами великодушия»⁹⁴⁾. Пока этот принцип действует, общественная структура является ранним государством⁹⁵⁾. С позиций избранного нами критерия римское государство превратилось в «зрелое» с изменением античной формы собственности, превращением ее в другую форму. В римской истории оба критерия могут рассматриваться взамосвязанно.

В античном обществе роль суверена выполняла сама гражданская община⁹⁶⁾. Общепризнана система взаимных прав и обязанностей гражданина и античного государства. До эпохи кризиса республиканского строя она представляется тождественной реципрокации в чистом виде. Но по сути тот же принцип можно проследить и во взаимоотношениях гражданской общины с италийскими союзниками и провинциалами. Система периодически перезаключавшихся союзных договоров постоянно ориентировала зависимые от Рима общины на то, чтобы заслужить у римского народа право удостоиться лучшего статуса. Италики стремились не отложиться от Рима, а добиться у него привилегий. И даже оказавшись в крайней ситуации Союзнической войны, они добивались приобщения к римскому гражданству, а не низвержения его (самнитская монета с изображением быка, бодающего волчицу, все же только аллегория). Этим, кстати, можно объяснить игнорирование Спартаком похода на Рим, если рассматривать его рабскую в основе армию как нанятое за обещанную свободу войско, стоявшее на службе италийских интересов. Используя рабов обычным в общем-то для римлян и других античных народов способом, италики пытались, играя на внешнеполитических трудностях, заставить нобилитет отменить сулланские порядки, парализовавшие их достижения в Союзнической войне. И их тактика оказалась успешной: в 70 г. консулы Помпей и Красс осуществили требуемое.

Не представляется удачным стремление некоторых исследователей разделить интересы реформированной Марием армии и гражданства в земельном вопросе. Солдаты получали землю не от полководца (пример Помпея красноречив), а от гражданской общины. Со времен Апулея Сатурнина меняется форма, в которой это происходило, армия становится каналом, через который сыновья италийских крестьян добивались земли от республики. Но это происходило в значительной степени потому, что правящий слой нобилитета, представляя республику, не желал признавать прав новых граждан. Внутри гражданской общины шел интенсивный процесс формирования классов крупных и мелких собственников, и по мере их расслоения крупные землевладельцы все более ориентировались на свои новые классовые интересы. Интересы всего класса граждан требовали иного субъекта надзора за ними, нежели прежний нобилитет. Поэтому новые граждане, составившие в I в. до н.э. подавляющую массу класса мелких землевладельцев, искали иного, более «покладистого» представителя гражданской общины и фактически нашли его в лице императора-принцепса. Только от принцепса, законного представителя гражданской общины, как от императора солдаты стали получать землю. [26]

Начало отмиранию принципа реципрокации положил переход к империи. Государство вроде бы сохранило свою социальную форму (res publica restituta): по-прежнему гражданская община, расширившаяся, однако, до пределов Италии, противостояла провинциалам. Формально прежние взаимоотношения сохранялись, однако над гражданской общиной теперь стоял принцепс, в отличие от прежнего нобилитета, инкорпорированного в гражданскую общину, объективно в равной степени призванный решать италийские и провинциальные вопросы.

Появившись как орудие для решения внутригражданских проблем, принцепс одновременно был и правителем-императором. Однако все более утрачивая практическое значение, идея реципрокации вплоть до Юстиниана сохранила идеологическое, удержав форму, в которую облекалось общественное осмысление взаимоотношений императора и подданных.

По-видимому, реципрокность следует рассматривать как показатель неотделенности государства от общества. Раннее государство представляло собой своего рода переходный период, когда эта связь постепенно истончается и затем рвется. Особенностью античного раннего государства, видимо, было то, что гражданская община, выполнявшая поначалу роль аппарата, постепенно растворялась сначала в италиках, затем в провинциалах. Поэтому в развитии римской государственности просматривается два переходных типа государства: республика и принципат.

