выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
К разделам: Римский мир | Византия
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделам: Римский мир | Византия | |
Социальная структура и идеология античности
и раннего средневековья. Барнаул, 1989.
{3} – конец страницы.
OCR OlIva.
Продолжая изучение той группы господствующего класса позднеантичного общества, которая в литературе называется "военной знатью"1), необходимо отметить, что после раздела империи 354 г. она практически распалась на западную и восточную, развивавшиеся в значительной мере независимо друг от друга. Военно-административные итоги раздела 364 г. в настоящее время фактически сводятся к следующей оценке: "С этого момента до сентября 476 г. мы имеем две части империи при двух (по меньшей мере) императорах и две администрации. Личная уния обеих частей при Феодосии имела по сравнению с этим меньшее значение, поскольку она длилась лишь четверть года, и еще сам Феодосий передал Западную империю своему сыну Гонорию как августу. В административно-историческом отношении правление Феодосия находится между Валентом и Аркадием и осталось для Запада несущественным: здесь институционный континуитет ведет от Грациана через Валентиниана II к Гонорию"2). Отсюда необходимо раздельное исследование особенностей эволюции западно-римской и ранневизантийской военной знати, реальное развитие которой определялось во многом локальной спецификой. Хронологические рамки данной работы определяются известными изменениями в социальном положении и внутренней структуре военной {107} знати по сравнению с временем Константиновой династии именно в 364—395 гг., о чем свидетельствуют место и роль военачальников в политической жизни обеих частей империи конца IV — начала V вв.
Напомним, что в современной литературе (прежде всего, А. Демандт; отчасти Р. Фрэнк и Г. Кастрициус3)) под позднеантичной военной знатью понимается достаточно замкнутый, наследственный социальный слой, состоящий из высших военачальников империи, связанных родственными узами между собой, правящими династиями, варварскими вождями; их экономическая мощь, позволявшая содержать собственных букеллариев, давала им возможность вмешиваться в формирование политики государства.
Приход к власти, после смерти Юлиана, паннонских военных на первый взгляд как будто должен был создать благоприятную атмосферу для усиления фамильных связей и формирования вокруг императора властной группы из родственников и земляков. Такая тенденция действительно наметилась. Иовиан поспешил назначить своего тестя Луциллиана, впавшего при Юлиане в опалу, магистром пехоты и кавалерии; своего родственника Януария, вероятно, именно он произвел в магистры или комиты Иллирика (PLRE, I, 454); кроме того, Януарий рассматривался в качестве возможного преемника Иовиана (Amm. ХХIV, 1, 4-5). Однако, если не считать демонстративного отказа франка Малариха принять от Иовиана магистериат, никаких других изменений в военном руководстве не произошло.
Роль паннонского окружения более рельефно выступает при обстоятельствах провозглашения Валентиниана I и в первые месяцы его правления. Так, паннонцы Эквиций и Лев поддерживали настрой армии на избрание Валентиниана (Аmm. ХХVI, I, 6); потом император окружил себя земляками: далматинец Урзакий — магистр оффиций, сискиец Вивеций — квестор Валентиниана (Amm. ХХVI, 4, 4).
В историографии до сих пор разделяется мнение А. Альфельда о том, что в окружений Валента паннонцы были представлены в еще большей степени4), мнение, основывающееся на упоминании factio Petronii Аммианом. Тем не менее анализ верхушки гражданской администрации Восточной империи 364—365 гг. показывает, что паннонцем в ней был лишь один Петроний. Небридий, происками Петрония вознесенный на пост префекта Востока, был уроженцем Этрурии (PLRE, I, 619); префект Константинополя Кесарий {108} происходил из Киликии (PLRE, I, 158); магистр оффиций Деценций также был уроженцем восточных провинций (PLRE, I, 197). Аммиан, не упускавший случая подчеркнуть, что то или иное лицо было земляком Валента, не упоминает в этой связи квестора дворца, комита священных щедрот (Иовин), которые, видимо, также не были паннонцами. Однако просографические сведения позволяют твердо вывести одну закономерность: все эти люди в той или иной мере в свое время конфликтовали с юлиановым режимом либо обладали известным влиянием (Иовин, Деценций) при дворе Констанция II. Очевидно, именно эти заслуги и стали для них лучшей рекомендацией при новом правлении (впрочем, еще и при Иовиане) и, следовательно, кадровый курс Валента в сфере гражданской администрации с самого начала основывался скорее на политических, нежели на этнических симпатиях.
Те же принципы персональной политики прослеживаются и в верхних эшелонах военной администрации. Валент подтвердил магистериат Лупицина, служившего в этом качестве еще при Констанции II и надзиравшего за Юлианом, а позже арестованного последним; в должности его восстановил Иовиан (PLRE, I, 520). Магистры Виктор и Аринфей, возведенные в этот ранг Юлианом, не были смещены Валентом, в чем, очевидно, в известной мере также сказался факт их верной службы Констанцию; во всяком случае при описании избрания Иовиана Аммиан упоминает их в составе "восточной партии": Arintheus et Victor et palatio Constanti residui de parte sus quendam hatilem acrutabantur (Amm. XXV, 5, 2). Единственным паннонцем в военном руководстве в первые месяцы правления Валента был комит доместиков Серениан (Аmm. ХХVI, 5, 3), вскоре убитый Марцеллом (Аmm. XXVI, 10, 1).
