Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Буганов В.И. [рецензия на:]
Б. А. Рыбаков. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». М., 1991.

Отечественная история. 1994. № 6.
[216] – конец страницы.
OCR OlIva.

В литературе, посвященной «Слову о полку Игореве», представлены разные мнения о времени и обстоятельствах его написания. В 1960-е гг. возникла дискуссия по этому вопросу в связи с появлением работ А. А. Зимина, взгляды которого восходят к концепции А. Мазона (20–30-е гг.) и Л. Леже (начало 1890-х гг.). А. А. Зимин относил составление «Слова» к концу XVIII в.; эта точка зрения не была принята большинством ученых в нашей стране и за рубежом.

Большой вклад в обсуждение проблем, связанных со «Словом», в том числе вопроса об авторстве, времени происхождения памятника внес академик Б. А. Рыбаков. Автора «Слова» ищут среди приближенных чернигово-северских и киевских князей, уроженцев Поднепровья и Галичины, среди русских и даже «своих поганых» (торков на русской службе), церковных и светских вельмож. Среди них — княжна Агафья Ростиславна, внук знаменитого Бояна. Несомненно, прав Б. А. Рыбаков, когда говорит, что подобные поиски, утверждения — «игра без правил», поскольку «имена предполагаемых авторов великой поэмы выхвачены из источников случайно, без каких-либо оснований и аргументации» (с. 156).

Автор рецензируемой книги построил свой поиск, давний и настойчивый, на серьезной, фундаментальной основе. Как он проходил, можно проследить по его книгам 60–70-х гг., статьям о летописных источниках XII в., об исторической обстановке эпохи Игорева похода. Важное значение имеет исследование, посвященное реконструкции первоначального, как полагает автор, состава памятника¹⁾. Рассматриваемая работа, с одной стороны, подытоживает многолетние исследования автора, с другой — продолжает и углубляет их, вносит коррективы в прежние построения. Уже во Введении автор, отталкиваясь от наблюдений А. Ф. Потебни, А. И. Соболевского и Н. К. Гудзия относительно перепутанности начальных страниц рукописи «Слова» (переписанной во второй половине XV в. с рукописи XIV в.; текст опубликован в 1800 г.), показал примеры механического нарушения текста памятника, например, разрыв описания битвы 11–12 мая 1185 г. из-за вставок о событиях 1078 и 1184 гг., о начале речи бояр, обращенной к великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу.

Широко, масштабно ведет свое повествование исследователь. Автор «Слова», как показано на протяжении всей книги, был великим мыслителем-историком: в его поле зрения оказываются и современные ему события 1180-х гг., и эпоха Мономаха с походами против половцев, разорявших земли Южной Руси и препятствовавших международной торговле на путях от Дуная к морю Хвалынскому и далее на восток, и «Трояновы века», готы и гунны ( «хинове») (II—IV вв.). Половецкая опасность, принесшая столько бед Руси, тесно переплелась в представлении автора «Слова» с междоусобицами русских князей. А чернигово-северские владетели, начиная с Олега Святославича (внука Ярослава Мудрого), прозванного «Гориславичем», вступали в союз с «погаными» степняками, приводили их на Русь, разоряли ее. Автор «Слова», резко осуждавший «княжеское непособие», особенно действия «Гориславичей», выступал, по словам Б. А. Рыбакова, представителем «той политической силы, которая противостояла княжеским усобицам, дружбе князей с половецкими ханами и заботилась как о защите Русской земли, так и об устранении половецкой «обиды» на далеких европейско-азиатских международных путях. Автор «Слова» был гениальным выразителем этих прогрессивных идей южнорусского боярства, молодого класса, еще не изжившего тогда своей исторической потенции» (с. 19).

Характеризуя гениальное произведение как слово-призыв, поэму-призыв, обращенный к современникам похода 1185 г., ученый считает, что оно и было создано тогда же, по свежим следам событий; более того, «по всей вероятности, было произнесено на съезде князей в Киеве в присутствии самого Игоря Святославича, приехавшего к великим князьям с просьбой о военной помощи против Кончака» (с. 6). Это предположение, весьма смелое и необычное, вписывается [216] в контекст книги — ведь творец «Слова», по многочисленным наблюдениям исследователя, обращался непосредственно к людям своего времени; произведение наполнено намеками, ассоциациями, понятными для них; призывы автора к единству в борьбе с половцами и в связи с этим постоянное напоминание о героической эпохе Мономаха продиктованы насущной потребностью той суровой поры, когда гроза половецких нашествий грохотала над Русью.