Таким образом, переход к империи положил начало изменению положения гражданской общины в Римском государстве. Вслед за С.Л. Утченко следует признать, что античная форма собственности как форма, основанная на господстве гражданской общины, изживает себя в I в. до н.э. При этом все же не совсем точно будет считать ее концом Союзническую войну. Думается, что предоставление италикам гражданских прав в 89 г. было лишь декларировано, а практически они добились реального уравнения с римскими гражданами только с переходом к империи, которая первоначально возникла лишь как политическая форма социальных гарантий для новых граждан. Новая политическая реальность создала определенные условия воспроизводства старой социальной формы гражданской общины⁹⁷⁾, но отобрала у нее существенную характеристику — суверенность. Это положило начало высвобождению отношений частной собственности из-под опеки гражданской общины, укреплению крупного и мелкого землевладения⁹⁸⁾, оформлению неограниченной частной собственности⁹⁹⁾ и переходу к новому, классическому праву на ее основе. Поэтому «расцвет неограниченной собственности» логично приурочить не к послегракханской эпохе кризиса¹⁰⁰⁾, а ко времени качественной политической перестройки, создавшей орудие вмешательства в отношения собственности. Собственно говоря, социально-политическая борьба в период между Союзнической войной и принципатом Августа и была борьбой за победу частной собственности над античной, точнее, за установление примата частной над коллективной¹⁰¹⁾.

Итак, логика рассмотренного материала, очевидно, подводит к признанию, с существенным правда уточнением, оригинальной концепции Е.М. Штаерман о формировании настоящего, зрелого государства в Риме с переходом к империи. Эпоха же господства античной формы собственности с III по I в. до н.э. может рассматриваться как «раннее государство». [27]

¹⁾ См., например: Куббель Л.Е. Возникновение частной собственности, классов и государства // История первобытного общества. Эпоха классобразования. М., 1988. С. 227.

²⁾ См. он же. Государство // Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986. С. 41-45.

³⁾ «С политической точки зрения государство и устройство общества — не две разные вещи. Государство есть устройство общества» (Маркс К. Критические заметки к статье «Пруссака» «Король прусский и социальная реформа» // Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 439).

⁴⁾ Fried M. On the Evolution of Social Stratification and the State // Culture in History / Ed. S. Diamond. N.Y., 1960. P. 726 ff.; Krader L. Formation of the State. N.Y., 1968. P. 93-94; Service E.R. Origins of the State and Civilization. The Process of Cultural Evolution. N.Y., 1975. P. 71 ff.; Cohen R. Introduction // Origins of the State: the Anthropology of Political Evolution. Philadelphia, 1978. P. 2 ff.; Wright H.T. Toward an Explanation of the Origin of the State // Ibid. P. 55 ff.; Carneiro R.L. The Chiefdom: Precursor of the State // The Transition to Statehood in the New World / Ed. G.D. Jones R.R. Kautz. Cambr., 1981. P. 68 ff.

⁵⁾ Carneiro. Op. cit. P. 46.

⁶⁾ Ibid. P. 69.

⁷⁾ Fried. Op. cit. P. 713 f.

⁸⁾ The Early State / Ed. H.J.M. Claessen, P. Skalnik. The Hague, 1978; Origins of the State: the Anthropology of political evolution / Ed. R. Cohen, E. Service. Philadelphia, 1978; The Study of the State. The Hague — Paris — New York, 1981; Development and Decline. The Evolution of Sociopolitical Organization / Ed. H.J.M. Claessen, P. van de Velde, M.E. Smith. Massachusetts, 1985.

⁹⁾ Skalnik P. Some Additional Thoughts on the Concept of the Early State // The Study of the State. P. 339-340.

¹⁰⁾ Claessen H. The Early State: A Structural Approach // The Early State. P. 549 ff.; Skalnik. Op. cit. P. 345.

¹¹⁾ Khazanov A.M. Les grandes lignes de la formation des classes dans la société primitive // Problèmes théorétiques de l'ethnographie. Moscou, 1974. P. 73-75; idem. «Military democracy» and the epoch of class formation // Soviet ethnology and antropology today/ Ed. Yu. Bromley. The Hague, 1974. P. 141, 145.

¹²⁾ Хазанов A.M. Классообразование: факторы и механизмы // Исследования по общей этнографии. М., 1979. С. 155.

¹³⁾ Khazanov A.M. Some Theoretical Problems of the Study of the Early State // The Early State. P. 77-78.