То, что фактически верхушка гражданской5) и военной администрации в 364—366 гг. состояла главным образом из представителей режима Констанция, во многом предопределило поддержку Валента восточными провинциями в восстании Прокопия, тем более, что последний слишком явно демонстрировал стремление опереться на приверженцев Юлиана: например, назначение галлов Фронемия и Евфраксия префектом Константинополя и магистром оффиций (Аmm. ХХVI, 7, 4)6). Если же учесть, что курии Фракии поддержали Прокопия, "связывая свое недовольство политикой Валента надеждами хотя бы на частичный возврат к политике Юлиана, к укреплению положения и значения курий"7), то вырисовывается {109} линия известных противоречий между регионально сгруппированными фракциями господствующего класса ранней Византии. Встав на сторону муниципальной аристократии и снискав ее поддержку, Валент на протяжении всего своего правления оплачивал выданный им "политический вексель"8). При расставленных таким образом акцентах вряд ли приходится говорить о паннонском засилье при Валенте, в том числе и в военной администрации.
Так, Аринфей и Виктор оставались на своих постах, несмотря на свой, видимо, преклонный возраст, вплоть до гибели Валента; оба были пожалованы консулатом. Интересно, что они оба при Валенте, не считая похода под Адрианополь, только один раз приняли участие в военных операциях — в готской войне 366—369 гг. Дважды они привлекались к исполнению дипломатических поручений: заключение мира с Атанарихом в 369 г., переговоры с персами об армянских делах 377 г. На Востоке же в 70-е гг. воевал лично Валент вместе с комитом Траяном и дуксом Вадомарием (Amm. XXX, I, 18-21) и, видимо, с магистром Востока Юлием (PLRE I, 481) и комитом Сатурнином (PLRE I, 877), хотя прямых свидетельств участия двух последних в персидских походах нет. Создается впечатление, что Аринфей и Виктор значительную часть времени проводили в Константинополе либо в Антиохии, будучи там стражами режима Валента. Император, вследствие их варварского происхождения и участия обоих в подавлении восстания Прокопия, мог не опасаться серьезного сближения их с какими-то группами населения.
Их родственные отношения друг с другом, императорской семьей и прочими представителями военной элиты не прослеживаются; известно лишь, что Виктор был женат на дочери Мавии, правительницы сарацин (PLRE I, 958). Увеличил ли этот брак его вес при дворе, однозначно ответить трудно. В целом же ни сам Валент, ни его военное руководство не породнились между собой. Видимо, это была принципиальная позиция, поскольку, отмечая достоинства императора, Аммиан писал: "всегда настороже и боявшийся, чтобы никто не вознесся выше, прикрываясь родством с ним" (XXXI, 14, 1)9). Аммиан называет лишь одного родственника Валента после восстания Прокопия: трибуна Эквиция, исполнявшего в 378 г. обязанности cura palatii. Очевидно, он не занимал сколь-нибудь солидного положения при дворе, поскольку упомянут только один раз и в связи с тем, что его {110} должны были выдать готам заложником, а другого родственника у императора просто не оказалось. (XXXI, 12, 15). Пресловутая вседозволенность трибуна Нумерия в плане отношений родства проблематична: дружба его и Валента до 364 г. не может считаться свидетельством даже в пользу землячества (XXIX, 2, 17).
Следовательно, военная верхушка при Валенте не могла оказывать существенного влияния на выработку политического курса; пользуясь родственными отношениями с императором. Не случайно поэтому они не упоминаются при решении важных внутренних проблем государства и, наоборот, всюду на первом месте представители гражданской администрации, как, например, в деле нотария Феодора. Все законы Валента адресованы гражданским чинам. Можно сделать вывод, что Валент не произвел серьезных изменений в социальном положении военной элиты и продолжил политику Констанция по недопущению вмешательства военных в гражданские дела. Единственным бросающимся в глаза новшеством было то, что, по сравнению с правлением Констанция, магистры подолгу не сменялись на своих постах: Виктор и Аринфей (363—379), Юлий (371—379). До известной степени это было платой за верность: Юлий, например, будучи в 365 г. военным комитом Фракии, был репрессирован Прокопием (Amm. ХХVI, 7,5). Но все же вольно или невольно, при Валенте создался прецедент длительной несменяемости в военном руководстве, который в дальнейшем, при изменении в социальном положении крупных военачальников, мог привести к более важным последствиям.
Возможно, что офицерство было недовольно такой политикой Валента в отношении военных. Во всяком случае, только с этим, на наш взгляд, можно увязать упоминание Аммиана о покушении на императора скутария Саллюстия (Amm. XIX, 1,15-16), который действовал, видимо, не в одиночку: ferrumque... adactum militaribus (выделено нами — Е.Г.).
Очень мало известно о наследственности службы в офицерской среде при Валенте. Достаточно сказать, что у нас нет сведений о детях ни одного из магистров 364—378 гг., равно как и о точном социальном происхождении высших военачальников. В этом плане твердо установлен лишь один факт: сын магистра Урзицина, служившего при Констанции, Потенций в канун Адрианополя был трибуном промотов (Amm. XXXI, 13, 18). В этом свидетельстве {111} Аммиана, видимо, отразилось уважение к его бывшему командиру, однако подозревать его в "фигуре умолчания" по отношению к отпрыскам других высших офицеров нет оснований, тем более, что он мог бы знать их лично. Скорее все же при Валенте наследственность службы в офицерских семьях традиционно складывалась на низших уровнях военной организации, и, наоборот, можно, на наш взгляд, говорить о своеобразном дефиците командного резерва. Об этом, например, говорит приглашение Валентом, при возникновении чрезвычайных обстоятельств после 376 г., популярного на Западе комита Себастиана и производство его в магистраты пехоты (Amm. XXXI, 11, 1). О назначенных в 377 г. магистрами Профутуре и Траяне Аммиан заметил, что "хотя оба… были высокомерны, но неспособны к войне" (Amm. XXXI, 7, 1). После первого же поражения место Профутура, вообще исчезнувшего из источников, занял Себастиан10), Траян был отставлен (XXXI, 11, 1), но позже восстановлен в ранге (XXXI, 12, 1). Сатурнина в 377 г. возвели временно (ad tempus) в магистры конницы (XXXI, 8, 3), хотя он также не имел боевого опыта, будучи при Констанции в должности cura palatii (Ibid. XXII, 3, 7). Примечательно, что, несмотря на вызванную чрезвычайными обстоятельствами необходимость удвоения числа магистров11), Валент ни в чем не изменил принципам своей персональной политики: Себастиан происходил из Вифинии, был дуксом Египта при Констанции; Сатурнин был репрессирован Юлианом; Траян был дуксом, затем комитом Армении12).
