Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Козлов С.А. [рец. на:]
В. Шляпентох. Советская интеллигенция и политическая власть после Сталина. Принстон, 1990. XIV. 330 с.^*

Отечественная история, 1992, № 6.
[200] — конец страницы.
OCR OlIva.

Владимир Шляпентох до своей эмиграции из СССР издал несколько книг по социологии¹⁾. С 1979 г. он профессор факультета социологии университета штата Мичиган (США)²⁾ .

В монографии «Советская интеллигенция и политическая власть после Сталина» В. Шляпентох рассматривает роль, которую играла интеллигенция в политической системе постсталинского общества. Автор пытается ответить на вопросы, каким было отношение советских интеллектуалов к советской политической системе 50–80-х гг.; в какой мере их политические взгляды влияли на их профессиональную деятельность; насколько удалось им реализовать эти взгляды в открытых публичных действиях; каковы социальные идеалы интеллигенции и как они противостояли официальной доктрине; как меняла интеллигенция свои взгляды и поведение под прямым давлением властей?

Вся книга проникнута мыслью о том, что интеллигенция и правящая политическая элита, будучи двумя главными действующими политическими силами в социалистическом обществе, нуждались друг в друге и одновременно были антагонистическими.

В первой главе «Интеллигенция в советской системе: отношения любви-ненависти к правящей политической элите» В. Шляпентох проводит идею (не отличающуюся особой оригинальностью) о том, что политическая верхушка, с одной стороны, видит в интеллигенции оппозиционную режиму группу, а с другой — рассматривает интеллигенцию как союзника в процессе модернизации страны. Поэтому история СССР являет собой циклические колебания в отношении политической элиты к интеллигенции: от суровых репрессий до поддержки.

Вторая и третья главы посвящены также достаточно общим проблемам: ценности и ориентиры интеллигенции, субкультура интеллигенции в СССР. Поскольку книга рассчитана в первую очередь на американских специалистов по советской истории, то неудивительно, что В. Шляпентох часто сравнивает американских интеллектуалов и советскую интеллигенцию, находя культурную жизнь последней совершенно отличной от культурной жизни масс, тогда как в США, отмечает он, между интеллектуалами и «простыми людьми» практически нет особых отличий в культуре. Ценности, исповедуемые советской интеллигенцией, автор характеризует ключевой фразой: «между гедонизмом и альтруизмом». На различных примерах всей советской истории он показывает, что высокий уровень образования и творческой активности усиливает стремление интеллигенции к материальному комфорту, положению и власти в обществе. Это часто приходит в противоречие с желанием интеллигенции выступать защитницей масс, рискуя навлечь репрессии властей. Конфликт между этими двумя установками и объясняет, по мнению автора, колебания интеллигенции между храбрым вызовом государству и капитуляцией перед ним (с. 31-61). В. Шляпентох верно определяет стремление почти всех интеллигентов к общественному признанию и престижу как одну из характернейших черт представителей этого слоя. Причем в 70–80-е гг. существенным моментом стало восприятие Запада как высшего судьи тех или иных отечественных произведений и разработок (с. 37-38). Ссылаясь на многие источники, в том числе на мемуары Г. Вишневской и Р. Орловой, В. Шляпентох показывает важность материального комфорта для советской [200] интеллигенции, отмечая, что даже самые видные представители либерального движения проявляют большой интерес к материальному благосостоянию. Недовольство своим материальным положением явилось одной из причин массовой эмиграции музыкантов, танцоров и художников. И тем не менее на протяжении 40–60-х гг. доля тех, кто был готов жертвовать материальным благосостоянием ради социальных или профессиональных идеалов, была среди интеллигенции гораздо выше, чем в других социальных группах (с. 33). Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Платонов предпочли бедность подчинению автократическим правителям. Многие интеллигенты, вступившие в демократическое движение 60-х гг. (Копелев, Галич, Войнович, Владимов и др.), поплатились значительным ухудшением своего материального положения.

В. Шпяпентох отмечает, что свойственное интеллигенции стремление к профессиональному и гражданскому престижу таило в себе глубокое противоречие. Профессиональный престиж часто служил некоторой формой защиты от нападок властей, и известные деятели науки и культуры более свободно высказывали свои политические взгляды, чем малоизвестные интеллигенты. Пример тому — А. Сахаров, А. Солженицын, А. Вознесенский и некоторые другие известные ученые и писатели. А. Вознесенский, несмотря на его участие в 1979 г. в сборнике «Метрополь», спустя два года, полностью восстановил свой профессиональный статус, получил разрешение ездить за границу и возможность публиковать свои стихотворения в «Правде». А такие участники «Метрополя», как Н. Попов и В. Ерофеев, не имевшие подобной известности, попали в постоянную немилость у властей (с. 38-39).