¹⁴⁾ Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 30-33, 46 сл.

¹⁵⁾ Там же. С. 20.

¹⁶⁾ Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 160-169.

¹⁷⁾ Такое прочтение Ф. Энгельса, быть может, внесет некоторые коррективы в распространенное представление о присущей ему чересчур упрощенной связи между возникновением частной собственности, классов и государства. См.: Claessen H., Skalnik P. The Early State: Theories and Hypotheses // The Early State. P. 8-9; Claessen H., van de Velde P. The Evolution of Sociopolitical Organization // Development and Decline. P. 127.

¹⁸⁾ Штаерман Е.М. К проблеме возникновения государства в Риме // ВДИ. 1989. № 2. С. 76-94.

¹⁹⁾ В современной литературе в силу иного, чем у Энгельса, понимания сути государства этот признак с первого места отодвинут на второй план. См.: Куббелъ. Государство. С. 42.

²⁰⁾ Представляется, что именно эта мысль скрыта в словах К. Маркса: «Рабство, крепостная зависимость и т.д. всегда являются вторичными формами, никогда не первоначальными, несмотря на то, что они необходимый и последовательный результат собственности, основанной на общинном строе и на труде в условиях этого строя» (Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производству // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. 1. С. 485 сл.; ср. также: Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 224).

²¹⁾ Дьяконов И.М. Проблемы собственности. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н.э. // ВДИ. 1967. № 4. С. 13-35; он же. Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н.э. // ВДИ. 1968. № 3. С. 3-27; № 4. С. 3-40; Бонгард-Левин Г.М. К проблеме земельной собственности в древней Индии // ВДИ. 1973. № 2. С. 3-26; Штаерман Е.М. Эволюция античной формы собственности и античного города // ВВ. 1973. Т. 34. С. 3-14.

²²⁾ Илюшечкин В. П. Ф. Энгельс о происхождении общественных классов и государства и данные современной науки // ФН. 1984. № 6. С. 17-23.

²³⁾ Gellner E. State before class: The Soviet treatment of African Feudalism // Politics in Leadership. A Comparative Perspective /Ed. W.A. Shack, P.S. Cohen. Oxf., 1979. P. 193-220.

²⁴⁾ Классовое деление на основе общественного разделения труда предполагает подход, ориентированный на выделение лишь двух противостоящих (или, что теоретически равнозначно, сотрудничающих) классов. Такое классовое деление не может претендовать на охват всей общественной структуры, но лишь намечает тенденцию общественного развития. Таких тенденций (типов общественного разделения труда) в обществе может быть несколько. На римском материале об этом не раз писала Е.М. Штаерман, выделяющая в римском обществе две пары классов: рабы — рабовладельцы и колоны — земельные магнаты (Штаерман Е.М. Древний Рим: проблемы экономического развития. М., 1978. С. 201 сл.). Отличие такого подхода к классам от общепринятого состоит еще и в том, что классы могут рассматриваться только попарно, т.е. диалектически. Нельзя, убрав один из них, оставить другой, поскольку таким актом упраздняется общественное разделение труда, выражающееся в данном соотношении классов.

²⁵⁾ Fried M. The Evolution of Political Society. An Essay in Political Anthropology. N.Y., 1967. P. 225 ff.; Hindess В., Hirst P.O. Pre-capitalist Modes of Production. L., 1975. P. 28 ff.; Claessen, Skalnik. Op. cit. P. 19 ff.

²⁶⁾ Поэтому «простейшей, наиболее стихийно сложившейся формой этого разделения труда и было как раз рабство» (Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 186).

²⁷⁾ Класс рабов противостоит всем признанным правом свободным, поэтому теоретически неверно считать его классом-антагонистом только тех людей, которые приобрели рабов, «рабовладельцев» (ср.: Штаерман. Древний Рим. С. 196-197). Владение рабами не является конституирующим признаком класса. Показательно, что само слово «рабовладелец» не находит себе даже аналога у народа, с которым связывается наивысший расцвет рабовладельческих отношений, — у римлян (см.: Смирин В.М. Патриархальные представления и их роль в общественном сознании римлян // Культура Древнего Рима. Т. 2. М., 1985. С. 6).