При Валенте не произошло, очевидно, никаких серьезных сдвигов в административной инфраструктуре верхушки военной организации; исследования А. Демандта показали, что Валент воспринял и оставил без изменений до 376 г. административную схему магистров Констанция и лишь готское восстание заставило отступить от нее13).
В нашем распоряжении немного сведений о наличии состояний у военной верхушки при Валенте. Проастии близ Константинополя имели Виктор и Сатурнин (PLRE, I, sub. nn.); о земельной собственности других магистров, комитов, дуксов практически ничего не известно, хота не исключено, что она была. Вполне возможно, что ей могли обзаводиться легче те из них, которые долго исполняли функции регионального командования, что, уже само по себе, создавало благоприятную атмосферу для втягивания в хозяйственные отношения подконтрольных провинций14).{112}
Уже в эпоху принципата (в подавляющей массе в Египте) зафиксирована солдатская земельная собственность15), продолжавшая существовать и в ранневизантийский период. Согласно источникам, основной массой военных поссессоров были солдаты (CTh, VII, 20, 4) и низшее офицерство (как например, Фл. Виталиан и Фл. Абинней)16) постоянных гарнизонов дукатов. В этом плане примечателен закон 386 г. на имя префекта августала:
"Мы приказываем твоему оффикию и оффикиям исполняющих обязанности наместников провинций все налоги по провинциям Фиваиде и Августамнике взыскивать, собирать, в конце концов, принуждать таким образом, чтобы, если в упомянутых провинциях были военные поссессоры, с них в таком же размере взыскивалось через военный оффикий" (CTh, I, 14, 1). Думается, что на дуксов, как на глав военных канцелярий, данный закон реально действия не оказывал, и вопрос о том, были ли они, равно как и комиты, в числе военных поссессоров, достаточно проблематичен. Регулярные же перемещения в командовании пограничной армии во второй половине IV в.17), видимо, делали непривлекательным для многих дуксов приобретение земельных имуществ по месту службы. Отсюда следует, что местная, провинциальная, военная элита предпочитала обогащаться, используя возможности государственного аппарата.
Одним из таких средств был так называемый "военный патронат", который, согласно А. Демандту, "обнаруживается сначала у низших рангов около середины IV в. в папирусах Абиннея, достиг ко времени Либания средних рангов, а в 399 г. в кодексе Феодосия называются в качестве patroni также magistri militum и comites"18). На наш взгляд, эта схема нуждается в серьезной корректировке. Так, анализ применения термина patron в архиве Абиннея в 11 папирусах, в которых он прослеживается (Р. Аbin. 4; 25-29; 31; 34-37), показывает, что он использовался в качестве формулы обращения младших по званию и низших по социальному статусу к старшему, даже без тени намека на отношения патроната. Как правило, он применялся в кратких отчетах эпимелетов и актуариев военной анноны (Р. Аbin. 4; 26; 29), наборщиков рекрутов (35), доверенных лиц Абиннея (25, 36-37), в служебных рекомендациях (31), просьбе об отпуске сына (34); в двух случаях — в жалобах деревень на насилия солдат (27-28), находящихся под командованием Абиннея, с угрозой обратиться в город {113} за помощью к своему землевладельцу (to emo geucho) и препозиту Кастину19), т.е. далеко не всегда и не повсеместно низшее офицерство могло выступать патронами по отношению к сельскому населению, как это может показаться на первый взгляд из знаменитой речи Либания "О патронатах".
Согласно интересной гипотезе Ж.-М. Каррье, военные выступали патронами лишь собственных колонов и держателей. Антимилитаристская же риторика Либания была обусловлена конфликтом "муниципальной аристократии и новой военной плутократии" из-за колонов, бежавших от гражданских собственников к военным20). Подмечено также, что в "De patrociniis" не упоминается, что генералы действительно становились собственниками защищаемых ими земель"21). Иными словами, в основе "чистого" военного патроната лежала только взятка. Очевидно, большие возможности в этом плане имели дуксы. Так, закон 360 г. свидетельствует, что патроцинии в Египте предоставлялись дуксами (CTh. XI, 24, 1) в последующих же двух рескриптах того же титута — 370 и 395 гг. в качестве патронов названы поссессоры (CTh. XI, 24, 2-3). И только в 399 г. (отметим, что этот закон не перешел в кодекс Юстиниана) дана развернутая характеристика злоумышленников:
"Мы определяем, чтобы тот, кто пытался предоставить патроцинии, какого бы он ни был достоинства: магистра ли обоих родов войск, либо комита, или из проконсулов, викариев, августалов, трибунов, или сословия куриалов, либо какого-либо прочего достоинства…" (CTh. XI, 24, 4). Если учесть, что в других источниках регулярные патроцинии магистров не зафиксированы (о единичных случаях можно лишь догадываться), то нельзя предположить в формулировке закона скорее лишь определенное предупреждение для них, поскольку они теоретически могли бы выступить патронами? Так, в этом перечне обращает на себя внимание факт отсутствия верхушки гражданской администрации, как если бы она никогда не была связана с патроциниями: префекта и комита Востока, магистра оффиций, комитов консистория и т.д. Если же законодатель исходил из того, что присутствие их в окружении императора исключало для них возможность предоставления патроциниев, то это, очевидно, справедливо и для магистров, особенно придворных. Строго говоря, подозревать в злоупотреблениях, связанных с патроциниями, можно было бы только магистра Востока. Но имеющиеся данные позволяют говорить как раз об {114} обратном. Офицера, к защите которого около 390 г. прибегли колоны Либания, ретор называет лишь стратегом (Or. 47, 13).