В двух частях книги последовательно выстроена цепь доказательств, цель которых — охарактеризовать особенности политических взглядов автора «Слова», его симпатии и антипатии, исторический кругозор, особенности стиля, языка, манеру изложения. В первой части основное внимание уделено построчному анализу текста «Слова», объяснению во всех деталях его смысла с раскрытием намеков, часто «зашифрованных», понять которые непрофессионалу весьма затруднительно, а то и попросту невозможно. Здесь многое в авторском анализе поражает — не только обширность знаний ( для сравнения со «Словом» привлекаются летописи, повести, былины, другие источники, обширная литература), но и тончайшая нюансировка в объяснении бесчисленных загадок текста памятника, отстоящего от нас на восемь столетий.

Обзор содержания «Слова» позволяет ученому убедительно показать, что главное в нем отнюдь не описание сепаратного похода Игоря Святославича, князя новгород-северского, одного из потомков Олега «Гориславича», против половцев, а осуждение княжеских распрей, уже столетие терзавших русские земли, призыв к единству против «Кончака треклятого» и всех половцев. Представление, что «Слово» воспевает подвиг Игоря, несомненно, ошибочно. Как неверно и то, что автор «Слова» поет славу поэту и певцу Бояну, который «своя вЪщиа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху». Наоборот, автор «Слова» ведет свой рассказ «не по замышлению Бояню» — льстивого придворного поэта-сказителя черниговских князей, того же «Гориславича», а «по былинамъ сего времени» — по тем представлениям широких слоев русского общества, которые, отразившись в летописях и былинах XII столетия, исходят из осуждения усобиц князей и их дружбы с половцами. Недаром один из разделов первой главы книги назван: «Отречение Автора от Бояна, певца Ольговичей»; действительно, они, поскольку стоят на диаметрально противоположных позициях, — политические антиподы, антагонисты. «Полемика Автора (“Слова". — В. Б.) с Бояном пройдет через всю поэму» (с. 26).

Автор «Слова» дважды подчеркивает, что начнет «повесть сию от старого Владимира» — Владимира Мономаха, его побед над половцами; но вместо этого начинает с похода Игоря Святославича 1185 г. В связи с этим приводится мнение С. М. Соловьева, что в первоначальном тексте «Слова» присутствовал «какой-то панегирик Владимиру Мономаху» (с. 6-7, 10). Этому соображению Б. А. Рыбаков придает весьма существенное значение, ибо оно позволяет ему в дальнейшем внести поправки в очередность рассмотрения отдельных частей «Слова». Исчезнувший панегирик Мономаху восполняется отрывком из «Слова о погибели Русской земли» с его похвалами Владимиру Мономаху, которые, по убеждению Б. А. Рыбакова, заимствованы из «Слова о полку Игореве» (с. 27-33). Это интересная, хотя и спорная гипотеза; хотелось бы надеяться, что она получит дальнейшую разработку.

И далее, раскрывая «тонкие», «разящие» намеки автора «Слова», ученый показывает истинное лицо «не очень удачливого полугероя — Игоря» (с. 36), развенчивает и других «Гориславичей» — Ольговичей, «княжеское непособие» в целом. Им противопоставляются «старый Владимир» и нынешний — для современников похода 1185 г. — Святослав Всеволодович, великий князь киевский, победитель половцев хана Кобяка, организатор походов против врагов Руси. Исследователь смело переставляет текст «Слова» о Всеславе Полоцком и Олеге Тмутараканском (рассказы о событиях 1066—1078 гг.) в начало памятника, следуя «прямому указанию Автора» — о том, что его «Слово» должно начаться «старыми словесы трудных повестий». Здесь автор книги отмечает, что исправляет свой «недосмотр» в работе 1971 г. («“Слово о полку Игореве” и его современники») и статье 1985 г. («Перепутанные страницы»), в которых, реконструируя первичный вид «Слова», он «оставил исторический раздел “трудных повестей” на том месте, которое определил ему переплетчик XIV века» (с. 37-38, 287).

Возвеличивая князей-защитников Руси ( Мономах, «вещий» Всеслав) и осуждая «Гориславичей» с их половцами, автор «Слова» переходит к «сепаратному и безрассудному походу Игоря», снова полемизируя, дипломатично и тонко, с Бояном. Отправляясь в степь в апреле, Игорь уже был сватом и союзником Кончака — их дети (сын первого — княжич [217] Владимир и дочь второго — Кончаковна) были уже просватаны. Более того, начал дело Игорь тайно от Святослава киевского, собиравшего в это время по Руси полки для нового большого похода в Поле Половецкое, Игорь тем самым разрознил силы русских князей; его союзник, князь Ярослав черниговский, отказался от общих действий против половцев.