²⁸⁾ Крестьяне средневековья имели на землю «такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы» (Маркс К. Капитал. Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 730).

²⁹⁾ Коротаев А. В., Кузьминов Я.И. Некоторые проблемы моделирования социально-экономической структуры раннеклассовых и феодальных обществ // НАА. 1989. № 3. С. 71.

³⁰⁾ Семенов Ю.И. Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии: прагосударство и аграрные отношения // Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки. М., 1980. С. 114.

³¹⁾ Фурсов А.И. Обсуждение книги Илюшечкина В.П. «Сословно-классовое общество в истории Китая». М., 1986 // НАА. 1989. № 1. С. 163.

³²⁾ Маркс. Формы, предшествующие... С. 461-472.

³³⁾ См., например: Маяк И.Л. Populus, cives, plebs начала республики // ВДИ. 1989. № 1. С. 67.

³⁴⁾ Штаерман. К проблеме... С. 87 сл.

³⁵⁾ «Простейшим определением чифдом является стратифицированное общество, основанное на неравном доступе к средствам производства» (Johnson A.W., Earle T. The Evolution of Human Societies: From Foraging Group to Agrarian State. Stanford (Gal.), 1987. P. 209).

³⁶⁾ Earle T. Economic and Social Organization of a Complex Chiefdom. Ann Arbor, 1978. P. 2.

³⁷⁾ Ср. также: Carneiro. Op. cit. P. 43 ff.

³⁸⁾ Earle. Op. cit. P. 2-3.

³⁹⁾ Маяк И.Л. Рим первых царей. (Генезис римского полиса), М., 1983. С. 222.

⁴⁰⁾ De Martino F. Storia della costituzione romana. V. 1. Napoli, 1958. P. 9-10.

⁴¹⁾ Palmer R.F.A. The Archaic Community of the Romans. L., 1970. P. 175.

⁴²⁾ В известном определении Авла Геллия (XV.27) — «когда голосование производится в соответствии с происхождением людей (ex generibus hominum), это куриатные комиции» — нет прямых оснований отождествлять genus hominum с gens, а их оба с родом. Ведь судя по Фесту (s.v. gentiles), слово «гентилы» имело двойное толкование: «Гентилами называется и происходящий из того же самого рода (genere), и тот, кто называется одинаковым именем, поскольку Цинций сказал: „Гентилами мне являются те, кто называется моим именем”». Представляется, что здесь речь идет о двух линиджах: большом (genus), указывающем на родовую принадлежность (происхождение), и малом (gens), указывающем на единую генеалогическую линию (nomers).

⁴³⁾ Alföldi A. Die Struktur des voretruskischen Römerstaates. Heidelberg, 1974. S. 67.

⁴⁴⁾ См. Маяк. Рим... С. 142 сл.

⁴⁵⁾ Там же. С. 150.

⁴⁶⁾ «Плебеями называются те, кто не входит в патрицианские gentes» (Gell. N.A.X.20.5). Возникновение самого термина «плебс» (от πληθος — πλήθω — pleo), возможно, относится к более позднему времени значительного численного увеличения внегентильного населения Рима при Анке Марции.

⁴⁷⁾ Маяк. Рим... С. 142-144, 146-147, 151-154.

⁴⁸⁾ «Название патроциниев было принято, когда плебс был распределен среди patres, чтобы за их делами осуществлялась опека» (Fest. s.v. Patrocinia).

⁴⁹⁾ «Ведь если клиенты — как бы почитающие, патроны — как бы отцы, и обмануть клиента все равно, что сына» (Serv. Aen. VI.609) «Патрон. Известно, почему он получил свое наименование от древних: потому что как дети, так и клиенты могут в известной мере считаться домочадцами» (Fest. s.v. Pntronus).

⁵⁰⁾ Как отметил П. Каталано, в песне салиев упоминается не единый populus, а много poploi (Catalano P. Populus Romanus Quiritium. Torino, 1974. P.114). Если под «народом» понимать население одной курии, то причина множественности poploi очевидна. На такое понимание архаического значения термина populus указывает и комментарий Сервия к Verg. Aen. X.202: gens illi triplex, populi sub gente quaterni («… <в Мантуе> народ был разделен на три трибы, из которых каждая делилась на четыре курии»). Курия у него — это populus.

