Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Россия – XVII век

Чистякова Е.В.
Идея совместной обороны южных границ России и Польши в русской публицистике второй половины XVII в.

Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979.
{197} – конец страницы.
OCR OlIva.

Идея славянской общности бытовала в исторических и литературных произведениях стран Восточной Европы с глубокой древности¹⁾. Общность происхождения славян, их языковая близость, сходство исторических судеб, часто возникавшие династические, а следовательно, и государственные связи — все это находило отражение в трудах польских хронистов, в русских летописях, в чешских, сербских, болгарских источниках, в славянском фольклоре.

Однако в определенные исторические периоды политические акценты в этих трудах расставлялись по-разному.

K концу XVII в. в странах, терзаемых турецкими захватчиками или находившихся под угрозой их ударов, зрела мысль о необходимости совместных действий против общего врага. А так как одной из наиболее сильных стран в тот период была Россия, то и надежды многих народов, жаждавших облегчения своей участи, обращались именно к ней. Но и в самой России в умах широко мыслящих политических деятелей, публицистов, историков — всех, кто сумел преодолеть средневековую религиозную ограниченность, встать выше территориальных или династических споров, все настойчивее вызревала идея о необходимости объединенных военных действий Речи Посполитой и России против Пopты.

О том, в какой мере эта идея была органичной для русской общественной мысли, вопрос дебатировался на страницах русских журналов в последней четверти XIX в. под впечатлением результатов русско-турецкой войны 1877—1878 гг. и освобождения Болгарии. Большинство авторов (Н. Костомаров, О. Миллер, Л. Лебедев и др.) оспаривали мнение Е. Карновича об иммиграции этой идеи извне, с Запада. В то время дискуссия так и не завершилась²⁾. В современной историографии эта тема возникала при рассмотрении взглядов отдельных авторов XVII в., она нашла отражение в статье В.А. Серчика³⁾. {287}

Конец XVII в., как известно, был временем наибольших успехов завоевателей, но, с другой стороны, он явился и тем рубежом, с которого началось медленное неуклонное падение могущества Порты. Она все больше отставала от других европейских стран, в которых с разной степенью интенсивности намечался или уже шел процесс вызревания новых капиталистических отношений. Конечно, для современников, в силу приближенности явления, это не было явственным, но реальная обстановка диктовала для совместной борьбы с коварным врагом необходимость объединения⁴⁾.

Военный потенциал Османской империи понижался: когда-то воинственные янычары стали обзаводиться хозяйством, семьей. Анатолию потрясали крупные антифеодальные восстания. Военно-ленная система хозяйства изменялась: служебные лены (сипахов и тимаров) захватывали на откуп представители дворцовой аристократии и ростовщики, превращая их в наследственные⁵⁾. Правящий класс Турции продолжал жить за счет грабительских походов.

Но почва горела под ногами завоевателей. Южнославянские народы предпринимали героические усилия, чтобы вновь обрести независимость и сохранить свою культуру⁶⁾.

Однако в конце XVII в. Турция еще направляла свою агрессию в сторону Юго-Восточной Европы⁷⁾.

В докладах на XIV Международном конгрессе исторических наук в США Я. Цезар, И. Возар (ЧССР) и И. Переньи (ВНР) еще раз убедительно показали, что татаро- монгольское нашествие в XIII в. и наступление Османской империи в последующее время затормозили прогрессивное развитие стран Восточной Европы, подвергшихся агрессии.

Преодолевая свое отставание, Россия в XVII в. в экономическом отношении делает важные шаги вперед: возникли первые мануфактуры, зарождалось строительство флота, начал складываться всероссийский рынок, крепла централизация государства, постепенно преобразовывалась армия — все это позволило России превратиться в мощное государство и более активно решать стоявшие перед ней внешнеполитические задачи. Укрепление южных границ постройкой засечных черт, воссоединение с Украиной, окончание войны с Польшей и некоторое затишье {288} на Балтике создали условия для борьбы с набегами крымских татар, поощряемых турецкими султанами.