В описании похода, разъяснении его маршрута, «поэзии предзнаменований и предостережений», горьких намеков и сурового осуждения Игоря и его брата Всеволода автор книги предлагает много оригинального, неожиданного. Упомяну, к примеру, известное место «Слова» о «сведомых кметях» — курянах Буй-тур Всеволода, которые «скачють, аки серыи влъци въ поле, ищущи себе чести, а князю славы». Сравнивая эти слова с летописными записями, Б. А. Рыбаков показывает, что похвалы Всеволоду и курянам — великолепный образец умного «художественного коварства»: всеволодовы воины, как и все участники похода, выступили не с целью, общей с другими князьями, защиты Руси, а для захвата в степи «девок половецких», беззащитных кибиток и юрт, жен и детей половцев, ушедших от своих становищ. Это место в «Слове» отнюдь не похвала, а порицание. Как и оценка действий самого Игоря новгород-северского: собираясь, согласно летописи, или победить, или умереть в бою, он не осуществил ни того, ни другого, а, попав в плен, пересел из золотого княжеского седла в седло «кощея» — половецкого раба, затем весьма привольно жил в ставке своего свата — хана Кончака.

Блестяще выявил Б. А. Рыбаков место сражения полков Игоря с окружившими их со всех сторон половцами у р. Гнилуши (половецкое название — Сюурлий), левого притока р. Самары, впадавшей в Днепр.

Северским князьям Святославичам в «Слове» противопоставляются, как показано в книге, Святослав киевский и его союзники, год назад громившие половцев Кобяка, кочевавшего (между Днепром и Дунаем) к западу от Кончака (Подонье). Поход этих князей сравнивается со знаменитым победоносным же походом Мономаха 1111 г. («Шаруканский поход»). Безусловно, прав Б. А. Рыбаков в споре с Д. С. Лихачевым и А. Н. Робинсоном, явно недооценивающими Святослава киевского и его походы на половцев (четыре за 1184—1185 гг.!) ; в них участвовали полки до полутора десятков князей из разных концов Руси, а их успехи прославлялись по всей Европе, в то время как действия Игоря осуждались (в «Слове»: «Ту НЪгмци и Венедици, ту Греци и Морава поють славу Святъславлю, кають князя Игоря»). Нельзя не согласиться с утверждением в книге: «Какими наивными выглядят в свете исторических фактов попытки представить Автора защитником Игоря или даже отождествить Автора с самим князем!»(с.112).

Раздел «Слова» с описанием вещего сна и «златого слова» Святослава киевского видится ученому «поэтизированным описанием заседания боярской думы при великом князе» — его участники, бояре (выразителем мыслей которых был автор «Слова») и великий князь озабочены главным — как «загородить Полю ворота», мобилизовать силы всех князей против Кончака и других ханов, которые после поражения Игоря набросились на русские земли по фронту шириной в 500-600 километров, угрожали самому Киеву. Автор «Слова» обращается с пламенными словами к владимиро-суздальскому князю Всеволоду Большое Гнездо, галичскому Ярославу Осмомыслу, тестю Игоря, другим владетелям — встать «за землю Русскую, за обиду сего времени!», а также «за раны Игоря, буего Святославлича». Это, согласно автору книги, речь боярина или от имени бояр (обращение «господин», дважды присутствующее в призыве, не может исходить от киевского великого князя к другим князьям, — с. 121). Причем автор «Слова» и тем самым этого призыва ко князьям снова проявляет свои качества тонкого дипломата: не раз осуждая скрыто и открыто Игоря, он тем не менее зовет отомстить «за раны Игоревы» (тот действительно был ранен в левую руку), как бы смягчает его вину; к тому же исследователь, напомню об этом, исходит из того, что свое «Слово» автор произносил перед всеми князьями в присутствии самого Игоря.