⁵¹⁾ Гиренко Н.М. Социология племени. М., 1991. С. 166.

⁵²⁾ Fried M. On the Concepts of «Tribe» and «Tribal Society» // Essays on the Problem of Tribe / Ed. J. Helm. Seattle. L., 1968. P. 15.

⁵³⁾ Poucet J. Les Sabins aux origines de Rome: Orientations et problemes // ANRW. Bd I. S. 48-135.

⁵⁴⁾ Цифровые данные традиции вряд ли следует понимать буквально, скорее они должны восприниматься как некие знаки, указывающие на присутствие в данном контексте тех или иных социальных единиц.

⁵⁵⁾ Вполне вероятно, что за традицией о Ромуле и Нуме скрываются сведения о каком-то объединении с сабинами до образования regnum из трех триб. Возможно, это было объединение палатинских и сабинских курий в сакральный союз эпохи Септимонтия. Согласно традиции, Квирин был присоединен к Марсу и Юпитеру Нумой. Но Квирин представлял общину на Квиринале, вошедшем в городскую черту позднее, при Сервии Туллии. Ко времени Ромула и Нумы можно говорить только о включении сабинян Капитолия. С этим, возможно, связана легенда о заселении Капитолия сабинянами, зафиксированная в сказании о Тарпейе. В этом случае ромулов синойкизм — это не объединение трех триб, а синойкизм на куриальном уровне, образование одной трибы или, точнее, простого чифдом (regia), состоявшего из разноэтничных курий с латинским преобладанием. Так по крайней мере считала и древнейшая версия римской традиции, ничего не говорившая о ином делении римского народа при Ромуле, кроме куриального. В таком случае логическим продолжением объединения должна была стать реформа куриальных sacra, нашедша отражение в деятельности Нумы. Не случайны, видимо, и сведения о гибели Тулла Гостилия, происходившего из рода, известного борьбой с сабинами, и пытавшегося изменить какие-то религиозные установления сабина Нумы, опираясь, видимо, на религиозную практику альбанцев. Вероятно, эти изменения были связаны с приносом в Рим sacra Iuppiter Latiaris.

⁵⁶⁾ К правлению Тулла Гостилия иногда относят и увеличение в два раза коллегии 12 салиев (Dionys. II.70; Liv. I.22.7), которые еще в доримское время существовали не только в Этрурии, но и в латинских городах (Маяк. Рим... С. 252).

⁵⁷⁾ Ср.: Gjerstad E. Legends and Facts of Early Roman History. Lund, 1962. P. 35-36.

⁵⁸⁾ Варрон, ссылаясь на Энния, объясняет происхождение названия Луцеры от Лукумона (a Lucumone), т.е. Тарквиния. Ср. Pers. Sat. 1.20; Fest. s.v. Lucomedi.

⁵⁹⁾ Ср.: Alföldi. Op. cit. S. 42-53.

⁶⁰⁾ Liv. I.43.13: quadrifariam enim urbe divisa regionibusque et collibus, qui habitabantur, partes eas tribus appellavit. Городские трибы Субурана, Палатина, Эсквилина и Коллина, как кажется, приписаны Дионисием (IV. 14) и Фестом (Urbanas tribus) Сервию Туллию ошибочно, по числовому соответствию четырех городских районов и четырех триб объединения, которое оказалось отождествлено с Urbs. Вероятно, они фиксировали Рим эпохи Септимонтия. Точно так же три всаднические центурии, созданные согласно Ливию (I.13.36) Ромулом (что соответствовало древнему трехчастному военному делению индоевропейцев), в позднейшей, идущей, видимо, от Варрона, редакции были отождествлены с носившими этрусские имена территориально-этническими подразделениями — трибами.

⁶¹⁾ Хан. И. Плебеи и родовое общество // Studia Historica. V. 94. Budapest, 1975. P. 16.

⁶²⁾ С известной долей риска можно предположить, что однотипной Юпитеру, Марсу и Квирину фигурой в качестве покровителя трибы был Янус (Ди-анус) — мужское соответствие Дианы. См. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1983. С. 159 cл.