В 392 г. Либаний благодарил магистра Востока Модерата за заботу о поместьи Талассия (Lib. er. 1057), в связи с чем идентификация Модерата со стратегом, упомянутым в речи, сомнительна.
Итак, рост состояний военной элиты, центральной и местной, в минимальной степени связывался с земельными имуществами, но в большей мере с вымогательствами, взятками, спекуляциями. Отсюда показательно противопоставление языческой историографией офицерам-стяжателям тех военных, которые обнаруживали презрение именно к деньгам: таковыми выведены Себастиан (Еunap fr. 47), Баутон (Zos. IV, 33, 2), Промот (Zos. IV, 51, 3), Арбогаст (Zos. IV, 53, 1). А отсутствие крупных земельных имуществ у высших офицеров ранней Византии второй половины IV в. лишало их экономической возможности содержать частные отряды букеллариев. В этой связи гораздо больше соответствует действительности мнение, что "на местном уровне, в городе или сельской округе таких провинций, как Египет и Сирия, была тенденция, что богатые гражданские имели больше влияния, чем военные. Процесс милитаризации провинциальной жизни не был завершен"22).
Одним из главных последствий адрианопольской катастрофы, наряду с гибелью лучших походных сил Востока23), стала практически полная смена военного руководства, что уже само по себе не позволяет говорить о едином, в плане преемственности, слое военной знати. Часть военачальников пала в битве, другая — постепенно была отстранена Феодосием (Виктор, Юлий); из магистров Валента дольше всех на службе оставался Сатурнин. Новыми людьми для Восточной империи стали Рихомер, Арбогаст, военные франкского происхождения, посланные Грацианом на помощь Валенту и Феодосию (Zos. IV, 33). Думается, что их заметное положение в военном аппарате в первые годы правления Феодосия обусловлено следующими обстоятельствами: они, видимо, не были причастны к интригам против Феодосия-старшего24) и, главное, были представителями западноримской военной знати, из среды которой вышел новый август Востока. Не вступая в дискуссию за или против реального существования при Феодосии властной группы из испанцев, на наш взгляд, вполне правомерно говорить, что {115} в военном окружении императора лидировали выходцы из западноримской военной знати в целом, но не испанской ее ветви25). Для Византии все они были западными римлянами, олицетворением политической практики западного двора, хотя они и оторвались фактически от своих корней и превратились в ранневизантийскую военную элиту.
После заключения мира с готами в 382 г. Сатурнин также сложил свои командные полномочия; новыми магистрами, видимо, вскоре26) были назначены Тимасий и Промот. Оба служили еще при Валенте командирами небольших подразделений походной армии27), и, вероятно, при Феодосии принимали участие в ликвидации военных последствий адрианопольского кризиса28). Не исключено, что Тимасию при таком быстром, совершенно невероятном при Валенте продвижении по службе помогли родственные связи, поскольку, как считается, он мог быть родственником императрицы Флаккиллы29). И, наоборот, Промот выдвинулся благодаря своим боевым заслугам. Во всяком случае, в 391 г., после ссоры обоих магистров с влиятельным Руфином, Тимасий остался при дворе, Промот — переведен во Фракию, где погиб (Zos. IV, 51, 1-3). Если принять во внимание также тот факт, что Абунданций, назначенный магистром в 392 г., служил еще при Грациане и позже был в почете у Феодосия (Zos. V, 10, 1), то, видимо, можно предположить, что Феодосий в кадровой военной политике, насколько это было возможно, отдавал предпочтение офицерам западноримского происхождения либо служившим ранее в войсках Запада.
В новой военной элите определенное место занимали варвары, что было одним из негативных последствий адрианопольского кризиса. Но нероманизованные варвары-магистры недолго занимали свои посты (Модарес, Бутерих) и в целом Феодосий, видимо, стремился не допускать их к вершинам военной иерархии30).
В отношении восточного магистерия думается, что император пошел на известный компромисс. Хотя и здесь как будто не видно военных, тесно связанных с предыдущим правлением, но, с другой стороны, ни один из офицеров западноримского происхождения не стал при Феодосии магистром Востока (Хеллебих, Модерат, Аддей). В этой связи интересно отметить, что после смерти Феодосия, в пору изгнания феодосианцев с высших постов военной администрация, параллельно со ссылкой Тимасия (Zos. V, {116} 8, 3-9) и Абунданция (Zos. V, 10, 5) был лишен магистериата также Аддей, замененный уроженцем Пентаполя Симпликием (PLRE, 11, 1013).
В 388 г., готовясь к войне с Максимом и нуждаясь в прочном тыле, Феодосий решил сбить накал противоречий и пойти на некоторые уступки муниципальной знати восточных провинций после антиохийского "мятежа статуй". После долгих колебаний префектом Востока назначен ликиец Татиан, служивший еще при Констанции и бывший при Валенте комитом священных щедрот, но после 380 г. не занимавший никаких должностей (PLRE, I, 878).
