Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Россия рецензии

Палехова П.В.
[рецензия на:] Фандо Р. А. Формирование научных школ в отечественной генетике в 1930—1940-е гг. М.: Издательский дом И. И. Шумиловой, 2005. 148 с.

Вопросы истории естествознания и техники. 2007. № 3.
[170] – начало страницы.
OCR OlIva.

История отечественной генетики представлена в историко-научной литературе достаточно фрагментарно. Историческая реконструкция науки, помимо хронологии исторических фактов, неизбежно должна включать в себя и сведения по истории научного знания, т.е. историко-научную концепцию зарождения и развития основных идей, их осознанную методологию. В целом работы по социальной истории генетики затрагивают вопросы взаимодействия и взаимовлияния науки и политики, но не касаются вопроса о механизме зарождения концептуальных открытий. Поэтому цель автора рецензируемой монографии — рассмотреть историю отечественной генетики 30–40-х гг. прошлого века, ее своеобразие, оригинальность творческих идей и экспериментальных подходов с разных сторон — когнитивной, философской и психологической представляется актуальной и интересной.

Р. А. Фандо выбрал современный интегральный подход, включающий в себя историко-научный и науковедческий аспекты. Автор оценивает вклад отечественной генетики в развитие биологии XX столетия путем анализа генезиса основных генетических научных [170] школ России этого периода.

Первая глава «Генезис научных генетических школ в России» насыщена обобщающим материалом по проблеме научной школы вообще, анализу современного понятия научной школы, методологическим основам отечественных генетических научных школ. Говоря о методологическом своеобразии российской генетики, автор обращает особое внимание на роль философии и методологии диалектического материализма в развитии отечественной генетики 1930–1940-х гг. Подробно проанализировав все коллизии становления «советского союза» (термин Э. И. Колчинского) философии и биологии, Р. А. Фандо справедливо отмечает не только уже описанные неоднократно отрицательные стороны этого союза, но и его положительное влияние на формирование генетики в СССР.

Генетики ранга А. С. Серебровского и Н. П. Дубинина имели и естественно-научную, и философскую подготовку, пусть и ограниченную рамками возможностей диалектического материализма. Наука, в их понимании, представляла собой сложное комплексное явление с философско-методологическим фундаментом. Включение в генетические проблемы философского анализа помогло отечественной науке выйти на качественно новый уровень исследований. В генетике описываемого автором периода формировались не только принципы и приемы научной деятельности, но и ее методологические основы. «Таким образом, скорость движения научной мысли в отечественной генетике 1930–1940-х годов резко возросла, открыв в истории этой науки период напряженного и непрерывного созидания новых теоретических и прикладных работ», — отмечает автор книги (с. 23). Своей методологической направленностью российская генетика тех лет отличалась от зарубежных исследований, будучи открытой для широких теоретических и мировоззренческих обобщений.

Вторая глава монографии Р. А. Фандо посвящена ленинградским генетическим школам, сформировавшимся в период 30–40-х гг. XX в. Изложение этого обширного материала автор начинает с характеристики работ Ю. А. Филипченко и его вклада в развитие отечественной генетики, затем переходит к изложению основных направлений работ, заложенных Н. И. Вавиловым, который, занимая пост директора ВИР, после смерти Ю. А. Филипченко в 1930 г. возглавил Лабораторию генетики АН СССР, куда для сохранения традиций научной школы Ю. А. Филипченко он и пригласил работать учеников Юрия Александровича, впоследствии ставших известными исследователями. Лаборатория генетики тех лет была примером слияния двух научных генетических школ — школы Н. И. Вавилова (ВИР) и школы Ю. А. Филипченко (ЛГУ). Особое место в этой главе отводится анализу работ Г. Д. Карпеченко и истории создания кафедры генетики растений ЛГУ. Этот раздел представляется особенно значимым, поскольку научная школа, созданная Г. Д. Карпеченко, с историко-научной точки зрения исследователями почти не анализировалась. Автор отмечает значение работ Г. А. Левитского и учеников Г. Д. Карпеченко — сотрудников лаборатории генетики ВИР и кафедры генетики растений ЛГУ. История научной школы Карпеченко была короткой и трагичной. Сам Георгий Дмитриевич был арестован в феврале 1941 г., а в июле уже расстрелян. Связь поколений учителей и учеников была прервана уничтожением ведущих сотрудников [171] кафедры, отсутствием возможности проводить исследования в университете, переездом многих сотрудников в другие города, уходом многих исследователей из науки. Традиции, заложенные Филипченко, были прерваны во время заведования кафедрой генетики растений Б. Г. Поташниковой и Н. В. Турбиным. Этому тяжелому времени автор посвятил один из параграфов второй главы. Послевоенной непростой истории генетических исследований в ЛГУ, связанной с именами М. Е. Лобашева и Ю. И. Полянского, также посвящен специальный раздел.

В первые послевоенные годы на биофаке ЛГУ сложилось противостояние генетиков и механоламаркистов, которое закончилось уничтожением генетики в 1948 г. после Августовской сессии ВАСХНИЛ. Р. А. Фандо выделяет два наиболее трагических периода в истории ленинградских генетических школ: 1941 г. — разгром школы Карпеченко, и 1948 г. — разгром кабинета генетики животных М. Е. Лобашева. Преемственность генетических исследований возродилась, по мнению автора, лишь в 1957 г., когда на биологический факультет вернулся М. Е. Лобашев.