В связи с этим в России наблюдается особый интерес к истории и государственному устройству Турции и ее вассалов⁸⁾. Неудивительно, что во множестве списков распространялся «Казанский летописец», пользовалась популярностью «Повесть о Царьграде» Нестора-Искандера, в хронографах отмечались вехи борьбы с татарами и турками, распространялись и переводные сочинения. В 70-х годах в России появилось описание Турецкой империи, в котором содержались военно-географические, топографические и статистические сведения о Порте. Издатель этого описания П.А. Сырку полагал, что автором его был сын боярский из Ельца Ф.Ф. Дорохин, пробывший в турецком плену с 1662 по 1674 г.⁹⁾

Необходимость объединенных действий в борьбе с турками осознавал, проводил в своей дипломатической деятельности и отразил в переписке и в публицистических статьях блестящий государственный деятель, «царственные большие печати и государевых великих посольских дел сберегатель» А.Л. Ордин-Нащокин. Как бы ни были противоречивы оценки его личности, исследователи сходятся на признании его поборником объединенных действий России и Польши против общих врагов и прежде всего ограждения южных границ обеих государств от крымско-турецких вторжений¹⁰⁾.

Это убеждение, возникшее еще в начале 40-х годов, в период его первой посольской службы в Молдавии, он пронес через нелегкую годину военной и дипломатической борьбы за воссоединение с Украиной. Этим же он руководствовался в момент вмешательства в первую северную войну Швеции (1656), когда перед русской дипломатией встал вопрос, продолжать ли войну с Польшей или, временно отложив споры, спасать ее от разгрома. Ордин-Нащокин без колебаний решил это в пользу Польши.

Будучи сторонником разрешения международных конфликтов по возможности мирным путем, он писал: «…истинно в руках бес крови всякой способ явен ко одолетельному миру со всех сторон»¹¹⁾.

Этот принцип он был склонен применять прежде всего по отношению к Польше. Еще будучи в разгар войны в Люблине (1663), он мечтал: «А у обоих государей великих (имеется в виду русский и польский. — Е.Ч.) {289} будет неразорванный союз, и хан бы в соседстве держал со обоими государи дружбу… и турок будет здержан и крепко верен»¹²⁾. Особенно примечательным было львовское посольство А.Л. Ордина-Нащокина (1663), ход которого был освещен в монографии З. Вуйцика¹³⁾. Уже тогда дипломат сформулировал идею «союза и любви» России и Польши для борьбы с татаро-турецкой опасностью. Он считал, что «военные угрозы от турка минутца и будет в соседстве склонен и войну свою отложит»¹⁴⁾.

Перед отъездом на очередные переговоры с представителями Речи Посполитой (1664) Ордин-Нащокин подчеркивал необходимость построить отношения с ней «не черес меч», «не всчиная войны». Он развивал и позже идеи «союза превеликое богоугодное дело». Конкретно это убеждение нашло воплощение в Московском союзном постановлении (1667), согласно которому Россия и Польша договорились «случати силу» там и тогда, где и когда этого потребуют нужды обороны¹⁵⁾. В 1668 г. он составил программу международных переговоров по экономическим вопросам между Швецией, Россией и Польшей.

Ордин-Нащокин очень гордился своим вкладом в установление мирных отношений с соседними странами: «…преславные миры со всех стран царству Московскому учинились, и не точию з государствы христианскими, но и з бусермены. А изо всех из них с славным королевством Польским преодолетельной мир царству Московскому утвержен и святым союзом во веки постоятельно укреплен и не токмо впредь от королевства Польского какого мщения опасным быти, но и сами благодарят». И ниже читаем об ответной реакции когда-то враждебной Речи Посполитой следующее: «И как от всея Речи Посполитой всего королевства Польского… в высокое дело и в большой промысел славного миру успокоения христианским кровем вечно поставлено, и по милостивым грамотам за много лет к совершениям мирным преобразовано, и дошло с кем страшная война была»¹⁶⁾. Вся цепь этих договоров и встреч завершилась впоследствии последним звеном — заключением Вечного мира России с Польшей (1686)¹⁷⁾.

Вот почему прав был П. Потоцкий, который писал: «Гремевшая в Европе слава тринадцатилетнего перемирия, коего желали все христианские державы (но едва надеялись), воздвигает Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков: ибо тот, кто кладет основание {290} миру, хотя и непродолжительному, оказывает истинную услугу обеим сторонам и достоин большей славы, нежели те, которые истощают силы государства бедственными и кровопролитными войнами»¹⁸⁾.

Литературно-публицистические труды «Извещение истинное» и «Ведомство желательным людям» были написаны А.Л. Ординым-Нащокиным после отставки в 70-х годах, когда он жил в уединении в затерянном в псковских лесах Крыпецком монастыре Иоанна Богослова под именем инока старца Антония.