⁶³⁾ По мнению Э. Перуцци, это было попыткой включить в экономику Рима собственников земель, которые сами римляне эксплуатировать из-за противодействия других городов не могли (Peruzzi E. Aspetti culturali del Lazio primitivo. Firenze, 1978. P. 147). Сходную тенденцию максимализации экономического эффекта в виде стремления захватить не землю, а обрабатывающее ее население отмечает для периода чифдом Т. Эрль (Op. cit. P. 194-195).

⁶⁴⁾ В древности Авентин носил латинское название mons Murcius от слова murcus со значением «порченый, искаженный, искалеченный», относящимся к людям (Peruzzi. Op. cit. P. 98). Если под «порчей» понимать лишение куриальных sacra, то очевиден прозрачный смысл названия горы — «населенная социально обделенными людьми».

⁶⁵⁾ Начало разделению военно-политических и сакральных функций правителя положило объединение триб. Первоначально цари нового regnum имели те же функции, что и рексы ромуловой regia. Такие рексы не обладали наследственной властью, олицетворяли «здоровье нации» и ритуально убивались по достижении преклонного возраста (Немировский А.И. История раннего Рима и Италии. Воронеж, 1962. С. 148-152). Этрусские правители, сохраняя царско-жреческие прерогативы, стали претендовать на наследственный характер власти, подготовка которой отразилась в традиции о Сексте Тарквинии, послужившем поводом для изгнания Тарквиния Суперба. Новую политическую форму должен был освятить новый культ. Согласно традиции, еще Тарквинием Приском была начата постройка храма на Капитолии, рассматривавшегося как храм божества всех триб. Он был закончен при Тарквинии Супербе. И готовилось, видимо, освящение нового порядка управления, что и послужило реальной причиной ликвидации царской власти. А храм был посвящен М. Горацием латинскому Юпитеру, осмысленному как Iuppiter Optimus Maximus, однако приобретшему целый ряд этрусских атрибутов (Немировский А. И. Идеология и культура раннего Рима, Воронеж, 1964. С. 146 сл.). Переданная Ливием (II.8.6-8) легенда об освящении храма Юпитера латином М. Горацием и устранение сабина Валерия Попликолы отражает (подобно сюжету с храмом Дианы) противостояние латинской и сабинской общин.

⁶⁶⁾ Heurgon J. The Rise of Rome to 264 B.C. L., 1973. P. 114.

⁶⁷⁾ Ср. Johnson, Earle. Op. cit. P. 207 f.

⁶⁸⁾ Cp. Gjerstad E. Innenpolitische und militarische Organisation in fruhrömische Zeit // ANRW. Bd I. S. 145.

⁶⁹⁾ Palmer. Op. cit. P. 207.

⁷⁰⁾ Дионисий (III.36) сообщает, что великий понтифик Г. Папирий обновил sacrorum commentarii, составленные Нумой Помпилием. Помпоний считал, что Папирий жил при Тарквинии Супербе и собрал leges regiae (Dig. I.2.2.20). Эти «царские законы» обычно понимаются как законодательная практика римских царей. Хотя точнее в них, видимо, следует видеть законы первоначального римского чифдом — regia — практически куриальные законы. Если следовать хронологии Э. Гьерстэда (op. cit. S. 166 f.), то эта деятельность Папирия тесно связана с изданием законов XII Таблиц.

⁷¹⁾ Согласно традиции, до 471 г. трибуны избирались по куриям (Dionys. VI.89; IX.41), а с этого года по трибам (Liv. III.64.4-8). Можно понимать это как перенос акцента на территориальное деление. Но первоначальное территориальное деление, как отмечалось, было связано со смешением двух уровней общественной организации — триб и курий. Это смешение в традиции неизбежно должно было вылиться в путаницу на трибальном уровне. Поэтому можно предположить, что или Ливий не разобрался со списками древнейших магистратов, или его предшественники намеренно на их основе создали более сложную, чем в действительности, конструкцию. Два трибуна к 471 г. уже попали в традицию. А в источнике фигурировали три трибуна — руководители трех триб, выступавшие в конце царской эпохи помощниками рекса Рамнов. Для времени изгнания царей они и были зафиксированы Ливием как помощники двух трибунов. Косвенно это подтверждает реконструкцию Э. Гьерстэда, относящего правление Сервия Туллия (при котором стало четыре трибы и, следовательно, рекс и три трибуна) ко времени между 495/490 и 461 гг. Возникновение трибуната в 494/3 г., по его мнению, приходится на конец правления Тарквиния Приска (530/525—4997) или начало правления Сервия Туллия, когда кроме рекса было два трибуна. В 471 г., с которым Гьерстэд связывает центуриатную реформу, при Сервии Туллии было уже три трибуна. И при Тарквинии, и при Сервии трибуны были помощниками.