Поэтичные заклинания Ярославны, рвущейся к раненому Игорю, к которому она хочет полететь зегзицей, побег князя из плена, слова Игорю, едущему после съезда князей в Киеве по Боричеву взвозу (современный Андреевский спуск) подводят автора книги к заключению о составлении «Слова» вскоре после окончания неудачного похода северских князей. Его автор, мудрый политик, дипломат и гениальный поэт, сформулировал боярскую, прогрессивную для того времени программу: «хорошее управление землей, отказ от княжеских усобиц и активная оборона Руси от половцев». Он «один из вождей этих прогрессивных, патриотических, отстаивающих общенародные интересы людей конца XII века» (с. 154). [218]

Остановлюсь на двух любопытных моментах, связанных с вопросом о датировке «Слова». Исследователь подметил, что автор памятника говорит о вассалах Всеволода Большое Гнездо — рязанских князьях, называя их шереширами, т. е. стрелами, которые князь-сюзерен пускает по своему усмотрению туда, куда ему нужно. Но автор не знал, что эти рязанцы перессорились со Всеволодом «до заморозков... то есть примерно до ноября 1185 г.». Тем самым, по заключению в книге, «Слово» можно приблизительно датировать осенью того же года (с. 125). В другом месте работы обращено внимание на разговор Кончака и Гзака, преследующих Игоря, бежавшего из половецкого плена; помимо прочего они говорят о будущем браке княжича Владимира Игоревича и Кончаковны, его возможных последствиях (с. 139-140). Эти строки «Слова» как будто свидетельствуют в пользу гипотезы Б. А. Рыбакова о составлении поэмы по свежим следам событий; однако суждение, что разговор этих двух ханов состоялся уже после возвращения княжича с женой на Русь в 1188 г.,²⁾ вызывает сомнение.

Во второй части книги делается попытка на основе наблюдений и выводов первой части идентифицировать автора «Слова». Уже выяснилось, что он представитель и выразитель взглядов киевского боярства, убежденный сторонник Мономашичей, «Мстиславова племени», современных ему киевских «цезарей» Святослава Всеволодича и Рюрика Ростиславича, противник чернигово-северских Ольговичей — «Гориславичей», княжеских усобиц и использования половцев во взаимной борьбе князей. Лейтмотив «Слова» — призывы к преодолению «княжеского непособия», к объединению сил Руси против Поля Половецкого. Его автор широко образован, он историк-мыслитель, мудрый политик, тонкий дипломат. В его поле зрения — сведения о «веках Трояна» (II—IV вв.), «трудные повести» о княжеских сварах и половецких нашествиях конца XI — XII вв., о международной обстановке XII в.

Исследователь находит, и не без оснований, много сходного между личностью, общественной позицией безымянного автора «Слова» и киевским боярином Петром Бориславичем. Еще К. Н. Бестужев-Рюмин писал в 1868 г. о летописи киевского великого князя Изяслава Мстиславича, включенной в Киевский летописный свод 1198 г., затем в Ипатьевскую летопись. А И. П. Хрущов десятилетие спустя после Бестужева-Рюмина, рассматривая текст того же свода о посольстве Изяслава к Владимиру, галицкому князю, посланном в 1153 г., пришел к выводу, что автором его подробного описания был киевский боярин Петр Бориславич. Автор рецензируемой книги продолжил поиск, который оказался плодотворным. Детальный анализ свода 1198 г. и выписок В. Н. Татищева из летописей XII в. выявил следы большого летописного труда незаурядного историка XII в., охватывающего важнейшие события истории Руси с 30-х до 90-х гг. этого столетия. Позиция автора, особенности стиля, подробность и документированность записей — характерные черты, сближающие эту летопись и «Слово». И то, и другое произведения, согласно концепции Б. А. Рыбакова, автор закончил уже в преклонном возрасте, в «серебряной седине» — в 1185 г. ему было примерно 65 лет; а в 1196 г., когда он умер, — около 76 лет (с. 170-171).

По второй части книги «рассыпаны» интереснейшие творческие находки, наблюдения источниковедческого, историко-биографического, психологического плана; например, об «эффекте присутствия» автора — Петра Бориславича, участника многих событий, о которых он рассказывает; включение им в текст летописи «протоколов» заседаний Боярской думы, дипломатических переговоров, княжеских речей. Показателен прекрасный анализ миниатюр Радзивилловской летописи, восходящих к иллюстрированной летописи Петра Бориславича, привезенной из Киева во Владимир князем Андреем Боголюбским в 1155 г. (с.183-196).