Первое из них — «Извещение истинное с началу войны о Киеве с Украиной и царства Московского с королевством Польским миру быти крепко» — посвящено этапам развития русско-польских отношений в период борьбы за воссоединение Украины с Россией. Одну из причин русско-польской войны Ордин-Нащокин видел в попытках Польши распространить на Украину католицизм. Поворот в русско-польских отношениях предопределила позиция султана, так как возникла угроза того, что «по Украйне в том их насилованъе и совсем к турку не отгонить».

Захват султаном Подолии (1672) дал основания автору высказаться за немедленное вмешательство в судьбу Правобережной Украины. Он считал настоятельно необходимым привлечь к этому событию внимание Молдавии, Сербии, Болгарии и других сопредельных стран. В «Извещении истинном» была выдвинута идея создания ассамблеи восточноевропейских государств для решения животрепещущих внешнеполитических вопросов¹⁹⁾.

Проблема борьбы России, Польши и других славянских стран против захватнической политики султанской Турции нашла отражение и на страницах первой печатной книги по русской истории, изданной в 1674 г. в Киеве — «Синопсиса». К этому времени население обеих сторон Днепра все более проникалось мыслью о том, что залогом дальнейшего существования Украины, ее языка и культуры будет тесная связь с родственной ей Россией. Этой идее и служил «Синопсис», вышедший из стен тогдашнего центра науки и просвещения — Киево-Могилянской коллегии. Сохранившая светские традиции братских школ коллегия играла большую роль не только в межславянских связях, но и в международных масштабах. В ее стенах трудились такие поборники воссоединения Украины с Россией, как Борецкий, Баранович, Гизель. {291}

В настоящее время мы еще не можем определенно судить об авторстве «Синопсиса»: известно лишь, что он был напечатан под наблюдением типографа лавры Ивана Армашенко. Имя это упомянуто в первых буквах акростиха в конце книги в киевском издании 1680 г., напечатанном «по благословению архимандрита Киево-Печерской Лавры Иннокентия Гизеля», который по своему положению ведал публикацией и реализацией материалов, изданных лаврской типографией, и поэтому никак не мог быть автором «Синопсиса».

В своем изложении автор «Синопсиса» опирался на труды русских летописцев, сказания (например, о Мамаевом побоище и др.), а также черпал сведения в такой своего рода энциклопедии по истории Восточной Европы, какой была Хроника Матвея Стрыйковского, а через ее посредство привлекал труды и других (античных и средневековых) авторов.

Первое киевское издание (1674) представляло собой небольшую книжку в 115 страниц, напечатанную церковнославянским шрифтом. Текст со сносками на полях был разделен на статьи или главы. По хронологическому охвату она была очень широка, но крайне неравномерно разделена на структурные части: автор подробно остановился на происхождении славян и начале Руси, на крещении Руси и преодолении язычества. Из периода феодальной раздробленности его внимание привлекали события в Южной Руси, в частности в Киевском княжестве, затем рассказ перенесен на XVII в. и заканчивается временем, последовавшим за воссоединением Украины с Россией.

В последующих изданиях структура книги оставалась прежней, но пополнялась новыми материалами: так, во второе киевское издание 1678 г. было включено описание первого похода турок под Чигирин (1677), в нем рассказано о вступлении на престол Федора Алексеевича. Третье киевское издание (1680) было увеличено вдвое за счет включения «Сказания о Мамаевом побоище», статей «О вольности славянской» и о Чигиринской войне²⁰⁾.

В 1714 г. книга была напечатана гражданским шрифтом. Впоследствии она была широко распространена и, по-видимому, применялась в учебных целях.

Верный традициям, заложенным еще создателями хронографов, автор начинает повествование с вопроса о происхождении {292} «славено-российского народа», образования первых государств, возникновения княжеских династий.

В соответствии с историческими эпохами и воззрениями авторов исторических трудов теории «славянского» этногенеза сменяли друг друга, но оставалось стремление доказать общность и древность этих народов, вывести их из мрака библейских времен, поставить на видное место в современном им мире. В этом стремлении проявлялось желание пробудить национальное самосознание славян, тягу к объединению перед лицом страшной исторической действительности, непрерывной угрозы и унижения, разрушения памятников культуры, языка и веры.