⁷²⁾ 35 традиционных территориальных триб находят опору в конструкции, объединяющей 30 куриальных regiones и 5 regiones четвертой трибы, не имевшей курий, с руководством которой могли быть связаны пять трибунов, появляющиеся в традиции под 471 г. до н.э.

⁷³⁾ Если принять «короткую» хронологию Э. Гьерстэда, поднимающую конец царского периода до 450 г., то многие «события» первых десятилетий республики займут период с 449 по 376 г. И тогда чередование трех-четырех трибунов с консульской властью с двумя консулами окажется не временно введенной экстраординарной магистратурой, а обычным порядком управления тремя-четырьмя трибами, находившимися в конфликте, с постепенно вызревавшим новым порядком управления всей общиной, основанным на разделении всего народа на сословия патрициев и плебеев. Четыре трибы, очевидно, существовали фактически, но сакральные представления римлян, ориентированные на тройственность, требовали признания только трех, имевших куриальное деление. Последнее объясняет сравнительную «легкость» принятия в вождество сабинской трибы.

⁷⁴⁾ Закономерно, что эта политическая реформа была подготовлена реформой на куриальном уровне. С 367 г. половина «децемвиров по священным делам» стала избираться из плебеев. Если этих децемвиров рассматривать как представителей курий одной трибы, то это означало допуск плебеев к руководству куриальными sacra. «После этой ступени, — пишет Ливий (VI.42.2), — дорога к консулату казалась уже проложенной».

⁷⁵⁾ Varrо R.R. I.10.2; Cic. de rep. II.14.26; Plin. NH. 18.2.7; Fest. s.v. Centuriatus ager; Plut. Numa. XXIII.

⁷⁶⁾ Маяк. Рим... С. 170.

⁷⁷⁾ В одной из работ Д.А. Ольдерогге отмечал, что «проблема соотношения трех основных общественных единиц — рода, общины и большой семьи — довольно сложна. Следует строго различать два таксономических ряда — линию родовых структур и линию общинных. На их пересечении находится большесемейная, или домашняя, община, иначе домохозяйство, в котором родовая структура представлена в виде домашней общины, реализуясь в сфере экономики» (Род и община // Проблемы исследования природных и трудовых ресурсов развивающихся стран. М., 1974. С. 107).

⁷⁸⁾ Возможно, до издания законов XII Таблиц отдельная фамилия не была хозяйственной ячейкой. Ведь по смерти главы фамилии (минимального патрилиниджа?) его сыновья составляли некий консорциум братьев, сообща владевших семейной неразделенной собственностью. См. Маяк. Рим... С. 148.

⁷⁹⁾ Не случайна, видимо, традиция о постройке храма Согласия по случаю завершения социально-политической борьбы. Начало его строительства датируется 367 г. (Plut. Camil. 42), а освящен он был в 304 г. (Plin. NH. 23.17; Liv. IX.46.6). Обращает на себя внимание сходство с традицией о храме Юпитера Капитолийского, знаменовавшего эпоху становления сложного чифдом: начат Тарквинием Приском, а закончен Тарквинием Супербом.