Свойственное советской интеллигенции стремление занять высокое положение в социальной и профессиональной иерархии усилило, по мнению В. Шляпентоха, в 60–70-е гг. привлекательность членства в КПСС, особенно для того поколения интеллигенции, которое только начинало свою профессиональную деятельность. Книга напоминает тем, кто сейчас занимает видное место среди новой, уже «демократической» элиты страны (антикоммунистической по убеждениям), что еще совсем недавно интеллигенция страстно стремилась в КПСС и партийному руководству путем различного рода квот приходилось это стремление сдерживать.

В главе четвертой В. Шляпентох сопоставляет идеальные (речи, статьи, фильмы, беседы с коллегами) и материальные («самиздатовское» творчество и распространение этих произведений, неразрешенные митинги и демонстрации) формы оппозиции интеллигенции властям в 50–70-е гг. Автор делает вывод, что большинство интеллигенции по своим взглядам было очень критично настроено по отношению к советской системе. Однако большинство выражало свои взгляды «приватно», и только немногие делали это публично или участвовали в материальных формах оппозиции. Воздерживавшиеся от публичной оппозиции выработали специальную мифологию, оправдывавшую их конформизм («я — патриот», «любая политика — грязь», «важно только моральное самосовершенствование», «диссиденты — слабые и тщеславные люди», «профессионализм превыше всего», «не нужно раздражать власти», «как и все, я должен подчиняться силе», «я искренне верил»). Шестая глава посвящена 60-м гг. В. Шляпентох называет это время «героическим периодом советской интеллигенции»: это «единственный период, когда, сильно рискуя своим благосостоянием и будущим, интеллигенция открыто бросала вызов властям. Ни один из активистов „гласности” не проявил того мужества, которое потребовалось от тех, кто бросил вызов системе двадцать лет назад» (с. 148). В это время интеллигенция заложила, по мнению Шляпентоха, основы гражданского общества, выдвинула лидеров, ставших моральными авторитетами нации, успешно соперничавших с официальной идеологией по своему влиянию на массы. Автор кратко рассматривает достаточно известные по мемуарам и литературе последнего времени сюжеты: первую еще мягкую критику режима после 1953 г. в статьях, романах и фильмах; усиление критического настроя после XX съезда КПСС (В. Дудинцев «Не хлебом единым», Яшин «Рычаги», творчество А. Солженицына, молодых поэтов, литературные дискуссии, деятельность журнала «Новый мир», авангардистские выставки как арена политической борьбы, научная жизнь и др.). К полулегальной деятельности В. Шляпентох относит бардовское движение (Б. Окуджава, А. Галич, В. Высоцкий и др.), также рассматривая его не с точки зрения художественных качеств, а с позиций его политической оппозиционности властям. Например, В. Шляпентох так характеризует деятельность Высоцкого: «Будучи истинно всенародным поэтом, Высоцкий стал тем средством, через которое интеллигенция влияла на народ. Главные темы песен Высоцкого, такие, как лицемерие повседневной жизни, абсурд пропаганды, манипулирование властей простыми людьми, агрессивность народа и его враждебность [201] к начальству, наносили сильные удары по официальной идеологии...» (с. 126).

Третий тип политической деятельности интеллигенции — нелегальный — включал «самиздат», письма протеста, публикации произведений за границей, контакты с Западом, деятельность адвокатов по защите диссидентов. И, наконец, В. Шляпентох выделяет и анализирует четвертый тип политической деятельности в 60-е гг.: «сугубо нелегальная деятельность» (обвинения КГБ в нарушении им закона, присутствие на политических процессах, материальная помощь политическим заключенным, политические собрания и демонстрации, правозащитная деятельность А. Солженицына, A. Сахарова, П. Григоренко).