В ряду префектов Востока при Феодосии он один был представителем гражданской администрации прежних правлений; все прочие были уроженцами и выходцами из Западной империи: Неотерий, Флор, Постумиан, Кинегий, Руфин (PLRE, sub. nn)31). Вероятно, именно в 388—391 гг., период вынужденных для Феодосия компромиссов, были заложены основы будущей так называемой "партии Аврелиана" в гражданской администрации, когда в течение трех лет Татиан и Прокул управляли Востоком, опираясь на своего рода factio из земляков, и, наоборот, сузился круг феодосианцев: Арбогаст остался при Валентиниане II, Баутон отбыл на Запад еще в 384 г., в 391 г., погиб Промот, в 393 г. умер Рихомер (Zos. IV, 55, 2-3). С известной долей осторожности можно предположить, что Феодосий после возвращения из Италии сквозь пальцы смотрел на интриги Руфина против Татиана, видя усиление "восточной партии" за то время, пока он находился на Западе. Думается, что падение Татиана было началом определенной феодосианской реакции, широкому развертыванию которой не помешала даже узурпация Евгения32). Казнен был Прокул, сын Татиана и префект Константинополя (Eunap. fr. 59); со службы изгнаны ликийцы-земляки Татиана (CTh, IX, 38, 9)33). По инициативе Руфина, явно в противовес магистратуре префекта Константинополя, рядом новых функций усиливается должность магистра оффиций, ставшая в конце IV в. одной из важнейших в государственном аппарате. Заметно стремление феодосианцев не выпускать ее из-под своего контроля: вслед за Кесарием, и Руфином в 394—395 гг. магистром оффиций был Марцелл, креатура Руфина; Аврелиан же был смещен с этого поста вслед за устранением Татиана, не пробыв на нем и полгода34). Примечательно, что после 391 г. на важнейших административных {117} постах вновь появляются галлы-феодосианцы35), что не могло не вызвать озлобления знати восточных провинций и не повлиять на остроту послефеодосиева кризиса.
Очевидно, от политики неприятия Феодосием восточной знати (внешне это выразилось даже в том, что император не посещал восточных провинций)36) выиграл, прежде всего, Константинополь, все больше приобретавший черты подлинной столицы империи. И именно в Константинополе большая часть высших офицеров-феодосианцев приобретала имущества37), что, в свою очередь, при наличии в нем гвардии вряд ли было совместимо с возможностью содержания ими частных вооруженных свит. Неприятие знати восточных провинций Феодосием отразилось и на военной верхушке: оторвавшись от Запада, на Востоке она не приобретала прочных социальных связей, что вело к ее замкнутости. Фактически только смерть какого-либо магистра открывала в военной элите вакансию, заместить которую уроженцы восточных провинций, тем не менее, не могли. Таким образом, причиной длительной несменяемости высшего военного руководства при Феодосии, как и при Валенте, были, прежде всего, политические факторы, что также вело к дефициту командного резерва, проявившемуся в 396—399 гг.
Итак, неудивительно, что от происходящих в начале 90-х гг. IV в. перемен в государственном аппарате почти полностью в стороне остались военные: только на место погибшего Промота, видимо, стал Стилихон, ушедший вскоре на Запад. Фактически в 395 г. военная элита ранней Византии была представлена Абунданцием, Тимасием, Аддеем, смещение которых Евтропием, наряду с кратковременным возвышением и падением Гайны и Фравитты, привело к полному обновлению военного руководства. Следовательно, ни о какой наследственности и преемственности военной элиты IV и V вв. говорить не приходится. Известно, что детей имели Тимасий (Zos. V, 9) и Промот (Zos. V, 3, 1), но их не видно в офицерском корпусе Аркадия или Феодосия II. Кроме Стилихона, никто из крупных военачальников не установил прямых родственных отношений с правящей династией, т.е. с этой позиции они вряд ли обладали влиянием на императора. С другой стороны, брак Стилихона с Сереной не стал гарантией его стремительной военной карьеры38), которая по срокам аналогична карьерам других магистров. Примечательно, что до назначения{118} Стилихона магистром источники почти ничего не сообщают о нем и тем более о его влиянии при дворе; даже Клавдиан смог посвятить этому периоду жизни Стилихона лишь несколько строк (Claud. Laus Ser. 190-193).
Однако именно при Феодосии социальное положение ранневизантийской военной элиты до известной степени упрочилось. Прежде всего, Феодосий повторил ранговый закон Валентиниана I об уравнении магистров войск с префектами претория и города (CTh, VI, 7, 2). Достаточно проблематичен вопрос о том, действовал ли он реально при Валенте на территории Восточной империи: иначе не совсем ясно, зачем спустя восемь лет понадобилось его повторять. Может быть, в этом случае следует все-таки говорить о копировании западноримской практики западноримскими военными, ощутившими необходимость правового закрепления своего социального статуса? Представляется, что прямым следствием этого закона было дарование ряда привилегий магистрам, которых они не имели при двух предыдущих правлениях на Востоке: предоставление квартиры после отставки (CTh, VII, 6, 3), освобождение от munera sordida (CTh, XI, 16, 16), право пользования curaus publicus (CTh, VIII, 5, 44), участие в судебных процессах через представителя (CJ, II, 12, 25).
Однако, видимо, этим новации Феодосия по отношению к военному руководству ограничились. Серьезных изменений в административно-функциональной инфраструктуре магистров войск, которые давали бы им какие-то рычаги воздействия на выработку политики, не произошло. Мы в полной мере разделяем сомнения А. Демандта в проведении Феодосием всеобъемлющей реформы высшего командования ранней Византии, приписываемой ему Зосимом (IV, 27, 1-2) и Иоанном Лидом (De mag. II, 11)39). Вряд ли прав Л. Варади, усматривающий во фразе Паката: "Тогда ты делишь свой войска натрое, вследствие чего и смущаешь возросшим страхом дерзость врага" — отражение факта учреждения трех региональных и двух презентальных магистериев40). Думается, что здесь речь скорее идет о конкретном плане кампании 388 г. Отсюда проблематично также и окончательное вычленение презентальных армий при Феодосии, что, согласно Д. Хоффманну, как будто бы имело место в 388—391 гг.41). Очевидно, этому препятствовал масштаб войн с Максимом и Евгением, когда стянутые {119} из всех уголков Востока войска (Pan. Lat. II, 32, 3, 4) большими массами перебрасывались на Запад. Назначение же командующих в обеих кампаниях вполне традиционно: Промот поставлен во главе конницы, Тимасий — пехоты (Zos. IV, 45, 2); в 393 г. командиром кавалерии был Рихомер, затем Стилихон (Zos. IV, 55, 2-3); командиром пехоты — Тимасий (Zos. IV, 57, 2-3).