⁸⁰⁾ XII tab. IV.2; Dionys. II.26-27; Gai. Instit. I.118 a; 132-135 а. Римская фамилия как генеалогическая группа (минимальный патрилинидж) насчитывала три — четыре поколения, т.е. максимум три степени родства. Поэтому, чтобы выйти из-под власти pater familias, следовало выйти за пределы третьей степени родства. Скорее всего это осуществлялось в форме, описанной Гаем (I.132-135) инсценировки троекратной манципации сына с последующей его эманципацией. Первая продажа означала переход сына к родственнику первой степени от отца (filius), вторая — родственнику второй степени (frater patris / patruus, nepos), третья — родственнику третьей степени (pronepos, sobrinus). Отпуск (эманципация = манумиссия) продававшегося сына третьим покупателем означал выход его за пределы третьей степени родства.

⁸¹⁾ Новое общество требовало новых форм права. К 304 г. относится публикация Гнеем Флавием legis actiones и dies fasti/nefasti, бывших в руках понтификов (Dig. I.2.2.6-7), а в 253 г. первый верховный понтифик из плебеев Тиберий Корункалий сделал публичными свои юридические консультации (Dig. I.2.2.35-38). Публичный характер права соответствовал гражданскому характеру общества, будучи частью его res publica. Поэтому естественно уравнение в 287 г. древних leges, издававшихся в условиях куриального строя, и плебейских scita (Gai. Instit. I.3). Этим юридически был признан новый трибальный строй, т.е. территориальное деление.

⁸²⁾ Ср.: «Раннее государство — это организация для регулирования социальных отношений в обществе, которое разделено на два различных социальных класса — управляющих и управляемых» (Claessen, Skalnik. Op. cit. P. 21).

⁸³⁾ Levi E. Libertas und civitas // ZSS. RA. 1961. Bd 78. S. 170.

⁸⁴⁾ Salmon E.T. Roman Colonization under the Republic. L., 1969. P. 36 ff.

⁸⁵⁾ Alföldi A. Early Rome and the Latins. Michigan, 1965. P. 318; Salmon. Roman colonization... P. 71; Sherwin-White A.N. The Roman Citizenship. A Survey of its Development into a World Franchise // ANRW. 1972. Bd I.2. S. 25.

⁸⁶⁾ Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965. С. 174 cл.

⁸⁷⁾ Там же. С. 178.

⁸⁸⁾ Там же. С. 87 cл.

⁸⁹⁾ Гражданская община в роли государства рассматривалась в нашей литературе (Кошеленко Г. А. О некоторых проблемах становления и развития государственности в древней Греции // От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987. С. 64 cл.; Андреев Ю.В. Гражданская община и государство в античности // ВДИ. 1989. № 4. С. 71).

⁹⁰⁾ Cohen. Op. cit. P. 36.

⁹¹⁾ Claessen, Skalnik. Op. cit. P. 21; idem. Ubi sumus? The Study of the State Conference in Retrospect / / The Study of the State. P. 490.

⁹²⁾ Cohen. Op. cit. P. 35; idem. Introduction // Origins of the State. P. 4.

⁹³⁾ Khazanov. Op. cit. P. 78.

⁹⁴⁾ Claessen, Skalnik. The Early State: Models and Reality // The Earlv State. P. 638.

⁹⁵⁾ Iidem. Limits: Beginning and End of the Early State // The Early State. P. 634.

⁹⁶⁾ На мой взгляд, обоснованная С.Л. Утченко мысль, что идея суверенитета не была присуща римскому правосознанию, не отрицает выдвинутого еще Т. Моммзеном положения о суверенитете гражданской общины. Идеология не всегда совпадает с реальностью (Утченко. Кризис и падение... С 83-87, 94, 106, 122).

⁹⁷⁾ На это явно указывает социальная политика Августа, выражавшаяся, с одной стороны, в укреплении гражданского общества (res publica restituta) и его ставшей традиционной ячейки — фамилии, с другой.

⁹⁸⁾ Кузищин В.И. Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (II в. до н.э. — I в. н.э.). М., 1976. С. 140-151.

⁹⁹⁾ Термин «доминий» впервые появляется у Альфена Вара (I в. до н.э.) или у Лабеона (I в. н.э.). См.: Kaser M. Eigentum und Besitz im alteren Römischen Recht. Koln, 1956. S. 309.

¹⁰⁰⁾ Андреев М. Римско частно право. София, 1975. С. 174.

¹⁰¹⁾ Ср.: Штаерман. Древний Рим. С. 79 сл.