На наш взгляд, наиболее оригинальной, а, следовательно, интересной частью монографии является шестая глава, посвященная главным идеологическим течениям среди интеллигенции 60-х гг. (неоленинизм, технократизм и либеральный социализм). По концепции Шляпентоха, эти течения объединяла важная черта — все они являются «универсалистскими», западническими и сциентистскими, т. е. признают существование всеобщих законов социального развития, видят в Западе оптимальную модель общественного устройства, считают науку средством решения многих проблем. По мнению B. Шляпентоха, «эти черты отвергаются русофильством, выступившим на советскую политическую арену как зримая идеологическая сила в конце 60-х гг. и ставшим ведущей идеологией последующего десятилетия» (с. 150). Приверженцы неоленинизма (смещенный в 1972 г. высокопоставленный партийный работник А. Румянцев, группа писателей и редакторов «Нового мира» во главе с А. Твардовским, Л. Копелев, Л. Карпинский, П. Григоренко, кружок Л. Краснопевцева в МГУ, кружки в других вузах страны и т. д.) требовали лишь возврата к политическому климату ленинских времен, чтобы официальные лозунги были претворены в жизнь.

Технократизм, либеральный социализм и русофильство, считает В. Шляпентох, к середине 60-х гг. постепенно вытеснили неоленинизм в умах активных интеллектуалов. Сторонники технократизма, вдохновленные успехами кибернетики и прикладной математики, подчеркивали необходимость использования достижений этих наук во всех сферах жизни, в том числе в планировании (идеи Сахарова, Аганбегяна, Моисеева и многих других ученых). Уже в начале 60-х гг. пишет В. Шляпентох, многие интеллигенты стали двигаться от неоленинизма к либеральному социализму, разочаровываясь в Ленине и Октябрьской революции и сближая Ленина и Сталина. Их привлекали работы оппонентов Ленина — меньшевиков. Как полагает Шляпентох (на наш взгляд, ошибочно), «наиболее ярким представителем этой группы в тот период был Рой Медведев» (с. 156). По нашему мнению, работы Медведева 60–70-х гг., особенно книга «К суду истории»³⁾ совершенно четко разделяют время «хорошего Ленина» и эпоху «плохого Сталина», т. е. проводят идею неоленинизма. Однако В. Шляпентох безусловно прав, когда отмечает такой сближавший Р. Медведева и сторонников либерального социализма момент, как подчеркивание необходимости политического плюрализма и политической оппозиции в СССР. Очевидно, что именно Сахаров был главной фигурой в течении либерального социализма 60-х гг., а не Р. Медведев. И сам В. Шляпентох справедливо отмечает, что «самиздатовские» работы Сахарова 60-х — начала 70-х гг. «полны марксистской терминологии, и Сахаров заявляет о своей приверженности таким понятиям, как „жизненность социалистического курса”, „ленинские принципы”, „рабочий класс — главная сила (наряду с прогрессивной интеллигенцией) социального прогресса”, „ведущая роль Коммунистической партии”, „привлекательность коммунистической идеологии”, „международный монополистический капитал”» ( с. 158 ).

Наиболее спорными и субъективными являются седьмая и восьмая главы монографии, в которых говорится об истории интеллигенции в годы «политической реакции» (1969 г. — начало 80-х гг.) и о русофильстве. Шляпентох не скрывает своей враждебности к русофильскому течению среди интеллигенции, он подчеркивает свою политическую ангажированность и то, что его «политические симпатии относятся к советской либеральной интеллигенции, к которой сам принадлежал» (с. XIV). Явной натяжкой звучит вывод В. Шляпентоха, что «русофильство было доминирующей идеологией русской интеллигенции 70-х — начала 80-х гг.» (с. 223). Кратко описав перипетии общественной жизни после ввода советских войск в Чехословакию, идеологическую кампанию против советской интеллигенции, сопровождавшуюся прославлением рабочего класса и возбуждением враждебности рабочих к интеллигенции, В. Шляпентох считает, что в 70-е гг. интеллигенция была развращена властями, капитулировала перед брежневской политикой в отношении интеллигенции (полное замалчивание властями всякой критики, подкуп и массовый [202] прием верхушки интеллигенции в партию). Многие либералы 60-х гг. и будущие «прорабы перестройки» в конце 60-х — 70-х гг. участвовали в различных конференциях против Сахарова, Солженицына и других диссидентов (Шостакович, Айтматов, Залыгин, Быков и др.), против Чуковской, Корнилова, Войновича и журнала «Метрополь» (Рыбаков, Айтматов, Бакланов, Залыгин, Борщаговский, Быков, Товстоногов и др.) (с. 180-182). Среди «дезертиров либерального движения» Шляпентох называет также Коротича, Драча, Гранина, Гамзатова и многих других (с. 182-183). «В это же время некоторые виднейшие интеллектуалы, бывшие герои либерализации, активно соперничали из-за таких милостей властей, как поездки за границу, новые квартиры, продвижение по службе, публикация своих работ и т. д.» (с. 183). Общая деморализация интеллигенции привела к тому, что она, по мнению Шляпентоха, стала в 70-е гг. весьма пессимистично относиться к себе. Неудивительно, что именно в 1974 г. Солженицын в сборнике «Из-под глыб», «отражая общее разочарование в интеллигенции, резко критиковал ее как группу, включая дореволюционную интеллигенцию».