Еще О. Зеек, анализируя ситуацию на Востоке во время похода 394 г., отмечал ее критичность: Аркадий не мог сколь-нибудь серьезно противодействовать варварским вторжениям из-за того, что Феодосий увел с собой основную массу походных войск42). А. Джонс, полагая, что Евтропий "создал организацию военного командования, которую мы находим в Notitia", отмечал также, что "Феодосий оставил после себя только магистра Востока и одного презентального магистра, и что три других командования были поспешно сымпровизированы"43). Однако эта гипотеза не подтверждается источниками: Аркадий оставлен в Константинополе на попечение Руфина (Zos. IV, 57, 5), о других советниках-феодосианцах ничего не сообщается, в том числе и о такой немаловажной фигуре, каким мог быть придворный магистр. Единственный из соратников Феодосия, кто мог бы войти в окружение Аркадия в 394 г., был Абунданций, что однако не засвидетельствовано, равно как и наличие презентального войска под столицей. В другом месте А. Джонс предполагает, что Абунданций получил отставку с поста магистра уже в 393 г. для того, чтобы продолжить службу уже в консистории при Аркадии (PLRE, 1, 5).
Все же впервые два центральных походных войска с постоянной дислокацией в мирных условиях по обе стороны Геллеспонта зафиксированы в 399 г. (Zos. V, 14, 1-2). Не исключено, что это реализовалось после возвращения византийских войск с Запада.
В связи с этими обстоятельствами встает вопрос о характере отряда букеллариев, созданного Руфином, очевидно, именно в условиях слабости центрального мобильного резерва (Claud. In Ruf., II, 75f). То, что он был сформирован по сути дела в чрезвычайных условиях и по приказу фактического правителя империи, показывает, что ранневизантийские букелларии в момент своего рождения были больше военно-государственным институтом, чем вооруженной свитой частного лица. Примечательно, что в их создании высшие военные никакой роли не сыграли. {120}
Дало ли создание презентальных армий возможность военной элите влиять на выработку политики? Мятеж Гайны и его давление на правительство как будто показали, что это реально. Фактически Гайна первым из ранневизантийской военной верхушки попытался воздействовать на формирование политики, опираясь на вооруженную силу. Однако не следует переоценивать как наличие в ней солдат-варваров, так и степень персонального влияния Гайны на свою армию, как это было сделано недавно Г. Албертом44). То, что Гайна начал службу простым солдатом (Soz. VIII, 4, 1), подразумевает как его незнатность, так и отсутствие у него в начале карьеры отряда соплеменников. Сделав быструю карьеру благодаря личным качествам и заслугам, он в походе против Евгения был командиром федератов45). Подчиненность Алариха Гайне в этой кампании привела к трениям между ними46) и, видимо, к разрыву с готской родовой знатью. Доверие у римлян оборачивалось для Гайны недоверием у широких масс варварских федератов. Личный престиж Гайны, несомненно, упал, когда он вместе со Стилихоном воевал против мятежного Алариха, и это наряду с известными потерями в контингентах под его командованием резко сократило для него возможность вербовки варваров в свои отряды. В источниках также нет свидетельств о предоставлении Стилихоном субсидий Гайне для пополнения его сил. Да это бы противоречило и логике политики Стилихона, отправлявшего по требованию Аркадия византийские войска в Константинополь. Практически невозможно поэтому говорить о большом числе варваров в византийских войсках накануне их возвращения домой. Если даже остатки федератов после ухода основной их массы во главе с Аларихом в 394 г. в Иллирик и были в армии Стилихона — Гайны, то не прослеживается вовсе организационное их вычленение в так называемую "частную армию". Зосим, описывая поход Против Евгения, говорит о tus de symnachuntas barbarus hupо Gaine (Zos. IV, 57, 2), но, сообщая о возвращении восточноримских войск в Константинополь, свидетельствует только о ton atratioton, обозначая Гайну как hegemon (Zos. V, 7, 4). В этой связи нам представляется неприемлемой гипотеза Г. Алберта о том, что Гайна еще до убийства Руфина имея значительный отряд собственных Privatsoldaten47). {121}
При Евтропии Гайна, обладавший репутацией человека Стилихона, был отодвинут в тень и обойден при назначениях на вакантные военные должности. В его услугах не нуждались даже феодосианцы, сотрудничавшие в то время (коллегиальная префектура Евтихиана-Кесария) с Евтропием и уж, тем более, их противники. Следовательно, ни о каком росте частного, ни материального, ни военного, могущества Гайны говорить не приходится. Содержание отряда букеллариев, если можно себе представить наличие таковых у невлиятельного, не достигшего ранга магистра, и вообще не занимавшего, видимо, офицерских постов при Евтропии служаки, было для не обладавшего крупным состоянием Гайны просто не под силу48). В этой связи заслуживает особого внимания одно место у Зосима: "Гайна же, не удостоенный чина, приличествующего старшему стратегу (= магистру — Е.Г.), не в состоянии утолить дарами варварскую ненасытность. Больше же его терзало, что все деньги шли в дом Евтропия" (V, 13, 1). На наш взгляд, Зосим, описывая столетие спустя мятеж Гайны, пытался разрешить противоречие между незначительностью Гайны при Евтропии и его небывалой мощью спустя несколько месяцев с помощью литературных приемов: давнему замыслу Гайны захватить власть противодействовала вечная варварская алчность. Примечательно, что церковные авторы, знавшие эпос "Гайния", вообще не упоминают о какой-либо частной свите Гайны и проблемах ее обеспечения. И, наоборот, об активности Гайны по внедрению верных ему людей на командные посты презентальной армии они сообщают после (а не до, как у Г. Алберта) назначения его magister militum praesentalis. Речь при этом идет не о готских солдатах, а только об офицерах49). Сообщение же Сократа о приглашении Гайной целого народа, видимо, следует понимать как аллегорию на объединение с гревтунгами Трибигильда. Гораздо реалистичнее в этой связи фраза Синезия, очевидца назначения Гайны магистром: "Человек, носящий звериные шкуры, командует имеющими хламиды" (De regno 20). Следовательно, против правительства Аврелиана выступила под командованием Гайны, еще до его объединения с Трибигильдом, регулярная римская армия, а не букеллария презентального магистра.