В «Синопсисе» получает завершение так называемая сарматская теория расселения славян и вытекавшая из нее идея «Мосох — Москва», появившаяся на смену сформулированной еще Нестором в «Повести временных лет» балканской теории, отдававшей дань православно-византийскому политическому наследию²¹⁾.

Сформулированная польскими хронистами эта теория была подхвачена украинско-русскими книжниками. С освобождением Руси от татаро-монгольского ига, укреплением Российского государства и возникновением надежд славянских народов на его помощь в борьбе с агрессией турок Мосох постепенно превратился (из шестого сына Иафета) в «патриарха» всех славян, а Москва стала чуть ли не их «прародиной»». В основе этой теории лежала мысль об общности славян, единстве их происхождения, их этническом родстве. И как бы они потом ни расселялись и ни назывались, все это был «едино суть» славено-российский народ, скрепленный своим «естеством» и «наречием». В такой трактовке это излагал «Синопсис».

Но особенно злободневной была другая тема в «Синопсисе»: борьба Руси с татаро-турецкими завоеваниями. Реализуя ее, автор четвертую часть книги отводил изложению истории Куликовской битвы и становился одним из первых историков современной ему Чигиринской войны. Перо очевидца выразительно описало эту совместную русско-украинскую победу, предотвратившую дальнейшее наступление турок на Восточную Европу и «превратившую в бегство полки, чуждые с великим и никогда еще не бывшим толиким посрамлением».

Хотя в момент создания «Синопсиса» борьба России с Польшей за Украину еще не была снята с повестки дня, {293} основное внимание автор обращал на необходимость противостоять наступлению Турции, для осуществления этого требовалось объединение всех сил, поэтому в своем изложении он делал акцент не на то, что разделяло обе страны, а на то, что их объединяло. Именно исходя из этого убеждения, он подчеркивал общность происхождения русских и поляков, сочувственно отзывался о польском воеводе Киева Адаме Киселе. Восторженно приветствуя постановление Переяславской Рады 1654 г. о воссоединении Украины с Россией, он не случайно опустил изложение хода восстания во главе с Богданом Хмельницким. Едва ли это можно расценивать как политиканство и лавирование с его стороны. В то время, очевидно, важнее было проповедовать идею общих усилий народов обеих сторон в предстоящей трудной борьбе за освобождение от угрозы турецкого нашествия.

 Большое политическое значение имела книга «Скифская история», написанная стольником А.И. Лызловым в 1692 г. и посвященная истории борьбы славянских стран с татаро-монгольским и турецким нашествиями²²⁾. Борьбе европейских народов с наступлением Порты отведена почти половина текста.

Автор опирался на разнообразные источники, в первую очередь на труды польских авторов: Я. Длугоша, М. Бельского, М. Меховского, особенно широко использовал хронику М. Стрыйковского, М. Кромера, В. Ваповского и др.²³⁾ Он сам перевел с польского языка фрагменты из хроники М. Стрыйковского и полностью книгу С. Старовольского «Двор цесаря турецкого».

Впервые в русской историографии Лызлов предпринял попытку осветить экономику, военный строй, политику турецкой империи (до конца XVI в.). Он пришел к выводу, что военно-грабительский характер Османской империи не стимулировал развития хозяйства, особенно в присоединенных районах.

Помимо внутренних вопросов развития Порты, он большое внимание уделял рассмотрению истории турецких завоеваний на Европейском континенте. Он ставил вопрос о причине успехов турок и приходил к выводу, что в значительной степени их облегчили отсутствие твердой власти в славянских землях, раздробленность и внутреннее ослабление Византии: «Властели же и синклит греческого царства уклонишася к хищению и неправдам {294} и к несытному желанию сребролюбия, подручные народы грабяще и разоряюще» (II, 122). По мнению Лызлова, если бы в момент смерти султана Мехмеда I греческий император, сербские князья и другие правители Балкан объединились и сбросили турецкое иго, не было бы впоследствии такого «зла велиего и бедства неподъятного». Прояви они тогда дальновидность, мудрость и мужество, «воистину могли все страны христианские в целости быти» (II, 139).

Автор гневно клеймил предательство части европейской знати, стремление приспособиться к завоевателям он называл предательством. Он осуждал позицию польского короля Казимира, посредничавшего в переговорах Стефана Валашского с султаном, неодобрительно отзывался о лавировании сербского деспота Георгия Бранковича. На этом фоне Лызлов рисовал самоотверженную борьбу славянских народов против завоевателей. Он писал, что со времени битвы на р. Марице (1371) турки рассыпались по Балканскому полуострову, «яко птицы по воздуху», и прежде цветущие города Сербии и Болгарии поразили голод и опустошения. Битва на Косовом поле (1389) тоже окончилась поражением славян и полным подчинением Сербии.