В. Шляпентох, на наш взгляд, недостаточно обоснованно считает главной причиной вовлечения интеллигенции в русофильское движение 70-х гг. официальную его поддержку властями. Другие причины (разочарование в Западе, поражение либерального движения, объективный неостановимый процесс обретения одурачиваемыми интернационалистической пропагандой людьми своего национального самосознания) автор работы не считает первостепенными. В описании идеологических столкновений либералов и русофилов с конца 60-х гг. В. Шляпентох многое заимствует у В. Янова⁴⁾. Он практически ничего не пишет о репрессиях коммунистического руководства против участников русского национально-патриотического движения, дабы не опровергнуть своего тезиса о поддержке русофильства властями в целом как движения. А истинными героями «мрачного периода» 70-х гг. Шляпентох называет ряд представителей западнически настроенной либеральной интеллигенции (с. 190-194). На вышеупомянутый тезис «работает» даже то, что глава о религиозном возрождении интеллигенции в 70-е гг. органически не связывается автором с главой о возрождении русского национально-патриотического самосознания. В анализе идеологии русофильства В. Шляпентох практически повторяет уже известную точку зрения В. Янова (с. 203-223), дополняя ее весьма неудачной терминологией: В. Шляпентох дает название «патриоты» тому течению национально-патриотического движения, которое сочетает идеи русской исключительности и социализма, и называет «традиционалистами» тех, кто отвергает социализм и подчеркивает приверженность религии. В целом В. Шляпентох верно перечисляет (по литературе 70-х — конца 80-х гг.) основные положения русофильской концепции истории и настоящего, однако совершенно не анализирует те аргументы, на которых базируются эти положения.

В заключительной главе, рассказывающей об интеллигенции в период перестройки, В. Шляпентох называет гласность «счастливейшим временем во всей советской истории для либеральной интеллигенции» (с. 279), ибо политическая элита впервые считала либеральную интеллигенцию своим союзником, поощряла ее политическую активность. А интеллигенция ответила режиму почти полной поддержкой, вернувшись к своей роли критика лишь в 1990 г. Можно только согласиться с В. Шляпентохом в том, что «конфликт между либералами и русофилами был в центре внимания интеллигенции в 1985—1989 гг. Исход этого конфликта неразрывно связан с будущим горбачевского эксперимента».

В целом книга дает западному читателю довольно большой материал, однако не всегда трактуемый достаточно объективно.

^* Shlapentokh V. Soviet Intellectuals and Political Power: The Post-Stalin Era. Princeton (N. Y). Princeton University Press, 1990. XIV. 330 p.

¹⁾ Шляпентох В. (ред.) Читатель и газета: Читатели «Труда». М., 1969; его же. (ред.) Читатель и газета: Читатели «Известий» и «Литературной газеты». М., 1969; его же. Проблемы достоверности статистической информации в социологических исследованиях. М., 1973; его же. Как сегодня изучают завтра. М., 1975.

²⁾ На Западе В. Шляпентох издал ряд монографий: Shlapentokh V. Love, Marriage and Friedship in the Soviet Union: Ideals and Practices. N. Y. 1984; Idem. Soviet Ideologies in the Period of Glasnost. N. Y., 1988; Idem. Public and Privat Life Soviet People. Oxford, 1989. Впервые напечатана в 1971 г. в Нью-Йорке: Medvedev R. Let History Judge. N. Y., 1971.

³⁾ На Западе В. Шляпентох издал ряд монографий: Shlapentokh V. Love, Marriage and Friedship in the Soviet Union: Ideals and Practices. N. Y. 1984; Idem. Soviet Ideologies in the Period of Glasnost. N. Y., 1988; Idem. Public and Privat Life Soviet People. Oxford, 1989. Впервые напечатана в 1971 г. в Нью-Йорке: Medvedev R. Let History Judge. N. Y., 1971.

⁴⁾ Ianоv A. The Russian New Right: Right Wing Ideologues in the Contemporary USSR. Berkeley, 1978; Янов А. Русская идея и 2000 год. Нью-Йорк, 1988. [203]