В том же, что она пошла за мятежным магистром, очевидно, отразились конкретные условия послефеодосиева кризиса, ориентация Гайны на сторонников прежнего режима, умелое применение пропаганды. {122}
Итак, в целом возникновение презентальных армий резко увеличило шансы военных на вмешательство в процесс выработки политики. Но поскольку они основывались на возможности использования государственных вооруженных сил, то, несомненно, их реализация зависела от целого комплекса объективных и субъективных условий конкретной политической ситуации. С другой стороны, контроль над презентальными армиями с самого момента их создания становился для правительства ранней Византии серьезной политической проблемой.
Теперь, наконец, уместно поставить вопрос: существовала ли в ранней Византии 364—395 гг. военная знать как устойчивая социальная группа? Рассмотренный материал скорее позволяет говорить об обратном. Как и в эпоху раннего домината она продолжала оставаться высшей административной группой военной организации, не замкнутой и не наследственной по своему характеру, до создания презентальных армий практически лишенной рычагов воздействия на выработку политики государства. На ее состав, реальное место в государстве и политической системе в 364—395 гг. оказали определенное влияние как последствия раздела империи 364 г., достаточно отчетливо выявившего своеобразие социально-политического развития ранней Византии, так и особенности политических ситуаций и режимов Валента и Феодосия. Валент, вынужденный ориентироваться только на господствующие круги восточных провинций, был поставлен перед необходимостью формировать военное руководство только из их ставленников, что привело даже к дефициту боеспособных полководцев. Кадровый же курс Феодосия, несмотря на то, что он был исторически бесперспективен, вызвал к жизни ряд незначительных новшеств в положении военной элиты, в целой чуждый верхушке куриалов Востока, а потому и полностью смещенной после смерти императора.
Глушанин Е.П.
(Алтайский государственный университет, Барнаул)
1) Demandt А. Der spätrömischen Militäradel // Chiron. — 1980. — Bd. X. — S. 609-636; Глушанин E.П. Позднеримская военная знать и государство раннего домината // Проблемы истории государства и идеологии античности и раннего средневековья. — Барнаул, 1988. — C. 66-81. {123}
2) Demandt A. Magister militum // RE. — 1970. — Splbd. XII — Sp. 587-588 ; о процессе раздела империи подробнее см.: Rabat А. Divisio regni. Der Zerfall des Imperium Romanum in der Sicht der Zeitgenossen. — Bonn, 1986; военно-стратегические цели раздела 364 г. см.: Hoffmann В. Das spätrömische Bewegungsheer und die Hotitia Dignitatum. — Düsseldorf, 1969. — Ed. 1. — S.122-127.
3) Demandt A. Der spätrömischen Militäradel // Chiron–1980 — Bd. X. — S. 669-636; Frank R.I. Scholae Balatinae. The Palace Guards of the Later Roman Empire. — Rome, 1969. — P.167-199; Castricius H. Zur Socialgechichte der Heermeister des Westreiches Einheitliches Rekrutierungsmuster und Rivalitäten im spätrömischen Militäradel // MIÖG. — 1984. — Bd. 92. — S. 3-33.
4) Alföldi A.A. Conflict of ideas in the Late Roman Empire — Oxford, 1952. — I-17; Jones A.H.M. The Later Roman Empire (284—602). A social, economic and administrative survey — Oxford, 1964 — V. 1, — P. 141.
5) См., например, рассуждения Фемистия о том, что отнюдь не военные были главными фигурами при избрании императоров в 364 г. — Them. Or. VI, 73b.
6) О причинах неприятия политики Юлиана верхушкой восточных провинций см.: Курбатов Г.Л. К вопросу о территориальном распространении восстания Прокопия (365—366 гг.) // ВО. — 1961. — С. 64-92.
7) Там же. — С. 79.
8) Глушанин Е.П. Система набора солдат в ранневизантийской армии IV в. (К вопросу о некоторых аспектах социальных отношений и социальной политики Византии в IV в.) // Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества. — Л., 1984. — С. 3-22.
9) Примечательно, что и Валентиниан на Западе не раздавал высоких должностей родственникам, предпочитая оставлять их частными людьми — Amm. XXX, 9, 8.
10) Enßlin W. Zum Heermeisteramt des spätrömischen Reiches // Klio–1931 — Bd. 24 — S. 129.
11) Demandt A. Magister militum.Sp. 708.
12) Demandt A. Magister militum... — Sp. 705; PLRE, I, 921 числит Траяна в 367 г. дуксом Египта.
13) Demandt A. Magister militum... — Sp. 708-709.
14) Возвращенные Феодосием в 390 г. земельные владения бывшего магистра Сапора, видимо, располагались на Западе — Lib. Epist. 957. {124}
15) Lewis N. Soldiers permitted to own provincial land // Bulletin of the American Society of Papyrologists–1982 — V. 19. — P. 143-148; Wierschowski L. Heer und Wirtschaft.Das römische Heer der Prinzipatszeit als Wirtschaftsfuctor. — Bonn, 1984 — S. 74-87.
16) Rémondon R. Militaires et civils dans une campagne égyptienne au temps de Constance II // Journal des Savants — 1965 — P. 140-141.
17) Согласно А. Джонсу в среднем один раз в три года — Jones A.Н.М. Op. cit. — V. I — P. 381.
18) Demandt A. Ber spätrömischen Militäradel… — S. 631.