История исследований генетики животных и роль в этих исследованиях А. С. Серебровского занимает в монографии особое место. Деятельности этого выдающегося ученого посвящена третья глава монографии. Автор анализирует многогранную научную деятельность Серебровского по нескольким направлениям: как основателя школы генетики животных в нашей стране, как одного из пионеров евгенических исследований, как основателя кафедры генетики и селекции МГУ им. М. В. Ломоносова. Проанализированы работы Серебровского и его учеников в ВИЖе. Определяя само понятие «школа Серебровского», автор делает интересный вывод, что под школой Серебровского он понимает группу ученых из различных научных учреждений, своего рода «незримый колледж», деятельность которого связана не только с тесным общением ученых, но и с лидером (А. С. Серебровским), стоявшим во главе этих коллективов. Иерархическая субординация и незаурядные качества Серебровского как ученого-лидера позволили подчинить работу в различных организациях доминирующей роли руководителя, который был своего рода «генератором идей». Школа Серебровского воспитала многих выдающихся генетиков: Н. П. Дубинина, С. И. Алиханяна, П. Ф. Рокицкого, М. М. Камшилова.

Н. П. Дубинин интересен не только своей ролью в становлении отечественной генетики и ее возрождении в 1960-е гг. Своеобразные качества его характера вызывали самую неоднозначную оценку — от восторга до крайней неприязни. В четвертой главе, посвященной анализу научной школы Дубинина, автор, отмечая, что анализ личности этого ученого не входит в его задачу, поставил перед собой другую цель: выявить особенности научной школы Дубинина и ее место в истории отечественной генетики. На наш взгляд, автору удалось проанализировать социально-психологические мотивы, которые способствовали созданию творческого коллектива и обеспечили долголетие методологических идей этой научной школы.

Р. А. Фандо подробно исследует историю создания гипотезы ступенчатого аллеломорфизма, «эффекта положения» гена и непрерывности наследственного вещества, ставшие вехами в генетических исследованиях Н. П. Дубинина. Не случайно эффект положения гена позже стали называть «эффект Дубинина», хотя открытие [172] этого явления принадлежит А. Стертеванту.

Интересен раздел четвертой главы, посвященный эволюционным исследованиям Дубинина и его школы. Эти исследования начались еще в 1930-е гг. в русле идей о неадаптивных эволюционных изменениях. Отечественные и зарубежные ученые независимо друг от друга установили, что изменение частот генных аллелей зависит не только от панмиктических процессов в популяции и силы отбора, но и от случайных стохастических процессов, получивших на Западе название «дрейф генов» (Р. Фишер, С. Райт), а в отечественной литературе «генетико-автоматические процессы». Основные черты генетико-автоматических процессов выяснили Н. П. Дубинин и Д. Д. Ромашов на примере равномерно размножающихся популяций дрозофилы. В проведенных ими исследованиях они вскрыли значение стохастических процессов для генетической структуры вида и его эволюционной динамики. Эти исследования вошли в число приоритетов школы Дубинина и сформировали особое направление по изучению микроэволюционных процессов в 1930–1940-е гг.

Само появление в генетике фигуры Дубинина как особого типа советского исследователя автор объясняет социокультурными традициями того времени, т.е. усвоением молодым ученым тех норм познавательного процесса, которые вытекают из сложившейся на данный момент когнитивной структуры конкретной исследовательской области.

Подводя итог своего исследования, Р. А. Фандо дает краткий очерк истории отечественной генетики начиная с 20-х гг. прошлого века и отмечает основные особенности ее развития в этот период. Здесь же рассматриваются различные методологические подходы к анализу проблематики монографии.

Надо сказать, что параграф 4.4. четвертой главы — «Цитогенетические работы Дубинина» является скорее общей характеристикой работ (особенно эволюционной направленности) Дубинина в целом и подведением итогов исследований его научной школы. Сами цитогенетические работы, число которых достаточно велико, практически не освещены. Это досадная небрежность в работе вызывает некоторое недоумение. Цитогенетические работы в то время были одним из основных направлений исследований не только в отечественной, но и в зарубежной генетике. Достаточно упомянуть работы А. А. Прокофьевой-Бельговской. Отечественные цитологи в то время работали на высочайшем уровне, и школа Дубинина дала много замечательных цитогенетических работ, вошедших в историю биологии.

В заключение следует сказать, что монография Р. А. Фандо представляет собой оригинальное и интересное, насыщенное большим фактическим материалом исследование. История отечественной генетики полна противоречий, и выбранный автором подход к ее анализу, его исследовательская позиция дает возможность не только сохранить нейтральность и объективность, но и позволяет оценить вклад научных школ и их лидеров в когнитивную сферу познания. Именно понятие «научная школа» позволило автору избежать крайностей «экстернализма» и «интернализма» и показать своеобразие развития отечественной генетики в 30–40-е гг. XX в.

Эта книга может быть рекомендована для профессиональных генетиков, историков, исследователей российской науки, для студентов и аспирантов некоторых [173] специальностей вузов, а также для современного читателя, интересующегося историей отечественной биологии. Написанная на рубеже веков работа Р. А. Фандо подводит не только историографический итог в области советских генетических школ, но и оценивает научные взгляды с точки зрения прогрессирующего вектора современных генетических исследований, отдавая историческую дань памяти фундаментальным позициям науки, занимающей лидирующее место в современном мире интеллектуально-информационных ресурсов.