Лызлов привел в своей книге многочисленные примеры героизма братских славянских народов и других народов Балкан, ставших объектами турецких завоеваний. Он подчеркивал, что периодически турки терпели поражения, а их военные успехи были преходящи. Автор ярко описал подвиг воина Милоша (Обилича, Кобиловича), который выдал себя за перебежчика и, войдя в шатер Мурада, поразил его мечом в сердце. Описывая этот драматический эпизод, Лызлов называл Милоша «знаменитым и вечной славы достойным благородным воином». Лызлова восхищало отважное сопротивление сербов, державших войска султана под Белградом семь месяцев (1440).

Так же внимателен Лызлов и к проявлениям героизма со стороны представителей неславянских народов: Джиованни Джустиниани (у Лызлова — «Зустеней из Зиновии»), прибывшего со своим отрядом из Генуи на помощь жителям осажденного Константинополя, действиям венгерского полководца Яна Гуниади (Яноша Хуньяди), короля Матвея Корвина, он отмечал героическое сопротивление {295} албанского народа под руководством прославленного Скандербега.

Таким образом, Лызлов обращал внимание соотечественников на то, что народы восточноевропейских стран, как и русские, «мужественно и крепко браняхуся» против захватчиков. Он подчеркивал, что турецкая армия, даже в пору своих успехов, часто терпела поражения, она не была непобедимой и выигрывала иногда не столько силой оружия, сколько нарушением элементарных норм международного права — «клятвопреступлением во время обещанного покоя».

Четы, гайдуки, ускоки наносили все более чувствительные удары врагу: «…бяху турки всюду частыми победами от христиан одолеваеми и толико множество бяше их побито».

Свой впечатляющий рассказ (хотя и не лишенный порой фактических неточностей) о страданиях и борьбе народов с агрессией Лызлов заканчивал славянской песней о турецкой неволе и страстным призывом к совместным действиям для их освобождения: «Уже бо тамо нас убози христиане, братия наша, с радостью и с надеждою ожидают, готовы суще на своих и наших супостатов помощь подати!»

Автор глубоко убежден, что освобождение порабощенных народов Балкан наступит «во дни наша» (III, 81) и «нам вскоре имать помощь послати».

Борьбу против турецкого ига должна возглавить, по мнению Лызлова, Россия, «собрав многочисленные полки христианского воинства и имеющи согласие со окрестными христианскими государствы…» (III, 81), имея в виду самую близкую, пограничную Речь Посполитую.

Лызлов очень оптимистически оценивал возможности такой объединенной армии, считая, что освободительная миссия России и Польши должна завершиться успехом.

Хотя хронологически автор довел свое повествование до конца XVI в., идеи его книги были глубоко созвучны эпохе — это был патриотический, эмоциональный призыв к борьбе, и он сам как бы «дописывал» книгу, участвуя и в Крымских походах В.В. Голицына и в Азовских походах Петра I.

Взгляды А.И. Лызлова были очень близки идеям его современника, приехавшего к Россию из Сербии, — Юрия Крижанича. Хорват по национальности, Крижанич почти {296} треть своей сознательной жизни провел в России и здесь написал свои основные труды. Он был неутомимым и последовательным проповедником идеи организации совместной борьбы сопредельных стран с южной опасностью с целью последующего освобождения порабощенных султаном народов²⁴⁾.

Пропагандируя идею «славянского единства» для борьбы с Турцией, главную роль в ее реализации он отводил России. Но он считал, что прежде, чем выполнить эту высокую миссию, в России должны быть проведены широкие преобразования, направленные на укрепление страны.

Различная социальная принадлежность и служебное положение упомянутых выше авторов свидетельствуют о том, насколько широко распространенной и органичной становится мысль о необходимости совместной борьбы России, Польши (и других славянских стран) против крымско-турецкой агрессии в последней четверти XVII в.

Дипломат-придворный, дворянин-историк, духовное лицо и публицист представляли различные общественные слои, но высказанные ими идеи о путях решения одной из наиболее животрепещущих внешнеполитических проблем эпохи были синхронными. По нашему мнению, это свидетельствует как об автохтонности самой идеи, так и о начале ее влияния на общественное сознание и на политику соответствующих государств.