Труд Петра Бориславича Б. А. Рыбаковым рассматривается в книге не как «бесхитростная хроника», а как «умно составленный государственный документ, автора которого хочется назвать не летописцем, а, пожалуй, канцлером Киевского княжества» (с. 210). Он возвысил киевское княжеское летописание на общегосударственный уровень; его летопись «стереоскопична», читатель зримо представляет себе заседания Боярской думы, слушает речи князей и бояр, читает переписку властителей Руси (с. 215), «журналы походов» (с. 227-230 и др.). Его труд — «чисто светская, военно-дипломатическая летопись, полностью лишенная христианского провиденциализма и всегда несколько слащавой церковной фразеологии» (с. 232).

Красочно описание похода 1168 г. против половцев, организованного Мстиславом Изяславичем; в нем участвовали даже чернигово-северские князья, которым киевский правитель «веля... быти всим у себя, бяху бо тогда Ольговичи в Мьстиславли воли». Ученый даже считает: в ту пору киевский тысяцкий Петр Бориславич мог сказать «слово о полку [219] Мстиславле», напоминающее более позднее «Слово о полку Игореве» (с. 236-238).

Современному читателю, не вникшему в психологию людей XII в., приведенные выше рассуждения, заключения ученого могут показаться модернизаторскими, а уровень мышления, сознания боярина Петра или князей, его современников, — сильно «осовремененными». Непрофессионалу, ознакомившемуся, скажем, с текстом Ипатьевской летописи за XII в., нелегко воспринимаемым и понимаемым, трудно представить живые лица, натуры русичей, живших за восемь столетий до нас. Но ведь искусство историка в том и состоит, чтобы «приблизить» этих людей к нам, показать их живыми, в реальных ситуациях, приоткрыть «окно в исчезнувший мир». Это и делает умно и талантливо, масштабно и во многом убедительно Б. А. Рыбаков в своей новой книге. Хотя он, как и все мы, его читатели, отдален от этих событий на восемь столетий. В книге ярко выражен тот самый «эффект присутствия», который так характерен для его главного героя — Петра Бориславича, замечательного историка-летописца двенадцатого столетия и вероятного автора гениальной поэмы-призыва.

Гипотеза ученого о Петре Бориславиче как возможном авторе «Слова» встретила и возражения, и положительную оценку. Важно отметить, что ряд крупных специалистов признает: эта гипотеза строится не на «примитивном допущении», а на реальных фактах и текстах (Д. С. Лихачев); имеет место «поразительное сходство, переходящее порою в тождество», между «Словом» и летописью «Мстиславова племени» (О. В. Творогов). А лингвист В. Ю. Франчук подтвердила выводы исследователя, опираясь на анализ языка, стиля: установлены характерные, специфичные для Петра Бориславича слова, обороты речи в его летописном труде за 1130—1190-е гг., их соответствие тому, что имеется и в «Слове о полку Игореве»³⁾.

Автор заканчивает книгу на более уверенной ноте по сравнению со своими ранними сочинениями: «Теперь, после появления книги Франчук о киевской летописи, несколько неуверенный тон по поводу авторства Петра Бориславича в отношении киевской летописи 1190 года... можно убрать» (с. 282). Но мысль, что автор последней и «Слова о полку Игореве» — одно лицо, киевский боярин Петр Бориславич, ученый считает по-прежнему «предположением». Подобную осторожность исследователя можно понять и принять, хотя всем, конечно, хочется поставить точку в давнем споре об авторе «Слова о полку Игореве». Но ставить ее, как видно, еще рано. Автор рецензируемой книги предпринял много усилий и разрешил немало загадок и «Слова», и летописей того времени.

¹⁾ Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963; его же. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971; его же. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972; его же. Киевская летописная повесть о походе Игоря в 1185 г. // ТОДРЛ. Т. XXIV. Л., 1969; его же. B. Н. Татищев и летописи ХII в. // История СССР. 1971. № 1; его же. Историческое осмысление «Слова о полку Игореве» // Коммунист. 1985. № 10; его же. Историческая канва «Слова о полку Игореве» // Наука и жизнь. 1986. № 9-10; его же. Перепутанные страницы: о первоначальной конструкции «Слова о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и его время. М., 1985.

²⁾ См.: Горский А. А. «Слово о полку Игореве» — «Слово о погибели Русской земли» — «Задонщина»: источниковедческие проблемы: Автореф. дис. ... докт. истор. наук. М., 1993. C. 31-32.

³⁾ Лихачев Д. С. Текстология. Л., 1983; Творогов О. В. Некоторые принципиальные вопросы изучения «Слова о полку Игореве» // Русская литература. 1977. № 4; Франчук В. Ю. Киевская летопись. Киев, 1986.