19) По мнению И.Ф. Фихмана, полисемия слова "патрон" не позволяет рассматривать его как индикатор патроциниев, за исключением того случая, когда оно прямо ассоциируется с "geuchos". По его наблюдениям, имеется лишь одно упоминание военного в качестве патрона во всем обширном собрании оксиринхских папирусов, в Р. Оху. XII, 1424 от 318 г. (Fikhman I.F. Les "patrocinia" dans les papyrus d'Oxyrhynohus // Actes du XVe congrès international de Papyrologie. — Bruxelles, 1979. — Part. IV — P. 189; 194).
20) Carrié J.-M. Patronage et propriété militaires au IVe s. Objet rhétorique et objet réel du disoours Sur Les Patronages de Libanius // Bulletin de Correspondence Hellenique — 1976 — V. 100 — P. 169-174.
21) Liebeschuets J.U.W.G. Antioch. City and imperial administration in the Later Roman Empire — Oxford, 1972 — P. 206.
22) Kaegi W.E. Byzantine military unrest. 471—843 — Amsterdam, 1981 — P. 19. К сожалению, нам недоступно: Price R.M. The role of military men in Syria and Egypt from Constantine to Theodosius II. Diss. — Oxford, 1974.
23) О масштабах катастрофы см.: Hoffmann D. Das spätrömischen Bewegungsheer und die Notitia Dignitatum. — Düsseldorf, 1969 — Bd. 1 — S. 455-458.
24) Подробнее см.: Demandt A. Der Tod des Älteren Theodosius // Historia. — 1969 — Bd. 18. — S. 616-625.
25) Строго говоря, полной монополией испанцы не обладали и в гражданской администрации. — Matthews J.P. Gallic suppoters of Theodosius // Latomus — 1971 — V. 30 — P. 4 — Р. 1073-1099.
26) Demandt A. Magister militum..— Sp. 713. {125}
27) Тимасий: stratiotikon hegesameno tagmaton — Zos. V, 8.
28) Промот: strategos ton kata Thraken pezon — Zos. IV, 35.
29) Chastagnol A. Les espagnole dans l'aristocratie gouvernementale à l'époque de Theodose // Les empereurs romains d'Espagne. — P., 1965. — P. 288-290. Гипотеза Д. Мэттьюза о том, что Тимасий имел солидный вес в армейских кругах до избрания Феодосия, все же не находит опоры в источниках; связи его с Сиагриями столь же проблематичны. — Matthews J.F. Western arlstocracies and Imperial Court A.D. 364—425. — Oxford,. 1975.— P. 95.
30) Глушанин E.П. О некоторых причинах появления антиварварских настроений в общественно-политической мысли Византии конца IV — начала V вв. // Античная древность и средние века. Проблемы идеологии и культуры. — Свердловск, 1987. — С. 14-25.
31) Нам известны многие восточные римляне в гражданской администрации Феодосия: Северин — комит частных дел и священных щедрот; Евтихиан — комит священных щедрот; сын Татиана Прокул — префект Константинополя. За исключением Небридия в 386 г. пост префекта Константинополя на всем протяжении правления Феодосия замещали представители знатных фамилий Востока. Думается, что во второй половине IV в. эта должность носила публично-политический, титулярный характер, отражавший реальное место Константинополя в Восточной империи. Ср.: Dagron G. Naissance d'une capitale. — P., 1974. — P. 251-254.
32) Подробнее см.: Dagron G. Op.cit. — P. 288.
33) О хронологии и отражении этих событий у Клавдия см.: Barnes T.D. The victim of Rufinus // Cl. Qu.— 1984. — V. 34. — F. 1. — P. 227-230.
34) Clause M. Der Magister Officiorum in der Spätantike (4.-6. Jahrhundert). Das Amt und sein Еinflus auf die kaiserliche Politik.— München, 1981. S. 121-122, 148-149, 169-170.
35) Matthews J.P. Callic suppoters of Theodosius… — P. 1073-1099.
36) Seeck O. Regesten der Kaiser und Päpste für die Jahren 311 bis 476 n. Chr. — Stuttgart, 1919. — S. 251-283.
37) Janin R. Constantinople bysantlne. — P., 1964. — P. 421, 417 , 358, 352, 477.
38) О карьере Стилихона см.: Mazzarino S. Stilicone. La crisi imperiale dopo Teodorio. — Roma, 1942. — P. 100-103; Baßlin W. Op. cit. — P. 143.{126}
39) Demandt A. Magister militum.. Sp. 720-723.
40) Pan Lat. 11, 33, 2-3; Varady L. Das letzte Jahrhundert Pannoniens. 376-476. — Amsterdam. 1969. — S. 46.
41) Hoffmann D. Op. cit. — Bd. 1. — S. 505-510.
42) Seeck O. Arkadios // RE. — 1893. — Bd. 1 — Sp. 1145.
43) Jones A.H.M. Op. cit. — V I. — Р. 178; V. 3. — P.33. — №. 10.
44) Albert C. Goten in Konstantinopel. Untersuchungen zur oströmischen Geschichte um das Jahr 400 n. Chr. — Paderborn, 1984. — S. 107-145.
45) Официальное место его в римской армии см.: Demandt A. Magister, Sp. 733; Hoffmann D. Op. cit. — Bd. I. — S. 32; Varady L. Op. cit. S. 82.
46) Varady L. Op. cit. S. 78-82.
47) Albert G. Goten… — S. 107-108.
48) Это вынужден был признать и Г. Алберт: "Итак, кажется, что последовательно проведенной и удовлетворительно устроенной системы содержания войска-свиты Гайны не существовало" — Albert G. Goten. S. 143.
49) Soc. VI.6: epitedeius ton stratiotikon arithmon; Soz. VIII, 4, 1: syntagmatarchas kai chiliarchus; vgl. Albert G. Goten… — S. 127.
Написать нам: halgar@xlegio.ru