¹⁾ Ср.: Лещиловская И.И. Концепции славянской общности в конце XVIII — первой половине XIX века. — ВИ, 1976, № 12, с. 75.

²⁾ Жигарев С. Русская политика в Восточном вопросе (Ее история в XVI—XIX вв., критическая оценка и будущие задачи). М., 1896, т. I, гл. IV.

³⁾ Serczyk W.A. Jedność słowiańska w argumentacji rosyskiej publicystyki politycznej XV—XVII w. — In: Słowianie w dziejach Europy. Poznań, 1974, s. 217-225.

⁴⁾ Смирнов H.А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. М.: Изд-во МГУ, 1946, т. II; Новичев А.Д. История Турции. Л.: Изд-во ЛГУ, 1963, т. I. Эпоха феодализма (XI—XVIII вв.), ч. 2, гл. VIII.

⁵⁾ Наджарян X.У. Упадок Турции в XVII в. и его причины. — Науч. труды Ереванского гос. ун-та, 1955, т. 47 (на арм. яз.); Цветкова Б.А. Аграрные отношения в Оттоманской империи в XVI— XVIII вв. с учетом болгарских земель: Доклад на XXV Международном конгрессе востоковедов в 1960 г. в Москве. М.: Изд-во восточной лит-ры, 1960. {297}

⁶⁾ Снегаров И. Турското владичество пречка закултурното развитие на българския народ и другите балкански народи. София, 1958; Цветкова Б. Извънредни донъци и държавни повинности в българските земи под турска власт. София, 1958.

⁷⁾ Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI—XVII вв., 1946, т. I, с. 4.

⁸⁾ Данциг Б.М. Ближний Восток в русской науке и литературе. М.: Наука, 1973, с. 28-43.

⁹⁾ Описание Турецкой империи, составленное русским, бывшим в плену у турок во второй половине XVII века. — В кн.: Православный палестинский сборник. СПб., 1890, т. X, вып. 3.

¹⁰⁾ Галактионов И.В., Чистякова Е.В. А.Л. Ордин-Нащокин, русский дипломат XVII века. М.: Соцэкгиз, 1961.

¹¹⁾ Отдел рукописей Гос. публ. биб-ки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Собрание М.П. Погодина, д. 1562, л. 90об.-91.

¹²⁾ Копреева Т.Н. «Ведомство желательным людем» (Из автобиографических материалов А.Л. Ордина-Нащокина). — Археографический ежегодник за 1964 г. (М.), 1965, с. 345, 348, 349.

¹³⁾ Wójcik Z. Traktat Andruszowski 1667 roku i jego geneza. Warszawa, 1959, s. 119-134.

¹⁴⁾ Исторический архив, 1959, № 6, с. 84.

¹⁵⁾ ПСЗ, т. 1, с. 731-734.

¹⁶⁾ Копреева T. Н. Ведомство…, с. 345.

¹⁷⁾ Греков И. Б. Вечный мир 1686 г.: Автореф. канд. дис. М., 1950; Очерки истории СССР. XVII в. М.: Изд-во АН СССР, 1955, с. 531-536.

¹⁸⁾ Северный архив, 1895, № 20, с. 312.

¹⁹⁾ Копреева T.Н. Неизвестная записка А.Л. Ордина-Нащокина о русско-польских отношениях второй половины XVII в. — Проблемы источниковедения (М.), 1961, т. IX.

²⁰⁾ Синопсис. Киев, 1680; Чистякова E.В. Синопсис. — ВИ, 1974, № 1.

²¹⁾ Робинсон А.Н. Историография славянского Возрождения и Паисий Хилендарский. М.: Изд-во АН СССР, 1963, с. 101.

²²⁾ Лызлов А.И. Скифская история. М., 1787 (в ссылках в тексте часть указана римской цифрой, страница — арабской); Чистякова Е.В. «Скифская история» А.И. Лызлова и вопросы востоковедения. — Очерки по истории русского востоковедения (М.), 1963, вып. VI.

²³⁾ Чистякова Е.В. «Скифская история» А. И. Лызлова и труды польских историков XVI—XVII вв. — ТОДРЛ, 1963, т. 19.

²⁴⁾ Крижанич Юрий. Политика. М.: Наука, 1965.